Гамильтон Питер Ф.. Нейтронный Алхимик: Конфликт

   Что-то в них было не так, чем-то они неуловимо отличались от него самого. Тело Квинна сияло энергистической мощью, наполненное силой. Они, словно ради контраста, были сплошь бледны, почти бесцветны. Опустошены.
   — Неплохая попытка, — сказал он им. — Но от Брата Божьего вам не скрыться нигде. А теперь возвращайтесь-ка со мной все в реальность. Я не буду с вами слишком суров; сегодня я научился полезному трюку.
   Он с ухмылкой устремил взгляд на длинноволосого мальчишку-подростка.
   Паренек помотал головой.
   — Мы не можем вернуться, — пролепетал он. Квинн пятью быстрыми шагами одолел разделявшее их расстояние и попытался ухватить паренька за руку. Пальцы его не то чтобы сомкнулись на плече мальчишки — они прошли насквозь, но при этом задержались, точно в киселе. Рукав вспыхнул на миг яркими красками, и паренек, отшатнувшись, взвизгнул от боли.
   — Не надо! — взмолился он. — Пожалуйста, Квинн. Больно.
   Квинн вгляделся в него, наслаждаясь болью на лице мальчишки.
   — Так ты знаешь мое имя.
   — Да. Мы видели, как ты прилетел. Оставь нас в покое, пожалуйста. Мы не можем тебе помешать.
   Квинн прошелся вдоль переднего ряда запуганных бледных людей, разглядывая каждого по очереди. Все они были равно унылы, и немногие имели смелость встретиться с ним взглядом.
   — Хочешь сказать, вы уже были такими, когда я прибыл сюда?
   — Да, — отозвался мальчишка.
   — Как? Я первым привел сюда одержимых! Кто вы такие, тля?
   — Мы… — Паренек оглянулся, точно ожидая разрешения старших. — Мы призраки.
 
   Номер располагался на втором этаже гостиницы, и тяготение в нем соответствовало примерно одной пятой того, к которому Луиза привыкла на Норфолке. Девушке это показалось еще менее удобным, чем невесомость. Каждое движение приходилось рассчитывать заранее. Женевьева и Флетчер тоже были не в восторге.
   Да еще воздух, точнее, его отсутствие. В обеих биосферных пещерах Фобоса поддерживалось низкое давление. Вообще-то оно было вдвое выше, чем на поверхности Марса, и служило для удобства акклиматизации прибывающих на планету. Луиза радовалась про себя, что ей-то подобное путешествие не предстоит — даже здесь ей приходилось жадно глотать воздух, чтобы прокачать через легкие достаточно кислорода.
   А вот посмотреть на астероиде было на что — когда привыкнешь к загибающейся через твою голову земле. С балкона открывался прекрасный вид на парк и поля. Луиза мечтала побродить по здешним лесам — многим деревьям здесь был уже не один век. Их спокойное достоинство делало замкнутый мирок Фобоса не таким искусственным. С балкона она заметила несколько кедров — их характерные, ярусами растущие серо-зеленые ветви выделялись на фоне яркой зелени. Но времени на спокойный отдых не оставалось. Как только они сошли с борта «Далекого королевства», Эндрон снял им номер в этой гостинице (хотя вообще-то Луиза платила за него из своих денег). Потом они пошли по магазинам. Девушка подумала было, что уж сейчас-то она развлечется, но Фобос, к сожалению, мало походил на Норвич. Универмагов и дорогих бутиков здесь не было и в помине. Вся одежда приобреталась на торговой базе С-2 — наполовину лавке, наполовину складе, — и притом ни одна тряпка ни ей, ни Джен не подходила. Сложение их слишком отличалось от конституции жителей астероида — марсиан или лунарей. Все, что они ни выбирали, приходилось перешивать на заказ. Потом пришла очередь процессорных блоков (ими пользовалась вся Конфедерация, как объяснил Эндрон, а путешественники — в первую очередь). Женевьева подобрала себе высоковаттный аудиовидеопроектор и загрузила в блок пять десятков самых популярных игр из центрального банка памяти торговой базы. Луиза купила себе блок, способный связываться с медицинским нанопакетом на ее запястье, чтобы иметь возможность контролировать собственное состояние.
