Страница:
Ветер из окна стих. Тюлевая занавеска лежала как нарисованная, пока вентилятор не дошел до нее. Я сидела на кровати в тишине комнаты, где лишь вентилятор жужжал да пощелкивал, поворачиваясь.
Я провела щеткой по волосам Натэниела, и отняла щетку куда раньше, чем дошла до конца волос. Когда мне было четырнадцать лет, волосы росли у меня ниже поясницы. А у Натэниела волосы доходили до колена. Будь он женщиной, я бы сказала, что волосы у него были как платье. Они лежали мягкой шелковистой кучей рядом с его телом, чтобы не задевали рану. Я взяла эти волосы на руки, и они были как что-то живое. Волосы лились сквозь пальцы сухой водой, шелестящим шумом.
Мне хватало хлопот и с моими волосами до плеч, я даже представить себе не могла, сколько трудов требует мытье таких длинных волос. Сейчас мне надо было либо разделить эти волосы на две стороны и переходить с одной на другую, либо закинуть ему за голову, вытянув поперек кровати. Я выбрала второе.
Когда я перебрасывала волосы, он пошевелил головой, будто утыкаясь в подушку, но никак больше не двигался и ничего не говорил.
— Как ты? — спросила я.
— Нормально. — Голос у него был тихий, безразличный, почти пустой.
— Говори со мной, Натэниел, — попросила я.
— Ты не любишь, когда я говорю.
Я наклонилась и раздвинула ему волосы, чтобы видно было лицо:
— Это неправда.
Он чуть повернулся, чтобы посмотреть на меня:
— Разве?
Я отодвинулась от этого прямого взгляда.
— Дело не в том, будто я не люблю, когда ты говоришь. Дело в выборе темы.
— Скажи, о чем мне говорить, и я буду об этом.
— Я могу тебе сказать, о чем не говорить.
— О чем? — спросил он.
— Не надо говорить о порнофильмах, садомазохизме, сексе вообще. — Я задумалась на секунду. — Это то, о чем ты обычно говоришь, чтобы меня разозлить.
Он рассмеялся:
— Я не знаю, о чем еще можно говорить.
Я стала расчесывать его волосы, положенные поперек кровати. Щетка шла твердо и ровно, а потом мне приходилось поднимать ему волосы, чтобы закончить проход. Вентилятор подул на меня, когда охапка волос лежала у меня на руках, и они разлетелись вокруг моего лица ванильным облаком, защекотавшим щеки и шею.
— Говори о чем-нибудь другом, Натэниел. Расскажи о себе.
— Я не люблю говорить о себе.
— А почему? — спросила я.
Он приподнялся и посмотрел на меня:
— Давай ты будешь о себе говорить.
— О'кей... — И тут я поняла, что не знаю, с чего начать. Вдруг я не могла ничего придумать. Я улыбнулась. — Я тебя поняла. Забудем эту тему.
Тут зазвонил телефон, и я даже пискнула. Нервы? У меня?
Это звонил Дольф.
— Анита?
— Да, я.
— Франклин Найли, если это не полный тезка, торгует предметами искусства. Специализируется по мистическим штучкам. И не очень щепетилен насчет того, откуда они берутся.
— Насколько не щепетилен? — спросила я.
— Он живет и в основном действует возле Майами. Местные копы хотели бы привязать его к полудюжине случаев убийства, но доказательств не могут собрать. В каждом городе, куда он приезжает по делу, кто-нибудь исчезает, а потом обнаруживается — мертвым. Чикагская полиция почти прижала его на смерти верховной жрицы колдуний в прошлом году, но свидетель загадочным образом впал в кому и до сих пор из нее не вышел.
— Загадочным образом?
— Врачи считают, что это какая-то магия, но ты же знаешь, насколько это тяжело доказать.
— А что у тебя есть на его помощников?
— Один с ним недавно. Экстрасенс по имени Говард Грант, молодой, ничего криминального за ним не числится. Потом его чернокожий телохранитель, Майло Харт. Обладатель черного пояса второй степени по карате, отсидел срок за покушение на убийство. Занимается мордобоем по приказам Найли уже пять лет, с тех пор как вышел на свободу. Третий — Лайнус Бек. Имеет две ходки. Одну за угрозу убийством, вторую — за убийство.
— Прекрасно, — сказала я.
— Дальше — лучше, — сообщил Дольф.
— А куда уж лучше?
— Убийство, за которое он сел, было человеческим жертвоприношением.
Я еще пару секунд переваривала услышанное.
— А как была убита жертва?
— Ножевая рана, — ответил Дольф.
Я рассказала ему про только что осмотренное тело.
— Непосредственные нападения демонов ушли в историю вместе со средними веками, — заметил Дольф.
— Им надо было выдать это за нападение троллей, — сказала я.
— Ты с ними уже говорила. — Дольф не спрашивал.
— Ага.
— Зачем?
— Они хотели меня напугать.
Послышалось шуршание бумаг на том конце.
— И чего они хотели добиться?
Я рассказала Дольфу почти все. И что ни черта не могу доказать, тоже сказала.
— Я говорил с одним копом из Майами. Он сказал, что Найли признался ему в двух убийствах, рассказал детали, но без зачтения прав, так что в суде эти показания недействительны. Он любит издеваться.
— Считает себя неприкосновенным, — сказала я.
— Но духи ему сказали, что ты его убьешь.
— Так заявляет его ручной экстрасенс.
— Когда я называл имя и просил информацию, полиция по всей стране из кожи вон лезла, чтобы дать хоть что-нибудь, чем можно прижать этого парня.
— Плохого парня, очень плохого, — сказала я.
— Он и собственными руками убивать не брезгует, Анита. В Майами считают, что не меньше двух трупов — его личная работа. Ты там будь осторожна как сам черт. И если найдешь хоть намек на улику преступления, звони мне.
— У тебя здесь нет полномочий, Дольф.
— Это уж ты предоставь мне. Ты мне только дай улику, а я уж найду кого-нибудь на месте, с полномочиями и с горячим желанием упрятать этого типа.
— Он в верхней строчке хит-парада?
— Он сделал своей профессией нарушение закона и никогда не сидел в камере дольше двадцати четырех часов. И очень много народу во многих штатах очень хотели бы прекратить его деятельность.
— Я посмотрю, что я могу сделать.
— Анита, я имел в виду не убийство, а арест.
— Я это знаю, Дольф.
Он помолчал секунду:
— Я знаю, что ты знаешь, но все равно считал, что сказать надо. Анита, не убивай никого.
— Разве я способна нарушить закон?
— Анита, не начинай.
— Извини, Дольф. Спасибо за информацию. Ты мне дал больше, чем я рассчитывала. Я его видела, и меня это все не удивляет. Жутковатый тип.
