Филатов Никита Александрович. Огненный лис

   - Ведомо! - Подтвердили дружинники.
   - А вчера в страшной битве лишился князь Святослав и сокровищ, и самой жизни... - Дмитрий, бывший воевода Левшов, ещё раз оглядел своих недавних врагов-победителей.
   Усмехнулся:
   - Видно, мало добычи показалось степнякам. Захотели они и вашей долей завладеть!
   Он все рассчитал верно - последние слова перекрыл рев ярости и возмущения. Пришлось даже сделать паузу, прежде чем продолжить:
   - Петра, князя вашего, при мне зарубили. Все, что вы в честном бою с русичами добыли, теперь между собой делят... Неужели стерпите?
   В небо, разгоняя остатки тумана, взметнулись копья и клинки:
   - Приказывай, воевода!
   - Веди нас!
   - Что делать, Дмитрий? Укажи!
   Человек, ставший волей судьбы и недавних врагов их предводителем тронул саблей рассыпанные под конскими копытами монеты.
   Затем негромко, но так, чтобы все слышали, распорядился:
   - Пойдем назад... К печенегам в гости!
   ... В одну из ближайших ночей, обманув погоню, болгары вернулись к пустеющему лагерю степняков. От захваченного сонным и пьяным табунщика они узнали, что большинство воинов хана с семьями, скотом и добычей уже снялась в обратный путь, к местам постоянных кочевий. Да и сам Куря тоже успел покинуть лагерь - рана его оказалась кровавой и тяжкой, но не смертельной.
   Прежде чем умереть, пленник сообщил также, что ранним утром вслед за ханом отправится в путь оставшаяся часть его личной добычи...
   Теперь Дмитрию было ясно, что делать дальше - ведь несмотря на численное превосходство сопровождавших сокровища печенегов жестоким искусством нападения из засад владели не только они.
   Словом, на двенадцатый день после гибели Святослава перехваченный и отбитый у степняков караван достиг черкасского табурища - хорошо укрепленного поселения на границе Великой степи.
   Жители табурища приняли усталых, израненых людей воеводы Дмитрия достойно: дали ночлег и пищу... Гости тоже в долгу не остались - даже малой толики отбитого у печенегов золота, серебра, шелка и драгоценных камней с лихвой хватило на то, чтобы расплатиться с хозяевами за кров и защиту.
   Впрочем, отдых оказался недолгим - Дмитрию сообщили, что отряды хана Кури рыщут по всей степи в поисках беглецов. И что будто бы уже видели печенегов в одном дневном переходе от табурища...
   Разумеется, воевода не посчитал себя вправе злоупотреблять гостеприимством хозяев. К тому же, следовало поскорее донести до всех весть о коварстве недавних союзников...
   Пришлось опять уходить от погони - причем, уходить налегке, захватив только свежих коней и самое необходимое. Поэтому, прежде чем покинуть черкассов, схоронил Дмитрий несметные сокровища в тайном месте. А лик Пересвятой Девы, оставил при себе, сотворив особый знак и письмена на оборотной стороне иконы:
   "Сделалась же тогда буря великая, ударили громы раскатистые, и пали с неба на землю ледяные камни."
   ... Видение исчезло. Умолк и женский голос - при этом Виктор скорее почувствовал, чем понял, что обладательница его не только молода, но ослепительно красива.
   - Господи, почему? Почему сейчас только? - застонал Рогов. - Отец... Зачем знать все это мне, мертвому?
   - Глупый, - с ласковой укоризной ответила женщина. - Ты же сам стремился сюда. Верно? Сам и пришел... А теперь прощай! Час ещё не настал, и Господь не приемлет тебя.
   - Постой!
   - Возвращайся домой. Домой... Возвращайся в свой ад, бедняга.
   - Но что же...
   - Разорви круг! Тогда - спасешься...
   Небытие вокруг вспыхнуло огненным вихрем, скрутилось в воронку, стремительно завертело Виктора. Страшная боль, разрывая на части расплавленный мозг, сразу же стала единственным и последним его ощущением.
