Страница:
Госпожа Балог в ужасе вошла в комнату, где стояла постель Добо.
Капитан сидел возле кровати в кресле, не сняв доспехов, в том же виде, в каком ходил по крепости. Только шлема не было у него на голове. Опершись о локотник кресла, он сладко спал. Перед ним на столике горела свеча. Над головой висела потемневшая от времени картина, на которой был изображен король Иштван Святой, протягивающий корону деве Марии. Картину принес сюда из церкви, превращенной в башню, какой-то набожный католик. Краски на ней так потускнели, что глаза нарисованных людей казались лишь коричневатыми пятнами.
Добо спал обычно в этой комнате.
Он вернулся домой только перед рассветом и, должно быть ожидая внезапного штурма на заре, решил не раздеваться.
Обстреливали как раз ту часть дворца, в которой он спал. Ядра так сотрясали строение, что трещали балки. В одной стене комнаты образовалась трещина в четыре пальца шириной. Сквозь нее виднелся тын.
— Господин капитан! — крикнула госпожа Балог.
В здание ударилось новое ядро, на голову ее посыпалась штукатурка.
Она подскочила к капитану и начала его трясти.
— Что такое? — сонно спросил Добо, открыв глаза.
— Дворец обстреливают! Встаньте, ради Христа!
Добо оглянулся. Увидел трещину, встал.
— Что ж, придется перенести мою кровать в какую-нибудь нижнюю комнату, которая поближе к входной двери, — сказал он. — Сейчас я вернусь.
«Сейчас я вернусь» стало обычным обещанием Добо, которого он никогда не выполнял. И госпожа Балог даже в минуту грозной опасности невольно улыбнулась.
— Подождите, я хоть вскипячу для вас кружку вина.
— Вот это славно! Спасибо! — ответил Добо, стряхивая с головы набившуюся в волосы штукатурку. — Сразу все нутро согреется, хорошо будет. И, пожалуйста, положите в глинтвейн чуточку гвоздики.
— А куда прислать?
— Я сам за ним прискачу.
— Ничего вы не прискочите, господин капитан. Я сына пошлю.
Перед дверьми дворца всегда стоял оседланный конь, и возле него дежурил то один, то другой оруженосец — каждый со своей лошадкой. Добо сел в седло и поехал осматривать крепость.
Из низеньких казарменных помещений, теснясь, выходили солдаты. Оружие и одежду тащили кто на плече, кто под мышкой, иные — за спиной. Все бранились.
— Ступайте в монастырь, — сказал Добо. — Его не обстреливают. Перетащите туда тюфяки. В коридорах найдется место.
Мекчеи с группой солдат торопливо пересекал рыночную площадь. Солдаты несли лопаты, мотыги и кирки. Мекчеи держал в руке большое кремневое ружье. Увидев Добо, он поднял ружье и подал знак капитану. Добо подъехал к нему.
— Со стороны Кирайсеке ведут подкоп, — доложил Мекчеи. — А мы идем им навстречу.
— Правильно, — согласился Добо. — Что ж, веди своих ребят на работу. Пусть копают. Потом немедленно разыщи меня.
Он спешил на башню Бойки. У подножия ее перед конюшнями сидели пять человек в шлемах. Лица их освещали красные отблески костра. Все пятеро плели из соломы маленькие венки. Возле них в котлах кипела смола.
У подножия башни Добо увидел низко склонившегося Гергея. Он внимательно рассматривал горошинки, насыпанные на барабан. Увидев Добо, Гергей поднялся и доложил:
— Турки начали вести подкоп. Нынче мы обнаружили в одном месте их работу. Сам Мекчеи пошел им навстречу.
— Знаю, — ответил Добо.
— Все наши барабаны никуда уже не годятся, размякли. Но дрожание воды выдало турок.
Добо поднялся к тыну и глянул в щель.
Вал, который турки воздвигали у проломов, поднялся на сажень.
Как раз в эту минуту дервиши уносили на двух копьях мертвого акынджи, лежавшего на куче валежника. Он погиб еще во время ночного обстрела.
Напротив стен повсюду виднелись рвы и частоколы. Турки тоже решили укрыться.
— Опять что-то замышляют, — покачав головой, заметил Добо. — Ясаулов и янычар нигде не видно.
Поднялся на башню и Мекчеи.
— Ведут подкоп, — коротко сообщил он.
По лицу его было видно, что он провел бессонную ночь. Глаза были красны и тусклы, волосы всклокочены, доломан на плечах испачкан грязью и известкой. Видно, Мекчеи помогал каменщикам поднимать балки.
— Капитан, — строго сказал ему Добо, — немедленно ступай спать!
В это время по лестнице поднимался оруженосец Балаж. В руке он нес серебряный поднос, а на подносе — серебряный кубок. В утреннем холодке из кубка шел белый пар.
Мекчеи попрощался и направился к лестнице.
Добо окликнул его более мягко:
— Пишта!
Мекчеи обернулся.
— Возьми, братец, у Балажа кубок и выпей.
Капитан сидел возле кровати в кресле, не сняв доспехов, в том же виде, в каком ходил по крепости. Только шлема не было у него на голове. Опершись о локотник кресла, он сладко спал. Перед ним на столике горела свеча. Над головой висела потемневшая от времени картина, на которой был изображен король Иштван Святой, протягивающий корону деве Марии. Картину принес сюда из церкви, превращенной в башню, какой-то набожный католик. Краски на ней так потускнели, что глаза нарисованных людей казались лишь коричневатыми пятнами.
Добо спал обычно в этой комнате.
Он вернулся домой только перед рассветом и, должно быть ожидая внезапного штурма на заре, решил не раздеваться.
Обстреливали как раз ту часть дворца, в которой он спал. Ядра так сотрясали строение, что трещали балки. В одной стене комнаты образовалась трещина в четыре пальца шириной. Сквозь нее виднелся тын.
— Господин капитан! — крикнула госпожа Балог.
В здание ударилось новое ядро, на голову ее посыпалась штукатурка.
Она подскочила к капитану и начала его трясти.
— Что такое? — сонно спросил Добо, открыв глаза.
— Дворец обстреливают! Встаньте, ради Христа!
Добо оглянулся. Увидел трещину, встал.
— Что ж, придется перенести мою кровать в какую-нибудь нижнюю комнату, которая поближе к входной двери, — сказал он. — Сейчас я вернусь.
«Сейчас я вернусь» стало обычным обещанием Добо, которого он никогда не выполнял. И госпожа Балог даже в минуту грозной опасности невольно улыбнулась.
— Подождите, я хоть вскипячу для вас кружку вина.
