Страница:
- Здесь товарищ ученый, из военных который... Видать, очень
знающий товарищ, спасибо ему, хорошо рассказывал. А только
засомневался он зря: двадцать два, говорит, миллиона квадратных
километров - территория СССР. Вот, мол, и угадай, на котором километре
броневик расшибли в гражданскую войну, или, может, спрятанный
дожидается... А я отвечу так: не надо, товарищ ученый, сомневаться.
Вся эта землица наша, советская. И рабочий класс наш един. Только
кликнуть клич - и рабочая масса, что в Ленинграде, что в Харькове, что
у Кавказского хребта или на Дальнем Востоке, живо прочешет все
километры частым гребешком!
Под этот свой "частый гребешок" рабочий с Кировского завода
собрал наибольшие аплодисменты.
Совещание проголосовало за поиски броневика. "Пусть это станет
делом чести каждого ленинградца", - было сказано в выпущенном
обращении.
Участники совещания в Лепном зале, покидая Смольный, растянулись
цепочкой по липовой аллее. Шли, замедляя шаг. Казалось, люди жадно
вдыхают запахи зелени перед тем, как выйти на городскую площадь.
- Дядя Егор, может, отдохнем? - Домокуров придержал Лещева за
локоть. - Я что-то устал... Или спешишь?
Лещев усмехнулся в усы.
- А куда мне спешить? Стариковские годы не торопкие...
Свернули с аллеи в сквер.
Вокруг свежие, без пылинки на листьях, кусты жасмина, акации,
боярышника. Клумбы, как огромные букеты цветов. Аккуратно разбитые
гравийные дорожки.
По краям сквера высился плотный зеленый вал насаждений, который
настолько скрадывал городской шум, что мнилось, будто только и звуков
на свете, что журчанье фонтана...
Садовая скамья оказалась удобной, глубокой, и Сергей, садясь,
расслабленно потянулся, с наслаждением закрыл глаза.
Какой бурный день, сколько переживаний!.. Но было радостно
сознавать, что и он, Домокуров, причастен к одержанной на совещании
победе. "Вот когда двинутся ленинградцы в большой поход на поиски
броневика!"
Дядя Егор, показалось Сергею, не в духе. Молчит. А заговорил - в
голосе обида.
- Конечно, Серега, у тебя делов да делов, это мне понятно...
Он распустил досаждавший ему галстук и снял его через голову, как
хомут снимают, расстегнул пиджак и передохнул с облегчением.
- Это мне все понятно, - повторил он. - А все ж таки наведался бы
хоть для ради Дуняши...
- Да, да, непременно! - воскликнул Домокуров, чувствуя, что
краснеет под укоризненным взглядом старика. - Непременно! Вот выберу
вечерок... Дуняша-то небось уже большая?
Старик и реками развел.
- Да ты што, Серега? Окончательно заработался? В школе она -
старшая пионервожатая и физрук вдобавок. Сама добилась: педагогическое
училище с отличием!
Егор Фомич повеселел, заулыбался, принялся рассказывать об
успехах племянницы.
- В комсомольском комитете она там у них, комитетчица. Рейды там
разные, активы. А в молодежные походы и меня водит - выковыривает,
понимаешь ли, старика из теплой домашности... Приходи, Серега,
повидайся. Дуняша будет рада. Может, и в кино сходите.
Домокуров поднялся со скамьи:
- Ну что ж, отдохнули - пора и к делам возвращаться.
Встал и Егор Фомич. Расправил плечи.
- Кино не кино, - сказал Сергей на прощанье, - а искать броневик
я твою Дуняшу приспособлю. Тем более - комсомолка. Так ей и скажи,
пусть готовится.
А Сергей никак не мог представить себе девушку иначе, чем
виденным им когда-то голенастым подростком. И не без любопытства
поехал навестить старика.
Жил Егор Фомич бобылем за Нарвской заставой, в старом,
облупленном доме. По сути дела, была это лишь комната в одно окно, с
громоздкой русской печью, за которой где-то в щели поскрипывал
сверчок.
Егор самолично топил эту печь, любил, чтобы было жарко, ходил
дома в исподнем и босиком. Девушка отделила себе занавеской уголок.
Ища номер дома, Сергей глаза проглядел: не над каждыми воротами и
жестянка. Наконец поднялся по лестнице, где в нос ударил кошачий
запах, нашарил в темноте обитую войлоком и рогожей дверь. Дернул за
проволочную петлю, внутри прогремел колокольчик.
Тут же дверь распахнулась настежь.
Босая, с голиком в руке, в луже мыльной пены стояла девушка.
Стройная, красивая. Но едва это заметил Домокуров, как в глазах
девушки вспыхнул злой огонек и словно сжег всю ее привлекательность -
на Домокурова воззрилась дурнушка.
- Что надо-то?
Это "что" прозвучало как "чо" из уральского говора.
- Я... - Сергей почему-то сконфузился. - Я к Егору Фомичу.
- Дома нет.
- А где же он?
- Мне не сказывается!
Сергей молчал в раздумье.
- Не засть, квартиру выстудишь! - И перед парнем, обдув его
ветром, дверь захлопнулась. Он отшатнулся и пощупал нос: спасибо,
уцелел... Рассмеялся: "Ого, к этакой не подступись!.." Но встреча эта
раззадорила парня. Решил дождаться дядю Егора снаружи. "Не я буду,
если не нокаутирую эту уралочку!"
Впоследствии Лещев, наведенный Сергеем на разговор о его
племяннице, понял юношу с намека и сказал:
- А для чего роза обрастает шипами?
И разъяснил свой афоризм так: в районе их жительства "хватает,
как выразился Фомич, заставских нахалов". Вот девушка и развила в себе
способность обороняться.
Когда Лещев, постучавшись в ту же дверь под рогожей, спросил:
"Можно ли? Мы вдвоем", девушка отозвалась: "Щи еще в печке не упрели"
и велела полчаса погулять.
А вечером, когда вернулась с покупками из магазина и сели пить
чай, - совершенно очаровала Сергея. По-настоящему красива: волосы, как
лен, а голубые глаза, как цветочки льна. Грубовата со своим
провинциальным "что" и вместе с тем обаятельна. И как мило она угощала
его - не откажешься.
По решению обкома партии в Мраморном дворце, при Музее В. И.
Ленина, был организован штаб поиска исторического броневика.
И закрутилась работа... Кто только не устремился в Мраморный
дворец!
Приходили делегации от рабочих заводов, и в числе первых список
утвержденных поисковиков подали товарищи с "Красного треугольника".
Записывались на поиск студенты. И конечно, дело не обошлось без
школьников. Мальчики и девочки в аккуратно разглаженных красных
галстуках просили взволнованно, чтобы им тоже позволили искать
броневик, а ребячьи глаза умоляли: "Пожалуйста, только чтобы без нас
не нашли... Пожалуйста!.."
