Страница:
— Следи за этим чертовым окном, Дамиан, а ко мне не подходи.
Он остался в дверях, не понимая, что делать.
— Ты слышал свою госпожу, Дамиан? — спросил Ашер. — Делай, что тебе сказали.
Я услышала, как он входит в ванную, как хрустят по битому стеклу его ботинки. Сама я осталась на четвереньках, тяжело дыша, опустив голову. В руке все еще был зажат «файрстар», зажат так, что рука болела. Я вдвинула рукоять себе в ребра, с поворотом. Вот это настоящее. Это в самом деле. А Райна мертва. Она призрак, черт бы ее побрал совсем.
Послышался шорох — кто-то полз ко мне. Я подняла голову и увидела Натэниела, его сиреневые глаза. Завопив, я попятилась от него. Он — жертва, а Райна жертв любит. Руку я выставила вперед, будто защищаясь от удара. Отползая, я уперлась спиной в кровать и остановилась, сжимая пистолет двумя руками, покачиваясь взад-вперед.
Натэниел пополз ко мне, пополз так, будто весь состоял из мышц, будто у него насчитывалось позвонков намного больше, чем нужно. Он пододвинулся ко мне так близко, что я почувствовала на лице его дыхание, когда он произнес:
— Я твой, Анита. Ты моя Нимир-ра, моя королева.
Он тщательно следил, чтобы меня не коснуться, оставляя между нами эту последнюю долю дюйма, чтобы решение принадлежало мне. Но оно мне не принадлежало.
Я попыталась сказать ему, чтобы уходил прочь, но голос не слушался. Я не могла ни говорить, ни шевельнуться. Я лишь могла цепляться за последние крохи самоконтроля, чтобы не податься вперед и не целовать Натэниела. Я боролась изо всех сил, потому что с кем бы я сейчас ни соприкоснулась, это будет все. Мунин измотал меня. Даже мое самообладание не безгранично. И я не хотела, чтобы жертвой стал Натэниел. Только это мне еще помогло сдерживаться.
В дверь постучали, и от такой неожиданности я вскрикнула. Натэниел отпрянул, но все еще оставался слишком близко.
— Ты откроешь? — спросил меня Ашер.
Я замотала головой. Это был не отрицательный ответ, а знак, что я не могу говорить. Слишком много сил занимала борьба с собой, чтобы не содрать с себя одежду и не изнасиловать первого попавшегося из тех, кто здесь в комнате. Вся моя сосредоточенность уходила на эту борьбу.
Очевидно, Ашер сам это сообразил, потому что спросил:
— Кто там?
Очень цивилизованно.
Ответ, я думаю, потряс нас всех:
— Это я, Ричард.
Джейсон вскочил и открыл дверь, не дожидаясь приказаний. Снаружи вся дверь была разбита и изрезана когтями. Ричард стоял в проеме, футболка порвана в клочья, и видны кровавые раны на загорелой коже. Чуть неуверенно он вошел в дверь, Зейн и Шанг-Да за ним.
Зейн был с виду невредим, а вот у Шанг-Да распороты лоб и щека. Глаз торчал посреди кровавой маски. Закрыв за собой дверь, он посмотрел на меня хладнокровным взглядом.
Я была рада их всех видеть, но не могла шевельнуться. Стоит мне двинуться — и всему конец. Свои силы я сосредоточила на том, чтобы остаться на месте. Чуть шевельнуться — и я уже собой не владею.
Из глаза у меня выкатилась слеза, прочертив на щеке твердую, горячую полосу. Я глядела на Ричарда, так много хотела ему сказать и не могла сказать ничего. От первого же слова я рассыплюсь на мелкие осколки.
Ричард подошел ко мне, встал надо мной, посмотрел. Я не поднимала глаз. Он не столько присел, сколько свалился на колени рядом со мной.
Я протянула руку его подхватить, и мунин полыхнул из меня языком пламени. С глухим стуком упал на пол «файрстар». Схватившись двумя руками за обрывки футболки, я дернула Ричарда на себя, в поцелуй.
Губы у него были сухие, и я лизала его рот, водила языком по губам, пока они не стали влажными, бархатными в поцелуе. Просунув руку в разрез футболки, я пощупала оставленный мною порез у него над сердцем.
Дыхание вырвалось из Ричарда с шипением, будто от боли. Он схватил меня за запястье. Я сунула в разрез другую руку и нашла еще одну рану. Тогда он схватил меня за обе руки. Забываешь, какой Ричард большой. Он не особенно страшный с виду, но свободно может держать одной рукой обе мои.
Ричард опустил мне руки вдоль тела, я попыталась вырвать их, и он сжал сильнее. Потом наклонился ко мне, но не для поцелуя.
Он лизнул порез у меня на груди.
Я ахнула — наполовину от боли, наполовину от наслаждения.
Он провел губами по ране, добрался до мягкого верха груди. Чуть прикусил кожу, не слишком, не так, чтобы остался след, но так, чтобы я ощутила зубы. И я чуть застонала.
Он поднял на меня глаза, отпустил мои руки и взял в ладони мое лицо. Как в мягких тисках, оказалось оно в его сильных руках, и он заставил меня заглянуть в эти свои шоколадно-карие глаза.
— Анита, ты меня слышишь?
Я попыталась двинуться вперед для поцелуя, но он держал меня. Руками я нащупала его грудь, погладила гладкую кожу, рваные раны. Я хотела прижаться к нему телом, но он держал мое лицо, и я не могла приблизиться.
— Анита, ответь, Анита! Ты здесь?
Руки сжимали мне лицо почти до боли. Я не оттолкнула мунина, он сам отступил. Я почувствовала, как Райна отпустила меня слегка, чтобы я могла ответить:
— Я здесь.
Шепотом.
— Ты хочешь этого?
Я заплакала. Большие, безмолвные слезы покатились по лицу.
— Ты хочешь меня сейчас, вот так? — Он чуть встряхнул мое лицо, будто это могло вернуть меня мне.
Я накрыла его руки своими, прижала к себе, не переставая лить слезы.
— Да.
Шепотом. — Сейчас, вот так?
Слишком был труден этот вопрос. Я попыталась оторвать его руки от себя, отвести в стороны.
— Целуй меня, Ричард, целуй меня, пожалуйста, прошу тебя, целуй меня!
И снова я заплакала, не зная сама, отчего.
Он наклонился ко мне, не отнимая рук, и поцеловал меня.
Жарко прижались его губы к моему рту. Язык Ричарда раздвинул мне губы, и я снова попыталась податься навстречу, но его руки держали меня. Он прижимался губами к моим губам, будто пробовал меня на вкус, и языком ощупывал мой рот, а губы его будто всасывали меня, будто хотели вывернуть наизнанку.
Я задрожала в его руках от этого ощущения. Закрыв глаза, безвольно опустив руки, я предоставила все ему.
Его ладони очень медленно соскользнули с лица. Ричард не прерывал поцелуя, а пальцы его опустились на мои голые плечи. Они чуть приостановились возле лямок спинных ножен, будто он не знал, что с ними делать.