— Вот это славно! Спасибо! — ответил Добо, стряхивая с головы набившуюся в волосы штукатурку. — Сразу все нутро согреется, хорошо будет. И, пожалуйста, положите в глинтвейн чуточку гвоздики.
— А куда прислать?
— Я сам за ним прискачу.
— Ничего вы не прискочите, господин капитан. Я сына пошлю.
Перед дверьми дворца всегда стоял оседланный конь, и возле него дежурил то один, то другой оруженосец — каждый со своей лошадкой. Добо сел в седло и поехал осматривать крепость.
Из низеньких казарменных помещений, теснясь, выходили солдаты. Оружие и одежду тащили кто на плече, кто под мышкой, иные — за спиной. Все бранились.
— Ступайте в монастырь, — сказал Добо. — Его не обстреливают. Перетащите туда тюфяки. В коридорах найдется место.
Мекчеи с группой солдат торопливо пересекал рыночную площадь. Солдаты несли лопаты, мотыги и кирки. Мекчеи держал в руке большое кремневое ружье. Увидев Добо, он поднял ружье и подал знак капитану. Добо подъехал к нему.
— Со стороны Кирайсеке ведут подкоп, — доложил Мекчеи. — А мы идем им навстречу.
— Правильно, — согласился Добо. — Что ж, веди своих ребят на работу. Пусть копают. Потом немедленно разыщи меня.
Он спешил на башню Бойки. У подножия ее перед конюшнями сидели пять человек в шлемах. Лица их освещали красные отблески костра. Все пятеро плели из соломы маленькие венки. Возле них в котлах кипела смола.
У подножия башни Добо увидел низко склонившегося Гергея. Он внимательно рассматривал горошинки, насыпанные на барабан. Увидев Добо, Гергей поднялся и доложил:
— Турки начали вести подкоп. Нынче мы обнаружили в одном месте их работу. Сам Мекчеи пошел им навстречу.
— Знаю, — ответил Добо.
— Все наши барабаны никуда уже не годятся, размякли. Но дрожание воды выдало турок.
Добо поднялся к тыну и глянул в щель.
Вал, который турки воздвигали у проломов, поднялся на сажень.
Как раз в эту минуту дервиши уносили на двух копьях мертвого акынджи, лежавшего на куче валежника. Он погиб еще во время ночного обстрела.
Напротив стен повсюду виднелись рвы и частоколы. Турки тоже решили укрыться.
— Опять что-то замышляют, — покачав головой, заметил Добо. — Ясаулов и янычар нигде не видно.
Поднялся на башню и Мекчеи.
— Ведут подкоп, — коротко сообщил он.
По лицу его было видно, что он провел бессонную ночь. Глаза были красны и тусклы, волосы всклокочены, доломан на плечах испачкан грязью и известкой. Видно, Мекчеи помогал каменщикам поднимать балки.
— Капитан, — строго сказал ему Добо, — немедленно ступай спать!
В это время по лестнице поднимался оруженосец Балаж. В руке он нес серебряный поднос, а на подносе — серебряный кубок. В утреннем холодке из кубка шел белый пар.
Мекчеи попрощался и направился к лестнице.
Добо окликнул его более мягко:
— Пишта!
Мекчеи обернулся.
— Возьми, братец, у Балажа кубок и выпей.
12
Только на следующую ночь узнали осажденные, чем были заняты в тот день янычары.
Они соорудили приспособления, похожие на балдахины, под которыми носят во время крестного хода святые дары. Но эти балдахины сделаны были из крепких досок, а вместо четырех разных шестов их поддерживали четыре копья.
Теперь валежник и землю турки стали носить под такими передвижными крышами, или, как их называли, навесами.
Днем старшие офицеры хорошенько выспались. Они спали большей частью после обеда, так как для штурма турки выбирали обычно утренние часы и намерения их всегда выяснялись к обеду. К ночи офицеры были снова на ногах, а на покой уходила половина рядовых. Добо с Мекчеи договорились не устанавливать для себя определенного времени для сна: решили, что как только один их них отдохнет немного, сразу же пойдет отдыхать другой.
Вот так они и не спали оба. Лишь изредка прикорнут в каком-нибудь уголке башни или на насыпи, да и то сидя. После обеда, правда, удавалось иногда соснуть часа два. От бессонницы глаза Добо были обведены красной каемкой.
Эх, и злость же брала стрелков, что турки догадались соорудить навесы! Для этих приспособлений были собраны все доски, уцелевшие в потолках городских домов, в заборах и свинарниках, ибо турки поняли, что надо укрыться, иначе толку не будет.
У Шандоровской башни земляную насыпь подняли так высоко, что она уже доходила до нижнего края пролома крепостной стены.
Турецкие солдаты были защищены навесами, а те, кто поддерживал навесы копьями, прикрывали свою голову вязанками валежника. В крепости же у пролома осаждающих всегда поджидали двадцать стрелков и заряженная мортира. У бойниц на стене тоже караулили наведенные ружья. Но все предосторожности были тщетны, даже густой мрак защищал турок в часы ночной работы.
Гергей бодрствовал у самого большого пролома и вдруг увидел, как, укрывшись вязанками виноградных лоз, по насыпи крадется человек двадцать турок. В ночной мгле они казались черными тенями.
Гергей крикнул со стены:
— Гашпарич!
— Слушаю! — ответил мужской голос.
— Руки у вас не чешутся?
— Еще как чешутся-то, шут их дери! Господин лейтенант, дозвольте саблей поработать!
— Валяйте, черт бы побрал басурманское отродье! Но смотрите: порубили — и тут же обратно!
— Понял, господин лейтенант.
У пролома работали каменщики, но брешь была еще так велика, что в нее свободно могла бы въехать телега.
С разрешения Гергея, Гашпарич выскочил, пронзил пикой переднего турка, вооруженного дюжиной ятаганов, и тут же вскочил обратно в крепость.
Турок упал. Остальные продолжали подтаскивать хворост.
По примеру смельчака Гашпарича в брешь выскочили еще трое. Пиками уложили они троих турок и вновь нырнули в пролом.
Послышалась брань. Турки пришли в смятение, но снизу, тесня их, лезли другие.
И тут уж выскакивают десять венгров — кто с саблей, кто с пикой. Колют, рубят подносчиков хвороста, потом поворачивают и один за другим прыгают обратно в пролом.
Турки побросали хворост, и человек тридцать накинулись на троих венгров, не успевших возвратиться в крепость.
Гергей приказал стрелять со стен. Турки кувырком попадали друг через друга, но все же младший сержант Кальман вернулся с кровавой раной в груди. Ему пронзили грудь пикой.