— Жутковатый? Анита, он не просто жутковатый!
— Дольф, ты беспокоишься?
— Ты там ходишь по канату без страховки, Анита. Местные копы тебе не друзья.
— Это слабо сказано. Но сейчас сюда приехали на убийство копы из полиции штата.
— Я приехать не могу, — сказал Дольф.
— Я бы тебя и не стала просить.
Он молчал так долго, что я спросила:
— Дольф, ты еще здесь?
— Здесь. — Голос у него был далеко не веселый. — Ты помнишь, я тебе сказал никого не убивать?
— Конечно.
— В суде я от этого отопрусь, но не раздумывай, Анита. Если будет так, что ты или он, — выбирай правильно.
У меня отвисла челюсть.
— То есть ты мне предлагаешь его убить, если представится возможность?
Снова долгое молчание.
— Нет. Но я говорю, чтобы ты не давала ему взять верх. Оказаться в руках этого человека тебе не хотелось бы. На некоторых найденных телах обнаружены следы пыток. Он в этом смысле очень изобретателен.
— Так, Дольф, о чем ты еще мне не рассказал?
— У одного из покойников голова плавала в бассейне. Следов оружия не найдено, будто ее просто оторвали. Тела не нашли. И все остальное тоже в этом роде, Анита. Не просто насилие, а жуть и мерзость.
— Ты внесешь за меня залог, если я его завалю и меня поймают?
— Если тебя поймают, этого разговора не было.
— Могила, — заверила я.
— Посматривай, что у тебя за спиной, Анита. По всем этим документам твой Найли — беспредельщик. Социопат полный, и эти Бек и Харт такие же.
— Я буду осторожна, Дольф. Обещаю.
— Не надо осторожной, будь безжалостной. Мне не хочется опознавать то, что от тебя останется после его рук.
— Ты меня пугаешь, Дольф?
— Да, — ответил он и повесил трубку.
Я тоже повесила трубку и села на кровать посреди знойной и душной комнаты. И мне стало страшно. Так страшно, как ни разу еще здесь не было. Дольфа не так-то легко напугать. И я никогда не слышала от него таких речей, ни о ком и ни о чем.
Натэниел тронул меня за ногу:
— Что случилось?
Я покачала головой, но потрясение никуда не ушло. Дольф, воплощение Закона и Порядка, подговаривает меня кого-то убить. Сама полиция велит мне нарушить закон. Жутко до невозможности. Но под этим ошеломлением скрывался страх, тоненькое, дрожащее ощущение непокоя. Демоны. Их я не люблю. Им плевать на серебряные пули и вообще на все. Ричард в своей вере силен. А у меня как раз сейчас — кризис веры и морали. Я сплю с нежитью и обманываю одного любовника с другим. И сейчас на моем счету куда больше убийств, чем было в прошлый раз, когда пришлось иметь дело с демонической силой. Не чувствовала я себя сейчас чистой и безгрешной. А это необходимо, когда идешь против демонов. Необходима уверенность.
Натэниел положил мне голову на колени:
— У тебя такой вид, будто тебя навестил призрак.
Я посмотрела на голого мужчину, который положил голову мне на колени. Нет, сейчас я сама живу в стеклянном доме, а никто так хорошо не умеет бросать камни, как демоны. Они знают, в какую точку бить, чтобы вся эта чертова конструкция разлетелась с оглушительным звоном. Очень мне не хотелось проверять, насколько именно далеко отпала я от благодати.
Глава 38
Глава 39
Глава 40
Я провела щеткой по волосам Натэниела, и отняла щетку куда раньше, чем дошла до конца волос. Когда мне было четырнадцать лет, волосы росли у меня ниже поясницы. А у Натэниела волосы доходили до колена. Будь он женщиной, я бы сказала, что волосы у него были как платье. Они лежали мягкой шелковистой кучей рядом с его телом, чтобы не задевали рану. Я взяла эти волосы на руки, и они были как что-то живое. Волосы лились сквозь пальцы сухой водой, шелестящим шумом.
Мне хватало хлопот и с моими волосами до плеч, я даже представить себе не могла, сколько трудов требует мытье таких длинных волос. Сейчас мне надо было либо разделить эти волосы на две стороны и переходить с одной на другую, либо закинуть ему за голову, вытянув поперек кровати. Я выбрала второе.
Когда я перебрасывала волосы, он пошевелил головой, будто утыкаясь в подушку, но никак больше не двигался и ничего не говорил.
— Как ты? — спросила я.
— Нормально. — Голос у него был тихий, безразличный, почти пустой.
— Говори со мной, Натэниел, — попросила я.
— Ты не любишь, когда я говорю.
Я наклонилась и раздвинула ему волосы, чтобы видно было лицо:
— Это неправда.
Он чуть повернулся, чтобы посмотреть на меня:
— Разве?
Я отодвинулась от этого прямого взгляда.
— Дело не в том, будто я не люблю, когда ты говоришь. Дело в выборе темы.
— Скажи, о чем мне говорить, и я буду об этом.
— Я могу тебе сказать, о чем не говорить.
— О чем? — спросил он.
— Не надо говорить о порнофильмах, садомазохизме, сексе вообще. — Я задумалась на секунду. — Это то, о чем ты обычно говоришь, чтобы меня разозлить.
Он рассмеялся:
— Я не знаю, о чем еще можно говорить.
Я стала расчесывать его волосы, положенные поперек кровати. Щетка шла твердо и ровно, а потом мне приходилось поднимать ему волосы, чтобы закончить проход. Вентилятор подул на меня, когда охапка волос лежала у меня на руках, и они разлетелись вокруг моего лица ванильным облаком, защекотавшим щеки и шею.
— Говори о чем-нибудь другом, Натэниел. Расскажи о себе.
— Я не люблю говорить о себе.
— А почему? — спросила я.
Он приподнялся и посмотрел на меня:
— Давай ты будешь о себе говорить.
— О'кей... — И тут я поняла, что не знаю, с чего начать. Вдруг я не могла ничего придумать. Я улыбнулась. — Я тебя поняла. Забудем эту тему.
Тут зазвонил телефон, и я даже пискнула. Нервы? У меня?
Это звонил Дольф.
— Анита?
— Да, я.
— Франклин Найли, если это не полный тезка, торгует предметами искусства. Специализируется по мистическим штучкам. И не очень щепетилен насчет того, откуда они берутся.
— Насколько не щепетилен? — спросила я.