Я открыла глаза и стала поднимать руки, чтобы ему помочь. Он поймал их и опустил снова вниз, вдоль тела.
— Сам соображу, — тихо сказал он.
Я глядела на него и едва могла дышать — так овладело мной желание. Я хотела, чтобы его голая кожа прижалась к моей. Ухватив лоскут его футболки, я дернула.
— Сними.
— Еще рано. — Он покачал головой.
Я хотела наброситься на него голодным волком, а он так собой владел. Я ведь чувствовала, как ему хочется. Не меньше, чем мне, и все же он сохранял спокойствие так близко, так близко от меня.
— Все вон, — потребовал Ричард.
Я и забыла, что мы все это исполняли на публике, и припала лбом к груди Ричарда. А руки завела ему за спину, пытаясь притянуть себя к нему.
— А другие волки? — спросил Ашер.
— Я заключил пакт с Верном. Все кончено, осталось только это.
Поверх широкого плеча Ричарда я глядела в покрытое шрамами лицо вампира. Оно было тщательно непроницаемо, пусто, безразлично. Мелькнула мысль: что он скрывает? Но я подумала так краем сознания, потому что все мои мысли были заняты ароматом кожи Ричарда. Запахом свежей крови. Приставшим запахом сырой земли, хвои и листьев. Легкой солоноватостью испарины. Для сожалений места не было, осталось лишь тепло его тела рядом с моим.
— Если ты возьмешь ее вот так, это будет очень похоже на изнасилование, — сказал Ашер.
— Я постараюсь изо всех сил, чтобы так не было, — ответил Ричард.
Ашер издал какой-то неопределенный звук, который можно было бы счесть смехом.
— Bon heur, — сказал он и вышел.
Это он сказал «в добрый час». Сказал по-французски, и я не могла не вспомнить Жан-Клода.
Так близко от меня тепло тела Ричарда, и он уже твердый, готовый, а я думаю о Жан-Клоде. Я хотела завернуться в Ричарда, как в одеяло, но что скажет мой другой любовник? Эта мысль оттолкнула мунина лучше любого другого средства.
Столько времени в постели Жан-Клода, а я все еще хочу Ричарда. Я хочу Ричарда, а не мунин, не Райна. Я. Я так его хочу, что не могу ни о чем думать, только о нем в моих объятиях. Но так будет нечестно. Нечестно, потому что Райна владеет мной.
Она заливала меня, как теплая вода в ванне. Это была ее цена. Да, это. Чтобы она в этот первый раз была с нами. Чтобы это навсегда частично принадлежало ей.
Кожа у меня горела в ожидании прикосновения, тело сводило от голода, которого я в жизни не знала.
Когда за вышедшими закрылась дверь, Ричард отодвинул меня от своего тела. Взяв меня за руки ниже локтей, он отклонился назад, а я рвалась к нему ближе. Он мне нужен был, нужен. Я хотела его.
С плачем я потянулась к нему:
— Ричард, Ричард, пожалуйста!
Он развернул меня так, что я упала на изножье кровати, и уперся мне рукой в спину, не давая повернуться. Сдвинув лямки ножен, он стащил их вниз, через руки, и ножны отбросил так, что они стукнули в стену. Потом он наклонился ко мне, положив руки на кровать по обе стороны от меня, нагнулся, и его волосы защекотали мне лицо. Он прижался ко мне, обнял меня, прижимая мои руки к груди, и держал так крепко, что я слышала кожей, как бьется его сердце за моей спиной.
И он шепнул мне в щеку:
— Если ты захочешь, чтобы я перестал, в любой момент, скажи, и я уйду.
Я застонала, скорее даже тихонько заскулила, и попросила:
— Ричард, сделай меня, прошу тебя, пожалуйста, сделай.
Он задрожал с головы до ног, испустил долгий, глубокий вздох. Чуть отодвинулся, чтобы расстегнуть у меня застежку на лифчике, осторожно снял его с моих плеч. Бретельками снова опустил мои руки вдоль тела. Стянул их с рук, и лифчик упал на пол.
Ладони Ричарда легли мне на талию. Горячие ладони. Он повел их вверх, медленно, так медленно, что мне кричать хотелось. Руки нашли мою грудь, обняли ее, сжали. Пальцы стали перебирать мне соски, и тут я действительно закричала.
Он повернул меня к себе лицом, чуть ли не бросил на кровать. Руки Ричарда сошлись у меня под ягодицами, и он поднял меня, все еще стоя на коленях. Губы нашли мою грудь, язык забегал по соску, быстрый, резкий, влажный.
Я припала к Ричарду, и его губы сомкнулись, присосались. Мне хотелось закричать, забиться, сказать, чтобы он перестал, чтобы никогда не переставал. Тихий всхлип вырвался у меня из горла, когда Ричард выпустил мой сосок долгим движением, пропустив его между зубами. Он повернулся к другой груди, на этот раз резче, сильнее сжимая зубы. Чуть покусывая нежную ткань, он стал вылизывать сосок, круговыми движениями языка, и вдруг укусил резко и быстро, так что было слегка больно, и я оказалась на спине.
Он стоял надо мной на коленях. Сунув руки в разрезы футболки, он сдернул ее с себя, разорвав пополам, обнажив твердость мышц груди, рук. На коже было две раны от когтей — повыше и пониже. Та, что повыше, была над соском, и на нем засохла кровь.
Я села и потянулась к нему. Он не мешал. Я пробежала языком по груди Ричарда, над ранами, и он ахнул. Я вылизала быстрыми движениями окровавленный сосок, и когда он не отогнал меня, я сомкнула губы на ране и стала пировать. Я вычистила ее, высосала так, что она открылась снова.
Теперь была его очередь вскрикивать. Он меня толкнул обратно на пол, мягко. Снял с меня кроссовки и носки, и я не стала мешать. Сердце билось так, что больно было, пойманной птицей колотясь в горле.
Руки Ричарда легли на пояс моих джинсов, Когда расстегнулась верхняя пуговица, у меня свело живот. Ричард расстегнул на мне штаны и начал медленно снимать их с бедер. Я помогала ему, подталкивая заскорузлую ткань вниз. Одним последним движением он снял их с меня, и я осталась только в черных трусиках — под цвет уже снятому лифчику.
Ричард встал на колени, глядя на меня. Руки его двинулись к застежке его собственных джинсов — и остановились.
— Я так давно этого хотел, Анита. Так тебя хотел, но только не...
Словами не передать, насколько мы с Райной друг друга ненавидели, но в этот момент ее сущность и я полностью понимали друг друга. Я поднялась навстречу Ричарду:
— Ну нет, только не это! Только не изображай сейчас бойскаута.
И я потянулась к его застежке.
Он поймал меня за руки, всмотрелся мне в лицо.
— Это снова ты.
— Да, — сказала я, — это снова я. — Я высвободила руки, и он не стал меня удерживать. — Разденься, Ричард, я так хочу видеть тебя обнаженным.