— Стреляйте и вы! — крикнул вниз Гергей.
Из нижней пробоины на турок дождем посыпались пули.
Во время вспышек видно было, что перед проломом лежит около сорока окровавленных турок. Остальные, вооружившись пиками и саблями, целым отрядом кинулись к бреши.
— Огонь! — крикнул Гергей ратникам, стоявшим на стене.
В это время прибыл и Добо.
Перед проломом в луже крови лежал, запрокинувшись, Кальман. Какой-то янычар ударил пикой в пролом — не попал ни в кого — и с гиканьем вскочил в крепость.
Добо, стоявший как раз возле пробоины, дал ему в нос кулаком, да так, что кровь брызнула во все стороны, и в тот же миг Гашпарич метнул в турка копье.
Остальные басурманы, не решившись последовать за своим товарищем, повернули обратно и бросились по насыпи наутек.
— Выкиньте собаку! — сказал Добо каменщикам и поднялся на стену.
— Турки прекратили рыть подкоп, — сообщил Добо Гергею.
— Так я и думал, — ответил Гергей.
— Ты хочешь мне что-нибудь сказать?
— Взгляните, пожалуйста, на наши кружки.
У висячего фонаря под нижним сводом башни работало пятеро солдат, в том числе и цыган.
Там лежала целая гора — несколько сот глиняных кружек и обрезки ружейных стволов. И те и другие снаряжали порохом.
Один насыпал в кружку горсть пороха, второй забивал туда тряпки и камни, третий опять сыпал горсть пороха. Четвертый сидел возле обрезков ржавых ружейных стволов, нарезанных кусками, насыпал в них порох и затыкал с обоих концов деревянными пробками. Пятый привязывал деревянные пробки проволокой. Цыган обмазывал готовые гранаты глиной.
— У нас уже готово триста кружек, — доложил Гергей.
— Кладите в них и серу, — сказал Добо, — притом большими кусками.
— Что же, это хорошо, — ответил Гергей.
Оруженосец Балаж побежал за серой.
Добо некоторое время с удовольствием наблюдал за работающими, потом оглянулся.
— Гашпарич здесь?
— Здесь, — ответил кто-то снизу.
— Иди сюда.
Парень прибежал наверх и, остановившись перед Добо, щелкнул каблуками.
— Ты первый выскочил из бреши?
— Да, господин капитан.
— С нынешнего дня ты — младший сержант!
Только утром осажденные увидели, какой верной защитой оказались для турок навесы в первую ночь. От дома протоиерея Хецеи до юго-западной стены крепости, то есть до того места, где и поныне стоят ворота, тянулся высокий вал.
Вскоре из рвов стали подкатывать к стенам бочки. Тысячи и тысячи рук тащили и складывали пустые бочки.
Турки взломали городские погреба, выпустили вино из бочек, а бочки эти, да и чаны, в которых виноделы давили виноград, принялись подносить к крепости.
Видно было, как воздвигается большая стена из бочек. Бочки передавали из рук в руки и ставили их, как должно, на днище.
В тот же день сложили гору из бочек; опорой ей служила сама крепостная стена. А с наружной стороны горы турки соорудили лестницу из мешков с песком.
Из крепости палили с утра до ночи, но бочки служили хорошими укрытием, и турецкие солдаты делали свое дело.
Даже ночью слышно было, как громыхают и бренчат чаны и бочки.
Большую часть стрелков венгры поставили на эту сторону крепостной стены. Тут же установили и мортиры, а с боков навели на бочечную гору несколько пищалей.
— Турки — дураки! — сказал Фюгеди.
Однако оказалось, что они не такие уж дураки. У подножия бочечной горы еще засветло задвигалось несколько широких навесов. Каждый навес поддерживали восемь копий, и помещались под этими кровлями двадцать — тридцать турок.
— Огня и кипятку! — распорядился Добо. — Несите солому, якори, крюки и кирки, да побольше!
Добо заметил не только продвижение навесов, но и то, что внизу, во рву, турки зажгли факелы.
Накануне они обстреливали башню Бебека. Там тоже мешки с землей служили им лестницей.
Добо поехал к этой башне.
Гергей уже приготовил якори, висевшие на цепях, и кирки. На башне горел огонь, и на нем в котле растопляли говяжье сало, а по соседству стопками лежали черные, просмоленные венки из соломы. Турки и здесь устремились к крепости, прикрывшись большими навесами.
У Старых ворот заделкой пробоин руководил Мекчеи. Знали, что неприятель и в этом месте пойдет на приступ.
И все же самая большая опасность грозила юго-западному углу крепости, где была сложена гора из бочек. Там защитой руководил Фюгеди.
Добо надвинул поплотнее стальной шлем и поскакал туда в сопровождении оруженосца Балажа.
На стене высоким пламенем горел тын. Неприятелю удалось поджечь его.
Турки теперь не вопили. Ловко укрывшись под навесами, они стреляли по защитникам крепости.
Обстреливать турок сверху было уже невозможно. Стали палить в них ниже горящих тынов. Чтобы попасть под навесы, пробивали дыры между камнями и стреляли через них.
— Бросай солому! — крикнул Добо.
На горящий тын полилась вода, а на турецкие навесы полетели пылающие соломенные венки, пропитанные маслом и говяжьим салом.
Навесы, достигшие стены, переворачивали или отталкивали кирками, а те, которые загорелись, предоставляли своей судьбе. Турки швыряли вниз горящие навесы и с воем спасались от огненного ливня. Бочки шатались под ними. Одежда на спине турка в красном доломане загорелась, и он бросился бежать, неся на себе пылающий костер. Осажденные смеялись.
— Солому, только солому! — командовал Добо.
Промасленные соломенные венки, пылая, летели на деревянные навесы. Отбросив копья, поддерживавшие навесы, турки опрометью убегали от бушующего огня.
— Счастливого пути! — кричали им вдогонку осажденные.
Но это была только краткая передышка. Едва успели отбить первую волну атаки, как турецкие пушки начали бить по тынам.
Чтобы уберечься от ядер, Добо приказал всем залечь. Турецким пушкарям удалось подбить два столба, подпиравшие тын. Тын пошатнулся и на протяжении сорока саженей с треском и скрежетом выгнулся наружу.
Еще один удар по столбам, и весь тын рухнет.
— Хватайте кирки! — крикнул Фюгеди. — Берите цепи, канаты!
Пятьдесят человек зацепили кирками падающий тын, пустили в ход цепи, веревки, новые столбы и колья. Вскоре тын выпрямился и встал на свое место.