   Одетая и оснащенная, как любая приезжая обитательница Конфедерации, Луиза последовала за Эндроном по заведениям, излюбленным космонавтами. Это напоминало ее попытки купить билет с Норфолка, но в этот раз у нее был какой-никакой опыт в этом деле, а Эндрон неплохо знал Фобос. Всего за два часа они нашли «Джамрану», межорбитальный корабль, направляющийся к Земле, и договорились о цене полета для Луизы и ее спутников.
   Оставались паспорта.
   Луиза надела клетчатую юбку (из напряженной ткани, чтобы не слишком разлеталась при низком тяготении), черные колготки и зеленый свитер с высоким воротником.
   Луиза улыбнулась, чтобы ослабить напряжение, и пошла вытаскивать Женевьеву из комнаты.
   — А нам обязательно всем идти? — спросила у Эндрона упирающаяся Женевьева. — Я как раз дошла в «Небесных замках» до третьего уровня. На помощь принцессе прилетели крылатые кони.
   — Когда мы вернемся, они никуда не улетят, — ответила Луиза. — На борту поиграешь.
   — С вас будут снимать полный скан, — объяснил Эндрон. — Тут никак не отвертеться.
   — Ну ладно… — с отвращением проныла Женевьева. Эндрон повел их общественным коридором. Луиза потихоньку осваивала искусство ходьбы в слабеньком поле тяготения. Как ни крутись, на каждом шагу все равно будешь отрываться от земли, поэтому надо сильно отталкиваться пальцами, так, чтобы лететь почти параллельно полу. Хотя девушка понимала, что с марсианами ей не сравниться, сколько бы она ни тренировалась.
   — Я все хотела спросить, — сказала Луиза, когда все набились в лифт, — как так выходит, что команда «Далекого королевства» торгует тут Норфолкскими слезами, если вы все коммунисты?
   — А почему нет? Это одно из преимуществ нашей работы. Одно плохо — полагается платить налог на импорт. Хотя мы его до сих пор не платили ни разу.
   — Но разве у вас не принадлежит все всем? Зачем тогда платить?
   — Это вы говорите о сверхортодоксальном коммунизме. У нас люди владеют и деньгами, и личной собственностью. Никакое общество не может существовать без этого. Человек должен получать за свою работу что-то осязаемое, иначе не позволяет наша психология.
   — Так у вас на Марсе и землевладельцы есть?
   Эндрон хохотнул.
   — Нет, не такая собственность. Мы владеем личными вещами. А вот квартиры наши — уже собственность государства, оно в конце концов за них платит. Землю распределяют между коллективными хозяйствами.
   — И вы соглашаетесь?
   — Да. Потому что система работает. Государство наделено колоссальной властью и богатством, но как оно ими воспользуется — решаем мы. Мы зависим от него и управляем им в одно и то же время. А еще мы им гордимся. Ни одна другая культура или идеология не способна была бы терраформировать планету. Марс поглощал наш валовой национальный доход на протяжении пяти веков. Инопланетники не могут даже представить, какого самопожертвования это требует.
   — Это потому, что я не могу понять — зачем?
   — Мы попали в ловушку истории. Наши предки изменили свои тела, чтобы выжить при лунном тяготении, еще до того, как был совершен первый прыжок. Они могли отправить своих детей заселять бесчисленные террасовместимые миры, но этих детей пришлось бы генженировать обратно к общечеловеческой норме. Детей отделяли бы от родителей в первые дни жизни, они были бы не нашими потомками, а лишь приемышами в чужой среде. И мы решили создать себе планету.
