Страница:
потом и есть перестал, отложил ложку в сторону.
Вилка - это способ артиллерийской пристрелки. Скажем, надо
пристреляться по опушке леса, по отдельно стоящим у опушки деревьям.
Пустишь для этого первый снаряд - и гляди, что вышло. Вышел, допустим,
недолет. А деления тебе известны, с каких стрелял. Скажем, сто
делений. Надо прибавить делений и так постараться, чтобы захватить
цель с другого конца, взять ее в вилку. И вот, скажем, получилась
вилка такая: недолет - сто делений, перелет - сто двадцать. Тут
стреляешь со среднего, со ста десяти. Допустим, что и этот третий
снаряд хватил не по опушке, а ушел в перелет.
Сто делений - недолет, сто десять - перелет. Еще вдвойне надо
сузить вилку, ударить со среднего прицела. Средний прицел теперь будет
105. Так и подводишь снаряд раз за разом к цели и наверняка подведешь,
стукнешь противника в лоб. Это было для меня целое открытие. Я стал
применять вилку на наблюдательном пункте - куда метче пошла с вилкой
стрельба!
Главное тут - строго арифметики держаться: дели и дели вилку
пополам, не горячись в бою. А то пойдешь кричать в телефон "чуть
подальше" да "чуть поближе" - ну и сорвалась стрельба. Издали всегда
кажется, что чуть-чуть только не попадаешь (как это и бывало у меня),
а на самом деле попусту разбрасываешь снаряды. Без вилки, на
"чуть-чуть", попасть можно только случайно. А с вилкой поразишь
противника наверняка.
За эту самую вилочку я Малюге новые сапоги принес, гимнастерку,
шаровары и фуражку со звездой. Полдня обхаживал нашего начснаба, пока
выпросил. "За науку!" - сказал я Малюге, а он и не понял, за какую
науку.
Скоро и еще мне представился случай узнать кое-что из артиллерии.
И то, что я узнал, было поудивительнее вилки.
Глава седьмая
Прошла неделя в боях. Под напором превосходящих сил врага наша
бригада медленно отходила от Проскурова на восток, к Жмеринке. Давно
уже не было видно Проскурова, даже с самого высокого дерева...
Отступление шло вдоль линии железной дороги, и мне с бронепоездом
чуть ли не каждый день приходилось приготовлять для стрельбы новую
позицию.
Как-то нас застиг на позиции дождь. Сеет и сеет, и чем дальше,
тем больше - никакого просвета. "Пропал, - думаю, - день для стрельбы:
нечего и на наблюдательный пункт идти, все равно ничего не увидишь..."
Я назначил караулы, а сам вместе с артиллеристами полез под
брезент. Одно только и оставалось - завалиться спать.
Вдруг - шлеп! Гляжу, чей-то плащ залетел снизу к нам на борт.
Посмотрел я через борт, а там комбриг. И тут же у насыпи его
бесхвостый скакун в поводу у ординарца.
Комбриг отослал ординарца с лошадьми вперед, а сам поднялся к нам
в вагон.
- Ну-ка, - сказал он, - тяжелая батарея, давайте-ка двинем
вперед!
Мы тронулись.
Комбриг снова накинул плащ, присел на борт, положил на колени
планшет с картой и компасом и, поглядывая по сторонам, сверял на ходу
карту с местностью.
- Стоп!.. - остановил он поезд около железнодорожной будки.
- Вот вам цель, - сказал комбриг, показывая на синий значок на
карте. - Обстреляйте-ка эту деревню.
Я поглядел вперед, осмотрелся по сторонам - все затянуто сеткой
дождя. В каких-нибудь пятидесяти саженях куст и тот едва виден.
Вот задача!
Раздумывая, полез я в свою сумку, достал карту-верстовку. На
верстовке все есть, даже отдельно стоящие в поле дубы и сосны и те
нарисованы.
Деревню я сразу нашел и отметил ее карандашом. Но как можно
стрелять в дождь - решительно не понимал.
Нашел я на карте и железнодорожную будку, возле которой стоял
поезд. И ее отчеркнул.
- Ну что же вы? - усмехнулся Теслер. - Соедините на карте обе
точки.
Я прочертил от "будки" до "деревни" прямую линию.
- Вот это и есть ваша дистанция, - сказал Теслер, вынимая спичку
из коробки. - Измерьте-ка дистанцию. В спичке два дюйма, а в масштабе
вашей карты она обозначает две версты.
Я стал укладывать спичку вдоль карандашной линии. Оказалось, что
до деревни что-то около шести верст с небольшим.
- Могу вам сказать точно, - вмешался комбриг, - у меня это
измерено циркулем: до деревни шесть верст и двести саженей.
"Шесть верст двести... разделить на двадцать, - тотчас прикинул я
в уме. - Так: дистанция сто шестьдесят делений".
Я записал цифру на полях карты и взглянул на Теслера.
- Готовьте данные, готовьте, - нетерпеливо сказал Теслер, вставая
с борта. - Теперь карту совмещайте с местностью.
Припоминая, как это делается, я составил вместе каблуки, выровнял
перед собой карту горизонтально, как столик, и положил на нее компас -
так, чтобы линия N - S компаса в точности совпадала с левым краем
карты. Руки у меня от напряжения дрожали, а легкая стрелка компаса
плясала под стеклом и выделывала черт знает что!
Я дал стрелке успокоиться и начал осторожно поворачиваться, не
сходя с места. Стрелка стала заходить своим черным носиком на линию N
- S. Вот совпала с линией... Готово! Удерживая карту неподвижно в
воздухе, я присел и скользнул взглядом по карандашной черте от "будки"
к "деревне". Черта указала прямо на куст. "Спичка определила
дистанцию, компас - направление, стрелять можно" - и я доложил
комбригу, что данные для стрельбы по селу готовы.