В это время Добо был уже у башни Бойки, где осаждающих встречал Гергей. Там стоял смрадный запах смолы, пригоревшего говяжьего сала и порохового дыма.
Турки возлагали большие надежды на поврежденную посередине вышку угловой башни. Завладеть Темешваром им помогла разрушенная вышка, и теперь они считали залогом удачи захват крепостных вышек: ведь во время первого приступа им не удалось в них утвердиться.
К стене вышки турки натаскали землю, а земляную насыпь не подожжешь.
— Идут! Идут! — послышались взволнованные голоса осажденных.
Турки, тесня друг друга, взбирались вверх под широкими навесами.
Сколько ни сыпали на них горящие просмоленные и промасленные венки, им удалось влезть на вышку башни.
— Аллах акбар!
— Бей! Руби!
С кирайсекеской стороны карабкались на стену тысячи вооруженных турок.
На верхушке башни из бойниц и щелей высовывались кирки и копья: венгры отталкивали, рубили и подцепляли навесы.
Но и турки не дремали. Из-под навесов палили ружья. Снизу в защитников крепости летели копья, гранаты и стрелы.
Закованный в панцирь сипахи, пренебрегая смертью, прыгнул на стену и, хватая руками в железных перчатках копья и кирки, ломал и раскидывал их. За первым сипахи вскочили второй, третий…
Покуда с ними расправлялись кирками и кистенями, через их голову взобрались другие.
— Аллах! Аферин!
Через минуту навес, обтянутый коровьей шкурой, был поднят на площадку башни, и тридцать — сорок янычар лежа и с колена расстреливали из-под него венгров, которые бились на башне.
— Аллах! Аллах! — вопили во всю глотку рассвирепевшие турки.
— Победа близка! — орали ясаулы.
С головы Добо свалился шлем, и он с непокрытой головой помчался к пушкам.
Венгерские солдаты, которые стояли в башне, ничего не могли сделать с теснившимися над ними янычарами — вышка отделялась от башни дощатым настилом, а доски столкнуть не удалось бы, так как на них топтались янычары.
— Выходите! — крикнул Гергей своим солдатам, увидев, что Добо поворачивает пушки.
Не обращая внимания на янычарские ружья, сам он тоже взялся за кирку. Зацепил ею одно копье, поддерживавшее навес, и дернул к себе.
Ошеломленные защитники башни заметили, что вышка занята турками, и осыпали огненным градом карабкавшихся по стене янычар.
Добо заметил, что связь между янычарами оборвалась.
— Поворачивай пушку книзу! Огонь!
Пушку повернули на янычар, поднимавшихся по насыпи. Вырвалось пламя, раздался грохот.
Янычары не очень-то боялись пушек. Много ли вреда причинят ядра двух пушек! А к грохоту они уже привыкли. Однако пушки у Добо были не простые, а заряженные картечью, и сразу валили по десять — двадцать турок.
Янычары в ужасе стали отступать.
— Огонь! Огонь! — послышался сверху голос Гергея.
На янычар, застрявших на кровле вышки, полетели просмоленные венки. Турки заметались во все стороны, но ружья у них были уже разряжены, а вновь зарядить их не было времени.
Огонь и пламя бушевали. Янычары с воплями бросались с вышки башни. И хорошо еще тем, кто упал за крепостную стену, — те хоть сразу сломали себе шею. Впрочем, и те, кто соскочили внутрь крепости, тоже недолго пожили на свете: с ними живо расправлялись на месте.
Вечером и ночью турки штурмовали Земляную башню.
Земляная башня была построена на каменной башне, стоявшей в северо-западном углу города.
Турки изрыли кругом этой башни всю землю, пытаясь проложить под ней проход. Но не тут-то было! Крепостная стена здесь была построена на каменном основании, которое уходит на двадцать саженей вглубь. Можно было подумать, что в какие-то далекие, незапамятные времена крепость начали строить не на холме, а в долине, позднее же другой народ завалил старую крепость землей и выстроил над ней свою. Потом явился наконец народ, у которого королем был Иштван Святой, и воздвиг над этой двойной крепостью нынешнюю твердыню.
Добо очень скоро сообразил, что турки устроили ночью шум только для того, чтобы отвлечь внимание от возводимого ими деревянного сооружения.
Он вызвал на Земляную башню лейтенанта с двумястами солдат, а остальных оставил нести в обычном порядке стражу.
Турецкие конные солдаты не показывались ни у бочечной горы, ни во время штурма вышки. Можно было предвидеть заранее, что ночью они будут продолжать подвозить бревна.
Теперь турки решили таскать вместо хвороста толстые бревна. Сколько было в лагере верблюдов, волов, буйволов и мулов — все они вернулись вечером к стенам крепости, нагруженные бревнами и жердями. Скрипящие арбы и мажары нескончаемой вереницей везли лес со стороны Алмадяра и Эгеда.
Укрывшись за земляными шанцами, возведенными напротив крепостных стен, турки сперва наугад перекатывали бревна. Когда же груда их возросла настолько, что могла служить прикрытием, они приступали к укладке бревен.
Тысячи рук перекатывали и бросали друг на друга бревна и жерди. Тишина предыдущих ночей сменилась звуками падения бревен и стуком, раздававшимся во всех концах турецкого стана.
Турки скрепляли бревна железными скобами и цепями. Это огромное бревенчатое сооружение было воздвигнуто перед башней, где командовал Гергей, и вершина его торчала в каких-нибудь трех саженях от нее.
Турки работали с толком: укладывая бревна, они все время оставались под прикрытием, а толстые бревна перекидывали в пустое пространство через прикрытие саженной вышины.
Промежуток между прикрытием и крепостью заполнялся на глазах, и рядом с каменной крепостной стеной вырастала деревянная гора, все ближе и ближе придвигаясь к стене. Было ясно, что если гору поднимут еще выше, она от собственной тяжести привалится к стене.
Гергей наблюдал за работой неприятеля, выглядывая то в одну, то в другую бойницу. Наконец он поднялся к тыну.
Там он застал Добо и дьяка Балажа. На капитане был обычный ментик до колен, а на голове — легкий стальной шлем. Он рассеянно слушал какую-то жалобу дьяка.
— Сударь, — сказал Гергей, — прошу отдать мне дранки, которые мы сорвали с крыш и сложили грудами.
— Можешь взять.
— Кроме того, прошу дать мне еще говяжьего жира, смолы и постного масла.
— Закажи, сколько тебе нужно. Балаж, сколько у нас говяжьего жира?
— Тысяча фунтов.
— Прошу отдать мне все, — сказал Гергей. — Жаль, что больше нет. Но, может быть, мы сала добавим. Прикажите выдать мне сала, да побольше.
