Филатов Никита Александрович. Огненный лис

   ... Когда все было кончено, Виктор сполз в сторону и затих.
   - Опять в меня, - сладко поморщилась Даша. - Ну, уж теперь я тебе точно рожу...
   - Пожрать бы чего, - отозвался не сразу Рогов и бесцеремонно отер себя пододеяльником. - Я уже сутки с пустым брюхом.
   - Сейчас, милый, - хозяйка нежно чмокнула его в небритый подбородок и заторопилась на кухню. Оттуда сразу донесся треск расколотой яичной скорлупы, зашипела, захлюпала сковорода, хлопнула дверца холодильника.
   - Ну, идешь? - Послышалось вскоре.
   - Да. Не иду, крошка - лечу! - Отозвался Виктор, продолжая лежать на кровати с раскинутыми в стороны руками.
   Подумалось, что ведь по сути - славная девушка, добрая... Жить бы с ней вместе, взять, и не уходить отсюда никогда! Так вот... Пусть бы и родила. Это даже хорошо, если бы родила...
   Но почему-то вновь стало тревожно, под сердцем зашевелился и начал расти холодок.
   - Кто они? - Уже за завтраком поинтересовалась Даша.
   - То о ком?
   - Ну, эти все... кого ты во сне вспоминал.
   - Да так, - вздохнул Виктор, ломая вилкой глазунью. - Просто вспомнилось давно минувшее. Нечаянно... Понимаешь? В общем, не обращай внимания, не надо это тебе.
   - Ты хочешь прямо сейчас уйти?
   - Да, - ответил гость, но тут же смутился и начал оправдываться:
   - Я быстренько, только проведаю, как там дома...
   - Вернешься?
   Соврать Рогов не посмел:
   - Не знаю. Поверь... Я очень хочу прийти снова, но ты ведь вчера сама видела... Неизвестно, что поджидает меня там, на улице.
   - А ты не ходи никуда. Совсем.
   Девушка вышла из-за стола и снова прильнула к Виктору, прижалась всем телом:
   - Живи здесь. У меня. Я тебя кормить буду...
   Рогов почувствовал себя неловко. Зачем нужно что-то такое изображать, выпячивать грудь, корчить одинокого супермена? Уж Даша-то видела вчера его до безумия перепуганные глаза, его пальцы, вцепившиеся в грязный борт мусоровоза...
   Виктор поцеловал девушку в лоб, потом в шею, в губы... Нет! Не был он для неё героем, а казался просто мужчиной, которого хочется по-женски пожалеть.
   - Знаешь, я честное слово приду к тебе, - неожиданно твердо пообещал Рогов. - Сбегаю быстренько, и приду!
   ... "Сбегаю и приду, - шептал про себя Виктор, выбираясь из подьезда и быстро топая вдоль улочки, к ближайшей остановке трамвая. - Сбегаю и приду..."
   Однако, преодолев всего метров десять, он уловил за спиной ещё чьи-то торопливые шаги, а затем послышался смутно знакомый голос:
   - Эй, Рогов!
   От неожиданности Виктор сьежился. Втянув голову в плечи, он по-шпионски дернул вверх воротник куртки.
   - Эй, ты Рогов? Или нет?
   Виктор с удивлением понял, что хорошо знает говорящего - и все-таки обернулся:
   - Коваленко?
   - Ну точно, Рогов! - Перевел дыхание запыхавшийся прапорщик. - А то я кричу, кричу...
   - Откуда ты здесь? Какими судьбами?
   С последней их встречи прошло немало лет. За это время контролер учреждения УВ 14/5 несколько потучнел, обзавелся сединой и морщинами, но не узнать его было трудно.
   - Вот, приезжал на Питер поглазеть, да прикупить гостинцев домашним, Прапорщик качнул пару раз из стороны в сторону обшарпанным фибровым чемоданом, верной приметой провинциала:
   - Ты-то как? Женился, нет? Работаешь?
   - Я? Работаю. Живу, в общем. Пока не женился, но думаю... думаю!
   - Ясно-ясно, - подмигнул Коваленко. - Скромничаешь? Небось, давно уже в бизнесмены выбился?
   - Да что ты, - отмахнулся Рогов. - Какое там... Расскажи лучше, что там у вас-то новенького?