   - Нет! Не надо... Нет...
   * * *
   - Не надо... Нет!
   - Что? Чего это ты? - Склонившийся над Виктором давнишний лагерный приятель, Васька Росляков, в недоумении пожал плечами. - Чего, Витян?
   Красавцем его назвать было трудно: рост, как говорится, метр с кепкой, обрит наголо, от татуировок синий, как кислородный баллон, да к тому же ещё - полная "хлеборезка" вставных зубов. Получил Васька восемь лет за нанесение тяжких телесных и срок ему предстояло мотать на всю катушку.
   - Не помню... - Рогов открыл глаза и увидел высокий, облезлый потолок больничной палаты. Потом перевел взгляд на широкую, до ушей, "металлическую" улыбку приятеля.
   Обалдело попросил:
   - Слышь? Не кусай меня, а? Не надо.
   - Во, бляха-муха! Да ты, братан, никак того... чокнулся. - Росляков в замешательстве почесал затылок, но уже через несколько секунд рассудител по-свойски:
   - Да и хрен с ней, с башкой! Мозги выправить можно, главное - жив остался. А то ведь, трое суток в бреду...
   - Где я? - Виктор попробовал приподняться на локтях.
   - В зоне, - не понял вопроса Росляков. - Где же еще?
   - В какой зоне?
   - В зоне особого внимания! - хмыкнул приятель и от души сплюнул на крашеный пол палаты:
   - Все в порядке, Витек. Ты с нами, здесь. В санчасти... Понял, нет? Вот, ребята вчера подогнали сигарет, крапуху, балабасов немного. А лично от Дяди тебе - носки новые. И полотенце!
   Росляков с видом доброго фокусника расстелил на прикраватной тумбочке "дядин" подарок и выложил курево, чай, банку сгущенки и горсть конфет.
   - Ну, как?
   Заметив, что Виктор разглядывает все это изобилие без особого интереса, приятель его покачал головой:
   - Чего-то ты, братан, не того... Не оклемался еще, что ли? Давай-давай! Побалдел - и хватит. Слышишь?
   Рогов постепенно приходил в себя. Память его словно складывалась заново из кубиков рассыпавшейся мозаики - но судя по всему она уже не могла стать прежней, той, что была раньше.
   Что-то в сознании Виктора непоправимо изменилось. Малейшее усилие мысли сразу же вызывало боль в висках и стремительное видение бьющего раскаленным хвостом Огненного лиса...
   Что же с ним было?
   Неожиданно даже для самого себя, Рогов зевнул и ответил:
   - Знаешь, Васька... Мне, наверное, срок скинули.
   - Угу, - кивнул Росляков. - И завтра за тобой сам товарищ Горбачев на самолете прилетит. Бананов тебе привезет, киви, пол-дыни и омаров в сметане.
   Получив удовольствие от собственной шутки, он все же посчитал необходимым предупредить:
   - Ты смотри, только начальнику в санчасти такого не ляпни. А то тут за одним год назад президент Миттеран из Франции прилетал. Так его как на правительственный аэродром увезли, так до сих пор никто и не видел. Наверное, сейчас где-нибудь на "дурочке" в Чите майонез кушает.
   - Зря смеешься, Васька. Вот увидишь... - Виктор устало потянулся, опустил голову на подушку и снова закрыл глаза.
   ... Минула почти неделя. Часы на стене в кабинете врача в очередной раз пробили полдень.
   Входная дверь приоткрылась и в палату заглянул контролер:
   - Осужденный Рогов здесь?
   Виктор дернулся на койке, как от электрического тока:
   - Здесь я... Чего?
   - Собирайся, счастливчик.
   - Куда это?
   - В спецчасть. Срочно! - Прапорщик подмигнул и добавил, совсем уже другим тоном:
   - Вроде как, ты уже и не наш... В общем, с тебя причитается!
