Филатов Никита Александрович. Огненный лис

   Скорее всего, ключ от сейфа остался дома. В костюме.
   Заболотный тщательно, на два оборота, запер дверь и величественно двинулся по ковровой дорожке. С деловым и несколько высокомерным видом спустился по мраморной лестнице, обтер носовым платком стекло своей "вольво".
   Встряхнул платок, забрызгав при этом брюки, вздохнул печально и устало, распахнул дверцу, уселся за руль.
   Заболотный вставил ключ в замок зажигания, и... Нет. Никакого взрыва не последовало. Вообще ничего не произошло - ни потужного визга стартера, ни щелчка окислившихся клемм, ни мигания лампочки индикатора на приборной панели.
   Ничего. Машина вообще никак не хотела реагировать.
   - Что за чертовщина сегодня, - выругался Валерий Максимович.
   С неохотой вынырнув на улицу, он полез под капот. Для чего-то подергал первые попавшиеся провода:
   - Хрен его знает!
   Вот тут-то все и случилось. То ли сам капот сорвался со стопора, то ли порывом ветра его качнуло, то ли помог кто - но только так бабахнуло Заболотного железякой по затылку, что в глазах у него потемнело сразу и тело обмякло.
   Охнул тяжко Валерий Максимович, повалился вперед лицом, и сразу похож стал на попавшего в пасть крокодила охотника.
   Очнулся он нескоро. От качки и тряски слегка подташнивало, голова гудела, а вокруг темень - хоть глаз выколи. Сверху навалилось что-то жесткое, к тому же...
   - Е-мое мать, что же это? - Заболотный ужаснулся и задергал конечностями, как в припадке. - "Ласточка"!
   Запястья его были скованы наручниками, а ноги связаны грубой пеньковой веревкой и подтянуты к рукам.
   "Кто посмел? Меня... Меня! Кто, мать вашу?"
   Но ни слова, ни единого звука не слетело с его накрепко стянутых клейкой лентой губ.
   Чуть успокоившись, Заболотный попробовал логически осмыслить ситуацию. Лежал он на каком-то холодном металлическом днище, безобразно уткнувшись в него лицом. По днищу постоянно проходили какие-то судороги, чувствовались качка и движение. Для машины слишком уж монотонно и плавно... Значит, это не багажник автомобиля, хотя откуда-то сзади доносится рокот мотора.
   - С-суки! - Валерий Максимович вспомнил школьные годы и догадался, что втиснут он в узкое трюмное пространсво какого-то катера или подобного суденышка-маломера.
   И, судя по всему, катер этот на всех парах удаляется от берега, с трудом преодолевая невысокую, но злую волну.
   Наверное, Финский залив... Если исходить из его нынешнего положения и обстоятельств, при которых он сюда попал, ничего хорошего полковника в обозримом будущем ждать не могло.
   - Утопят? А за что? - Полковник даже заерзал от досады:
   - Как же они? Сволочи... Чего им надо? От пожилого, больного, почти пенсионера... Как не стыдно в конце концов!
   Между тем, катерок сбавил ход и пробежав по волнам ещё несколько метров тупо ткнулся носом в берег. Послышался топот ног, какие-то возгласы, команды... Над Валерием Максимовичем с неприятным скрежетом разверзлась палуба и чей-то ехидный голос поинтересовался:
   - Живой? Все, плотва! Слезай, приехали...
   Заболотный почувствовал, как чужие руки грубо и непочтительно встряхивают его, поднимают и выволакивают наружу:
   - Алле-гоп!
   Полковника сбросили вниз, на усеянный мусором песок. При падении Валерий Максимович крякнул, что-то треснуло, потянулось в спине, но он даже не обратил внимания на боль.
   Пропахшая табаком рука сорвала со рта липкую ленту:
   - Ну, как дела?
   - Ах ты, мразь! - Самым старшим из шести обступивших пленника парней был не кто иной, как Курьев.
