Гамильтон Лорел. Голубая луна

   — Жаль, я пропустил самое веселое, — сказал Джемиль и осторожно дотронулся до моей распухшей губы. Я не смогла не дернуться от боли. — Удивляюсь, что ты дала кому-то поставить себе фонарь.
   — Она это нарочно сделала, — пояснил Шанг-Да.
   Джемиль посмотрел на него вопросительно.
   — Анита притворилась, что потеряла сознание, — пояснил Джейсон. — И вид у нее был действительно жалостный.
   Я пожала плечами:
   — Никому я не позволяла специально бить ботинком по моей роже. Но уж если меня свалили, я стала показывать, как мне больно. Таким образом мы сами могли бы выдвинуть обвинения в нападении.
   — Я не знал, что ты так хорошо умеешь врать, — заметил Джемиль.
   — Век живи — век учись, — ответила я. — А где Ричард? Мне нужно с ним поговорить.
   Джемиль оглянулся на один из коттеджей, потом снова на меня. На его лице было выражение, которого я не могла понять.
   — Моется, переодевается. Он два дня провел в одной и той же одежде.
   Я вгляделась в это тщательно сделанное лицо, пытаясь понять, чего он мне не говорит.
   — Джемиль, в чем дело?
   — Ни в чем.
   — Джемиль, не зли меня. Мне надо говорить с Ричардом — и прямо сейчас.
   — Он в душе.
   Я мотнула головой, и она от этого заболела.
   — Ладно, хрен с ним. В каком он домике?
   Джемиль покачал головой:
   — Дай ему пять минут.
   — Больше, — невыразительным голосом произнес Шанг-Да.
   — Да в чем дело? — Я начала раздражаться.
   Дверь домика за спиной Джемиля открылась, и в проеме появилась женщина. Ричард держал ее за руки и вроде бы старался выставить из дому — ласково, но твердо.
   Женщина обернулась и увидела меня. Волосы у нее были светло-каштановые, а прическа такая, будто сделана без каких-либо усилий, хотя чтобы уложить ее, требуются часы. Она отодвинулась от Ричарда и пошла, крадучись, к нам. Нет, ко мне. Темные глаза смотрели только на меня.
   — Люси, не надо, — предостерег ее Ричард.
   — Я просто хочу ее обнюхать, — ответила Люси.
   Так могла бы ответить собака, если бы умела говорить. Обнюхать, не посмотреть. Мы, приматы, склонны забывать, что для прочих млекопитающих обоняние важнее зрения.
   Пока Люси шла ко мне, мы могли с ней изучить друг друга. Она была лишь чуть повыше меня, примерно пять футов шесть дюймов. На ходу подчеркнуто покачивалась, развеваясь, короткая фиолетовая юбка, показывая чулки и подвязки. В черных туфлях на каблуках Люси шла грациозно, почти на носочках. Из-под расстегнутой светло-лиловой блузки виднелся черный лифчик, подчеркивающий, как он подходит к остальному белью. И либо это был лифчик с поддержкой, либо сама девушка была крепко сбита. Она столько нанесла себе косметики, сколько я когда-либо на себя намазывала, но она наложила ее умело, и кожа выглядела отличной и гладкой. Темная помада на губах смазана.
   Я глянула на Ричарда, оставшегося позади. Он надел синие джинсы — и больше ничего. На обнаженной груди повисли капельки воды, густые волосы прилипли к лицу и плечам мокрыми прядями. На губах у него была размазана темная помада, как фиолетовый синяк.
   Мы смотрели друг на друга, и вряд ли кто-нибудь из нас знал, что тут сказать.
   А эта женщина знала.
   — Значит, ты и есть человеческая сука Ричарда.
   Прозвучало это настолько враждебно, что я не могла не улыбнуться.
   Это ей не понравилось. Она подступила так близко, что мне пришлось отодвинуться, чтобы край ее юбки не задевал меня по ногам. Кто она такая — у меня сомнений не было. Сила ее танцевала по моей коже, как волна муравьев. Она была сильна.