   — Если я правильно понял вашу беседу, — заметил Флетчер, — вы потратили пять столетий, чтобы превратить Марс из пустыни в цветущий сад?
   — Именно.
   — Неужели вы столь могущественны, что можете соперничать с трудами Господа нашего?
   — Он, сколько я слышал, потратил только шесть дней. Нам предстоит долго трудиться, прежде чем мы сумеем это повторить. Хотя больше и не понадобится.
   — И теперь все жители Луны переселятся сюда? — спросила Луиза, желая прервать Флетчера. Она вовремя заметила, что Эндрон странно поглядывает на ее спутника. А этого допустить было нельзя. Она-то уже привыкла к его наивности и почти ее не замечала, но другие не будут столь великодушны.
   — Идея состояла в этом. Но теперь, когда проект завершен, большинство жителей лунных городов не хотят их покидать. Сюда переселяется в основном молодое поколение. Так что переезд будет происходить постепенно.
   — А вы будете жить на Марсе, когда перестанете летать?
   — Я родился на Фобосе. Открытое небо кажется мне противоестественным. А двое моих детей живут в городе Тот. Я их навещаю, когда могу, но не думаю, что смогу приспособиться к их жизни. После стольких лет наш народ начинает меняться. Не слишком быстро, но это все же происходит.
   — А как? Как может измениться коммунизм?
   — Все дело в деньгах. Теперь, когда проект терраформирования уже не поглощает каждый заработанный государством фьюзеодоллар, в экономику просачивается все больше и больше наличных. Молодое поколение обожает свои импортные проекторы, МФ-альбомы и тряпки, оно наделяет эти символы престижа сверхценностью, отказываясь ради них от товаров нашего собственного производства только потому, что чужое непривычно, а значит, по их мнению, оригинально. И в их распоряжении целая планета. Кое-кто из нас опасается уже, что молодежь уйдет в необжитые районы и отвергнет нашу культуру вовсе. Кто знает? Не то чтобы я был особенно против. В конце концов это их мир. Мы создали его, чтобы они могли насладиться свободой. Налагать на них ограничения, сдерживавшие нас, — чистая глупость. Социальная эволюция жизненно важна для выживания любой нации, а пять столетий без перемен — это очень долго.
   — Так если ваши люди решат забрать землю себе, вы не станете ее конфисковывать?
   — Конфисковывать? Вы это с какой-то странной злобой говорите. Что, на вашей планете коммунисты собирались так поступить?
   — Да. Честно переделить богатства Норфолка.
   — Передай им от меня, что ничего не выйдет. Если они сейчас попытаются переделать общество по своим понятиям, выйдет только хуже. Нельзя заставлять человека следовать идеологии, с которой он не согласен. Лунная нация существует, потому что такой была создана в те годы, когда города получили независимость от компаний-основателей. То же самое случилось и на Норфолке, только ваши предки предпочли создать пасторальный феодализм. Здесь коммунизм действует, потому что все в него верят, а сеть позволяет нам по возможности избегать коррупции в местных правящих советах и среди чиновников, которая губила большую часть прежних попыток. Если кому-то не нравится, он скорее уедет, чем останется, чтобы портить жизнь остальным. Разве на Норфолке не так?
   Луизе вспомнились слова Кармиты.
   — Людям из Земельного союза приходится тяжело, а космические перелеты дороги.
   — Полагаю, что так. Но нам повезло — наших недовольных поглощает Ореол О'Нейла, на некоторых астероидах есть целые уровни с пониженным тяготением, заселенные эмигрантами с Луны. Наше правительство даже покупает им билеты. Может быть, вам на Норфолке стоило бы попробовать. Смысл многообразия Конфедерации в том, что она позволяет существовать любым этническим культурам. Внутренние конфликты теряют смысл.
   — Неплохая идея. Надо будет папе сказать, когда я вернусь. Наверное, билет на звездолет в один конец обойдется дешевле, чем содержание в полярных трудовых лагерях.
   — А зачем говорить отцу? Почему вы сами не можете выступить с предложением?