   - Зачем же ругаться? - Укоризненно покачал головой человек, которого Заболотный со Спиригайло считали своим лучшим "кадром". И тут же Валерий Максимович получил удар ногой:
   - Получил? Еще хочешь? Я подкину, по старой-то памяти. Попроси, не стесняйся.
   Молодежь захохотала и дружно, как общий мешок с овсом, поволокла полковника от воды к виднеющимся неподалеку постройкам.
   Это был остров. Один из тех, что неровной цепочкой вытянулись по обе стороны от Кронштадта.
   Большую часть окруженной волнами суши занимал полуразрушенный форт. Некогда грозное укрепление превратилось в руины, поросшие мхом. Сыро, угрюмо теперь вокруг.
   Лишь изредка пришвартуется к остаткам пирса, а то и прямо под стены форта какое-нибудь суденышко с разудалой публикой. Повизжат, поулюлюкают туристы, побьют пустую тару, сфотографируются...
   И не такое видели на своем веку старинные, заплеванные, загаженные использованными презервативами бастионы. Потому терпят они без злобы и тех, кто зачастил сюда последние годы.
   Посетители эти, нынешние, отнеслись к крепости уважительно, по-хозяйски. Подлатали кое-где кровлю, укрепили пару подвальчиков - и вот вновь ожили старые стены, задышали, заговорили, закричали даже.
   Да так закричали! Так, что...
   Сильные, беспощадные руки швырнули Заболотного в покрытое плесенью и мглой каменное чрево. Валерий Максимович успел ещё вскрикнуть в ужасе, перекатился кубарем по сырому земляному откосу, уткнулся лицом во что-то полужидкое, вонючее... Приглядевшись, полковник завопил нечеловеческим голосом, пытаясь отползти, откатить себя в сторону.
   Сверху загоготали, захлопали в ладоши. Кто-то крикнул, давясь от смеха:
   - Чего ты, зашебуршился-то? Не боись! Он уже не кусается.
   - Ты лучше познакомься с ним. Поздоровайся! - Посоветовал Курьев. Это у нас тут Яша "живет", месяца два как поселился. Он раньше-то по Мариинскому дворцу вытанцовывал, в буфете тамошнем коньячок икоркой закусывал, а теперь вот... Уж больно жадный был.
   Заболотного стошнило. Потом ещё раз.
   Он отплевался, прокашлялся, изо всех сил старясь не смотреть в сторону полуразложившегося мужского трупа, и завопил:
   - Что тебе надо от меня, Курьев? Что?
   - Что надо... Что надо? - Передразнил голос сверху. - Сам знаешь, хомяк недоделанный.
   - Не знаю! - Взмолился Валерий Максимович. - Ей-Богу... Неужели вам за работу платили мало? Обиделся? Ты скажи, я еще... У меня есть!
   - Пла-ти-ли? - Проговорил по слогам Куря и обернулся к своим парням:
   - Слышь, братва? Нам, значит, платили... Это те гроши, которые он нам кидал по-барски, платой называются?
   Кампания оживилась, зафыркала зло, разом сплюнула в подвал:
   - Ты, падла пестрая, фильтруй базар!
   - Не то вот щас Яшу заставим без соли жрать...
   - Да ты, нам по жизни без всякой работы должен, понял, мразь?
   Куря тоже сорвался на крик:
   - А за это кто мне заплатит? Ты? - Указал он пальцем на страшный, через всю щеку шрам. - Вы, бля, со Спиригайлой своим замусоленным... Вы в какой блудняк нас с Колей Майданчиком втравили? Под кого бросили, падлы?
   - Под кого, Курьев, милый? Ни под кого! Я не понимаю...
   - Все ты, мать твою, понимаешь. Обрисовал тогда тему: мол, надо лоха-таксиста придушить маленько, чтоб без работы остался. А лошок тот таким "художником" оказался... Расписал мне рожу под Пикассо - и уехал! Так кто мне теперь платить будет, а?
   - Он заплатит, он! - Запричитал Заболотный. - Забирай его, делай, что хочешь! Он и не нужен мне вовсе...