   - Соскучился?
   - Если честно, то иногда... - без улыбки ответил Виктор. - Понимаешь, там по крайней мере все ясно было.
   - А ты давай опять к нам? Отрядником? - Коваленко почти не шутил. Насколько помню, звания офицерского тебя не лишили?
   - Не лишили, - усмехнулся давней промашке правосудия Рогов. Зачислили в запас...
   - Ну, так в чем дело? Валяй! Новый "хозяин" примет.
   - Новый?
   - Много воды утекло, Виктор. Много... - Прапорщик перехватил поудобнее чемодан:
   - Даже не знаю, с чего начать. "Хозяин" теперь, конечно, другой - из управления прислали. Провинившегося.
   - А где же... небось, на повышение пошел?
   - Да уж, возвысился! Дальше некуда.
   - Неужто в Благовещенск?
   - Бери выше, - Коваленко уткнул прокуренный палец в небо:
   - Прошлой зимой замерз вместе с Быченко. Помнишь ведь капитана Быченко? На охоту они под Сковородино ездили... Любка про то как узнала враз сединой покрылась! Вот так... Одним дуновением Господь распорядился: ни того ей, ни другого.
   - Жаль бабу, - посочувствовал Рогов.
   - А чего жалеть? - Прапорщик ожал плечами. - У неё сейчас Корзюк прижился. Свою клячу бросил - и к ней, под крылышко. Любка-то помоложе будет, да позажиточнее.
   - А не знаешь, как там Васька?
   - Какой Васька? - Наморщил лоб Коваленко.
   - Ну, с которым меня в подвале откопали. Росляков!
   - Ах, этот! Шибздик неугомонный... Так его на поселение выпустили, лес пилить. Вместе с ещё одним, который Шипов.
   - Дядя? Ну, и что они?
   - Росляков, вроде, пилит. А Шипов... Шипов, так тот драпанул, до сих пор ищут.
   - Вот ведь молодец! - Не удержался Виктор.
   - Ничего и не молодец, - рассудительно возразил Коваленко. - Дурак! Ему сидеть оставалось всего-ничего. А так рано или поздно все равно отыщут и треху лишнюю за побег припаяют.
   - Тоже верно, - вынужден был согласиться Рогов. - А ты куда сейчас? Может, заскочим куда-нибудь? Бахнем по соточке за встречу?
   - Да я бы с удовольствием, - смутился прапорщик. - Ты не думай... Но, понимаешь, спешу уже - на вокзал. Поезд у меня, домашние заждались.
   - Ну, что же. Тогда - счастливо! Бог даст, свидимся.
   Тот, кто "отбывал" и страж его крепко, по-дружески обменялись рукопожатиями. И не оглядываясь разошлись каждый своей дорогой, сразу потерявшись в многоликой толпе горожан и приезжих.
   "Эх, жаль, про Болотова не узнал. И про Булыжника," - подумал Виктор, залезая в переполненный трамвай под номером двадцать пять. Мелькнула мысль: выскочить, догнать, спросить... Недалеко ведь ушел, и главное - ясно куда, к вокзалу.
   Впрочем, Рогов вряд ли отыскал бы старого знакомца.
   Потому, что прапорщик направился в совершенно противоположную сторону: поезд его, "Красная стрела", уходил на Москву только завтра.
   А сегодня... Сегодня у Коваленко были ещё кое-какие дела в славном городе на Неве.
   Во-первых, по назначению требовалось передать фибровый чемодан.
   Во-вторых, нужно повидать начальство, доложиться и получить деньги за проделанную работу.
   Ну, а потом уже личное: вещевые рынки, магазинчики, ресторан... Да и просто хотелось побородить по Питеру, полюбоваться!
   Коваленко очень любил приезжать сюда, любовь эта была искренней и почти бескорыстной. Все вокруг - и Зимний дворец, и Русский музей, и тенистые аллеи Павловска, и сказочную геометрию Петергофа - он с тайной робостью провинциала считал созданным для него одного. Именно он, прапорщик из захолустья, был уверен, что как никто другой понимает и чувствовует замыслы зодчих, художественные изыски, стиль и промышленный размах этого неповторимого города.
