Страница:
В своем отчаянии Аарус дошел до того, что закупил все, что было написано об умном металле в алхимических трактатах, воспоминаниях военных чинов и даже романтических сборниках. Варварски выдрав из книг странички, на которых упоминался планкит, Аарус сложил их неровной стопкой и с помощью Черри переплел воедино. Таким образом, на свет родился самый полный сборник информации об умном металле, где формулы и описания опытов перемежались стихами и легендами.
Однако это мало что дало.
– Ты смотри, что пишут! – орал Густ на Квайла после очередной неудачи, потрясая книгой. – «Планкит есть застывшая слюна единорога, смешанная с кровью устрицы» – бред! Устрица не имеет крови, это известно даже младенцу, который вырос у моря!
Квайл согласно кивал и помалкивал – он начинал уставать от бесплодных поисков истины. Хотя, надо признать, за короткий период общения с алхимиком знаний было приобретено в сто раз больше, чем в Университете.
Дополнительные сложности добавляли «воспитанницы»мадам Брунхиль.
Если в первые дни ученичества Квайл находился в полном обалдении, то сейчас он начал замечать, где находится. Да и мудрено было не заметить: в коридорах витали сладкие запахи притираний и аромат трубочного матросского табака, скрип кроватей и звонкие девичьи голоса просачивались сквозь стены, а переливчатые смешки словно гладили по коже, настолько нежно и одновременно игриво они звучали.
За окном незаметно стемнело, и сквозь красные шторы в лицо Квайлу заглянула луна. Аарус Густ закончил начинять перстень очередного заказчика снотворным, а ученик вымыл пробирки и засобирался домой, спать.
Как можно быстрей проскользнуть по коридору, чтобы не краснеть от подслушанного и не попадаться на глаза клиентам, и на улицу Первого причастия, в свой угол – обычный маршрут. Однако сегодня привычно прижаться к стене и сползти по лестнице вниз не получилось: на ступеньках кто-то сидел.
Мадам Брунхиль не экономила на нарядах девушек, ведь одежда была упаковкой товара. Но вот со свечами в коридорах в матросском заведении была напряженка. Занесенная над ступенькой нога Квайла опустилась на нечто острое, отдернулась, соскользнула… и студент с неподобающим мужчине визгом рухнул на любезно подставленные колени.
Очень широкие и круглые колени. Очень шелковые благодаря качественным чулкам (смотри выше: мадам Брунхиль никогда не экономила на… ). Очень душистые – ведь был вечер, и именно к вечеру девушки обрызгивались пахучей водой.
Короче говоря, Квайл сидел на коленях одной из воспитанниц мадам и чувствовал себя… замечательно чувствовал. Как никогда раньше. Прямо сидел бы так и сидел. Всю жизнь.
Девушка пошевелилась. и только тогда Квайл очухался.
– Ой! Прости!
– Да не за что, – лениво ответила красавица, встряхивая головой и перебрасывая вперед пушистую прядь волос. – Ты не мог бы… слегка сдвинуться?
– Вот так? – с замиранием сердца уточнил Квайл, переползая с коленей на ступеньку и прижимаясь к теплой девичьей ноге свои ногой, слегка подрагивающей от волнения.
– Угу, – одобрила девушка и тихонько усмехнулась. – Опять спешишь под крылышко пани Нова? Везет старушке мыловарке. Наши девки про тебя уже сплетничать Устали. Никогда не заходишь в гости, сидишь у Ааруса как сыч, почему?
– Почему? – словно попугай повторил Квайл. нервно крутя в пальцах что-то мягкое, подвернувшееся под руки.
– Ну да, почему? Ведь своим бесплатно.
– Бесплатно? – опять тупо повторил Квайл, приходя в ужас от открытия: «мягкое» оказалось оборкой лифа.
Девушка засмеялась и накрыла его руку своей.
– Ты что, действительно ничего не замечаешь, кроме своих вонючих порошков? Или страдаешь телесной слабостью? Если так, то я готова полечить…
От ощущения упругой теплоты и мерного стука сердца под ладонью Квайл тихо растаял, одновременно запаниковав: он не имел понятия ни об имени девушки, ни о том, что теперь делать. Хватать красавицу в объятия и тащить к ней? А где это – «к ней»? Отбиваться и бежать на улицу? Вспомнить все, что рассказывали друзья по Университету, и показать себя настоящим мужиком? А вдруг он не настоящий, а так, барахло?
Не дождавшись от молодого человека никакой реакции, девушка взяла инициативу в свои руки. Она повернулась к Квайлу, крепко обняла его и начала мягко целовать в шею, уверенно продвигаясь к губам.
Со стороны комнаты «малышки Норы» донесся глухой стук и ругательства – Аарус никак не мог успокоиться в изучении трактатов. Девушка оторвалась от губ Квайла и деловито осведомилась:
– Нравится?
– Ммы… О-о… – промычал Квайл, и даже столь незамысловатый ответ дался ему с трудом.
– Пошли ко мне? – В ухе стало щекотно от скользкого язычка. Квайл придушенно икнул.
– Не можешь? – расстроилась собеседница, поняв его замешательство по-своему. – Ну и ладно… А завтра?
Поняв, что с членораздельной речью временные трудности, Квайл энергично закивал, умудрившись нечаянно долбануть подбородок девушки своим лбом.
– Приходи тогда завтра пораньше, – зашептала красавица, потирая ушибленный подбородок и многообещающе поглаживая студента по груди. – В мою комнату.
– А если… – от радости Квайл вновь обрел способность говорить, но замялся, не зная, как бы дипломатичнее Намекнуть на возможного клиента. – Ты будешь… э… не одна?
– Я новенькая, – беспечно махнула рукой девушка. – Постоянной клиентурой еще не обзавелась. Да и не думаю, что найдется много охотников. Ты же видел, какая я.
– Честно говоря, нет.
До сих пор Квайл так и не догадался, с кем воркует на ступеньках. И даже больше того: вообще, ему было все равно, так как могучие колени явно принадлежали не худышке. Но неожиданный страх вдруг кольнул догадкой: а вдруг у мадам работает еще и уродка? Ребята в Университете говорили, что есть любители и на таких экзоток, причем чем страшнее, тем желанней.
По счастью, девушка разрешила его сомнения, запалив свечу. Достав из рукава золоченый футлярчик, она задрала ногу на ступеньку, подтянула чулок и принялась поправлять краску на губах, дав возможность Квайлу рассмотреть себя.