   - Ошибаешься, начальник. Сильно ошибаешься! - Оскалил зубы человек по прозвищу Куря. - Я бы его и без твоего разрешения загрыз. Да вот беда какая - не лохом он оказался, а Циркачом. За парня люди серьезные вступились... Интересуются.
   - Кто вступился? Что за люди? Не знаю... Не было, клянусь!
   - Не твоего собачьего ума дело. Твой номер теперь не шестой даже, понял? Нуль твой номер, падла... Велено тебя червям скормить. Потому что не нужен стал, мешаешься.
   - Хорош с ним базарить, Куря! - Вмешался кто-то из парней. - Закрывай решетку. Пусть он пока здесь вместе с Яшей погниет, повоняет за кампанию.
   - Как же это, а? - Завился ужом полковник. - Дорогие вы мои... Милые! Не убивайте! Я вам чего угодно... Чего угодно могу!
   - Что, жить хочешь?
   - Хочу, Куря, милый! Очень хочу!
   - Ну, тогда мурчи. Мурлыкай...
   - Что? Что говорить?
   - Не перебивай, - поморщился Курьев. Он подал знак стоящему ближе всех "бычку", тот кивнул и молча направился в сторону катера. - Не перебивай... Расскажи-ка нам лучше, за каким таким интересом тебе Циркач понадобился? Только подробно, в деталях. Общий-то план мне и так известен.
   - Какой Циркач? - Не сразу сообразил Валерий Максимович. - Ах, да! Это Рогов, значит?
   - Он самый. Зачем ты на него охоту организовал? Чего тебе от человека надо?
   - Ничего не надо. Ничего... Притравить просто немного щенка хотелось. Борзой уж больно, ох и борзой!
   - Э-э, - скривился Курьев разочарованно. - Не хочешь, видимо, жить. Не хочешь.
   Отвернувшись, он махнул рукой: дескать, кончайте! Молодежь скопом двинулась ко входу в подвал, доставая ножи и какие-то прутья.
   Заболотный сьежился, замотал головой и крикнул что было сил:
   - Не надо! Не-ет! Я расскажу. Расскажу!
   Сбивчиво, путаясь и теряя мысли заговорил полковник сразу обо всем: об иконе, стерегущей сокровище русского князя, о тайных знаках, о том, как вызволяли из тюрьмы последнего в роду Роговых...
   С каждым словом Валерия Максимовича глаза Кури все больше вылезали из орбит. Щеки подернул румянец, отчего сабельный шрам стал ещё заметнее и страшнее. В какое-то мгновение Куре даже почудилось нечто давнее, далекое: пламя степных костров, звуки бубна в ночи, конское ржание. И болгары-предатели... Взмах, удар клинка, боль!
   Курьев мотнул головой, приходя в себя:
   - Бред какой-то...
   - Нет, клянусь тебе! - Чудом расслышал его Заболотный. - Чистая правда все, мы проверяли. Раскопки, факты... Пощади меня, а? Я ведь пригожусь еще, верно говорю - пригожусь!
   Курьев пожал плечами, потом повернулся к своим людям, окончательно стряхивая наваждение:
   - Несет старик невесть что. Лишь бы не подохнуть.
   - А может, правда? - Спросил кто-то. - Может, и взаправду икона?
   - Да брось ты, Кабан! - Отмахнулся его сосед. - Уши развесил... Сказок в детстве не начитался, что ли?
   - Ладно. Заканчивайте. - Куря холодно и без жалости глянул на копошащегося в грязи полковника. Сплюнул и побрел к берегу, потом все же обернулся:
   - Только поаккуратнее!
   Оставшиеся весело и возбужденно зашевелились.
   Как раз вернулся и тот, которого посылали на катер - в руках он тащил пластиковую канистру:
   - Извини, мужик... Ты пока тут с Яшей в подвале валялся, провонял весь. Надо бы умыться. А то как тебя везти-то обратно, вонючего? Это, понимаешь ли, дискомфорт получается!
   Парни заржали от незнакомого иностранного слова, а на голову лежащему полилась бесцветная, пахучая жидкость.
   - Ребята, милые, не надо!