Однако в музее понимали, что волна энтузиазма - как бы высоко она
ни поднялась - схлынет, расплещется, если упустить момент и толково, с
умом не организовать людей.
Дело возглавил Алексей Нестерович Штин, старший научный сотрудник
музея, усилиями которого было сохранено уже немало ленинских реликвий.
Этот спокойный, уравновешенный человек обладал умением упорядочить
самое запутанное дело.
Начали с разработки поисковых маршрутов. Привлекли к этому Федора
Антоновича Быкова. Появились в штабе и военные консультанты. Они
расстелили по столам карты крупного масштаба. "Штаб, настоящий боевой
штаб!" - радовался Домокуров, тут же учась читать штабные карты.
Уместно сказать несколько слов об этих своеобразных портретах
земной поверхности.
Основа топографической карты, разумеется, горизонтали. На первый
взгляд - будто рыжие волосики попали на бумагу. Кажется, сдунул бы их,
чтобы не мешали. Но они-то и вооружают читающего карту как бы
стереоскопическим зрением.
Вот волосики сбились в густую завитушку... Это - горки с крутыми
откосами. Можно тут же, не отходя от стола, имея в руках всего лишь
миллиметровую линейку и чертежный треугольник, определить, каков этот
откос в градусах, и сразу установишь - доступна ли была такая горка
для броневика... Недоступна? Мимо!
Горизонтали позволяли, сидя перед картой, как наяву, спускаться в
низины, овраги, даже если они в густых зарослях, непроходимых для
человека... Повсюду: в лесу и в поле, среди скал и на болоте - рыжий
волосок становился надежной путеводной нитью.
Наконец маршруты разработаны, утверждены штабом, и первые
поисковые группы под торжественные звуки фанфар, прозвучавших с
крыльца Мраморного дворца, отправились на запад, по путям боев в
гражданскую войну за Красный Питер...
Встретились на летней учительской конференции.
- Дуняша... вот встреча!
И оба рассмеялись, весело глядя друг другу в глаза.
- А мне понравилось, - сказала девушка, - ваше выступление. Свежо
и умно.
Сергей Иванович попросил слова и рассказал об одном из своих
уроков.
- Сельдерей! Сельдерей! Сельдерей, дери-дерей! - кричали ребята,
прыгая вокруг вошедшего в класс Домокурова. Он принес несколько пучков
растения, которое дети сразу узнали и по виду, и по запаху: приправа к
обеду! Но дома, на кухне - кому там интересен этот дери-дерей?
Совсем иное - в классе. Учитель положил на каждую парту по
веточке с сочными зелеными кудряшками. Предложил ученикам внимательно
разглядеть, а еще лучше зарисовать веточки в тетрадке.
Предмет урока - античная Греция. Учебник сух, академичен. К
примеру, скупое перечисление: "Дорический ордер, ионический,
коринфский..." Словно реестр школьной мебели у завхоза.
А почему бы через ту же коринфскую колонну не раскрыть перед
детьми творчество народа, историю которого предстоит изучать?
На заре человечества природа и искусство были особенно близки
друг другу.
Вот Сергей Иванович и притащил охапку зелени в класс, чтобы дети
попробовали правильно нарисовать коринфскую капитель.
Что непедагогичного, если дети вообразят, что их руки
переплетались в совместном труде с руками предков, живших за сотни
столетий до этого классного урока?
Урок с сельдереем увлек ребят, и они с восторгом сличали свои
рисунки с фотографиями античной коринфской капители, принесенными в
класс Домокуровым.
Пылкая речь молодого учителя была принята конференцией с
интересом.
Особенно приятна была ему похвала девушки. Угощая ее мороженым,
он сказал:
- Послушай, Дуняша, тут я кое о чем просил дядю Егора... Тебя
имел в виду. Не забыл он передать?
Девушка задорно вскинула голову:
- Это о броневике? Передал, только я не поняла тебя. Объясни же,
премудрый ученый, что ты от меня хочешь?
- Ты боевая комсомолка, Дуняша. Егор рассказывал, да и мне чуть
нос не отхватила... А дело вот в чем: сейчас по решению обкома партии
очень широко развертываются поиски ленинского броневика. Людей много,
а вот организаторов не хватает... Пойдешь в помощь?
Девушка зарделась. Было видно, что предложение ей польстило.
- Но как же быть? Райком комсомола посылает меня на лето в
пионерский лагерь.
- Вот и хорошо! - нашелся Сергей. - Обследуешь с ребятами
окрестности... Кстати, - и он вынул записную книжку, - это идея -
пионерские поиски броневика. Ведь это можно распространить на все
пионерлагеря у Ленинграда.
Он вспомнил делегации школьников:
- Глазенки, понимаешь ли, горят, души в пламени - умоляют, только
допусти их до поиска броневика! И почем знать, быть может, счастье
улыбнется именно детям...
Дуняша согласилась:
- И верно. Поручение принимаю.
Домокуров, когда ему случалось бывать на Невском, заглядывал в
магазин картин и плакатов.
Здесь на прилавках порой появлялись вещи, представляющие для
музея немалый интерес.
На этот раз продавщица была занята с покупателями. Человек редкой
тучности заслонил собою прилавок.
Домокуров заглянул через плечо толстяка. Выбирает багет,
оказывается, да требует такой, чтобы помассивнее, с рельефом, с густо
наложенной позолотой. На прилавке перед ним уже целая горка образцов,
а он все привередничает...
"Ну, этого не переждешь!" - И Сергей Иванович попятился, чтобы
уйти. Только справился у продавщицы:
- Простите, для меня ничего новенького? Поступлений не было?
Толстяк обернулся.
"Да это же Чугунов! Эк, разнесло его после музея на хозяйственной
работе..." - Домокуров не обрадовался встрече и круто повернулся к
выходу.
Но Чугунов, проявив неожиданную резвость, перехватил его, не
выпустил из магазина.
- Ты?.. - Он меленько засмеялся, радуясь встрече. - Я же узнал
тебя! Ай-яй, нехорошо манкировать старой дружбой... А фамилие твое...
- Он сомкнул брови. - Нет, не припомню, что-то у тебя в фамилии
заковыристое. Да сам-то ты чего молчишь, Сергей... Сергей... Иванович!
Развяжи, пожалуйста, язычок, а то барышня, гляди-ка, над нами уже
смешки строит!
- А по-моему, - сказал Домокуров, - она рада отдохнуть от нас,
бесцеремонных покупателей.
- А ты погоди-ка, погоди. Похвастай хоть, где ты теперь, кто?
Костюм, вижу, шевиотовый, не хуже моего, а на ногах что? Ну, брат, да
ты, я вижу, одет-обут теперь по первому разряду! Небось большим
человеком стал?
- Федос Матвеевич! - Домокуров досадливо поморщился. - Мне на
службу. Опаздываю.
