Филатов Никита Александрович. Огненный лис

Филатов Никита & Петров Дмитрий
Огненный лис

   Никита Филатов
   Дмитрий Петров
   ОГНЕННЫЙ ЛИС
   Роман
   ЭПИГРАФ ДЛЯ ВСЕГО РОМАНА:
   "Никто не может найти след птицы в небе, змеи на камне и
   мужчины в женщине."
   Хазарская мудрость
   ТЕКСТ КУРСИВОМ ПЕРЕД ПРОЛОГОМ:
   В тот холодный ноябрьский день хоронили каменщика - по фамилии, кажется, Лагно. При жизни упомянутый Лагно не доводился мне ни родственником, ни другом, а посему ни я, ни случайный мой приятель Виктор Рогов на траурную церемонию приглашены не были.
   Я посетил городское кладбище, чтобы по старой семейной традиции поклониться могилам давно усопших родичей, а Виктор... Собственно, это вряд ли имеет какое-либо значение.
   Наверное - тоже проведать кого-нибудь из своих...
   Не знаю.
   Столкнувшись на узенькой тропке между рядами крестов и оградок, мы с Роговым, наверное, так бы и разошлись каждый своим путем. Но как раз в этот момент шагах в двадцати от нас неожиданно и мощно рванули воздух траурные звуки оркестра.
   Мы замерли, дабы своей неподвижностью почтить память, какой бы она ни была, совершенно незнакомого, да и, в общем-то, совсем безразличного нам покойника.
   - Ненавижу... Ненавижу эту мелодию.
   - Почему? - До сих пор не понимаю, что заставило меня задать вопрос.
   И не то, чтобы внешность Виктора как-то особенно располагала к случайным знакомствам - скорее, наоборот. Молодой, черноволосый, широкий в плечах: то ли украинец, то ли вообще... нерусский.
   Но вопрос был задан, и собеседник посчитал необходимым пояснить:
   - Плакать под неё хорошо. А вот уходить в последний путь - тоска гнусная!
   - Да, наверное, - кивнул я, даже не представляя, что ещё можно ответить.
   - Такое впечатление, будто действительно хоронят... - мотнул головой мужчина в сторону оркестра.
   Честно говоря, я сразу и не сообразил, о чем речь. Да и потом многое из услышанного от Виктора осталось за пределами моего понимания, но сначала беседа наша напоминала обычный разговор попутчиков, коротающих время в купе скорого поезда.
   Некоторое время ушло на взаимное представление и обмен дежурными репликами типа "Скверная погода... Завтра обещали лучше".
   Однако, вскоре уже говорил почти исключительно Рогов. Я же просто слушал, почувствовав, что моему случайному знакомому мучительно, до физической боли необходимо выговориться - не важно, перед кем и как.
   И даже не выговориться, а выплеснуть наружу все, что накипело в душе за долгие годы вынужденного молчания.
   Умение слушать - великий дар. Я никогда не обладал им в достаточной мере, поэтому, повторяю, многое из рассказанного Роговым невосполнимо утрачено.
   Однако, увы, даже то, что осталось в памяти - всего лишь отблеск чужого знания и опыта. Ясно только, что в тот день мне была предоставлена поистине бесценная возможность узнать многое из жизни одного - о жизни всех.
   ... Темнело, когда подавая на прощание руку, Виктор с грустной улыбкой подвел черту:
   - Друг мой, настоящий ад для людей - на земле! Мы рождаемся в нем, любим его, живем, умираем и вновь рождаемся... Те, кому суждено умереть навсегда - счастливчики.
   - Почему?
   - Для них встречи с дьяволом уже не будет.
   ПРОЛОГ
   Была суббота, восемнадцатое августа 1982 года.
   В Ленинграде - затяжной дождь.
   Из давно отслуживших свой срок водосточных труб старой части города стремительными, пенными потоками гулко летела на тротуары подкрашенная ржавчиной вода.
   Зябкий, порывистый ветер трепал намокшую листву, театральные афиши и частные обьявления. А ещё он гонял по мутным лужам окурки, горелые спички и смятые фантики от конфет, заглядывая то и дело в открытые по оплошности или забывчивости хозяев окна - накануне синоптики в очередной раз пообещали "ясно", однако в конце концов погода испортилась и по городу, и по области.
