Страница:
Сродственный канал наполнился доброжелательным скепсисом.
— Ты поэтому так внезапно обратилась к религии? Я всегда думала, что ты более других подвержена этому заблуждению.
— О чем ты?
— Помнишь, как Вин Цит Чон назвал тебя туристкой?
— Да.
— Это был вежливый способ выразить простой факт — ты недостаточно уверена в себе, чтобы искать собственные ответы на вопросы, которые ставит жизнь. Ты вечно ищешь, Сиринкс, но не знаешь, чего. Религия не могла не привлечь тебя. Сама концепция спасения верой существует, чтобы поддерживать усомнившихся в себе.
— Есть разница между религией и духовностью. Вот с этим всей нашей культуре, всем эденистам придется примириться — нам, обиталищам, космоястребам.
— Да, тут ты до обидного права. Должна признать, мне и самой радостно было узнать, что мы с «Язиусом» соединимся снова, пусть даже в самых скорбных обстоятельствах. Это делает жизнь терпимее.
— Это лишь один аспект. Я думала о переносе наших воспоминаний в обиталище по смерти. На этом основано все наше общество. Мы никогда не боялись смерти так, как адамисты, и это поддерживало наш рационализм. Теперь мы знаем, что нам суждена бездна, и весь процесс переноса кажется насмешкой. Только вот…
— Продолжай.
— Латон, будь он проклят! Что он хотел сказать своим «великим путешествием»? Что нам не следует опасаться вечного заточения в бездне? А Мальва фактически подтвердила, что он говорил правду!
— Думаешь, это плохо?
— Нет. Если мы правильно поняли его слова, бездна — это не только вечное чистилище. Это было бы прекрасно.
— Ты права.
— Тогда почему он не сказал нам прямо, что нас ждет? И почему только мы избежим этой ловушки, но не адамисты?
— Может быть, Мальва помогла нам больше, чем тебе кажется, сказав, что ответ кроется в нас самих. Если бы тебе его подсказали… ты не найдешь его сама. Познание и обучение — не одно и то же.
— И почему это должен был быть Латон? Единственный, кому мы не можем до конца доверять.
— Даже ты ему не веришь?
— Даже я, хотя и обязана ему жизнью. Он Латон, мама.
— Может быть, поэтому он и не сказал нам — зная, что мы ему не поверим. Но он советовал нам внимательно изучить этот вопрос.
— И покуда мы не добились ничего.
— Это лишь начало, Сиринкс. И он намекнул нам, спросив, что за люди возвращаются из бездны. Какие они?
— Ублюдки они, все до единого.
— Успокойся и объясни мне, какие они.
Сиринкс чуть заметно улыбнулась, признавая упрек, и глянула на розовые лотосы, заставляя себя вспомнить Перник — место, от которого ее мысли до сих пор шарахались.
— Я, в общем, верно сказала. Они ублюдки. Я немногих видела, но все они меня словно не замечали, им плевать было, что я страдаю. Они все словно эмоциональные покойники. Наверное, на них так влияет бездна.
— Не совсем. Келли Тиррел записала серию интервью с одержимым по имени Шон Уоллес. Он не был жесток или безразличен. Если уж на то пошло, он был жалок.
— Значит, они жалкие ублюдки.
— Ты слишком легкомысленна. Но подумай вот о чем — много ли среди эденистов жалких ублюдков?
— Нет, мама, тут я не могу с тобой согласиться. Ты так рассуждаешь, словно идет некий отбор, словно кто-то заключает грешников в бездну, а праведников ведет по долгому пути к свету. Это не может быть правдой. Это все равно что сказать, будто есть Бог. Бог всевышний, которого интересует судьба каждого отдельно взятого человека, наше поведение.
— Полагаю, что так. Это прекрасно объяснило бы происходящее.
— Нет. Никогда. Почему тогда Латону позволено было отправиться в долгое путешествие?
— Не позволено. Не забывай, смерть разлучает душу с памятью. Тебя освободила и предупредила нас всех личность Латона, обитавшая в нейронных слоях Перника, но не его душа.
— Ты правда в это веришь?
— Не уверена. Как ты заметила, Бог, настолько заинтересованный в каждом индивидууме во Вселенной, должен быть невероятно могуч. — Афина отвернулась от пруда и взяла дочь за руку. — Я буду надеяться, что мы найдем другое объяснение.
— Хорошо бы…
— И надеяться, что его мне найдешь ты.
— Я?
— Ну это ведь ты снова будешь шляться по галактике. У тебя будет больше шансов, чем у меня.
— Нам предстоит собирать по посольствам и агентам стандартные отчеты о возможных проникновениях одержимых и о том, как справляются с проблемой местные власти. Тактика и политика, но не философия.
— Как скучно.— Афина притянула Сиринкс к себе, позволяя тревоге и заботе свободно течь по каналу сродства. — С тобой точно все будет в порядке?
— Конечно, мама. «Энон» и команда за мной присмотрят. Ты не волнуйся.
Когда Сиринкс ушла, чтобы присмотреть за последней стадией переоснащения «Энона», Афина опустилась в свое любимое кресло во внутреннем дворике и попыталась вновь включиться в обычный ритм домашних дел. Следовало присмотреть за детворой — родители все работали долгими сменами, в основном на оборону. Юпитер и Сатурн готовились к освобождению Мортонриджа.
— Не следовало тебе так ее удерживать, -заметил Сайнон. — Ей не прибавит уверенности в себе то, что ты так низко ее ценишь.
— Я в ней вполне уверена,— ощетинилась Афина.
— Тогда покажи это. Отпусти ее.
— Я боюсь.
— Все мы боимся. Но мы должны иметь возможность встретить свой страх лицом к лицу.
— А как ты себя чувствуешь, зная, что твоя душа ушла?
— Любопытно.
— И все?
— Да. Я уже сосуществую с другими ушедшими нашего множества. Бездна едва ли сильно отличается от этого.
— Надейся, надейся!
— Когда-нибудь все мы узнаем это на собственном опыте.
— Молись, чтобы это случилось попозже.
— Яблочко от яблоньки?
— Нет. Священник мне еще не нужен. Скорее уж рюмка чего-нибудь покрепче.
— Грешница.
Он рассмеялся.
Афина наблюдала, как сгущаются тени под ветвями по мере того, как световая трубка наливается розово-золотым свечением.
— Не может же быть, чтобы был на свете Бог? Ведь не может?
— Что-то он не слишком счастлив,— заметил Транквиллити, когда принц Нотой вступил на одну из десяти станций метро, обслуживавших оконечность.
