Страница:
— С чего тебе его бояться?
— Если ты любишь Ричарда больше, чем меня, то ты можешь бросить меня ради него.
— Если ты заметил, Ричард сейчас меня ненавидит. Он больше с тобой разговаривает, чем со мной.
— Он ненавидит не тебя, ma petite, ему ненавистно, что ты со мной. Между этими двумя видами ненависти разница огромная. — Жан-Клод глядел на меня почти печально.
Я вздохнула:
— Ты ревнуешь к Ричарду?
Он опустил глаза к своим дорогим сапогам.
— Дурак я был бы, если бы не ревновал.
Я перебросила блузки через руку и дотронулась до лица Жан-Клода. Повернула его к себе.
— Ты не забыл, что я сплю с тобой, а не с Ричардом?
— Вот я здесь, ma petite, одетый, как в твоей мечте, и ты даже не захотела меня поцеловать.
Эта реакция меня удивила. А я-то думала, что уже хорошо его знаю.
— Ты обиделся, что я не поцеловала тебя при встрече?
— Наверное, — тихо ответил он.
Я покачала головой и бросила блузки куда-то в сторону чемодана. Потом ткнулась коленями в его ноги, чтобы он их развел и дал мне прижаться к нему всем телом. Положила руки ему на плечи. Прозрачная ткань была на ощупь куда грубее, чем казалась.
— Как может комплексовать столь великолепное создание, как ты?
Он обвил меня руками за талию, прижав к себе. Кожа его высоких сапог была на ощупь мягче, чем на вид. Из плена его рук и ног мне трудно было бы вырваться, но я добровольно пошла в этот плен, так что волноваться не о чем.
— Знаешь, что мне на самом деле хотелось бы сделать? Упасть на колени и лизнуть эту роскошную рубашку. Мне интересно, сколько тебя могла бы я засосать сквозь ткань.
Он засмеялся тихим и низким голосом. От этого смеха у меня по всему телу пошли мурашки, напряглись соски и другие места тоже. Его смех был ощутим, назойлив. Он умел голосом делать такое, чего другие мужчины не могут и руками. И все же он боялся, что я брошу его ради Ричарда.
Он опустил лицо между моих грудей, потерся щеками, гладя меня атласом рубашки, и у меня участилось дыхание.
Я вздохнула и склонилась к нему.
— Я не собираюсь бросать тебя ради Ричарда. Но он в беде, а это важнее секса.
Жан-Клод поднял ко мне лицо — наши руки так переплелись, что он едва мог шевельнуться.
— Поцелуй меня, ma petite, я не прошу большего. Только поцелуй, чтобы я знал, что ты меня любишь.
Я приложила губы к его лбу.
— Я думала, что ты больше уверен в себе.
— Так и есть, — ответил он. — С кем угодно, но не с тобой.
Я отодвинулась, чтобы видеть его лицо.
— Вообще-то любовь должна придавать уверенности, а не отнимать.
— Должна, — согласился он. — Но Ричарда ты тоже любишь. Ты пытаешься не любить его, а он пытается не любить тебя. Но любовь не так-то легко убить — и породить тоже.
Я нагнулась к нему. Первый поцелуй был просто касанием губ — ощущением его атласной кожи. Второй был посильнее. Я чуть прикусила его верхнюю губу, и он еле слышно застонал. Жан-Клод тоже поцеловал меня, нежно взяв в руки мое лицо. Он целовал меня, будто пил до дна, пытаясь слизнуть последние капли из бутылки дорогого вина, нежно, страстно, голодно. Я прижалась к нему, водя руками по его телу, будто и они испытывали голод по прикосновению.
Острые его клыки кольнули мне губы и язык. Острая, резкая боль — и медный вкус крови. Жан-Клод издал тихий нечленораздельный звук и навалился на меня. Вдруг мы оказались на кровати, он сверху. Глаза его превратились в синее пламя, зрачки исчезли в наплыве желания.
Он попытался отогнуть мне голову в сторону, ткнуться в шею. Я повернулась к нему лицом, не давая этого сделать.
— Без крови, Жан-Клод.
Он обмяк, ткнулся лицом в смятые простыни.
— Прошу тебя, ma petite!
Я толкнула его в плечо:
— Слезь.
Он перекатился на спину, стараясь не смотреть на меня.
— Я могу входить любой своей частью в любые твои отверстия, но в последней капле себя ты отказываешь мне.
Я осторожно встала, не уверенная, что колени у меня не подкосятся.
— Я не еда.
— Это куда больше, чем еда, ma petite. Если бы ты только позволила мне показать тебе, насколько больше.
Я сгребла охапку блузок и стала снимать их с вешалок и складывать в чемодан.
— Без крови. Таково правило.
Он перевернулся набок:
— Я тебе предложил всего себя, ma petite, а ты себя от меня прячешь. Как же мне не ревновать к Ричарду?
— С тобой я сплю, а с ним даже не встречаюсь.
— Ты моя, но ты и не моя. Не до конца.
— Я не собачка, Жан-Клод. Я не должна кому-то принадлежать.
— Если бы нашла способ полюбить зверя в Ричарде, ты бы не стала прятаться от него. Ему бы ты себя отдала.
Я сложила последнюю блузку.
— Черт возьми, Жан-Клод, это просто глупо. Я выбрала тебя, так? Дело сделано. Отчего же ты так беспокоишься?
— Оттого, что как только он попал в беду, ты бросаешь все и летишь к нему.
— Для тебя я бы сделала то же самое.
— Вот именно, — сказал он. — Я не сомневаюсь, что по-своему ты меня любишь, но его ты тоже любишь.
Я застегнула чемодан:
— Все, спорить не о чем. Я с тобой сплю. Но давать тебе кровь для твоего успокоения я не собираюсь.
Зазвонил телефон. Изысканный голос Ашера, так похожий на голос Жан-Клода.
— Здравствуй, Анита. Как ты себя чувствуешь в эту прекрасную летнюю ночь?
— Спасибо, Ашер, хорошо. В чем дело?
— Могу ли я поговорить с Жан-Клодом?
Я хотела было возразить, но Жан-Клод уже протянул руку. Я отдала трубку.
Жан-Клод заговорил по-французски — обычно они с Ашером общались именно так. Меня радовало, что ему есть с кем поговорить на родном языке, но сама я слишком плохо этот язык знала, чтобы уследить за разговором. И я сильно подозревала, что иногда вампиры говорили при мне по-французски, как взрослые при ребенке, чтобы он не понял. С их стороны это было грубо и пренебрежительно, но все же, будучи вампирами с возрастом не в одну сотню лет, они не всегда могли с собой справиться.
Жан-Клод перешел на английский, обращаясь уже прямо ко мне.
— Колин отказался допустить тебя на свою территорию. Отказался допустить кого-либо, кто связан со мной.
— Он имеет на это право? — спросила я.
— Oui, — кивнул Жан-Клод.
— Я туда поеду помогать Ричарду. Организуй разрешение, Жан-Клод, или я поеду туда без разрешения.
— Даже если это будет война? — спросил он.
