Гамильтон Лорел. Голубая луна

   — На ощупь ты будто в лихорадке, — сказала я.
   — Полнолуние, — ответил он. — Сегодня, когда луна станет совсем полной, у меня температура поднимется выше ста одного.^[2]
   Он отодвинул мне волосы и сунулся лицом в шею. От этого у меня мурашки побежали по коже, и я поежилась.
   — Щекотно!
   — Щекотно, — согласился он. Я почувствовала телом, как он увеличивается.
   Засмеявшись, я перевернулась на спину.
   — Кажется, мистер Зееман, вы рады меня видеть.
   Он потянулся меня поцеловать:
   — Всегда рад.
   Поцелуй затягивался, переходя в нечто большее. Я придвинулась к нему, закинула на него ногу, но тут он освободился и поднялся на колени.
   — В чем дело? — спросила я. Сегодня ночью, когда уже было поздно, мы выяснили, что я на таблетках. Но приятно было видеть, как Ричард испугался, подумав об этом. Поскольку вервольфы не болеют и болезней не переносят, то после выяснения вопроса о беременности проблем не оставалось. Это, кстати, объясняет, почему я не беспокоилась, вылизывая кровь с ликантропов этой ночью. Грубо, но не опасно.
   — Не могу, — ответил Ричард.
   Я глянула вниз.
   — Ну да! Я же вижу, что ты готов.
   Он покраснел.
   — Ты же видела, что было ночью, Анита. Сейчас полнолуние ближе, и я владею собой хуже, а не лучше.
   — А!
   Разочарованная, я легла опять на кровать. Минуту назад меня мучили угрызения совести, что мы уступили вожделению, и вот я недовольна, что мы не можем сделать это снова. Такая у меня логика насчет мужчин.
   — Я рад, что ты тоже расстроилась, — сказал он. — Минуту назад мне казалось, что сейчас ты вылезешь из кровати, скажешь, что произошла страшная ошибка, и вернешься к Жан-Клоду.
   Я закрыла глаза руками, потом заставила себя взглянуть на Ричарда. Он такой сногсшибательно красивый, что заговорить с ним я затруднялась, но это было необходимо. Если он думает, что я брошу Жан-Клода, то оставить его слова без ответа я не могла. Хотя и хотела.
   — Как ты думаешь, что значила эта ночь, Ричард?
   Улыбка его чуть увяла, но не до конца.
   — Для меня она что-то значила, Анита. И для тебя, я думал, тоже.
   — Значила. И значит. Но...
   — "Но" — это насчет Жан-Клода, — тихо сказал Ричард.
   Я кивнула, прижимая к груди простыни.
   — Да.
   — Ты не можешь после этой ночи снова всего лишь встречаться с ним?
   Я села и протянула к нему руку. Он протянул мне свою.
   — Мне так тебя не хватало, Ричард. Секс — это приятно, но...
   Он приподнял брови:
   — Всего лишь приятно?
   Я улыбнулась:
   — Это чудесно, невероятно, и ты это знаешь. Но ты понял, что я хотела сказать.
   Он кивнул, волосы упали ему на глаза. Он убрал их рукой.
   — Я знаю. Мне тоже тебя не хватало. Так грустно было без тебя по выходным.
   Я прижала его руку к своей щеке:
   — И мне.
   Он вздохнул:
   — Значит, ты собираешься продолжать с нами обоими?
   Я опустила его руку к себе на колени.
   — А ты с этим примиришься?
   — Быть может. — Он наклонился и поцеловал меня в лоб, тихо-тихо. — Отметь, я не просил тебя его бросить и встречаться только со мной.
   Я коснулась его лица.
   — Отметила, с облегчением и удивлением одновременно. И спасибо тебе, что не попросил.
   Он чуть отодвинулся, чтобы яснее меня видеть. Вид у него был очень серьезный.
   — Ты не любишь ультиматумов, Анита. Если бы я на тебя надавил, проиграл бы.
   — А зачем тебе выигрывать, Ричард? Почему ты просто меня не бросишь?
   Он улыбнулся:
   — Теперь она мне предлагает выбор.