— Он живет и в основном действует возле Майами. Местные копы хотели бы привязать его к полудюжине случаев убийства, но доказательств не могут собрать. В каждом городе, куда он приезжает по делу, кто-нибудь исчезает, а потом обнаруживается — мертвым. Чикагская полиция почти прижала его на смерти верховной жрицы колдуний в прошлом году, но свидетель загадочным образом впал в кому и до сих пор из нее не вышел.
— Загадочным образом?
— Врачи считают, что это какая-то магия, но ты же знаешь, насколько это тяжело доказать.
— А что у тебя есть на его помощников?
— Один с ним недавно. Экстрасенс по имени Говард Грант, молодой, ничего криминального за ним не числится. Потом его чернокожий телохранитель, Майло Харт. Обладатель черного пояса второй степени по карате, отсидел срок за покушение на убийство. Занимается мордобоем по приказам Найли уже пять лет, с тех пор как вышел на свободу. Третий — Лайнус Бек. Имеет две ходки. Одну за угрозу убийством, вторую — за убийство.
— Прекрасно, — сказала я.
— Дальше — лучше, — сообщил Дольф.
— А куда уж лучше?
— Убийство, за которое он сел, было человеческим жертвоприношением.
Я еще пару секунд переваривала услышанное.
— А как была убита жертва?
— Ножевая рана, — ответил Дольф.
Я рассказала ему про только что осмотренное тело.
— Непосредственные нападения демонов ушли в историю вместе со средними веками, — заметил Дольф.
— Им надо было выдать это за нападение троллей, — сказала я.
— Ты с ними уже говорила. — Дольф не спрашивал.
— Ага.
— Зачем?
— Они хотели меня напугать.
Послышалось шуршание бумаг на том конце.
— И чего они хотели добиться?
Я рассказала Дольфу почти все. И что ни черта не могу доказать, тоже сказала.
— Я говорил с одним копом из Майами. Он сказал, что Найли признался ему в двух убийствах, рассказал детали, но без зачтения прав, так что в суде эти показания недействительны. Он любит издеваться.
— Считает себя неприкосновенным, — сказала я.
— Но духи ему сказали, что ты его убьешь.
— Так заявляет его ручной экстрасенс.
— Когда я называл имя и просил информацию, полиция по всей стране из кожи вон лезла, чтобы дать хоть что-нибудь, чем можно прижать этого парня.
— Плохого парня, очень плохого, — сказала я.
— Он и собственными руками убивать не брезгует, Анита. В Майами считают, что не меньше двух трупов — его личная работа. Ты там будь осторожна как сам черт. И если найдешь хоть намек на улику преступления, звони мне.
— У тебя здесь нет полномочий, Дольф.
— Это уж ты предоставь мне. Ты мне только дай улику, а я уж найду кого-нибудь на месте, с полномочиями и с горячим желанием упрятать этого типа.
— Он в верхней строчке хит-парада?
— Он сделал своей профессией нарушение закона и никогда не сидел в камере дольше двадцати четырех часов. И очень много народу во многих штатах очень хотели бы прекратить его деятельность.
— Я посмотрю, что я могу сделать.
— Анита, я имел в виду не убийство, а арест.
— Я это знаю, Дольф.
Он помолчал секунду:
— Я знаю, что ты знаешь, но все равно считал, что сказать надо. Анита, не убивай никого.
— Разве я способна нарушить закон?
— Анита, не начинай.
— Извини, Дольф. Спасибо за информацию. Ты мне дал больше, чем я рассчитывала. Я его видела, и меня это все не удивляет. Жутковатый тип.
— Жутковатый? Анита, он не просто жутковатый!
— Дольф, ты беспокоишься?
— Ты там ходишь по канату без страховки, Анита. Местные копы тебе не друзья.
— Это слабо сказано. Но сейчас сюда приехали на убийство копы из полиции штата.
— Я приехать не могу, — сказал Дольф.
— Я бы тебя и не стала просить.
Он молчал так долго, что я спросила:
— Дольф, ты еще здесь?
— Здесь. — Голос у него был далеко не веселый. — Ты помнишь, я тебе сказал никого не убивать?
— Конечно.
— В суде я от этого отопрусь, но не раздумывай, Анита. Если будет так, что ты или он, — выбирай правильно.
У меня отвисла челюсть.
— То есть ты мне предлагаешь его убить, если представится возможность?
Снова долгое молчание.
— Нет. Но я говорю, чтобы ты не давала ему взять верх. Оказаться в руках этого человека тебе не хотелось бы. На некоторых найденных телах обнаружены следы пыток. Он в этом смысле очень изобретателен.
— Так, Дольф, о чем ты еще мне не рассказал?
— У одного из покойников голова плавала в бассейне. Следов оружия не найдено, будто ее просто оторвали. Тела не нашли. И все остальное тоже в этом роде, Анита. Не просто насилие, а жуть и мерзость.
— Ты внесешь за меня залог, если я его завалю и меня поймают?
— Если тебя поймают, этого разговора не было.
— Могила, — заверила я.
— Посматривай, что у тебя за спиной, Анита. По всем этим документам твой Найли — беспредельщик. Социопат полный, и эти Бек и Харт такие же.
— Я буду осторожна, Дольф. Обещаю.
— Не надо осторожной, будь безжалостной. Мне не хочется опознавать то, что от тебя останется после его рук.
— Ты меня пугаешь, Дольф?
— Да, — ответил он и повесил трубку.
Я тоже повесила трубку и села на кровать посреди знойной и душной комнаты. И мне стало страшно. Так страшно, как ни разу еще здесь не было. Дольфа не так-то легко напугать. И я никогда не слышала от него таких речей, ни о ком и ни о чем.
Натэниел тронул меня за ногу:
— Что случилось?
Я покачала головой, но потрясение никуда не ушло. Дольф, воплощение Закона и Порядка, подговаривает меня кого-то убить. Сама полиция велит мне нарушить закон. Жутко до невозможности. Но под этим ошеломлением скрывался страх, тоненькое, дрожащее ощущение непокоя. Демоны. Их я не люблю. Им плевать на серебряные пули и вообще на все. Ричард в своей вере силен. А у меня как раз сейчас — кризис веры и морали. Я сплю с нежитью и обманываю одного любовника с другим. И сейчас на моем счету куда больше убийств, чем было в прошлый раз, когда пришлось иметь дело с демонической силой. Не чувствовала я себя сейчас чистой и безгрешной. А это необходимо, когда идешь против демонов. Необходима уверенность.
Натэниел положил мне голову на колени:
— У тебя такой вид, будто тебя навестил призрак.
Я посмотрела на голого мужчину, который положил голову мне на колени. Нет, сейчас я сама живу в стеклянном доме, а никто так хорошо не умеет бросать камни, как демоны. Они знают, в какую точку бить, чтобы вся эта чертова конструкция разлетелась с оглушительным звоном. Очень мне не хотелось проверять, насколько именно далеко отпала я от благодати.