   Москва ему нравилась куда меньше. Слишком уж велика, шумна, громоздка. Все - слишком! Разумеется, если сначала пожить здесь, в северной столице... За последние годы Коваленко все чаще задумывался о переселении в Питер. А что? Почему бы и нет?
   Работает он честно, как говорилось в мультике "отличается умом и сообразительностью". Глядишь, найдется теплое местечко! Надо только поделикатнее, не спешить. Доказать сначала свою полезность здесь и потом испросить ненавязчиво разрешения. Надо бы...
   Коваленко подмигнул сам себе, клацнул языком и через Банковский мостик перебежал на противоположный берег канала Грибоедова.
   Здесь он сбавил шаг и степенно миновал ажурные кованые ворота ставшего недавно университетом Фмнансово-экономического института. Поднялся по мраморному крыльцу, кивнул, как старой знакомой, бабушке на входе и через пару минут был уже на четвертом этаже.
   Мужской туалет... В соседней кабинке кто-то невидимый кряхтя справлял нужду. Закончив, пошуршал бумагой, застегнулся, и прежде чем слить воду поставил на пол, под перегородку, точно такой же, как у Коваленко обшарпанный чемодан. Прапорщик привычно поменял его на свой и дав незнакомцу время уйти тоже занялся приведением себя в порядок.
   Половина дела сделана, можно сматываться вниз.
   Бессменная институтская вахтерша улыбнулась ему на прощание, как старому знакомому: вот ведь какой мужчина положительный, скрупулезный. Раз в полгода приезжает, всегда в одно и то же время... Заочник, наверное, с производства.
   Или, может, лекторат контролирует.
   На набережной, у тротуара, уже поджидало прапорщика такси. Водители менялись, но машина всегда была одна и та же: в первый раз, в пятый... Ничего против Коваленко не имел: конспирация!
   Такси оторвалось от поребрика и по асфальту зашуршали шины. Проплыл слева Казанский собор, стайка туристов метнулась из-под капота при выезде на Невский, потом замелькали окна, пестрые вывески магазинов, рекламные щиты, троллейбусы, автомобили...
   Коваленко везли к начальству. Он представил, как отчитается, получит новую порцию указаний и много денег - а потом вынужден будет, как всегда, возвращаться из всей этой красоты и строгого великолепия в забытую людьми и Богом глухую свою Тахтамыгду.
   Кошмар. Не хочется даже думать об этом!
   Водитель припарковал такси у гостиницы.
   Швейцар, расшитый золотом, будто он и не швейцар вовсе, а гоф-маршал, учтиво распахнул дверь, вытянулся - но разглядев костюмчик и багаж прибывшего, сделал лицо попроще. И оказался прав: чаевых не предвиделось. Каваленко давно решил, что всем раздавать - никаких денег не напасешься...
   Выйдя их лифта, он оказался посреди бесконечного коридора.
   Мимо прошмыгнула смазливая горничная с подносом в руках.
   "А размалевана-то как... шлюха!" - Осуждающе покачал головой прапорщик, но внизу живота его что-то отозвалось.
   - Вам в какой номер? К кому? - Невесть откуда появился высокий скуластый охранник.
   - Мне бы... это самое...
   - Пропусти! Это ко мне.
   В конце коридора, среди широких, мясистых листьев декоративного фикуса возникла хитрая, прищуренная физиономия.
   Годы нещадно берут свое, но и Виктор Рогов сейчас без труда узнал бы этого человека: это был отставной полковник медицинской службы, авторитетный зэк со стажем Болотов.
   Очень дорогой костюм скрадывал все недостатки его обрюзгшей фигуры, а мягкие туфли были из тех, что не набивают мозолей и даже не скрипнут, как их не изламывай старческая нога. Словом, респектабельная ухоженность "папы" Болотова сразу бросалась в глаза.
   Коваленко поприветствовал начальство взмахом руки и, получив приглашение, шагнул в номер. Рассевшись в кресле, мягком и облегающем тело, словно руки искусной любовницы, он мельком глянул на инкрустированный столик.
   Полный джентльменский набор, мечта советского пижона: импортная выпивка в красивых бутылках, закуска, деликатесы, шкатулка из черного дерева - с сигарами. Настоящими, гаванскими...