Смотреть было на что. Мадам Брунхиль извращенцев не приветствовала и уродок в своем заведении не держала. Девушка была красоткой, хотя и не без особенностей. «Ты же видел, какая я» относилось к росту и статности: даже стоя на ступеньку выше, Квайл едва дотягивал до ее носа.
Разглядывая живое воплощение своей мечты – яркие лучистые глаза, крупные губы, решительно вздернутый нос, внушительную грудь, широкие круглые плечи и копну черных волос, – Квайл не верил своим глазам. Щедрая красота девушки поразила студента в самое сердце. Ее словно ваяли по эскизам его тайных грез, добавив в качестве бонуса пяток-другой дополнительных, но весьма, привлекательных фунтов и дюймов.
Это была не та рядовая она, в которую быстро влюбляешься, и так же быстро забываешь. Это была та самая ОНА, которую видишь во сне, ждешь всю жизнь и моментально узнаешь при личной встрече.
Единственная и неповторимая ОНА
ОНА навеки.
Судьба.
Глаза студента устремились куда-то вперед, в неведомое будущее. Он воочию представил себе тихий домик с личной лабораторией, пару очаровательных ребятишек (один рыжеволосый, второй с шевелюрой цвета воронова крыла, чтобы никому не обидно было) и свою супругу – прелестную жену и примерную невестку. Сама собой всплыла сценка знакомства с родителями.
«Папа. Мама. Знакомьтесь, это моя невеста. Мы встретились в э-э-э… одном доме. Она работала там… э-э-э… гм…» Прервав мечтания на этом скользком диалоге, Квайл поднял голову и уточнил:
– Скажи-ка, милая, ты ведь, кажется, служишь у мадам… кухаркой?
Девушка просекла ситуацию мгновенно. Воспитанницы мадам Брунхиль вообще отличались сообразительностью. Как-то раз одна из них, пятидесяти лет от роду, по желанию гостя изображала юную школьницу и, повязав на косы банты, тяжело прыгала через веревочку, невозмутимо сияя морщинистым личиком. Надо так надо. Сказал клиент «кухарка» – значит кухарка.
– Да, я работаю на кухне, – скромно опустив глаза долу, согласилась красавица.
Чмокнув воспитанницу мадам Брунхиль в плечо (выше не дотянулся), ученик алхимика узнал, что ее зовут Найса-Мария, пообещал завтра же прийти к ней на свидание и легкой походкой уверенного в себе человека рванул вверх по лестнице обратно в комнату «малышки Норы».
В груди клокотало счастье и абсолютная убежденность в том, что сейчас ему все подвластно. Догадайся Аарус в этот момент дать ученику в руки планкит и увеличительную трубу тайны умного металла была бы разгадана. Влегкую. Одной левой. Но алхимик просто проворчал по поводу «то приходящих, то уходящих, что мечутся ровно кусок сам знаешь чего у причала» и зарылся в свои бумаги.
Высыпав на стол горстку отбракованных после покраски аквамаринов, Квайл испросил разрешения позаимствовать один и сел изготавливать подарок Найсе-Марии.
Из частной коллекции начальника карантинной камеры. Восстановленные файлы памяти утилизированных «глаз», работавших в графском замке
Однако это мало что дало.
– Ты смотри, что пишут! – орал Густ на Квайла после очередной неудачи, потрясая книгой. – «Планкит есть застывшая слюна единорога, смешанная с кровью устрицы» – бред! Устрица не имеет крови, это известно даже младенцу, который вырос у моря!
Квайл согласно кивал и помалкивал – он начинал уставать от бесплодных поисков истины. Хотя, надо признать, за короткий период общения с алхимиком знаний было приобретено в сто раз больше, чем в Университете.
Дополнительные сложности добавляли «воспитанницы»мадам Брунхиль.
Если в первые дни ученичества Квайл находился в полном обалдении, то сейчас он начал замечать, где находится. Да и мудрено было не заметить: в коридорах витали сладкие запахи притираний и аромат трубочного матросского табака, скрип кроватей и звонкие девичьи голоса просачивались сквозь стены, а переливчатые смешки словно гладили по коже, настолько нежно и одновременно игриво они звучали.
За окном незаметно стемнело, и сквозь красные шторы в лицо Квайлу заглянула луна. Аарус Густ закончил начинять перстень очередного заказчика снотворным, а ученик вымыл пробирки и засобирался домой, спать.
Как можно быстрей проскользнуть по коридору, чтобы не краснеть от подслушанного и не попадаться на глаза клиентам, и на улицу Первого причастия, в свой угол – обычный маршрут. Однако сегодня привычно прижаться к стене и сползти по лестнице вниз не получилось: на ступеньках кто-то сидел.
Мадам Брунхиль не экономила на нарядах девушек, ведь одежда была упаковкой товара. Но вот со свечами в коридорах в матросском заведении была напряженка. Занесенная над ступенькой нога Квайла опустилась на нечто острое, отдернулась, соскользнула… и студент с неподобающим мужчине визгом рухнул на любезно подставленные колени.
Очень широкие и круглые колени. Очень шелковые благодаря качественным чулкам (смотри выше: мадам Брунхиль никогда не экономила на… ). Очень душистые – ведь был вечер, и именно к вечеру девушки обрызгивались пахучей водой.
Короче говоря, Квайл сидел на коленях одной из воспитанниц мадам и чувствовал себя… замечательно чувствовал. Как никогда раньше. Прямо сидел бы так и сидел. Всю жизнь.
Девушка пошевелилась. и только тогда Квайл очухался.
– Ой! Прости!
– Да не за что, – лениво ответила красавица, встряхивая головой и перебрасывая вперед пушистую прядь волос. – Ты не мог бы… слегка сдвинуться?
– Вот так? – с замиранием сердца уточнил Квайл, переползая с коленей на ступеньку и прижимаясь к теплой девичьей ноге свои ногой, слегка подрагивающей от волнения.
– Угу, – одобрила девушка и тихонько усмехнулась. – Опять спешишь под крылышко пани Нова? Везет старушке мыловарке. Наши девки про тебя уже сплетничать Устали. Никогда не заходишь в гости, сидишь у Ааруса как сыч, почему?
– Почему? – словно попугай повторил Квайл. нервно крутя в пальцах что-то мягкое, подвернувшееся под руки.
– Ну да, почему? Ведь своим бесплатно.
– Бесплатно? – опять тупо повторил Квайл, приходя в ужас от открытия: «мягкое» оказалось оборкой лифа.
Девушка засмеялась и накрыла его руку своей.