   — Я тебе и раньше давала выбор, — сказала я. — В смысле, я знаю, зачем Жан-Клод за меня держится. Я усиливаю основы его власти. А тебе было бы лучше, если бы ты выбрал в лупы приличную вервольфицу. Я основы твоей власти подрываю.
   — Я тебя люблю, — просто ответил он.
   — И почему у меня такое чувство, что мне надо за это просить прощения?
   — Я много думал, почему у меня не получается тебя ненавидеть. Почему я не могу от тебя отстать.
   — И? — спросила я, заворачиваясь в простыню, как в гнездо, чтобы не быть голой. Если после этого разговора он меня бросит, голой мне быть не хотелось. Глупо, но правда.
   А Ричарда нагота вроде бы не смущала. Честно говоря, она отвлекала меня.
   — Мне нужна подруга — человек. То есть не чудовище. Не монстр.
   — Куча девчонок были бы рады быть твоей мягкой игрушкой.
   — Это я понял, — сказал он, — но ни с кем из них у меня секса не было.
   — А почему?
   — Подальше от полнолуния я лучше собой владею.
   Глаза не превращаются, тем более руки. Могу сойти за человека, но я не человек. Ты видела, кто я, и даже ты еле смогла с этим примириться.
   На это я не знала, что сказать, потому и промолчала. Он опустил глаза, перебирая пальцами край простыни. Голос его стал очень тих.
   — Когда я первый год был в стае, у одного из новых волков была человеческая подруга. Однажды он ей раздробил лобок, когда они соединялись.
   Я вытаращила глаза:
   — Несколько грубо.
   Ричард покачал головой.
   — Ты не понимаешь, Анита. Сила есть сила. Мы можем кидаться малолитражками. Если не осознаешь своей силы, то не можешь ее контролировать. — Он внезапно поднял на меня глаза, глядя из-под завесы волос. Таков был любимый жест Габриэля, будто волосы утешительно напоминали мех. — Ты — первая женщина не ликантроп, с которой я был близок с тех пор, как сам им стал.
   — Пожалуй, я польщена.
   — И я все еще боюсь тебя поранить, как мой друг поранил свою подругу, или еще каким-нибудь способом из тысяч других. Во время секса теряешь над собой контроль — это ведь тоже входит в удовольствие. Я никогда не имею права терять контроль — полностью терять. Разве что с женщиной-ликантропом.
   Я посмотрела на него.
   — Ричард, что ты пытаешься сказать?
   — То, что ты хочешь встречаться с нами обоими. И близкой быть с нами обоими. Мне это очень не нравится, но...
   Я смотрела на него в упор, и мне очень не нравилось, что он не закончил фразу. Нервировало.
   — Но что, Ричард?
   Он отвел волосы двумя руками, его напряженное лицо открылось полностью.
   — Но я буду встречаться с женщинами-ликантропами.
   Я так и уставилась на него, не отводя глаз.
   — Скажи что-нибудь, — попросил он.
   Я открыла рот. Закрыла. Открыла снова.
   — Ты хочешь сказать, что будешь и дальше спать с Люси.
   — Не с Люси, она... ты ее видела. Она никогда не сможет быть лупой стаи.
   — Так ты будешь продолжать испытания новых луп?
   — Не знаю, буду или нет, но если ты спишь с Жан-Клодом, у меня есть право спать с другими.
   С этим я не могла спорить, хотя и хотелось.
   — Ты все еще стараешься вынудить меня бросить Жан-Клода.
   — Нет, — возразил он. — Я только говорю, что если ты со мной не моногамна, то почему должен быть моногамен я?
   — Думаю, нипочему. Кроме... я думала, мы друг друга любим.
   — Любим. Я тебя люблю. — Он встал и подобрал с пола джинсы. — Но ты не настолько меня любишь, чтобы оставить Жан-Клода. Почему я должен любить тебя настолько, чтобы бросить всех остальных?
   Я смотрела на него, и глаза у меня заполнялись слезами.
   — Сволочь ты.
   Он кивнул, влез в штаны, не надевая трусов, аккуратно застегнул молнию.