   - Ну-с? Как доехали? Спалось ли в дороге, кушалось ли? - Ласково, по-докторски, начал расспросы Болотов.
   - Все в порядке, Валерий Николаевич, - доложил Коваленко, понимая, что речь идет вовсе не о его самочувствии. - Доставил в целости и сохранности. До последнего грамма.
   - Отлично, - потер ладони собеседник. - Грандиозную работу вы там провели. Молодцы, одним словом... И выдержки хватило.
   - Как вы указывали.
   - Да, вовремя... Лето на носу. У наших клиентов голодуха начинается, так что "трава" теперь на вес золота. Вдридорога купят!
   - У меня, в основном, "пластилин", и...
   - Знаю, - Перебил Болотов. - Вот, получи.
   Он потряс перед собой туго стянутой пачкой стодолларовых купюр:
   - Это вам, голубчики мои.
   Коваленко взял деньги, взвесил их на ладони, прикинул и разочарованно шмыгнул носом.
   - Что, милок? Что не так? - Заморгал Болотов. - Что беспокоит?
   - Дык... не малолвато ли? - Прапорщик засмущался. - Наши там и без того артачатся. "Амурчанка"-то выводится, посевных площадей все меньше стало... Сложно стало качественную "дурь" собирать, да ещё сколько вы требуете.
   - Это аванс, - успокоил его собеседник. - Как только реализуем, получишь ещё вдвое больше. Так что, вернешься - вразуми всех, мы же свои люди, не обидим.
   - Понял, - кивнул Коваленко. - Обьясню.
   - Вот и отлично... Да ты угощайся, будь как дома! Надо же твой удачный приезд отметить.
   Прапорщик послушно потянулся к бутылкам, но тут только заметил, что столик накрыт на троих:
   - Кого-то ждем?
   Болотов отмахнулся:
   - Наливай пока. Это для Булыжника, сейчас подойти должен.
   - Обещал?
   - Да, он тут, в соседнем номере. Прихватил мальчишечку "голубого" из бара и развлекается. Молодость решил вспомнить... - Валерий Николаевич покачал головой:
   - Совсем уж старикан рехнулся! Книжонку недавно нацапрапал.
   - Да вы что?
   - Жиденькая такая, в мягкой обложке. Что-то насчет законности... Да ты разливай пока!
   В этот момент послышался щелчок дверного замка и в номер вошел голый по пояс Булыжник. Изтатуированный торс его мог поведать искушенному человеку многое о бурном прошлом этого коренного обитателя тюрем, пересылок и лагерей.
   Сейчас он жил тихо, почти пристойно. Молодость и здоровье потеряны, а сил осталось только на редкие развлечения с педиками. Впрочем, любил Булыжник и женщин, но общение с ними не давало ему всей той красочной гаммы ощущений, которые хоть на время возвращали старика в прошлое.
   - Надо прожить жизнь так, чтобы жаль стало ушедшие годы, - любил он повторять, перекраивая на свой манер слова классика советской литературы...
   Коваленко привстал и почтительно поздоровался.
   Булыжник в ответ кивнул, выпил рюмку коньяка и загрыз яблочком:
   - Ну, как тебе Питер?
   - Ох, не давите на больную мозоль, - ответил курьер. - Питер - мечта моя с детства... Прямо балдею от него.
   - Ничего, ничего, - покровительственно похлопал его по плечу Болотов. - Еще чуток послужишь - и к нам!
   - Хорошо бы. Мне иногда по ночам даже снится... Красиво здесь. Людей вокруг тьма-тьмущая, а ни одной знакомой рожи.
   Коваленко осекся и припомнил:
   - Кстати... Представляете? Я же сегодня Рогова встретил.
   - Кого? - Чуть не выронил рюмку Болотов.
   - Помните, был такой? Циркачем его все называли.
   - Где? - В один голос рявкнули Болтов и Булыжник. Да так, что прапорщик чуть не зажмурился.
   - Где ж ты видел его, милок? Говори, - первым совладал с собой бывший военный врач.
   Коваленко описал, на какой улице, когда и при каких обстоятельствах встретился с бывшим осужденным.
   Собеседники переглянулись.