   Я покачала головой:
   — Послушай, перед тем как мы займемся какой-нибудь разборкой с вервольфовской фигней или того хуже, личной фигней, мне надо поговорить с Ричардом насчет его тюряги и зачем местные копы взяли на себя труд его туда законопатить.
   Она моргнула.
   — Мое имя — Люси Уинстон. Запомни.
   С расстояния в несколько дюймов я глядела в ее светло-карие глаза. Настолько близко, что видела, как они слегка неровно подведены. В тюрьме Ричард вспоминал Люси. Он же не мог встречаться с ними обеими?
   — Ричард говорил мне о тебе, Люси.
   Она снова моргнула, но на этот раз — в недоумении. И оглянулась на Ричарда.
   — Ты говорил ей обо мне?
   Ричард кивнул.
   Она подалась назад и, казалось, готова была разрыдаться.
   — Тогда почему...
   Я переводила взгляд с него на нее и обратно. Хотелось мне спросить «почему — что?». Но я не спросила. Люси мне не нравилась, и это меня радовало. А если она разревется, то испортит мне удовольствие.
   Я подняла руки, будто сдаваясь, и обошла ее. Я направилась к Ричарду, потому что нам надо было поговорить, но вид Люси в чулках и подвязках сделал это занятие куда менее приятным.
   Что он делает — не мое дело абсолютно. Я сплю с Жан-Клодом. И уж не мне кидать в него камнями. Так почему я так стараюсь не дать себе разозлиться? Наверное, лучше не искать ответа на этот вопрос.
   Ричард отступил от дверей, пропуская меня, и закрыл за мной дверь, прислонившись к ней спиной. Вдруг мы оказались одни, одни по-настоящему, и я не знала, что мне сказать.
   Он стоял, опираясь спиной на дверь, держа руки позади себя. На голой коже торса блестели капельки воды. У него всегда была красивая грудь, но, наверное, он регулярно поднимал тяжести с тех пор, как я последний раз видела его без рубашки. У него был агрессивно-мужской торс, но чуть-чуть не хватало того избытка мышц, который так стараются обрести бодибилдеры. Он стоял спиной к двери, мышцы живота слегка выдавались. Когда-то я могла бы помочь ему вытереться. Волосы его начали высыхать густой волной. Если он их не причешет, ему придется их намочить и начать сначала.
   — Люси вытащила тебя из душа без полотенца? — спросила я и тут же пожалела. Подняв руку, я добавила: — Извини, это не мое дело. Я не имею права тебе язвить.
   Он улыбнулся почти печально:
   — Кажется, всего второй раз я слышу от тебя, что ты была не права.
   — Ну, со мной такое случается постоянно. Я просто не люблю признавать этого вслух.
   Он снова улыбнулся. Блеск превосходных зубов на загорелом лице. Это другие считали, что у Ричарда на лице загар. Я видела всего его целиком и знаю, что у него такой цвет кожи. Он был представителем белой расы, истый среднеамериканец, по сравнению с его семьей Уолтоны показались бы бирюками, но несколько поколений назад был там кто-то не до мозга костей белый.
   Ричард оттолкнулся от двери, подошел ко мне, босиком. Я, более чем позволяла вежливость, засмотрелась на полоску волос в нижней части его живота.
   Отвернувшись, я спросила:
   — Зачем им надо было сажать тебя в тюрьму?
   Дело, думай только о деле.
   — Не знаю. Можно мне взять полотенце и вытереться, пока мы будем разговаривать?
   — Ты у себя дома. Не стесняйся. Он исчез в ванной. Мне была предоставлена возможность оглядеться. Домик точно такой же, как у меня, только он желтый и более обжитой. Шерстяное одеяло валялось на полу солнечной грудой. Белые простыни были измяты. У Ричарда был пунктик насчет убирания постели. А Люси не произвела на меня впечатления особо аккуратной девушки. И наверняка это она измяла постель. Правда, на краю выделялось мокрое пятно, так что ей, быть может, помогли.