Теслер смотрел удивленно, приподняв густые брови:
- Не ошиблись?
- Никак нет, - ответил я смело. - Дважды проверил.
Лицо комбрига стало скучным.
Я настаивал:
- Разрешите открыть огонь?
Вместо ответа Теслер отвернулся от меня и заговорил с бойцами:
- Хороший у вас вагон, товарищи, прочный...
- Да уж прочнее и не бывает, - похвалил железнодорожник-замковый.
- Камень в нем возили, уголь... Борта-то железные... Под гаубицу самый
подходящий вагон!
- И сколько же в нем, интересно, железа? - полюбопытствовал
комбриг. - Всего, на круг?
- А тысяча двести пудов! Вот сколько.
Я был занят проверкой данных, и до моего слуха лишь урывками
доходил этот разговор. В третий и четвертый раз клал я спичку на
карту, заново прочитывал показания компаса... "Все правильно... -
твердил я, досадуя на комбрига. - Что он придирается? Тут вымокнешь
весь!.."
Ребята вдруг дружно захохотали.
- Что он сказал? - шепнул я матросу. - Над чем смеются?..
Оказывается, комбриг сказал, что под нами и вокруг нас столько
железа - и вагон, и гаубица, и паровоз, - что живем мы как бы в
железных горах. Это сравнение и развеселило ребят.
Пока матрос все это быстренько пересказывал, комбриг, выглянув из
своего капюшона, обратился ко мне:
- Товарищ командир бронепоезда, попрошу дополнить меня.
Расскажите красноармейцам, что в железных горах бывают магнитные бури
и на компас там не полагаются.
Если бы магнитная буря занесла меня на самую высокую гору и
оттуда опрокинула в пропасть, я не был бы так обескуражен.
Пользоваться компасом, стоя на тысячепудовой массе железа, - да где
мои руки, где моя голова?..
- Огорчаться нечего, - сказал Теслер, подойдя ко мне. - Без
ошибок никто не учится. Объясните бойцам, в чем ваша ошибка, и
действуйте дальше.
А у меня рот будто мочалой набит, и никак я от нее не могу
освободиться. Все же пробормотал что-то бойцам - совестно было
признаться, что дал маху!
Но бойцы, и даже Малюга, выслушали меня очень серьезно, без тени
усмешки. И это сразу придало мне бодрости.
Однако я не знал, как действовать дальше.
Тогда комбриг подозвал бойцов и задал всем нам задачу: "На каком
расстоянии от железных масс бронепоезда компас даст безошибочное
показание?"
Тут каждый начал показывать свое остроумие; мудрили, мудрили, но
решения не нашли. Мне подумалось, что ответить на вопрос возможно
только путем высших математических расчетов, недоступных нам, а
дело-то решилось шутя! Ну что за Август наш Иванович! Позавидуешь
светлой голове!.. Даже племянник, не приученный крутым своим дядей
думать самостоятельно, и тот уловил суть дела.
А задачу решили так. Заготовили две длинные тонкие жердины. Одну
воткнули в землю у вагона, а другую я поволок в поле. Отойдя шагов на
сто, я поставил и эту, затем вынул компас, заметил показание стрелки
и, держа компас перед глазами, отправился обратно.
Я шел от одной жерди к другой, или, как говорят, в створе двух
вех. Чуть только я уклонялся от створа, меня поправляли голосом с
бронепоезда: "Правее!" или "Левее!", потом: "Так держать!" Матрос
распоряжался; ему, сигнальщику, это дело с руки.
Я шел по прямой линии, и стрелка компаса, понятно, не меняла
показания.
Но вдруг стрелка ожила под стеклом и начала поворачиваться, будто
желая черным своим носиком нацелиться на бронепоезд.
Я остановился. До бронепоезда оставалось шагов двадцать. Подошел
Теслер и объявил, что я уже в магнитном поле.
Я пошел назад, все так же не выходя из створа, и вернул стрелку к
нормальному показанию. Это было шагах в сорока от бронепоезда.
- Вот где вы вправе пользоваться компасом, - сказал Теслер. -
Понятно? Ориентируйте заново карту.
Никогда еще меня так не кидало в жар. Подумать только, какую я
совершил ошибку!.. По подсчетам, сделанным в вагоне, орудие глядело бы
на северо-запад. А настоящая цель-то - на юго-западе!
- Товарищ комбриг! - вскричал я. - В первый раз в жизни увидел,
что земля вертится!
Теслер посмотрел на меня и улыбнулся моей шутке.
- Командуйте!
Впрыгнув в полувагон, я спрятал карту и компас от дождя.
Прокашлялся:
- Орудие к бою!
Все приготовились. К правилу, в помощь матросу, встал один из
пулеметчиков.
- По невидимой цели...
Я дал направление, и ребята схватились поворачивать орудие. Хвост
лафета легко пошел по намокшему бревну.
- Дождь-то... Он понимает морячка... - забалагурил матрос. - Ишь,
у правила нам помогает...
Малюга доложил о готовности к бою.
- Сто шестьдесят делений! - крикнул я. - Огонь!
Прогрохотало орудие. Тысячепудовый вагон вздрогнул от выстрела и
несколько секунд ходил взад и вперед, словно десятичные весы, на
которые бросили груз.
Заложили другой снаряд. Третий.
Дождь усиливался. Малюга то и дело протирал стеклышки прицела.