   К вечеру залитые дождем улицы будто вымерли...
   Попрятались по загаженным подворотням и подвалам бездомные кошки, голуби разлетелись по чердакам, и даже прохожих почти не стало.
   Те редкие бедолаги, что попадались на глаза, расторопными перебежками преодолевали расстояние до крытых остановок общественного транспорта.
   Ненадолго задерживаясь там в тесноте ограниченного навесом пространства, они поразительно напоминали магазинные манекены, рекламирующие осеннюю одежду прошлого сезона и старомодные зонтики. Вся разница между людьми и их бездушными копиями с витрин заключалась сейчас в том, что первые были мокры и общительны, а вторые - привычно сухи и высокомерны.
   Почти так же высокомерно-брезгливы были в тот день и водители "зеленоглазых" городских таксомоторов.
   Ну, действительно - что за удовольствие развозить по домам насквозь вымокших, чихающих, да ещё и норовящих заплатить "по счетчику", копейка в копейку, среднеобеспеченных пассажиров? Куда приятнее примоститься "в отстой" у какого-нибудь ресторана или кафе попрестижнее. Две-три удачные поездки - и все!
   План в кармане, да и себе кое-что на жизнь...
   Поэтому, обдав живописным веером брызг наивных граждан, готовых погибнуть с протянутой рукой под колесами, пустые такси разлетались по многочисленным питерским кабакам.
   Однако, в ту дождливую августовскую субботу и для водителей такси расклад был не самым удачным.
   "Баку"... Ну, тут все ясно! "Демьянова уха" на два дня заказана молодожены Спорыхины справляют свадьбу, а в "Север" завезли какую-то официальную делегацию с Ближнего Востока.
   "Тройка" закрыта на спецобслуживание, полутемную "Розу ветров" на Московском и пивбар "Висла" оккупировала местная шпана, от которой не то что чаевых - платы за проезд не дождешься.
   Что же поделаешь?
   Впрочем, на примете у бывалого таксиста оставался по меньшей мере ещё один, далеко не первоклассный, но вполне приличный ресторан - "Нарва".
   Как раз в тот дождливый вечер, о котором идет речь, за угловым столиком упомянутого заведения беседовали двое пожилых мужчин. Судя по нелепым позам и невнятной речи, сидели они здесь уже достаточно давно и успели изрядно подвыпить.
   Один из них, в светло-сером клетчатом костюме пошива фабрики Володарского, полулежал на залитой коньяком и селедочным рассолом скатерти, чуть ли не уткнувшись носом в горчицу. Другой, одетый в строгую и дорогую чехословацкую "тройку", скособочился рядом, то и дело хватая себя за пуговицу на брюках и вздрагивая от икоты.
   Остальные посетители смотрелись немногим лучше.
   За четвертым от входа длинным столом разнополая кампания изо всех сил горланила что-то разухабистое и не очень приличное. Ближе к сцене под еле слышную из-за этого мелодию Юрия Антонова козлом скакал товарищ без пиджака и галсука, но с расстегнутой ширинкой.
   Пузатенький штурман торгового флота тащил к гардеробу сразу двух сомлевших от шампанского девиц в коротких блестящих платьях, а швейцар Кузьмич при выходе бойко приторговывал импортными презервативами, "порнухой" и водкой на вынос.
   За кафельной стенкой гремели кастрюлями и ножами красномордые поварихи, там же уборщица Клавдия готовила к предстоящей работе нехитрый свой инвентарь: вонючую тряпку, швабру и старое семилитровое ведро.
   Словом, вечерняя жизнь в ресторане "Нарва" привычно бурлила, когда откуда-то с середины зала полслышался звук бьющейся посуды и окрик официанта.
   Хотя окрик этот адресовался вовсе не ему, тот из мужчин, что был одет поприличнее, сдвинул брови и попытался сосредоточить взгляд на собеседнике:
   - Слышишь, Сема? Я тебя л-люблю. И уважаю!