— А, черт! — произнесла я в сердцах. — Слушай, позвони этому сукину сыну, и я сама с ним поговорю.
Жан-Клод приподнял брови, но кивнул. Закончив разговор с Ашером, он набрал номер.
— Колин, это Жан-Клод. Да, Ашер мне сообщил твое решение. Мой слуга-человек, Анита Блейк, желает с тобой говорить. — Он секунду послушал. — Нет, я не знаю, что она желает тебе сказать.
Он протянул мне трубку и откинулся на спинку кровати, как зритель на спектакле.
— Здравствуйте. Это Колин?
— Он самый.
У Колина был среднеамериканский акцент, и потому он по голосу был менее экзотичен, чем большинство вампиров.
— Меня зовут Анита Блейк.
— Я знаю, кто ты, — сказал он. — Ты — Истребительница.
— Да, но я не собираюсь выполнять ликвидацию. Мой друг попал в беду, и я просто хочу ему помочь.
— Он ваш третий. Если ты приедешь, то на моей территории окажется два члена вашего триумвирата. Вы слишком сильны, чтобы я разрешил вам здесь находиться.
— Ашер говорит, что ты вообще отказался допустить кого-либо из наших. Это правда?
— Да.
— Бога ради, почему?
— Даже члены Совета, правители вампиров, боятся Жан-Клода. Вас на моей земле не будет.
— Послушай, Колин, я не собираюсь подрывать твою власть. Мне не нужны твои земли. Я ничего вообще против тебя не планирую. Ты — мастер вампиров и можешь услышать, что я говорю правду.
— Ты говоришь то, что думаешь, но ты слуга. А хозяин — Жан-Клод.
— Не пойми меня неправильно, Колин, но зачем бы Жан-Клоду были нужны твои земли? Если бы у него и были чингизхановские планы, твои земли от наших за три территории. Если бы он собирался стать завоевателем, то начал бы с соседей.
— Может, здесь есть что-то, чего он хочет, — ответил Колин, и я услышала в его словах страх — редкий случай для мастера вампиров. Обычно они лучше скрывают эмоции.
— Колин, я клянусь тебе любой клятвой, что нам от тебя ничего не нужно. Мы только хотим приехать и вытащить Ричарда из тюрьмы, о'кей?
— Нет. Если ты прибудешь без приглашения, это будет означать войну, и я тебя убью.
— Послушай, Колин, я знаю, что ты боишься... — Я тут же поняла, что этого говорить не надо было.
— Откуда ты знаешь мои чувства? — Страх увеличился на одно деление, но куда сильнее возросла злость. — Человек-слуга, умеющий чуять страх мастера вампиров! И ты еще спрашиваешь, почему я не хочу, чтобы ты появилась на моей земле?
— Я твой страх не чую, Колин, а слышу в твоих словах.
— Ты лжешь!
У меня стали напрягаться плечи. Меня вообще легко вывести из себя, а этот Колин еще и старался.
— И как же нам помочь Ричарду, если мы никого не пошлем?
Я говорила спокойно, но чувствовала, как у меня сжимается горло, и голос стал чуть тише от усилий не заорать.
— Что случится с вашим третьим — меня не касается. Мое дело — защищать свою землю и свой народ.
— Если из-за этих затяжек с Ричардом что-нибудь случится, я уж постараюсь, чтобы это стало твоим делом, — сказала я все еще спокойным голосом.
— Видишь? Уже начались угрозы.
Напряжение в плечах захватило шею и вылилось у меня изо рта.
— Слушай, ты, мелкое ничтожество, я все равно приеду. Я не допущу, чтобы Ричард пострадал из-за твоей паранойи!
— Значит, мы тебя убьем.
— Вот что, Колин: не становись у меня на дороге, и я не буду становиться на твоей. Полезешь — я тебя уничтожу. Это ясно? Война будет, только если ты ее начнешь. Но если ты начнешь, Богом тебе клянусь: я ее закончу.
Жан-Клод отчаянными жестами просил трубку. Несколько секунд он пытался у меня ее отнять, пока я обзывала Колина грязным старым политиканом и словами еще похуже.
Жан-Клод извинился в пустую гудящую трубку, потом повесил ее и поглядел на меня. Очень красноречиво поглядел.
— Я бы мог сказать, что у меня нет слов или что я не верю, будто ты такое сделала, но я верю. Вопрос лишь в том, понимаешь ли ты, что сделала?
— Я еду выручать Ричарда. Могу обойти Колина, а могу переступить через него. Выбирать ему.
Жан-Клод вздохнул.
— Он вполне вправе счесть это началом войны. Но Колин очень осторожен, так что он сделает одно из двух: либо подождет, не предпримешь ли ты что-либо враждебное, либо попытается убить тебя, как только ты ступишь на его землю.
Я покачала головой:
— А как я должна была поступить?
— Теперь это не важно. Что сделано, то сделано, но меняется организация экспедиции. Все равно ты можешь взять мой самолет, но будешь не одна.
— Ты поедешь? — спросила я.
— Нет. Если я поеду с тобой, Колин будет уверен, что мы приехали по его душу. Я останусь, но у тебя будет свита телохранителей.
— Стоп, минутку...
Он поднял руку:
— Нет, ma petite. Ты была слишком безрассудна. Вспомни, если ты погибнешь, мы с Ричардом тоже можем умереть. Связь, объединяющая нас в триумвират, дает силу, но у этой силы есть своя цена. Ты рискуешь не только своей жизнью.
Это заставило меня замолчать.
— Мне это не пришло в голову.
— Тебе нужна свита, достойная моего слуги-человека, и свита достаточно сильная, чтобы драться с ребятами Колина, если до этого дойдет.
— Ты кого имеешь в виду? — спросила я с внезапным подозрением.
— Предоставь мне выбирать.
— Не собираюсь.
Он встал, и его злость пронеслась по комнате обжигающим ветром.
— Ты подвергла риску себя, меня и Ричарда. Поставила в опасность все наши надежды — из-за своей вспыльчивости.
— Жан-Клод, все равно все кончилось бы ультиматумом. Я знаю вампиров. Вы бы спорили и торговались еще пару дней, и все равно пришли бы к этому.
— Ты так уверена?
— Именно. Я слышала страх в голосе Колина. Он тебя боится до судорог. И никогда не позволил бы тебе появиться у него.
— Он боится не только меня, ma petite. Ты — Истребительница. Молодым вампирам говорят, что, если будут плохо себя вести, ты придешь и пронзишь их прямо в гробу.
— Ты преувеличиваешь.
Он покачал головой.
— Нет, ma petite, ты действительно жупел рода вампиров.
— Если я увижу Колина, постараюсь не пугать его больше, чем он уже напуган.
— Так или иначе, ma petite, тебе придется с ним увидеться. Либо он организует встречу, где убедится, что ты не замышляешь ему вреда, либо будет присутствовать, когда они нападут.
— Мы должны вытащить Ричарда до полнолуния. Оно через пять дней. У нас нет времени медлить.
— Ты кого хочешь убедить, ma petite, меня или себя?