Странно было стрелять сквозь сплошную завесу дождя. Казалось, что
снаряды, вылетая из ствола, куда-то сразу без толку проваливаются.
Комбриг прохаживался по вагону, считая вслух выстрелы. Он велел
то убавлять, то прибавлять деления, то рассеивать огонь в стороны.
- Довольно, отбой! - сказал комбриг на сорок пятом выстреле и
наклонился над своей картой - так, чтобы на нее не попадал дождь.
Свободной рукой он вытянул из кармана карандаш и перечеркнул деревню
красным крестом. - Ну, вот и все!
- Товарищ командир бригады, но что же такое мы все-таки
обстреливали? - спросил я.
- За что, как говорится, работали? - поддакнул матрос, вытирая
мокрый лоб.
Комбриг усмехнулся.
- Этой ночью, - сказал он, - бригада галичан сосредоточила в
деревне свои артиллерийские парки. А нам это мешает. Вот мы с вами и
распорядились парками по-своему. Только и всего.
Он протянул мне и Малюге руку и кивнул остальным.
- Ну, товарищи, сегодня вы мне больше не понадобитесь. Можете
отдыхать. Советую вам использовать будку, она ведь годится не только
как точка на карте.
Ординарец подал лошадь, и комбриг уехал. А мы, накинув на орудие
чехлы, кубарем выкатились из вагона и побежали в железнодорожную
будку.
Скорее, это был домик: сени, кухня, комната. Поглядели - кругом
пусто. Стоит шкаф, дверцы полуоткрыты, внутри одни крошки. У стены
железная кровать, но без матраца. А в углу, на месте рукомойника,
всего только ржавый гвоздь.
- Что же, ребята, надо хату обживать, - заговорил матрос,
деловито обшаривая углы. - Как это говорится: Робинзоны Крузо в
пятницу...
Я шепотом поправил моряка:
- Ты, наверное, хотел сказать: "Робинзон и Пятница"?
Федорчук посмотрел на меня ясными детскими глазами.
- А разве я не так сказал? - слукавил он и, крякнув, продолжал
свой обход.
- Э, да тут, поглядите-ка, живая душа есть! - И он вытащил из-под
плиты кошку. Поднял ее и повернул к себе перепачканной в золе
мордочкой.
- Принимай, хозяйка, гостей. Ну, учили тебя разговаривать?
Кошка слабо мяукнула.
- Ну, вот так...
Тут кошку перехватил с рук на руки Никифор. Стал гладить ее,
почесал ей за ухом. Та сразу развалилась у него на руках и громко
замурлыкала.
- Ишь ты, - осклабился матрос. - Гости не кормлены, а она сразу
же и песни петь. Обожди, хозяйка, с песнями, дай сперва людям
обсушиться.
- Возьмем ее, а? Будет жить у нас в поезде, - сказал Никифор,
присаживаясь с кошкой на кровать.
- Еще чего выдумал! - ответил матрос. - Да эта животина от
первого же выстрела так сиганет из вагона, что ее и снарядом не
догонишь. Пускай уж она при своем доме остается. Вышибем вот контру, и
хозяева сюда воротятся.
Матрос прыгал на одной ноге у порога, защемив другую ногу дверью
и стаскивая намокший сапог. Наконец сапог провалился куда-то в сени, а
матрос шлепнулся на пол.
Долговязый пулеметчик уже растапливал плиту, усердно поддувая
огонь. Он был у нас теперь и за кока. Сонливый парень, но под
начальством матроса куда каким проворным стал!
- Обожди слюни-то распускать, - сказал сопевшему коку Федорчук,
подвешивая над плитой свои сапоги для просушки. Потом, шлепая босыми
ногами, побежал в вагон и принес пучок орудийного пороху - каждая
пороховинка с лучинку. Этих лучинок он подсыпал в плиту, и огонь сразу
загудел, как от бензина.
Тут и все принялись за дело. Наш слесарь взял топор и стал
откупоривать банки с консервами. Малюга с ведром "Ст. Проскуров" пошел
по воду.
А свободных людей матрос усадил, под командой Панкратова, чистить
овощи: огород был под боком, тут же, при домике. Накопали ребята
молодой картошки, надергали из гряд сладкой сахарной свеклы, капусты и
принялись стругать сочную зелень и крошить ее в ведро.
Пока просыхала у плиты одежда, подоспел чай. А там подошло время
и обедать.
Все устроились вокруг ведра, а Малюга с племянником отделились:
начерпали себе борща в миску и отошли в сторону. Норовистый старик уже
не в первый раз обедал отдельно, и никто не обращал на это внимания:
"Не нравится из ведра хлебать, ешь из миски, твое дело". Но на этот
раз дядя с племянником залучили к себе еще долговязого пулеметчика, и
все ребята сразу это заметили.
- Партию свою составляет. Это он против тебя, -
полушутя-полусерьезно сказал матрос.
А Малюга между тем достал из бумажки кусок сала и стал крошить
его в миску.
- Откуда это у него? - спросил я вполголоса матроса.
- А он вчера свое барахлишко выменял. В форме же он теперь, шитая
рубаха да калоши ему больше ни к чему, вот и променял в деревне на
сало. Теперь он как рыбак с прикормом: сидит на бережку - вот и
долговязый клюнул... Говорю, партию составляет!
- Брысь! - вдруг яростно крикнул Малюга, и от него, фыркнув и
подняв хвост трубой, отскочила кошка. Видно, нацелилась полакомиться
салом, да не вышло.
- Что же ты, угостил бы животную, - сказал матрос, - она к тебе с
почтением, а ты - "брысь".