   - Да не юли ты, падла... - Тот, что с канистрой, хотел, чтобы ни одна капля бензина не пролилась мимо. - Не крутись, сказано!
   - Не надо! За что? Куря же обещал!
   Щелкнула, затворяясь, решетка.
   Кто-то чиркнул спичкой, и через несколько секунд все в жизни полковника Валерия Максимовича Заболотного было кончено...
   Вернувшись в город, Курьев распустил свою команду по домам.
   Потом из ближайшего телефона-автомата набрал номер Булыжника и вкратце обрисовал ситуацию.
   - Ты где? - Помолчав, спросили на другом конце линии.
   - У метро.
   - Срочно приезжай! Жду...
   - Понял. Сейчас буду, - Курьев положил трубку.
   Однако, прежде чем выйти из будки, он набрал ещё несколько цифр. И несмотря на то, что ответил серьезный мужской голос, спросил:
   - Антонина? Это я. Надо бы встретиться.
   ЧАСТЬ СЕДЬМАЯ
   Глава 1
   Еще до обеда Спиригайло уехал из управления по служебным делам и в свой кабинет вернулся только под вечер. Музейная дверь была заперта изнутри на защелку, но дежурный сержант срочной службы сказал, что товарищ директор совсем недавно выходил поблевать в коридор.
   - И как он?
   - Намного лучше, - вздохнул сержант. - Пива требует.
   - Передайте, чтоб завтра ровно в девять тридцать был у меня. Побеседуем... Поняли?
   - Есть! Обязательно передам, как проснется.
   Спиригайло покачал головой и направился к себе.
   Сейчас эту пьяную скотину Ройтмана вызывать на ковер не имело смысла все равно ничего не соображает. Но когда он придет в себя... Хватит! Хватит либеральничать. Должна же быть какая-то грань, какие-то представления о чести мундира, об элементарной дисциплине в конце концов.
   - Вплоть до увольнения из рядов... - зло пробормотал Спиригайло, накручивая диск аппарата внутренней связи.
   У Заболотного никто не отвечал.
   - Странно!
   Как правило, полковник уходил домой одним из последних - таков был издавна принятый в управлении стиль руководящей работы. Но откуда Семену Игнатьевичу знать, что шеф его и покровитель никак не может снять трубку, ибо вот уже несколько часов, как превратился в комок обгоревшей, обугленной, мертвой плоти?
   Не знал этого Спиригайло. Даже не догадывался.
   А потому, выждав несколько длинных, протяжных гудков, надавил на рычаг и вышел из кабинета:
   - Черт его знает...
   Миновав опустевший к вечеру ковровый лабиринт коридоров, он остановился напротив двери Валерия Максимовича:
   - Разрешите?
   Постучал, подергал ручку - никого. Спустился вниз:
   - Полковник Заболотный уходил?
   - Да, ещё днем, - доложил старший лейтенант с повязкой дежурного. Больше не возвращался.
   - Звонил?
   - Нет. При мне не было.
   - Ладно. Я тоже пойду. Если что - звоните домой!
   - Есть, - пообещал офицер.
   Спиригайло вернулся к себе, опечатал сейф и вскоре покинул здание управления.
   На Литейном еле втиснулся в троллейбус. Час пик, по идее, миновал, но общественный транспорт ходил так медленно, плохо и редко, что народу в салон набивалось - не продохнуть.
   - Разрешите... Простите!
   В такой давке трудно остаться вежливым. Тем не менее, на одной из остановок Семен Игнатьевич попытался помочь навьюченной туристским рюкзаком бабуле втащить в дверь тяжеленную коробку из-под бананов:
   - Подсоби, милок!
   - Конечно, секундочку...
   Куда там! Дернул разок, другой - ни в какую. Только кольнуло что-то в заднице, засвербило, напомнил о себе застарелый геморрой.
   - Ох, милок, я сама лучше!
   Ухватила бабка, потянула, двери закрылись - и коробка аж на середине троллейбуса.
   В метро оказалось свободнее, но тоже... Зажали товарища Спиригайло, притиснули между арбузоподобными сиськами ароматной дамочки и тощими лопатками вцепившегося в поручни бомжа - так и ехал до Веселого поселка.