Толстяк наконец отступился. Сказал сухо:
- Ну что же, не смею задерживать. Адресок хоть возьми, может,
вспомнишь старую дружбу, как-нибудь заглянешь ко мне в контору. Ты
Чугуновым не пренебрегай, - говорил он, строча в блокноте. - В жизни
всякое бывает, и Чугунов тебе еще ой как пригодиться может!..
Быстро пройдя по Невскому несколько шагов, Домокуров разжал кулак
и уже чуть было не выбросил в урну смятый листок, но внимание его
остановил заголовок бланка: крупные, броские строки - не хочешь, да
прочтешь: "Контора... склады... базы..." Домокуров прикинул мысленно:
"Гм, лом черных и цветных металлов... А что, если там пошарить?"
И положил в карман обрывок бланка с адресом.
Летний сад. Лебяжий пруд.
Занятые друг другом, царственные птицы не обращали внимания на
зрителей.
Держась бок о бок, то величаво переплывали бассейн, оставляя на
воде серебристый след, то вдруг погружали в воду длинные шеи, чтобы на
глубине отщипнуть бурые ленточки водорослей; в этом случае снаружи
оставались только густо оперенные хвосты да сквозь прозрачную воду
виднелись работающие как весла черные перепончатые лапы.
Дуняша не отрываясь смотрела на птиц. А Домокуров любовался не
лебедями, а своей спутницей. Заглядывал в глаза и говорил шутливо:
- Какого они у тебя цвета - не понять...
Девушка смеялась:
- А я, Сережа, вся - загадка!..
Между тем птицы поднялись на построенную для них маленькую
лебяжью пристань и, оставляя мокрые следы на прокаленных солнцем
досках, прошлепали на травку.
Стали охорашиваться. Каждое перышко, где бы оно ни находилось -
на крыле, под крылом, на брюшке или на кончике хвоста, - было
вычищено, а затем расправлено клювом.
- У нас на Каме близ Оханска тоже бывают лебеди - только
перелетные... - задумчиво сказала девушка.
Прогуливаясь по аллеям сада, остановились перед старой
итальянской скульптурой.
Здесь, под тесно стоявшими вековыми деревьями, царили зеленые
сумерки, и на мраморе была непросохшая с утра роса.
Дуняша задумчиво подняла руку и прикоснулась пальцем к крупной,
спелой капле. Капля лопнула и пролилась с постамента длинной-длинной
слезой. Она отдернула руку и нахмурилась в каком-то суеверном страхе.
Но Сергей не заметил маленького происшествия с каплей. Он любил
эту скульптуру. Мрамор изображал античную сцену: римский воин и его
военная добыча.
Воин, выиграв битву, поспешает восвояси, унося на плече
сабинянку. Пленница в отчаянии, но ей не под силу сопротивляться, и
она лишь простирает с мольбой руки к небу...
- Какая экспрессия! - сказал Сергей. - Правда, хорошо? - И
добавил вкрадчиво: - Я бы не прочь занять место этого воина, -
конечно, если трофеем была бы не сабинянка...
Но девушка намек не приняла. Созерцала статую.
А мрамор вдруг ожил. В глубине его как бы запульсировала горячая
кровь. Руки и лицо сабинянки стали приобретать прозрачность...
- Ах! - отступила Дуняша, но тут же рассмеялась: - Вот баловник!
- И погрозила солнечному лучу.
Некоторая провинциальная наивность в Дуняше забавляла Домокурова,
но и нравилась ему.
Обширная приемная, переделанная, как видно, из сарая. Домокуров
переступил порог, но все стулья были уже заняты - оставалось
прислониться к стене.
Появление его многих здесь заинтересовало.
Вкрадчивый голос:
- Извините за любопытство, гражданин, вы от какой организации
уполномоченный?
Перед Домокуровым старичок. У старичка ясные добрые, но почему-то
неприятные глаза. Встретившись взглядом с незнакомцем, он переменил
тон.
- Не извольте затрудняться отвечать! У каждого делового человека
своя коммерция. - Старичок даже ладонью заслонился: мол, глух и нем -
вот как здесь заведено! - А местечко свободное сейчас устроим. Милости
просим в наше общество.
Уполномоченные чинно сидели вдоль стен. У каждого на коленях
портфель - кожаный, клеенчатый или брезентовый.
Внезапно разговоры в приемной оборвались. Пролетел
предостерегающий шепот, все поглядели на входную дверь - и появился
Чугунов. Грузно шагая и пыхтя от усилий, но стараясь держаться
молодецки, Чугунов, не обращая внимания на приветствия, проследовал в
кабинет.
От секретарского стола поднялась солидная дама. Здесь ее
почтительно называли по имени-отчеству: Аделаида Аркадьевна. С папкой
бумаг она отправилась к начальству.
Теперь все лица вслед за нею повернулись к двери, настеганной
клеенкой. Несколько мгновений - Аделаида Аркадьевна вышла из кабинета.
Улыбнулась Сергею:
- Товарищ Домокуров. Пройдите.
Сергей встал, смущенный, не трогаясь с места, развел руками.
Уполномоченные зашумели, требуя соблюдения очереди.
Аделаида Аркадьевна выдержала строгую паузу. Потом сказала:
- Федос Матвеевич сегодня вообще мог бы отменить прием. У него
заседание в исполкоме... Прошу, товарищ Домокуров, не задерживайте...
Сергей оказался в кабинете управляющего. Ступил на ковровую
дорожку.
Федос Матвеевич устремился навстречу гостю.
- Сергей Иванович, голубчик... - радовался он, заключая
Домокурова в объятия. - Пришел-таки, ну, спасибо, спасибо, уважил
друга и наставника. А каким молодцом выглядишь! По-прежнему, видать,
футбол, волейбол, плаванье-нырянье в Неве, а? Одобряю, одобряю... А я,
брат, расплылся. Сердце - и никакой от докторов помощи, ни черта не
смыслят они в своей медицине!
Глубину кабинета занимал письменный стол. Это было нечто
массивное и величественное - как саркофаг. Перед саркофагом наподобие
сторожевых львов кресла. Видать, Чугунов высмотрел в комиссионке -
туда сбрасывали мебель из прежних буржуазных квартир.
- Садись, дорогой, рассказывай. Сколько лет, сколько зим...
Домокуров оперся о львиные лапы - подлокотники у кресла, но не
садился.
- Федос Матвеевич, о себе я, позвольте, уж в другой раз. В
приемной полно людей, и я хотел бы прямо к делу.
Чугунов поморщился:
- А ты о моих ребятах не страдай. Посидят, раз у начальника
гость...
Он запустил руку в саркофаг и поднял за горлышко, держа между
пальцами, как заколотых курят, две бутылки минеральной воды.
Разлил по стаканам. Свой жадно выпил и принялся хвастать:
- Самолично, брат, кую кадры... Уполномоченный у меня - зверь на
работе. Ты не гляди, что с виду они так себе, табунок - вроде как
церковные певчие... Нат Пинкертон на деле, Конан Дойли! Скажи я
уполномоченному, мол, в центре земного шара лом завалялся, слазит и
туда, из преисподней наш товар достанет! Чертей за нос обведет!