Я позволила себе сорваться. Это было глупо и непростительно. Я вообще горазда срываться, но обычно лучше владею собой.
— Я очень сожалею.
Жан-Клод фыркнул — совершенно не элегантно.
— Вот теперь она сожалеет. — Он набрал номер. — Велю Ашеру и его команде паковать вещи.
— Ашер? — вскинулась я. — Он со мной не полетит!
— Полетит.
Я раскрыла рот для возражений, но Жан-Клод поднял длинный бледный палец.
— Я знаю Колина и его вампиров. Тебе нужна свита, которая произведет впечатление, но не слишком напугает, и при этом они на крайний случай должны уметь защитить тебя и себя. Кто поедет и кто останется, буду выбирать я.
— Это нечестно.
— Для честности нет времени, ma petite. Твой драгоценный Ричард сидит за решеткой, а полнолуние приближается. — Жан-Клод уронил руку себе на колени. — Если ты хочешь взять с собой кого-нибудь из своих леопардов, это приветствуется. Ашеру и Дамиану нужна будет еда. Охотиться на территории Колина они не могут — это будет воспринято как враждебный акт.
— Ты хочешь, чтобы эти леопардолюди вызвались добровольными донорами, ходячим провиантом?
— Я и нескольких вервольфов с ними пошлю.
— Я — лупа стаи, а не только Нимир-ра леопардов. Командовать волками через мою голову нельзя.
Лупой вервольфов сделал меня Ричард, когда мы еще встречались. Лупа — это всего лишь название для подруги вожака, хотя обычно она тоже вервольф, а не человек. А леопарды перешли ко мне за отсутствием других наследников. Я убила их последнего предводителя, и оказалось, что после этого кто угодно мог о них вытирать ноги. Это была в каком-то смысле моя вина, и потому я взяла их под свою защиту. Защита эта, поскольку я сама не оборотень, состояла только в угрозе — в угрозе, что я убью любого, кто их тронет. Очевидно, монстры в городе мне поверили — поскольку оставили леопардов в покое. Не жалей на монстров серебряных пуль, и заработаешь себе репутацию.
Жан-Клод поднес трубку к уху.
— Скоро вообще нельзя будет обидеть ни одного монстра в Сент-Луисе, чтобы не пришлось давать ответ тебе, ma petite.
Не знай я его лучше, я бы решила, что Жан-Клод на меня сердится.
Что ж, сегодня я могла его понять.
Глава 3
— Если ты любишь Ричарда больше, чем меня, то ты можешь бросить меня ради него.
— Если ты заметил, Ричард сейчас меня ненавидит. Он больше с тобой разговаривает, чем со мной.
— Он ненавидит не тебя, ma petite, ему ненавистно, что ты со мной. Между этими двумя видами ненависти разница огромная. — Жан-Клод глядел на меня почти печально.
Я вздохнула:
— Ты ревнуешь к Ричарду?
Он опустил глаза к своим дорогим сапогам.
— Дурак я был бы, если бы не ревновал.
Я перебросила блузки через руку и дотронулась до лица Жан-Клода. Повернула его к себе.
— Ты не забыл, что я сплю с тобой, а не с Ричардом?
— Вот я здесь, ma petite, одетый, как в твоей мечте, и ты даже не захотела меня поцеловать.
Эта реакция меня удивила. А я-то думала, что уже хорошо его знаю.
— Ты обиделся, что я не поцеловала тебя при встрече?
— Наверное, — тихо ответил он.
Я покачала головой и бросила блузки куда-то в сторону чемодана. Потом ткнулась коленями в его ноги, чтобы он их развел и дал мне прижаться к нему всем телом. Положила руки ему на плечи. Прозрачная ткань была на ощупь куда грубее, чем казалась.
— Как может комплексовать столь великолепное создание, как ты?
Он обвил меня руками за талию, прижав к себе. Кожа его высоких сапог была на ощупь мягче, чем на вид. Из плена его рук и ног мне трудно было бы вырваться, но я добровольно пошла в этот плен, так что волноваться не о чем.
— Знаешь, что мне на самом деле хотелось бы сделать? Упасть на колени и лизнуть эту роскошную рубашку. Мне интересно, сколько тебя могла бы я засосать сквозь ткань.
Он засмеялся тихим и низким голосом. От этого смеха у меня по всему телу пошли мурашки, напряглись соски и другие места тоже. Его смех был ощутим, назойлив. Он умел голосом делать такое, чего другие мужчины не могут и руками. И все же он боялся, что я брошу его ради Ричарда.
Он опустил лицо между моих грудей, потерся щеками, гладя меня атласом рубашки, и у меня участилось дыхание.
Я вздохнула и склонилась к нему.
— Я не собираюсь бросать тебя ради Ричарда. Но он в беде, а это важнее секса.
Жан-Клод поднял ко мне лицо — наши руки так переплелись, что он едва мог шевельнуться.
— Поцелуй меня, ma petite, я не прошу большего. Только поцелуй, чтобы я знал, что ты меня любишь.
Я приложила губы к его лбу.
— Я думала, что ты больше уверен в себе.
— Так и есть, — ответил он. — С кем угодно, но не с тобой.
Я отодвинулась, чтобы видеть его лицо.
— Вообще-то любовь должна придавать уверенности, а не отнимать.
— Должна, — согласился он. — Но Ричарда ты тоже любишь. Ты пытаешься не любить его, а он пытается не любить тебя. Но любовь не так-то легко убить — и породить тоже.
Я нагнулась к нему. Первый поцелуй был просто касанием губ — ощущением его атласной кожи. Второй был посильнее. Я чуть прикусила его верхнюю губу, и он еле слышно застонал. Жан-Клод тоже поцеловал меня, нежно взяв в руки мое лицо. Он целовал меня, будто пил до дна, пытаясь слизнуть последние капли из бутылки дорогого вина, нежно, страстно, голодно. Я прижалась к нему, водя руками по его телу, будто и они испытывали голод по прикосновению.
Острые его клыки кольнули мне губы и язык. Острая, резкая боль — и медный вкус крови. Жан-Клод издал тихий нечленораздельный звук и навалился на меня. Вдруг мы оказались на кровати, он сверху. Глаза его превратились в синее пламя, зрачки исчезли в наплыве желания.
Он попытался отогнуть мне голову в сторону, ткнуться в шею. Я повернулась к нему лицом, не давая этого сделать.
— Без крови, Жан-Клод.
Он обмяк, ткнулся лицом в смятые простыни.
— Прошу тебя, ma petite!
Я толкнула его в плечо:
— Слезь.
Он перекатился на спину, стараясь не смотреть на меня.
— Я могу входить любой своей частью в любые твои отверстия, но в последней капле себя ты отказываешь мне.
Я осторожно встала, не уверенная, что колени у меня не подкосятся.
— Я не еда.
— Это куда больше, чем еда, ma petite. Если бы ты только позволила мне показать тебе, насколько больше.
Я сгребла охапку блузок и стала снимать их с вешалок и складывать в чемодан.
— Без крови. Таково правило.