— Ты ведь уже видела, — тихо сказал он.
— Не так, как сейчас. Не останавливайся и ни о чем не спрашивай.
Он встал.
— Это для меня все изменит, Анита. И должно для тебя тоже кое-что изменить.
Я закрыла глаза ладонями и тихо застонала.
— Боже мой, Ричард, перестань трепаться! Я хочу, чтобы ты хватал меня руками, я хочу, чтобы ты вошел в меня, так хочу, что мысли мешаются! А ты стоишь и резонируешь!
Что-то упало мне на лицо и руки — джинсы и трусы Ричарда. Я села и увидела его голым, и не могла оторвать глаз. Золотистая смуглость его кожи не прерывалась от закруглений икр до узости бедер, до выпуклости паха, до плоской твердости груди, до размаха плеч. Волосы золотой волной упали на плечи, и лицо было в тени.
Я встала и подошла к нему. Мне было страшно — «нервозно» не то слово. Страшно — и очень хотелось. Положив руки Ричарду на грудь, я встала на цыпочки, подставляя ему губы. Мы поцеловались, и от этого движения тело мое притянулось к телу Ричарда. Твердость обнаженного тела, ничем не отделенного от меня, кроме кружевных трусиков, заставила меня задрожать и оторваться от поцелуя.
Руки Ричарда обняли меня за талию и прижали к нему. Вдруг он упал на колени, срывая с меня трусики движением быстрым почти до грубости. Я оказалась голой, а он стоял передо мной на коленях, глядя вверх. И от этого взгляда у меня по всему телу пробежала мелкая дрожь.
Большие руки Ричарда вдвинулись между моими бедрами, развели ноги. Скользнули вверх, ладони обхватили ягодицы, лобок оказался возле лица Ричарда. Он прижался ко мне щекой, длинно лизнул бедро. Сердце у меня забилось так, что невозможно стало вдохнуть, но я еще смогла сказать:
— Ричард, Ричард, пожалуйста! Ричард...
Он вдвинул ладонь мне между бедер, один палец вошел внутрь. Я затрепетала, закинув голову и закрыв глаза.
— Ты влажная, — сказал он.
Я открыла глаза и глянула на него.
— Знаю. — Я говорила с придыханием.
— Райна была такая.
— Она и сейчас такая, — сказала я. — Заставь ее уйти.
Он лизнул внутреннюю поверхность бедра, заставляя меня раздвинуть ноги, тыкаясь ртом мне в кожу. От первого прикосновения языка между ногами я стала ловить ртом воздух.
Он целовал меня, будто целовал рот, язык шевелился, исследовал. Долгими, уверенными мазками лизал он меня, потом нашел нужное место и присосался. И его глаза смотрели на меня снизу, и в них был темный свет, что-то такое первобытное, что нельзя выразить словами. Здесь ни при чем было то, что он вервольф, и при всем — то, что он мужчина. Волны пульсировали по всему моему телу, ощущения ошеломляли. Так было хорошо, что почти слишком, такое было наслаждение, что почти переходило в боль. Он втягивал меня в рот, пока тепло от паха не разошлось по всему телу золотым приливом, от которого мир покрылся дымкой, будто я глядела сквозь туман. И с последней каплей наслаждения я ощутила, как уходит Райна. Мунин покинул меня, когда Ричард положил меня на пол.
Рот его блестел, и Ричард вытерся остатками футболки.
— Может, мне пойти почистить зубы?
— И думать не смей.
Я обхватила его руками, удерживая.
— Она ушла? — спросил он.
Я кивнула:
— Осталась только я. Только мы с тобой.
— И хорошо, — сказал Ричард.
Он наклонился, и его обнаженное тело легло вдоль моего. Слишком он был высок для позы миссионера, я так и задохнуться могла бы под его грудью. Ричард уперся руками в пол, будто в позиции для отжимания.
Он скользнул в меня, и было это туго, и влажно, и каждый дюйм я чувствовала, который входил в меня. И когда он вошел весь, Ричард поглядел на меня, и в глазах его был блестящий волчий янтарь. Почти оранжево-золотой на фоне загорелого лица.
Он задвигался внутрь и наружу, раз, два, три, осторожно, будто расчищая себе место. Потом бедра Ричарда поймали ритм, я охватила ладонями его ягодицы, когда он вдвигался в меня, впилась ногтями в гладкость кожи. Он задвигался быстрее, сильнее, все так же опираясь всем весом на собственные руки.
Я подняла бедра ему навстречу. Когда он не давил сверху, я могла двинуться. Ритм стал общим, волна движения, жара и мышц, движущихся единым целым.
Что-то открылось во мне, в нем. Это связывающая нас метка открылась, как дверь, и пахнула из-за этой двери теплая, золотая волна силы. Она залила меня, полилась в меня. Каждый волосок у меня на теле встал дыбом, как от электричества.
Ричард поднял меня на руки, не выходя из меня. Наполовину он меня отнес, наполовину бросил на кровать и свалился сверху, и я скрылась под теплом его кожи, весом его груди. Сила будто овладевала мной, и каждый толчок внутрь посылал сквозь тело импульс золотого тепла. Будто я купалась в радостном жаре его тела, окуналась и выходила, и сила эта росла золотыми импульсами при каждом толчке. Импульсы сменились волнами, от которых тело мое стянулось вокруг Ричарда тугим кольцом.
Он вскрикнул, но не кончил. Он снова приподнялся на руках, только бедра и ноги его прижимали меня к кровати. Глаза у Ричарда были все еще янтарные, нечеловеческие, и это мне было все равно. Они смотрели на меня с лица Ричарда, и я видела, как мелькают за ними мысли, куда больше связанные с едой, чем с сексом, и никак не связанные с любовью.
Пальцы Ричарда вцепились в кровать по обе стороны от меня. Послышался треск разрываемой ткани. Повернув голову, я увидела, как руки эти удлиняются, превращаются в лапы с когтями. И эти когти рвали матрац.
Я смотрела на Ричарда и не могла скрыть страх.
— Ричард, — сказала я.
— Я никогда тебя не обижу, — шепнул он, и руки его судорожно дернулись на постели, рассыпая обрывки матраса.
— Ричард! — сказала я, повысив голос. Не в панике, но близко к тому.
Он полоснул когтями по кровати и оторвался от меня, перевалился набок. Перевалился и свернулся в тугой клубок. Руки его, лапы, стали длинными и тонкими, а ногти превратились во что-то чудовищное, опасное.
Блин.
Я погладила его по спине.
— Ричард, прости меня. Прости.
— Я не перекидываюсь при сексе, Анита. Но сейчас очень близко полнолуние, и это трудно.
Он повернулся ко мне, и глаза были все еще янтарными. Руки начали менять форму, возвращаясь в человеческий вид. Я смотрела, как он превращается, и энергия бежала у меня по коже роем кусающих муравьев.