   Еще не дослушав, Рогов сбросил с себя застиранное одеяло и начал торопливо одеваться. Руки дрожали, в глазах потемнело, колени подкашивались, но внутренне напряжение стремительно нарастало, и в ушах Виктора стоял свист полудюжины реактивных двигателей.
   Казалось, из глаз вот-вот брызнут слезы.
   - Неужели... неужели? - шевелил Рогов потрескавшимися губами.
   Помещение спецчасти находилось в административном корпусе, в трех минутах ходьбы от "больнички". Виктор взбежал по ступенькам парадной лестницы, миновал показавшийся бесконечным коридор первого этажа с его тошнотворно-голубыми стенами и не дав себе времени отдышаться постучал в обитую рейками дверь:
   - Разрешите?
   - Да, пожалуйста.
   Начальник спецчасти встретил его непривычно вежливо и даже предложил присесть.
   - Итак, Рогов...
   Дальнейшее с трудом воспринималось притупившимся сознанием. Виктор вообще мало что расслышал из того, что говорил хозяин кабинета:
   - Верховный Суд Российской Федерации... по ходатайству...
   Затем Рогов что-то подписывал, что-то невразумительно бормотал в ответ на поздравления и вопросы начальника спецчасти - но окружающее и тогда, и ещё много позже воспринималось им в некоем мутном, сероватом тумане.
   Глава 3
   На следующий день, 22 августа 1990 года, скрипя и повизгивая, как обычно, несмазанными роликами, откатились в сторону тяжелые металлические ворота "учреждения" УВ 14/5. Впрочем, к гражданину Рогову это уже не имело никакого отношения - как все нормальные, не киношные, люди, покинул он зону через двери контрольно-пропускного пункта.
   Отбыв три года из назначенного судом "пятерика", двадцатисемилетний Виктор Дмитриевич Рогов очутился на воле, и не отходя далеко от КПП принялся осматривать и ощупывать самого себя с головы до пят.
   - Эй! Чего потерял-то? - Окликнул его торопящийся на службу контролер. Это был тот самый некурящий прапорщик, который придумал использовать "ассенизатор" при недавнем инциденте с заложниками.
   - Да так, Иваныч. Мелочь... - ответил Рогов. - Совесть ищу.
   - Совесть?
   - Вон, видишь - на стене плакат: "На свободу с чистой совестью"? Ну, я и хотел глянуть, очистилась она у меня, или нет. Да вот, чего-то никак найти не могу!
   - Ш-шутник ты, Рогов.
   - Когда три года назад к вам заходил - точно помню, что была... Ах, да! Вот, немного осталось.
   Виктор в буквальном смысле повернулся к "зоне" передом, к лесу задом и демонстративно похлопал ладонью по выпершему из штанов собственному мужскому достоинству.
   Контролер даже не посчитал нужным обидеться. Сейчас этот оскорбительный жест бывшего зэка относился не к кому-то персонально, а ко всей многочисленной лагерной администрации и охране, а значит лично на долю прапорщика выпадало не так уж и много.
   Можно было не обращать внимания.
   Иваныч так и поступил. Однако, сделав всего пару шагов в направлении вахты, обернулся и вновь окликнул Виктора.
   - Ну?
   - Ох, Рогов, Рогов... Мало ты крови у нас за три года выпил? Прапорщик укоризненно покачал головой:
   - Уйти по-человечески - и то не можешь!
   - А в чем дело-то? - Обиделся Виктор.
   В ответ контролер молча ткнул указательным пальцем в то место, где висел уже обсуждавшийся плакат насчет свободы и чистой совести. Теперь там же, над вахтой, привязанный к крыше капроновыми веревками, болтался на ветру кусок фанеры с похабным изображением подмигивающей голой бабы. Корявая надпись гласила:
   "С откидоном Вас, Виктор Дмитриевич!"
   - Да уж, Рогов...
   - Интересно, - Виктор почесал за ухом, раздумывая, сколько же пришлось заплатить корешам-"семейникам" за то, чтобы кто-то из солдат охраны привязал куда следует это художество.