Иона провела свою точку зрения полным кругом, точно обошла принца со всех сторон. Ее заинтриговал принятый им вид упорного достоинства, нечто в позе, в выражении лица, говорившее: я стар и отстал от жизни, но пусть только эта жизнь попробует передо мной не склониться! Одет он был в парадный мундир адмирала королевского космофлота Кулу, на груди его скромно примостилась орденская колодка с пятью ленточками. Когда, входя в вагон, он снял фуражку, стало видно, что волос у него на черепе немного, а те, что остались, совершенно поседели — для Салдана очень тревожный знак.
— Сколько же ему лет?— подумала Иона.
— Сто семьдесят. Он младший из экзочревных братьев короля Дэвида. Управлял корпорацией «Кулу» на протяжении ста трех лет, прежде чем принц Говард не перенял ее в 2608-м.
— Как странно.
Внимание ее снова обратилось к крейсеру королевского космофлота Кулу, пристыковавшемуся в порту (первый боевой корабль из королевства на протяжении последних ста семидесяти девяти лет). Дипломатическая миссия предельной важности, заявил его капитан, запрашивая разрешения на подлет. А вместе с принцем Нотоном прибыли пятеро высоких чинов из министерства иностранных дел.
— Он часть старого порядка. Едва ли у нас найдется что-то общее. Если Алистеру что-то от меня нужно, почему он не послал кого-нибудь помоложе? Возможно, даже принцессу.
— Это было бы разумно. Хотя принца Нотона трудно не уважать. Его возраст может быть частью королевского послания.
На мгновение Иона забеспокоилась.
— Ой, не знаю. Если кто-то и понимает твои истинные возможности, то мои царственные родичи.
— Едва ли он обратится к тебе с просьбой, порочащей твою честь.
Последние двадцать метров по коридору Иона преодолела почти бегом, на ходу застегивая юбку. Для этой встречи она выбрала деловой костюм зеленого полотна и простую белую блузку — все очень нарядно, но ничуть не царственно. Пытаться впечатлить принца Нотона нарядами, решила она, значит впустую тратить время.
Вагон метро уже прибыл на станцию во дворце Де Бовуар — ее официальной резиденции. Двое приставов вели принца со свитой по длинному центральному переходу. Иона поспешно пробежала по залу аудиенций, шлепнулась в кресло за большим столом и втиснулась в туфли.
— Как я выгляжу?
— Ты прекрасна.
Иона застонала от такого необъективного подхода и торопливо пригладила волосы пятерней.
— Надо было подстричься.
Она оглядела зал: все ли в порядке? С другой стороны стола — шесть кресел с высокими спинками. В соседней комнате для неформальных приемов люди-слуги готовили шведский стол (было бы неприлично использовать домошимпов, учитывая отношение королевства к биотеху).
— Освещение поменяй.
Половина стеклянных панелей, тянувшихся от потолка к полу, потемнела, остальные изменили угол дифракции. Десять отраженных лучей сошлись на столе, окружая Иону теплым звездным светом.
— Слишком яр… о, черт.
Двери распахнулись. Иона поднялась навстречу приближающемуся принцу Нотону.
— Обойди стол и поздоровайся. Помни, что вы с ним родственники, а технически между нами и королевством не было никакой размолвки.
Иона последовала совету, изобразив на лице непринужденную улыбку, способную стать и очаровательной, и леденящей — как поведет себя гость.
Она протянула руку. Немного поколебавшись, принц Нотой вежливо пожал ее. На перстне с печаткой его взгляд, впрочем, задержался.
— Добро пожаловать на Транквиллити, принц Нотой. Я польщена, что Алистер оказал мне честь, отправив к нам столь почтенного эмиссара. Жаль только, что мы не встретились в более счастливые времена.
Мининделовцы стояли не шевелясь и не мигая. Иона готова была поклясться, что они молятся.
— Для меня большая честь, — ответил принц Нотой после неловкой паузы, — прибыть сюда по приказу моего сюзерена.
— А!
— Туше, кузен, — промурлыкала Иона.
Они встретились взглядами. Мининделовцы тревожно наблюдали.
— И конечно, вы оказались женщиной.
— Естественно, хотя вообще-то все решил случай. Отец не заводил экзочревных детей. Наша семейная традиция первородства в данном случае не действует.
— Вы так ненавидите традиции?
— Нет. Многими традициями я восхищаюсь. Многие традиции я поддерживаю. Что я ненавижу, так это традиции ради традиций.
— Тогда вы, вероятно, в своей стихии. Порядок рушится по всей Конфедерации.
— А вот это удар ниже пояса, Нотой.
Он неуклюже кивнул.
— Извините. Не знаю, почему король выбрал на эту роль меня. Никогда не был дипломатом, черт меня побери.
— Ну, не знаю. По-моему, он сделал хороший выбор. Садитесь, прошу.
Иона вернулась на свое место. Транквиллити показал ей, как мининделовцы облегченно переглядываются за ее спиной.
— Так чего хочет от меня Алистер?
— Вот этих ребят. — Принц Нотой ткнул пальцем в пристава. — Я должен был попросить у вас их последовательности ДНК.
— Для чего?
— Для Омбея.
Иона с растущей неловкостью слушала, как принц Нотон и чинуши из министерства иностранных дел объясняют ей детали предполагаемого освобождения Мортонриджа.
— Думаешь, у них получится?
— Я не владею всей полнотой информации, доступной королевскому флоту, так что не могу ответить уверенно. Но королевский флот не взялся бы за подобную операцию без полной уверенности в ее успехе.
— Не думаю, что это правильный способ спасать одержанных. Они уничтожат Мортонридж и погубят по ходу дела толпу народу.
— Никто не говорил, что на войне не будет крови.
— Тогда зачем?..
— Ради более важной цели, которая обычно бывает политической. В данном случае это именно так.
— Значит, я могу все это остановить? Если я откажусь передать Алистеру последовательность ДНК…
— Можешь стать голосом благоразумия. И кто тебя поблагодарит?
— Для начала — те, кто останется жив.
— Это в первую очередь одержанные, готовые на все ради освобождения. Им недоступна роскошь твоего морального выбора.
— Это нечестно. Ты не можешь обвинять меня в том, что я не хочу крови.
— Если ты не можешь предложить альтернативы, я предлагаю передать ему ДНК приставов. Даже воздержавшись, ты не остановишь освобождения Мортонриджа. В лучшем случае ты задержишь его на нескольконедель, пока эденисты не склепают подходящего служителя-воина.