Домокуров тут же смекнул свое:
- Федос Матвеевич! Вот бы их пустить...
- Это куда еще?
- Да на поиски броневика.
Чугунов кисло усмехнулся. Помолчал.
- А ты, я вижу, все еще не образумился? Неужто надеешься, как
говорится, сказку сделать былью?
- Да, Федос Матвеевич, надеюсь. - И, выпив свой стакан
минеральной воды, добавил: -Надеюсь также, что вы мне в этом поможете.
- Ладно, просьбы потом, - усмехнулся Чугунов. - А уж коли
пришел...
Он встал, сдвинул на сторону портьеру на стене - и взорам
открылась массивная золоченая рама... А в ней зигзаг на бумажном
листе: график хозяйственной деятельности чугуновской конторы.
- ...Коль скоро, говорю, пришел, то принимай доклад Федоса на
данном этапе. Критикуй, ругай - от тебя, сам знаешь, все снесу!
А на лице - улыбка удовлетворения. И в самом деле - успехи в
сборе металлического лома налицо.
Окреп голос управляющего.
- Металл, Сергей Иванович, для страны - главное дело! А его, сам
знаешь, не только в рудниках добывают. Залежей на поверхности не
меньше, если хорошо поискать. Сколько бы, ты думал, Чугунов со своими
уполномоченными огребает лома? А скоро на миллионы счет пойдет! Без
нас, утильщиков, и металлургии СССР делать нечего. Ни однешенькой
пятилетки не вытянуть без наших трудовых рук!
Чугунов сбросил пиджак, засучил рукава белоснежной рубашки.
Подбоченился.
- Вылезай-ка, Сергей Иванович, милый друг, из твоих древних
веков, становись ко мне на металл, и мы целиком и полностью поймем и
оценим друг друга. За одну твою честность и прямоту заместителем своим
поставлю. А? Это тебе не в учителишках ходить - должность высокая,
номенклатурная!.. Не хочешь? А ты подумай сперва, подумай...
Он резко задернул портьеру и блистательная диаграмма потонула в
волнах тяжелого репса.
- Значит, с просьбой ко мне? - И Чугунов вновь сел за стол. - Ну
что ж, излагай свою просьбу.
- Федос Матвеевич, дайте мне допуск. На склады металлолома. На
все, какие есть в Ленинграде и в области.
Чугунов усмехнулся:
- Броневик надеешься раскопать?
- Да, сперва пошарим, не попал ли он случайно в лом. А на
будущее, с вашего разрешения, расставим всюду комсомольские посты.
Теперь Чугунов спросил:
- Ты, Сергей Иванович, член партии?
- Да.
Но под взглядом Чугунова Домокуров почувствовал, что нелишне
подтвердить это документом. Полез в карман за партбилетом.
Чугунов:
- Можешь не предъявлять. Но поскольку ты член партии, имею право
открыть тебе один секрет. Вооружение Красной Армии все время
обновляется.
- Знаю, - вставил Домокуров. - Сам видел. Служил.
- В таком разе мне нет нужды тебе объяснять, что броневики,
хорошо послужившие нам в дни Октябрьского переворота и в гражданскую,
по нынешнему времени к делу непригодны. Короче сказать, нет больше
этих броневиков, сняты с вооружения. Все подчистую. Побывали, как лом,
на наших складах - и адью, ушли в мартен...
Домокуров медленно повернулся и, почувствовав странную слабость в
ногах, побрел к выходу.
А Чугунов вслед ему:
- Задание по металлолому выполнено и перевыполнено. Говорю тебе,
не хвалясь...
Здесь же, на окраине города, Сергей опустился на лавочку у
чьих-то ворот.
Вокруг деревянные, посеревшие от времени и непогоды домишки.
Тишина... Только коза помаленьку хрупает, выщипывает травку из-под его
ног.
Потеря не укладывается в голове: "В лом превращен! Резвые
уполномоченные сделали свою коммерцию. Может быть, тот самый
справедливый старичок и доконал его..."
Домокуров постучал в окно, попросил напиться, и ему через окошко
же подали ковшик воды.
Опять сел на лавочку.
Попытался спокойно и связно обдумать создавшееся положение, но
мысль обрывалась. "Беда, - гудело в голове, - стряслось
непоправимое..."
И уже ничего невозможно понять. Нет броневика, а в Музее Ленина
создан и действует штаб поисков, и сотни ленинградцев уже шагают по
лесам, пустошам, оврагам, полные надежды на то, что им удастся
разыскать броневик, возвратить Ленинграду его революционную
реликвию...
Сергей схватился за голову: "Что же это такое?.."
Ночью пришла Домокурову телеграмма. В волнении стал он
распечатывать еще влажный от непросохшего клея пакетик. Но прочитал
телеграмму - и успокоился: от Дуняши.
"Выезжай очень нужен Евдокия".
Телеграмма из Гостилиц - это недалеко от Ленинграда. Дуняша там в
лагере старшей пионервожатой.
Сергей снова и снова перечитывал телеграмму - и на душе у него
светлело. "Нужен" - у него есть друг! Если бы только знала эта милая
девушка, как недоставало ему сейчас, в эти безмерно тяжкие для него
минуты, такой весточки.
Сергей погасил свет, но и в темноте продолжал улыбаться.
Вспомнилась ему последняя встреча с Дуняшей. Она бегала по
хозяйственным и спортивным магазинам, закупая всякую всячину для
своего пионерского лагеря. Сергей сопровождал девушку. Он уже изрядно
навьючился покупками и шутил, что вот-вот начнет плеваться, как
верблюд.
Дуняша смеялась, а в оправдание показывала список, с которым она
явилась из Гостилиц.
Список никак не исчерпывался. Впрочем, Сергей втайне был даже рад
этому...
Взбив подушку и засыпая, Сергей не переставал улыбаться... И
вдруг - как нож в сердце страшная мысль: "Броневик уничтожен - нет
броневика!"
Домокуров снова включил свет. Сон уже не шел. И он представил
себе, каким мучительным будет для него наступающий день. Вот он идет в
музей; свежие донесения от поисковых групп; тут же подходит к карте,
чтобы переместить флажки... А сам знает, что все это уже ни к чему...
Так что же - лицемерить?
Утром Сергей уже и за шапку взялся, но глянул в телеграмму и
почувствовал: не в силах идти в музей, чтобы сделать свое суровое
признание, пока не повидается с Дуняшей.
"Гостилицы, - деловито, но уже весело, прикинул он. - В сущности,
это рукой подать. Поездом до Ораниенбаума, а там с любой попуткой. За
полдня можно обернуться. И сегодня же - в музей, в штаб поисков!.."