   — Самая гадская штука в том, что я действительно люблю тебя настолько, что готов бросить всех остальных. Я просто не знаю, смогу ли я делить тебя с Жан-Клодом. Не знаю, вынесу ли мысль о том, что ты в его постели. Когда я думаю, как вы вместе, это меня доводит... — Он мотнул головой. — Я пошел в душ. Все-таки надо заниматься троллями.
   Я даже не знала, с какого конца начать обдумывать его слова. Слишком много всего сразу. Когда смущаешься, начинай думать о деле.
   — Мне надо пойти с тобой и поговорить с биологами. Надо узнать, действительно ли землю покупает Фрэнк Найли. Тот парень, что остался сегодня без руки, его дико боялся. Чтобы человек в окружении вервольфов задумался, выдавать или нет, этот тип должен быть действительно страшным. Обычно риэлтеры такими не бывают.
   Ричард шагнул к кровати, обнял меня за талию, поднял и поцеловал. Прижал к себе, будто хотел вползти в меня через рот и обернуть вокруг себя. У меня перехватило дыхание, пока он не посадил меня обратно.
   — Я хочу касаться тебя, Анита. Хочу держать тебя за руку и счастливо улыбаться, как идиот. Хочу, чтобы мы вели себя как влюбленные.
   — Мы и есть влюбленные.
   — Тогда на сегодня отбрось все сомнения. Просто будь со мной так, как мне всегда хотелось. Если я захочу сегодня к тебе прикоснуться, я не хочу бояться отказа. Я хочу, чтобы эта ночь все поменяла.
   — Ладно, — кивнула я.
   — Что-то ты не очень уверена.
   — Я бы рада бродить с тобой, держась за ручки, Ричард. Я только подумала, что... Ой, Ричард, что же мне, черт возьми, сказать Жан-Клоду?
   — Я спрашивал у Жан-Клода, что изменили в тебе метки, насколько труднее нанести тебе физический вред. Он понял, зачем я спрашиваю. В конце концов я рассказал ему грустную историю о моем собрате и его погибшей подруге.
   Я уставилась на Ричарда:
   — И что он?
   — Он сказал: «Доверься себе, mon ami. Ты же не твой друг из этой печальной истории. И Анита — не человек. Из-за нас она стала чем-то большим. Мы оба жмемся к ее человеческой сущности, будто это последний огонек свечи в царстве тьмы. Но самой нашей любовью мы делаем ее менее человеком — и одновременно более».
   У меня брови полезли на лоб:
   — Ты все это запомнил?
   Ричард посмотрел на меня — долго, внимательно. И кивнул.
   — Запомнил, потому что он прав. Мы оба любим тебя, каждый по-своему, но по похожим причинам. Не только власть влечет его к тебе. Ты в нем видела монстра, и то, что это теперь не так, уменьшает его ощущение себя как монстра.
   — Кажется, вы с ним вели долгие беседы.
   — Да, о переживаниях, объединяющих мужчин, — ответил Ричард, и в голосе его прозвучала усталость и горечь.
   — И еще, похоже, вы обсуждали с Жан-Клодом, будешь ли ты спать со мной, раньше, чем ты это со мной обсудил.
   — Напрямую — никогда. Никогда в подобных словах.
   — И все-таки это очень похоже на испрашивание разрешения.
   Ричард снова стоял в дверях ванной.
   — Что бы ты сделала, если бы мы с тобой переспали, а Жан-Клод попытался бы за это меня убить? Ты бы его убила, чтобы защитить меня?
   — Ох... не знаю. Я... я бы не дала ему тебя убить.
   — Вот именно, — кивнул Ричард. — Если бы Жан-Клод убил меня, или я его, или ты кого-то из нас, даже если бы остальные пережили его гибель при тех метках, которые потянули бы в могилу нас всех, даже если бы выжили ты и я, ты бы никогда себе не простила, что убила его. Никогда бы не стала прежней. И жизни вместе у нас бы не было. Даже мертвый, ушедший навеки, Жан-Клод остался бы с нами.
   — И ты попробовал воду, — сказала я.
   — Я попробовал воду, — кивнул Ричард.
   — Ты спросил у него разрешения.