Я знала, что если оставить его так, это не пройдет бесследно. Дело было не том, что он потеряет меня, на самом деле — нет. Это было бы подтверждением его глубинных страхов: он — монстр, и ему место с монстрами. А Ричард — не монстр, и в этом я была уверена. Я верила, что он никогда мне плохо не сделает. Верила так, как не всегда сама себе верила.
— Перевернись, — сказала я.
Он смотрел, будто не понял.
Я взяла его за бедра и перевернула, и он мне позволил. Сейчас он уже не был совсем твердым — ничто так не портит удовольствия, как если твоя любовница вдруг начинает кричать «спасите».
Я притронулась к нему, и Ричард вздрогнул, закрыв глаза. Я держала его в ладонях и гладила, пока он снова не стал теплым и твердым.
И тогда я села на него, хотя под этим углом он был почти слишком большой для меня, чуть-чуть. Когда я оказалась наверху, это было острее, как-то резче. Ричард испустил тихий стон.
— Я люблю тебя, Ричард, люблю.
Он вошел в меня так глубоко, что я, кажется, могла бы попробовать его на вкус.
Руки Ричарда взяли меня за талию, скользнули к грудям. Ощущение его рук на моем теле, когда я ехала на нем, было почти по ту сторону наслаждения. Я сначала двигалась плавно, потом ускорилась.
Вдавливала его в себя, резко и глубоко, пока сама не перестала отличать, приятно это или больно.
Оргазм назревал. Он заполнял меня, как теплая вода — чашку, снизу вверх. Он лился легкими спазмами.
Дыхание Ричарда ускорилось, стало прерывистым, и я знала, что он тоже вот-вот.
— Еще нет, — шепнула я, — еще нет.
Он вцепился ладонями в кровать по обе стороны от меня. Руки стали меняться. Я чувствовала, как они ходят под кожей. Я ощутила это как отражение, как слабое эхо того, что делает во мне его тело. Когти рванули кровать, как гвозди. С треском разъехалась ткань матраса, но было поздно.
Оргазм захватил меня взрывом, от которого выгнулась спина, и крик вырвался из груди. Он прокатился надо мной волной, от которой заплясала кожа. Ослепительную секунду у меня не было ни кожи, ни костей — ничего, только теплая волна наслаждения и ощущение тела Ричарда подо мной. Только оно держало меня, только ощущение этого тела во мне не давало забыть, кто я и где я.
Я открыла глаза и увидела глаза Ричарда — карие и человеческие. Он поднял ко мне руки, и я рухнула на него. Положив голову ему на грудь, я стала слушать, как бьется его сердце. Все его тело пульсировало подо мной. И руки его держали меня.
Он засмеялся, и смех был радостный. Подняв мое лицо к своему, Ричард поцеловал меня легко и нежно.
— И я тебя люблю.
Глава 28
Он остался в дверях, не понимая, что делать.
— Ты слышал свою госпожу, Дамиан? — спросил Ашер. — Делай, что тебе сказали.
Я услышала, как он входит в ванную, как хрустят по битому стеклу его ботинки. Сама я осталась на четвереньках, тяжело дыша, опустив голову. В руке все еще был зажат «файрстар», зажат так, что рука болела. Я вдвинула рукоять себе в ребра, с поворотом. Вот это настоящее. Это в самом деле. А Райна мертва. Она призрак, черт бы ее побрал совсем.
Послышался шорох — кто-то полз ко мне. Я подняла голову и увидела Натэниела, его сиреневые глаза. Завопив, я попятилась от него. Он — жертва, а Райна жертв любит. Руку я выставила вперед, будто защищаясь от удара. Отползая, я уперлась спиной в кровать и остановилась, сжимая пистолет двумя руками, покачиваясь взад-вперед.
Натэниел пополз ко мне, пополз так, будто весь состоял из мышц, будто у него насчитывалось позвонков намного больше, чем нужно. Он пододвинулся ко мне так близко, что я почувствовала на лице его дыхание, когда он произнес:
— Я твой, Анита. Ты моя Нимир-ра, моя королева.
Он тщательно следил, чтобы меня не коснуться, оставляя между нами эту последнюю долю дюйма, чтобы решение принадлежало мне. Но оно мне не принадлежало.
Я попыталась сказать ему, чтобы уходил прочь, но голос не слушался. Я не могла ни говорить, ни шевельнуться. Я лишь могла цепляться за последние крохи самоконтроля, чтобы не податься вперед и не целовать Натэниела. Я боролась изо всех сил, потому что с кем бы я сейчас ни соприкоснулась, это будет все. Мунин измотал меня. Даже мое самообладание не безгранично. И я не хотела, чтобы жертвой стал Натэниел. Только это мне еще помогло сдерживаться.
В дверь постучали, и от такой неожиданности я вскрикнула. Натэниел отпрянул, но все еще оставался слишком близко.
— Ты откроешь? — спросил меня Ашер.
Я замотала головой. Это был не отрицательный ответ, а знак, что я не могу говорить. Слишком много сил занимала борьба с собой, чтобы не содрать с себя одежду и не изнасиловать первого попавшегося из тех, кто здесь в комнате. Вся моя сосредоточенность уходила на эту борьбу.
Очевидно, Ашер сам это сообразил, потому что спросил:
— Кто там?
Очень цивилизованно.
Ответ, я думаю, потряс нас всех:
— Это я, Ричард.
Джейсон вскочил и открыл дверь, не дожидаясь приказаний. Снаружи вся дверь была разбита и изрезана когтями. Ричард стоял в проеме, футболка порвана в клочья, и видны кровавые раны на загорелой коже. Чуть неуверенно он вошел в дверь, Зейн и Шанг-Да за ним.
Зейн был с виду невредим, а вот у Шанг-Да распороты лоб и щека. Глаз торчал посреди кровавой маски. Закрыв за собой дверь, он посмотрел на меня хладнокровным взглядом.
Я была рада их всех видеть, но не могла шевельнуться. Стоит мне двинуться — и всему конец. Свои силы я сосредоточила на том, чтобы остаться на месте. Чуть шевельнуться — и я уже собой не владею.
Из глаза у меня выкатилась слеза, прочертив на щеке твердую, горячую полосу. Я глядела на Ричарда, так много хотела ему сказать и не могла сказать ничего. От первого же слова я рассыплюсь на мелкие осколки.
Ричард подошел ко мне, встал надо мной, посмотрел. Я не поднимала глаз. Он не столько присел, сколько свалился на колени рядом со мной.
Я протянула руку его подхватить, и мунин полыхнул из меня языком пламени. С глухим стуком упал на пол «файрстар». Схватившись двумя руками за обрывки футболки, я дернула Ричарда на себя, в поцелуй.
Губы у него были сухие, и я лизала его рот, водила языком по губам, пока они не стали влажными, бархатными в поцелуе. Просунув руку в разрез футболки, я пощупала оставленный мною порез у него над сердцем.
Дыхание вырвалось из Ричарда с шипением, будто от боли. Он схватил меня за запястье. Я сунула в разрез другую руку и нашла еще одну рану. Тогда он схватил меня за обе руки. Забываешь, какой Ричард большой. Он не особенно страшный с виду, но свободно может держать одной рукой обе мои.