— Сала?
— Да, сколько можно.
Добо обернулся к Криштофу.
— Ступай, разбуди Шукана. Пусть он выдаст из провиантского склада говяжий жир и двадцать свиных туш. Немедленно тащите их сюда!
Только тут спросил он Гергея, зачем все это ему нужно.
А Гергей, оказалось, придумал вот что. Пока турки сбрасывают в кучу жерди и хворост, он будет кидать между ними кусочки сала, говяжьего жира и дранку. Турки и внимания не обратят на это. Из крепости всегда что-нибудь да бросают на них: камни, кости, битые горшки, дохлых кошек. А кусочков сала толщиной в два-три пальца они даже не заметят. Если же кто и доглядит, то либо не поймет, что это такое, либо отвернется с отвращением.
Гергей велел нарезать сало кусочками и бросать между бревнами. Кидали также дранки, выкрашенные масляной краской, говяжий жир и солому. По временам Гергей велел сбрасывать и завернутые в солому глиняные кружки.
Кружки эти были обмазаны глиной и оплетены проволокой.
Внутри них — порох, начиненные порохом обрезки труб и кусочки серы.
Добо поглядел вниз.
— К утру их башня будет готова! — сказал он. — Криштоф, погляди, не встал ли Мекчеи. Если встал, передай ему, что я пойду лягу. А если он еще не проснулся, пусть спит. Потом обойди всех караульных и скажи им: как только заметят какое-нибудь движение в турецком стане или доглядят, что турки готовятся к штурму, пусть сразу придут доложить в угловую башню. А ты, Гергей, не ляжешь?
Гергей замотал головой.
— Я подожду до утра.
— А Золтаи?
— Я отправил его спать, чтобы утром на башне он был в полной силе.
— Как только у турок деревянная башня будет готова, разбуди меня!
Добо поднялся в вышку угловой башни и прилег на солдатскую койку. Оруженосец Криштоф встал перед дверью с саблей наголо.
Это входило в его обязанности. Оруженосец охранял спящего льва.
Они соорудили приспособления, похожие на балдахины, под которыми носят во время крестного хода святые дары. Но эти балдахины сделаны были из крепких досок, а вместо четырех разных шестов их поддерживали четыре копья.
Теперь валежник и землю турки стали носить под такими передвижными крышами, или, как их называли, навесами.
Днем старшие офицеры хорошенько выспались. Они спали большей частью после обеда, так как для штурма турки выбирали обычно утренние часы и намерения их всегда выяснялись к обеду. К ночи офицеры были снова на ногах, а на покой уходила половина рядовых. Добо с Мекчеи договорились не устанавливать для себя определенного времени для сна: решили, что как только один их них отдохнет немного, сразу же пойдет отдыхать другой.
Вот так они и не спали оба. Лишь изредка прикорнут в каком-нибудь уголке башни или на насыпи, да и то сидя. После обеда, правда, удавалось иногда соснуть часа два. От бессонницы глаза Добо были обведены красной каемкой.
Эх, и злость же брала стрелков, что турки догадались соорудить навесы! Для этих приспособлений были собраны все доски, уцелевшие в потолках городских домов, в заборах и свинарниках, ибо турки поняли, что надо укрыться, иначе толку не будет.
У Шандоровской башни земляную насыпь подняли так высоко, что она уже доходила до нижнего края пролома крепостной стены.
Турецкие солдаты были защищены навесами, а те, кто поддерживал навесы копьями, прикрывали свою голову вязанками валежника. В крепости же у пролома осаждающих всегда поджидали двадцать стрелков и заряженная мортира. У бойниц на стене тоже караулили наведенные ружья. Но все предосторожности были тщетны, даже густой мрак защищал турок в часы ночной работы.
Гергей бодрствовал у самого большого пролома и вдруг увидел, как, укрывшись вязанками виноградных лоз, по насыпи крадется человек двадцать турок. В ночной мгле они казались черными тенями.
Гергей крикнул со стены:
— Гашпарич!
— Слушаю! — ответил мужской голос.
— Руки у вас не чешутся?
— Еще как чешутся-то, шут их дери! Господин лейтенант, дозвольте саблей поработать!
— Валяйте, черт бы побрал басурманское отродье! Но смотрите: порубили — и тут же обратно!
— Понял, господин лейтенант.
У пролома работали каменщики, но брешь была еще так велика, что в нее свободно могла бы въехать телега.
С разрешения Гергея, Гашпарич выскочил, пронзил пикой переднего турка, вооруженного дюжиной ятаганов, и тут же вскочил обратно в крепость.
Турок упал. Остальные продолжали подтаскивать хворост.
По примеру смельчака Гашпарича в брешь выскочили еще трое. Пиками уложили они троих турок и вновь нырнули в пролом.
Послышалась брань. Турки пришли в смятение, но снизу, тесня их, лезли другие.
И тут уж выскакивают десять венгров — кто с саблей, кто с пикой. Колют, рубят подносчиков хвороста, потом поворачивают и один за другим прыгают обратно в пролом.
Турки побросали хворост, и человек тридцать накинулись на троих венгров, не успевших возвратиться в крепость.
Гергей приказал стрелять со стен. Турки кувырком попадали друг через друга, но все же младший сержант Кальман вернулся с кровавой раной в груди. Ему пронзили грудь пикой.
— Стреляйте и вы! — крикнул вниз Гергей.
Из нижней пробоины на турок дождем посыпались пули.
Во время вспышек видно было, что перед проломом лежит около сорока окровавленных турок. Остальные, вооружившись пиками и саблями, целым отрядом кинулись к бреши.
— Огонь! — крикнул Гергей ратникам, стоявшим на стене.
В это время прибыл и Добо.
Перед проломом в луже крови лежал, запрокинувшись, Кальман. Какой-то янычар ударил пикой в пролом — не попал ни в кого — и с гиканьем вскочил в крепость.
Добо, стоявший как раз возле пробоины, дал ему в нос кулаком, да так, что кровь брызнула во все стороны, и в тот же миг Гашпарич метнул в турка копье.
Остальные басурманы, не решившись последовать за своим товарищем, повернули обратно и бросились по насыпи наутек.
— Выкиньте собаку! — сказал Добо каменщикам и поднялся на стену.
— Турки прекратили рыть подкоп, — сообщил Добо Гергею.
— Так я и думал, — ответил Гергей.
— Ты хочешь мне что-нибудь сказать?
— Взгляните, пожалуйста, на наши кружки.
У висячего фонаря под нижним сводом башни работало пятеро солдат, в том числе и цыган.