– Ты что, действительно ничего не замечаешь, кроме своих вонючих порошков? Или страдаешь телесной слабостью? Если так, то я готова полечить…
От ощущения упругой теплоты и мерного стука сердца под ладонью Квайл тихо растаял, одновременно запаниковав: он не имел понятия ни об имени девушки, ни о том, что теперь делать. Хватать красавицу в объятия и тащить к ней? А где это – «к ней»? Отбиваться и бежать на улицу? Вспомнить все, что рассказывали друзья по Университету, и показать себя настоящим мужиком? А вдруг он не настоящий, а так, барахло?
Не дождавшись от молодого человека никакой реакции, девушка взяла инициативу в свои руки. Она повернулась к Квайлу, крепко обняла его и начала мягко целовать в шею, уверенно продвигаясь к губам.
Со стороны комнаты «малышки Норы» донесся глухой стук и ругательства – Аарус никак не мог успокоиться в изучении трактатов. Девушка оторвалась от губ Квайла и деловито осведомилась:
– Нравится?
– Ммы… О-о… – промычал Квайл, и даже столь незамысловатый ответ дался ему с трудом.
– Пошли ко мне? – В ухе стало щекотно от скользкого язычка. Квайл придушенно икнул.
– Не можешь? – расстроилась собеседница, поняв его замешательство по-своему. – Ну и ладно… А завтра?
Поняв, что с членораздельной речью временные трудности, Квайл энергично закивал, умудрившись нечаянно долбануть подбородок девушки своим лбом.
– Приходи тогда завтра пораньше, – зашептала красавица, потирая ушибленный подбородок и многообещающе поглаживая студента по груди. – В мою комнату.
– А если… – от радости Квайл вновь обрел способность говорить, но замялся, не зная, как бы дипломатичнее Намекнуть на возможного клиента. – Ты будешь… э… не одна?
– Я новенькая, – беспечно махнула рукой девушка. – Постоянной клиентурой еще не обзавелась. Да и не думаю, что найдется много охотников. Ты же видел, какая я.
– Честно говоря, нет.
До сих пор Квайл так и не догадался, с кем воркует на ступеньках. И даже больше того: вообще, ему было все равно, так как могучие колени явно принадлежали не худышке. Но неожиданный страх вдруг кольнул догадкой: а вдруг у мадам работает еще и уродка? Ребята в Университете говорили, что есть любители и на таких экзоток, причем чем страшнее, тем желанней.
По счастью, девушка разрешила его сомнения, запалив свечу. Достав из рукава золоченый футлярчик, она задрала ногу на ступеньку, подтянула чулок и принялась поправлять краску на губах, дав возможность Квайлу рассмотреть себя.
Смотреть было на что. Мадам Брунхиль извращенцев не приветствовала и уродок в своем заведении не держала. Девушка была красоткой, хотя и не без особенностей. «Ты же видел, какая я» относилось к росту и статности: даже стоя на ступеньку выше, Квайл едва дотягивал до ее носа.
Разглядывая живое воплощение своей мечты – яркие лучистые глаза, крупные губы, решительно вздернутый нос, внушительную грудь, широкие круглые плечи и копну черных волос, – Квайл не верил своим глазам. Щедрая красота девушки поразила студента в самое сердце. Ее словно ваяли по эскизам его тайных грез, добавив в качестве бонуса пяток-другой дополнительных, но весьма, привлекательных фунтов и дюймов.
Это была не та рядовая она, в которую быстро влюбляешься, и так же быстро забываешь. Это была та самая ОНА, которую видишь во сне, ждешь всю жизнь и моментально узнаешь при личной встрече.
Единственная и неповторимая ОНА
ОНА навеки.
Судьба.
Глаза студента устремились куда-то вперед, в неведомое будущее. Он воочию представил себе тихий домик с личной лабораторией, пару очаровательных ребятишек (один рыжеволосый, второй с шевелюрой цвета воронова крыла, чтобы никому не обидно было) и свою супругу – прелестную жену и примерную невестку. Сама собой всплыла сценка знакомства с родителями.
«Папа. Мама. Знакомьтесь, это моя невеста. Мы встретились в э-э-э… одном доме. Она работала там… э-э-э… гм…» Прервав мечтания на этом скользком диалоге, Квайл поднял голову и уточнил:
– Скажи-ка, милая, ты ведь, кажется, служишь у мадам… кухаркой?
Девушка просекла ситуацию мгновенно. Воспитанницы мадам Брунхиль вообще отличались сообразительностью. Как-то раз одна из них, пятидесяти лет от роду, по желанию гостя изображала юную школьницу и, повязав на косы банты, тяжело прыгала через веревочку, невозмутимо сияя морщинистым личиком. Надо так надо. Сказал клиент «кухарка» – значит кухарка.
– Да, я работаю на кухне, – скромно опустив глаза долу, согласилась красавица.
Чмокнув воспитанницу мадам Брунхиль в плечо (выше не дотянулся), ученик алхимика узнал, что ее зовут Найса-Мария, пообещал завтра же прийти к ней на свидание и легкой походкой уверенного в себе человека рванул вверх по лестнице обратно в комнату «малышки Норы».
В груди клокотало счастье и абсолютная убежденность в том, что сейчас ему все подвластно. Догадайся Аарус в этот момент дать ученику в руки планкит и увеличительную трубу тайны умного металла была бы разгадана. Влегкую. Одной левой. Но алхимик просто проворчал по поводу «то приходящих, то уходящих, что мечутся ровно кусок сам знаешь чего у причала» и зарылся в свои бумаги.
Высыпав на стол горстку отбракованных после покраски аквамаринов, Квайл испросил разрешения позаимствовать один и сел изготавливать подарок Найсе-Марии.
Из частной коллекции начальника карантинной камеры. Восстановленные файлы памяти утилизированных «глаз», работавших в графском замке
«Если тебе плохо – не гневайся напрасно на судьбу, ибо всегда может стать еще хуже» – не помню, кто сказал, но готов подписаться.
До официального открытия хранилища оставалось немного, наследники по понятным причинам отсиживались в запертых комнатах, дело не двигалось с места, а я остался практически без помощников. Вторая на правах служанки пропадала в кухне или людской (пусть меня не убеждают теперь, что «народ» постоянно обременен, а аристократия отдыхает), а Третий…
Выяснилось, что цыгане не просто зараза, а зараза, способная свалить даже черта. В самый разгар работы, когда каждая пара рогов на счету моего напарника весьма некстати поразил рецидив крепкой мужской дружбы с Санко. Третий то и дело вставлял в свою и без того не всегда понятную речь цыганские словечки и категорически отказывался причинять зло кому либо из табора, ласково называя их «джен» или «ромалы». В глубине души я уже приготовился к худшему: однажды утром толстяк махнет рукой на задание, оставит Организацию, угонит с крыши казенную капсулу и полетит на ней либо в степи, на вольные хлеба конокрада, либо в бескрайние морские просторы. Грабить проходящие корабли, петь под аккомпанемент ветра, словом, жить «настоящей жизнью».