   — Никто меня не послушает.
   — Вы станете старше.
   — Нет, потому что я женщина.
   Эндрон недоуменно нахмурился.
   — По…нятно. Возможно, у вас есть более важная тема для выступлений. И с первого же дня на вашей стороне будет половина планеты.
   Луиза выдавила неловкую улыбку. Ей было неприятно, что приходится защищать от чужих насмешек родной мир. Кое-кому следовало бы поучиться вежливости. Вот только некоторым обычаям Норфолка она и сама не могла подыскать оправдания.
   Эндрон привел ее на самые нижние уровни обитаемой зоны, в широкий служебный туннель, шедший от биосферной пещеры вовнутрь астероида. Каменные стены его не были ничем прикрыты, вдоль одной из них тянулась сплошная полоса кабелей и труб. Пол был очень гладким и слегка вогнутым к середине. «Сколько же ему лет, — подумала Луиза, — если ноги прохожих так протоптали скалу?»
   У широких стальных дверей, покрашенных в хаки, Эндрон датавизировал процессору замка тайный код. Ничего не случилось.
 
   Девочка улыбнулась.
   — Становись сюда, милочка, подальше от двери.
   Джен послушалась, подозрительно глядя на линзы сенсора. Когда Фауракс записал видеоизображение, он прошелся вдоль ее тела вторым процессорным блоком, чтобы снять биоэлектрическую ауру. Оба файла были загружены в паспорт и зашифрованы норфолкским официальным кодом.
   — Только не потеряй, — посоветовал марсианин, вручая девочке клип.
   Луиза была следующей по очереди. Фаураксу захотелось, чтобы она была марсианкой. Такое прелестное личико, только вот фигура совершенно неправильная.
   Изображение Флетчера уже ушло в его паспортный клип, когда Фауракс взялся орудовать над ним биоэлектрическим сенсором. Он нахмурился. Просканировал еще раз. И все же у него ушло довольно много времени, чтобы леденящее беспокойство разрешилось ужасом. Задохнувшись, он оторвал взгляд от дисплея и уставился на Флетчера.
   — Да ты…
   Его нейросеть отключилась, не позволяя датавизировать тревогу. Воздух на его глазах уплотнялся, стягивался, дрожа, как от печного жара, в шарик размером с два кулака. Шар ударил его в лицо, и, прежде чем потерять сознание, Фауракс еще услышал, как ломается его переносица.
   Женевьева пискнула от ужаса, когда марсианин рухнул на пол, орошая его кровью из носа.
   Эндрон воззрился на одержимого, оцепенев от ужаса. Нейросеть его отключилась, осветительная панель мерцала в эпилептическом ритме.
   — О, боже мой. Нет. Только не ты, — он покосился на дверь, оценивая свои шансы.
   — Не пытайтесь бежать, сударь, — сурово проронил Флетчер. — Я сделаю все, что должен, дабы защитить этих дам.
   — Ох, Флетчер, — простонала Луиза. — Мы почти добрались.
   — Его механизм разоблачил мою природу. Иначе я поступить не мог.
   Женевьева подскочила к Флетчеру и крепко обняла его за пояс. Он легонько погладил ее по макушке.
   — Ну и что нам теперь делать? — спросила Луиза.
   — Еще и вы? — взвыл Эндрон.
   — Я не одержимая! — возмущенно воскликнула Луиза.
   — Тогда что…
   — Флетчер защищал нас от одержимых. Вы же не думаете, что я сама могла от них отбиться?
   — Но он один из них!
   — Один из кого, сударь? Многие мужчины — разбойники и убийцы. Относится ли это к каждому?
   — Это не аргумент. Ты одержимый. Ты враг.
   — И все же, сударь, себя я вашим супостатом не почитаю. Единственное мое преступление, мнится мне, в том, что я умер.
   — И вернулся! Ты украл тело этого человека! А твои сородичи хотят поступить так со мной, да и со всеми остальными!