— Ты прекрасно понимаешь, что альтернативы у меня нет.
— Это политика, Иона. Ты не сможешь предотвратить операцию. А помощь заложит основу ценного союза. Не забывай об этом. Ты поклялась защищать всех, кто живет во мне. И нам может потребоваться помощь.
— Нет. Ты — единственное из обиталищ — можешь стать идеальным убежищем от одержимых.
— Даже это не вполне определенно. Принц Нотой прав: старый порядок и прежняя уверенность уходят.
— И что же я должна делать?
— Ты Повелительница Руин. Решай.
Иона поглядела на старого принца, на его бесстрастное лицо и поняла, что выбора у нее на самом деле нет. И не было. Салдана поклялись защищать своих подданных. И подданные в ответ верили, что будут защищены. За историю королевства сотни тысяч человек погибли, защищая эту обоюдную веру.
— Конечно, я предоставлю вам последовательности ДНК, — ответила Иона. — Жаль только, что я не могу помочь вам большим.
Иона сочла горькой иронией судьбы, что Паркер Хиггенс и Оски Кацура сообщили ей, что найдено воспоминание леймилов о самоубийстве космограда — через два дня после отлета принца Нотона.
Все исследования по проекту «Леймил» были приостановлены, весь персонал каждого отделения помогал в анализе расшифрованных сенсорных записей. Однако отдел электроники, несмотря на кипящую вокруг него деятельность, не выглядел особенно многолюдным. Дешифровка уже закончилась, и вся информация в леймильском электронном стеке была переформатирована под человеческий стандарт восприятия.
— Сейчас задержка только в самом процессе анализа, — объяснял Оски Кацура, проталкивая Иону в холл. — Мы скопировали все воспоминания из стека на постоянный носитель, так что можем иметь к ним полный доступ. Повреждено всего лишь двенадцать процентов файлов, что дает нам восемь тысяч двести двадцать часов записи. Хотя, конечно, наша команда работает и над восстановлением утраченного.
Энергию от электронного стека наконец отключили. Техники столпились вокруг его прозрачного колпака-хранилища, отсоединяя аппаратуру поддержания газовой среды.
— И что вы с ней будете делать дальше? — поинтересовалась Иона.
— Ноль-тау, — ответил Оски. — К сожалению, это слишком большая ценность, чтобы выставлять ее в музее. Если, конечно, вы не желаете сначала показать его публике?
— Нет. Это ваша специальность, поэтому я и назначила вас главой отдела.
Иона заметила, что вместе с работниками проекта на многих постах трудятся служащие технического бюро конфедеративного флота, и сочла признаком новых времен то, что никто на них даже не оглядывается.
За тем, как техники готовят стек к хранению в ноль-тау, наблюдали Паркер Хиггенс, Кемпстер Гетчель и Лиерия.
«Иона».
Таившаяся в этих словах бездна смыслов была для него, похоже, закрыта.
— Больше мы не можем полагаться на краденые знания. К большому разочарованию флотских, гигантские лучеметы остаются мечтой. Придется нам думать своей головой. Неплохая новость, да?
— Если только в твою дверь не постучатся одержимые, — холодно молвил Паркер Хиггенс.
— Дорогой мой Паркер, я тоже иногда смотрю новостные каналы.
— Как продвигаются поиски Унимерона? — спросила Иона.
— С технической точки зрения — прекрасно, — с энтузиазмом ответил Кемпстер. — Мы завершили проект нужного нам сенсорного спутника. Юный Ренато отвез прототип в орбитальную зону, где мы намерены его использовать, ради проверки. Если все пройдет хорошо, на той неделе промышленные станции начнут массовое производство. К концу месяца мы насытим орбиту зондами, и, если там присутствует необычная протечка энергии, мы ее засечем.
Иона надеялась, что дело пойдет скорее.
— Прекрасно сработано, — ответила она старому астроному. — Оски говорит, что вы нашли воспоминание о самоубийстве космограда.
— Да, мэм, — ответил Паркер Хиггенс.
— Они использовали против одержимых оружие?
— Счастлив сообщить, что не физическое. Они до странного благодушно отнеслись к самоубийству.
— Что думают флотские?
— Разочарованы, но согласились с нами, что культура космоградов не сделала и попытки физически уничтожить одержимых леймилов, приближавшихся со стороны Унимерона.
Иона присела за незанятый пульт.
— Очень хорошо.
— Покажи мне.
Она никак не могла привыкнуть к иллюзорным ощущениям леймильского тела. В этот раз ей достался один из двух видов самцов — яйцекладущий. Он стоял посреди группки других леймилов, его нынешней семьи и сожителей, на краю третьего брачного содружества. Его горновые головы затрубили тихонько, и песню эту подхватили сотни глоток. Неторопливая мелодия вздымалась и опадала, омывая поросший травой склон. Эхо ее отзывалось в мозгу, ибо песню эту пели леймилы во всех содружествах космограда. Материнская суть объединяла их, и вместе с ней они пели о своем горе, и им откликались духи лесов и лугов, слабые умы зверей, и сама материнская суть пела с ними. Так пели все космограды, покуда к их созвездию приближались обманутые мертвецы.
Эфир звенел скорбью, подавлявшей каждую живую клетку в космограде. Солнечные шпили меркли ранним закатом, и блекли их радостные краски, к которым леймил привык за всю жизнь. Закрывались цветы, их завитые лепестки вздыхали во мгле, а души рыдали о грядущей потере.
Леймил взялся за руки с собрачниками и детьми, готовый разделить с ними смерть, как делил жизнь. Так же все семьи брались за руки, питаясь силой в единении. На дне равнины сложился единый огромный треугольник. Стороны его состояли из множества взрослых троек, внутри же оставались дети — драгоценные, лелеемые. Они стали единым целым, символом силы и неприятия зла. Соединялись тела и умы, мысли и дела.
— Соединитесь в вознесении,— сказал он детям. Шеи их сплелись, головы качались с трогательной детской неловкостью.
— Скорбь. Страх неудачи. Победа смертной сути.
— Вспомнить учение суть-мастеров,— наказал он им. — Род леймилов завершаться. Знание приносить исполнение родового права. Вечное возвышение ожидать сильно. Вспомнить знание. Верить знание.
— Согласие.
Из-за края скопления космоградов, из вечной тьмы выскользнули корабли с Унимерона — сияющие алым звезды, исходящие страшной, смертной сутью, оседлавшие струи термоядерного огня.