Ричард опустил мне руки вдоль тела, я попыталась вырвать их, и он сжал сильнее. Потом наклонился ко мне, но не для поцелуя.
Он лизнул порез у меня на груди.
Я ахнула — наполовину от боли, наполовину от наслаждения.
Он провел губами по ране, добрался до мягкого верха груди. Чуть прикусил кожу, не слишком, не так, чтобы остался след, но так, чтобы я ощутила зубы. И я чуть застонала.
Он поднял на меня глаза, отпустил мои руки и взял в ладони мое лицо. Как в мягких тисках, оказалось оно в его сильных руках, и он заставил меня заглянуть в эти свои шоколадно-карие глаза.
— Анита, ты меня слышишь?
Я попыталась двинуться вперед для поцелуя, но он держал меня. Руками я нащупала его грудь, погладила гладкую кожу, рваные раны. Я хотела прижаться к нему телом, но он держал мое лицо, и я не могла приблизиться.
— Анита, ответь, Анита! Ты здесь?
Руки сжимали мне лицо почти до боли. Я не оттолкнула мунина, он сам отступил. Я почувствовала, как Райна отпустила меня слегка, чтобы я могла ответить:
— Я здесь.
Шепотом.
— Ты хочешь этого?
Я заплакала. Большие, безмолвные слезы покатились по лицу.
— Ты хочешь меня сейчас, вот так? — Он чуть встряхнул мое лицо, будто это могло вернуть меня мне.
Я накрыла его руки своими, прижала к себе, не переставая лить слезы.
— Да.
Шепотом. — Сейчас, вот так?
Слишком был труден этот вопрос. Я попыталась оторвать его руки от себя, отвести в стороны.
— Целуй меня, Ричард, целуй меня, пожалуйста, прошу тебя, целуй меня!
И снова я заплакала, не зная сама, отчего.
Он наклонился ко мне, не отнимая рук, и поцеловал меня.
Жарко прижались его губы к моему рту. Язык Ричарда раздвинул мне губы, и я снова попыталась податься навстречу, но его руки держали меня. Он прижимался губами к моим губам, будто пробовал меня на вкус, и языком ощупывал мой рот, а губы его будто всасывали меня, будто хотели вывернуть наизнанку.
Я задрожала в его руках от этого ощущения. Закрыв глаза, безвольно опустив руки, я предоставила все ему.
Его ладони очень медленно соскользнули с лица. Ричард не прерывал поцелуя, а пальцы его опустились на мои голые плечи. Они чуть приостановились возле лямок спинных ножен, будто он не знал, что с ними делать.
Я открыла глаза и стала поднимать руки, чтобы ему помочь. Он поймал их и опустил снова вниз, вдоль тела.
— Сам соображу, — тихо сказал он.
Я глядела на него и едва могла дышать — так овладело мной желание. Я хотела, чтобы его голая кожа прижалась к моей. Ухватив лоскут его футболки, я дернула.
— Сними.
— Еще рано. — Он покачал головой.
Я хотела наброситься на него голодным волком, а он так собой владел. Я ведь чувствовала, как ему хочется. Не меньше, чем мне, и все же он сохранял спокойствие так близко, так близко от меня.
— Все вон, — потребовал Ричард.
Я и забыла, что мы все это исполняли на публике, и припала лбом к груди Ричарда. А руки завела ему за спину, пытаясь притянуть себя к нему.
— А другие волки? — спросил Ашер.
— Я заключил пакт с Верном. Все кончено, осталось только это.
Поверх широкого плеча Ричарда я глядела в покрытое шрамами лицо вампира. Оно было тщательно непроницаемо, пусто, безразлично. Мелькнула мысль: что он скрывает? Но я подумала так краем сознания, потому что все мои мысли были заняты ароматом кожи Ричарда. Запахом свежей крови. Приставшим запахом сырой земли, хвои и листьев. Легкой солоноватостью испарины. Для сожалений места не было, осталось лишь тепло его тела рядом с моим.
— Если ты возьмешь ее вот так, это будет очень похоже на изнасилование, — сказал Ашер.
— Я постараюсь изо всех сил, чтобы так не было, — ответил Ричард.
Ашер издал какой-то неопределенный звук, который можно было бы счесть смехом.
— Bon heur, — сказал он и вышел.
Это он сказал «в добрый час». Сказал по-французски, и я не могла не вспомнить Жан-Клода.
Так близко от меня тепло тела Ричарда, и он уже твердый, готовый, а я думаю о Жан-Клоде. Я хотела завернуться в Ричарда, как в одеяло, но что скажет мой другой любовник? Эта мысль оттолкнула мунина лучше любого другого средства.
Столько времени в постели Жан-Клода, а я все еще хочу Ричарда. Я хочу Ричарда, а не мунин, не Райна. Я. Я так его хочу, что не могу ни о чем думать, только о нем в моих объятиях. Но так будет нечестно. Нечестно, потому что Райна владеет мной.
Она заливала меня, как теплая вода в ванне. Это была ее цена. Да, это. Чтобы она в этот первый раз была с нами. Чтобы это навсегда частично принадлежало ей.
Кожа у меня горела в ожидании прикосновения, тело сводило от голода, которого я в жизни не знала.
Когда за вышедшими закрылась дверь, Ричард отодвинул меня от своего тела. Взяв меня за руки ниже локтей, он отклонился назад, а я рвалась к нему ближе. Он мне нужен был, нужен. Я хотела его.
С плачем я потянулась к нему:
— Ричард, Ричард, пожалуйста!
Он развернул меня так, что я упала на изножье кровати, и уперся мне рукой в спину, не давая повернуться. Сдвинув лямки ножен, он стащил их вниз, через руки, и ножны отбросил так, что они стукнули в стену. Потом он наклонился ко мне, положив руки на кровать по обе стороны от меня, нагнулся, и его волосы защекотали мне лицо. Он прижался ко мне, обнял меня, прижимая мои руки к груди, и держал так крепко, что я слышала кожей, как бьется его сердце за моей спиной.
И он шепнул мне в щеку:
— Если ты захочешь, чтобы я перестал, в любой момент, скажи, и я уйду.
Я застонала, скорее даже тихонько заскулила, и попросила:
— Ричард, сделай меня, прошу тебя, пожалуйста, сделай.
Он задрожал с головы до ног, испустил долгий, глубокий вздох. Чуть отодвинулся, чтобы расстегнуть у меня застежку на лифчике, осторожно снял его с моих плеч. Бретельками снова опустил мои руки вдоль тела. Стянул их с рук, и лифчик упал на пол.
Ладони Ричарда легли мне на талию. Горячие ладони. Он повел их вверх, медленно, так медленно, что мне кричать хотелось. Руки нашли мою грудь, обняли ее, сжали. Пальцы стали перебирать мне соски, и тут я действительно закричала.