Он перевернулся набок:
— Я тебе предложил всего себя, ma petite, а ты себя от меня прячешь. Как же мне не ревновать к Ричарду?
— С тобой я сплю, а с ним даже не встречаюсь.
— Ты моя, но ты и не моя. Не до конца.
— Я не собачка, Жан-Клод. Я не должна кому-то принадлежать.
— Если бы нашла способ полюбить зверя в Ричарде, ты бы не стала прятаться от него. Ему бы ты себя отдала.
Я сложила последнюю блузку.
— Черт возьми, Жан-Клод, это просто глупо. Я выбрала тебя, так? Дело сделано. Отчего же ты так беспокоишься?
— Оттого, что как только он попал в беду, ты бросаешь все и летишь к нему.
— Для тебя я бы сделала то же самое.
— Вот именно, — сказал он. — Я не сомневаюсь, что по-своему ты меня любишь, но его ты тоже любишь.
Я застегнула чемодан:
— Все, спорить не о чем. Я с тобой сплю. Но давать тебе кровь для твоего успокоения я не собираюсь.
Зазвонил телефон. Изысканный голос Ашера, так похожий на голос Жан-Клода.
— Здравствуй, Анита. Как ты себя чувствуешь в эту прекрасную летнюю ночь?
— Спасибо, Ашер, хорошо. В чем дело?
— Могу ли я поговорить с Жан-Клодом?
Я хотела было возразить, но Жан-Клод уже протянул руку. Я отдала трубку.
Жан-Клод заговорил по-французски — обычно они с Ашером общались именно так. Меня радовало, что ему есть с кем поговорить на родном языке, но сама я слишком плохо этот язык знала, чтобы уследить за разговором. И я сильно подозревала, что иногда вампиры говорили при мне по-французски, как взрослые при ребенке, чтобы он не понял. С их стороны это было грубо и пренебрежительно, но все же, будучи вампирами с возрастом не в одну сотню лет, они не всегда могли с собой справиться.
Жан-Клод перешел на английский, обращаясь уже прямо ко мне.
— Колин отказался допустить тебя на свою территорию. Отказался допустить кого-либо, кто связан со мной.
— Он имеет на это право? — спросила я.
— Oui, — кивнул Жан-Клод.
— Я туда поеду помогать Ричарду. Организуй разрешение, Жан-Клод, или я поеду туда без разрешения.
— Даже если это будет война? — спросил он.
— А, черт! — произнесла я в сердцах. — Слушай, позвони этому сукину сыну, и я сама с ним поговорю.
Жан-Клод приподнял брови, но кивнул. Закончив разговор с Ашером, он набрал номер.
— Колин, это Жан-Клод. Да, Ашер мне сообщил твое решение. Мой слуга-человек, Анита Блейк, желает с тобой говорить. — Он секунду послушал. — Нет, я не знаю, что она желает тебе сказать.
Он протянул мне трубку и откинулся на спинку кровати, как зритель на спектакле.
— Здравствуйте. Это Колин?
— Он самый.
У Колина был среднеамериканский акцент, и потому он по голосу был менее экзотичен, чем большинство вампиров.
— Меня зовут Анита Блейк.
— Я знаю, кто ты, — сказал он. — Ты — Истребительница.
— Да, но я не собираюсь выполнять ликвидацию. Мой друг попал в беду, и я просто хочу ему помочь.
— Он ваш третий. Если ты приедешь, то на моей территории окажется два члена вашего триумвирата. Вы слишком сильны, чтобы я разрешил вам здесь находиться.
— Ашер говорит, что ты вообще отказался допустить кого-либо из наших. Это правда?
— Да.
— Бога ради, почему?
— Даже члены Совета, правители вампиров, боятся Жан-Клода. Вас на моей земле не будет.
— Послушай, Колин, я не собираюсь подрывать твою власть. Мне не нужны твои земли. Я ничего вообще против тебя не планирую. Ты — мастер вампиров и можешь услышать, что я говорю правду.
— Ты говоришь то, что думаешь, но ты слуга. А хозяин — Жан-Клод.
— Не пойми меня неправильно, Колин, но зачем бы Жан-Клоду были нужны твои земли? Если бы у него и были чингизхановские планы, твои земли от наших за три территории. Если бы он собирался стать завоевателем, то начал бы с соседей.
— Может, здесь есть что-то, чего он хочет, — ответил Колин, и я услышала в его словах страх — редкий случай для мастера вампиров. Обычно они лучше скрывают эмоции.
— Колин, я клянусь тебе любой клятвой, что нам от тебя ничего не нужно. Мы только хотим приехать и вытащить Ричарда из тюрьмы, о'кей?
— Нет. Если ты прибудешь без приглашения, это будет означать войну, и я тебя убью.
— Послушай, Колин, я знаю, что ты боишься... — Я тут же поняла, что этого говорить не надо было.
— Откуда ты знаешь мои чувства? — Страх увеличился на одно деление, но куда сильнее возросла злость. — Человек-слуга, умеющий чуять страх мастера вампиров! И ты еще спрашиваешь, почему я не хочу, чтобы ты появилась на моей земле?
— Я твой страх не чую, Колин, а слышу в твоих словах.
— Ты лжешь!
У меня стали напрягаться плечи. Меня вообще легко вывести из себя, а этот Колин еще и старался.
— И как же нам помочь Ричарду, если мы никого не пошлем?
Я говорила спокойно, но чувствовала, как у меня сжимается горло, и голос стал чуть тише от усилий не заорать.
— Что случится с вашим третьим — меня не касается. Мое дело — защищать свою землю и свой народ.
— Если из-за этих затяжек с Ричардом что-нибудь случится, я уж постараюсь, чтобы это стало твоим делом, — сказала я все еще спокойным голосом.
— Видишь? Уже начались угрозы.
Напряжение в плечах захватило шею и вылилось у меня изо рта.
— Слушай, ты, мелкое ничтожество, я все равно приеду. Я не допущу, чтобы Ричард пострадал из-за твоей паранойи!
— Значит, мы тебя убьем.
— Вот что, Колин: не становись у меня на дороге, и я не буду становиться на твоей. Полезешь — я тебя уничтожу. Это ясно? Война будет, только если ты ее начнешь. Но если ты начнешь, Богом тебе клянусь: я ее закончу.
Жан-Клод отчаянными жестами просил трубку. Несколько секунд он пытался у меня ее отнять, пока я обзывала Колина грязным старым политиканом и словами еще похуже.
Жан-Клод извинился в пустую гудящую трубку, потом повесил ее и поглядел на меня. Очень красноречиво поглядел.
— Я бы мог сказать, что у меня нет слов или что я не верю, будто ты такое сделала, но я верю. Вопрос лишь в том, понимаешь ли ты, что сделала?
— Я еду выручать Ричарда. Могу обойти Колина, а могу переступить через него. Выбирать ему.
Жан-Клод вздохнул.
— Он вполне вправе счесть это началом войны. Но Колин очень осторожен, так что он сделает одно из двух: либо подождет, не предпримешь ли ты что-либо враждебное, либо попытается убить тебя, как только ты ступишь на его землю.