Старик, не удостоив матроса ответом, стал хлебать свой борщ.
Подтрунивания Федорчука задели меня за живое: в самом деле, старик
обособляется. Обидно, что я к нему всей душой, а он мое внимание и
заботы в грош не ставит! А чтоб командиром меня назвать - не было
такого случая. Может, еще думает, что новыми сапогами да гимнастеркой
с шароварами я хотел задобрить его? Может, рассчитывает, что я
обхаживать его начну, в глаза ему льстиво заглядывать?.. Зло меня
взяло, и быть бы ссоре, да я вовремя спохватился: опять вспомнил, с
кем имею дело. Нет, силой этого дядька не переломишь. Стрелять надо
научиться, а потом побить его на мастерстве артиллериста! Вот это ему
понятно. Далеко, Медников, замахиваешься, далеко... Но добьюсь же я
своего!
- Федорчук, давай по рукам!
Матрос прищурился, пристально посмотрел на меня, но моей мысли,
видать, не понял.
- Тоже торговать захотел? - повел он шутливый разговор. - Только
чего же тебе, голышу, продавать-то с себя? У меня тоже ничего
продажного - разве что буква "ять"...
- Да не о том, - сказал я, - а чтобы, не отступаясь, выполнить
задуманное!
Матрос подмигнул мне: ясно, мол, - и мы ударили по рукам.
Отошло маленько сердце. Я не стал больше глядеть на Малюгу и на
его артель у миски; подсел к Федору Федоровичу. Машинист мне
понравился с первого же дня нашей совместной службы. Скупой на слова,
нелюдимый, он как-то сразу располагал к себе своей суровой
степенностью, и его уважала вся команда.
Федор Федорович редко выходил к общему столу, то есть, правильнее
сказать, к ведру: свою порцию он забирал на паровоз. И тут тоже не
высидел - похлебал, похлебал с нами, а доедать борщ все-таки ушел к
себе в будку: опасался оставить свой паровоз даже на полчаса, хотя там
у него был помощник, кочегар. Никому не доверял машину.
Обед закончился песнями. В первый раз запели, а как ладно вышло!
Запевать взялся Никифор, мой телефонист. И так он чисто, так задушевно
запел, что мы все бросили подтягивать, только слушали. А он словно
только этого и ждал: пустился петь во весь голос, и что ни песня, то у
него выходила краше.
- Эх, гармошку бы! - вздыхал матрос, слушая и перебирая в такт по
колену пальцами. - Поиграл бы я тебе под твой голос...
Наш солист придержал на секунду дыхание, развел руками и вдруг
взял такую ноту, что все посмотрели на потолок.
Послушали мы задушевных украинских песен, а потом сладились и
затянули широкую сибирскую:
Славное море - священный Байкал,
Славный корабль - омулевая бочка...
Эй, баргузин, пошевеливай ва-ал,
Молодцу плыть недалечко...
Матрос на ходу присочинил, и все подхватили:
Славный корабль - боевая площадка...
Эй...
Певцы подмигнули и грохнули:
Эй, командир, становись за штурва-ал,
Плыть молодцам недалечко...
Вскочил я поутру - и первым делом за карандаш и книжку.
Мелко-мелко исписал две странички, перечитал с начала до конца и вывел
чертежным шрифтом заголовок: "Урок Э 2. Стрельба по невидимой цели, с
картой и компасом". Есть такое дело! Два урока уже. Для почина это
совсем неплохо, а вообще-то... Не всякий день приезжает командир
бригады!
Я решил во что бы то ни стало раздобыть себе учебник по
артиллерии. Созвонился с ближайшего пункта связи по телефону с
командиром батареи и вечером, после отбоя, взяв винтовку и насовав,
как всегда, в карманы патронов, отправился к артиллеристам на хутор.
До хутора, где они ночевали, было всего четыре версты. Светила луна, а
у меня еще карта в руках, дойти было просто.
Решил я поговорить с командиром второй батареи.
Комбатра-2 я немного знал, он бывал у нас в политотделе и брал
книжки из библиотеки. А Иван Лаврентьич рассказывал, что комбатр-2
прежде учился в артиллерийской академии в Петрограде.
Вот такого знатока мне и надо!
Комбатра я застал в крестьянской хате. На земляном полу хаты были
разбросаны шинели, конские попоны, солома, седла, всюду спали бойцы, а
сам комбатр сидел в углу и что-то читал. Ему светила на столе коптилка
- флакончик из-под духов, налитый керосином, с фитилем, пропущенным
наружу сквозь ружейную гильзу.
Войдя, я плотно прикрыл за собой дверь. Комбатр тотчас обернулся
и с минуту разглядывал меня, заслонившись от света ладонью. У него
было длинное белое лицо и волосы бобриком. Видимо, узнав меня наконец,
он закрыл и отложил книжку. "Ленин. Государство и революция", -
прочитал я, скосив глаза на переплет.
- Здравствуйте, молодой человек, - сказал комбатр, протягивая мне
руку. - Итак, вы хотите пройти курс артиллерии? Мне говорил об этом
начальник политотдела.
- Да, собственно, не знаю уж как и сказать... - Я несколько
смешался от такого прямого вопроса. - Может быть, не курс, а хотя бы
только часть курса... Мне вот наблюдателем приходится работать.
- Артиллерийским наблюдателем?
- Ну да, я делаю пристрелку, веду огонь. Вообще я кое-что уже
знаю. Разок и по карте пострелял...
- Это вчера, с комбригом? Слышал, слышал, - закивал командир
батареи.
- А что же вы слышали?