Пионеры прошагали по шоссе. Свернули в лес, а тут ни пройти ни
проехать: лесной суглинок когда-то был взрыт колесами телег да
конскими копытами и оставшиеся следы вспучились, окаменели. Ноги
знающий товарищ, спасибо ему, хорошо рассказывал. А только
засомневался он зря: двадцать два, говорит, миллиона квадратных
километров - территория СССР. Вот, мол, и угадай, на котором километре
броневик расшибли в гражданскую войну, или, может, спрятанный
дожидается... А я отвечу так: не надо, товарищ ученый, сомневаться.
Вся эта землица наша, советская. И рабочий класс наш един. Только
кликнуть клич - и рабочая масса, что в Ленинграде, что в Харькове, что
у Кавказского хребта или на Дальнем Востоке, живо прочешет все
километры частым гребешком!
Под этот свой "частый гребешок" рабочий с Кировского завода
собрал наибольшие аплодисменты.
Совещание проголосовало за поиски броневика. "Пусть это станет
делом чести каждого ленинградца", - было сказано в выпущенном
обращении.
Участники совещания в Лепном зале, покидая Смольный, растянулись
цепочкой по липовой аллее. Шли, замедляя шаг. Казалось, люди жадно
вдыхают запахи зелени перед тем, как выйти на городскую площадь.
- Дядя Егор, может, отдохнем? - Домокуров придержал Лещева за
локоть. - Я что-то устал... Или спешишь?
Лещев усмехнулся в усы.
- А куда мне спешить? Стариковские годы не торопкие...
Свернули с аллеи в сквер.
Вокруг свежие, без пылинки на листьях, кусты жасмина, акации,
боярышника. Клумбы, как огромные букеты цветов. Аккуратно разбитые
гравийные дорожки.
По краям сквера высился плотный зеленый вал насаждений, который
настолько скрадывал городской шум, что мнилось, будто только и звуков
на свете, что журчанье фонтана...
Садовая скамья оказалась удобной, глубокой, и Сергей, садясь,
расслабленно потянулся, с наслаждением закрыл глаза.
Какой бурный день, сколько переживаний!.. Но было радостно
сознавать, что и он, Домокуров, причастен к одержанной на совещании
победе. "Вот когда двинутся ленинградцы в большой поход на поиски
броневика!"
Дядя Егор, показалось Сергею, не в духе. Молчит. А заговорил - в
голосе обида.
- Конечно, Серега, у тебя делов да делов, это мне понятно...
Он распустил досаждавший ему галстук и снял его через голову, как
хомут снимают, расстегнул пиджак и передохнул с облегчением.
- Это мне все понятно, - повторил он. - А все ж таки наведался бы
хоть для ради Дуняши...
- Да, да, непременно! - воскликнул Домокуров, чувствуя, что
краснеет под укоризненным взглядом старика. - Непременно! Вот выберу
вечерок... Дуняша-то небось уже большая?
Старик и реками развел.
- Да ты што, Серега? Окончательно заработался? В школе она -
старшая пионервожатая и физрук вдобавок. Сама добилась: педагогическое
училище с отличием!
Егор Фомич повеселел, заулыбался, принялся рассказывать об
успехах племянницы.
- В комсомольском комитете она там у них, комитетчица. Рейды там
разные, активы. А в молодежные походы и меня водит - выковыривает,
понимаешь ли, старика из теплой домашности... Приходи, Серега,
повидайся. Дуняша будет рада. Может, и в кино сходите.
Домокуров поднялся со скамьи:
- Ну что ж, отдохнули - пора и к делам возвращаться.
Встал и Егор Фомич. Расправил плечи.
- Кино не кино, - сказал Сергей на прощанье, - а искать броневик
я твою Дуняшу приспособлю. Тем более - комсомолка. Так ей и скажи,
пусть готовится.
А Сергей никак не мог представить себе девушку иначе, чем
виденным им когда-то голенастым подростком. И не без любопытства
поехал навестить старика.
Жил Егор Фомич бобылем за Нарвской заставой, в старом,
облупленном доме. По сути дела, была это лишь комната в одно окно, с
громоздкой русской печью, за которой где-то в щели поскрипывал
сверчок.
Егор самолично топил эту печь, любил, чтобы было жарко, ходил
дома в исподнем и босиком. Девушка отделила себе занавеской уголок.
Ища номер дома, Сергей глаза проглядел: не над каждыми воротами и
жестянка. Наконец поднялся по лестнице, где в нос ударил кошачий
запах, нашарил в темноте обитую войлоком и рогожей дверь. Дернул за
проволочную петлю, внутри прогремел колокольчик.
Тут же дверь распахнулась настежь.
Босая, с голиком в руке, в луже мыльной пены стояла девушка.
Стройная, красивая. Но едва это заметил Домокуров, как в глазах
девушки вспыхнул злой огонек и словно сжег всю ее привлекательность -
на Домокурова воззрилась дурнушка.
- Что надо-то?
Это "что" прозвучало как "чо" из уральского говора.
- Я... - Сергей почему-то сконфузился. - Я к Егору Фомичу.
- Дома нет.
- А где же он?
- Мне не сказывается!
Сергей молчал в раздумье.
- Не засть, квартиру выстудишь! - И перед парнем, обдув его
ветром, дверь захлопнулась. Он отшатнулся и пощупал нос: спасибо,
уцелел... Рассмеялся: "Ого, к этакой не подступись!.." Но встреча эта
раззадорила парня. Решил дождаться дядю Егора снаружи. "Не я буду,
если не нокаутирую эту уралочку!"
Впоследствии Лещев, наведенный Сергеем на разговор о его
племяннице, понял юношу с намека и сказал:
- А для чего роза обрастает шипами?
И разъяснил свой афоризм так: в районе их жительства "хватает,
как выразился Фомич, заставских нахалов". Вот девушка и развила в себе
способность обороняться.
Когда Лещев, постучавшись в ту же дверь под рогожей, спросил:
"Можно ли? Мы вдвоем", девушка отозвалась: "Щи еще в печке не упрели"
и велела полчаса погулять.
А вечером, когда вернулась с покупками из магазина и сели пить
чай, - совершенно очаровала Сергея. По-настоящему красива: волосы, как
лен, а голубые глаза, как цветочки льна. Грубовата со своим
провинциальным "что" и вместе с тем обаятельна. И как мило она угощала
его - не откажешься.
По решению обкома партии в Мраморном дворце, при Музее В. И.
Ленина, был организован штаб поиска исторического броневика.
И закрутилась работа... Кто только не устремился в Мраморный
дворец!
Приходили делегации от рабочих заводов, и в числе первых список
утвержденных поисковиков подали товарищи с "Красного треугольника".
Записывались на поиск студенты. И конечно, дело не обошлось без
школьников. Мальчики и девочки в аккуратно разглаженных красных
галстуках просили взволнованно, чтобы им тоже позволили искать
броневик, а ребячьи глаза умоляли: "Пожалуйста, только чтобы без нас
не нашли... Пожалуйста!.."
Однако в музее понимали, что волна энтузиазма - как бы высоко она
ни поднялась - схлынет, расплещется, если упустить момент и толково, с
умом не организовать людей.