Там лежала целая гора — несколько сот глиняных кружек и обрезки ружейных стволов. И те и другие снаряжали порохом.
Один насыпал в кружку горсть пороха, второй забивал туда тряпки и камни, третий опять сыпал горсть пороха. Четвертый сидел возле обрезков ржавых ружейных стволов, нарезанных кусками, насыпал в них порох и затыкал с обоих концов деревянными пробками. Пятый привязывал деревянные пробки проволокой. Цыган обмазывал готовые гранаты глиной.
— У нас уже готово триста кружек, — доложил Гергей.
— Кладите в них и серу, — сказал Добо, — притом большими кусками.
— Что же, это хорошо, — ответил Гергей.
Оруженосец Балаж побежал за серой.
Добо некоторое время с удовольствием наблюдал за работающими, потом оглянулся.
— Гашпарич здесь?
— Здесь, — ответил кто-то снизу.
— Иди сюда.
Парень прибежал наверх и, остановившись перед Добо, щелкнул каблуками.
— Ты первый выскочил из бреши?
— Да, господин капитан.
— С нынешнего дня ты — младший сержант!
Только утром осажденные увидели, какой верной защитой оказались для турок навесы в первую ночь. От дома протоиерея Хецеи до юго-западной стены крепости, то есть до того места, где и поныне стоят ворота, тянулся высокий вал.
Вскоре из рвов стали подкатывать к стенам бочки. Тысячи и тысячи рук тащили и складывали пустые бочки.
Турки взломали городские погреба, выпустили вино из бочек, а бочки эти, да и чаны, в которых виноделы давили виноград, принялись подносить к крепости.
Видно было, как воздвигается большая стена из бочек. Бочки передавали из рук в руки и ставили их, как должно, на днище.
В тот же день сложили гору из бочек; опорой ей служила сама крепостная стена. А с наружной стороны горы турки соорудили лестницу из мешков с песком.
Из крепости палили с утра до ночи, но бочки служили хорошими укрытием, и турецкие солдаты делали свое дело.
Даже ночью слышно было, как громыхают и бренчат чаны и бочки.
Большую часть стрелков венгры поставили на эту сторону крепостной стены. Тут же установили и мортиры, а с боков навели на бочечную гору несколько пищалей.
— Турки — дураки! — сказал Фюгеди.
Однако оказалось, что они не такие уж дураки. У подножия бочечной горы еще засветло задвигалось несколько широких навесов. Каждый навес поддерживали восемь копий, и помещались под этими кровлями двадцать — тридцать турок.
— Огня и кипятку! — распорядился Добо. — Несите солому, якори, крюки и кирки, да побольше!
Добо заметил не только продвижение навесов, но и то, что внизу, во рву, турки зажгли факелы.
Накануне они обстреливали башню Бебека. Там тоже мешки с землей служили им лестницей.
Добо поехал к этой башне.
Гергей уже приготовил якори, висевшие на цепях, и кирки. На башне горел огонь, и на нем в котле растопляли говяжье сало, а по соседству стопками лежали черные, просмоленные венки из соломы. Турки и здесь устремились к крепости, прикрывшись большими навесами.
У Старых ворот заделкой пробоин руководил Мекчеи. Знали, что неприятель и в этом месте пойдет на приступ.
И все же самая большая опасность грозила юго-западному углу крепости, где была сложена гора из бочек. Там защитой руководил Фюгеди.
Добо надвинул поплотнее стальной шлем и поскакал туда в сопровождении оруженосца Балажа.
На стене высоким пламенем горел тын. Неприятелю удалось поджечь его.
Турки теперь не вопили. Ловко укрывшись под навесами, они стреляли по защитникам крепости.
Обстреливать турок сверху было уже невозможно. Стали палить в них ниже горящих тынов. Чтобы попасть под навесы, пробивали дыры между камнями и стреляли через них.
— Бросай солому! — крикнул Добо.
На горящий тын полилась вода, а на турецкие навесы полетели пылающие соломенные венки, пропитанные маслом и говяжьим салом.
Навесы, достигшие стены, переворачивали или отталкивали кирками, а те, которые загорелись, предоставляли своей судьбе. Турки швыряли вниз горящие навесы и с воем спасались от огненного ливня. Бочки шатались под ними. Одежда на спине турка в красном доломане загорелась, и он бросился бежать, неся на себе пылающий костер. Осажденные смеялись.
— Солому, только солому! — командовал Добо.
Промасленные соломенные венки, пылая, летели на деревянные навесы. Отбросив копья, поддерживавшие навесы, турки опрометью убегали от бушующего огня.
— Счастливого пути! — кричали им вдогонку осажденные.
Но это была только краткая передышка. Едва успели отбить первую волну атаки, как турецкие пушки начали бить по тынам.
Чтобы уберечься от ядер, Добо приказал всем залечь. Турецким пушкарям удалось подбить два столба, подпиравшие тын. Тын пошатнулся и на протяжении сорока саженей с треском и скрежетом выгнулся наружу.
Еще один удар по столбам, и весь тын рухнет.
— Хватайте кирки! — крикнул Фюгеди. — Берите цепи, канаты!
Пятьдесят человек зацепили кирками падающий тын, пустили в ход цепи, веревки, новые столбы и колья. Вскоре тын выпрямился и встал на свое место.
В это время Добо был уже у башни Бойки, где осаждающих встречал Гергей. Там стоял смрадный запах смолы, пригоревшего говяжьего сала и порохового дыма.
Турки возлагали большие надежды на поврежденную посередине вышку угловой башни. Завладеть Темешваром им помогла разрушенная вышка, и теперь они считали залогом удачи захват крепостных вышек: ведь во время первого приступа им не удалось в них утвердиться.
К стене вышки турки натаскали землю, а земляную насыпь не подожжешь.
— Идут! Идут! — послышались взволнованные голоса осажденных.
Турки, тесня друг друга, взбирались вверх под широкими навесами.
Сколько ни сыпали на них горящие просмоленные и промасленные венки, им удалось влезть на вышку башни.
— Аллах акбар!
— Бей! Руби!
С кирайсекеской стороны карабкались на стену тысячи вооруженных турок.
На верхушке башни из бойниц и щелей высовывались кирки и копья: венгры отталкивали, рубили и подцепляли навесы.
Но и турки не дремали. Из-под навесов палили ружья. Снизу в защитников крепости летели копья, гранаты и стрелы.
Закованный в панцирь сипахи, пренебрегая смертью, прыгнул на стену и, хватая руками в железных перчатках копья и кирки, ломал и раскидывал их. За первым сипахи вскочили второй, третий…
Покуда с ними расправлялись кирками и кистенями, через их голову взобрались другие.