Когда в наушнике послышался хриплый голос куратора (за прошедшие сутки наш администратор явно перетрудил глотку), я против воли напрягся – интуиция подсказывала, что услышанное меня не обрадует. И не ошибся…
– Пятый! – просипел куратор. – Срочно в малую каминную гостиную.
– Покушение? – тоскливо осведомился я.
– Угу.
– Лечу…
В гостиной было пусто. Удивительно, ведь после прибытия цыган в замке вообще не осталось пустых комнат, разве что кладовки. Куда ни заглянешь – всюду они. Сидят на корточках, как правило, вокруг костерка, собранного из подручных предметов мебели (каминов дети степей не признавали), и поют. «…прэ да зоря, прэ парны, прогыя ль э чяй тэрны…» – терпеть не могу, сразу затыкаю уши.
«…ех дре леву, авир дэ праву, на джинома, со манге такерав!» – вот эта ничего, терпимо, если исполняется нежным женским голоском. Хотя если выбирать, то лично мне больше всего нравится «адалэ темели, адалэ ива…» – с утра напеваю, так привязалась. Вот же дрянь!
– Пятый!!! – На последнем звуке хрипота из голоса куратора куда-то исчезла, сменившись пронзительно высокими нотами.
– Я на месте, но тут никого нет!
– Конечно нет, все уже этажом выше, под дверью комнаты Квыча! Вторая подкинула ему программируемый камень, срочно туда, увидишь, что творится!
Сопровождаемый напутственным криком куратора, я материализовался на середине лестницы и спешно затопал по оставшимся до площадки ступенькам, старательно тяжело дыша. Можно было не озадачиваться – никто не обратил на меня внимания, в коридоре полным ходом шла драка.
Под визг дам (пани Катрина Паш, три служанки, застывшие с подносами в руках и незнакомая мне цыганочка в оранжевом платке с розами) двое таборных парней ритмично таскали друг друга за волосы, то и дело поскальзываясь на разбросанных по полу ножах и остатках еды.
Как я понял, предметом раздора послужил наш программируемый камень. Его за наличный расчет приобрел у Второй (три паунда – не доход, а насмешка, отчаянная попытка пополнить наш кошелек) пан Квыч. Он (то есть камень, а не Квыч) валялся тут же: непосредственно под дверью, а вот инструкция к нему…
Легендарный Санко – партнер Третьего по вольной борьбе, вышедший из сражения вполне живым и почти невредимым – стащил бумажку без всякого заднего умысла, просто потому, что плохо лежала, и теперь отказывался отдавать ее в руки Квычу. Второй парень, с которым и бодался в данный момент Санко, унюхал выгоду, связанную со скромной страничкой, и предъявил на нее свои права. В порыве ненависти ко всем представителям цыганской национальности вкупе пани Катрина тоже вступила в битву и разъярилась не на шутку. Она слепо тыкала подушечкой для иголок во все стороны, чудом не задевая собственные руки.
Квыч, как самый мудрый, подхватил камень, прижал к себе – чтобы не уперли – и скромно стал в сторонке в ожидании исхода драки. Из стенки над его головой торчал наполовину вывернутый крюк от висевшей прежде картины, подозрительно напоминающий подслушивающее ухо – его сиятельство замок был начеку.
Я подоспел вовремя. После очередного выпада иглой старушка Катрина Паш пошатнулась и со смачным шлепком плюхнулась на пол – ей под ногу весьма кстати подвернулось серебряное блюдечко, запущенное меткой рукой цыганки. Пани Катрина вскрикнула. Ее локоть вывернулся вбок, а крепко уцепившиеся в иглу пальцы устремились вперед, прямо в шею Санко. Замковые стены ощутимо напряглись в ожидании исхода поединка.
Момент был такой, что нарочно не придумаешь – достаточно самого легкого дуновения, и игла войдет в вену цыгана, запустив в его кровь смертельный яд. Пани Катрина удивленно вытаращила глаза: как я понял, она никуда не целилась, а просто инстинктивно пыталась удержать равновесие.
– Давай!.. – просипели в наушнике.
Откушавший песка из часов Юлиуса Хитрого организм послушно вошел в скоростной режим, время на миг замедлило ход. Сформировав во рту легкое облачко, я приоткрыл губы и резко дунул в сторону иглы. Отклонившись от первоначального направления буквально на десятую долю градуса, тонкое смертельное оружие плавно двинулось к цели, постепенно разгоняясь – скорость течения времени восстановилась.
– Да! – простонала пани Катрина, но этот отчаянный крик души был заглушен жутким ревом.
– Не-эт! – Отбросив маскировку, Третий рухнул откуда-то с потолка прямо на наши головы и отшвырнул в сторону растерявшегося Санко, загородив его своим телом.
Дальше начался кошмар…
В наушнике хрипло взвыл куратор, прокомментировав происходящее таким витиеватым ругательством, что к середине фразы забыл, с чего начал. Выйдя из положения путем замены конца речи нервическим хрюканьем, мои администратор предпочел хлопнуть в знак протеста микрофоном обо что-то твердое и отключиться.
Прекрасное решение, как я понял, когда шум в ушах слегка утих, потому что время без всякого воздействия с моей стороны внезапно остановилось. Уточняю: не просто притормозило а ОСТАНОВИЛОСЬ. Люди застыли. Падающие предметы замерли. Перед нашими с Третьим лицами в воздухе разверзлось дрожащее облачко: окно, в которое белая рука швырнула перевязанный лентой свиток, чудом не угодив толстяку в глаз.
– Стой! – Преградив путь своему напарнику, я на правах старшего попытался ухватить бумагу, но неодушевленный на вид свиток неожиданно заупрямился. Строптиво взбрыкнув он дал мне весьма ощутимого щелбана по носу и прыгнул в растопыренные руки Третьего, словно ласковый котенок в ладонь хозяина.
– Разворачивай! – каменным тоном велел я.
Независимо фыркнув, Третий послушно перерезал ленту когтем и расправил бумагу. Вот что там было начертано:
Дорогой носитель Отрицательной сущности!
Только что ты встал на путь исправления, совершив первый в своей жизни добрый поступок – спасение смертного. Поздравляем!