   - Н-ну, - не сразу, но согласился тот, кого назвали Семой.
   - Если бы ты не помог моему оболтусу - ему бы уже никто не помог, понял? Я же их всех обегал, всех обзвонил...
   Неожиданно мысли говорящего скатились куда-то на обочину, и он осекся, уперев выпученные, красные глаза в противоположный угол зала. Затем неловко погрозил кулаком в сторону занявших двухместный администраторский столик панков:
   - У-у, вырожденцы!
   Одетая в вызывающую рванину парочка переглянулась, но ничего не ответила.
   - То-то же, - удовлетворенно качнулся на стуле мужчина в "тройке" и для пущего эффекта показал своим молчаливым оппонентам язык. Затем вновь обернулся к приятелю:
   - Слышь, Сема? Я тебе так обязан! Так обязан... Прямо не знаю как! Понял? Может, ещё по рюмочке? "Белого аиста"? А-а?!
   - Нет, - неожиданно твердо отказался Сема. - Не хочу.
   И почти сразу же уточнил:
   - "Аиста" не хочу. Лучше водки "Пшеничной", винтовой... литруху.
   Собеседник спорить не стал:
   - Девушка! Будьте любезны нам с Семой ещё граммов триста водочки! Скоренько... Але-оп! Фьюить... фьють...
   Он даже попытался присвистнуть, но получилось не очень хорошо.
   На шум подошла официантка. Окинула клиентов подозрительным взглядом, но заказ приняла. И вернувшись на удивление скоро, водрузила на стол графинчик с безбожно разбавленным пойлом:
   - С вас двести семьдесят два рубля. Всего...
   Мужчина в "тройке" решил возмутиться:
   - А почему это вы нас сию минуту хотите рассчитывать? Мы ещё не уходим, девушка! Мы, может, ещё чего-нибудь заказывать будем!
   Официантка хмыкнула:
   - Вы сначала за это все рассчитайтесь. А уж потом...
   - Так вы, красавица, сомневаетесь? В чем? В моей платижа... платежеспособности?
   Последнее слово далось Семиному приятелю нелегко, от этого он ещё больше разгорячился и тут же начал неистово выгребать из карманов мятые купюры:
   - Пожалуйста! Нате!
   Официантка невозмутиво обтерла вечно испачканные шоколадом пальцы об уже использованную кем-то салфетку, собрала деньги и пересчитала их:
   - Здесь всего двести шестьдесят девять. Трех рублей не хватает! А говорите...
   - Что? Ах, трех рублей? Сейчас, сейчас... - клиент торопливо вытащил из внутреннего кармана пиджака аккуратный пластмассовый футляр от ученической авторучки.
   На влажную скатерть, между огрызков, тарелок и свежих пятен от соуса тяжело впечатались три старинные серебрянные монеты.
   - Во-на! Прошу пани... Не побрезгуете?
   Вопреки ожиданиям мужчины, красивый жест его никакого впечатления на официантку не произвел:
   - Я не коллекционирую. Нормальные деньги есть?
   - Нормальные... - передразнил её клиент. - Что бы ты понимала! Деревня... Это же десятый век, ясно?
   Но зад официантки, обтянутый черной суконной юбкой, уже удалялся от столика.
   - Сема, слышишь? Я тебе эти монеты дарю на память. Как другу!
   - А Ленин? Ильич на них есть? - Сема с трудом оторвал физиономию от скатерти и неожиданно во весь голос затянул:
   - "И Л-ленин, такой молодо-ой,
   И юный Октябрь впер-реди!"
   - Нехорошо, гражданин, - возникший у столика вместе с вернувшейся официанткой метрдотель посчитал необходимым сделать подгулявшему посетителю замечание:
   - Надо и время знать, и место... Платить будете?
   Подождав, когда мужчина в "тройке" наскребет по карманам недостающую мелочь и рассчитается, метрдотель исчез так же незаметно, как появился.
   Клиенты остались наедине.
   - Ну? Есть на них Ленин? - Снова поинтересовался Сема, стараясь не опрокинуть наполненую рюмку.
   - Нет. Ленина на них нету, - признал собеседник, предварительно зачем-то внимательно разглядев монеты.