— Аллах! Аферин!
Через минуту навес, обтянутый коровьей шкурой, был поднят на площадку башни, и тридцать — сорок янычар лежа и с колена расстреливали из-под него венгров, которые бились на башне.
— Аллах! Аллах! — вопили во всю глотку рассвирепевшие турки.
— Победа близка! — орали ясаулы.
С головы Добо свалился шлем, и он с непокрытой головой помчался к пушкам.
Венгерские солдаты, которые стояли в башне, ничего не могли сделать с теснившимися над ними янычарами — вышка отделялась от башни дощатым настилом, а доски столкнуть не удалось бы, так как на них топтались янычары.
— Выходите! — крикнул Гергей своим солдатам, увидев, что Добо поворачивает пушки.
Не обращая внимания на янычарские ружья, сам он тоже взялся за кирку. Зацепил ею одно копье, поддерживавшее навес, и дернул к себе.
Ошеломленные защитники башни заметили, что вышка занята турками, и осыпали огненным градом карабкавшихся по стене янычар.
Добо заметил, что связь между янычарами оборвалась.
— Поворачивай пушку книзу! Огонь!
Пушку повернули на янычар, поднимавшихся по насыпи. Вырвалось пламя, раздался грохот.
Янычары не очень-то боялись пушек. Много ли вреда причинят ядра двух пушек! А к грохоту они уже привыкли. Однако пушки у Добо были не простые, а заряженные картечью, и сразу валили по десять — двадцать турок.
Янычары в ужасе стали отступать.
— Огонь! Огонь! — послышался сверху голос Гергея.
На янычар, застрявших на кровле вышки, полетели просмоленные венки. Турки заметались во все стороны, но ружья у них были уже разряжены, а вновь зарядить их не было времени.
Огонь и пламя бушевали. Янычары с воплями бросались с вышки башни. И хорошо еще тем, кто упал за крепостную стену, — те хоть сразу сломали себе шею. Впрочем, и те, кто соскочили внутрь крепости, тоже недолго пожили на свете: с ними живо расправлялись на месте.
Вечером и ночью турки штурмовали Земляную башню.
Земляная башня была построена на каменной башне, стоявшей в северо-западном углу города.
Турки изрыли кругом этой башни всю землю, пытаясь проложить под ней проход. Но не тут-то было! Крепостная стена здесь была построена на каменном основании, которое уходит на двадцать саженей вглубь. Можно было подумать, что в какие-то далекие, незапамятные времена крепость начали строить не на холме, а в долине, позднее же другой народ завалил старую крепость землей и выстроил над ней свою. Потом явился наконец народ, у которого королем был Иштван Святой, и воздвиг над этой двойной крепостью нынешнюю твердыню.
Добо очень скоро сообразил, что турки устроили ночью шум только для того, чтобы отвлечь внимание от возводимого ими деревянного сооружения.
Он вызвал на Земляную башню лейтенанта с двумястами солдат, а остальных оставил нести в обычном порядке стражу.
Турецкие конные солдаты не показывались ни у бочечной горы, ни во время штурма вышки. Можно было предвидеть заранее, что ночью они будут продолжать подвозить бревна.
Теперь турки решили таскать вместо хвороста толстые бревна. Сколько было в лагере верблюдов, волов, буйволов и мулов — все они вернулись вечером к стенам крепости, нагруженные бревнами и жердями. Скрипящие арбы и мажары нескончаемой вереницей везли лес со стороны Алмадяра и Эгеда.
Укрывшись за земляными шанцами, возведенными напротив крепостных стен, турки сперва наугад перекатывали бревна. Когда же груда их возросла настолько, что могла служить прикрытием, они приступали к укладке бревен.
Тысячи рук перекатывали и бросали друг на друга бревна и жерди. Тишина предыдущих ночей сменилась звуками падения бревен и стуком, раздававшимся во всех концах турецкого стана.
Турки скрепляли бревна железными скобами и цепями. Это огромное бревенчатое сооружение было воздвигнуто перед башней, где командовал Гергей, и вершина его торчала в каких-нибудь трех саженях от нее.
Турки работали с толком: укладывая бревна, они все время оставались под прикрытием, а толстые бревна перекидывали в пустое пространство через прикрытие саженной вышины.
Промежуток между прикрытием и крепостью заполнялся на глазах, и рядом с каменной крепостной стеной вырастала деревянная гора, все ближе и ближе придвигаясь к стене. Было ясно, что если гору поднимут еще выше, она от собственной тяжести привалится к стене.
Гергей наблюдал за работой неприятеля, выглядывая то в одну, то в другую бойницу. Наконец он поднялся к тыну.
Там он застал Добо и дьяка Балажа. На капитане был обычный ментик до колен, а на голове — легкий стальной шлем. Он рассеянно слушал какую-то жалобу дьяка.
— Сударь, — сказал Гергей, — прошу отдать мне дранки, которые мы сорвали с крыш и сложили грудами.
— Можешь взять.
— Кроме того, прошу дать мне еще говяжьего жира, смолы и постного масла.
— Закажи, сколько тебе нужно. Балаж, сколько у нас говяжьего жира?
— Тысяча фунтов.
— Прошу отдать мне все, — сказал Гергей. — Жаль, что больше нет. Но, может быть, мы сала добавим. Прикажите выдать мне сала, да побольше.
— Сала?
— Да, сколько можно.
Добо обернулся к Криштофу.
— Ступай, разбуди Шукана. Пусть он выдаст из провиантского склада говяжий жир и двадцать свиных туш. Немедленно тащите их сюда!
Только тут спросил он Гергея, зачем все это ему нужно.
А Гергей, оказалось, придумал вот что. Пока турки сбрасывают в кучу жерди и хворост, он будет кидать между ними кусочки сала, говяжьего жира и дранку. Турки и внимания не обратят на это. Из крепости всегда что-нибудь да бросают на них: камни, кости, битые горшки, дохлых кошек. А кусочков сала толщиной в два-три пальца они даже не заметят. Если же кто и доглядит, то либо не поймет, что это такое, либо отвернется с отвращением.
Гергей велел нарезать сало кусочками и бросать между бревнами. Кидали также дранки, выкрашенные масляной краской, говяжий жир и солому. По временам Гергей велел сбрасывать и завернутые в солому глиняные кружки.
Кружки эти были обмазаны глиной и оплетены проволокой.
Внутри них — порох, начиненные порохом обрезки труб и кусочки серы.
Добо поглядел вниз.