В связи с дефицитом рядовых сотрудников Добровольное светлое Сообщество предлагает тебе вступить в свои ряды и стать кандидатом на должность ангела. Просто скажи «ДA» – и лучшие хирурги Вселенной проведут (под полным наркозом) небольшую операцию, во время которой по твоему желанию можно будет заодно подкорректировать лицо и фигуру, откачать жир или вставить имплантаты.
После короткого восстановительного периода на базе комфортного уголка природы (каталог предоставляется по требованию) мы гарантируем: полное обеспечение, социальный пакет служебный транспорт…
Дальше я прочесть не успел – в глазах моего друга загорелись странные синие огоньки, и Третий, словно зомби, попер вперед – прямиком в окно, К светлому будущему, к мелькающим в воздухе завлекательным картинкам. К счастью для Организации, толстяк никогда не отличался особой внимательностью.
Хрусь! Голова только что спасенного от неминуемой гибели Санко подвернулась под копыто Третьего и не раскололась пополам лишь потому, что сапог соскользнул с намасленной чуприны.
Цыган взвыл и потерял сознание. С разочарованным звоном виток скрутился трубочкой, погрозил нам «пальцем» и скрылся за окном, вмиг затянувшимся мутной пеленой. Я отметил, что люди начали шевелиться, время потихоньку восстанавливалось.
– Санко! Что с тобой, джен?! – Толстяк бросился к товарищу и начал трясти его столь энергично, что я невольно заинтересовался, как скоро оторвется голова несчастного цыгана, которого угораздило попасть в крепкие руки «брата милосердия»? На месте Организации я бы вытолкал Третьего к Положительным насильно – искренне оказывая помощь смертным, он способен принести гораздо больше зла, чем сейчас.
Однако молодой цыганский организм, вскормленный лошадиным молоком и морскими ветрами, выдержал испытание. Отмерзшая пани Катрина вскинула в бессильном протесте руки и досадливо крякнула – игла прошла мимо, Санко жив-здоров.
– О-о-о… – Третий обрадовался, отряхнул «джена» и вдруг подпрыгнул на месте, беспомощно оглянувшись на меня. О-о-о… Голова трещит. И не помню ничего. Что сейчас было? Опять шуточки со временем?
Вот и я хотел бы это знать. Что? С каких пор Добровольное Светлое Сообщество испытывает такой дефицит в сотрудниках, что заманивает на работу даже чертей, а?
Думаю, я принял правильное решение. К чему подвергать неокрепший мозг напарника дополнительному испытанию? Выбор между Добром и Злом надо делать в спокойной обстановке. Вырвав из рук все еще мутного Санко инструкцию, я сунул ее Квычу, вытащил из его рукава миниатюрный кинжальчик и увлек Третьего вниз, к нашей комнате, стараясь не наступать на некоторые ступеньки (последнее время лестница стала опасным местом).
– Сейчас расскажу.
Что удобно в проявлении дружеского сочувствия – оно прекрасно сочетается с дружеским же порицанием. Подставив Третьему плечо, я ненароком ткнул его в бок кинжальчиком. Легонько так, не до крови. Вы думаете, он отреагировал? Как бы не так. То ли жировая прослойка моего друга оказалась толще, чем я предполагал, то ли от аристократического питания откладывается особенный жир – типа мягкой брони. Толстяк взвизгнул только на пятый раз, когда я рискнул приложить силу (в меру, конечно).
– Ой! Больно! Что это?!
– Где?! – притворно изумился я.
– Ой, опять! В бок кольнуло!
– Угрызения совести, не иначе, – глубокомысленно заметил я, пряча кинжальчик в кулаке.
– Ой! А за что?
– А ты считаешь, не за что? Днями и ночами шляешься по замку в обнимку со своим Санко, бросив работу на меня!
– Ой!
– Эти цыгане просто заколдовали тебя! Неужели сам не видишь, как с каждым часом тупеешь и медленно превращаешься… превращаешься… Э! Вылитый тролль, которого они таскают за собой на цепях и заставляют танцевать! Эй, друг, спляши для меня! Как там у вас поется? Эй, ром алы, хоп-хоп-хоп! Эй, ромалы…
– Прекрати! Я думал, вы со Второй и без меня прекрасно обходитесь! Тем более, куратор сам сказал, что аналитический отдел считает…
– Пятый! – Куратор так громко скрипнул в наушнике, что испугал даже меня.
– А! – вскрикнул Третий, зажимая уши.
– Напрасно вы так… резко, – пожурил я. – И вообще сколько можно над собой издеваться? Ваш голос принадлежит Организации, сполоснули бы горло чем-нибудь, что ли.
– У Ляли есть замечательный сбор от больных связок моментально оживился Третий. – Я попрошу, чтобы она… Ой!
Я довольно улыбнулся. Короткий укол заменял собой длинную укоризненную фразу. Отличная вещь эти мини-кинжалы, оказывается. Надо бы в конце задания прихватить парочку.
– Нет уж, спасибо! – содрогнулся куратор. – Не до лечения сейчас, у нас несчастье.
– Покушение? – вяло предположил я. – Да когда ж…
– Ниацин пропал из шкафа Второй, – грустно поведал куратор, понижая голос до доверительного хрипа с присвистом. «Глаза» запорошены костровым пеплом, изображение момента пропажи нечеткое, разобрать невозможно, придется искать. Техники уже задали параметры его внешности, но машина утверждает, что в замке смертного с подобными или близкими характеристиками нет.
Последующие полчаса мы посвятили поиску, в результате которого я сделал однозначный вывод: чтобы отыскать Ниацина среди нескольких дюжин человек, вольно перемещающихся туда-сюда по этажам, нужно быть не чертом, а, по меньшей мере, начинающим богом.
Ума не приложу, откуда у цыган такая страсть к беготне и переодеваниям, но это вроде невинное свойство оказалось для нас поистине роковым. Тех, кто мирно почивал в углу, мы вычеркнули сразу, их было всего пятеро. Остальных даже сосчитать толком не смогли: только что в комнате сидели на ковре трое старичков и четыре молодки с грудными ребятишками – и вот уже спустя секунду ковер пуст, старички в новых хозяйских тряпках пыхают длинными трубками в курительной, а молодки, куда-то подевав детей, кружатся в танце тремя этажами выше.
Младенцы – это вообще отдельный разговор. У меня сложилось стойкое убеждение: матери давно позабыли, где чей, и кормят грудью всех подряд ниже метра ростом, кто заорет от голода. Как зайчихи. В промежутках между кормлениями ненасытные рты затыкаются импровизированными «сосками» из обрывков юбок с натолканным внутрь хлебным мякишем. При болях в животе, что немудрено при подобном режиме, страдальца укачивают, бодро помахивая им из стороны в сторону, пока он не успокоится или не прикусит язык, что более вероятно. Иные недомогания лечатся звучным шлепком по заднице.