   - Тогда не возьму, - помотал головой Сема. - Пива на них не дадут, "Беломора тоже"... Партвзносы - и то не заплатишь!
   - Плебей, - пристыдил его мужчина в "тройке".
   - Нет. Не возьму.
   - Да тут одного серебра грамм сорок будет, понял? Бери! А то обижусь до конца дней своих. До гробовой доски обижусь, до встречи - тьфу-ты! - с Господом...
   Сема, который успел к этому моменту опять приклонить буйну голову к скатерти, открыл правый глаз, протянул руку и сунул футлярчик с монетами куда-то за пазуху.
   Потом сделал над собой неимоверное усилие, сел почти вертикально, приосанился и перекрывая ресторанный шум затянул:
   - Господу помо-олимся! Господи, помилуй... Господи, поми-илуй!
   Метрдотель покачал головой и на всякий случай вызвал наряд милиции.
   КНИГА ПЕРВАЯ
   ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.
   Глава 1.
   На западе Амурской области, примерно в восьмидесяти километрах от границы с Китаем, на территории исправительно-трудовой колонии усиленного режима УВ 14/5, в воскресенье, в шесть пятнадцать утра по местному времени произошло черезвычайное происшествие: осужденный Бабарчак произвел захват заложников.
   - Во, бля, номер! Не было печали - шнурок развязался... констатировал дежурный офицер, капитан Быченко после того, как сбежавшиеся на внутреннюю вахту контролеры-сверхсрочники, перебивая друг друга, доложили ему скверно складывающуюся оперативную обстановку.
   Помимо вопроса "что делать?" в глазах каждого из них явно читался и второй, не менее важный: "что и кому теперь за это будет?"
   Вся надежда была на Быченко - все-таки, семь лет в капитанах, бунт восемьдесят пятого пережил, трех начальников... Звали дежурного офицера Андрей Федорович, и слыл он человеком решительным, а в силу своей могучей "два на два" - комплекции, способным решать любые служебные задачи.
   Как и все по-настоящему сильные люди, капитан редко пускал в ход свои огромные кулачищи - в сущности, это был довольно веселый мужик, умеренный дебошир и вполне безобидный пьяница.
   Известно, какие здесь, на краю света развлечения для полного сил и здоровья тридцатидевятилетнего мужчины? Кругом тайга, а посреди неё - зона, распластанная на берегу когда-то золотоносной речки Альдой, да крошечный поселок Тахтамыгда с одноименной железнодорожной станцией
   В свободное от службы время, любил Быченко, выпив пару поллитровых бутылей местного дрянного самогона, ходить на окраину поселка - бить стекла в пустующей заброшенной общаге расформированного авиаотряда. Чем, собственно, пьянка и ограничивалась, не вызывая ни у кого ни малейших нареканий: сами не без греха!
   По сути, битье по пьянке стекол, да и не только стекол в злополучном бараке давно уже стало для местных жителей и начальства колонии даже не шалостью или проступком, а чем-то вроде невинной народной традиции.
   - Нет, ну надо же такое, а? Конец дежурства... У Любки выходной сегодня после смены, - капитан таращился по сторонам липкими от бессонной ночи глазами. Войлочный воротник шинели до красноты и зуда натер шею, волосы на лбу слиплись от пота, чесалось тело, а во рту от чрезмерного курения дешевых папирос было очень погано.
   Андрей Федорович обернулся:
   - Баньку под вечер протопить, что ли?
   - Баньку? Да, что же... Пар костей не ломит, - дипломатично кивнул стоящий ближе всех вольнонаемный начальник цеха, ранее отсидевший на этой же "зоне" шесть с половиной лет за взятки.
   В помещении становилось дышать все труднее. Народу и так набилось сверх меры - офицеры-отрядники, контролеры, да ещё только что прибежал молодой "кум"-оперативник Плющев со своим готовящимся на пенсию шефом, майором Гелязитиновым.
   А дежурный все бормотал под нос себе какие-то лишние, не имеющие отношения к делу фразы:
   - В обед собирались огородом заняться, теплицуп поправить, дыры на пленке залатать... Кабаны-паскуды проломали! Повадились, суки, картошку рыть, понимаешь?