Дело возглавил Алексей Нестерович Штин, старший научный сотрудник
музея, усилиями которого было сохранено уже немало ленинских реликвий.
Этот спокойный, уравновешенный человек обладал умением упорядочить
самое запутанное дело.
Начали с разработки поисковых маршрутов. Привлекли к этому Федора
Антоновича Быкова. Появились в штабе и военные консультанты. Они
расстелили по столам карты крупного масштаба. "Штаб, настоящий боевой
штаб!" - радовался Домокуров, тут же учась читать штабные карты.
Уместно сказать несколько слов об этих своеобразных портретах
земной поверхности.
Основа топографической карты, разумеется, горизонтали. На первый
взгляд - будто рыжие волосики попали на бумагу. Кажется, сдунул бы их,
чтобы не мешали. Но они-то и вооружают читающего карту как бы
стереоскопическим зрением.
Вот волосики сбились в густую завитушку... Это - горки с крутыми
откосами. Можно тут же, не отходя от стола, имея в руках всего лишь
миллиметровую линейку и чертежный треугольник, определить, каков этот
откос в градусах, и сразу установишь - доступна ли была такая горка
для броневика... Недоступна? Мимо!
Горизонтали позволяли, сидя перед картой, как наяву, спускаться в
низины, овраги, даже если они в густых зарослях, непроходимых для
человека... Повсюду: в лесу и в поле, среди скал и на болоте - рыжий
волосок становился надежной путеводной нитью.
Наконец маршруты разработаны, утверждены штабом, и первые
поисковые группы под торжественные звуки фанфар, прозвучавших с
крыльца Мраморного дворца, отправились на запад, по путям боев в
гражданскую войну за Красный Питер...
Встретились на летней учительской конференции.
- Дуняша... вот встреча!
И оба рассмеялись, весело глядя друг другу в глаза.
- А мне понравилось, - сказала девушка, - ваше выступление. Свежо
и умно.
Сергей Иванович попросил слова и рассказал об одном из своих
уроков.
- Сельдерей! Сельдерей! Сельдерей, дери-дерей! - кричали ребята,
прыгая вокруг вошедшего в класс Домокурова. Он принес несколько пучков
растения, которое дети сразу узнали и по виду, и по запаху: приправа к
обеду! Но дома, на кухне - кому там интересен этот дери-дерей?
Совсем иное - в классе. Учитель положил на каждую парту по
веточке с сочными зелеными кудряшками. Предложил ученикам внимательно
разглядеть, а еще лучше зарисовать веточки в тетрадке.
Предмет урока - античная Греция. Учебник сух, академичен. К
примеру, скупое перечисление: "Дорический ордер, ионический,
коринфский..." Словно реестр школьной мебели у завхоза.
А почему бы через ту же коринфскую колонну не раскрыть перед
детьми творчество народа, историю которого предстоит изучать?
На заре человечества природа и искусство были особенно близки
друг другу.
Вот Сергей Иванович и притащил охапку зелени в класс, чтобы дети
попробовали правильно нарисовать коринфскую капитель.
Что непедагогичного, если дети вообразят, что их руки
переплетались в совместном труде с руками предков, живших за сотни
столетий до этого классного урока?
Урок с сельдереем увлек ребят, и они с восторгом сличали свои
рисунки с фотографиями античной коринфской капители, принесенными в
класс Домокуровым.
Пылкая речь молодого учителя была принята конференцией с
интересом.
Особенно приятна была ему похвала девушки. Угощая ее мороженым,
он сказал:
- Послушай, Дуняша, тут я кое о чем просил дядю Егора... Тебя
имел в виду. Не забыл он передать?
Девушка задорно вскинула голову:
- Это о броневике? Передал, только я не поняла тебя. Объясни же,
премудрый ученый, что ты от меня хочешь?
- Ты боевая комсомолка, Дуняша. Егор рассказывал, да и мне чуть
нос не отхватила... А дело вот в чем: сейчас по решению обкома партии
очень широко развертываются поиски ленинского броневика. Людей много,
а вот организаторов не хватает... Пойдешь в помощь?
Девушка зарделась. Было видно, что предложение ей польстило.
- Но как же быть? Райком комсомола посылает меня на лето в
пионерский лагерь.
- Вот и хорошо! - нашелся Сергей. - Обследуешь с ребятами
окрестности... Кстати, - и он вынул записную книжку, - это идея -
пионерские поиски броневика. Ведь это можно распространить на все
пионерлагеря у Ленинграда.
Он вспомнил делегации школьников:
- Глазенки, понимаешь ли, горят, души в пламени - умоляют, только
допусти их до поиска броневика! И почем знать, быть может, счастье
улыбнется именно детям...
Дуняша согласилась:
- И верно. Поручение принимаю.
Домокуров, когда ему случалось бывать на Невском, заглядывал в
магазин картин и плакатов.
Здесь на прилавках порой появлялись вещи, представляющие для
музея немалый интерес.
На этот раз продавщица была занята с покупателями. Человек редкой
тучности заслонил собою прилавок.
Домокуров заглянул через плечо толстяка. Выбирает багет,
оказывается, да требует такой, чтобы помассивнее, с рельефом, с густо
наложенной позолотой. На прилавке перед ним уже целая горка образцов,
а он все привередничает...
"Ну, этого не переждешь!" - И Сергей Иванович попятился, чтобы
уйти. Только справился у продавщицы:
- Простите, для меня ничего новенького? Поступлений не было?
Толстяк обернулся.
"Да это же Чугунов! Эк, разнесло его после музея на хозяйственной
работе..." - Домокуров не обрадовался встрече и круто повернулся к
выходу.
Но Чугунов, проявив неожиданную резвость, перехватил его, не
выпустил из магазина.
- Ты?.. - Он меленько засмеялся, радуясь встрече. - Я же узнал
тебя! Ай-яй, нехорошо манкировать старой дружбой... А фамилие твое...
- Он сомкнул брови. - Нет, не припомню, что-то у тебя в фамилии
заковыристое. Да сам-то ты чего молчишь, Сергей... Сергей... Иванович!
Развяжи, пожалуйста, язычок, а то барышня, гляди-ка, над нами уже
смешки строит!
- А по-моему, - сказал Домокуров, - она рада отдохнуть от нас,
бесцеремонных покупателей.
- А ты погоди-ка, погоди. Похвастай хоть, где ты теперь, кто?
Костюм, вижу, шевиотовый, не хуже моего, а на ногах что? Ну, брат, да
ты, я вижу, одет-обут теперь по первому разряду! Небось большим
человеком стал?
- Федос Матвеевич! - Домокуров досадливо поморщился. - Мне на
службу. Опаздываю.
Толстяк наконец отступился. Сказал сухо:
- Ну что же, не смею задерживать. Адресок хоть возьми, может,
вспомнишь старую дружбу, как-нибудь заглянешь ко мне в контору. Ты
Чугуновым не пренебрегай, - говорил он, строча в блокноте. - В жизни
всякое бывает, и Чугунов тебе еще ой как пригодиться может!..