   И снова он кивнул:
   — Я спросил у него разрешения.
   — И он его дал, — сказала я.
   — Наверное, Жан-Клод знает, что, если бы он меня убил, ты бы убила его. Ты бы принесла в жертву нас всех ради одного из нас.
   Это было правдой. В такой формулировке выходило глуповато, но все равно правда.
   — Да, наверное.
   — Так что если я это выдержу, а ты захочешь, ты будешь встречаться с нами обоими. С обоими делить постель. — Он сжал руки в кулаки. — Но если я не вижу от тебя моногамии, то и ты от меня ее не будешь ждать. Это честно?
   Я посмотрела и кивнула едва заметно:
   — Честно, но мне это очень не нравится. Совсем не нравится.
   Ричард посмотрел на меня.
   — И хорошо, — сказал он и закрыл дверь. Через секунду зашумела вода. А я осталась у него в кровати, и все, о чем я мечтала, преподнесли мне на серебряном блюде. Так почему же я сижу, прижав к груди колени, и стараюсь не зареветь?

Глава 29

   Я хотела одеться. Именно поэтому я притащила чемодан из своего домика, но мне нужен был душ. Слишком много было драки, пота, крови, секса этой ночью, чтобы обойтись без него. И потому я сидела, свернувшись, в гнездышке из простыни, пахнущей одеколоном Ричарда, моими духами, сладким потом его кожи — и сексом. Я сумела не заплакать. На самом деле, если бы Ричард сейчас поклялся в том, что будет соблюдать моногамию, я бы полезла к нему в душ. Но он этого не сделал, и мне было неловко.
   В дверь постучали. Стук вспугнул мои мысли, и я его едва заметила. Почти притворилась, что мы спим или чем-то еще заняты, но следующий стук был понастойчивее. А третий такой, что дверь затряслась.
   — Откройте, полиция!
   Полиция?
   — Минутку, я не одета!
   Я действительно не взяла с собой халат, но вдруг у меня возникло нехорошее чувство. Если шериф всего лишь хочет, чтобы мы убрались из города, зачем приезжать так рано? Разве что ему стало все равно, что мы останемся — и лучше не по своей воле. Может быть, он уже знает о ночном нападении, может быть, он хотел нас убить. Мне приходилось иметь дело с преступником-полицейским — однажды.
   Дело сильно усложнилось. Если я встречу их у дверей с пистолетом, то дам повод застрелить себя. Если я не стану защищаться, а меня все равно застрелят, мне это будет неприятно.
   — Открывайте ко всем чертям, Блейк!
   Я не стала брать пистолет, а взяла телефон. Звонить я стала не адвокату. Карл Белизариус свое дело знает, но пулю ему не остановить. Я позвонила Дольфу. Что мне нужно было — это лишний свидетель на случай, если меня застрелят. Коп из другого штата — вполне подходящий кандидат.
   Телефон был возле подушки. Под ней был браунинг, но если я полезу за пистолетом, могу считать себя мертвой.
   — Сторр слушает, — ответил Дольф.
   — Это Анита. Уилкс и его помощники выламывают мою дверь.
   — Зачем?
   — Еще не знаю.
   — Сейчас позвоню по другой линии в полицию штата.
   — И что сказать? Что копы выламывают дверь, так как я отказалась ее открыть?
   — Я хочу, чтобы на телефоне был другой коп, когда они ворвутся.
   Дольф подышал пару секунд, потом сказал:
   — Пистолета у тебя в руке не должно быть. Не давай им повода.
   Дверь распахнулась. Первым влетел Мэйден, пригнувшись. Высокий помощник шерифа со шрамом влетел следом в полный рост. Оба наставили на меня пистолеты. Здоровенный пистолет сорок пятого калибра смотрелся в лапище Мэйдена вполне уместно.
   Я осталась стоять, одной рукой прижимая к груди простыню, другой держа трубку. И очень старалась не шевелиться. Так застыла, что сердцебиение наполнило мне горло, как воздух.
   — Анита? — произнес голос Дольфа возле моего уха.
   — Я слушаю, сержант Сторр. — Я не кричала, но постаралась, чтобы меня было слышно.