   - Товарищ капитан...
   - Ох, Бабарчак, Бабарчак... Говнюк! Не мог пару часиков подождать, пока я сменюсь, а? Не терпелось же тебе с самого сранья-то?
   Тохтамыгденская колония существовала уже почти полвека и за эти годы прошли через неё сотни тысяч людей. Видели здесь и политзэков тридцать седьмого, и врачей-вредителей, и настоящих "коронованных" воров в законе, и детоубийц, и даже людоедов - но вот от террористов пока Бог миловал.
   - Что вот теперь делать-то?
   Что делать - никто не знал. Все имеющиеся в наличии инструкции касались, как правило, штатных ситуаций, или же описывали действия личного состава при массовых беспорядках, побегах и прочей, редко случающейся ерунде. Нашлись даже увестистые тома наставлений по организации коммунистических субботников, но что касается захвата заложников...
   - Может, пожарную машину подогнать к дверям? И стрельнуть? - Робко подал голос старший лейтенант Плющев. В органы внутренних дел он пришел года два назад из уже упомянутого авиаотряда, где служил беспереспективным электриком.
   - Ты чего - совсем сдурел? - Отмахнулся Быченко. - Шесть утра! Отряды спят, начнешь стрелять - поднимешь "зону".
   - Правильно, правильно, Андрей Федорович, - поддержал его Гелязитинов. - Шуметь не надо. Нежелательно! Зэки, когда пронюхают, в чем дело - на работы точно не выйдут, им только повод дай! Так и ищут, сукины коты, где бы мне, понимаешь ты, нагадить.
   Плющев смутился и закурил "Приму". Вслед за ним "Приму" опера закурили остальные.
   В дежурке сразу же повисло плотное облако табачного дыма, и некурящему прапорщику Иванычу сделалось дурно. Тяжело закашлявшись, он вышел наружу, но прежде чем притворить за собой дверь бросил через плечо:
   - "Пожарку" нельзя.
   - Чего? - не понял Быченко. - Чего?
   Иваныч вернулся и пояснил:
   - "Пожарку", говорю, подогнать нельзя. У неё вчера коробка передач гавкнулась.
   Дослушав, пока Быченко выматерится, прапорщик продолжил:
   - "Ассенизатор" можно. Там рядом с санчастью, у входа, есть выгребная яма. И если "говновоз" подьедет и начнет сосать, подозрений это у Бабарчака не вызовет.
   - Верно! - кивнул начальник цеха.
   - Вонища вокруг будет, конечно, жуткая... Так что, не мешало бы противогазы получить.
   - А я уже получил, - радостно ощерился беззубым ртом рыжий сержант-сверхсрочник Еремеев. - Могу хоть сейчас.
   - Да заткнись ты, герой! - осадил его кто-то из офицеров. - Моя бы воля, я тебе этот презерватив вообще запретил бы снимать. Воняет изо рта, как, прямо... будто ты дерьма обожрался!
   Вольнонаемный начальник цеха поморщился:
   - Ну как вам не стыдно? Некрасиво товарищу по оружию такие замечания делать, особенно перед решение ответственной задачи. Ему, может быть, сейчас придется под бандитские пули голову свою подставлять, а вы...
   - Тебя не спросили, пердуна старого, - сразу же вмешался майор Гелязитинов.
   - А что такое, собственно?
   - Помолчал бы! Не твоего ума дело... Иди вон лучше, зэкам жопы вылизывай, чтобы они в срок план производственный выполняли.
   - Послушайте, но при чем тут...
   - Все при том же! - Взревел Гелязитинов. - Надоел ты мне, на хер, своими показателями!
   В следующее мгновение в тесной дежурки вспыхнул генеральный скандал, участники которого сцепились языками не на жизнь, а на смерть.
   - Да ты вообще полупидором был, козья рожа!
   - Я вам не позволю! Все свидетели... За такие слова можно ведь и в морду!
   - Ребята! Ну, может, не надо, а? Может, не стоит? - засуетился между застарелыми врагами Плющев.