— Познать истину,— пел им могучий хор космоградов. — Принять дар знания. Возлюбить свободу.
Но они не слышали. И разгорался зловещий свет, и подлетали молчаливые, смертоносные корабли.
И во всех космоградах леймилы подняли головы к небу и протрубили последнюю, победную ноту, так что самый воздух дрогнул. Погасли солнечные шпили, позволив кромешной тьме затопить внутренности обиталищ.
— Вспомнить силу,— попросил леймил детей. — Сила — достижение конечного дружества.
— Подтверждение суть-мастеров победа!
И материнская суть космограда воззвала в бездне. Крик любви проник в разум каждого ее обитателя. И лопнули, погибая, клетки в толще ее тела, раскалывая коралл.
Ощущения прервались, но тьма держалась еще долго. Потом Иона открыла глаза.
— О, господи. Это был их единственный выход. И они так спокойно к этому отнеслись. Каждый леймил просто отдался смерти. Они не пытались ни бежать, ни сопротивляться. Они добровольно ушли в бездну, лишь бы не стать одержимыми.
— Не совсем так, мэм, — поправил ее Паркер Хиггенс. — В эти последние секунды вплетена масса интереснейших намеков. Леймилы не считали, что потерпели поражение. Наоборот — они проявили колоссальное упорство. Мы знаем, как они преклонялись перед жизнью. Они никогда не принесли бы в жертву себя и своих детей, только чтобы подложить свинью одержимым леймилам — а простое самоубийство не было бы ничем другим. У них была масса вариантов ответных действий помимо этого, экстремального варианта. Но тот леймил, чьи ощущения мы переживали, постоянно упоминает о знании и истине, полученных от суть-мастеров. И это знание было ключом к «вечному возвышению». Подозреваю, что суть-мастера раскрыли природу бездны! Я прав, Лиерия?
— Весьма проницательно, директор Хиггенс, — ответила киинт через процессорный блок. — Ваш вывод согласуется с тем заявлением, которое сделал посол Роулор вашей Ассамблее. Каждая раса дает свой ответ. Вы же не считаете, что человечество избавится от своих проблем, совершив массовое самоубийство?
Паркер Хиггенс с явным гневом обернулся к ксеноку.
— Это было больше, чем самоубийство. Это была победа. Они победили. Какое бы знание они ни унесли с собою в могилу, они больше не боялись бездны.
— Да.
— И вы знаете, что это было.
— Мы выражаем вам свое сочувствие и предлагаем поддержку.
— Да будьте вы прокляты! Как вы смеете нас… изучать! Мы не лабораторные крысы. Мы разумные существа, мы страдаем и боимся. Или у вас вовсе нет никакой морали?
Иона зашла за спину дрожащего от ярости директора и предупреждающе положила ему руку на плечо.
— Мне известно, что вы суть директор Паркер Хиггенс, — ответила Лиерия. — Я сочувствую вашему горю. Но я должна повторить, что ваш ответ на вызов бездны скрыт в вас самих, а никак не в нас.
— Спасибо, Паркер, — многозначительно проговорила Иона. — Думаю, наши точки зрения вполне прояснились.
Директор раздраженно махнул рукой и вышел.
— Простите за его выходку,— извинилась Иона перед киинт. — Но, как вы, конечно, знаете, бездна пугает всех нас. И горько понимать, что вы знаете ответ, пусть даже для нас он бесполезен.
— Именно так, Иона Салдана. И я понимаю. История нашей расы хранит память о смятении, охватившем нас, когда мы впервые узнали о бездне.
— Ты даришь мне надежду, Лиерия. Ваше существование доказывает, что разумная раса может найти удовлетворительный выход, не требующий видового самоубийства. Это побуждает меня искать наш собственный ответ.
— Если это тебя утешит, киинты молятся о вашем успехе.
— Ну… спасибо.
Эрика разбудила нейросеть. Он по привычке запустил резидентные программы слежения за окружающей средой, физической и электронной, чтобы те оповестили его, если хоть один параметр выйдет за пределы нормы.
Пока он приходил в себя, нейросеть сообщила ему, что электросеть Этентии страдает от необычных колебаний напряжения. Датавизировав запрос программам-наблюдателям, Эрик выяснил, что никто из гражданских инженеров астероида даже не пытается исправить проблему. Покопавшись еще, он узнал, что пятнадцать процентов лифтов жилой секции вышли из строя. И стремительно падало число проходящих через сеть сигналов.
— О, Господи Боже, только не здесь! Не снова!
Он спустил ноги с кушетки, и где-то под ложечкой зашевелилась тошнота. Медицинские программы засигналили тревогу; обещанные Эмонном Вероной медики так и не пришли.
Эрик датавизировал сетевому процессору конторы адрес капитан-лейтенанта — и не получил ответа.
— Проклятие!
Он натянул корабельный комбинезон прямо поверх медпакетов, стараясь их не сорвать. У дверей конторы стояли двое охранников-старшин, оба с ТИП-карабинами. Когда дверь отворилась, оба взяли под козырек.
— Где капитан-лейтенант? — спросил Эрик.
— Сэр, он сказал, что идет в госпиталь, сэр.
— Х-зараза! Так, вы двое — со мной. Уматываем с астероида, срочно.
— Сэр?
— Это приказ, мистер! Но если тебе нужен стимул — одержимые уже здесь.
Охранники переглянулись.
— Есть, сэр!
Пока они проходили через помещение бюро в общий коридор, Эрик просматривал загруженные из сети планы переходов астероида. Параллельно он запросил список стоящих в доках звездолетов — их оказалось всего пять, включая «Крестьянскую месть», которую Эрик с чистой совестью из списка выкинул.
Нейросеть предложила путь в осевую камеру, не требовавший никакого транспорта. Семьсот метров, из них двести — по лестницам. По крайней мере, чем дальше, тем слабее будет тяготение.
Шли колонной, Эрик держался в середине. Обоим старшинам он посоветовал запустить боевые программы. Прохожие на них оглядывались.
Шестьсот метров, и двери на первую лестницу прямо впереди. Осветительные панели в коридоре начали меркнуть.
— Бегом, — приказал Эрик.
Камера Кингсли Прайора была пять на пять метров. В ней находились койка (одна), унитаз (один), раковина (тоже одна), линза маленького аудиовидеопроектора на стене напротив койки, транслировавшего один местный новостной канал. Все поверхности — пол, потолок, стены — были из одного и того же сизого скользкого композита. Камера была экранированная, и послать из нее датавиз не получалось.