   — Чего же ждете вы? Не столь я отважен, чтобы устоять перед искушением избавить себя от мук бездны. Быть может, сударь мой, почитаете вы мою слабость моим истинным проступком. Ежели так, признаю — в позоре этом я виновен. И все же знайте, что на бегство подобное пошел бы я и дважды, и трижды, хотя и признаю его безнравственнейшим воровством.
   — Он спас нас! — горячо заговорила Женевьева. — Квинн Декстер хотел со мной и с Луизой страшные вещи делать! А Флетчер его остановил. Никто не мог. Он не плохой человек, не говорите так! И я вам не дам с ним ничего делать! Я не хочу, чтобы он возвратился в бездну! — Она еще крепче стиснула Флетчера в объятиях.
   — Ладно, — признал Эндрон. — Может, ты и не такой, как типы из Организации Капоне или с Лалонда. Но я не могу тебе позволить бродить здесь. Это мой дом, черт возьми! Может, это мерзко и несправедливо, что ты страдал в бездне. Но ты одержатель. Этого ничем не изменишь. Мы противники, это заложено в нашей природе.
   — Тогда, сударь, перед вами стоит жестокая дилемма. Ибо я поклялся сих дам препроводить к их цели.
   — Погоди, — прервала его Луиза и обратилась к Эндрону: — Ничего не изменилось. Мы по-прежнему желаем покинуть Фобос, и вы знаете, что Флетчер не угрожает ни вам, ни вашему народу. Вы сами так сказали.
   Эндрон покосился на лежащего без сознания Фауракса.
   — Я не могу, — прошептал он в отчаянии.
   — Если Флетчер откроет ваши тела для томящихся в бездне, кто знает, что за люди придут в них, — не унималась Луиза. — Не думаю, что они будут так же сдержанны, если можно судить по тем, которых видела я. Из-за вас Фобос падет перед одержимыми. Вы этого хотите?
   — А вы как думаете? Вы меня загнали в угол.
   — Ничуть. У нас есть очень простой выход, у всех нас.
   — Какой?
   — Да помогите нам! Допишите паспорт Флетчера, а самого Фауракса запихните в ноль-тау-капсулу до нашего отлета. И вы будете точно знать, что мы улетели, а астероид в безопасности.
   — Это безумие. Я вам не верю, да и с вашей стороны будет глупо довериться мне.
   — Не совсем так, — поправила его Луиза. — Если даже вы скажете, что согласны, Флетчер будет знать, правда ли это. А когда мы улетим, вы уже не сможете передумать, потому что вам трудно будет объяснить свое участие полиции.
   — Вы читаете мысли? — Смятение Эндрона все углублялось.
   — Воистину, мне ведомо будет любое замышленное вами черное предательство.
   — И что вы собираетесь делать, когда доберетесь до Транквиллити?
   — Отыскать моего жениха. Других планов у меня пока нет.
   Эндрон снова глянул на Фауракса.
   — Кажется, у меня нет большого выбора. Если вы уберете свое подавляющее поле, я вызову грузовой механоид, чтобы оттащить Фауракса на «Далекое королевство». На борту я могу пользоваться ноль-тау капсулами без ограничений. Один бог знает, как я это объясню, когда все кончится. Пожалуй, меня просто выкинут из шлюза.
   — Вы спасаете свой мир, — утешила его Луиза. — Вы будете героем.
   — Почему-то сомневаюсь.
 
   Пещера в коралловом утесе была глубокой, так что Дариат мог развести костер, не опасаясь быть замеченным. Сегодня он избрал убежищем пляж у края оконечности. Уж хотя бы здесь они с Татьяной могут себя чувствовать в безопасности или нет? Мостов через кольцевое море не было, и, чтобы последовать за ними, Бонни должна будет или взять лодку, или поехать на метро (как бы последнее ни было маловероятно). А это значило, что так или иначе они будут предупреждены загодя.