   Поднявшись по эскалатору, Семен Игнатьевич по многолетней традиции выпил пива - в ларьке за углом торговали финским, баночным, но он купил "Балтику", третий номер, потому что был патриотом. К тому же, так получалось дешевле и больше.
   Настроение выправилось, но ненадолго. У самого входа в парадную, поперек дороги распластался здоровенный кобель без признаков породы и намордника.
   Что такое? Откуда? Псина была точно не местная, Спиригайло видел её впервые в жизни.
   Будто почувствовав замешательство человека, кобель рыкнул лениво, поднялся и подковылял к ботинкам Семена Игнатьевича. Обнюхал их, пару раз вильнул хвостом и неожиданно поднял лапу.
   Спиригайло даже не успел отскочить:
   - Пошел вон! Пошел!
   Псина затрусила, не оборачиваясь, к проходному двору, а он зачем-то перекрестился и глянул по сторонам. Вроде, никто не видел...
   Неожиданно пришла уверенность: домой идти нельзя. Семен Игнатьевич даже не стал утруждать себя поиском причин - помешкал немного и зашагал обратно, к метро.
   На ходу Спиригайло вытащил из кармана помеченных собачьей струйкой брюк деньги. Пересчитал. Он и без того прекрасно знал содержимое своего кошелька, но все же проверил купюры в смутной надежде, что там их вдруг оказалось гораздо больше, чем было с утра.
   Но - нет. Сумма наличности даже уменьшилась на стоимость одной-единственной бутылки пива.
   - Ничего. Ничего...
   В квартире у Семена Игнатьевича деньги имелись, и немалые. Лежали они, припрятанные в тайничок под шифоньером, в ожидании хозяина, но идти за ними не позволял обострившийся инстинкт самосохранения. Отчего-то боязно становилось от одной мысли о своих "аппартаментах", хоть и было там все привычно, уютно, обустроено собственными руками и заботами супруги.
   Спиригайло нутром почувствовал тоску непонятную и неуверенность в старой английской поговорке о том, что "мой дом - моя крепость".
   Тем более, что как назло не было сегодня в квартире жены! Укатила. Укатила в очередной профсоюзный круиз: массовики-затейники, пляски под оркестр, соревнования по перетягиванию каната и прочие идиотские развлечения для отгоняющих старость дам.
   - Чертовщина какая-то. Нелепица! Шарахаться от собственного жилья - ну надо же, а? Нервы... Нервишки.
   Тем не менее, Спиригайло решительно вскинул голову и ускорил шаг. Что же, в конце концов, пойти некуда?
   Плевать на квартиру! Миллионы мужиков готовы полжизни отдать, чтобы оказаться в его положении. Когда есть деньги и нет под боком жены - это ли не свобода? Можно не торопясь бутылку-другую с друзьями выпить, можно в ресторане поужинать или пулечку расписать - словом, вольная птица. Гуляй не хочу...
   Но вот беда, не то было у Спиригайло сейчас настроение, чтобы предаваться тихим радостям пожилого холостяка. Ох, не то!
   К тому же, перебрав по памяти всех своих друзей-приятелей, понял Семен Игнатьевич неожиданно: нет среди них ни одного такого, к которому мог бы он так вот, запросто, завалиться под вечер.
   Конечно, прогнать не прогонят. Но не поймут, потому как - уж больно степеннный народ с годами остался в окружении супругов Спиригайло. Большей частью, ровесники, обремененные мелкими заботами и хворями: на подьем тяжелы, в разговорах скучны и неинтересны.
   А ведь когда-то, помнится, с Димкой Левшовым...
   Семен Игнатьевич замер перед стеклянной дверью станции метрополитена, и тут же получил ощутимый толчок в спину:
   - Чего зеваешь? Встал в проходе, старый хрыч!
   - Извините.
   Людской поток внес Спиригайло внутрь и пропихнул к эскалатору. Уже спускаясь, он ухватился за спасительное, показавшееся единственно верным решение: дача! родные шесть соток...