– Это не люди! – заявил Третий, когда мы в сотый раз ворвались в столовую и обнаружили там вместо компании подвыпивших мужичков трех хихикающих чернобров красавиц с бумажными кулинарными розами за ушами, которых только что видели в верхних покоях. – Мистика, да и только, они перемещаются быстрее нас! Даже в замедленном времени!
– Скажи спасибо, что излечился от своего опасного увлечения цыганщиной, джен, – похлопал я толстяка по плечу. – Вот и открылись твои глаза. Совесть больше не мучает?
– Вроде пока нет, – передернуло Третьего.
Еще бы, ведь кинжальчик уже убран во внутренний карман кафтана.
– Вот видишь, – назидательно сказал я. – Ну что, вызываю базу? Стыдно признаваться, но я пас. Ума не приложу, куда делся проклятый аптекарь! Не иначе, как…
– Пятый! – Наша напарница влетела в карточную комнату, после визита табора лишившуюся не только карт, но и обоев. Атласные тузы и черви приглянулись таборным девицам настолько, что они старательно ободрали стены. А еще говорят, что цыгане не умеют работать – умеют, еще как! – Пятый! Кажется, я его нашла!
– Кажется? – уточнил я. – Или нашла?
Спустя минуту мы плечом к плечу стояли в комнате Анны Бипарофф, и я понял, отчего сомневалась Вторая. Попутно сразу прояснилось, почему Ниацина не видела машина: заданные параметры поиска были установлены по прежним приметам, которых в данный момент не существовало в природе.
Недаром куратор выделил Анну среди прочих родственников, ох недаром – потрясающая девушка! Среди шума, хаоса, постоянного пребывания настороже и необходимости готовиться к очередному покушению красавица Бипарофф нашла-таки свободную минутку (точнее, часик), чтобы отвлечься от темных дум и предаться светлому чувству плотской любви.
Ниацин Коваль влип по самое некуда, попав в надежные руки с крепким немарким маникюром, – кровь не оставляла следов на багровом лаке. Очень практично, браво, Анна!
Сказать, что аптекарь в результате гм… предварительных ласк изменился – ничего не сказать. Он просто стал другим человеком. С другим ртом (широко раскрытым от ужаса), другими ногами (красотка Бипарофф сумела оттоптать ему конечности до максимального размера), другой одеждой (ошейник шипами внутрь и узкие кожаные ремни-перетяжки), другой фигурой (редко кто сохраняет стройность, вися на цепях, натянутых меж кроватных столбов) и, конечно, другой аурой.
К благородному делу издевательства над полубесчувственным телом приложила лапку даже собачка Анны. Зловредное животное не только искусало аптекаря во всех местах, до которых смогло допрыгнуть (спасибо, что это был не пудель, а лишь миниатюрный хин), но и оставило на икрах пленника пахучие метки.
До официального открытия хранилища оставалось немного, наследники по понятным причинам отсиживались в запертых комнатах, дело не двигалось с места, а я остался практически без помощников. Вторая на правах служанки пропадала в кухне или людской (пусть меня не убеждают теперь, что «народ» постоянно обременен, а аристократия отдыхает), а Третий…
Выяснилось, что цыгане не просто зараза, а зараза, способная свалить даже черта. В самый разгар работы, когда каждая пара рогов на счету моего напарника весьма некстати поразил рецидив крепкой мужской дружбы с Санко. Третий то и дело вставлял в свою и без того не всегда понятную речь цыганские словечки и категорически отказывался причинять зло кому либо из табора, ласково называя их «джен» или «ромалы». В глубине души я уже приготовился к худшему: однажды утром толстяк махнет рукой на задание, оставит Организацию, угонит с крыши казенную капсулу и полетит на ней либо в степи, на вольные хлеба конокрада, либо в бескрайние морские просторы. Грабить проходящие корабли, петь под аккомпанемент ветра, словом, жить «настоящей жизнью».
Когда в наушнике послышался хриплый голос куратора (за прошедшие сутки наш администратор явно перетрудил глотку), я против воли напрягся – интуиция подсказывала, что услышанное меня не обрадует. И не ошибся…
– Пятый! – просипел куратор. – Срочно в малую каминную гостиную.
– Покушение? – тоскливо осведомился я.
– Угу.
– Лечу…
В гостиной было пусто. Удивительно, ведь после прибытия цыган в замке вообще не осталось пустых комнат, разве что кладовки. Куда ни заглянешь – всюду они. Сидят на корточках, как правило, вокруг костерка, собранного из подручных предметов мебели (каминов дети степей не признавали), и поют. «…прэ да зоря, прэ парны, прогыя ль э чяй тэрны…» – терпеть не могу, сразу затыкаю уши.
«…ех дре леву, авир дэ праву, на джинома, со манге такерав!» – вот эта ничего, терпимо, если исполняется нежным женским голоском. Хотя если выбирать, то лично мне больше всего нравится «адалэ темели, адалэ ива…» – с утра напеваю, так привязалась. Вот же дрянь!
– Пятый!!! – На последнем звуке хрипота из голоса куратора куда-то исчезла, сменившись пронзительно высокими нотами.
– Я на месте, но тут никого нет!
– Конечно нет, все уже этажом выше, под дверью комнаты Квыча! Вторая подкинула ему программируемый камень, срочно туда, увидишь, что творится!
Сопровождаемый напутственным криком куратора, я материализовался на середине лестницы и спешно затопал по оставшимся до площадки ступенькам, старательно тяжело дыша. Можно было не озадачиваться – никто не обратил на меня внимания, в коридоре полным ходом шла драка.
Под визг дам (пани Катрина Паш, три служанки, застывшие с подносами в руках и незнакомая мне цыганочка в оранжевом платке с розами) двое таборных парней ритмично таскали друг друга за волосы, то и дело поскальзываясь на разбросанных по полу ножах и остатках еды.
Как я понял, предметом раздора послужил наш программируемый камень. Его за наличный расчет приобрел у Второй (три паунда – не доход, а насмешка, отчаянная попытка пополнить наш кошелек) пан Квыч. Он (то есть камень, а не Квыч) валялся тут же: непосредственно под дверью, а вот инструкция к нему…
Легендарный Санко – партнер Третьего по вольной борьбе, вышедший из сражения вполне живым и почти невредимым – стащил бумажку без всякого заднего умысла, просто потому, что плохо лежала, и теперь отказывался отдавать ее в руки Квычу. Второй парень, с которым и бодался в данный момент Санко, унюхал выгоду, связанную со скромной страничкой, и предъявил на нее свои права. В порыве ненависти ко всем представителям цыганской национальности вкупе пани Катрина тоже вступила в битву и разъярилась не на шутку. Она слепо тыкала подушечкой для иголок во все стороны, чудом не задевая собственные руки.