Я покачала головой:
— А как я должна была поступить?
— Теперь это не важно. Что сделано, то сделано, но меняется организация экспедиции. Все равно ты можешь взять мой самолет, но будешь не одна.
— Ты поедешь? — спросила я.
— Нет. Если я поеду с тобой, Колин будет уверен, что мы приехали по его душу. Я останусь, но у тебя будет свита телохранителей.
— Стоп, минутку...
Он поднял руку:
— Нет, ma petite. Ты была слишком безрассудна. Вспомни, если ты погибнешь, мы с Ричардом тоже можем умереть. Связь, объединяющая нас в триумвират, дает силу, но у этой силы есть своя цена. Ты рискуешь не только своей жизнью.
Это заставило меня замолчать.
— Мне это не пришло в голову.
— Тебе нужна свита, достойная моего слуги-человека, и свита достаточно сильная, чтобы драться с ребятами Колина, если до этого дойдет.
— Ты кого имеешь в виду? — спросила я с внезапным подозрением.
— Предоставь мне выбирать.
— Не собираюсь.
Он встал, и его злость пронеслась по комнате обжигающим ветром.
— Ты подвергла риску себя, меня и Ричарда. Поставила в опасность все наши надежды — из-за своей вспыльчивости.
— Жан-Клод, все равно все кончилось бы ультиматумом. Я знаю вампиров. Вы бы спорили и торговались еще пару дней, и все равно пришли бы к этому.
— Ты так уверена?
— Именно. Я слышала страх в голосе Колина. Он тебя боится до судорог. И никогда не позволил бы тебе появиться у него.
— Он боится не только меня, ma petite. Ты — Истребительница. Молодым вампирам говорят, что, если будут плохо себя вести, ты придешь и пронзишь их прямо в гробу.
— Ты преувеличиваешь.
Он покачал головой.
— Нет, ma petite, ты действительно жупел рода вампиров.
— Если я увижу Колина, постараюсь не пугать его больше, чем он уже напуган.
— Так или иначе, ma petite, тебе придется с ним увидеться. Либо он организует встречу, где убедится, что ты не замышляешь ему вреда, либо будет присутствовать, когда они нападут.
— Мы должны вытащить Ричарда до полнолуния. Оно через пять дней. У нас нет времени медлить.
— Ты кого хочешь убедить, ma petite, меня или себя?
Я позволила себе сорваться. Это было глупо и непростительно. Я вообще горазда срываться, но обычно лучше владею собой.
— Я очень сожалею.
Жан-Клод фыркнул — совершенно не элегантно.
— Вот теперь она сожалеет. — Он набрал номер. — Велю Ашеру и его команде паковать вещи.
— Ашер? — вскинулась я. — Он со мной не полетит!
— Полетит.
Я раскрыла рот для возражений, но Жан-Клод поднял длинный бледный палец.
— Я знаю Колина и его вампиров. Тебе нужна свита, которая произведет впечатление, но не слишком напугает, и при этом они на крайний случай должны уметь защитить тебя и себя. Кто поедет и кто останется, буду выбирать я.
— Это нечестно.
— Для честности нет времени, ma petite. Твой драгоценный Ричард сидит за решеткой, а полнолуние приближается. — Жан-Клод уронил руку себе на колени. — Если ты хочешь взять с собой кого-нибудь из своих леопардов, это приветствуется. Ашеру и Дамиану нужна будет еда. Охотиться на территории Колина они не могут — это будет воспринято как враждебный акт.
— Ты хочешь, чтобы эти леопардолюди вызвались добровольными донорами, ходячим провиантом?
— Я и нескольких вервольфов с ними пошлю.
— Я — лупа стаи, а не только Нимир-ра леопардов. Командовать волками через мою голову нельзя.
Лупой вервольфов сделал меня Ричард, когда мы еще встречались. Лупа — это всего лишь название для подруги вожака, хотя обычно она тоже вервольф, а не человек. А леопарды перешли ко мне за отсутствием других наследников. Я убила их последнего предводителя, и оказалось, что после этого кто угодно мог о них вытирать ноги. Это была в каком-то смысле моя вина, и потому я взяла их под свою защиту. Защита эта, поскольку я сама не оборотень, состояла только в угрозе — в угрозе, что я убью любого, кто их тронет. Очевидно, монстры в городе мне поверили — поскольку оставили леопардов в покое. Не жалей на монстров серебряных пуль, и заработаешь себе репутацию.
Жан-Клод поднес трубку к уху.
— Скоро вообще нельзя будет обидеть ни одного монстра в Сент-Луисе, чтобы не пришлось давать ответ тебе, ma petite.
Не знай я его лучше, я бы решила, что Жан-Клод на меня сердится.
Что ж, сегодня я могла его понять.
Глава 3
Личный самолет Жан-Клода походил на яйцо с плавниками. Ладно, он был подлиннее яйца и с острыми концами, но все равно так же хрупок. Я вам не говорила, что у меня небольшая фобия полетов?
Я сидела в шарнирном кресле — с полным поворотом, с откидной спинкой — очень прямо, пристегнувшись ремнем, вцепившись ногтями в мягкие подлокотники, нарочно отвернув кресло от иллюминатора. Все равно эти окна были натыканы в каждой стенке и торчали перед глазами, зато я хотя бы не видела пропасти рядом с собой. К несчастью, самолет был настолько узок, что в иллюминаторах напротив мелькало синее небо и пушистые белые облака. Трудно забыть, что ты на высоте в несколько тысяч футов над землей и тебя отделяет от вечности лишь тонкая пленка металла, если мимо окна все плывут и плывут облака.
Джейсон плюхнулся в соседнее кресло, и я чуть пискнула. Он заржал.
— Не могу поверить, что ты так боишься летать.
Он оттолкнулся ногами и медленно закружился в кресле, как ребенок, попавший к папе на работу. Редкие светлые волосы у него чуть не доходили до плеч. Глаза были светло-голубыми, как небо, в котором мы летели. Ростом он был точно с меня, пять футов три дюйма — коротышка, особенно для мужчины, но ему, кажется, на это плевать. Он надел просторную футболку и джинсы, вылинявшие почти добела. На ногах у него были двухсотдолларовые кроссовки, хотя он никогда не бегал — это я точно знала.
Этим летом ему исполнился двадцать один. Он мне сообщил, что он по зодиаку — Близнецы, и сейчас ему уже по закону можно все. Все — значило для Джейсона многое. Он был вервольфом, но жил у Жан-Клода, служа для вампира утренней закуской или выпивкой на ночь. Кровь оборотня — она покрепче, в ней силы больше. Ее можно выпить меньше, чем человеческой, и чувствовать себя намного лучше. По крайней мере, я наблюдала подобное.
Он соскочил с кресла и присел передо мной.
— Да ладно тебе, Анита. Чего ты дергаешься?
— Оставь меня в покое, Джейсон. Это фобия, логика здесь ни при чем. Словами ты меня не успокоишь, так что отвали.