   Садоводство, в котором Семену Игнатьевичу когда-то выделили участок, принадлежало управлению. А потому располагалось от города совсем недалеко, на месте расформированного в самом начале перестройки секретного полигона. Нужно было только добраться до вокзала, потом около часа на электричке, и всего километра полтора пешком...
   Там - все свои, знакомые. Пенсионеры, кто раньше Спиригайло погоны снял, и вообще до холодов по своим избушкам копошатся. А чего уезжать? Электричество есть, воды полно.
   Дачные нравы попроще, тут можно и без предварительных звонков к любому соседу на огонек заглянуть. Раскатать поллитру водочки под разговор, да под нехитрую мужскую закуску...
   Семен Игнатьевич даже зажмурился от предвкушения: хорошо!
   Кстати, и супруга обрадуется. Давно просила картошки домой перевезти, да ещё кое-что по мелочи на "фазенде" прибрать.
   ...Спиригайло привычно покинул метро через несколько остановок.
   Поднялся наверх, прошел к перронам. Сверившись с расписанием, купил в ларьке приличную на вид бутылку "Русской", затем у киоска Роспечати долго выбирал пищу духовную. Выбор свой он остановил на какой-то полупорнографической-полурекламной газетенке с портретом известной кинозвезды. Нашел нужный поезд, занял место в вагоне и зашуршал, перелистывая страницы.
   Но что-то мешало вчитываться в типографский текст.
   - Электропоезд до станции...
   Так. Была же и выскочила из головы какая-то важная мысль! Семен Игнатьевич покопался в памяти: преферанс, ровесники, Левшов...
   Точно. Димка Левшов, старый приятель, и сын его - Виктор, тот самый, из-за которого все завертелось.
   События последних дней Спиригайло воспринимал с недоумением и досадой, почти как личное оскорбление. Что-то не срасталось, что-то рушило стройную схему, перечеркивая результат их с Заболотным кропотливого труда.
   Годами вынашивал, лелеял свой план Семен Игнатьевич. Словно рысь, притаившаяся в густой кроне векового дуба, ждал он подходящего момента, но... Когда уже казалось - вот-вот, когда казалось, что от заветной цели их отделяет только один точный бросок, все начало ломаться и давать сбои.
   Неуловимое упущение, мелочный просчет - но плавится, не выдерживает нагрузки уже обросший деталями и запущенный в оборот стальной стержень.
   А тут ещё утренний разговор с полковником... Спиригайло сам не понимал, что с ним такое творится: старый служака, штабник, он впервые в жизни позволил себе не только спорить с начальством, но и не дожидаясь распоряжений бросил на рычаг телефонную трубку.
   Бросил с каким-то даже отвращением... А потом долго стоял, оцепенело уставившись в одну точку и пробуя осмыслить логику, причинно-следственные связи происходящего.
   - Старею? - Умные мысли в голову не приходили - упрямились. Конечно, так иногда бывало и раньше, но в конце концов всегда удавалось удерживать ситуацию под контролем. А теперь...
   Поезд тронулся, набирая ход.
   - Кто-то к нам влез, - сообщил собственному отражению в пыльном вагонном окне Спиригайло:
   - Кто-то мешает.
   В игре появился новый участник. Хладнокровный, беспощадный, знающий ставки и правила, но соблюдающий их только тогда, когда ему это выгодно.
   То есть - свой.
   Семен Игнатьевич почуял пристутствие неопознанных сил в раскладе ещё несколько дней назад. Сначала - странные взгляды Курьева и его непривычная почтительность при встречах. Потом куда-то пропал Антон...
   Секретарша отвечала всем, что шеф её выехал под Выборг, в срочную командировку на пару дней. По идее, ничего необычного в этом не было "смежники" из Большого Дома часто выезжали к финской границе по разным оперативным надобностям, а иногда и просто так, оторваться на природе.
   Но раньше Антон всегда отзванивался, предупреждал, что на какое-то время покидает город. Странно... Спиригайло даже на всякий случай звякнул его жене, не случилось ли чего, но та ответила словами секретарши: убыл, вернется на будущей неделе, что передать?