   Я провела по постели рукой. Даже подушка была влажной, будто на ней лежали густые мокрые волосы. У меня стянуло горло, и если бы я не знала себя лучше, я бы сказала, что на глаза навернулись слезы. Нет, этого быть не могло. Ведь я сама бросила Ричарда, так зачем мне плакать?
   Над кроватью опять же висела репродукция с картины Ван Гога, на сей раз с «Подсолнухов». Интересно, в каждом домике висит Ван Гог под цвет интерьера? Если я стану думать о меблировке, то, возможно, отвлекусь от мысли, как Люси поднимала глаза к сливающимся подсолнухам, пока Ричард...
   Я отогнала видение. Не стоило мне сюда вообще ехать. Я что, думала, Ричард будет хранить чистоту, пока я путаюсь с Жан-Клодом? Посторонится и будет ждать? Наверное, да. Глупо, но правда.
   Дверь ванной была закрыта, и оттуда доносился шум воды. Он снова принимает душ? Или просто мочит волосы? Может быть. А может, отмывается. Секс — вещь куда более неопрятная, чем показывают в кино. По-настоящему грязная. И чем лучше, тем грязнее.
   За три месяца с Жан-Клодом я стала экспертом по сексу. Это даже забавно. До Жан-Клода я была целомудренной. Не девственной — об этом позаботился мой жених в колледже. Я метнулась в его объятия с тем доверием, на которое способна лишь первая любовь. Один из последних моих наивных поступков.
   Мы с Ричардом были помолвлены — недолго. Но сексом никогда не занимались. Оба мы после первого опыта в колледже хранили целомудрие.
   Каждый из нас сделал такой личный выбор, оказавшийся общим. Может быть, если бы мы уступили вожделению, не было бы между нами такого жара. Впрочем, в последнее время мы уже только ссорились.
   Ричард был слишком мягкосердечен, слишком нежен, слишком... белоручка, чтобы править стаей волков. Дважды ему представлялась возможность убить прежнего Ульфрика стаи, Маркуса, и дважды Ричард отказывался убивать. Нет смерти — и нового Ульфрика тоже нет. А когда он на третий раз это сделал, я его бросила. Правда, нечестно? Конечно, я уговаривала его убить Маркуса, а не съесть его. Но что значит небольшой каннибализм между друзьями?
   А вода в ванной все еще шумела. Если бы я не боялась, что он откроет мне весь в каплях воды, прикрываясь полотенцем, я бы постучала и попросила поторопиться. Но на сегодня мне уже хватало видов мистера Зеемана. Более чем хватало.
   Над столом были приколоты фотографии. Я подошла посмотреть. Когда-то я слушала семестровый курс «Приматы Северной Америки». Мы называли его троллеведением. Малый тролль гор Смоки — один из наименьших североамериканских троллей. В среднем у них рост от трех с половиной до пяти футов. В основном они вегетарианцы, но иногда разнообразят свою диету падалью и насекомыми. Подходя к фотографиям, я быстро перебрала все, что знала об этих троллях. Покрыты черным мехом с ног до головы. Когда прячутся среди деревьев, то похожи на высоких шимпанзе или тощих горилл, но на фотографиях они были запечатлены в движении. Настоящие двуногие. Единственный прямо-ходящий примат, помимо человека.
   Взятые крупным планом лица поражали. Они были более волосатые, чем у крупных обезьян, и больше похожи на человеческие. Известны два случая в начале девятисотых годов, когда цирки возили с собой троллей, выдавая их за диких людей. Тогда они встречались достаточно редко, чтобы считаться диковинкой.
   В 1910 году произошли два события, которые спасли троллей от окончательного уничтожения. Первое: появилась статья, где утверждалось, что тролли пользуются орудиями и хоронят мертвых с цветами и их личным имуществом. Исследователь тщательно избегал выходить за рамки основных находок, но газеты смотрели на дело шире. Они объявили, что тролли верят в загробную жизнь, верят в Бога.