Он вскочил на ноги быстро, как по волшебству.
— Да это же совершенно безопасно! — И он начал подпрыгивать на полу самолета. — Видишь, он держит.
— Зейн! — завопила я.
Зейн оказался рядом со мной. Он был ростом в шесть футов, длинный и тощий, будто кожи еле-еле хватало закрыть кости. Волосы у него были крашеные, ярко-желтые, как неоновая реклама, подбритые с боков и уложенные жесткими торчащими прядями сверху с помощью геля. Вырядился он в черные виниловые штаны, обтягивающие, как вторая кожа, и такую же жилетку надел на голое тело. Завершали наряд блестящие черные ботинки.
— Звала? — спросил он таким низким голосом, что ушам было больно.
Если оборотень слишком много времени проводит в животной форме, некоторые изменения становятся постоянными. Рычащий голос Зейна и излишне острые клыки в человеческом рту говорили, что он слишком долго пробыл в образе леопарда. Голос еще мог бы сойти за человеческий, но клыки — клыки выдавали правду.
— Убери от меня Джейсона, будь добр, — произнесла я сквозь сжатые зубы.
Зейн грозно посмотрел на коротышку.
Джейсон не отступил.
Зейн сделал два шага, разделявшие их. Они стояли грудь в грудь, твердо глядя друг на друга. Резкий порыв энергии в воздухе, от которого мурашки поползли по коже, ясно давал понять, что это не просто себе люди.
Черт, мне только не хватало драку спровоцировать.
Зейн наклонился к противнику, и низкое рычание послышалось из-за его сжатых губ.
— Мальчики, без драки! — предупредила я.
Зейн влепил Джейсону в губы сочный и мокрый поцелуй.
Джейсон со смехом отдернулся:
— Ах ты, сука бисексуальная!
— Скажите, пожалуйста, котелок обзывает чайник чумазым, — ответил Зейн.
Джейсон осклабился и отвалил, хотя отваливать было особо некуда. Клаустрофобия у меня тоже есть — небольшая. Заработала ее при одном случае во время подводного плавания, и она усилилась, когда я оказалась в одном гробу с вампиром, который мне не нравился. Выбраться я выбралась, но мне все меньше и меньше нравится замкнутое пространство.
Зейн уселся в кресло рядом со мной. Черная кожаная жилетка отстала на груди, открыв серебряное кольцо в соске.
Зейн потрепал меня по колену, и я не возразила. Он всегда всех трогал, ничего личного здесь не было. Многие оборотни особо чувствительны к прикосновениям, будто они действительно животные, а не люди, но Зейн превратил случайное прикосновение в вид искусства. В конце концов я поняла, что он трогает других в качестве маскировочного поведения. Он хотел изображать из себя хищника-доминанта, хотя на самом деле им не был. Он и сам это знал, натягивая на себя маску вызывающей самоуверенности, и очень нервничал, когда ему надо было действовать одному, без поддержки в буквальном смысле слова. И потому я позволяла ему себя трогать, хотя на любого другого уже спустила бы собак.
— Скоро пойдем на посадку, — сказал он.
Руку он убрал — Зейн понимал правила этой игры. Я ему разрешала прикосновения, но не долгие и страстные поглаживания. Меня можно было трогать как четки, которые вертят в руках, но не как подружку.
— Знаю, — ответила я.
Он улыбнулся:
— Но не веришь.
— Скажем так: меня отпустит, когда мы действительно сядем.
К нам подошла Черри — высокая и стройная, натуральная блондинка, стриженная очень коротко, волосы еле обрамляли волевое треугольное лицо. Тени у глаз у нее были серыми, а сами глаза подведены густо черным. И помада тоже черная. Косметика не тех цветов, что выбрала бы для нее я, но зато подходила к одежде. Черные чулки в сеточку, виниловая мини-юбка, черные шикарные ботинки и черный кружевной лифчик под сеткой блузки. Лифчик она надела ради меня.
Сама по себе она, когда не дежурила медсестрой, предпочитала ходить без него. Сестрой она работала, пока не узнали, что она — леопард-оборотень, а тогда она попала под сокращение. Может, там и было сокращение, а может, и нет. Дискриминация по болезни запрещена, но никто не хочет, чтобы больных лечили оборотни любого вида. Считается, что ликантроп не может справиться с собой при виде свежей крови. Действительно, с оборотнем-новичком может такое случиться, но Черри новенькой не была. Она была хорошей медсестрой, а теперь никогда уже ею не будет. Она по этому поводу переживала, и потому превратила себя в шлюху-невесту с «Планеты X», будто хотела даже в человеческой форме дать всем понять: она не такая, как все. Другая. Непохожая. Но беда в том, что она стала выглядеть как тысячи других девчонок около двадцати лет — они же тоже хотят быть непохожими и выделяться.
— И что будет, когда мы сядем? — спросила она мурлыкающим контральто.
Я раньше думала, что этот голос тоже результат слишком долгого ношения меха, как зубы Зейна, но нет — этот чудесный, чувственный, глубокий голос у нее от природы. У Черри хорошо получился бы секс по телефону. Сейчас она сидела у наших ног, скрестив лодыжки и отставив колени. Короткая юбка открыла края чулок до бедер, но все же кое-как скрывала остальное. Я только надеялась, что Черри все же надела белье под юбку. Я бы никогда не смогла в такой короткой юбке не сверкнуть бельем.
— Я свяжусь с братом Ричарда и поеду в тюрьму, — ответила я.
— А нам что делать? — спросил Зейн.
— Жан-Клод сказал, что договорился насчет номеров в отеле, так что вы туда и поедете, ребята.
Они переглянулись. Не просто переглянулись.
— В чем дело? — спросила я.
— Один из нас должен будет поехать с тобой, — сказал Зейн.
— Нет, я собираюсь туда пройти, размахивая лицензией истребителя. И лучше мне идти одной.
— А если Принц города поставит своих ребят там, чтобы они тебя ждали? — спросил Зейн. — Он же знает, что ты сегодня пойдешь в полицию.
— Вполне может быть засада, — кивнула Черри.
В общем, разумные слова, но...
— Ребята, ничего личного, но у вас вид, как у гостей со свадьбы садиста с мазохистом. Копы не любят тех, кто выглядит вроде... — Я не знала, как сказать, чтобы это не было оскорбительно. Полицейские — народ кондовый, их экзотикой не удивишь; они ее видели во всяком виде и умеют с ней расквитаться. Почти все ребята с экзотическими вкусами, что им попадаются, — из плохих парней. Постепенно полисмен уже автоматически начинает так считать. Это экономит время.
И если я войду в полицейский участок в сопровождении типовых панка и панкухи, у копов сработает внутренний сигнал тревоги. Они сразу поймут, что я не та, за кого себя выдаю, и это усложнит дело. А нам надо упрощать, а не усложнять.