- Операция вполне удалась. Вы взорвали в деревне большое
количество припасов. Не знаю, насколько господа петлюровцы и галичане
обеднели от этого - хозяева у них богатые, американские и английские
миллионеры, - но, во всяком случае, их батареи отвечали нам сегодня
очень кисло...
- Вот видите. А ведь еще в дождь стреляли... Ну ни черта не
видно! Вот так вот - куст, а дальше... Скажу ребятам - ох и
обрадуются!
Комбатр посмотрел на меня и рассмеялся:
- В том-то, батенька, и все дело, что был дождь. Будь погода,
командир бригады не открыл бы стрельбу по карте. Наблюдать бы он вас
послал, с биноклем и телефоном.
- Как так? Почему?
- Почему? Да вы ведь наудачу стреляли, по всей площади деревни
нащупывали противника... Сколько же вы снарядов, скажите, выпустили?
Я сказал.
- Сорок пять снарядов! - подхватил командир. - А при нормальной
стрельбе с наблюдением знаете сколько ушло бы у вас? Пятнадцать, ну
двадцать снарядов за глаза довольно, чтобы всю деревню смести! Вы
подумайте только - гаубичные снаряды... Это же не шутка! - Он даже
покачал головой. - Короче: вчера у штаба не было выхода. Любыми
средствами, а надо было уничтожить эти парки. Но вы никак не должны
брать этот случай за правило.
Вот так штука!.. Не ожидал я такого примечания к "уроку Э 2".
- Садитесь, присаживайтесь, - сказал комбатр.
Он подвинулся, и я сел на скамью. Другая половина скамьи была
занята его постелью: подушка, клетчатый плед, под пледом - свежий сноп
соломы.
- Вам следует поучиться работать с приборами, - сказал комбатр,
когда мы уселись рядом. - Приборы в артиллерии простые, никакой особой
хитрости в них нет...
Он наклонился, пошарил руками под столом и вытянул оттуда
довольно грузную серую трубу, очень похожую на звено обыкновенной
водосточной трубы. Труба была со стеклами - они блеснули при свете
коптилки, как глаза.
- Это дальномер, - сказал комбатр, кладя трубу себе на колени. Он
наклонился еще раз и достал ящичек красного дерева. Откинул крышку. -
А это буссоль. - Он протер носовым платком стекло прибора. - Кстати,
очень хорошо, что вы уже знаете стрельбу по карте, - сказал комбатр. -
Ведь, в сущности, мы на батареях делаем то же самое. Это вот наша
"спичка". Ух тяжела.
Я принял у него дальномер и перевалил к себе на колени.
- А буссоль - это наш компас.
Комбатр вытряхнул из ящичка медный прибор величиной с кулачок.
Поглядел я - и верно компас. Только сверху к этому компасу
приделана визирная трубка, а весь ободок прибора испещрен черточками.
- Это для точности работы, - пояснил комбатр. - В компасе
обозначают только страны света: N - S, O - W, а нам этого мало.
Запишите себе для памяти: круг буссоли разбит на шесть тысяч частиц.
Они называются: "деления угломера".
- Опять деления! - вырвалось у меня невольно. - Я знаю деления по
двадцати саженей...
- Вы знаете дистанционные деления, - сказал комбатр. - Но вам не
обойтись и без делений угломера. Представьте случай: ваше орудие стоит
в тылу. Противник виден только с наблюдательного пункта. Как же вы,
наблюдатель, укажете наводчику направление огня?
- Да пока что обходились без угломера, - сказал я. - Даю пробный
снаряд - тут сразу и видно, куда надо повернуть орудие. Ну, скажем,
так: с пробного выстрела снаряд забрал вправо от цели. Кричу в
телефон: "Взять левее!" Кладем второй снаряд, этот ложится еще ближе к
цели, следующий еще ближе, еще...
- А противник тем временем, не будь дурак, и убежал от вас.
Бывает так?
- Случается, - признался я.
Комбатр взглянул на меня с любопытством:
- Ну и что же вы в таком случае делаете?
- Ору в телефон благим матом!
Мы оба рассмеялись.
Комбатр пододвинул к себе лежавшую на столе газету и начертил на
полях треугольник. Потом обозначил буквами вершины: О - орудие, НП -
наблюдательный пункт, Ц - Цель.
- В бою надо работать быстро, точно и уверенно, - заговорил
комбатр, продолжая рисовать, - а это достигается только тщательной
подготовкой. Как же готовится к стрельбе артиллерист? А вот как. Еще
до начала боя он должен сделать засечки всех точек впереди, всех
подозрительных мест, где может сосредоточиться противник. Например, в
районе противника овраг - надо его засечь, перекресток дорог - тоже
засечь, интересный холм, деревенька - засечь. Все засекать! Всю эту
работу артиллерист выполняет частью при помощи приборов, частью
посредством вычисления треугольников... Тригонометрию-то вы знаете? -
вдруг спросил комбатр.
"Черт возьми, - подумал я, робея, - куда же это меня потащила моя
гаубица... У нас в ремесленном училище тригонометрию и не проходили".
- Товарищ комбатр, - сказал я. - Дайте мне книжечку. Почитаю я и
хоть с мыслями соберусь.
Но тут он окончательно меня убил: никаких книг у него не было.
- Нету, что прикажете делать? - Комбатр только руками развел. -
Писал уж я, знаете ли, в Питер, писал, да и бросил писать. Вижу,
напрасное занятие. Нашлись, как видно, артиллеристы подогадливее нас:
разобрали книги на другие фронты.
- Ну хоть что-нибудь дайте почитать...