— Ты поэтому так внезапно обратилась к религии? Я всегда думала, что ты более других подвержена этому заблуждению.
— О чем ты?
— Помнишь, как Вин Цит Чон назвал тебя туристкой?
— Да.
— Это был вежливый способ выразить простой факт — ты недостаточно уверена в себе, чтобы искать собственные ответы на вопросы, которые ставит жизнь. Ты вечно ищешь, Сиринкс, но не знаешь, чего. Религия не могла не привлечь тебя. Сама концепция спасения верой существует, чтобы поддерживать усомнившихся в себе.
— Есть разница между религией и духовностью. Вот с этим всей нашей культуре, всем эденистам придется примириться — нам, обиталищам, космоястребам.
— Да, тут ты до обидного права. Должна признать, мне и самой радостно было узнать, что мы с «Язиусом» соединимся снова, пусть даже в самых скорбных обстоятельствах. Это делает жизнь терпимее.
— Это лишь один аспект. Я думала о переносе наших воспоминаний в обиталище по смерти. На этом основано все наше общество. Мы никогда не боялись смерти так, как адамисты, и это поддерживало наш рационализм. Теперь мы знаем, что нам суждена бездна, и весь процесс переноса кажется насмешкой. Только вот…
— Продолжай.
— Латон, будь он проклят! Что он хотел сказать своим «великим путешествием»? Что нам не следует опасаться вечного заточения в бездне? А Мальва фактически подтвердила, что он говорил правду!
— Думаешь, это плохо?
— Нет. Если мы правильно поняли его слова, бездна — это не только вечное чистилище. Это было бы прекрасно.
— Ты права.
— Тогда почему он не сказал нам прямо, что нас ждет? И почему только мы избежим этой ловушки, но не адамисты?
— Может быть, Мальва помогла нам больше, чем тебе кажется, сказав, что ответ кроется в нас самих. Если бы тебе его подсказали… ты не найдешь его сама. Познание и обучение — не одно и то же.
— И почему это должен был быть Латон? Единственный, кому мы не можем до конца доверять.
— Даже ты ему не веришь?
— Даже я, хотя и обязана ему жизнью. Он Латон, мама.
— Может быть, поэтому он и не сказал нам — зная, что мы ему не поверим. Но он советовал нам внимательно изучить этот вопрос.
— И покуда мы не добились ничего.
— Это лишь начало, Сиринкс. И он намекнул нам, спросив, что за люди возвращаются из бездны. Какие они?
— Ублюдки они, все до единого.
— Успокойся и объясни мне, какие они.
Сиринкс чуть заметно улыбнулась, признавая упрек, и глянула на розовые лотосы, заставляя себя вспомнить Перник — место, от которого ее мысли до сих пор шарахались.
— Я, в общем, верно сказала. Они ублюдки. Я немногих видела, но все они меня словно не замечали, им плевать было, что я страдаю. Они все словно эмоциональные покойники. Наверное, на них так влияет бездна.
— Не совсем. Келли Тиррел записала серию интервью с одержимым по имени Шон Уоллес. Он не был жесток или безразличен. Если уж на то пошло, он был жалок.
— Значит, они жалкие ублюдки.
— Ты слишком легкомысленна. Но подумай вот о чем — много ли среди эденистов жалких ублюдков?
— Нет, мама, тут я не могу с тобой согласиться. Ты так рассуждаешь, словно идет некий отбор, словно кто-то заключает грешников в бездну, а праведников ведет по долгому пути к свету. Это не может быть правдой. Это все равно что сказать, будто есть Бог. Бог всевышний, которого интересует судьба каждого отдельно взятого человека, наше поведение.
— Полагаю, что так. Это прекрасно объяснило бы происходящее.
— Нет. Никогда. Почему тогда Латону позволено было отправиться в долгое путешествие?
— Не позволено. Не забывай, смерть разлучает душу с памятью. Тебя освободила и предупредила нас всех личность Латона, обитавшая в нейронных слоях Перника, но не его душа.
— Ты правда в это веришь?
— Не уверена. Как ты заметила, Бог, настолько заинтересованный в каждом индивидууме во Вселенной, должен быть невероятно могуч. — Афина отвернулась от пруда и взяла дочь за руку. — Я буду надеяться, что мы найдем другое объяснение.
— Хорошо бы…
— И надеяться, что его мне найдешь ты.
— Я?
— Ну это ведь ты снова будешь шляться по галактике. У тебя будет больше шансов, чем у меня.
— Нам предстоит собирать по посольствам и агентам стандартные отчеты о возможных проникновениях одержимых и о том, как справляются с проблемой местные власти. Тактика и политика, но не философия.
— Как скучно.— Афина притянула Сиринкс к себе, позволяя тревоге и заботе свободно течь по каналу сродства. — С тобой точно все будет в порядке?
— Конечно, мама. «Энон» и команда за мной присмотрят. Ты не волнуйся.
Когда Сиринкс ушла, чтобы присмотреть за последней стадией переоснащения «Энона», Афина опустилась в свое любимое кресло во внутреннем дворике и попыталась вновь включиться в обычный ритм домашних дел. Следовало присмотреть за детворой — родители все работали долгими сменами, в основном на оборону. Юпитер и Сатурн готовились к освобождению Мортонриджа.
— Не следовало тебе так ее удерживать, -заметил Сайнон. — Ей не прибавит уверенности в себе то, что ты так низко ее ценишь.
— Я в ней вполне уверена,— ощетинилась Афина.
— Тогда покажи это. Отпусти ее.
— Я боюсь.
— Все мы боимся. Но мы должны иметь возможность встретить свой страх лицом к лицу.
— А как ты себя чувствуешь, зная, что твоя душа ушла?
— Любопытно.
— И все?
— Да. Я уже сосуществую с другими ушедшими нашего множества. Бездна едва ли сильно отличается от этого.
— Надейся, надейся!
— Когда-нибудь все мы узнаем это на собственном опыте.
— Молись, чтобы это случилось попозже.
— Яблочко от яблоньки?
— Нет. Священник мне еще не нужен. Скорее уж рюмка чего-нибудь покрепче.
— Грешница.
Он рассмеялся.
Афина наблюдала, как сгущаются тени под ветвями по мере того, как световая трубка наливается розово-золотым свечением.
— Не может же быть, чтобы был на свете Бог? Ведь не может?
— Что-то он не слишком счастлив,— заметил Транквиллити, когда принц Нотой вступил на одну из десяти станций метро, обслуживавших оконечность.