Я оделась в рабочую одежду истребителя вампиров. Новые черные джинсы, не вареные, алая рубашка с короткими рукавами, черный костюмный пиджак, черные кроссовки и черный пояс, чтобы было что продеть в петли наплечной кобуры. Под левой рукой ощущалась знакомая твердость браунинга. Со мной были и три серебряных ножа в ножнах на обоих запястьях. В ножнах на спине торчала рукоятка клинка, и ее должны были скрывать волосы, а они у меня достаточно густые и темные. Этот клинок был вроде небольшого меча. В дело я его пускала только раз — воткнула в сердце леопарду-оборотню. Тогда острие вылезло у него из спины. Еще на мне под блузкой был серебряный крест, и я таким образом оказалась снаряжена на медведя-оборотня или вообще на что угодно. На всякий случай обойму патронов с обычными пулями я сунула в сумку — вдруг попадется кто-нибудь из сорвавшихся с нарезки фей. Серебро на них не действует.
— И я с тобой.
Натэниел протиснулся из-за спины Черри между моими ногами и стенкой самолета. Широкое плечо солидным весом уперлось мне в бедро. Действительно, ему никак было там не усесться, не касаясь меня. Он всегда старался до меня дотронуться и при этом так, чтобы для этого был повод — как сейчас, например.
— Вряд ли, Натэниел.
Он притянул колени к груди, обхватил их руками:
— А почему?
Одет он был нормально — в джинсы, футболка заправлена, но все остальное... Темно-рыжие волосы, завязанные свободно в хвост, спадали до колен шелковой волной. Его глаза были бледно-сиреневыми, как пасхальное яичко. Даже постригись он, глаза все равно бы привлекали ненужное внимание. Как мужчина, он был низкорослым, и среди нас — младшим: всего девятнадцать лет. Наверное, его ждет быстрый рост — в один прекрасный день это тело вытянется под стать широким плечам — вполне мужским.
Натэниел был стриптизером в «Запретном плоде», леопардом-оборотнем и одно время занимался еще и древнейшей профессией. Этому я положила конец. Если уж тебе приходится быть королевой леопардов, можно заодно и править. И первое, что я решила, — леопарды больше не будут шлюхами. Габриэль, их прежний альфа, сводничал и сдавал их напрокат. Оборотни могут пережить такие повреждения, которые убьют нормального человека на месте, и Габриэль нашел способ извлекать из этого выгоду. Он сдавал своих котят для садомазохизма. Люди, которые любят причинять боль, за Натэниела платили кучу денег. Впервые я его увидела в больнице, после того, как клиента занесло и Натэниел чуть не погиб. Следует признать, что это произошло уже после гибели Габриэля. Леопарды пытались сохранить список клиентов, а защищать их от этих клиентов было некому.
Я сидела в шарнирном кресле — с полным поворотом, с откидной спинкой — очень прямо, пристегнувшись ремнем, вцепившись ногтями в мягкие подлокотники, нарочно отвернув кресло от иллюминатора. Все равно эти окна были натыканы в каждой стенке и торчали перед глазами, зато я хотя бы не видела пропасти рядом с собой. К несчастью, самолет был настолько узок, что в иллюминаторах напротив мелькало синее небо и пушистые белые облака. Трудно забыть, что ты на высоте в несколько тысяч футов над землей и тебя отделяет от вечности лишь тонкая пленка металла, если мимо окна все плывут и плывут облака.
Джейсон плюхнулся в соседнее кресло, и я чуть пискнула. Он заржал.
— Не могу поверить, что ты так боишься летать.
Он оттолкнулся ногами и медленно закружился в кресле, как ребенок, попавший к папе на работу. Редкие светлые волосы у него чуть не доходили до плеч. Глаза были светло-голубыми, как небо, в котором мы летели. Ростом он был точно с меня, пять футов три дюйма — коротышка, особенно для мужчины, но ему, кажется, на это плевать. Он надел просторную футболку и джинсы, вылинявшие почти добела. На ногах у него были двухсотдолларовые кроссовки, хотя он никогда не бегал — это я точно знала.
Этим летом ему исполнился двадцать один. Он мне сообщил, что он по зодиаку — Близнецы, и сейчас ему уже по закону можно все. Все — значило для Джейсона многое. Он был вервольфом, но жил у Жан-Клода, служа для вампира утренней закуской или выпивкой на ночь. Кровь оборотня — она покрепче, в ней силы больше. Ее можно выпить меньше, чем человеческой, и чувствовать себя намного лучше. По крайней мере, я наблюдала подобное.
Он соскочил с кресла и присел передо мной.
— Да ладно тебе, Анита. Чего ты дергаешься?
— Оставь меня в покое, Джейсон. Это фобия, логика здесь ни при чем. Словами ты меня не успокоишь, так что отвали.
Он вскочил на ноги быстро, как по волшебству.
— Да это же совершенно безопасно! — И он начал подпрыгивать на полу самолета. — Видишь, он держит.
— Зейн! — завопила я.
Зейн оказался рядом со мной. Он был ростом в шесть футов, длинный и тощий, будто кожи еле-еле хватало закрыть кости. Волосы у него были крашеные, ярко-желтые, как неоновая реклама, подбритые с боков и уложенные жесткими торчащими прядями сверху с помощью геля. Вырядился он в черные виниловые штаны, обтягивающие, как вторая кожа, и такую же жилетку надел на голое тело. Завершали наряд блестящие черные ботинки.
— Звала? — спросил он таким низким голосом, что ушам было больно.
Если оборотень слишком много времени проводит в животной форме, некоторые изменения становятся постоянными. Рычащий голос Зейна и излишне острые клыки в человеческом рту говорили, что он слишком долго пробыл в образе леопарда. Голос еще мог бы сойти за человеческий, но клыки — клыки выдавали правду.
— Убери от меня Джейсона, будь добр, — произнесла я сквозь сжатые зубы.
Зейн грозно посмотрел на коротышку.
Джейсон не отступил.
Зейн сделал два шага, разделявшие их. Они стояли грудь в грудь, твердо глядя друг на друга. Резкий порыв энергии в воздухе, от которого мурашки поползли по коже, ясно давал понять, что это не просто себе люди.
Черт, мне только не хватало драку спровоцировать.
Зейн наклонился к противнику, и низкое рычание послышалось из-за его сжатых губ.
— Мальчики, без драки! — предупредила я.
Зейн влепил Джейсону в губы сочный и мокрый поцелуй.
Джейсон со смехом отдернулся:
— Ах ты, сука бисексуальная!
— Скажите, пожалуйста, котелок обзывает чайник чумазым, — ответил Зейн.
Джейсон осклабился и отвалил, хотя отваливать было особо некуда. Клаустрофобия у меня тоже есть — небольшая. Заработала ее при одном случае во время подводного плавания, и она усилилась, когда я оказалась в одном гробу с вампиром, который мне не нравился. Выбраться я выбралась, но мне все меньше и меньше нравится замкнутое пространство.
Зейн уселся в кресло рядом со мной. Черная кожаная жилетка отстала на груди, открыв серебряное кольцо в соске.