   - Значит, никуда он в мусоровозе не уехал. - Потер подбородок Болотов. - Там и остался.
   - У бабы той самой, - подтвердил Булыжник. - Про которую менты говорили...
   - Больше негде. - Булыжник с размаху припечатал ладонью столик:
   - Бля, ведь думал же! Парадная там одна, остальные квартиры или вообще нежилые, или дома никого тогда не было.
   - Участковый мог и наврать.
   - Кому? Нам? За такие деньги? Это он начальству своему может мозги пудрить...
   - Значит, гражданочка его спрятала.
   - Давай-ка, поднимай людей! - Распорядился Булыжник и с надеждой в голосе повернулся к Коваленко:
   - А куда он пошел? Не сказал? Ничего не говорил?
   - Нет, - смутился прапорщик. - Мы ведь с ним как-то мельком...
   - Домой он дернется, отвечаю! - Болотов уже накинул плащ и замер в дверях номера. - Слушай, Курьев твой где?
   - На связи, - ответил Булыжник.
   - Пусть Заболотного берет в работу, порасспросит толком! Хватит, нечего больше тянуть. Надо срочно выяснить, на кой хрен он-то со своей шоблой столько лет за Циркачом гоняется.
   - Мочить придется.
   - Если не расколется. А в общем... В общем, все равно живым оставлять нельзя, Курьев сам понимает. Не мальчик!
   - А ты куда? - Булыжник уже взял в руки телефонную трубку.
   - Я по своим каналам... Циркача надо по-любому к бабе этой его, спасительнице вернуть. Оттуда уже не соскочит.
   Глава 3
   Первый раз Павлик Ройтман открыл глаза, когда ночь за окном лишь немного рассеялась, разбавилась фиолетовым цветом. На город готовилось снизойти очередное хмурое утро...
   Пьяный ещё со вчерашнего, он лежал на длинном студенческом столе посередине своего музея - в позе покойника и в качестве дежурного по зданию. Стол был заранее притащен из аудитории. В общем-то, именно его Ройтману всегда недоставало для полноценного отдыха - на стульях особо не выспишься, а так очень даже недурно.
   Прикинув, что на часах, наверное, не больше пяти, Павел нашарил рукой початую бутылку "Столичной", откупорил, сплюнул пробку и приложился. Сделал большой глоток, потом попытался повторить, но...
   Глаза Ройтмана вылезли из орбит, он весь надулся, закашлялся - и выплеснул половину обратно на пол.
   - Не пошла, падла... Не пошла.
   Павел отерся рукавом и чуть не заплакал.
   Пил он с прошлого обеда, много и остервенело. Часам к девяти, когда в управлении кроме Ройтмана и сержанта-"срочника" никого не осталось, он уже блевал на крыльце. Лаял, ругал на чем свет стоит редких прохожих, совал кукиш в окна проезжающих мимо автомобилей, расстегивал ширинку, плясал гопака - словом, вытворял такое, на что способен только в дупель пьяный российский мужик.
   В конечном итоге он все-таки отключился, унося с собой в забытье страх, больную совесть и смутное чувство, что не все вокруг чисто.
   ... На этот раз сон нарушил солнечный свет за окном и чьи-то приближающиеся шаги.
   - А ведь подставил я Витьку! Подставил брата... - захныкал Ройтман, приподнимаясь на локтях. - И Карла тоже... хорош фрукт. Все замазаны! Все.
   Мутным взглядом Павел уперся в музейную дверь - будто почувствовал, что сейчас в неё кто-то заглянет. И точно, дубовая створка со скрипом отьехала в сторону.
   - Ах, это ты, старый... - хотел выговорить Ройтман, но вместо слов с губ его слетело какое-то неразборчивое мычание.
   Спиригайло просунул голову внутрь:
   - Ройтман, ты как, в норме? - Семен Игнатьевич осекся, приметив остекленевшие глаза подчиненного. Хмыкнул и пробурчал:
   - Мн-да... Ясно.
   И потопал дальше по коридору, в свой кабинет.
   "Что, сволочь? Н-не нравится? - Подумал Паша. - Подожди, сейчас я тебе, старый коз-зел... Это все ты, сучье рыло!"