Он повернул меня к себе лицом, чуть ли не бросил на кровать. Руки Ричарда сошлись у меня под ягодицами, и он поднял меня, все еще стоя на коленях. Губы нашли мою грудь, язык забегал по соску, быстрый, резкий, влажный.
Я припала к Ричарду, и его губы сомкнулись, присосались. Мне хотелось закричать, забиться, сказать, чтобы он перестал, чтобы никогда не переставал. Тихий всхлип вырвался у меня из горла, когда Ричард выпустил мой сосок долгим движением, пропустив его между зубами. Он повернулся к другой груди, на этот раз резче, сильнее сжимая зубы. Чуть покусывая нежную ткань, он стал вылизывать сосок, круговыми движениями языка, и вдруг укусил резко и быстро, так что было слегка больно, и я оказалась на спине.
Он стоял надо мной на коленях. Сунув руки в разрезы футболки, он сдернул ее с себя, разорвав пополам, обнажив твердость мышц груди, рук. На коже было две раны от когтей — повыше и пониже. Та, что повыше, была над соском, и на нем засохла кровь.
Я села и потянулась к нему. Он не мешал. Я пробежала языком по груди Ричарда, над ранами, и он ахнул. Я вылизала быстрыми движениями окровавленный сосок, и когда он не отогнал меня, я сомкнула губы на ране и стала пировать. Я вычистила ее, высосала так, что она открылась снова.
Теперь была его очередь вскрикивать. Он меня толкнул обратно на пол, мягко. Снял с меня кроссовки и носки, и я не стала мешать. Сердце билось так, что больно было, пойманной птицей колотясь в горле.
Руки Ричарда легли на пояс моих джинсов, Когда расстегнулась верхняя пуговица, у меня свело живот. Ричард расстегнул на мне штаны и начал медленно снимать их с бедер. Я помогала ему, подталкивая заскорузлую ткань вниз. Одним последним движением он снял их с меня, и я осталась только в черных трусиках — под цвет уже снятому лифчику.
Ричард встал на колени, глядя на меня. Руки его двинулись к застежке его собственных джинсов — и остановились.
— Я так давно этого хотел, Анита. Так тебя хотел, но только не...
Словами не передать, насколько мы с Райной друг друга ненавидели, но в этот момент ее сущность и я полностью понимали друг друга. Я поднялась навстречу Ричарду:
— Ну нет, только не это! Только не изображай сейчас бойскаута.
И я потянулась к его застежке.
Он поймал меня за руки, всмотрелся мне в лицо.
— Это снова ты.
— Да, — сказала я, — это снова я. — Я высвободила руки, и он не стал меня удерживать. — Разденься, Ричард, я так хочу видеть тебя обнаженным.
— Ты ведь уже видела, — тихо сказал он.
— Не так, как сейчас. Не останавливайся и ни о чем не спрашивай.
Он встал.
— Это для меня все изменит, Анита. И должно для тебя тоже кое-что изменить.
Я закрыла глаза ладонями и тихо застонала.
— Боже мой, Ричард, перестань трепаться! Я хочу, чтобы ты хватал меня руками, я хочу, чтобы ты вошел в меня, так хочу, что мысли мешаются! А ты стоишь и резонируешь!
Что-то упало мне на лицо и руки — джинсы и трусы Ричарда. Я села и увидела его голым, и не могла оторвать глаз. Золотистая смуглость его кожи не прерывалась от закруглений икр до узости бедер, до выпуклости паха, до плоской твердости груди, до размаха плеч. Волосы золотой волной упали на плечи, и лицо было в тени.
Я встала и подошла к нему. Мне было страшно — «нервозно» не то слово. Страшно — и очень хотелось. Положив руки Ричарду на грудь, я встала на цыпочки, подставляя ему губы. Мы поцеловались, и от этого движения тело мое притянулось к телу Ричарда. Твердость обнаженного тела, ничем не отделенного от меня, кроме кружевных трусиков, заставила меня задрожать и оторваться от поцелуя.
Руки Ричарда обняли меня за талию и прижали к нему. Вдруг он упал на колени, срывая с меня трусики движением быстрым почти до грубости. Я оказалась голой, а он стоял передо мной на коленях, глядя вверх. И от этого взгляда у меня по всему телу пробежала мелкая дрожь.
Большие руки Ричарда вдвинулись между моими бедрами, развели ноги. Скользнули вверх, ладони обхватили ягодицы, лобок оказался возле лица Ричарда. Он прижался ко мне щекой, длинно лизнул бедро. Сердце у меня забилось так, что невозможно стало вдохнуть, но я еще смогла сказать:
— Ричард, Ричард, пожалуйста! Ричард...
Он вдвинул ладонь мне между бедер, один палец вошел внутрь. Я затрепетала, закинув голову и закрыв глаза.
— Ты влажная, — сказал он.
Я открыла глаза и глянула на него.
— Знаю. — Я говорила с придыханием.
— Райна была такая.
— Она и сейчас такая, — сказала я. — Заставь ее уйти.
Он лизнул внутреннюю поверхность бедра, заставляя меня раздвинуть ноги, тыкаясь ртом мне в кожу. От первого прикосновения языка между ногами я стала ловить ртом воздух.
Он целовал меня, будто целовал рот, язык шевелился, исследовал. Долгими, уверенными мазками лизал он меня, потом нашел нужное место и присосался. И его глаза смотрели на меня снизу, и в них был темный свет, что-то такое первобытное, что нельзя выразить словами. Здесь ни при чем было то, что он вервольф, и при всем — то, что он мужчина. Волны пульсировали по всему моему телу, ощущения ошеломляли. Так было хорошо, что почти слишком, такое было наслаждение, что почти переходило в боль. Он втягивал меня в рот, пока тепло от паха не разошлось по всему телу золотым приливом, от которого мир покрылся дымкой, будто я глядела сквозь туман. И с последней каплей наслаждения я ощутила, как уходит Райна. Мунин покинул меня, когда Ричард положил меня на пол.
Рот его блестел, и Ричард вытерся остатками футболки.
— Может, мне пойти почистить зубы?
— И думать не смей.
Я обхватила его руками, удерживая.
— Она ушла? — спросил он.
Я кивнула:
— Осталась только я. Только мы с тобой.
— И хорошо, — сказал Ричард.
Он наклонился, и его обнаженное тело легло вдоль моего. Слишком он был высок для позы миссионера, я так и задохнуться могла бы под его грудью. Ричард уперся руками в пол, будто в позиции для отжимания.
Он скользнул в меня, и было это туго, и влажно, и каждый дюйм я чувствовала, который входил в меня. И когда он вошел весь, Ричард поглядел на меня, и в глазах его был блестящий волчий янтарь. Почти оранжево-золотой на фоне загорелого лица.
Он задвигался внутрь и наружу, раз, два, три, осторожно, будто расчищая себе место. Потом бедра Ричарда поймали ритм, я охватила ладонями его ягодицы, когда он вдвигался в меня, впилась ногтями в гладкость кожи. Он задвигался быстрее, сильнее, все так же опираясь всем весом на собственные руки.