   За помощниками вошел следом шериф Уилкс. Пистолет у него был в кобуре.
   — Положи трубку, Блейк.
   — Здравствуйте, шериф! Как приятно встретить вас в домике Ричарда в такое прекрасное утро!
   Он шагнул ко мне, вырвал у меня трубку, и я не стала сопротивляться. Кажется, он не собирался сегодня никого убивать, но собирался сильно отлупить. И я очень постараюсь не дать ему повода. Что бы он ни задумал, я не стану облегчать ему задачу.
   Он приложил трубку к уху, только чтобы услышать Дольфа, потом повесил ее.
   — На этот раз телефонный звонок вас не спасет, Блейк.
   Я посмотрела на него большими карими глазами. Разве что ресницами не захлопала.
   — А что, мне нужно спасение, шериф?
   Телефон зазвонил. Мы стояли, никто трубку не брал. Семь звонков, потом Уилкс поднял трубку и тут же опустил обратно. Он аж трясся от злости мелкой дрожью. Лицо его пылало от усилия не сделать чего-нибудь такого, о чем он потом пожалеет.
   Я сохраняла как можно более спокойный и безобидный вид. С растрепанными со сна волосами, в одной простыне казаться безобидной было просто.
   Открылась дверь ванной, и вышел Ричард, завернутый только в полотенце. Стволы повернулись к нему. Он застыл в дверях, и пар клубился вокруг него, шел в комнату облаками.
   Копы в один голос заорали:
   — Руки вверх! Лечь на под!
   Ричард переплел пальцы над головой и воспринял это очень спокойно. Он их слышал из душа. И когда выходил, знал, что они здесь. Он мог выйти через окно, но не вышел.
   Конечно, если бы они считали нас опасными, то ворвались бы туда к нему. Но они дали ему выйти к нам. Они не обращались с нами как с преступниками — они сами действовали как преступники.
   Ричард лежал на животе, пистолет Мэйдена уперся ему в спину. Появились наручники. Помощник со шрамом поднял Ричарда на колени за волосы — длинные и влажные. Полотенце осталось на месте — хорошо было замотано.
   Зазвонил телефон — три раза. Каждый следующий звонок казался громче предыдущего.
   Уилкс схватил аппарат и оторвал от стены, потом бросил в дальнюю стену. Телефон упал и остался лежать молча. Уилкс уставился на меня, так тяжело дыша, что казалось, будто у него болит что-то.
   И заговорил он очень сдержанно, будто опасаясь сорваться на крик, будто, если он перестанет владеть голосом, конец всему.
   — Я вам велел убраться из моего города.
   Я ответила очень тихо, чтобы даже без тени угрозы:
   — Вы мне дали срок сегодня до заката, Уилкс. Сейчас еще и девяти утра нет. Зачем такая спешка?
   — Вы сегодня уедете?
   Я открыла рот, чтобы соврать.
   — Нет, — сказал Ричард.
   Вот блин.
   Уилкс схватил меня за руку выше локтя и подтащил к Ричарду. Я споткнулась о простыню, и он последние футы проволок меня по полу. Из последних сил я прижимала простыню к груди. Синяки — ладно, а вот остаться перед ними голой — ну никак.
   Он то ли бросил, то ли уронил меня на пол рядом с Ричардом. Ричард попытался подняться, но помощник со шрамом ткнул его в плечо прикладом ружья.
   Я тронула его за руку.
   — Ричард, все в порядке. Только пусть все сохраняют спокойствие.
   Тот, что со шрамом, сказал:
   — Да, ты крутая сука.
   Я только подняла глаза на Уилкса. Командовал он. Он диктовал, насколько плохо обернется дело. Если он сохранит спокойствие, то другие тоже. Если нет, мы в глубокой заднице.
   Уилкс посмотрел на меня. Дыхание его пришло в норму, но глаза остались дикими.
   — Покиньте город, мистер Зееман. Сегодня же.
   Ричард открыл рот, и я сжала его руку. Если я не заткну ему рот, он скажет правду. А это не то, что нам сейчас нужно.
   — Мы уедем, Уилкс. Вы нас убедили.