   Ройтман попробовал встать, но потерял равновесие. Только с третьей попытки он принял вертикальное положение, отдышался и пригрозил вслух:
   - Щас-с! Щас я с тобой по-нашему, по чекистски... От имени братского, бля... угнетенного чехословацкого нар-рода! Расстреляю на хер козла...
   Вывалившись в коридор, Паша качнулся в заранее выбранном направлении и опираясь о стены взял курс на кабинет своего непосредственного начальника. Рука сама потянулась к кобуре, но пальцы не слушались и справиться с застежкой не было никакой возможности.
   По мере движения к цели, Ройтман все замедлял и замедлял шаг, а у приоткрытой двери и вовсе остановился.
   Спиригайло с кем-то на повышенных тонах беседовал по телефону.
   - Перестарались, дорогой мой! Перестарались. Заставь, говорят, дурака Богу молиться...
   Ройтман замер, прислушиваясь:
   "Неудобно как-то сразу... Нехорошо мешать! Некорректно. - Он отер лицо ладонью и сполз по стене на корточки. Стало намного легче. - Пусть уж договорит. Пусть... А уж потом я его, гада!"
   Постепенно до Павла начал доходить смысл произносимых человеком за дверью фраз и возгласов.
   - А как же мне ещё реагировать? Пиккельман мертв, склад и офис разгромлены... - орал Спиригайло. - Кто? Рогов, конечно! Кто же еще... Ну при чем тут Ройтман? Он пьяный в стельку валяется, здесь, в музее. Да... Дерьмо. А Курьева с его волчатами не найти никак...
   Павел взмок, пытаясь сосредоточиться, а начальник его продолжал, но уже спокойнее:
   - Нет, Курьев знает только то, что ему положено.
   Что-то, видимо, в тоне Спиригайло собеседнику не понравилось, поэтому Семену Игнатьевичу пришлось повторить:
   - Нет, Курьев не в курсе... Исключено.
   Павлу стало не по себе, но уже не от выпитой водки:
   "Виктор убил Пиккельмана? Господи... А я-то? А я тогда кто получаюсь? Соучастник?"
   Ужас полоснул по мозгу, словно остро отточенная бритва:
   "Бежать. Срочно бежать! Но куда?"
   Впрочем, ноги уже сами несли его обратно, в музей:
   - Куда угодно! Закрыться, спрятаться...
   Окончания телефонного разговора Павел не услышал, да ничего интересного и не прозвучало.
   Положив трубку, Спиригайло ещё некоторое время простоял у стола. Потом громко, матерно выругался:
   - Так твою м-мать перемать! Трепло старое.
   Припомнилось - пансионат, Новый год, сугробы... Куря тогда организовал все тридцать три удовольствия: баня, водка, шашлык, девочки! Особенно та, молоденькая, с ресничками и ногами от коренного зуба. Кажется, Галя? Неважно.
   Пил тогда Спирагайло наравне с молодежью, да и насчет остального всего тоже - в общем, не осрамил пограничные войска. А Куря, сволочь... Тот больше подливал, улыбался, заискивал.
   Потом уже, когда размякший Семен Игнатьевич с девкой своей из парилки вернулся, разговоры начались банные, задушевные. Понесло его, распустил слюни, расхвастался: вот-вот, мол, разбогатеет, только не время еще, не срок... Мол, сперва икону надо найти, и знак на ней секретный. А уж тогда богатства будет - куда там Мавроди, куда Черномырдину! Тьфу! Икона где? Да у приятеля одного припрятана.
   Спиригайло опять выругался:
   - Идиот! Седина в бороду, бес в ребро. - Девке той, помнится, обещал квартиру купить, на содержание взять. Много чего обещал!
   ... А перепуганный Ройтман тем временем на дрожащих ногах досеменил по коридору управления до заветной музейной двери. Заскочил внутрь и заперся на защелку:
   - Все! Нет меня. Нету... Уснул, сменился, умер. Понятно?
   Но всего через несколько минут кто-то настойчиво дернул за ручку. Постучались, окликнули по званию, приставив губы к замочной скважине.
   Паша замер, затих, как мышка, но все равно не мог узнать голос:
   - Господи, пронеси... - Мысленно помолился Ройтман. - Господи, ну кто там еще?