Иона провела свою точку зрения полным кругом, точно обошла принца со всех сторон. Ее заинтриговал принятый им вид упорного достоинства, нечто в позе, в выражении лица, говорившее: я стар и отстал от жизни, но пусть только эта жизнь попробует передо мной не склониться! Одет он был в парадный мундир адмирала королевского космофлота Кулу, на груди его скромно примостилась орденская колодка с пятью ленточками. Когда, входя в вагон, он снял фуражку, стало видно, что волос у него на черепе немного, а те, что остались, совершенно поседели — для Салдана очень тревожный знак.
— Сколько же ему лет?— подумала Иона.
— Сто семьдесят. Он младший из экзочревных братьев короля Дэвида. Управлял корпорацией «Кулу» на протяжении ста трех лет, прежде чем принц Говард не перенял ее в 2608-м.
— Как странно.
Внимание ее снова обратилось к крейсеру королевского космофлота Кулу, пристыковавшемуся в порту (первый боевой корабль из королевства на протяжении последних ста семидесяти девяти лет). Дипломатическая миссия предельной важности, заявил его капитан, запрашивая разрешения на подлет. А вместе с принцем Нотоном прибыли пятеро высоких чинов из министерства иностранных дел.
— Он часть старого порядка. Едва ли у нас найдется что-то общее. Если Алистеру что-то от меня нужно, почему он не послал кого-нибудь помоложе? Возможно, даже принцессу.
— Это было бы разумно. Хотя принца Нотона трудно не уважать. Его возраст может быть частью королевского послания.
На мгновение Иона забеспокоилась.
— Ой, не знаю. Если кто-то и понимает твои истинные возможности, то мои царственные родичи.
— Едва ли он обратится к тебе с просьбой, порочащей твою честь.
Последние двадцать метров по коридору Иона преодолела почти бегом, на ходу застегивая юбку. Для этой встречи она выбрала деловой костюм зеленого полотна и простую белую блузку — все очень нарядно, но ничуть не царственно. Пытаться впечатлить принца Нотона нарядами, решила она, значит впустую тратить время.
Вагон метро уже прибыл на станцию во дворце Де Бовуар — ее официальной резиденции. Двое приставов вели принца со свитой по длинному центральному переходу. Иона поспешно пробежала по залу аудиенций, шлепнулась в кресло за большим столом и втиснулась в туфли.
— Как я выгляжу?
— Ты прекрасна.
Иона застонала от такого необъективного подхода и торопливо пригладила волосы пятерней.
— Надо было подстричься.
Она оглядела зал: все ли в порядке? С другой стороны стола — шесть кресел с высокими спинками. В соседней комнате для неформальных приемов люди-слуги готовили шведский стол (было бы неприлично использовать домошимпов, учитывая отношение королевства к биотеху).
— Освещение поменяй.
Половина стеклянных панелей, тянувшихся от потолка к полу, потемнела, остальные изменили угол дифракции. Десять отраженных лучей сошлись на столе, окружая Иону теплым звездным светом.
— Слишком яр… о, черт.
Двери распахнулись. Иона поднялась навстречу приближающемуся принцу Нотону.
— Обойди стол и поздоровайся. Помни, что вы с ним родственники, а технически между нами и королевством не было никакой размолвки.
Иона последовала совету, изобразив на лице непринужденную улыбку, способную стать и очаровательной, и леденящей — как поведет себя гость.
Она протянула руку. Немного поколебавшись, принц Нотой вежливо пожал ее. На перстне с печаткой его взгляд, впрочем, задержался.
— Добро пожаловать на Транквиллити, принц Нотой. Я польщена, что Алистер оказал мне честь, отправив к нам столь почтенного эмиссара. Жаль только, что мы не встретились в более счастливые времена.
Мининделовцы стояли не шевелясь и не мигая. Иона готова была поклясться, что они молятся.
— Для меня большая честь, — ответил принц Нотой после неловкой паузы, — прибыть сюда по приказу моего сюзерена.
— А!
— Туше, кузен, — промурлыкала Иона.
Они встретились взглядами. Мининделовцы тревожно наблюдали.
— И конечно, вы оказались женщиной.
— Естественно, хотя вообще-то все решил случай. Отец не заводил экзочревных детей. Наша семейная традиция первородства в данном случае не действует.
— Вы так ненавидите традиции?
— Нет. Многими традициями я восхищаюсь. Многие традиции я поддерживаю. Что я ненавижу, так это традиции ради традиций.
— Тогда вы, вероятно, в своей стихии. Порядок рушится по всей Конфедерации.
— А вот это удар ниже пояса, Нотой.
Он неуклюже кивнул.
— Извините. Не знаю, почему король выбрал на эту роль меня. Никогда не был дипломатом, черт меня побери.
— Ну, не знаю. По-моему, он сделал хороший выбор. Садитесь, прошу.
Иона вернулась на свое место. Транквиллити показал ей, как мининделовцы облегченно переглядываются за ее спиной.
— Так чего хочет от меня Алистер?
— Вот этих ребят. — Принц Нотой ткнул пальцем в пристава. — Я должен был попросить у вас их последовательности ДНК.
— Для чего?
— Для Омбея.
Иона с растущей неловкостью слушала, как принц Нотон и чинуши из министерства иностранных дел объясняют ей детали предполагаемого освобождения Мортонриджа.
— Думаешь, у них получится?
— Я не владею всей полнотой информации, доступной королевскому флоту, так что не могу ответить уверенно. Но королевский флот не взялся бы за подобную операцию без полной уверенности в ее успехе.
— Не думаю, что это правильный способ спасать одержанных. Они уничтожат Мортонридж и погубят по ходу дела толпу народу.
— Никто не говорил, что на войне не будет крови.
— Тогда зачем?..
— Ради более важной цели, которая обычно бывает политической. В данном случае это именно так.
— Значит, я могу все это остановить? Если я откажусь передать Алистеру последовательность ДНК…
— Можешь стать голосом благоразумия. И кто тебя поблагодарит?
— Для начала — те, кто останется жив.
— Это в первую очередь одержанные, готовые на все ради освобождения. Им недоступна роскошь твоего морального выбора.
— Это нечестно. Ты не можешь обвинять меня в том, что я не хочу крови.
— Если ты не можешь предложить альтернативы, я предлагаю передать ему ДНК приставов. Даже воздержавшись, ты не остановишь освобождения Мортонриджа. В лучшем случае ты задержишь его на нескольконедель, пока эденисты не склепают подходящего служителя-воина.