   Уилкс покачал головой:
   — Боюсь, вы врете, Блейк. Ричард собирается остаться. А вы сейчас готовы сказать что угодно, лишь бы мы ушли.
   Это была правда, и с ней трудно было спорить.
   — Остаться — это надо быть дураком, Уилкс.
   — А Ричард и есть дурак. Мягкосердечный, древолюбивый, либеральный дурак. Нам не тебя надо убедить, Анита, а твоего любовника.
   Насчет любовника я на этот раз не стала спорить — потеряла право.
   — И как вы собираетесь его убеждать?
   — Томпсон! — позвал Уилкс.
   Помощник со шрамом уступил место за спиной Ричарда Мэйдену. Мэйден выглядел неуверенно, будто для него события развивались слишком быстро, но держал ствол наголо. Не направлял его на Ричарда, скорее как-то держал его возле лица лежащего.
   — Томпсон, мы же не обыскали миз Блейк и не убедились, что у нее нет оружия.
   Томпсон улыбнулся — широко, весело.
   — Так точно, шериф.
   Забрав полные горсти простыни, он дернул меня вверх с такой силой, что я стукнулась об него. Одной рукой он прижал меня к себе. Пряжка форменного пояса вдавилась мне в живот, зато из-за нее все остальное меня не коснулось.
   Я скорее ощутила, чем услышала Ричарда позади себя. Оглянулась. Мэйден сменил пистолет на дубинку и держал ее под подбородком у Ричарда, прижимая к горлу выше адамова яблока — чтобы случайно не сломать трахею. Похоже, он был обучен.
   — Ты пока не дергайся, любовничек, — сказал Томпсон. — Еще ты ничего не видел, что могло бы тебя завести.
   Очень мне эти слова не понравились.
   Он схватился за простыню и попытался выдернуть ее у меня из рук. Я сопротивлялась. Он отступил, не выпуская простыню, и дернул. Я споткнулась, но простыню удержала.
   — Томпсон! — сказал Уилкс. — Прекрати это дурацкое перетягивание каната и делай, что надо.
   Томпсон засунул пальцы под простыню и дернул изо всех сил. Я свалилась на колени, очень неизящно, но победила. Я удержала простыню. Пусть я его разъярила, хотя и очень этого не хотела, но не осталась обнаженной. Именно обнаженной, а не голой.
   Он схватил меня за волосы на затылке и швырнул к кровати. Я могла бы вырваться, если бы оставила у него в руке горсть волос и немножко крови, но это было бы больно, и если я не собираюсь никого убивать, то пока не надо. Чем больше я сопротивляюсь, тем хуже это будет.
   Пока это всего лишь небольшие шлепки и щекотка, я могу это выдержать. Так я себе говорила, когда Томпсон наполовину затащил меня на кровать за волосы.
   Он придержал меня за голову, нажимая так сильно, что почти выдирал их. Простыня сзади сползла со спины на талию. Он дернул ее сильнее, обнажив мне зад.
   Тут я чуть засопротивлялась. Он придавил мне голову так, что лицо ушло в матрац, и стало трудно дышать. Слишком был матрац тверд для этого. Я застыла неподвижно. Не хотела, чтобы меня прижали сильнее — не стоит терять сознание. Никогда не очнешься в состоянии лучшем, чем была.
   — Тихо, а то наручники на тебя напялю, — сказал Томпсон.
   Я послушалась. Ричард может разорвать наручники, я — нет. И как ни любила я Ричарда, мне не хотелось, чтобы он оставался единственным свободным в комнате, где полно копов, ставших плохими парнями. Если нам действительно придется драться за свободу, то надо будет убивать. Насколько мне известно, Ричард никогда еще не убивал человека. Он даже оборотней старался не убивать.
   Томпсон вытащил из-под меня мои руки и растянул их по краям кровати. Своими руками он стал их ощупывать от кистей вверх, будто я могла спрятать оружие на голой коже. Руки скользнули по голой спине вниз, охлопали талию и ниже. Проехались по ягодицам, между бедрами, раздвигая ноги. Слишком это напоминало последнюю ночь с Ричардом, слишком интимно.