   Евангелический пастор по имени Саймон Баркли почувствовал, что Господь его призывает. Он поймал тролля и попытался обратить его в христианство. Книга о его работе с Питером (это был тролль) стала бестселлером. Тролли вдруг превратились в знаменитостей.
   У одного преподавателя биологии в нашем колледже над столом висела черно-белая фотография тролля Питера. Питер стоял с опущенной головой и сцепленными руками. Он даже был одет, хотя пастор Баркли всегда огорчался, что без надзора Питер немедленно избавлялся от одежды.
   Не знаю, насколько хорошо жилось Питеру у Баркли, но он спас свой вид от вымирания. Он был североамериканским пещерным троллем — единственный вид, который меньше малых троллей Смоки. Баркли был движим Духом Божиим, но глупцом он не был. В те времена еще существовал большой тролль гор Смоки, ростом от восьми до двенадцати футов и хищный. Их Баркли не пытался спасать. Очень было бы огорчительно, если бы тролль, вместо того чтобы молиться с Баркли, просто съел его.
   Тролли стали первыми охраняемыми видами в Америке. Большой тролль Смоки охраняемым не был. Его истребили охотники, но до того он вырывал с корнем деревья, забивал до смерти туристов и лакомился мозгом из их костей. Такими действиями трудно заработать хорошую прессу.
   Было еще общество любителей троллей под названием «Друзья Питера». Хотя закон запрещал убийство троллей — любых троллей и по любым причинам, это все еще случалось. Троллей преследовали охотники. Хотя не понимаю, как они могли стрелять, глядя в эти слишком человеческие лица. Ради трофея?
   Пахнуло теплым воздухом — Ричард вышел из ванной. Он был по-прежнему в джинсах, но на голове у него было полотенце, а в руке — фен. Он снова намочил волосы, и, кажется, для этого ему пришлось полностью залезть под душ. Гуманно с его стороны, что он хотя бы высушил грудь и руки. Эти руки казались невероятно сильными. Я знала, что он мог бы расшвырять слонов, даже если бы не имел такого мускулистого вида, но мышцы об этом напоминали. Просто физическое было удовольствие на него глядеть. Но при этом я не могла не думать, зачем он стал тратить время на свое тело. Ричард не был любителем подобных занятий.
   Я показала на фотографии:
   — Отлично сделано.
   Это я сказала вполне всерьез. Когда-то я сама мечтала проводить жизнь в поле за подобной работой. Нечто вроде Джейн Гудолл по противоестественной природе. Хотя, честно говоря, больше меня интересовали не приматы. Драконы скорее или озерные чудовища. Такое, что могло бы меня съесть, если представится возможность. Но это было давно, когда мой босс Берт еще не завербовал меня поднимать мертвых и валить вампиров. Иногда в присутствии Ричарда я чувствовала себя очень старой, хотя он старше меня на три года. Он все еще пытался вести нормальную жизнь посреди противоестественной фигни. А я на все, кроме этой самой фигни, давно плюнула. Невозможно делать хорошо и то, и другое. Для меня невозможно.
   — Я бы мог сводить тебя на них посмотреть, если хочешь, — предложил он.
   — Я бы с радостью, если это не помешает троллям.
   — Они давно привыкли к посетителям. Кэрри — то есть доктор Онслоу — пускает туда небольшие группы туристов, разрешает им пофотографировать.
   Он упомянул Кэрри с тем же придыханием, что и Люси. Это та самая, которую он вспоминал в тюрьме?
   — Вам что, настолько не хватает денег? — спросила я.
   Он сел на край кровати и сунул вилку фена в розетку.
   — В таких проектах денег всегда не хватает, но тут дело не в них. Нам нужна хорошая пресса.
   Я наморщила лоб:
   — А зачем вам она?
   — Ты давно газет не читала? — спросил он, снимая с головы полотенце. Темные волосы стали еще темнее от влаги, тяжелее, и из них можно было еще выжать воду.