   - Падла! Вот же падла, а?
   - Ну, бля, мудак... Мало я тебе бока намял, когда ты под Новый Год возле Надькиной калитки в сугробе валялся! - Брызгал желтой слюной начальник цеха. - Погоди, татарва, через месяц-другой дадут тебе пня под зад...
   - Пустите, щас он у меня...
   - Тих-ха! Тихо, мать вашу в бубен, - распорядился Быченко так, что его сразу же услышали. И дождавшись, когда все замолчали, продолжил:
   - Вот что... Валите отсюда. Быстро.
   Через несколько секунд помещение опустело, и капитан остался наедине с телефоном:
   - Алле! Люба? Алле!
   На другом конце линии послышались какие-то хрипы, щелчки и только потом - заспанный голос телефонистки:
   - Коммутатор слушает.
   - Люба, соедини меня с квартирой начальника колонии. Только давай пошустрее!
   - Сейчас.
   - Времени в обрез... Ну, чего копаешься?
   - Соединяю, - недовольно ответила Люба, клацнув тумблером.
   Вздохнула по-женски: "Хоть бы "доброе утро" жене сказал, кобель. Чурбан деревенский... Ой, нет! Уйду к Сашке. Вот как только разведется так сразу же и уйду."
   Впрочем, супруг будто прочитал её мысли:
   - Ой, Любанька! Прости меня, курочка моя. Нервы с утра - ни к черту... Доброго утра тебе! Как отдежурила? А?
   Капитан прислушался, но вместо голоса жены в мембране вновь захрипело статическое электричество.
   - Любаша? Ты чего заткнулась-то? Сдурела, что ли? На мужа обижаться по пустякам - это, понимаешь, последнее дело...
   В трубке что-то всхлипнуло, и Быченко насторожился:
   - Ну ты, слышишь? Дурака-то не валяй... Чего сопли пускать? Прекрати, слышь? Приду домой - в глаз дам!
   - Это ещё за что? - ответила трубка голосом начальника колонии. - Я сегодня дома ночевал. И жена может подтвердить...
   - Товарищ подполковник!
   - А Любка твоя на дежурстве. Так что, повода для утренних криков не вижу.
   - Есть повод, Александр Иванович... В общем, я вам докладываю: ЧП у нас!
   - Конкретно.
   - Да такая штука... Осужденный Бабарчак - это самое... Ну, в общем он в заложники санчасть взял.
   - Послушайте, Быченко, - вздохнул на другом конце линии уже почти проснувшийся начальник колонии. - Санчасть в заложники взять нельзя. Она деревянная! Докладывайте по существу. И не бурчите. Сказано же - я дома ночевал.
   Дежурный офицер собрался с мыслями, подтянулся и отчеканил:
   - Осужденный Бабарчак перекрыл входную дверь в здание санчасти. Сам сидит в коридоре с топором в руках. Кроме него в здании находятся ещё пятеро больных зэков и дежурный врач - старший лейтенант медицинской службы Ламакин. Из телефонного звонка Ламакина известно, что Бабарчак обьявил его и всех остальных заложниками.
   - Бабарчак этот - он один? Сам парадом командует, или...
   - Сообщников, вроде, нет.
   - Бабарчак... Который? Из третьего отряда? Туберкулезник?
   - Так точно. Доходяга, безнадежный. Ему жить-то осталось два понедельника, а он...
   - Ну? И что дальше? - Зевнув, перебил капитана начальник.
   - Не знаю, - признался дежурный. Но тут же добавил:
   - Мы тут, в общем, с оперативниками посоветовались. И решили, что, может, надо снайперов подключать?
   - Кого? - Телефон чуть не раскололся надвое. - Вы что там - обалдели совсем? Каких ещё снайперов?
   - Но, товарищ подполковник... Вот я и говорю!
   - Хоть выяснили, чего этот придурок хочет?
   - Выяснили, - кивнул Быченко. - Ничего не хочет!
   - Как это?
   - А вот так... Он чем-то перед своим отрядным провинился, ну а тот сгоряча его очередного свидания лишил. Вот Бабарчак и обиделся!