Зейн потрепал меня по колену, и я не возразила. Он всегда всех трогал, ничего личного здесь не было. Многие оборотни особо чувствительны к прикосновениям, будто они действительно животные, а не люди, но Зейн превратил случайное прикосновение в вид искусства. В конце концов я поняла, что он трогает других в качестве маскировочного поведения. Он хотел изображать из себя хищника-доминанта, хотя на самом деле им не был. Он и сам это знал, натягивая на себя маску вызывающей самоуверенности, и очень нервничал, когда ему надо было действовать одному, без поддержки в буквальном смысле слова. И потому я позволяла ему себя трогать, хотя на любого другого уже спустила бы собак.
— Скоро пойдем на посадку, — сказал он.
Руку он убрал — Зейн понимал правила этой игры. Я ему разрешала прикосновения, но не долгие и страстные поглаживания. Меня можно было трогать как четки, которые вертят в руках, но не как подружку.
— Знаю, — ответила я.
Он улыбнулся:
— Но не веришь.
— Скажем так: меня отпустит, когда мы действительно сядем.
К нам подошла Черри — высокая и стройная, натуральная блондинка, стриженная очень коротко, волосы еле обрамляли волевое треугольное лицо. Тени у глаз у нее были серыми, а сами глаза подведены густо черным. И помада тоже черная. Косметика не тех цветов, что выбрала бы для нее я, но зато подходила к одежде. Черные чулки в сеточку, виниловая мини-юбка, черные шикарные ботинки и черный кружевной лифчик под сеткой блузки. Лифчик она надела ради меня.
Сама по себе она, когда не дежурила медсестрой, предпочитала ходить без него. Сестрой она работала, пока не узнали, что она — леопард-оборотень, а тогда она попала под сокращение. Может, там и было сокращение, а может, и нет. Дискриминация по болезни запрещена, но никто не хочет, чтобы больных лечили оборотни любого вида. Считается, что ликантроп не может справиться с собой при виде свежей крови. Действительно, с оборотнем-новичком может такое случиться, но Черри новенькой не была. Она была хорошей медсестрой, а теперь никогда уже ею не будет. Она по этому поводу переживала, и потому превратила себя в шлюху-невесту с «Планеты X», будто хотела даже в человеческой форме дать всем понять: она не такая, как все. Другая. Непохожая. Но беда в том, что она стала выглядеть как тысячи других девчонок около двадцати лет — они же тоже хотят быть непохожими и выделяться.
— И что будет, когда мы сядем? — спросила она мурлыкающим контральто.
Я раньше думала, что этот голос тоже результат слишком долгого ношения меха, как зубы Зейна, но нет — этот чудесный, чувственный, глубокий голос у нее от природы. У Черри хорошо получился бы секс по телефону. Сейчас она сидела у наших ног, скрестив лодыжки и отставив колени. Короткая юбка открыла края чулок до бедер, но все же кое-как скрывала остальное. Я только надеялась, что Черри все же надела белье под юбку. Я бы никогда не смогла в такой короткой юбке не сверкнуть бельем.
— Я свяжусь с братом Ричарда и поеду в тюрьму, — ответила я.
— А нам что делать? — спросил Зейн.
— Жан-Клод сказал, что договорился насчет номеров в отеле, так что вы туда и поедете, ребята.
Они переглянулись. Не просто переглянулись.
— В чем дело? — спросила я.
— Один из нас должен будет поехать с тобой, — сказал Зейн.
— Нет, я собираюсь туда пройти, размахивая лицензией истребителя. И лучше мне идти одной.
— А если Принц города поставит своих ребят там, чтобы они тебя ждали? — спросил Зейн. — Он же знает, что ты сегодня пойдешь в полицию.
— Вполне может быть засада, — кивнула Черри.
В общем, разумные слова, но...
— Ребята, ничего личного, но у вас вид, как у гостей со свадьбы садиста с мазохистом. Копы не любят тех, кто выглядит вроде... — Я не знала, как сказать, чтобы это не было оскорбительно. Полицейские — народ кондовый, их экзотикой не удивишь; они ее видели во всяком виде и умеют с ней расквитаться. Почти все ребята с экзотическими вкусами, что им попадаются, — из плохих парней. Постепенно полисмен уже автоматически начинает так считать. Это экономит время.
И если я войду в полицейский участок в сопровождении типовых панка и панкухи, у копов сработает внутренний сигнал тревоги. Они сразу поймут, что я не та, за кого себя выдаю, и это усложнит дело. А нам надо упрощать, а не усложнять.
Я оделась в рабочую одежду истребителя вампиров. Новые черные джинсы, не вареные, алая рубашка с короткими рукавами, черный костюмный пиджак, черные кроссовки и черный пояс, чтобы было что продеть в петли наплечной кобуры. Под левой рукой ощущалась знакомая твердость браунинга. Со мной были и три серебряных ножа в ножнах на обоих запястьях. В ножнах на спине торчала рукоятка клинка, и ее должны были скрывать волосы, а они у меня достаточно густые и темные. Этот клинок был вроде небольшого меча. В дело я его пускала только раз — воткнула в сердце леопарду-оборотню. Тогда острие вылезло у него из спины. Еще на мне под блузкой был серебряный крест, и я таким образом оказалась снаряжена на медведя-оборотня или вообще на что угодно. На всякий случай обойму патронов с обычными пулями я сунула в сумку — вдруг попадется кто-нибудь из сорвавшихся с нарезки фей. Серебро на них не действует.
— И я с тобой.
Натэниел протиснулся из-за спины Черри между моими ногами и стенкой самолета. Широкое плечо солидным весом уперлось мне в бедро. Действительно, ему никак было там не усесться, не касаясь меня. Он всегда старался до меня дотронуться и при этом так, чтобы для этого был повод — как сейчас, например.
— Вряд ли, Натэниел.
Он притянул колени к груди, обхватил их руками:
— А почему?
Одет он был нормально — в джинсы, футболка заправлена, но все остальное... Темно-рыжие волосы, завязанные свободно в хвост, спадали до колен шелковой волной. Его глаза были бледно-сиреневыми, как пасхальное яичко. Даже постригись он, глаза все равно бы привлекали ненужное внимание. Как мужчина, он был низкорослым, и среди нас — младшим: всего девятнадцать лет. Наверное, его ждет быстрый рост — в один прекрасный день это тело вытянется под стать широким плечам — вполне мужским.
Натэниел был стриптизером в «Запретном плоде», леопардом-оборотнем и одно время занимался еще и древнейшей профессией. Этому я положила конец. Если уж тебе приходится быть королевой леопардов, можно заодно и править. И первое, что я решила, — леопарды больше не будут шлюхами. Габриэль, их прежний альфа, сводничал и сдавал их напрокат. Оборотни могут пережить такие повреждения, которые убьют нормального человека на месте, и Габриэль нашел способ извлекать из этого выгоду. Он сдавал своих котят для садомазохизма. Люди, которые любят причинять боль, за Натэниела платили кучу денег. Впервые я его увидела в больнице, после того, как клиента занесло и Натэниел чуть не погиб. Следует признать, что это произошло уже после гибели Габриэля. Леопарды пытались сохранить список клиентов, а защищать их от этих клиентов было некому.