   Переведя взгляд на прапорщика, он пошарил рукой в кармане и вытащил оттуда несколько купюр - всю зарплату за отбытый срок:
   - Слышь, Иваныч? Будь человеком, передай Ваське Рослякову четвертак.
   Контролер помялся, переступил с ноги на ногу, стрельнул по сторонам опасливым взглядом и процедил:
   - Ладно, давай.
   Рогов сунул ему на пятерку больше и ещё раз взглянул на фанерное голое чудище над вахтой.
   - Сам-то куда сейчас? - Поинтересовался для приличия контролер.
   - Как это - куда? Домой, конечно! Это тебе, браток, в зону... А я, слава Богу, свое уже отсидел.
   Не прощаясь, Виктор обернулся и зашагал в сторону поселка, на железнодорожную станцию, чтобы сразу же сесть на поезд до Ленинграда.
   ... От ворот колонии к станции вела широкая, ухабистая дорога, отсыпанная невесть когда из смеси мелкого гравия, песка и шлака. В начале своем она проходила по самому краю глубокого оврага, заглянуть в холодную бездну которого было жутковато даже самым отчаянным из местных смельчаков. На самом дне этой пропасти, сквозь пожухлую от постоянного недостатка солнечного света листву кустарника, просматривался узкий, извилистый ручей.
   Поговаривали, что впадает он где-то недалеко в полноводную реку Альдой и называется Черным. Никто не знал, где именно берет ручей начало, но считалось, что за десятки, а то и сотни километров от этого места.
   Разумеется, были у Черного ручья и свои жутковатые тайны, и свои легенды. Старожили уверяли. что является он единственной путеводной ниточкой, по которой чистый сердцем и помыслами путник может добраться до затерянной в глубокой таежной глуши староверской деревни. Якобы, живут в той деревне одни столетние старухи, занимаются ворожбой и никого постороннего к себе не пускают.
   А уж слишком настырного искателя могут и погубить в пути до смерти!
   Виктор остановился у самого края оврага и попробовал заглянуть в его холодную глубину. Ему захотелось воочию, самому увидеть ту таинственную водяную тропинку, о которой он так много слышал в последние годы от "вольняшек" и бывалых зэков.
   Тропинку в неведомое...
   Впрочем, овраг оказался глубже, чем можно было ожидать. Видимо, от непривычной высоты у Рогова закружилась голова, в глазах потемнело - и чувствуя, что теряет сознание, он вынужден был присесть на корточки. Упершись руками в землю, Виктор попытался справиться с приступом внезапно накатившей боли.
   - У-у, злочинец! Душегуб, кровопийца! - Раскаленный воздух вокруг будто треснул пополам, наполнившись криками и поросячим визгом.
   Виктор упал навзничь и сжал ладонями уши. Корчась в судорогах, не в силах произнести ни звука из-за подступивших к горлу потоков желчи, он уже готов был отдаться на милость удушливой фиолетовой бездны... И в этот момент чьи-то руки оттащили его в сторону от края оврага.
   Через мгновение Рогов уже начал приходить в себя и даже узнал своего спасителя:
   - Коваленко?
   - Что с тобой, парень? - Это был тот самый контролер, который принес в санчасть известие о досрочном освобождении Виктора. - Уже успел нажраться? Во, народ!
   "Сильно же я Господа прогневил, - подумал Рогов, пытаясь встать. - На ручей мне даже взглянуть не позволено..."
   Но вслух ответил:
   - Все в порядке. Спасибо! Все в порядке...
   - Приступ? - Понимающе кивнул вчерашний добрый вестник. - Может, врача надо?
   - Нет, Коваленко. Нет! Обошлось... Просто - жара, да? До Питера доеду - все пройдет.
   - Тоже верно, - согласился контролер. Он отряхнул колени, заправился и готов уже был идти дальше:
   - Дома, как говорится, и стены помогают. Легкого тебе пути, Рогов!
   - Счастливо оставаться...
   Вскоре Виктор добрался до станции. На примитивном перроне из битого кирпича, закатанного поверху тонким слоем асфальта, не было ни души. Впрочем, как и в зале ожидания крохотного одноэтажного вокзала.