Квыч, как самый мудрый, подхватил камень, прижал к себе – чтобы не уперли – и скромно стал в сторонке в ожидании исхода драки. Из стенки над его головой торчал наполовину вывернутый крюк от висевшей прежде картины, подозрительно напоминающий подслушивающее ухо – его сиятельство замок был начеку.
Я подоспел вовремя. После очередного выпада иглой старушка Катрина Паш пошатнулась и со смачным шлепком плюхнулась на пол – ей под ногу весьма кстати подвернулось серебряное блюдечко, запущенное меткой рукой цыганки. Пани Катрина вскрикнула. Ее локоть вывернулся вбок, а крепко уцепившиеся в иглу пальцы устремились вперед, прямо в шею Санко. Замковые стены ощутимо напряглись в ожидании исхода поединка.
Момент был такой, что нарочно не придумаешь – достаточно самого легкого дуновения, и игла войдет в вену цыгана, запустив в его кровь смертельный яд. Пани Катрина удивленно вытаращила глаза: как я понял, она никуда не целилась, а просто инстинктивно пыталась удержать равновесие.
– Давай!.. – просипели в наушнике.
Откушавший песка из часов Юлиуса Хитрого организм послушно вошел в скоростной режим, время на миг замедлило ход. Сформировав во рту легкое облачко, я приоткрыл губы и резко дунул в сторону иглы. Отклонившись от первоначального направления буквально на десятую долю градуса, тонкое смертельное оружие плавно двинулось к цели, постепенно разгоняясь – скорость течения времени восстановилась.
– Да! – простонала пани Катрина, но этот отчаянный крик души был заглушен жутким ревом.
– Не-эт! – Отбросив маскировку, Третий рухнул откуда-то с потолка прямо на наши головы и отшвырнул в сторону растерявшегося Санко, загородив его своим телом.
Дальше начался кошмар…
В наушнике хрипло взвыл куратор, прокомментировав происходящее таким витиеватым ругательством, что к середине фразы забыл, с чего начал. Выйдя из положения путем замены конца речи нервическим хрюканьем, мои администратор предпочел хлопнуть в знак протеста микрофоном обо что-то твердое и отключиться.
Прекрасное решение, как я понял, когда шум в ушах слегка утих, потому что время без всякого воздействия с моей стороны внезапно остановилось. Уточняю: не просто притормозило а ОСТАНОВИЛОСЬ. Люди застыли. Падающие предметы замерли. Перед нашими с Третьим лицами в воздухе разверзлось дрожащее облачко: окно, в которое белая рука швырнула перевязанный лентой свиток, чудом не угодив толстяку в глаз.
– Стой! – Преградив путь своему напарнику, я на правах старшего попытался ухватить бумагу, но неодушевленный на вид свиток неожиданно заупрямился. Строптиво взбрыкнув он дал мне весьма ощутимого щелбана по носу и прыгнул в растопыренные руки Третьего, словно ласковый котенок в ладонь хозяина.
– Разворачивай! – каменным тоном велел я.
Независимо фыркнув, Третий послушно перерезал ленту когтем и расправил бумагу. Вот что там было начертано:
Дорогой носитель Отрицательной сущности!
Только что ты встал на путь исправления, совершив первый в своей жизни добрый поступок – спасение смертного. Поздравляем!
В связи с дефицитом рядовых сотрудников Добровольное светлое Сообщество предлагает тебе вступить в свои ряды и стать кандидатом на должность ангела. Просто скажи «ДA» – и лучшие хирурги Вселенной проведут (под полным наркозом) небольшую операцию, во время которой по твоему желанию можно будет заодно подкорректировать лицо и фигуру, откачать жир или вставить имплантаты.
После короткого восстановительного периода на базе комфортного уголка природы (каталог предоставляется по требованию) мы гарантируем: полное обеспечение, социальный пакет служебный транспорт…
Дальше я прочесть не успел – в глазах моего друга загорелись странные синие огоньки, и Третий, словно зомби, попер вперед – прямиком в окно, К светлому будущему, к мелькающим в воздухе завлекательным картинкам. К счастью для Организации, толстяк никогда не отличался особой внимательностью.
Хрусь! Голова только что спасенного от неминуемой гибели Санко подвернулась под копыто Третьего и не раскололась пополам лишь потому, что сапог соскользнул с намасленной чуприны.
Цыган взвыл и потерял сознание. С разочарованным звоном виток скрутился трубочкой, погрозил нам «пальцем» и скрылся за окном, вмиг затянувшимся мутной пеленой. Я отметил, что люди начали шевелиться, время потихоньку восстанавливалось.
– Санко! Что с тобой, джен?! – Толстяк бросился к товарищу и начал трясти его столь энергично, что я невольно заинтересовался, как скоро оторвется голова несчастного цыгана, которого угораздило попасть в крепкие руки «брата милосердия»? На месте Организации я бы вытолкал Третьего к Положительным насильно – искренне оказывая помощь смертным, он способен принести гораздо больше зла, чем сейчас.
Однако молодой цыганский организм, вскормленный лошадиным молоком и морскими ветрами, выдержал испытание. Отмерзшая пани Катрина вскинула в бессильном протесте руки и досадливо крякнула – игла прошла мимо, Санко жив-здоров.
– О-о-о… – Третий обрадовался, отряхнул «джена» и вдруг подпрыгнул на месте, беспомощно оглянувшись на меня. О-о-о… Голова трещит. И не помню ничего. Что сейчас было? Опять шуточки со временем?
Вот и я хотел бы это знать. Что? С каких пор Добровольное Светлое Сообщество испытывает такой дефицит в сотрудниках, что заманивает на работу даже чертей, а?
Думаю, я принял правильное решение. К чему подвергать неокрепший мозг напарника дополнительному испытанию? Выбор между Добром и Злом надо делать в спокойной обстановке. Вырвав из рук все еще мутного Санко инструкцию, я сунул ее Квычу, вытащил из его рукава миниатюрный кинжальчик и увлек Третьего вниз, к нашей комнате, стараясь не наступать на некоторые ступеньки (последнее время лестница стала опасным местом).
– Сейчас расскажу.