   Способность охотницы находить свои жертвы прежде, чем ее замечали Рубра или сам Дариат, просто потрясала. Даже самого Рубру она, казалось, тревожила всерьез. Дариат не мог понять, как она вообще на них вышла. Но это случилось. С тех пор, как он встретился с Татьяной, не было и дня, чтобы Бонни не пришла по их следу.
   Единственной догадкой, которую мог высказать Дариат, было то, что дополнительное чувство Бонни было намного сильнее, чем у других одержимых, позволяя ей узнавать мысли всех живущих в обиталище. Если так, то оно действовало на невероятных расстояниях. Сам Дариат не ощущал ничего уже за километр, а десять метров сплошного коралла блокировали его чувства напрочь.
   Татьяна закончила потрошить пару пойманных ею форелей, завернула их в фольгу и сунула в прокопанную под костром дыру.
   — Через полчаса будут готовы, — объявила она.
   Дариат невыразительно усмехнулся, припомнив костры, которые разводили они с Анастасией, еду, которую она готовила ему. Тогда пикник на воздухе был для него понятием чуждым. Выросший на саморазогревающихся пакетах, он всегда поражался, какие изысканные блюда может она приготовить в такой примитивной обстановке.
   — Она говорила что-нибудь обо мне? — спросил он.
   — Не слишком много. Я мало виделась с ней с тех пор, как она стала возлюбленной Тоале. И кроме того, я к тому времени и сама стала интересоваться мальчиками. — Она хрипло рассмеялась.
   Дариату трудно было найти в Татьяне что-либо общее с Анастасией, помимо физического сходства. Невозможно было представить, чтобы его прекрасная возлюбленная превратилась с годами в такую вот легкомысленно-веселую, шумную женщину. Анастасия сохранила бы присущие ей спокойное достоинство, лукавый юмор, щедрость духа.
   Ему тяжело было испытывать к Татьяне сочувствие и еще тяжелее — терпеть ее выходки, особенно учитывая обстоятельства. Но он старался, зная, что, покинув ее сейчас, он станет недостоин своей любви, предаст ее.
   Будь проклят Рубра! Он знал это с самого начала.
   — Я был бы признателен, если бы ты вспомнила.
   — Ладно. Пожалуй, уж столько-то я тебе должна. — Она поудобнее устроилась на мелком песке. Браслеты ее тихонько позвякивали. — Она говорила, что ее новый парень — это ты — совсем другой. Что Анстид измывался над тобой со дня твоего рождения, но под болью и одиночеством она видит тебя настоящего. Ей казалось, что она может освободить тебя от его власти. Странно — она правда в это верила. Словно ты был раненым птенцом, которого она подобрала. По-моему, она так и не поняла своей ошибки. До самого конца. Потому она так и поступила.
   — Я был ей верен. Всегда.
   — Вижу. Тридцать лет собираться… — Она присвистнула.
   — Я убью Анстида. Теперь у меня хватит на это сил.
   Татьяна от души расхохоталась, складки ее широкого бумажного платьица задрожали.
   — О, да, теперь я вижу, на что она купилась! Столько искренности и злопамятства! Крепким же ядом напитал свои стрелы Купидон в день вашей встречи.
   — Не насмехайся.
   Улыбка сошла с ее лица, и Дариат вдруг заново увидел в ней сходство с Анастасией. В глазах ее горела та же страсть.
   — Я никогда не посмеялась бы над своей сестрой, Дариат. Я жалею ее, ибо Тарруг сыграл над ней злую шутку. Она была слишком молода, чтобы встретить тебя, слишком. Будь у нее в запасе еще пара лет, чтобы набраться мудрости, она бы поняла, что тебя уже не спасти. Но она была молода… и глупа, как все мы в эти годы. Она не могла не принять этого вызова — сотворить добро, принести в твою тюрьму немного света. Когда доживаешь до моих лет, то безнадежные случаи обходишь далеко стороной.