   "Обед". Изготовленная из подручного материала табличка почти полностью загораживала окошко билетной кассы.
   - Серьезное дело, - хмыкнул Виктор, и собравшись с духом решительно постучал костяшками пальцев о картон.
   - Ну, чаво? Чаво надо? - Проскрипел откуда-то из-за стены довольно противный старушечий голосок.
   Рогов чуть наклонился, сдвинул в сторону табличку и пытаясь хоть что-то разглядеть внутри поскреб ногтем по мутному стеклу. С противоположной стороны на него возмущенно уставился чей-то глаз:
   - Чаво безобразишь?
   - Билет давай! - Рявкнул Виктор, что было сил.
   Получилось довольно грозно, однако должного впечатления на обладательницу глаза и голоса не произвело.
   - Не дам. Нюра в Сковородино уехавши, а я без ней на ентой аппарате, какие куды кнопки давить не знаю.
   - Что же делать? - Растерялся Рогов.
   - Завтра приходи.
   Наконец, Виктор сообразил, с кем имеет дело. Бабка Агриппина являлась чуть ли не единственной достопримечательностью захолустной Тахтамыгды когда она родилась, не ведомо, но говорят, что свое столетие бабка справляла ещё перед полетом Гагарина.
   Разумеется, в поселке её знали все. В соседней зоне - тоже.
   На железнодорожной станции старуха числилась уборщицей, но на общественных началах вырастала иногда даже до поста начальника диспетчерской службы.
   - Не могу я завтра, - пояснил Виктор.
   - Чаво это? - полюбопытствовали из окошка.
   - У меня поезд сегодня.
   За стенкой послышалась какая-то возня, лязгнул дверной замок и из крохотного помещения кассы вышаркала бабка Агриппина.
   - Эво-на! - с непонятным удивлением воскликнула она. - Никак, "откинулся", сердешный?
   - Точно, - кивнул Рогов.
   - Поди, намаялся за проволокой... - бабка вздохнула и подошла ближе.
   - Да уж, насиделся.
   - Ох, ироды, - покачала головой собеседница. - Не живется же вам по-людски-то! Давеча, вот, к арестантику одному мамаша евоная приезжала. Так вот, когда взад собиралась - и говорит мне: "Повидала я сыночка в последний раз. Ему ещё восемь годков отсиживать - поди, не дождусь..." И как в воду глядела, сердешная: часа не прошло, она прямо тута, на ентом вокзале и померла. Может, слыхал?
   - Слышал, - кивнул Рогов и полез в кароман за "Примой". - Арефьева её была фамилия. Сам-то Серега Арефьев, когда о смерти матери узнал, в щитовой на триста восемьдесят вольт бросился... Убило его током! Так их вместе и схоронили, на кладбище тохтамыгденском.
   Рогов закурил, и твердо решив во что бы то ни стало уехать отсюда ближайшим поездом, шагнул из зала ожидания на "перрон".
   - Ты уж гляди, сердешный - боле не воруй! - Крикнула ему вслед бабка Агриппина.
   - А я и не воровал, - отозвался Виктор...
   Ближе к вечеру, когда солнце уже окончательно спряталось за поросшие чахлым орешником сопки, на станцию прибыл долгожданный пассажирский состав. Притормозив на минуту, будто специально для того, чтобы забрать с собой Рогова, поезд Хабаровск-Москва отправился по стальной магистрали дальше, на запад.
   ...Тяжелые колесные пары монотонно постукивали на стыках рельсов, время от времени неистовым грохотом заходились на стрелочных переводах площадки тамбуров - и чуть повизгивали перед семафорами тормоза.
   Поезд стремился в Европу, а за окном в густых сумерках все ещё проплывали утесы и косогоры, заболоченные равнины, речушки и тихие лесные озера Приамурья.
   Очень удачно получилось... Слегка нетрезвый, а потому добродушно настроенный бригадир за пятерку "сверху" оформил Рогову какую-то квитанцию - и Виктор сразу же стал полноправным пассажиром.