Комбатр перебирал бумаги на столе. Порылся и протянул мне пачку
сшитых нитками листиков. На обложке было проставлено крупно, от руки:
"Боевой устав артиллерии". Я перевернул страницу - опять надпись
чернилами: "Читай вслух, не торопясь". А дальше текст - печатные
буквы, но все какие-то кривые.
- Это я для красноармейцев печатными буквами написал, - сказал
комбатр. - Возьмите почитайте, но только верните мне.
Я живо упрятал сочинение комбатра к себе в сумку. Поблагодарил и
Вилка - это способ артиллерийской пристрелки. Скажем, надо
пристреляться по опушке леса, по отдельно стоящим у опушки деревьям.
Пустишь для этого первый снаряд - и гляди, что вышло. Вышел, допустим,
недолет. А деления тебе известны, с каких стрелял. Скажем, сто
делений. Надо прибавить делений и так постараться, чтобы захватить
цель с другого конца, взять ее в вилку. И вот, скажем, получилась
вилка такая: недолет - сто делений, перелет - сто двадцать. Тут
стреляешь со среднего, со ста десяти. Допустим, что и этот третий
снаряд хватил не по опушке, а ушел в перелет.
Сто делений - недолет, сто десять - перелет. Еще вдвойне надо
сузить вилку, ударить со среднего прицела. Средний прицел теперь будет
105. Так и подводишь снаряд раз за разом к цели и наверняка подведешь,
стукнешь противника в лоб. Это было для меня целое открытие. Я стал
применять вилку на наблюдательном пункте - куда метче пошла с вилкой
стрельба!
Главное тут - строго арифметики держаться: дели и дели вилку
пополам, не горячись в бою. А то пойдешь кричать в телефон "чуть
подальше" да "чуть поближе" - ну и сорвалась стрельба. Издали всегда
кажется, что чуть-чуть только не попадаешь (как это и бывало у меня),
а на самом деле попусту разбрасываешь снаряды. Без вилки, на
"чуть-чуть", попасть можно только случайно. А с вилкой поразишь
противника наверняка.
За эту самую вилочку я Малюге новые сапоги принес, гимнастерку,
шаровары и фуражку со звездой. Полдня обхаживал нашего начснаба, пока
выпросил. "За науку!" - сказал я Малюге, а он и не понял, за какую
науку.
Скоро и еще мне представился случай узнать кое-что из артиллерии.
И то, что я узнал, было поудивительнее вилки.
Глава седьмая
Прошла неделя в боях. Под напором превосходящих сил врага наша
бригада медленно отходила от Проскурова на восток, к Жмеринке. Давно
уже не было видно Проскурова, даже с самого высокого дерева...
Отступление шло вдоль линии железной дороги, и мне с бронепоездом
чуть ли не каждый день приходилось приготовлять для стрельбы новую
позицию.
Как-то нас застиг на позиции дождь. Сеет и сеет, и чем дальше,
тем больше - никакого просвета. "Пропал, - думаю, - день для стрельбы:
нечего и на наблюдательный пункт идти, все равно ничего не увидишь..."
Я назначил караулы, а сам вместе с артиллеристами полез под
брезент. Одно только и оставалось - завалиться спать.
Вдруг - шлеп! Гляжу, чей-то плащ залетел снизу к нам на борт.
Посмотрел я через борт, а там комбриг. И тут же у насыпи его
бесхвостый скакун в поводу у ординарца.
Комбриг отослал ординарца с лошадьми вперед, а сам поднялся к нам
в вагон.
- Ну-ка, - сказал он, - тяжелая батарея, давайте-ка двинем
вперед!
Мы тронулись.
Комбриг снова накинул плащ, присел на борт, положил на колени
планшет с картой и компасом и, поглядывая по сторонам, сверял на ходу
карту с местностью.
- Стоп!.. - остановил он поезд около железнодорожной будки.
- Вот вам цель, - сказал комбриг, показывая на синий значок на
карте. - Обстреляйте-ка эту деревню.
Я поглядел вперед, осмотрелся по сторонам - все затянуто сеткой
дождя. В каких-нибудь пятидесяти саженях куст и тот едва виден.
Вот задача!
Раздумывая, полез я в свою сумку, достал карту-верстовку. На
верстовке все есть, даже отдельно стоящие в поле дубы и сосны и те
нарисованы.
Деревню я сразу нашел и отметил ее карандашом. Но как можно
стрелять в дождь - решительно не понимал.
Нашел я на карте и железнодорожную будку, возле которой стоял
поезд. И ее отчеркнул.
- Ну что же вы? - усмехнулся Теслер. - Соедините на карте обе
точки.
Я прочертил от "будки" до "деревни" прямую линию.
- Вот это и есть ваша дистанция, - сказал Теслер, вынимая спичку
из коробки. - Измерьте-ка дистанцию. В спичке два дюйма, а в масштабе
вашей карты она обозначает две версты.
Я стал укладывать спичку вдоль карандашной линии. Оказалось, что
до деревни что-то около шести верст с небольшим.
- Могу вам сказать точно, - вмешался комбриг, - у меня это
измерено циркулем: до деревни шесть верст и двести саженей.
"Шесть верст двести... разделить на двадцать, - тотчас прикинул я
в уме. - Так: дистанция сто шестьдесят делений".
Я записал цифру на полях карты и взглянул на Теслера.
- Готовьте данные, готовьте, - нетерпеливо сказал Теслер, вставая
с борта. - Теперь карту совмещайте с местностью.
Припоминая, как это делается, я составил вместе каблуки, выровнял
перед собой карту горизонтально, как столик, и положил на нее компас -
так, чтобы линия N - S компаса в точности совпадала с левым краем
карты. Руки у меня от напряжения дрожали, а легкая стрелка компаса
плясала под стеклом и выделывала черт знает что!