Быстро пройдя по Невскому несколько шагов, Домокуров разжал кулак
и уже чуть было не выбросил в урну смятый листок, но внимание его
остановил заголовок бланка: крупные, броские строки - не хочешь, да
прочтешь: "Контора... склады... базы..." Домокуров прикинул мысленно:
"Гм, лом черных и цветных металлов... А что, если там пошарить?"
И положил в карман обрывок бланка с адресом.
Летний сад. Лебяжий пруд.
Занятые друг другом, царственные птицы не обращали внимания на
зрителей.
Держась бок о бок, то величаво переплывали бассейн, оставляя на
воде серебристый след, то вдруг погружали в воду длинные шеи, чтобы на
глубине отщипнуть бурые ленточки водорослей; в этом случае снаружи
оставались только густо оперенные хвосты да сквозь прозрачную воду
виднелись работающие как весла черные перепончатые лапы.
Дуняша не отрываясь смотрела на птиц. А Домокуров любовался не
лебедями, а своей спутницей. Заглядывал в глаза и говорил шутливо:
- Какого они у тебя цвета - не понять...
Девушка смеялась:
- А я, Сережа, вся - загадка!..
Между тем птицы поднялись на построенную для них маленькую
лебяжью пристань и, оставляя мокрые следы на прокаленных солнцем
досках, прошлепали на травку.
Стали охорашиваться. Каждое перышко, где бы оно ни находилось -
на крыле, под крылом, на брюшке или на кончике хвоста, - было
вычищено, а затем расправлено клювом.
- У нас на Каме близ Оханска тоже бывают лебеди - только
перелетные... - задумчиво сказала девушка.
Прогуливаясь по аллеям сада, остановились перед старой
итальянской скульптурой.
Здесь, под тесно стоявшими вековыми деревьями, царили зеленые
сумерки, и на мраморе была непросохшая с утра роса.
Дуняша задумчиво подняла руку и прикоснулась пальцем к крупной,
спелой капле. Капля лопнула и пролилась с постамента длинной-длинной
слезой. Она отдернула руку и нахмурилась в каком-то суеверном страхе.
Но Сергей не заметил маленького происшествия с каплей. Он любил
эту скульптуру. Мрамор изображал античную сцену: римский воин и его
военная добыча.
Воин, выиграв битву, поспешает восвояси, унося на плече
сабинянку. Пленница в отчаянии, но ей не под силу сопротивляться, и
она лишь простирает с мольбой руки к небу...
- Какая экспрессия! - сказал Сергей. - Правда, хорошо? - И
добавил вкрадчиво: - Я бы не прочь занять место этого воина, -
конечно, если трофеем была бы не сабинянка...
Но девушка намек не приняла. Созерцала статую.
А мрамор вдруг ожил. В глубине его как бы запульсировала горячая
кровь. Руки и лицо сабинянки стали приобретать прозрачность...
- Ах! - отступила Дуняша, но тут же рассмеялась: - Вот баловник!
- И погрозила солнечному лучу.
Некоторая провинциальная наивность в Дуняше забавляла Домокурова,
но и нравилась ему.
Обширная приемная, переделанная, как видно, из сарая. Домокуров
переступил порог, но все стулья были уже заняты - оставалось
прислониться к стене.
Появление его многих здесь заинтересовало.
Вкрадчивый голос:
- Извините за любопытство, гражданин, вы от какой организации
уполномоченный?
Перед Домокуровым старичок. У старичка ясные добрые, но почему-то
неприятные глаза. Встретившись взглядом с незнакомцем, он переменил
тон.
- Не извольте затрудняться отвечать! У каждого делового человека
своя коммерция. - Старичок даже ладонью заслонился: мол, глух и нем -
вот как здесь заведено! - А местечко свободное сейчас устроим. Милости
просим в наше общество.
Уполномоченные чинно сидели вдоль стен. У каждого на коленях
портфель - кожаный, клеенчатый или брезентовый.
Внезапно разговоры в приемной оборвались. Пролетел
предостерегающий шепот, все поглядели на входную дверь - и появился
Чугунов. Грузно шагая и пыхтя от усилий, но стараясь держаться
молодецки, Чугунов, не обращая внимания на приветствия, проследовал в
кабинет.
От секретарского стола поднялась солидная дама. Здесь ее
почтительно называли по имени-отчеству: Аделаида Аркадьевна. С папкой
бумаг она отправилась к начальству.
Теперь все лица вслед за нею повернулись к двери, настеганной
клеенкой. Несколько мгновений - Аделаида Аркадьевна вышла из кабинета.
Улыбнулась Сергею:
- Товарищ Домокуров. Пройдите.
Сергей встал, смущенный, не трогаясь с места, развел руками.
Уполномоченные зашумели, требуя соблюдения очереди.
Аделаида Аркадьевна выдержала строгую паузу. Потом сказала:
- Федос Матвеевич сегодня вообще мог бы отменить прием. У него
заседание в исполкоме... Прошу, товарищ Домокуров, не задерживайте...
Сергей оказался в кабинете управляющего. Ступил на ковровую
дорожку.
Федос Матвеевич устремился навстречу гостю.
- Сергей Иванович, голубчик... - радовался он, заключая
Домокурова в объятия. - Пришел-таки, ну, спасибо, спасибо, уважил
друга и наставника. А каким молодцом выглядишь! По-прежнему, видать,
футбол, волейбол, плаванье-нырянье в Неве, а? Одобряю, одобряю... А я,
брат, расплылся. Сердце - и никакой от докторов помощи, ни черта не
смыслят они в своей медицине!
Глубину кабинета занимал письменный стол. Это было нечто
массивное и величественное - как саркофаг. Перед саркофагом наподобие
сторожевых львов кресла. Видать, Чугунов высмотрел в комиссионке -
туда сбрасывали мебель из прежних буржуазных квартир.
- Садись, дорогой, рассказывай. Сколько лет, сколько зим...
Домокуров оперся о львиные лапы - подлокотники у кресла, но не
садился.
- Федос Матвеевич, о себе я, позвольте, уж в другой раз. В
приемной полно людей, и я хотел бы прямо к делу.
Чугунов поморщился:
- А ты о моих ребятах не страдай. Посидят, раз у начальника
гость...
Он запустил руку в саркофаг и поднял за горлышко, держа между
пальцами, как заколотых курят, две бутылки минеральной воды.
Разлил по стаканам. Свой жадно выпил и принялся хвастать:
- Самолично, брат, кую кадры... Уполномоченный у меня - зверь на
работе. Ты не гляди, что с виду они так себе, табунок - вроде как
церковные певчие... Нат Пинкертон на деле, Конан Дойли! Скажи я
уполномоченному, мол, в центре земного шара лом завалялся, слазит и
туда, из преисподней наш товар достанет! Чертей за нос обведет!