   Конечно, мог проявить заботу обеспокоенный сержант-дежурный, но... Если это Спиригайло? Если это он стоит за дверью, ищет, хочет вцепиться своими мужицкими пальцами в Пашино горло?
   По коридору, в сторону выхода, удалились шаги. Видимо, непрошенный гость ушел, так и не дождавшись ответа.
   "Как пить дать - Спиригайло... А может, там Виктор? - Ройтмана зазнобило. - Ох, мамочка! Теперь-то что? Что делать, а? Я ж ведь причастен, я ж ведь их с Карлой туда отвозил..."
   - Нет. Нет! Я ничего не знал, даже предположить не мог.
   "За такое ведь не наказывают? Это не преступление, верно? Нельзя меня наказывать. Никак нельзя!"
   Павел опять покосился на дверь:
   - Коз-зел старый...
   "Это все он. Морда литовская, Спиригайло! Он все затеял - выведывал, вынюхивал... Подставил Виктора, меня подставил, верно? А я не причем... Я вообще сейчас сам... Меня поймут, выслушают - я ведь наш, свой, не какой-нибудь там!"
   Решение пришло. Неотвратимое, не терпящее отлагательств - Павел Ройтман решил сдаться властям. Не дожидаться, пока вызовут, пока приедут, возьмут, наденут наручники. Добровольная явка с повинной! Немедленно, все равно кому. Лишь бы защитили.
   В правильности своего решения он не сомневался. Не хватало только духу, сил не хватало совсем немного, чтобы подняться с корточек, встать...
   Паша подкатил к себе бутылку с остатками водки. Было в ней немного совсем, граммов сто-сто пятьдесят в лучшем случае.
   - Вмажу. Вмажу для храбрости. - Дрожащей рукой Ройтман поднес стеклянное горлышко к губам и не отрываясь влил в себя содержимое:
   - Хорошо. Теперь...
   Но ни договорить, ни додумать он уже не успел. Алкоголь усиленной дозой ударил по нервам, повел бедолагу из стороны в сторону, опустил на ближайший стул... Подтянув по-детски коленки к животу, Павел сполз набок, подложил под ухо ладошку и засопел.
   - Сейчас... сейчас...
   Вот теперь сон Ройтмана был крепок и светел.
   * * *
   Рабочий день хоть и был ещё в самом разгаре, но для Валерия Максимовича Заболотного он уже кончился. И ведь столько неприятностей принес ему этот день...
   Считай, все пошло наперекосяк с самого утра. Сначала перегорел персональный электрокипятильник - любимый, на один стакан. Надо же! А так хотелось заварить в тиши кабинета чайку - свежего, душистого, не какой-нибудь индийско-грузинской гадости с привкусом, а настоящего, с острова Цейлон.
   Затем куда-то запропастился ключ от сейфа. Искал его полковник по всем закоулкам, ящики сверху донизу обшарил, в карманах порылся, даже под батарею глянул - нет!
   А тут как раз этот паникер и тупица Спиригайло по телефону: ах, господин Пиккельман мертв! ах, это его Рогов замочил!
   "Ну и что? - Размышлял Заболотный, глядя, как солнце встает над городскими крышами. Вид у него из окна был шикарный, на зависть сослуживцам. - Замочил, так замочил. Эка невидаль! Сейчас каждый день кого-нибудь мочат, да не по одному, пачками... А он - разорался! Собственно, чего плохого? Не этого ли мы добивались? Чего уж тут. Выжидали, провоцировали раз за разом. А этот инфарктник вопит, как недорезаный, глаза на лоб..."
   - Ну и что? - Повторил вслух полковник.
   "Что с того, если и отправил он на тот свет старикашку? В конце концов, должен же он был кого-нибудь замочить. Не все же ему наши выходки терпеть. Сколько можно? Зато теперь, наверняка, в побег кинется. Побежит... А бежать ему, кроме как в Светловодск, некуда."
   - Пусть бежит!
   От ментов приберечь не проблема. И уж там молодой человек начнет суетиться, искать - без гроша-то в кармане. А Антон наш, Эдуардович, как раз и проследит. Слава Богу, связи остались... Кругом, блин, наследники Дзержинского, им граница не помеха.