   - Ох, мать... твою! - С облегчением выругался начальник колонии. - Ну так, дайте ему свидание! И не морочьте мне голову... Хоть в воскресенье можно спокойно поспать?
   - Так точно. Извините, товарищ подполковник.
   - Седьмой час все-таки... Да, и вот ещё что! Обьявите по отрядам, чтобы все до одного осужденные слышали: если ещё что-то подобное произойдет, я телевизоры поотбираю к ядрене фене! Насмотрелись, понимаешь ли...
   Повесив трубку, Быченко отер со лба пот. Прикурил очередную папиросу и не торопясь вышел на улицу.
   "А хорошо, все-таки, что этот козел дома ночевал, - подумалось ему. Любаня на дежурстве, скоро сменится. Вечером баньку протоплю... А погода-то какая! Погода-то!"
   В то августовское раннее утро погода действительно удалась. Восходящее солце ярко светило с лазоревого неба, и его огромный золотой диск не торопясь поднимался все выше и выше.
   В воздухе не чувствовалось ни дуновения, было на удивление тихо и даже чуть душновато.
   Колония ещё спала. До общего подьема оставались считанные минуты, и никакого движения на "жилой зоне" не наблюдалось.
   Впрочем, как раз в этот момент со стороны завода, дребезжа ржавым бампером, выкатился готовый к бою "ассенизатор".
   - Во, болваны, - усмехнулся Андрей Федорович и устало присел на выщербленные ступеньки бетонного крыльца вахты.
   - Ну, что? - Подбежал к нему разрумянившийся опер Плющев. - "Хозяину" звонил?
   - Звонил.
   - И чего теперь?
   - Все в поряке. Он дома ночевал.
   - Да я не об этом, - поморщился старший лейтенант. - Я тебя о снайперах спрашиваю! Стрелять будем? Нет?
   - Не-а... - помотал головой Быченко. - Стрелять не будем. И снайперов никаких не надо. И противогазов. И этого вон тоже...
   Он показал глазами на рычащий, вонючий автомобиль.
   - А как же?
   - Обошлось. "Хозяин" разрешил Бабарчаку свидание. Позвоните! А лучше, пусть кто-нибудь сбегает... Обьявите этому придурку, пусть успокоится.
   - Понял. - Вид у готового на подвиги оперуполномоченного был не слишком довольный. - Ну, начальству, конечно, виднее!
   - Да, заодно и заложников успокойте. Натерпелись там наверное, бедолаги...
   * * *
   Впоследствии выяснилось, что капитан ошибался.
   В общем-то, обьявленные заложниками обитатели санчасти и не подозревали о грозившей им опасности и воцарившейся вокруг кутерьме - они досматривли последние, предутренние сны.
   Сны были разные.
   Кто-то постанывал, кто-то храпел, как буйвол...
   Осужденного Виктора Рогова, чья узкая металлическая койка стояла второй от стены, вот уже который час донимала тягучая, давящая на психику дрема, из которой он долго и мучительно пытался выкарабкаться.
   Ничего не получалось. Веки налились свинцом, раскаленные стальные прутья пронизали мозг, алые сполохи встали перед глазами, дыхание в очередной раз перехватило...
   Тело Виктора дрогнуло, вытянулось и обмякло.
   - Вот и все. Пора... - послышалось издалека. Голос звучал как-то по-особому глухо и мерзко - будто некто орет, зажав нос, в пустую металлическую бочку.
   Виктор попробовал оглядеться, но кроме густой и абсолютно однородной дымчатой пелены ничего увидеть не смог.
   "Но ведь кто-то же говорил сейчас здесь? - подумал он. - Кто-то есть рядом... и не один!"
   Вокруг необьяснимо почувствовалось присутствие многих - и это абсолютно беззвучное, бесцветное и безвкусное состояние жизни показалось Рогову странным, но не опасным.
   - Кто это? Кто здесь? - спросил, или подумал, что спросил Виктор.
   Дымчатая завеса чуть колыхнулась, но ответа не последовало. Рогову показалось, что кто-то со стороны наблюдает за происходящим, раздумывая, стоит ли вступить в диалог.