Что удобно в проявлении дружеского сочувствия – оно прекрасно сочетается с дружеским же порицанием. Подставив Третьему плечо, я ненароком ткнул его в бок кинжальчиком. Легонько так, не до крови. Вы думаете, он отреагировал? Как бы не так. То ли жировая прослойка моего друга оказалась толще, чем я предполагал, то ли от аристократического питания откладывается особенный жир – типа мягкой брони. Толстяк взвизгнул только на пятый раз, когда я рискнул приложить силу (в меру, конечно).
– Ой! Больно! Что это?!
– Где?! – притворно изумился я.
– Ой, опять! В бок кольнуло!
– Угрызения совести, не иначе, – глубокомысленно заметил я, пряча кинжальчик в кулаке.
– Ой! А за что?
– А ты считаешь, не за что? Днями и ночами шляешься по замку в обнимку со своим Санко, бросив работу на меня!
– Ой!
– Эти цыгане просто заколдовали тебя! Неужели сам не видишь, как с каждым часом тупеешь и медленно превращаешься… превращаешься… Э! Вылитый тролль, которого они таскают за собой на цепях и заставляют танцевать! Эй, друг, спляши для меня! Как там у вас поется? Эй, ром алы, хоп-хоп-хоп! Эй, ромалы…
– Прекрати! Я думал, вы со Второй и без меня прекрасно обходитесь! Тем более, куратор сам сказал, что аналитический отдел считает…
– Пятый! – Куратор так громко скрипнул в наушнике, что испугал даже меня.
– А! – вскрикнул Третий, зажимая уши.
– Напрасно вы так… резко, – пожурил я. – И вообще сколько можно над собой издеваться? Ваш голос принадлежит Организации, сполоснули бы горло чем-нибудь, что ли.
– У Ляли есть замечательный сбор от больных связок моментально оживился Третий. – Я попрошу, чтобы она… Ой!
Я довольно улыбнулся. Короткий укол заменял собой длинную укоризненную фразу. Отличная вещь эти мини-кинжалы, оказывается. Надо бы в конце задания прихватить парочку.
– Нет уж, спасибо! – содрогнулся куратор. – Не до лечения сейчас, у нас несчастье.
– Покушение? – вяло предположил я. – Да когда ж…
– Ниацин пропал из шкафа Второй, – грустно поведал куратор, понижая голос до доверительного хрипа с присвистом. «Глаза» запорошены костровым пеплом, изображение момента пропажи нечеткое, разобрать невозможно, придется искать. Техники уже задали параметры его внешности, но машина утверждает, что в замке смертного с подобными или близкими характеристиками нет.
Последующие полчаса мы посвятили поиску, в результате которого я сделал однозначный вывод: чтобы отыскать Ниацина среди нескольких дюжин человек, вольно перемещающихся туда-сюда по этажам, нужно быть не чертом, а, по меньшей мере, начинающим богом.
Ума не приложу, откуда у цыган такая страсть к беготне и переодеваниям, но это вроде невинное свойство оказалось для нас поистине роковым. Тех, кто мирно почивал в углу, мы вычеркнули сразу, их было всего пятеро. Остальных даже сосчитать толком не смогли: только что в комнате сидели на ковре трое старичков и четыре молодки с грудными ребятишками – и вот уже спустя секунду ковер пуст, старички в новых хозяйских тряпках пыхают длинными трубками в курительной, а молодки, куда-то подевав детей, кружатся в танце тремя этажами выше.
Младенцы – это вообще отдельный разговор. У меня сложилось стойкое убеждение: матери давно позабыли, где чей, и кормят грудью всех подряд ниже метра ростом, кто заорет от голода. Как зайчихи. В промежутках между кормлениями ненасытные рты затыкаются импровизированными «сосками» из обрывков юбок с натолканным внутрь хлебным мякишем. При болях в животе, что немудрено при подобном режиме, страдальца укачивают, бодро помахивая им из стороны в сторону, пока он не успокоится или не прикусит язык, что более вероятно. Иные недомогания лечатся звучным шлепком по заднице.
– Это не люди! – заявил Третий, когда мы в сотый раз ворвались в столовую и обнаружили там вместо компании подвыпивших мужичков трех хихикающих чернобров красавиц с бумажными кулинарными розами за ушами, которых только что видели в верхних покоях. – Мистика, да и только, они перемещаются быстрее нас! Даже в замедленном времени!
– Скажи спасибо, что излечился от своего опасного увлечения цыганщиной, джен, – похлопал я толстяка по плечу. – Вот и открылись твои глаза. Совесть больше не мучает?
– Вроде пока нет, – передернуло Третьего.
Еще бы, ведь кинжальчик уже убран во внутренний карман кафтана.
– Вот видишь, – назидательно сказал я. – Ну что, вызываю базу? Стыдно признаваться, но я пас. Ума не приложу, куда делся проклятый аптекарь! Не иначе, как…
– Пятый! – Наша напарница влетела в карточную комнату, после визита табора лишившуюся не только карт, но и обоев. Атласные тузы и черви приглянулись таборным девицам настолько, что они старательно ободрали стены. А еще говорят, что цыгане не умеют работать – умеют, еще как! – Пятый! Кажется, я его нашла!
– Кажется? – уточнил я. – Или нашла?
Спустя минуту мы плечом к плечу стояли в комнате Анны Бипарофф, и я понял, отчего сомневалась Вторая. Попутно сразу прояснилось, почему Ниацина не видела машина: заданные параметры поиска были установлены по прежним приметам, которых в данный момент не существовало в природе.
Недаром куратор выделил Анну среди прочих родственников, ох недаром – потрясающая девушка! Среди шума, хаоса, постоянного пребывания настороже и необходимости готовиться к очередному покушению красавица Бипарофф нашла-таки свободную минутку (точнее, часик), чтобы отвлечься от темных дум и предаться светлому чувству плотской любви.
Ниацин Коваль влип по самое некуда, попав в надежные руки с крепким немарким маникюром, – кровь не оставляла следов на багровом лаке. Очень практично, браво, Анна!
Сказать, что аптекарь в результате гм… предварительных ласк изменился – ничего не сказать. Он просто стал другим человеком. С другим ртом (широко раскрытым от ужаса), другими ногами (красотка Бипарофф сумела оттоптать ему конечности до максимального размера), другой одеждой (ошейник шипами внутрь и узкие кожаные ремни-перетяжки), другой фигурой (редко кто сохраняет стройность, вися на цепях, натянутых меж кроватных столбов) и, конечно, другой аурой.
К благородному делу издевательства над полубесчувственным телом приложила лапку даже собачка Анны. Зловредное животное не только искусало аптекаря во всех местах, до которых смогло допрыгнуть (спасибо, что это был не пудель, а лишь миниатюрный хин), но и оставило на икрах пленника пахучие метки.