Глава 38
Черри вошла в комнату в джинсовых шортах и коротеньком белом топе. Ее небольшие груди упирались в ткань. Меня природа слишком щедро наделила, я даже и думать не могу ходить без лифчика, но все равно, хоть грудь у нее и маленькая, в таком топе лифчик нужен. Да, я ханжа.
Желтые волосы Черри еще не высохли. Она вошла мягкой походкой, на своих длинных ногах, одновременно развратно-расслабленная и неестественно грациозная.
Мне достаточно было только посмотреть, как она входит, чтобы снять голову Натэниела со своих колен. Только силой воли я смогла от него не отодвинуться. Мы ничего плохого не делали, и все равно мне было неловко.
— Иди теперь ты, — сказала Черри. — Я посижу с Натэниелом.
— А Зейн уже вышел?
В холле послышалось движение, и появился Зейн. Он тоже был одет в джинсовые шорты и ничего больше. Только на бледной узкой груди блестело это вечное кольцо в соске.
— Ты никогда эту штуку не снимаешь? — спросила я.
Он улыбнулся:
— Если я сниму кольцо, дырка зарастет и снова придется ее прокалывать. Может, я и второй сосок проколю, но не хочу повторно прокалывать первый.
— Я думала, ты любишь боль.
Он пожал плечами:
— В определенных ситуациях, с голыми женщинами. — Он чуть дернул кольцо, натягивая кожу. — А когда прокалывали, было чертовски больно.
Я внимательно осмотрела его худощавую, даже слишком тощую грудь, особенно вблизи правой руки.
Там, где плечо соединяется с грудью, виднелось темное пятно, но ничего больше.
— Это все, что осталось от пулевой раны? — спросила я.
Он кивнул и сел в изножье кровати, потом влез и лег рядом с Натэниелом и слишком близко ко мне.
— Можешь потрогать эту рану, если хочешь.
— Нет, спасибо, — скривились я и стала на четвереньках слезать с кровати, аккуратно положив голову Натэниела на постель. И остановилась. Марианна говорила, что Райна питается от моего смущения, что если я не буду так стесняться мелочей, Райна потеряет часть своей власти надо мной. Интересно, это правда?
К Зейну меня не тянуло, прошлой ночью это была целиком Райна. Ее тянуло ко всему, что дышит, и кое-чему из того, что не дышит, — тоже. Я стиснула зубы и протянула руку к Зейну.
Он сразу застыл, лицо его стало очень серьезным, будто он понял, чего мне стоило протянуть к нему руку. Я коснулась раны. Кожа была гладкой, блестящей, как на шраме, только мягче и эластичнее. Я стала ощупывать рубец, исследовать его. Он был какой-то пластмассовый и в то же время мягкий, как кожа младенца.
— Смотри-ка... прохладно.
Зейн осклабился и чем-то напомнил мне Джейсона. От этого воспоминания мышцы плеч у меня отпустило — я даже не заметила, как они напряглись.
Черри подошла сзади и стала массировать ему плечи.
— Никогда не перестаю поражаться, как мы быстро исцеляемся.
Я хотела убрать руку — просто потому, что Черри тоже его сейчас трогала. Мне удалось заставить себя не снимать руку с раны, но я перестала ее исследовать — просто касалась, и это все, чего я смогла от себя добиться.
— Мышцы сводит иногда, когда заживают раны, — пояснила Черри. — Вокруг раны возникают спазмы, будто мускулы не успевают за скоростью заживления.
Я медленно убрала руку и стала смотреть, как Черри массирует плечи Зейна. Натэниел ткнулся носом мне в ногу, завел на меня глаза. Я не отодвинулась, и он это воспринял как позволение положить голову мне на бедро и устроился с довольным вздохом.
Зейн перевернулся на спину по другую сторону от меня, не трогая, но глядя на меня очень внимательными глазами.
Черри осталась сидеть в изножье кровати, тоже глядя мне в лицо. Все они смотрели так, будто я — центр их мира. Я видала, как собаки так глядят на хозяев во время дрессировки или испытания. Для собак это нормально, а в людях это нервирует. Я никогда не заводила собаку, потому что не считала себя достаточно ответственной для этого. А теперь у меня откуда ни возьмись три леопарда-оборотня, и я точно знаю, что недостаточно ответственна для такой обязанности.
Я положила руку на теплые волосы Натэниела. Зейн вытянулся во весь свой шестифутовый рост, потянулся, выгнув спину, как огромный кот. Я засмеялась:
— А мне что делать? Почесать тебе животик? Засмеялись все, даже Натэниел. Я поняла, и это было потрясением, что впервые слышу, как он смеется. Молодо и весело, как школьник. Он лежит голый, со следами когтей на заднице, и смеется, положив голову мне на колени, счастливым смехом.
Мне это было и приятно слышать, и тревожно. Они хотели, чтобы я стала их семьей, их домом. Потому что именно это и есть работа Ульфрика, а Нимир-ра или Нимир-радж, если он мужчина, — эквивалент Ульфрика. Странно, но у них, кажется, не было эквивалента главной волчицы у вервольфов. Сексизм? Или какие-то потусторонние тайны, которых я еще не поняла? Надо будет потом у Ричарда спросить.
— Ребята, мне надо идти мыться.
— Мы можем помочь, — сказал Зейн и лизнул мне руку. Тут же скривился: — Вкус пота я люблю, но гравийная крошка и пыль...
Натэниел тоже приподнял голову и лизнул другую руку. Длинным медленным движением прошелся по ней его язык.
— А мне пыль не мешает, — сказал он тихим низким голосом.
Я слезла с кровати — медленно и спокойно. Меня не затошнило, я не вскрикнула. Очень спокойно и с очень большим облегчением я встала на пол. На кровати вдруг стало как-то слишком людно.
— Спасибо, но меня вполне устроит ванна. На звонки отвечайте только по этому телефону, возле кровати, и дверь не открывайте никому, кроме доктора Патрика.
— Есть, капитан! — ответил Зейн.
Я сунула «файрстар» спереди под джинсы и взяла свой саквояж. В дверях я оглянулась на них троих. Зейн лежал рядом с Натэниелом, приподнявшись на локте, одной рукой касаясь спины Натэниела. Черри свернулась в изножье кровати и водила рукой вверх-вниз по бедру Натэниела. Либо простыня соскользнула, либо Черри сама ее сдвинула. Ничего сексуального на их лицах не было — по крайней мере явного.