   — Я не потерян ни для Чири, ни для Тоале. Я убью Анстида. И это благодаря Анастасии. Она освободила меня из-под его власти.
   — Ох-хо-хо! Только послушайте! Кончай твердить зазубренное, Дариат, учись сердцем. То, что она сообщила тебе имена наших господ, не значит, что ты их понял. Ты не убьешь Анстида. Рубра — не повелитель царств, он всего лишь взбесившееся воспоминание. Конечно, безумие делает его злобным и мстительным, а это аспекты Анстида, но он лишь жалкое подобие. Оттого, что ты взорвешь одно обиталище, в мире не исчезнет ненависть. Это ты хоть понимаешь?
   — Да, малыш, ответь на этот вопрос. Мне очень интересно.
   — Пошел в жопу!
   — Жаль, ты в университет не попал. Доброй старой школы уличных драк недостаточно, когда выходишь на арену интеллектуальных споров.
   Дариат постарался успокоиться, замечая, как ползут по его одежде червячки разрядов. Губы его искривила робкая улыбка.
   — Это я понимаю. И кроме того, без ненависти не понимаешь, как сладка любовь. Ненависть нужна людям.
   — Вот это ближе к истине, — Татьяна захлопала в ладоши. — Мы еще сделаем из тебя звездномостца.
   — Уже поздновато. И Рубру я все-таки взорву.
   — Надеюсь, после того, как я уберусь отсюда?
   — Я тебя вытащу.
   — Ага, и кто тебе в этом должен будет помочь?
   -Как? — спросила Татьяна.
   — Честно говоря, пока не знаю. Но я придумаю. Уж столько-то я должен тебе… и Анастасии.
   — Браво, сэр Галахад. А покамест к нам прибыли три корабля.
   — И?..
   — И они с Новой Калифорнии. Фрегат и два вооруженных торговца. Похоже, что наш статус-кво долго не продержится.
 
   Патрульные космоястребы засекли три корабля адамистов, вышедших из прыжка в двенадцати тысячах километров от Валиска. По мере того как выдвигались их терморадиаторы, сенсорные гроздья и антенны, до космоястребов начинали долетать обрывки идущих в широком диапазоне передач. Корабли рассылали по всей системе Шринагара блоки новостей о том, как хорошо идут дела у Организации и как процветает Новая Калифорния. Было несколько длинных репортажей об одержимых, исцеляющих неодержанных с переломами и травмами.
   Одно космоястребы перехватить не сумели — переговоры между кораблями и Валиском. Но что бы ни было сказано, восемь адовых ястребов вылетели, чтобы препроводить корабли с Новой Калифорнии к космопорту обиталища.
   Встревоженное возможной попыткой Капоне распространить свое влияние на систему Шринагара, Согласие попросило Рубру внимательно проследить за развитием событий. Тот согласился — на удивление, безоговорочно.
 
   Кира ждала Патрицию Маньяно в конце трехкилометрового туннеля, ведущего в осевую камеру. В отсутствие метро передвигаться приходилось исключительно пешком. Начинавшийся в осевой камере коридор на протяжении первого километра шел почти вертикально и снабжен был только перекладинами, затем начиналась обычная лестница. Вовнутрь обиталища он выходил в двух километрах над основанием оконечности, выводя из толщи коралла на плато, куда можно было попасть по подъездной дороге.
   По счастью, похожее плато на другой стороне оконечности давало доступ к посадочным залам причальных уступов, так что неподвижным космопортом пользоваться почти прекратили.
   Если Патриция испытывала раздражение от того, что спуск отнял у нее столько сил и времени, то Кира этого не заметила даже шестым чувством. Скорее наоборот — выйдя из туннеля и оглядевшись, посланница Капоне восторженно улыбнулась. Кира не могла не признать, что вид с небольшого плато открывался прекрасный. Разноцветные полосы, шедшие по внутренней поверхности Валиска, ярко выделялись в ослепительном свете осевой трубки.