— К утру их башня будет готова! — сказал он. — Криштоф, погляди, не встал ли Мекчеи. Если встал, передай ему, что я пойду лягу. А если он еще не проснулся, пусть спит. Потом обойди всех караульных и скажи им: как только заметят какое-нибудь движение в турецком стане или доглядят, что турки готовятся к штурму, пусть сразу придут доложить в угловую башню. А ты, Гергей, не ляжешь?
Гергей замотал головой.
— Я подожду до утра.
— А Золтаи?
— Я отправил его спать, чтобы утром на башне он был в полной силе.
— Как только у турок деревянная башня будет готова, разбуди меня!
Добо поднялся в вышку угловой башни и прилег на солдатскую койку. Оруженосец Криштоф встал перед дверью с саблей наголо.
Это входило в его обязанности. Оруженосец охранял спящего льва.
13
К рассвету бревенчатая башня турок почти уже достигла высоты крепостной стены — недоставало полутора саженей.
Гергей велел начинить порохом два обрезка пушечных стволов и крепко забил их деревяшками.
— Да, эта пушка-старушка не думала, что когда-нибудь еще выстрелит! — сказал цыган.
— Из старой вышло две новых, — отозвался один солдат.
— А раз новые, то надо им дать какое-нибудь имя, — предложил цыган. — Пусть одна будет зваться Пострел, другая — Голубь!
В те времена каждой пушке давали какое-нибудь имя.
Гергей вытащил из кармана свинцовый шарик и написал на том обрезке ствола, что был поменьше:
«Янош».
А на большем написал:
«Эва».
Один обрезок взял под левую руку, другой — под правую и поднялся на башню.
Заря быстро разливала по небу свое сияние. Турецкий лагерь зашевелился. Со всех сторон все ближе и ближе слышался лязг оружия.
К Гергею подбежал солдат.
— Господин лейтенант, идут!
— Вижу, дружок. Беги в угловую башню, скажи оруженосцу, чтобы разбудил капитана.
Солдаты Гергея стояли уже на стене, вооружившись копьями и кирками. На каменном ее гребне, побелевшем от инея, встали у бойниц стрелки с заряженными ружьями. Три башенные пушки стояли наведенные книзу, две пушки у Темных ворот навели на крепостные стены.
— Зажигайте просмоленные венки и крестовины, — приказал Гергей, — и швыряйте вниз!
Народ тут же взялся за дело.
К тому времени, как пришел на башню Добо, турки, точно муравьи, облепили холмы, окружавшие крепость. Они все еще укладывали и скрепляли бревна. Повсюду слышался стук. Сооружение достигло высоты крепостной башни. Иногда турки выталкивали бревна, чтобы заполнить промежуток между своим деревянным сооружением и стеной крепости. Древесных стволов привезли уйму — целый лес. А деревянный помост сделан был крепко. На нем раскачивались навесы, заботливо прикрытые мокрыми коровьими шкурами. Намоченным коровьим шкурам горящие соломенные венки не повредят. А те венки, которые упадут в другое место, турок просто-напросто отшвырнет ногой.
Раздался пронзительный визг дудки, и тотчас из тысячи глоток вырвался крик: «Биссмиллах»! Воздух задрожал. Загремела турецкая музыка, и огромное деревянное сооружение затрещало под ногами множества устремившихся на него людей.
— Аллах! Аллах!
— Иисус! Мария!
Турки быстро вытащили из-под навесов короткие штурмовые лестницы и попытались перекинуть их со своей деревянной башни на каменную.
Но недаром защитники крепости стояли на стенах. В турок разом полетели сотни пылающих венков, на осадные лестницы посыпались горящие снопы соломы, горящая сера и горящие просмоленные дранки.
Первый отряд турок, пытавшийся пробиться через завесу огня, был встречен кирками и остриями копий. Остальных встретили саблями, кирками, горящими крестовинами и кистенями.
Гергей велел начинить порохом два обрезка пушечных стволов и крепко забил их деревяшками.
— Да, эта пушка-старушка не думала, что когда-нибудь еще выстрелит! — сказал цыган.
— Из старой вышло две новых, — отозвался один солдат.
— А раз новые, то надо им дать какое-нибудь имя, — предложил цыган. — Пусть одна будет зваться Пострел, другая — Голубь!
В те времена каждой пушке давали какое-нибудь имя.
Гергей вытащил из кармана свинцовый шарик и написал на том обрезке ствола, что был поменьше:
«Янош».
А на большем написал:
«Эва».
Один обрезок взял под левую руку, другой — под правую и поднялся на башню.
Заря быстро разливала по небу свое сияние. Турецкий лагерь зашевелился. Со всех сторон все ближе и ближе слышался лязг оружия.
К Гергею подбежал солдат.
— Господин лейтенант, идут!
— Вижу, дружок. Беги в угловую башню, скажи оруженосцу, чтобы разбудил капитана.
Солдаты Гергея стояли уже на стене, вооружившись копьями и кирками. На каменном ее гребне, побелевшем от инея, встали у бойниц стрелки с заряженными ружьями. Три башенные пушки стояли наведенные книзу, две пушки у Темных ворот навели на крепостные стены.
— Зажигайте просмоленные венки и крестовины, — приказал Гергей, — и швыряйте вниз!
Народ тут же взялся за дело.
К тому времени, как пришел на башню Добо, турки, точно муравьи, облепили холмы, окружавшие крепость. Они все еще укладывали и скрепляли бревна. Повсюду слышался стук. Сооружение достигло высоты крепостной башни. Иногда турки выталкивали бревна, чтобы заполнить промежуток между своим деревянным сооружением и стеной крепости. Древесных стволов привезли уйму — целый лес. А деревянный помост сделан был крепко. На нем раскачивались навесы, заботливо прикрытые мокрыми коровьими шкурами. Намоченным коровьим шкурам горящие соломенные венки не повредят. А те венки, которые упадут в другое место, турок просто-напросто отшвырнет ногой.
Раздался пронзительный визг дудки, и тотчас из тысячи глоток вырвался крик: «Биссмиллах»! Воздух задрожал. Загремела турецкая музыка, и огромное деревянное сооружение затрещало под ногами множества устремившихся на него людей.
— Аллах! Аллах!
— Иисус! Мария!
Турки быстро вытащили из-под навесов короткие штурмовые лестницы и попытались перекинуть их со своей деревянной башни на каменную.
Но недаром защитники крепости стояли на стенах. В турок разом полетели сотни пылающих венков, на осадные лестницы посыпались горящие снопы соломы, горящая сера и горящие просмоленные дранки.
Первый отряд турок, пытавшийся пробиться через завесу огня, был встречен кирками и остриями копий. Остальных встретили саблями, кирками, горящими крестовинами и кистенями.