Я дал стрелке успокоиться и начал осторожно поворачиваться, не
сходя с места. Стрелка стала заходить своим черным носиком на линию N
- S. Вот совпала с линией... Готово! Удерживая карту неподвижно в
воздухе, я присел и скользнул взглядом по карандашной черте от "будки"
к "деревне". Черта указала прямо на куст. "Спичка определила
дистанцию, компас - направление, стрелять можно" - и я доложил
комбригу, что данные для стрельбы по селу готовы.
Теслер смотрел удивленно, приподняв густые брови:
- Не ошиблись?
- Никак нет, - ответил я смело. - Дважды проверил.
Лицо комбрига стало скучным.
Я настаивал:
- Разрешите открыть огонь?
Вместо ответа Теслер отвернулся от меня и заговорил с бойцами:
- Хороший у вас вагон, товарищи, прочный...
- Да уж прочнее и не бывает, - похвалил железнодорожник-замковый.
- Камень в нем возили, уголь... Борта-то железные... Под гаубицу самый
подходящий вагон!
- И сколько же в нем, интересно, железа? - полюбопытствовал
комбриг. - Всего, на круг?
- А тысяча двести пудов! Вот сколько.
Я был занят проверкой данных, и до моего слуха лишь урывками
доходил этот разговор. В третий и четвертый раз клал я спичку на
карту, заново прочитывал показания компаса... "Все правильно... -
твердил я, досадуя на комбрига. - Что он придирается? Тут вымокнешь
весь!.."
Ребята вдруг дружно захохотали.
- Что он сказал? - шепнул я матросу. - Над чем смеются?..
Оказывается, комбриг сказал, что под нами и вокруг нас столько
железа - и вагон, и гаубица, и паровоз, - что живем мы как бы в
железных горах. Это сравнение и развеселило ребят.
Пока матрос все это быстренько пересказывал, комбриг, выглянув из
своего капюшона, обратился ко мне:
- Товарищ командир бронепоезда, попрошу дополнить меня.
Расскажите красноармейцам, что в железных горах бывают магнитные бури
и на компас там не полагаются.
Если бы магнитная буря занесла меня на самую высокую гору и
оттуда опрокинула в пропасть, я не был бы так обескуражен.
Пользоваться компасом, стоя на тысячепудовой массе железа, - да где
мои руки, где моя голова?..
- Огорчаться нечего, - сказал Теслер, подойдя ко мне. - Без
ошибок никто не учится. Объясните бойцам, в чем ваша ошибка, и
действуйте дальше.
А у меня рот будто мочалой набит, и никак я от нее не могу
освободиться. Все же пробормотал что-то бойцам - совестно было
признаться, что дал маху!
Но бойцы, и даже Малюга, выслушали меня очень серьезно, без тени
усмешки. И это сразу придало мне бодрости.
Однако я не знал, как действовать дальше.
Тогда комбриг подозвал бойцов и задал всем нам задачу: "На каком
расстоянии от железных масс бронепоезда компас даст безошибочное
показание?"
Тут каждый начал показывать свое остроумие; мудрили, мудрили, но
решения не нашли. Мне подумалось, что ответить на вопрос возможно
только путем высших математических расчетов, недоступных нам, а
дело-то решилось шутя! Ну что за Август наш Иванович! Позавидуешь
светлой голове!.. Даже племянник, не приученный крутым своим дядей
думать самостоятельно, и тот уловил суть дела.
А задачу решили так. Заготовили две длинные тонкие жердины. Одну
воткнули в землю у вагона, а другую я поволок в поле. Отойдя шагов на
сто, я поставил и эту, затем вынул компас, заметил показание стрелки
и, держа компас перед глазами, отправился обратно.
Я шел от одной жерди к другой, или, как говорят, в створе двух
вех. Чуть только я уклонялся от створа, меня поправляли голосом с
бронепоезда: "Правее!" или "Левее!", потом: "Так держать!" Матрос
распоряжался; ему, сигнальщику, это дело с руки.
Я шел по прямой линии, и стрелка компаса, понятно, не меняла
показания.
Но вдруг стрелка ожила под стеклом и начала поворачиваться, будто
желая черным своим носиком нацелиться на бронепоезд.
Я остановился. До бронепоезда оставалось шагов двадцать. Подошел
Теслер и объявил, что я уже в магнитном поле.
Я пошел назад, все так же не выходя из створа, и вернул стрелку к
нормальному показанию. Это было шагах в сорока от бронепоезда.
- Вот где вы вправе пользоваться компасом, - сказал Теслер. -
Понятно? Ориентируйте заново карту.
Никогда еще меня так не кидало в жар. Подумать только, какую я
совершил ошибку!.. По подсчетам, сделанным в вагоне, орудие глядело бы
на северо-запад. А настоящая цель-то - на юго-западе!
- Товарищ комбриг! - вскричал я. - В первый раз в жизни увидел,
что земля вертится!
Теслер посмотрел на меня и улыбнулся моей шутке.
- Командуйте!
Впрыгнув в полувагон, я спрятал карту и компас от дождя.
Прокашлялся:
- Орудие к бою!
Все приготовились. К правилу, в помощь матросу, встал один из
пулеметчиков.
- По невидимой цели...
Я дал направление, и ребята схватились поворачивать орудие. Хвост
лафета легко пошел по намокшему бревну.
- Дождь-то... Он понимает морячка... - забалагурил матрос. - Ишь,
у правила нам помогает...
Малюга доложил о готовности к бою.