— Ты прекрасно понимаешь, что альтернативы у меня нет.
— Это политика, Иона. Ты не сможешь предотвратить операцию. А помощь заложит основу ценного союза. Не забывай об этом. Ты поклялась защищать всех, кто живет во мне. И нам может потребоваться помощь.
— Нет. Ты — единственное из обиталищ — можешь стать идеальным убежищем от одержимых.
— Даже это не вполне определенно. Принц Нотой прав: старый порядок и прежняя уверенность уходят.
— И что же я должна делать?
— Ты Повелительница Руин. Решай.
Иона поглядела на старого принца, на его бесстрастное лицо и поняла, что выбора у нее на самом деле нет. И не было. Салдана поклялись защищать своих подданных. И подданные в ответ верили, что будут защищены. За историю королевства сотни тысяч человек погибли, защищая эту обоюдную веру.
— Конечно, я предоставлю вам последовательности ДНК, — ответила Иона. — Жаль только, что я не могу помочь вам большим.
Иона сочла горькой иронией судьбы, что Паркер Хиггенс и Оски Кацура сообщили ей, что найдено воспоминание леймилов о самоубийстве космограда — через два дня после отлета принца Нотона.
Все исследования по проекту «Леймил» были приостановлены, весь персонал каждого отделения помогал в анализе расшифрованных сенсорных записей. Однако отдел электроники, несмотря на кипящую вокруг него деятельность, не выглядел особенно многолюдным. Дешифровка уже закончилась, и вся информация в леймильском электронном стеке была переформатирована под человеческий стандарт восприятия.
— Сейчас задержка только в самом процессе анализа, — объяснял Оски Кацура, проталкивая Иону в холл. — Мы скопировали все воспоминания из стека на постоянный носитель, так что можем иметь к ним полный доступ. Повреждено всего лишь двенадцать процентов файлов, что дает нам восемь тысяч двести двадцать часов записи. Хотя, конечно, наша команда работает и над восстановлением утраченного.
Энергию от электронного стека наконец отключили. Техники столпились вокруг его прозрачного колпака-хранилища, отсоединяя аппаратуру поддержания газовой среды.
— И что вы с ней будете делать дальше? — поинтересовалась Иона.
— Ноль-тау, — ответил Оски. — К сожалению, это слишком большая ценность, чтобы выставлять ее в музее. Если, конечно, вы не желаете сначала показать его публике?
— Нет. Это ваша специальность, поэтому я и назначила вас главой отдела.
Иона заметила, что вместе с работниками проекта на многих постах трудятся служащие технического бюро конфедеративного флота, и сочла признаком новых времен то, что никто на них даже не оглядывается.
За тем, как техники готовят стек к хранению в ноль-тау, наблюдали Паркер Хиггенс, Кемпстер Гетчель и Лиерия.
«Иона».
Таившаяся в этих словах бездна смыслов была для него, похоже, закрыта.
— Больше мы не можем полагаться на краденые знания. К большому разочарованию флотских, гигантские лучеметы остаются мечтой. Придется нам думать своей головой. Неплохая новость, да?
— Если только в твою дверь не постучатся одержимые, — холодно молвил Паркер Хиггенс.
— Дорогой мой Паркер, я тоже иногда смотрю новостные каналы.
— Как продвигаются поиски Унимерона? — спросила Иона.
— С технической точки зрения — прекрасно, — с энтузиазмом ответил Кемпстер. — Мы завершили проект нужного нам сенсорного спутника. Юный Ренато отвез прототип в орбитальную зону, где мы намерены его использовать, ради проверки. Если все пройдет хорошо, на той неделе промышленные станции начнут массовое производство. К концу месяца мы насытим орбиту зондами, и, если там присутствует необычная протечка энергии, мы ее засечем.
Иона надеялась, что дело пойдет скорее.
— Прекрасно сработано, — ответила она старому астроному. — Оски говорит, что вы нашли воспоминание о самоубийстве космограда.
— Да, мэм, — ответил Паркер Хиггенс.
— Они использовали против одержимых оружие?
— Счастлив сообщить, что не физическое. Они до странного благодушно отнеслись к самоубийству.
— Что думают флотские?
— Разочарованы, но согласились с нами, что культура космоградов не сделала и попытки физически уничтожить одержимых леймилов, приближавшихся со стороны Унимерона.
Иона присела за незанятый пульт.
— Очень хорошо.
— Покажи мне.
Она никак не могла привыкнуть к иллюзорным ощущениям леймильского тела. В этот раз ей достался один из двух видов самцов — яйцекладущий. Он стоял посреди группки других леймилов, его нынешней семьи и сожителей, на краю третьего брачного содружества. Его горновые головы затрубили тихонько, и песню эту подхватили сотни глоток. Неторопливая мелодия вздымалась и опадала, омывая поросший травой склон. Эхо ее отзывалось в мозгу, ибо песню эту пели леймилы во всех содружествах космограда. Материнская суть объединяла их, и вместе с ней они пели о своем горе, и им откликались духи лесов и лугов, слабые умы зверей, и сама материнская суть пела с ними. Так пели все космограды, покуда к их созвездию приближались обманутые мертвецы.
Эфир звенел скорбью, подавлявшей каждую живую клетку в космограде. Солнечные шпили меркли ранним закатом, и блекли их радостные краски, к которым леймил привык за всю жизнь. Закрывались цветы, их завитые лепестки вздыхали во мгле, а души рыдали о грядущей потере.
Леймил взялся за руки с собрачниками и детьми, готовый разделить с ними смерть, как делил жизнь. Так же все семьи брались за руки, питаясь силой в единении. На дне равнины сложился единый огромный треугольник. Стороны его состояли из множества взрослых троек, внутри же оставались дети — драгоценные, лелеемые. Они стали единым целым, символом силы и неприятия зла. Соединялись тела и умы, мысли и дела.
— Соединитесь в вознесении,— сказал он детям. Шеи их сплелись, головы качались с трогательной детской неловкостью.
— Скорбь. Страх неудачи. Победа смертной сути.
— Вспомнить учение суть-мастеров,— наказал он им. — Род леймилов завершаться. Знание приносить исполнение родового права. Вечное возвышение ожидать сильно. Вспомнить знание. Верить знание.
— Согласие.
Из-за края скопления космоградов, из вечной тьмы выскользнули корабли с Унимерона — сияющие алым звезды, исходящие страшной, смертной сутью, оседлавшие струи термоядерного огня.