   Теперь он сидел в одиночестве на нижней полке третьего купе полупустого вагона. Чуть влажное постельное белье, принесенное улыбчивой проводницей, лежало рядом нетронутым. На столе остывал стакан чая солоноватого, с характерным привкусом соды, а в алюминиевой кастрюльке дожидалась своей очереди парочка ресторанных бифштексов.
   Попутчиков Рогову не досталось, да это и к лучшему - он хотел побыть в одиночестве, многое обдумать, что-то решить...
   Как назло, мысли в голове не вязались:
   - Наверное, устал.
   Виктор выключил свет в изголовьи и не раздеваясь улегся прямо на полосатый, серый от времени матрац.
   В полночь поезд притормозил у какой-то станции, постоял немного, но уже через пару минут снова тронулся в путь. В коридоре, сквозь шум и скрежет начавшегося движения, послышались чьи-то шаги - судя по цокоту металлических набоек на каблуках, по вагону шла женщина.
   И тут же в дверь занятого Роговым купе довольно настойчиво постучали. Виктор встрепенулся, встал и потянул за ручку:
   - Простите?
   Прямо перед ним, в желтом сумраке дежурного освещения стояла аппетитная блондинка лет двадцати пяти. Удивленные, широко раскрытые глаза, густые ресницы, сочные губы... Водопад густых, мягких, немного вьющихся волос касается обнаженных плеч, а вязаная блузка готова, казалось, лопнуть на упругой груди. Между широким, вышитым поясом на талии и загорелыми ногами скорее угадывалась, чем виднелась черная юбочка.
   Состав качнуло на повороте, и чтобы удержать равновесие девушка чуть расставила ноги - не выпуская при этом два тяжеленных, судя по всему, дорожных чемодана.
   - Здравствуйте... ой!
   У Рогова пересохло в горле. За этот непостижимо короткий промежуток времени он успел представить себя и свою неожиданную попутчицу в таких изощренных сексуальных позах, которые может подсказать только буйная фантазия недавнего зэка.
   - Извините... Это третий вагон?
   - Д-да, третий... Третий! - Засуетился Виктор с придурковатой улыбкой. - Пожалуйста, проходите. Располагайтесь...
   Не дожидаясь ответа, он подхватил один из чемоданов и освободил проход в купе.
   - Как хорошо, что вы здесь едете, - девушка прошла совсем близко, и Рогов почувствовал, что от неё почти неуловимо пахнет спиртным.
   Для начала это было совсем не плохо...
   - Уже так поздно, - продолжила девушка, присаживаясь на краешек нижней полки. - Все спят - и проводники, и пассажиры. А иногда так необходим кто-то сильный, надежный...
   При этом попутчица не закинула ногу на ногу, как это делают все женщины, когда носят короткое, а небрежно расставила в стороны коленки и потянувшись всем телом откинулась назад.
   Разумеется, Рогов почти против воли опустил глаза, и от увиденного в очередной раз лишился дыхания - окончательно, до звона в ушах и полной остановки сердца.
   Наваждение...
   - Если бы вы знали, как грустно, - блондинка махнула густо накрашенными ресницами. - Я студентка, учусь в Читинском педагогическом. На каникулы ездила в Урушу, к родителям...
   - Я в Ленинграде вырос, - чтобы что-то сказать, пояснил Виктор. - А родился...
   - Уруша - городок небольшой, - не обратив на его реплику никакого внимания продолжила девушка, - но там у меня много родных, друзей. А какой у нас там воздух чистый! Тишина какая!
   - Да, это самое... тишина, - кивнул Рогов, чувствуя себя полным идиотом.
   Собеседница аккуратно сдвинула опавшую на глаза прядь волос и кокетливо расстегнула верхнюю пуговицу блузки:
   - Душно... Теперь вот - каникулы закончились, надо в институт возвращаться. Друзья все в Уруше остались, а я совсем одна в этом грохочущем, грязном составе!