   Я приподнялась:
   — Это что, вариации на тему изнасилования?
   Томпсон шлепнул меня по затылку:
   — Лежи сама, а то я тебя заставлю лежать.
   Но его руки уже не возились у меня между бедрами. Пусть еще бьет, и даже сильнее, лишь бы не лез между ног.
   — Все это можно прекратить, Ричард, — сказал Уилкс. — Все можно закончить тут же. Только уезжай.
   — А вы будете убивать троллей, — сказал Ричард.
   Я повернулась посмотреть на него. Мне хотелось крикнуть: «Да соври ты!» Потом разберемся, но сейчас я хотела, чтобы он соврал. Только не могла этого сказать вслух. Я смотрела на него и сделала то, что редко пыталась сделать раньше. Я попыталась открыть связь между нами. Я потянулась к нему не руками, но глагол именно такой — потянулась. Потянулась тем, что не видно, но ощутимо. Открыла что-то в нем. Почувствовала, как он отозвался. У него расширились глаза. Я ощутила биение его сердца.
   Томпсон схватил меня за плечо и толкнул обратно на кровать, и я потеряла нить.
   В дверь постучали. Еще один помощник, который в первый день был вместе с Томпсоном, шагнул в дверь. Он быстро оглядел комнату, задержался взглядом на кровати, где я лежала, но на его лице ничего не отразилось.
   — Шериф, там толпа собирается.
   — Толпа? — переспросил Уилкс. — Древолюбы болтаются в горах, изучают своих драгоценных троллей. Если это просто телохранители, посылай их на хрен.
   Помощник покачал головой:
   — Там хренова туча народу, шериф.
   Уилкс вздохнул, посмотрел на Ричарда.
   — Это тебе последнее предупреждение, Зееман.
   Он подошел ко мне, и Томпсон уступил ему место. Шериф присел, чтобы заглянуть мне в глаза. Я подобрала простыню и встретила его взгляд.
   — Где Чак и Терри? — спросил он.
   Я заморгала и сделала недоуменное лицо. Когда-то, не так уж давно, я бы не сумела. Теперь же мое лицо ничего не выдавало. Белое и пустое, как простыня, в которую я замоталась.
   — Кто?
   — Томпсон, — позвал Уилкс. Я услышала, как Томпсон подошел сзади.
   — Он за тебя всю грязную работу делает, Уилкс? Ты недостаточно мужчина, чтобы справиться с безоружной женщиной?
   Уилкс ударил меня наотмашь тыльной стороной ладони, и голова у меня мотнулась в сторону. Во рту почувствовался вкус крови. Я, наверное, могла бы блокировать удар, но тогда следующий был бы сильнее. Кроме того, я сама напросилась. Не в том смысле, что заслужила. В том, что я решила: пусть меня лучше бьет Уилкс, чем Томпсон. Ни за что я не хотела бы оказаться во власти Томпсона, если не будет Уилкса, чтобы его сдержать. Томпсон был не коп, а бандит с бляхой полицейского.
   Второй удар оказался пощечиной, третий — снова тыльной стороной. Они сыпались быстро и сильно, у меня зазвенело в ушах. Перед глазами замелькали светлые пятна — пресловутые искры. А он даже не кулаком бил.
   Уилкс стоял надо мной, слишком тяжело дыша, руки его дергались, вися по швам. Его снова трясло мелкой дрожью, и он боролся с собой, чтобы не сжать кулаки. Мы оба знали: если он ударит кулаком, то уже не остановится. Тогда все, конец. Он будет меня бить, пока его не оттащат. И я не была на сто процентов уверена, что в этой комнате кто-нибудь станет его оттаскивать.
   Я глядела на него, изо рта у меня стекала струйка крови. Слизнув ее, я поглядела прямо в карие глаза Уилкса. И увидела там бездну. Монстр вырывался из клетки. Я недооценила, насколько Уилкс близок к краю пропасти. И поняла, что последнее предупреждение значило именно это: последнее предупреждение. Последний шанс — не для нас, для Уилкса. Последний шанс для него закончить дело, не окровавив собственные лилейные руки.