— Познать истину,— пел им могучий хор космоградов. — Принять дар знания. Возлюбить свободу.
Но они не слышали. И разгорался зловещий свет, и подлетали молчаливые, смертоносные корабли.
И во всех космоградах леймилы подняли головы к небу и протрубили последнюю, победную ноту, так что самый воздух дрогнул. Погасли солнечные шпили, позволив кромешной тьме затопить внутренности обиталищ.
— Вспомнить силу,— попросил леймил детей. — Сила — достижение конечного дружества.
— Подтверждение суть-мастеров победа!
И материнская суть космограда воззвала в бездне. Крик любви проник в разум каждого ее обитателя. И лопнули, погибая, клетки в толще ее тела, раскалывая коралл.
Ощущения прервались, но тьма держалась еще долго. Потом Иона открыла глаза.
— О, господи. Это был их единственный выход. И они так спокойно к этому отнеслись. Каждый леймил просто отдался смерти. Они не пытались ни бежать, ни сопротивляться. Они добровольно ушли в бездну, лишь бы не стать одержимыми.
— Не совсем так, мэм, — поправил ее Паркер Хиггенс. — В эти последние секунды вплетена масса интереснейших намеков. Леймилы не считали, что потерпели поражение. Наоборот — они проявили колоссальное упорство. Мы знаем, как они преклонялись перед жизнью. Они никогда не принесли бы в жертву себя и своих детей, только чтобы подложить свинью одержимым леймилам — а простое самоубийство не было бы ничем другим. У них была масса вариантов ответных действий помимо этого, экстремального варианта. Но тот леймил, чьи ощущения мы переживали, постоянно упоминает о знании и истине, полученных от суть-мастеров. И это знание было ключом к «вечному возвышению». Подозреваю, что суть-мастера раскрыли природу бездны! Я прав, Лиерия?
— Весьма проницательно, директор Хиггенс, — ответила киинт через процессорный блок. — Ваш вывод согласуется с тем заявлением, которое сделал посол Роулор вашей Ассамблее. Каждая раса дает свой ответ. Вы же не считаете, что человечество избавится от своих проблем, совершив массовое самоубийство?
Паркер Хиггенс с явным гневом обернулся к ксеноку.
— Это было больше, чем самоубийство. Это была победа. Они победили. Какое бы знание они ни унесли с собою в могилу, они больше не боялись бездны.
— Да.
— И вы знаете, что это было.
— Мы выражаем вам свое сочувствие и предлагаем поддержку.
— Да будьте вы прокляты! Как вы смеете нас… изучать! Мы не лабораторные крысы. Мы разумные существа, мы страдаем и боимся. Или у вас вовсе нет никакой морали?
Иона зашла за спину дрожащего от ярости директора и предупреждающе положила ему руку на плечо.
— Мне известно, что вы суть директор Паркер Хиггенс, — ответила Лиерия. — Я сочувствую вашему горю. Но я должна повторить, что ваш ответ на вызов бездны скрыт в вас самих, а никак не в нас.
— Спасибо, Паркер, — многозначительно проговорила Иона. — Думаю, наши точки зрения вполне прояснились.
Директор раздраженно махнул рукой и вышел.
— Простите за его выходку,— извинилась Иона перед киинт. — Но, как вы, конечно, знаете, бездна пугает всех нас. И горько понимать, что вы знаете ответ, пусть даже для нас он бесполезен.
— Именно так, Иона Салдана. И я понимаю. История нашей расы хранит память о смятении, охватившем нас, когда мы впервые узнали о бездне.
— Ты даришь мне надежду, Лиерия. Ваше существование доказывает, что разумная раса может найти удовлетворительный выход, не требующий видового самоубийства. Это побуждает меня искать наш собственный ответ.
— Если это тебя утешит, киинты молятся о вашем успехе.
— Ну… спасибо.
Эрика разбудила нейросеть. Он по привычке запустил резидентные программы слежения за окружающей средой, физической и электронной, чтобы те оповестили его, если хоть один параметр выйдет за пределы нормы.
Пока он приходил в себя, нейросеть сообщила ему, что электросеть Этентии страдает от необычных колебаний напряжения. Датавизировав запрос программам-наблюдателям, Эрик выяснил, что никто из гражданских инженеров астероида даже не пытается исправить проблему. Покопавшись еще, он узнал, что пятнадцать процентов лифтов жилой секции вышли из строя. И стремительно падало число проходящих через сеть сигналов.
— О, Господи Боже, только не здесь! Не снова!
Он спустил ноги с кушетки, и где-то под ложечкой зашевелилась тошнота. Медицинские программы засигналили тревогу; обещанные Эмонном Вероной медики так и не пришли.
Эрик датавизировал сетевому процессору конторы адрес капитан-лейтенанта — и не получил ответа.
— Проклятие!
Он натянул корабельный комбинезон прямо поверх медпакетов, стараясь их не сорвать. У дверей конторы стояли двое охранников-старшин, оба с ТИП-карабинами. Когда дверь отворилась, оба взяли под козырек.
— Где капитан-лейтенант? — спросил Эрик.
— Сэр, он сказал, что идет в госпиталь, сэр.
— Х-зараза! Так, вы двое — со мной. Уматываем с астероида, срочно.
— Сэр?
— Это приказ, мистер! Но если тебе нужен стимул — одержимые уже здесь.
Охранники переглянулись.
— Есть, сэр!
Пока они проходили через помещение бюро в общий коридор, Эрик просматривал загруженные из сети планы переходов астероида. Параллельно он запросил список стоящих в доках звездолетов — их оказалось всего пять, включая «Крестьянскую месть», которую Эрик с чистой совестью из списка выкинул.
Нейросеть предложила путь в осевую камеру, не требовавший никакого транспорта. Семьсот метров, из них двести — по лестницам. По крайней мере, чем дальше, тем слабее будет тяготение.
Шли колонной, Эрик держался в середине. Обоим старшинам он посоветовал запустить боевые программы. Прохожие на них оглядывались.
Шестьсот метров, и двери на первую лестницу прямо впереди. Осветительные панели в коридоре начали меркнуть.
— Бегом, — приказал Эрик.
Камера Кингсли Прайора была пять на пять метров. В ней находились койка (одна), унитаз (один), раковина (тоже одна), линза маленького аудиовидеопроектора на стене напротив койки, транслировавшего один местный новостной канал. Все поверхности — пол, потолок, стены — были из одного и того же сизого скользкого композита. Камера была экранированная, и послать из нее датавиз не получалось.