   — Ты же знаешь, что я их вообще не читаю.
   — Телевизора у тебя тоже не было, но теперь есть.
   Я оперлась ягодицами на край стола, настолько далеко от Ричарда, насколько позволяла комната. Я купила телевизор, чтобы смотреть видеозаписи старых фильмов вместе с ним.
   — Я сейчас и телевизор мало смотрю.
   — Жан-Клод не в восторге от мюзиклов? — спросил Ричард с некоторой резкостью в голосе, в котором в эти последние недели слышались нотки гнева, ревности, боли, жестокости.
   Услышала я это почти с облегчением. Когда он злится, все становится проще.
   — Жан-Клод вообще не зритель. Он скорее делатель.
   — Люси тоже не особенно любит смотреть, — сказал он. Его лицо вытянулось, злость достигла пика, скулы выступили из-под кожи.
   Я засмеялась, и не слишком счастливым смехом.
   — Спасибо, что облегчил мне наш разговор, Ричард.
   Он уставился в пол, мокрые волосы свесились сбоку, и лицо было видно в полный профиль.
   — Анита, я не хочу ссориться. Действительно не хочу.
   — Почти готова поверить.
   Он поднял глаза, и они были темнее, чем обычно.
   — Если бы я хотел ссориться, можно было бы просто оставить здесь Люси. Ты застала бы нас в постели.
   — Ты больше мне не принадлежишь, Ричард. И какого черта меня должно волновать, чем ты занят?
   — В этом-то и вопрос, правда? — Он встал и пошел ко мне.
   — Зачем они тебя подставили? — спросила я. — Зачем им нужно было сажать тебя в тюрьму?
   — Узнаю тебя, Анита. Деловая до невозможности.
   — А ты позволяешь себе отвлекаться, Ричард. Отводишь глаза от мяча.
   Боже мой, спортивная метафора. Наверное, это заразно.
   — Ладно, — сказал он с такой злостью, которая будто резала. — Стая троллей, за которой мы наблюдали, распалась на две. Рождаемость у них настолько низкая, что это бывает не слишком часто. Первый в этом столетии зарегистрированный случай образования новой стаи у североамериканского тролля.
   — Это очень интересный факт, Ричард, но какое он имеет отношение к делу?
   — Помолчи и послушай, — сказал он.
   Я так и сделала. Впервые за всю нашу историю.
   — Вторая группа, поменьше, мигрировала из парка. Чуть больше года они жили в некотором частном владении. Фермер — владелец земли — не возражал. На самом деле ему было даже как-то приятно. Кэрри привела его посмотреть на первого детеныша тролля, рожденного на его земле, и он носил с собой фотографию.
   Я посмотрела на Ричарда:
   — Пока все отлично.
   — Этот фермер, Айвен Грин, умер где-то полгода назад. Его сын оказался не таким большим любителем природы.
   — Ага, — сказала я.
   — Но тролли — очень агрессивный вид. И они не улитки-стрелки и не бархатные жабы. Они большие и заметные звери. Сын пытался продать землю, и мы воспрепятствовали, опираясь на закон.
   — Но сыну это не очень понравилось, — сказала я.
   — Очень не понравилось, — улыбнулся Ричард.
   — И он подал на вас в суд.
   — Вот это нет, — ответил Ричард. — Мы ждали, что он так и поступит. Но когда он не потащил нас в суд, нам надо было понять, что здесь что-то не так.
   — А что он сделал?
   Злость Ричарда сникла за время разговора. Ему всегда приходилось сильно стараться, чтобы злиться долго. А я это умею как никто. Ричард взял с кровати полотенце и стал вытирать волосы, продолжая разговор.
   — У одного местного фермера стали пропадать козы.
   — Козы? — переспросила я.
   Ричард глянул на меня сквозь завесу мокрых волос.
   — Козы.
   — Кто-то слишком начитался детских сказок о троллях.