   - Ох, как я вас понимаю! Как понимаю! - Заголосил Виктор. И чуть было не забив по-жеребячьи копытом, решился:
   - Но, надеюсь, я смогу помочь вам хотя бы чуть-чуть скрасить это скучное железнодорожное путешествие?
   - Правда? - Обрадовалась девица. - О, вы такой... отзывчивый!
   - Ну, конечно, - почти взвизгнул от возбуждения Рогов. - Я все, что могу...
   - Вот и чудесно, - поджала губки та, что расположилась напротив. - У меня вообще-то билет в двенадцатый вагон. Но вы ведь знаете этих проводников... Ночью, особенно на маленьких полустанках, они не всегда открывают двери тамбуров. Вот мне и пришлось сесть сюда! Понимаете? И теперь придется идти на место через весь состав, тащить по вагонам эти чертовы тяжеленные чемоданы...
   Еще не закончив произносить последние слова, девушка ослепила Виктора улыбкой, встала и налегке направилась вдоль коридора. Таким образом, судьба её неподьемной ручной клади была вверена попечениям услужливого идиота.
   Минут через двадцать, взмыленный, как ломовая лошадь, Виктор вернулся в свой, показщавшийся ещё более пустым и скучным вагон. Прихватив из купе полотенце, он направился в туалет.
   "Вот ведь гадина... Еще и денег пыталась сунуть за услуги. Вы, говорит, такой отзывчивый!" - Вспоминал Рогов, остервенело надраивая щеткой зубы. Вновь оказавшись в купе, он наспех проглотил один из бифштексов и с чувством глубокого омерзения допил остатки холодного чая. Расстелив постель, улегся на неё вниз животом и сунул руки пол подушку...
   Все так же постукивали колеса, а за окном стояла почти непроглядная темень. Незаметно Виктор погрузился в вязкую дорожную дрему. Черные сны наползали - один тревожнее другого, пока наконец все разом не перемешались в непрерывном и тяжком ночном кошмаре.
   Рогатые черепахи, огненный лис, затаившийся под кустом можжевельника, бегство, падение прямо на острые колья "волчьей ямы"...
   Потом Рогов неожиданно взмыл под облака, и оттуда, с высоты орлиного полета, увидел самого себя. Увидел не теперешним, а совсем ещё карапузом, бегущим по мягкому, свежевспаханному полю. Поле тоже было знакомым - оно начиналось сразу же за домами того самого военного городка, в котором Виктор прожил до семилетнего возраста с родителями и старшей сестрой.
   По-весеннему ласково светит солнце, с юга дует плотный, теплый апрельский ветерок - и кое-где на краю поля, в оставшихся после войны поросших вербой глубоких воронках с хрустом оседает последний, пористый снег. Заливается жаворонок, мимо проносится стайка стрижей...
   Неподалеку Виктор увидел своего отца - веселый и сильный, он легко управлял норовящим выскользнуть в поднебесье самодельным воздушным змеем, не замечая, притаившегося за спиной огненного страшного зверя.
   Чудовище, оскалив пасть, приготовилось к прыжку...
   Рогов застонал и очнулся.
   В купе по-прежнему было невыносимо душно и темно. Лишь изредка, когда поезд проходил мимо какого-нибудь спящего полустанка или железнодорожного перезда, сквозь грязное оконное стекло внутрь попадали неровные желтоватые отблески: в такие мгновения на стены и потолок выползали длинные, зловещие тени.
   - Тс-с... Не тревожься, - прошептал девичий голос. Виктор почувствовал, как чьи-то нежные руки легли на его спину, аккуратно разглаживая кожу поползли вверх, нежно коснулись шеи и замерли на затылке.
   Рогов попытался оторвать голову от подушки, но руки властно остановили его:
   - Пожалуйста. Лежи спокойно... Я знаю, чего ты хочешь, но поверь ничего не получится. Твои душа и тело устали, ты слишком долго прожил в страхе и сомнении, прожил, не зная женского тела.
   - Но...
   - Избегни разочарований! И не волнуйся, это скоро пройдет.