С виду это казалось вводной сценой порнофильма, но я твердо знала: когда я выйду, ничего не изменится. Не было в них предвкушения, нетерпения, чтобы я ушла и оставила их одних. Они провожали меня глазами, а друг друга трогали для успокоения, не для секса. Это мне было неловко, а не им.
— Ты прости, что я ушел с Майрой, — сказал вдруг Натэниел.
Я остановилась.
— Ты уже большой мальчик, Натэниел. У тебя было полное право найти себе партнера, ты только плохо выбрал.
Зейн стал поглаживать Натэниела по спине, как гладят собак. Натэниел наклонил голову, спрятав лицо за волной волос.
— Я думал, ты будешь моей госпожой, моей верхушкой. Я долго думал, что ты поняла игру. Что ты велишь мне ни с кем не иметь секса. Я так хорошо себя вел, я даже сам себя не трогал.
Я открыла рот, закрыла рот, снова, открыла, но сказать ни черта не могла.
— Когда ты наконец дала бы мне разрешение заняться с тобой сексом, то пусть это даже была бы примитивная ваниль. Ожидание, напряжение, разжигание — этого было бы достаточно, чтобы даже ваниль пошла бы.
Я наконец обрела голос:
— Я не знаю, что такое ваниль, Натэниел.
— Обычный секс, — сказал Зейн. — Как у всех.
Я покачала головой:
— Как бы там ни было, я с тобой не играю, Натэниел. И никогда этого делать не буду.
Он глянул на меня чуть искоса, будто не хотел показывать лицо.
— Теперь я знаю. В этой поездке я понял, что ты даже не знала про игру, в которую мы играли. Ты меня не дразнишь. Ты просто обо мне не думаешь.
Последние слова прозвучали жалостно, но тут уж я ничего сделать не могла.
— Я все время перед тобой извиняюсь, Натэниел. И в половине случаев даже не знаю, за что.
— Не понимаю, как ты можешь быть Нимир-ра и не быть мне верхушкой, но знаю, что для тебя это две отдельные вещи. А Габриэль их не разделял.
— Что такое верхушка? — спросила я.
И снова ответил Зейн:
— Доминант, принимающий покорность Натэниела. Подчиненный называется подстилкой.
Ага.
— Я не Габриэль.
Натэниел рассмеялся, но не весело.
— Ты не рассердишься, если я тебе скажу, что иногда об этом жалею?
Я заморгала:
— Рассердиться не рассержусь, но ты меня чертовски озадачил, Натэниел. Я знаю, что мне полагается о тебе заботиться, но не знаю, как.
Он был вроде экзотического ручного зверя, полученного в подарок, а инструкции в коробке не оказалось.
Он лег на подушку, повернув голову, чтобы видеть меня.
— Я ушел с Майрой, когда понял, что тебя для меня нет.
— Я для тебя есть, Натэниел, но не в этом смысле.
— Не пора ли тебе сказать, что мы можем остаться друзьями?
Он засмеялся, но горько.
— Тебе не друг нужен, Натэниел, а опекун.
— Я думал, что ты собираешься быть моим опекуном.
Я поглядела на Черри и Зейна:
— А вы что скажете, ребята?
— Натэниел из нас самый... — Черри замялась, подыскивая слова, — сломленный. Габриэль и Райна очень постарались, чтобы мы стали подстилками, только на это нас и натаскивали. Они всегда были верхушками, всегда, но Натэниел...
Она пожала плечами.
Я поняла, что она хочет сказать. Натэниел из них самый слабый, самый нуждающийся в заботе.
Поставив саквояж у стены, я опустилась возле кровати на колени и отвела волосы с лица Натэниела.
— Мы все для тебя есть, Натэниел. Мы — твоя семья, твой народ. Мы будем о тебе заботиться. Я буду.
Его глаза наполнились слезами:
— Но иметь меня ты не будешь.
Я встала, глубоко вздохнув:
— Нет, Натэниел, иметь тебя я не буду.
Покачав головой, я подняла саквояж. Все, больше я за один день ничего не могу сделать. Если Марианна этим уроком будет недовольна, пусть себе идет подальше. Может, секс здесь и не должен был подразумеваться, но при том обращении, которому подвергали леопардов Габриэль и Райна, секс все время вылезал наверх. Мне даже не хотелось думать, какое решение этой проблемы Марианна может предложить.
Желтые волосы Черри еще не высохли. Она вошла мягкой походкой, на своих длинных ногах, одновременно развратно-расслабленная и неестественно грациозная.
Мне достаточно было только посмотреть, как она входит, чтобы снять голову Натэниела со своих колен. Только силой воли я смогла от него не отодвинуться. Мы ничего плохого не делали, и все равно мне было неловко.
— Иди теперь ты, — сказала Черри. — Я посижу с Натэниелом.
— А Зейн уже вышел?
В холле послышалось движение, и появился Зейн. Он тоже был одет в джинсовые шорты и ничего больше. Только на бледной узкой груди блестело это вечное кольцо в соске.
— Ты никогда эту штуку не снимаешь? — спросила я.
Он улыбнулся:
— Если я сниму кольцо, дырка зарастет и снова придется ее прокалывать. Может, я и второй сосок проколю, но не хочу повторно прокалывать первый.
— Я думала, ты любишь боль.
Он пожал плечами:
— В определенных ситуациях, с голыми женщинами. — Он чуть дернул кольцо, натягивая кожу. — А когда прокалывали, было чертовски больно.
Я внимательно осмотрела его худощавую, даже слишком тощую грудь, особенно вблизи правой руки.
Там, где плечо соединяется с грудью, виднелось темное пятно, но ничего больше.
— Это все, что осталось от пулевой раны? — спросила я.
Он кивнул и сел в изножье кровати, потом влез и лег рядом с Натэниелом и слишком близко ко мне.
— Можешь потрогать эту рану, если хочешь.
— Нет, спасибо, — скривились я и стала на четвереньках слезать с кровати, аккуратно положив голову Натэниела на постель. И остановилась. Марианна говорила, что Райна питается от моего смущения, что если я не буду так стесняться мелочей, Райна потеряет часть своей власти надо мной. Интересно, это правда?
К Зейну меня не тянуло, прошлой ночью это была целиком Райна. Ее тянуло ко всему, что дышит, и кое-чему из того, что не дышит, — тоже. Я стиснула зубы и протянула руку к Зейну.
Он сразу застыл, лицо его стало очень серьезным, будто он понял, чего мне стоило протянуть к нему руку. Я коснулась раны. Кожа была гладкой, блестящей, как на шраме, только мягче и эластичнее. Я стала ощупывать рубец, исследовать его. Он был какой-то пластмассовый и в то же время мягкий, как кожа младенца.
— Смотри-ка... прохладно.