Я подняла бедра ему навстречу. Когда он не давил сверху, я могла двинуться. Ритм стал общим, волна движения, жара и мышц, движущихся единым целым.
Что-то открылось во мне, в нем. Это связывающая нас метка открылась, как дверь, и пахнула из-за этой двери теплая, золотая волна силы. Она залила меня, полилась в меня. Каждый волосок у меня на теле встал дыбом, как от электричества.
Ричард поднял меня на руки, не выходя из меня. Наполовину он меня отнес, наполовину бросил на кровать и свалился сверху, и я скрылась под теплом его кожи, весом его груди. Сила будто овладевала мной, и каждый толчок внутрь посылал сквозь тело импульс золотого тепла. Будто я купалась в радостном жаре его тела, окуналась и выходила, и сила эта росла золотыми импульсами при каждом толчке. Импульсы сменились волнами, от которых тело мое стянулось вокруг Ричарда тугим кольцом.
Он вскрикнул, но не кончил. Он снова приподнялся на руках, только бедра и ноги его прижимали меня к кровати. Глаза у Ричарда были все еще янтарные, нечеловеческие, и это мне было все равно. Они смотрели на меня с лица Ричарда, и я видела, как мелькают за ними мысли, куда больше связанные с едой, чем с сексом, и никак не связанные с любовью.
Пальцы Ричарда вцепились в кровать по обе стороны от меня. Послышался треск разрываемой ткани. Повернув голову, я увидела, как руки эти удлиняются, превращаются в лапы с когтями. И эти когти рвали матрац.
Я смотрела на Ричарда и не могла скрыть страх.
— Ричард, — сказала я.
— Я никогда тебя не обижу, — шепнул он, и руки его судорожно дернулись на постели, рассыпая обрывки матраса.
— Ричард! — сказала я, повысив голос. Не в панике, но близко к тому.
Он полоснул когтями по кровати и оторвался от меня, перевалился набок. Перевалился и свернулся в тугой клубок. Руки его, лапы, стали длинными и тонкими, а ногти превратились во что-то чудовищное, опасное.
Блин.
Я погладила его по спине.
— Ричард, прости меня. Прости.
— Я не перекидываюсь при сексе, Анита. Но сейчас очень близко полнолуние, и это трудно.
Он повернулся ко мне, и глаза были все еще янтарными. Руки начали менять форму, возвращаясь в человеческий вид. Я смотрела, как он превращается, и энергия бежала у меня по коже роем кусающих муравьев.
Я знала, что если оставить его так, это не пройдет бесследно. Дело было не том, что он потеряет меня, на самом деле — нет. Это было бы подтверждением его глубинных страхов: он — монстр, и ему место с монстрами. А Ричард — не монстр, и в этом я была уверена. Я верила, что он никогда мне плохо не сделает. Верила так, как не всегда сама себе верила.
— Перевернись, — сказала я.
Он смотрел, будто не понял.
Я взяла его за бедра и перевернула, и он мне позволил. Сейчас он уже не был совсем твердым — ничто так не портит удовольствия, как если твоя любовница вдруг начинает кричать «спасите».
Я притронулась к нему, и Ричард вздрогнул, закрыв глаза. Я держала его в ладонях и гладила, пока он снова не стал теплым и твердым.
И тогда я села на него, хотя под этим углом он был почти слишком большой для меня, чуть-чуть. Когда я оказалась наверху, это было острее, как-то резче. Ричард испустил тихий стон.
— Я люблю тебя, Ричард, люблю.
Он вошел в меня так глубоко, что я, кажется, могла бы попробовать его на вкус.
Руки Ричарда взяли меня за талию, скользнули к грудям. Ощущение его рук на моем теле, когда я ехала на нем, было почти по ту сторону наслаждения. Я сначала двигалась плавно, потом ускорилась.
Вдавливала его в себя, резко и глубоко, пока сама не перестала отличать, приятно это или больно.
Оргазм назревал. Он заполнял меня, как теплая вода — чашку, снизу вверх. Он лился легкими спазмами.
Дыхание Ричарда ускорилось, стало прерывистым, и я знала, что он тоже вот-вот.
— Еще нет, — шепнула я, — еще нет.
Он вцепился ладонями в кровать по обе стороны от меня. Руки стали меняться. Я чувствовала, как они ходят под кожей. Я ощутила это как отражение, как слабое эхо того, что делает во мне его тело. Когти рванули кровать, как гвозди. С треском разъехалась ткань матраса, но было поздно.
Оргазм захватил меня взрывом, от которого выгнулась спина, и крик вырвался из груди. Он прокатился надо мной волной, от которой заплясала кожа. Ослепительную секунду у меня не было ни кожи, ни костей — ничего, только теплая волна наслаждения и ощущение тела Ричарда подо мной. Только оно держало меня, только ощущение этого тела во мне не давало забыть, кто я и где я.
Я открыла глаза и увидела глаза Ричарда — карие и человеческие. Он поднял ко мне руки, и я рухнула на него. Положив голову ему на грудь, я стала слушать, как бьется его сердце. Все его тело пульсировало подо мной. И руки его держали меня.
Он засмеялся, и смех был радостный. Подняв мое лицо к своему, Ричард поцеловал меня легко и нежно.
— И я тебя люблю.
Глава 28
Теплый. Очень он был теплый.
Он?
Я широко открыла глаза, и сон слетел с меня как стеклянная крошка. Я лежала в кровати, и сердце у меня стучало, а поперек живота лежала загорелая рука. Проследив по ней взглядом снизу вверх, я увидела Ричарда, лежащего на животе, и волосы упали на его лицо как занавес. Я лежала на спине, простыни сбились вниз, зажатые под рукой Ричарда.
Подняв голову, я увидала над кроватью «Подсолнухи» Ван Гога. Домик Ричарда. Наш мы слишком разнесли.
У меня было сильное поползновение подтянуть простыню и накрыть груди. Да, конечно, ночью Ричард видел все целиком, но сейчас утро. Я хотела накрыться. Я стеснялась. Не так чтобы сильно, но слегка.
Руки я, оказывается, прижала к груди, будто прикрывшись. Очень темной казалась рука Ричарда на моей белой коже. Жан-Клод заметил как-то, что у меня почти такая же бледная кожа, как у него. У меня хватало моральных проблем насчет внебрачного секса с нежитью, и утешало лишь то, что я моногамна. Теперь даже этого не осталось. Разврат овладел мною, как предсказывала когда-то бабушка Блейк, и в каком-то смысле оказалась права. Если ты переспишь с кем-то одним, очень вероятно, что ты начнешь спать и с другими.
Шторы были задернуты не полностью, и утреннее солнце светило сквозь белые занавески, разливаясь на кровати. Я никогда еще не спала с мужчиной так, чтобы с ним и проснуться. Ах да, со Стивеном один раз, но в одежде и с пистолетами, и в ожидании, что в дверь войдут плохие парни. Это совсем не то.