   Ричард туго завязал полотенце вокруг головы и сел на кровать.
   — Вот именно. Никто из тех, кто разбирается в троллях, не стал бы воровать коз. Даже европейский малый тролль, который промышляет охотой, сначала стал бы брать собак, а лишь потом коз.
   — Значит, это было подстроено.
   — Да, но газеты на это клюнули. Хотя все было ничего, пока не начали пропадать кошки и собаки.
   — Кто-то стал умнее.
   — Кто-то послушал интервью Кэрри, где она рассказывала о пищевых предпочтениях троллей.
   Я подошла и встала в изножье кровати.
   — А почему местные копы заинтересованы в какой-то перебранке из-за земли?
   — Погоди, дальше еще хуже, — сказал он.
   Я подобрала одеяло и села, положив его к себе на колени.
   — Насколько хуже?
   — Две недели назад нашли тело человека. Обычный несчастный случай на горных тропах, упал со склона. Такое бывает.
   — Я видела здешние горы, хотя и не все, и не удивляюсь.
   — Но тело почему-то посчитали жертвой троллей.
   Я наморщила лоб:
   — Это же не жертва акулы, чтобы можно было определить, Ричард. Откуда узнали, что это сделал тролль?
   — Ни один тролль этого не делал.
   Я кивнула:
   — Я понимаю, но какие представлялись доказательства, сфабрикованные или еще какие-нибудь?
   — Кэрри пыталась получить отчет коронера, но сначала он попал в газеты. Человека забили до смерти, и на теле обнаружены укусы животных. Укусы троллей.
   Я покачала головой.
   — На теле любого погибшего в этих горах будут укусы животных. Тролли — падальщики, это известно.
   — Шериф Уилкс с этим не согласен, — сказал Ричард.
   — А что он с этого имеет? — спросила я.
   — Деньги, — ответил Ричард.
   — Ты это точно знаешь?
   — В смысле, могу ли я это доказать?
   — Да.
   — Нет. Кэрри пыталась обнаружить бумажный след, но пока ничего не нашла. Она последние несколько дней носом землю рыла, пытаясь вытащить меня из тюрьмы.
   — Это та самая Кэрри, которую ты называл как свою любовницу?
   Ричард кивнул.
   — Понятно, — сказала я.
   — Что именно понятно?
   — Я ничего не имела в виду, кроме того, что самым лучшим способом заставить Кэрри трудиться над разгадкой было посадить ее любовника в тюрьму.
   — Мы с ней уже не любовники, — сказал он.
   Я поспешила пропустить эти сведения мимо ушей.
   — Это общеизвестно?
   — Вряд ли.
   — Тогда понятно, почему они решили тебя посадить. Тебе подстроили обвинение в изнасиловании, потому как Уилкс пока что не хочет убивать.
   — Ты думаешь, это переменится? — спросил Ричард.
   Я тронула распухшую губу:
   — Он уже начал повышать уровень насилия.
   Ричард наклонился ко мне и коснулся синяков кончиками пальцев — едва ощутимо, будто трепетали крылья бабочки.
   — Это работа Уилкса?
   Вдруг у меня сердце забилось быстрее.
   — Нет. Уилкс очень постарался показаться не раньше, чем плохим парням потребовалась «скорая».
   Ричард улыбнулся, пальцы его скользнули вдоль моего лица, не притрагиваясь к ушибам.
   — И скольких ты покалечила?
   Пульс у меня бился так, что я испугалась, как бы он не стал заметен на шее.
   — Всего одного.
   Ричард чуть придвинулся, рука его все так же бродила по моей шее.
   — И что ты ему сделала?
   Я не знала, то ли отодвинуться, то ли прижаться ноющим лицом к прохладной гладкости его руки.
   — Сломала ему руку и разбила колено.
   — Зачем? — спросил Ричард.
   — Он угрожал Шанг-Да и полез на меня с ножом. — В моем голосе послышалось придыхание.