Зейн осклабился и чем-то напомнил мне Джейсона. От этого воспоминания мышцы плеч у меня отпустило — я даже не заметила, как они напряглись.
Черри подошла сзади и стала массировать ему плечи.
— Никогда не перестаю поражаться, как мы быстро исцеляемся.
Я хотела убрать руку — просто потому, что Черри тоже его сейчас трогала. Мне удалось заставить себя не снимать руку с раны, но я перестала ее исследовать — просто касалась, и это все, чего я смогла от себя добиться.
— Мышцы сводит иногда, когда заживают раны, — пояснила Черри. — Вокруг раны возникают спазмы, будто мускулы не успевают за скоростью заживления.
Я медленно убрала руку и стала смотреть, как Черри массирует плечи Зейна. Натэниел ткнулся носом мне в ногу, завел на меня глаза. Я не отодвинулась, и он это воспринял как позволение положить голову мне на бедро и устроился с довольным вздохом.
Зейн перевернулся на спину по другую сторону от меня, не трогая, но глядя на меня очень внимательными глазами.
Черри осталась сидеть в изножье кровати, тоже глядя мне в лицо. Все они смотрели так, будто я — центр их мира. Я видала, как собаки так глядят на хозяев во время дрессировки или испытания. Для собак это нормально, а в людях это нервирует. Я никогда не заводила собаку, потому что не считала себя достаточно ответственной для этого. А теперь у меня откуда ни возьмись три леопарда-оборотня, и я точно знаю, что недостаточно ответственна для такой обязанности.
Я положила руку на теплые волосы Натэниела. Зейн вытянулся во весь свой шестифутовый рост, потянулся, выгнув спину, как огромный кот. Я засмеялась:
— А мне что делать? Почесать тебе животик? Засмеялись все, даже Натэниел. Я поняла, и это было потрясением, что впервые слышу, как он смеется. Молодо и весело, как школьник. Он лежит голый, со следами когтей на заднице, и смеется, положив голову мне на колени, счастливым смехом.
Мне это было и приятно слышать, и тревожно. Они хотели, чтобы я стала их семьей, их домом. Потому что именно это и есть работа Ульфрика, а Нимир-ра или Нимир-радж, если он мужчина, — эквивалент Ульфрика. Странно, но у них, кажется, не было эквивалента главной волчицы у вервольфов. Сексизм? Или какие-то потусторонние тайны, которых я еще не поняла? Надо будет потом у Ричарда спросить.
— Ребята, мне надо идти мыться.
— Мы можем помочь, — сказал Зейн и лизнул мне руку. Тут же скривился: — Вкус пота я люблю, но гравийная крошка и пыль...
Натэниел тоже приподнял голову и лизнул другую руку. Длинным медленным движением прошелся по ней его язык.
— А мне пыль не мешает, — сказал он тихим низким голосом.
Я слезла с кровати — медленно и спокойно. Меня не затошнило, я не вскрикнула. Очень спокойно и с очень большим облегчением я встала на пол. На кровати вдруг стало как-то слишком людно.
— Спасибо, но меня вполне устроит ванна. На звонки отвечайте только по этому телефону, возле кровати, и дверь не открывайте никому, кроме доктора Патрика.
— Есть, капитан! — ответил Зейн.
Я сунула «файрстар» спереди под джинсы и взяла свой саквояж. В дверях я оглянулась на них троих. Зейн лежал рядом с Натэниелом, приподнявшись на локте, одной рукой касаясь спины Натэниела. Черри свернулась в изножье кровати и водила рукой вверх-вниз по бедру Натэниела. Либо простыня соскользнула, либо Черри сама ее сдвинула. Ничего сексуального на их лицах не было — по крайней мере явного.
С виду это казалось вводной сценой порнофильма, но я твердо знала: когда я выйду, ничего не изменится. Не было в них предвкушения, нетерпения, чтобы я ушла и оставила их одних. Они провожали меня глазами, а друг друга трогали для успокоения, не для секса. Это мне было неловко, а не им.
— Ты прости, что я ушел с Майрой, — сказал вдруг Натэниел.
Я остановилась.
— Ты уже большой мальчик, Натэниел. У тебя было полное право найти себе партнера, ты только плохо выбрал.
Зейн стал поглаживать Натэниела по спине, как гладят собак. Натэниел наклонил голову, спрятав лицо за волной волос.
— Я думал, ты будешь моей госпожой, моей верхушкой. Я долго думал, что ты поняла игру. Что ты велишь мне ни с кем не иметь секса. Я так хорошо себя вел, я даже сам себя не трогал.
Я открыла рот, закрыла рот, снова, открыла, но сказать ни черта не могла.
— Когда ты наконец дала бы мне разрешение заняться с тобой сексом, то пусть это даже была бы примитивная ваниль. Ожидание, напряжение, разжигание — этого было бы достаточно, чтобы даже ваниль пошла бы.
Я наконец обрела голос:
— Я не знаю, что такое ваниль, Натэниел.
— Обычный секс, — сказал Зейн. — Как у всех.
Я покачала головой:
— Как бы там ни было, я с тобой не играю, Натэниел. И никогда этого делать не буду.
Он глянул на меня чуть искоса, будто не хотел показывать лицо.
— Теперь я знаю. В этой поездке я понял, что ты даже не знала про игру, в которую мы играли. Ты меня не дразнишь. Ты просто обо мне не думаешь.
Последние слова прозвучали жалостно, но тут уж я ничего сделать не могла.
— Я все время перед тобой извиняюсь, Натэниел. И в половине случаев даже не знаю, за что.
— Не понимаю, как ты можешь быть Нимир-ра и не быть мне верхушкой, но знаю, что для тебя это две отдельные вещи. А Габриэль их не разделял.
— Что такое верхушка? — спросила я.
И снова ответил Зейн:
— Доминант, принимающий покорность Натэниела. Подчиненный называется подстилкой.
Ага.
— Я не Габриэль.
Натэниел рассмеялся, но не весело.
— Ты не рассердишься, если я тебе скажу, что иногда об этом жалею?
Я заморгала:
— Рассердиться не рассержусь, но ты меня чертовски озадачил, Натэниел. Я знаю, что мне полагается о тебе заботиться, но не знаю, как.
Он был вроде экзотического ручного зверя, полученного в подарок, а инструкции в коробке не оказалось.
Он лег на подушку, повернув голову, чтобы видеть меня.
— Я ушел с Майрой, когда понял, что тебя для меня нет.
— Я для тебя есть, Натэниел, но не в этом смысле.
— Не пора ли тебе сказать, что мы можем остаться друзьями?
Он засмеялся, но горько.
— Тебе не друг нужен, Натэниел, а опекун.