   Сотовый телефон Антона Эдуардовича тоже сначала гудел и пиликал, потом сообщил безукоризненно вежливым голосом автоответчика, что "абонент выключен или временно находится вне пределов досягаемости".
   - А Заболотный? - Припомнил Спиригайло. - Тоже ведь...
   Конечно, старая лиса способна на любую подлость, но что-то подсказывало: нет, не его рук дело. Полковник сам заметался, занервничал, пытаясь унюхать, откуда несет паленым. И тон у него стал не тот, и уверенности во взгляде поубавилось за последние дни.
   Значит, все-таки Антон? Выкормыш, бля, демократ... чекист новой формации! Никаких идеалов, сплошной цинизм и желание стать побогаче и при том поглавнее.
   Еще недавно учился дела оперучета подшивать, а теперь - Антон Эдуардович, начальник отдела, большие звезды на погонах.
   Этот, конечно, запросто. Что - запросто?
   - Да все! Все сделает, - ответил сам себе вслух Спиригайло. - Ради власти, ради денег...
   Курьев? Он на самостоятельную игру не способен, хотя по глупости и жадности пару раз пытался. Исполнитель неплохой, но груб, неотесан и напрочь лишен воображения. Такой не сможет даже элементарную ситуацию просчитать, потому что, наверное, ещё в начальных классах извел свой учебник арифметики на самокрутки.
   Спиригайло не сдержался и хихикнул над собственным остроумием. Сконфузился, прикрыл лицо газеткой и зыркнул по сторонам: слава Богу, никто не слышал.
   Никто действительно не обратил внимания на эмоциональный всплеск Семена Игнатьевича. Пассажиры рассеянно пялились в окна, читали, дремали, облизывали мороженое и чавкали купленной на вокзале выпечкой.
   Да, Курьев. Куря... Бандюга, наемник, расходный материал. Ладно, вернется Антон - посмотрим. Неплохо бы ещё с Заболотным пообщаться с утра пораньше.
   ... Электричка бежала по рельсам все дальше, и Семен Игнатьевич неожиданно для самого себя тихо закемарил, прислушиваясь в полудреме к завываниям двигателя, перестуку колес и нестройному гомону пассажиров.
   Вокруг царило относительное спокойствие и своеобразный уют железнодорожной поездки. Но вдруг, сразу после того, как электропоезд покинул очередную пригородную станцию, двери тамбура запрыгали из стороны в сторону.
   Внутрь шумно, с матом и толкотней, ввалилась кампания подгулявших подростков - человек шесть-семь. Источая запах дешевого алкоголя и не без труда удерживая равновесие, молодые люди пошли вдоль рядов.
   Они уже почти миновали вагон и не найдя для себя ничего интересного собрались скрыться в противоположном тамбуре, но внезапно один из подростков замер, привлекая внимание остальных:
   - Глядите-ка! Это же старый...
   Спиригайло притворился, что речь идет не о нем.
   - Мужики, помните? Который не курит?
   Парни уже собрались в стаю - кто-то уселся рядом, кто-то за спиной, кто-то напротив... Надеясь на чудо, Семен Игнатьевич продолжал делать вид, что читает газету.
   - Эй, старый! Ау-у... Не узнаешь?
   Но профессиональная память Спиригайло уже подсказала: дождливый конец того дня, когда началась активная "реализация" по Рогову, дорога пешком до метро, неказистые гаражи в проходном дворе и фигуры, также обступившие его со всех сторон.
   Ребятишки почти не изменились, только прыщей прибавилось, да нахальства:
   - Как здоровьишко-то? Все так и бережешь? Не пьешь, не куришь?
   Семен Игнатьевич встрепенулся и посмотрел поверх газетного листа, вытаясь придать необходимую суровость взгляду.
   - Чего молчишь-то, как пень? Не здороваешься...
   Спиригайло отвел взгляд и не говоря ни слова уставился в окно, за которым ничего уже не было видно - стемнело.