   Ричард придвинулся близко, еще ближе. Снял с головы это смешное полотенце, и густые волосы прохладными влажными прядями упали по сторонам лица, задевая мою кожу. Губы Ричарда были так близко к моим, что я ощущала его дыхание.
   Я встала, отступила от него, все еще сжимая в руках одеяло, потом выпустила его, и мы с Ричардом уставились друг на друга.
   — Почему, Анита? Ты же меня хочешь. Я это чувствую, чую носом, ощущаю на языке вкус твоего пульса.
   — Спасибо за красочное описание, Ричард.
   — Ты все еще хочешь меня, проведя столько времени в его постели. Меня ты хочешь.
   — Такой поступок не станет правильным.
   — Теперь ты верна Жан-Клоду?
   — Просто пытаюсь не запутаться больше, чем сейчас, Ричард, вот и все.
   — Сожалеешь о своем выборе?
   — Без комментариев.
   Он встал и шагнул ко мне. Я выставила руку, и он остановился. Тяжесть его взгляда была почти осязаемой, будто я читала его мысли — такие личные и глубоко интимные — о том, чего мы не делали никогда.
   — Шериф Уилкс велел нам до завтрашней ночи умотать из Додж-сити, прихватить с собой наших телохранителей, и он все забудет. Обвинение в изнасиловании исчезнет, и ты вернешься к своей обычной жизни.
   — Не могу, Анита. Они собираются охотиться на троллей с ружьями и собаками. Пока не буду знать, что тролли вне опасности, я не уеду.
   Я вздохнула:
   — До начала занятий меньше двух недель. Ты собираешься здесь остаться и потерять работу?
   — Ты думаешь, Уилкс позволит делу затянуться так надолго?
   — Нет, — ответила я. — Я думаю, до того он или его люди начнут убивать. Надо понять, чем так ценна эта земля.
   — Если бы дело было в полезных ископаемых, то Грин подал бы заявку. Он не подал, значит, ему не нужно разрешение правительства и не нужны партнеры.
   — Что это значит насчет разрешения и партнеров?
   — Если бы он нашел, скажем, изумруды на землях, прилегающих к национальному парку, ему пришлось бы подать заявку и получить разрешение на открытие шахты в непосредственной близости к парку. Если бы найдено было что-то, требующее взрывных работ или глубокой проходки, например, свинец, ему могли бы понадобиться партнеры для финансирования. Тогда он тоже должен был бы подать заявку для привлечения перспективных партнеров.
   — С каких пор ты начал изучать геологию? — спросила я.
   Он улыбнулся:
   — Мы пытались понять, что на этой земле связано с такими хлопотами. Логично было предположить наличие подземных ископаемых.
   — Согласна, — кивнула я. — Но либо дело не в них, либо здесь что-то личное, и он не хочет делиться информацией. Так?
   — Именно.
   — Мне надо поговорить с Кэрри и другими биологами.
   — Завтра.
   — А почему не сегодня вечером?
   — Ты это сама сказала там, снаружи: вервольфовская чертовщина.
   — И что это значит?
   — То, что до полнолуния четыре дня, а ты — моя лупа.
   — Я слыхала, ты ведешь прием кандидаток на эту должность.
   Он улыбнулся, на этот раз чуть ли не смущенно.
   — Ты, наверное, удивишься, но многим женщинам я нравлюсь.
   — Ты знаешь, что меня это не удивляет.
   — И все-таки ты остаешься с Жан-Клодом, — с нажимом произнес он.
   Я покачала головой:
   — Ричард, не надо. Я буду здесь, постараюсь не дать убить тебя или кого-либо из нашей стаи, но давай отбросим личное.
   Он подошел вплотную, и я подняла руки, отгораживаясь от него. В результате мои руки прижались к его голой груди. Сердце его билось в моих ладонях, как пойманный зверек.
   — Не надо, Ричард.
   — Я старался тебя ненавидеть, но я не могу. — Он накрыл мои руки своими ладонями, прижав их теснее.
   — Постарайся еще.