— Я думал, что ты собираешься быть моим опекуном.
Я поглядела на Черри и Зейна:
— А вы что скажете, ребята?
— Натэниел из нас самый... — Черри замялась, подыскивая слова, — сломленный. Габриэль и Райна очень постарались, чтобы мы стали подстилками, только на это нас и натаскивали. Они всегда были верхушками, всегда, но Натэниел...
Она пожала плечами.
Я поняла, что она хочет сказать. Натэниел из них самый слабый, самый нуждающийся в заботе.
Поставив саквояж у стены, я опустилась возле кровати на колени и отвела волосы с лица Натэниела.
— Мы все для тебя есть, Натэниел. Мы — твоя семья, твой народ. Мы будем о тебе заботиться. Я буду.
Его глаза наполнились слезами:
— Но иметь меня ты не будешь.
Я встала, глубоко вздохнув:
— Нет, Натэниел, иметь тебя я не буду.
Покачав головой, я подняла саквояж. Все, больше я за один день ничего не могу сделать. Если Марианна этим уроком будет недовольна, пусть себе идет подальше. Может, секс здесь и не должен был подразумеваться, но при том обращении, которому подвергали леопардов Габриэль и Райна, секс все время вылезал наверх. Мне даже не хотелось думать, какое решение этой проблемы Марианна может предложить.
Глава 39
Горячая вода кончилась раньше, чем наполнилась ванна, но мне было все равно. В тесной ванной комнате было и без того жарко, и мысль о горячей ванне не привлекала. Единственное окно было высоко под потолком, и если мыться осторожно, я в нем мелькать не буду. Поэтому я оставила окно открытым, даже шторы не задернула, готовая обрадоваться любому случайному ветерку, и погрузилась в теплую воду без единого пузырька пены. Был только кусок мыла и недогоревшая свечка возле крана. «Файрстар» я положила на уголок ванны, где была моя голова. Попыталась пристроить браунинг, но из-за слишком больших размеров он все норовил соскользнуть в воду.
Я совсем погрузилась в воду и полоскала волосы, когда дверь с треском распахнулась. Я вынырнула, отплевываясь, нашаривая пистолет, и наставила его раньше, чем сумела увидеть, кто там ворвался. Если бы даже я видела, то все равно в этом не было смысла.
В дверях стояла женщина. Маленькая, почти с меня ростом, она тем не менее, казалось, заполнила собой все помещение. Волосы у нее были длинные, каштановые. Челку она не подстригала, и волосы, утончаясь, рассыпались по ее лицу вуалью ниже носа. У них был еле заметный синий оттенок. Одета была женщина в джинсовую безрукавку, и голая мускулистая рука с татуировкой держала дверь, которая рвалась обратно, ударившись о стену. В другой ситуации я бы не приняла эту женщину всерьез, если бы не клубы силы, которые исходили от нее. Выглядела она так, будто шла в какой-то панк-байкерский бар и заблудилась. А ощущалась она как ветер из пасти адовой, горячий и враждебный.
Слишком много силы для столь тесной ванной комнаты. Такое было чувство, что вода в ванне закипела. Пистолет я держала ровно, наставив ей в грудь. Наверное, только это задержало ее в дверях. А на лице ее читалась чистейшая ярость.
У меня вода с волос капала на лицо, лезла в глаза. Я заморгала, подавляя желание протереть ресницы руками.
— Один шаг, еще один, и я спущу курок.
За спиной женщины в дверях вырос Роланд. Мне только этого не хватало. Он был все такой же высокий и загорелый, с теми же короткими курчавыми волосами. Карие глаза обежали помещение и остановились на мне, а я скорчилась в ванне, голая. Пистолет я направляла на женщину, но было искушение.
Он тронул женщину за плечо и сказал своим раскатистым низким голосом:
— Поверь мне, Роксана, она тебя убьет.
Эти слова отбили у меня желание в него стрелять. В ванную заглянул еще один мужчина, выше Роланда, футов шесть. Даже взгляда мельком было достаточно, чтобы увидеть: индеец с длинными черными волосами. Тут же он убрал голову и отвел глаза — джентльмен, оказывается. И сказал:
— Роксана, это недопустимо.
Она стряхнула с себя руки Роланда и шагнула в комнату.
Я выстрелила на дюйм мимо ее головы. Звук был оглушительный. Пуля отколола щепку от двери и ушла в стену. Это был безопасный глейзеровский патрон, так что стенка остановила пулю. Я не боялась пробить стену насквозь.
Уши заложило от грохота. Если бы кто-нибудь сейчас заговорил, его бы никто не услышал. Я глаз не сводила с Роксаны. Она застыла неподвижно, а ствол моего пистолета смотрел точно в середину ее хорошенького личика. Надо было приглядеться как следует, чтобы заметить, что при всех этих татуировках, растрепанных волосах, ликантропской силе она была хорошенькой. Традиционное милое лицо среднеамериканской девушки. Может, потому и татуировки и грива. Если природа не дает тебе оригинального вида, начинаешь ее обманывать.
— Давай, Роксана, отойди, — сказал Роланд.
Она стояла на месте. Сила ее дышала на меня теплым густым облаком, почти удушающим. Никогда не видела оборотня с такой большой неукрощенной силой. Или не видела такого, который не пытался бы ее скрыть, чтобы сойти за человека. Роксана не вибрировала силой — она была сама этой силой. И секунду назад я была готова эту силу загасить.
— Ты действительно меня могла бы убить, — сказала она.
— Не моргнув глазом, — подтвердила я.
Мне уже надоело сидеть в ванне, скорчившись. В такой позе трудно быть крутой. И нагота, сами понимаете, тоже не помогает.
— И почему ты меня не убила прямо сейчас?
— Ты — лупа стаи Верна. Тебя убить, начнется такая свистопляска... Но я могу это сделать, Роксана. Сейчас выйди, закрой дверь и дай мне одеться. Если ты все еще хочешь говорить — отлично. Но никогда, никогда больше не кати на меня такую бочку.
— Без этого пистолетика у тебя бы поубавилось наглости.
— Ага. Потрясающий усилитель наглости. А теперь вали отсюда или я тебя застрелю.
Вдруг в дверях появилась Марианна.
— Роксана, пойдем выпьем по чашечке чаю и дадим Аните одеться.
Не знаю, что уж там сделала Марианна, но даже я несколько успокоилась. Она будто излучала спокойствие и мир.
Роксана дала Роланду и Марианне себя вывести, но на пороге обернулась и ткнула в меня пальцем:
— Ты оскорбила моего Ульфрика, и ты за это заплатишь, с пистолетом или без него.
— Отлично, — ответила я.