Домокуров тут же смекнул свое:
- Федос Матвеевич! Вот бы их пустить...
- Это куда еще?
- Да на поиски броневика.
Чугунов кисло усмехнулся. Помолчал.
- А ты, я вижу, все еще не образумился? Неужто надеешься, как
говорится, сказку сделать былью?
- Да, Федос Матвеевич, надеюсь. - И, выпив свой стакан
минеральной воды, добавил: -Надеюсь также, что вы мне в этом поможете.
- Ладно, просьбы потом, - усмехнулся Чугунов. - А уж коли
пришел...
Он встал, сдвинул на сторону портьеру на стене - и взорам
открылась массивная золоченая рама... А в ней зигзаг на бумажном
листе: график хозяйственной деятельности чугуновской конторы.
- ...Коль скоро, говорю, пришел, то принимай доклад Федоса на
данном этапе. Критикуй, ругай - от тебя, сам знаешь, все снесу!
А на лице - улыбка удовлетворения. И в самом деле - успехи в
сборе металлического лома налицо.
Окреп голос управляющего.
- Металл, Сергей Иванович, для страны - главное дело! А его, сам
знаешь, не только в рудниках добывают. Залежей на поверхности не
меньше, если хорошо поискать. Сколько бы, ты думал, Чугунов со своими
уполномоченными огребает лома? А скоро на миллионы счет пойдет! Без
нас, утильщиков, и металлургии СССР делать нечего. Ни однешенькой
пятилетки не вытянуть без наших трудовых рук!
Чугунов сбросил пиджак, засучил рукава белоснежной рубашки.
Подбоченился.
- Вылезай-ка, Сергей Иванович, милый друг, из твоих древних
веков, становись ко мне на металл, и мы целиком и полностью поймем и
оценим друг друга. За одну твою честность и прямоту заместителем своим
поставлю. А? Это тебе не в учителишках ходить - должность высокая,
номенклатурная!.. Не хочешь? А ты подумай сперва, подумай...
Он резко задернул портьеру и блистательная диаграмма потонула в
волнах тяжелого репса.
- Значит, с просьбой ко мне? - И Чугунов вновь сел за стол. - Ну
что ж, излагай свою просьбу.
- Федос Матвеевич, дайте мне допуск. На склады металлолома. На
все, какие есть в Ленинграде и в области.
Чугунов усмехнулся:
- Броневик надеешься раскопать?
- Да, сперва пошарим, не попал ли он случайно в лом. А на
будущее, с вашего разрешения, расставим всюду комсомольские посты.
Теперь Чугунов спросил:
- Ты, Сергей Иванович, член партии?
- Да.
Но под взглядом Чугунова Домокуров почувствовал, что нелишне
подтвердить это документом. Полез в карман за партбилетом.
Чугунов:
- Можешь не предъявлять. Но поскольку ты член партии, имею право
открыть тебе один секрет. Вооружение Красной Армии все время
обновляется.
- Знаю, - вставил Домокуров. - Сам видел. Служил.
- В таком разе мне нет нужды тебе объяснять, что броневики,
хорошо послужившие нам в дни Октябрьского переворота и в гражданскую,
по нынешнему времени к делу непригодны. Короче сказать, нет больше
этих броневиков, сняты с вооружения. Все подчистую. Побывали, как лом,
на наших складах - и адью, ушли в мартен...
Домокуров медленно повернулся и, почувствовав странную слабость в
ногах, побрел к выходу.
А Чугунов вслед ему:
- Задание по металлолому выполнено и перевыполнено. Говорю тебе,
не хвалясь...
Здесь же, на окраине города, Сергей опустился на лавочку у
чьих-то ворот.
Вокруг деревянные, посеревшие от времени и непогоды домишки.
Тишина... Только коза помаленьку хрупает, выщипывает травку из-под его
ног.
Потеря не укладывается в голове: "В лом превращен! Резвые
уполномоченные сделали свою коммерцию. Может быть, тот самый
справедливый старичок и доконал его..."
Домокуров постучал в окно, попросил напиться, и ему через окошко
же подали ковшик воды.
Опять сел на лавочку.
Попытался спокойно и связно обдумать создавшееся положение, но
мысль обрывалась. "Беда, - гудело в голове, - стряслось
непоправимое..."
И уже ничего невозможно понять. Нет броневика, а в Музее Ленина
создан и действует штаб поисков, и сотни ленинградцев уже шагают по
лесам, пустошам, оврагам, полные надежды на то, что им удастся
разыскать броневик, возвратить Ленинграду его революционную
реликвию...
Сергей схватился за голову: "Что же это такое?.."
Ночью пришла Домокурову телеграмма. В волнении стал он
распечатывать еще влажный от непросохшего клея пакетик. Но прочитал
телеграмму - и успокоился: от Дуняши.
"Выезжай очень нужен Евдокия".
Телеграмма из Гостилиц - это недалеко от Ленинграда. Дуняша там в
лагере старшей пионервожатой.
Сергей снова и снова перечитывал телеграмму - и на душе у него
светлело. "Нужен" - у него есть друг! Если бы только знала эта милая
девушка, как недоставало ему сейчас, в эти безмерно тяжкие для него
минуты, такой весточки.
Сергей погасил свет, но и в темноте продолжал улыбаться.
Вспомнилась ему последняя встреча с Дуняшей. Она бегала по
хозяйственным и спортивным магазинам, закупая всякую всячину для
своего пионерского лагеря. Сергей сопровождал девушку. Он уже изрядно
навьючился покупками и шутил, что вот-вот начнет плеваться, как
верблюд.
Дуняша смеялась, а в оправдание показывала список, с которым она
явилась из Гостилиц.
Список никак не исчерпывался. Впрочем, Сергей втайне был даже рад
этому...
Взбив подушку и засыпая, Сергей не переставал улыбаться... И
вдруг - как нож в сердце страшная мысль: "Броневик уничтожен - нет
броневика!"
Домокуров снова включил свет. Сон уже не шел. И он представил
себе, каким мучительным будет для него наступающий день. Вот он идет в
музей; свежие донесения от поисковых групп; тут же подходит к карте,
чтобы переместить флажки... А сам знает, что все это уже ни к чему...
Так что же - лицемерить?
Утром Сергей уже и за шапку взялся, но глянул в телеграмму и
почувствовал: не в силах идти в музей, чтобы сделать свое суровое
признание, пока не повидается с Дуняшей.
"Гостилицы, - деловито, но уже весело, прикинул он. - В сущности,
это рукой подать. Поездом до Ораниенбаума, а там с любой попуткой. За
полдня можно обернуться. И сегодня же - в музей, в штаб поисков!.."
Пионеры прошагали по шоссе. Свернули в лес, а тут ни пройти ни
проехать: лесной суглинок когда-то был взрыт колесами телег да
конскими копытами и оставшиеся следы вспучились, окаменели. Ноги