Я осторожно потянулась к руке Ричарда. После этой ночи, казалось бы, можно и посмелее, но я почти что боялась его тронуть. У меня были раньше сексуальные фантазии насчет Ричарда, но сейчас это было куда больше. Проснуться рядом с ним, теплым и живым. Прости меня, Господь, но я была счастлива.
Я так осторожно до него дотронулась, что коснулась не самой руки, а лишь золотистых волосков. И провела так рукой до того места, где начиналась уже голая кожа бицепсов и плеча. Провела пальцами по теплоте его руки. Невероятно теплым он был. Теплее, чем обычно бывает кожа, почти как в горячке.
Я почувствовала, что он проснулся, в плече появилось напряжение, которого только что не было. Я повернулась к нему, и карие глаза глянули на меня сквозь густую завесу волос.
Он приподнялся на локте и отвел с лица волосы, и улыбнулся той самой улыбкой, от которой я всегда таяла.
— Доброе утро.
— Доброе утро, — ответила я и машинально натянула простыню на грудь.
Он пододвинулся ближе, и простыня сползла с него, открыв гладкие полушария ягодиц. Он меня поцеловал, легко и нежно, потерся щекой о мое лицо, и тепло его дыхания обдало мне ухо, потом он выдохнул мне в волосы. Это было волчье приветствие. Он стал осторожно целовать меня в шею и остановился у плеча, которое только и осталось неприкрытым.
— Ты какая-то напряженная, — сказал он.
— Зато ты нет, — ответила я.
Он рассмеялся, и от этого звука я затрепетала и улыбнулась одновременно. Такого смеха я от Ричарда никогда не слышала, очень он был мужской, очень... какой-то. Смех обладания, удовлетворения.
У меня запылало лицо. Я еще больше смутилась.
— А, черт!
— Что такое? — спросил он, гладя меня по щеке.
— Обними меня, Ричард. Секс — это прекрасно, но когда я мечтала об этой минуте, я видела, как ты обнимаешь меня, прижимаешь к себе.
Он улыбнулся ласково, польщенно. Повернулся на бок и даже простыни натянул выше пояса. Приподнял руку, которая была сверху.
Я перекатилась на бок спиной к нему и прильнула к его теплому телу. Он был слишком высок, чтобы удобно было прижаться, но мы повозились, хихикая и отпуская глупые замечания, и нашли подходящую позицию. Я обернула его руку вокруг себя, утопая в теплом закруглении его груди и прочего, и испустила довольный вздох. Ощущение его обнаженного паха, прижатого ко мне, возбуждало не так сильно, как надо бы. Я чувствовала, что обладаю его телом, им самим. И хотела, чтобы так было всегда.
Кожа у него была почти горячей.
Он?
Я широко открыла глаза, и сон слетел с меня как стеклянная крошка. Я лежала в кровати, и сердце у меня стучало, а поперек живота лежала загорелая рука. Проследив по ней взглядом снизу вверх, я увидела Ричарда, лежащего на животе, и волосы упали на его лицо как занавес. Я лежала на спине, простыни сбились вниз, зажатые под рукой Ричарда.
Подняв голову, я увидала над кроватью «Подсолнухи» Ван Гога. Домик Ричарда. Наш мы слишком разнесли.
У меня было сильное поползновение подтянуть простыню и накрыть груди. Да, конечно, ночью Ричард видел все целиком, но сейчас утро. Я хотела накрыться. Я стеснялась. Не так чтобы сильно, но слегка.
Руки я, оказывается, прижала к груди, будто прикрывшись. Очень темной казалась рука Ричарда на моей белой коже. Жан-Клод заметил как-то, что у меня почти такая же бледная кожа, как у него. У меня хватало моральных проблем насчет внебрачного секса с нежитью, и утешало лишь то, что я моногамна. Теперь даже этого не осталось. Разврат овладел мною, как предсказывала когда-то бабушка Блейк, и в каком-то смысле оказалась права. Если ты переспишь с кем-то одним, очень вероятно, что ты начнешь спать и с другими.
Шторы были задернуты не полностью, и утреннее солнце светило сквозь белые занавески, разливаясь на кровати. Я никогда еще не спала с мужчиной так, чтобы с ним и проснуться. Ах да, со Стивеном один раз, но в одежде и с пистолетами, и в ожидании, что в дверь войдут плохие парни. Это совсем не то.
Я осторожно потянулась к руке Ричарда. После этой ночи, казалось бы, можно и посмелее, но я почти что боялась его тронуть. У меня были раньше сексуальные фантазии насчет Ричарда, но сейчас это было куда больше. Проснуться рядом с ним, теплым и живым. Прости меня, Господь, но я была счастлива.
Я так осторожно до него дотронулась, что коснулась не самой руки, а лишь золотистых волосков. И провела так рукой до того места, где начиналась уже голая кожа бицепсов и плеча. Провела пальцами по теплоте его руки. Невероятно теплым он был. Теплее, чем обычно бывает кожа, почти как в горячке.
Я почувствовала, что он проснулся, в плече появилось напряжение, которого только что не было. Я повернулась к нему, и карие глаза глянули на меня сквозь густую завесу волос.
Он приподнялся на локте и отвел с лица волосы, и улыбнулся той самой улыбкой, от которой я всегда таяла.
— Доброе утро.
— Доброе утро, — ответила я и машинально натянула простыню на грудь.
Он пододвинулся ближе, и простыня сползла с него, открыв гладкие полушария ягодиц. Он меня поцеловал, легко и нежно, потерся щекой о мое лицо, и тепло его дыхания обдало мне ухо, потом он выдохнул мне в волосы. Это было волчье приветствие. Он стал осторожно целовать меня в шею и остановился у плеча, которое только и осталось неприкрытым.
— Ты какая-то напряженная, — сказал он.
— Зато ты нет, — ответила я.
Он рассмеялся, и от этого звука я затрепетала и улыбнулась одновременно. Такого смеха я от Ричарда никогда не слышала, очень он был мужской, очень... какой-то. Смех обладания, удовлетворения.
У меня запылало лицо. Я еще больше смутилась.
— А, черт!
— Что такое? — спросил он, гладя меня по щеке.
— Обними меня, Ричард. Секс — это прекрасно, но когда я мечтала об этой минуте, я видела, как ты обнимаешь меня, прижимаешь к себе.
Он улыбнулся ласково, польщенно. Повернулся на бок и даже простыни натянул выше пояса. Приподнял руку, которая была сверху.
Я перекатилась на бок спиной к нему и прильнула к его теплому телу. Он был слишком высок, чтобы удобно было прижаться, но мы повозились, хихикая и отпуская глупые замечания, и нашли подходящую позицию. Я обернула его руку вокруг себя, утопая в теплом закруглении его груди и прочего, и испустила довольный вздох. Ощущение его обнаженного паха, прижатого ко мне, возбуждало не так сильно, как надо бы. Я чувствовала, что обладаю его телом, им самим. И хотела, чтобы так было всегда.
Кожа у него была почти горячей.