Дверь за ними закрылась. Замок валялся в куче щепок. Черри произнесла снаружи:
— Я тут постою, пока ты выйдешь. Смогу тебя предупредить, если еще плохие парни явятся.
Плохие парни. А Роксана плохой парень — или просто психичка? Скорее последнее.
Я совсем погрузилась в воду и полоскала волосы, когда дверь с треском распахнулась. Я вынырнула, отплевываясь, нашаривая пистолет, и наставила его раньше, чем сумела увидеть, кто там ворвался. Если бы даже я видела, то все равно в этом не было смысла.
В дверях стояла женщина. Маленькая, почти с меня ростом, она тем не менее, казалось, заполнила собой все помещение. Волосы у нее были длинные, каштановые. Челку она не подстригала, и волосы, утончаясь, рассыпались по ее лицу вуалью ниже носа. У них был еле заметный синий оттенок. Одета была женщина в джинсовую безрукавку, и голая мускулистая рука с татуировкой держала дверь, которая рвалась обратно, ударившись о стену. В другой ситуации я бы не приняла эту женщину всерьез, если бы не клубы силы, которые исходили от нее. Выглядела она так, будто шла в какой-то панк-байкерский бар и заблудилась. А ощущалась она как ветер из пасти адовой, горячий и враждебный.
Слишком много силы для столь тесной ванной комнаты. Такое было чувство, что вода в ванне закипела. Пистолет я держала ровно, наставив ей в грудь. Наверное, только это задержало ее в дверях. А на лице ее читалась чистейшая ярость.
У меня вода с волос капала на лицо, лезла в глаза. Я заморгала, подавляя желание протереть ресницы руками.
— Один шаг, еще один, и я спущу курок.
За спиной женщины в дверях вырос Роланд. Мне только этого не хватало. Он был все такой же высокий и загорелый, с теми же короткими курчавыми волосами. Карие глаза обежали помещение и остановились на мне, а я скорчилась в ванне, голая. Пистолет я направляла на женщину, но было искушение.
Он тронул женщину за плечо и сказал своим раскатистым низким голосом:
— Поверь мне, Роксана, она тебя убьет.
Эти слова отбили у меня желание в него стрелять. В ванную заглянул еще один мужчина, выше Роланда, футов шесть. Даже взгляда мельком было достаточно, чтобы увидеть: индеец с длинными черными волосами. Тут же он убрал голову и отвел глаза — джентльмен, оказывается. И сказал:
— Роксана, это недопустимо.
Она стряхнула с себя руки Роланда и шагнула в комнату.
Я выстрелила на дюйм мимо ее головы. Звук был оглушительный. Пуля отколола щепку от двери и ушла в стену. Это был безопасный глейзеровский патрон, так что стенка остановила пулю. Я не боялась пробить стену насквозь.
Уши заложило от грохота. Если бы кто-нибудь сейчас заговорил, его бы никто не услышал. Я глаз не сводила с Роксаны. Она застыла неподвижно, а ствол моего пистолета смотрел точно в середину ее хорошенького личика. Надо было приглядеться как следует, чтобы заметить, что при всех этих татуировках, растрепанных волосах, ликантропской силе она была хорошенькой. Традиционное милое лицо среднеамериканской девушки. Может, потому и татуировки и грива. Если природа не дает тебе оригинального вида, начинаешь ее обманывать.
— Давай, Роксана, отойди, — сказал Роланд.
Она стояла на месте. Сила ее дышала на меня теплым густым облаком, почти удушающим. Никогда не видела оборотня с такой большой неукрощенной силой. Или не видела такого, который не пытался бы ее скрыть, чтобы сойти за человека. Роксана не вибрировала силой — она была сама этой силой. И секунду назад я была готова эту силу загасить.
— Ты действительно меня могла бы убить, — сказала она.
— Не моргнув глазом, — подтвердила я.
Мне уже надоело сидеть в ванне, скорчившись. В такой позе трудно быть крутой. И нагота, сами понимаете, тоже не помогает.
— И почему ты меня не убила прямо сейчас?
— Ты — лупа стаи Верна. Тебя убить, начнется такая свистопляска... Но я могу это сделать, Роксана. Сейчас выйди, закрой дверь и дай мне одеться. Если ты все еще хочешь говорить — отлично. Но никогда, никогда больше не кати на меня такую бочку.
— Без этого пистолетика у тебя бы поубавилось наглости.
— Ага. Потрясающий усилитель наглости. А теперь вали отсюда или я тебя застрелю.
Вдруг в дверях появилась Марианна.
— Роксана, пойдем выпьем по чашечке чаю и дадим Аните одеться.
Не знаю, что уж там сделала Марианна, но даже я несколько успокоилась. Она будто излучала спокойствие и мир.
Роксана дала Роланду и Марианне себя вывести, но на пороге обернулась и ткнула в меня пальцем:
— Ты оскорбила моего Ульфрика, и ты за это заплатишь, с пистолетом или без него.
— Отлично, — ответила я.
Дверь за ними закрылась. Замок валялся в куче щепок. Черри произнесла снаружи:
— Я тут постою, пока ты выйдешь. Смогу тебя предупредить, если еще плохие парни явятся.
Плохие парни. А Роксана плохой парень — или просто психичка? Скорее последнее.
Глава 40
Оделась я в рекордное время. Черные джинсовые шорты, красный вязаный топ с короткими рукавами, белые беговые носки, черные кроссовки. В обычной ситуации я бы не стала надевать дома наплечную кобуру, но сейчас я продела в нее пояс и надела сверху. Черная кобура резко выделялась на фоне красного топа. «Файрстар» я засунула в кобуру спереди шорт, в которой он обычно и находился. Но наспинные ножны я надевать не стала — кожа их уже очень сильно пропахла потом. Пусть сначала хотя бы высохнет, чтобы можно было их носить.
Намазав волосы гелем, я оставила их в покое — как-нибудь высохнут. Интуиция мне подсказывала, что Роксана не из терпеливых, и если я начну накладывать косметику или сушить волосы феном, она может прийти меня искать. Вообще-то я со всем этим мало вожусь и, честно говоря, подумала об этом только потому, что Ричард должен был прийти с доктором Кэрри Онслоу, и я не была в себе уверена. Да, я. Не была в себе уверена. Печально.
Намазав волосы гелем, я оставила их в покое — как-нибудь высохнут. Интуиция мне подсказывала, что Роксана не из терпеливых, и если я начну накладывать косметику или сушить волосы феном, она может прийти меня искать. Вообще-то я со всем этим мало вожусь и, честно говоря, подумала об этом только потому, что Ричард должен был прийти с доктором Кэрри Онслоу, и я не была в себе уверена. Да, я. Не была в себе уверена. Печально.