- Сто шестьдесят делений! - крикнул я. - Огонь!
Прогрохотало орудие. Тысячепудовый вагон вздрогнул от выстрела и
несколько секунд ходил взад и вперед, словно десятичные весы, на
которые бросили груз.
Заложили другой снаряд. Третий.
Дождь усиливался. Малюга то и дело протирал стеклышки прицела.
Странно было стрелять сквозь сплошную завесу дождя. Казалось, что
снаряды, вылетая из ствола, куда-то сразу без толку проваливаются.
Комбриг прохаживался по вагону, считая вслух выстрелы. Он велел
то убавлять, то прибавлять деления, то рассеивать огонь в стороны.
- Довольно, отбой! - сказал комбриг на сорок пятом выстреле и
наклонился над своей картой - так, чтобы на нее не попадал дождь.
Свободной рукой он вытянул из кармана карандаш и перечеркнул деревню
красным крестом. - Ну, вот и все!
- Товарищ командир бригады, но что же такое мы все-таки
обстреливали? - спросил я.
- За что, как говорится, работали? - поддакнул матрос, вытирая
мокрый лоб.
Комбриг усмехнулся.
- Этой ночью, - сказал он, - бригада галичан сосредоточила в
деревне свои артиллерийские парки. А нам это мешает. Вот мы с вами и
распорядились парками по-своему. Только и всего.
Он протянул мне и Малюге руку и кивнул остальным.
- Ну, товарищи, сегодня вы мне больше не понадобитесь. Можете
отдыхать. Советую вам использовать будку, она ведь годится не только
как точка на карте.
Ординарец подал лошадь, и комбриг уехал. А мы, накинув на орудие
чехлы, кубарем выкатились из вагона и побежали в железнодорожную
будку.
Скорее, это был домик: сени, кухня, комната. Поглядели - кругом
пусто. Стоит шкаф, дверцы полуоткрыты, внутри одни крошки. У стены
железная кровать, но без матраца. А в углу, на месте рукомойника,
всего только ржавый гвоздь.
- Что же, ребята, надо хату обживать, - заговорил матрос,
деловито обшаривая углы. - Как это говорится: Робинзоны Крузо в
пятницу...
Я шепотом поправил моряка:
- Ты, наверное, хотел сказать: "Робинзон и Пятница"?
Федорчук посмотрел на меня ясными детскими глазами.
- А разве я не так сказал? - слукавил он и, крякнув, продолжал
свой обход.
- Э, да тут, поглядите-ка, живая душа есть! - И он вытащил из-под
плиты кошку. Поднял ее и повернул к себе перепачканной в золе
мордочкой.
- Принимай, хозяйка, гостей. Ну, учили тебя разговаривать?
Кошка слабо мяукнула.
- Ну, вот так...
Тут кошку перехватил с рук на руки Никифор. Стал гладить ее,
почесал ей за ухом. Та сразу развалилась у него на руках и громко
замурлыкала.
- Ишь ты, - осклабился матрос. - Гости не кормлены, а она сразу
же и песни петь. Обожди, хозяйка, с песнями, дай сперва людям
обсушиться.
- Возьмем ее, а? Будет жить у нас в поезде, - сказал Никифор,
присаживаясь с кошкой на кровать.
- Еще чего выдумал! - ответил матрос. - Да эта животина от
первого же выстрела так сиганет из вагона, что ее и снарядом не
догонишь. Пускай уж она при своем доме остается. Вышибем вот контру, и
хозяева сюда воротятся.
Матрос прыгал на одной ноге у порога, защемив другую ногу дверью
и стаскивая намокший сапог. Наконец сапог провалился куда-то в сени, а
матрос шлепнулся на пол.
Долговязый пулеметчик уже растапливал плиту, усердно поддувая
огонь. Он был у нас теперь и за кока. Сонливый парень, но под
начальством матроса куда каким проворным стал!
- Обожди слюни-то распускать, - сказал сопевшему коку Федорчук,
подвешивая над плитой свои сапоги для просушки. Потом, шлепая босыми
ногами, побежал в вагон и принес пучок орудийного пороху - каждая
пороховинка с лучинку. Этих лучинок он подсыпал в плиту, и огонь сразу
загудел, как от бензина.
Тут и все принялись за дело. Наш слесарь взял топор и стал
откупоривать банки с консервами. Малюга с ведром "Ст. Проскуров" пошел
по воду.
А свободных людей матрос усадил, под командой Панкратова, чистить
овощи: огород был под боком, тут же, при домике. Накопали ребята
молодой картошки, надергали из гряд сладкой сахарной свеклы, капусты и
принялись стругать сочную зелень и крошить ее в ведро.
Пока просыхала у плиты одежда, подоспел чай. А там подошло время
и обедать.
Все устроились вокруг ведра, а Малюга с племянником отделились:
начерпали себе борща в миску и отошли в сторону. Норовистый старик уже
не в первый раз обедал отдельно, и никто не обращал на это внимания:
"Не нравится из ведра хлебать, ешь из миски, твое дело". Но на этот
раз дядя с племянником залучили к себе еще долговязого пулеметчика, и
все ребята сразу это заметили.
- Партию свою составляет. Это он против тебя, -
полушутя-полусерьезно сказал матрос.
А Малюга между тем достал из бумажки кусок сала и стал крошить
его в миску.
- Откуда это у него? - спросил я вполголоса матроса.
- А он вчера свое барахлишко выменял. В форме же он теперь, шитая
рубаха да калоши ему больше ни к чему, вот и променял в деревне на
сало. Теперь он как рыбак с прикормом: сидит на бережку - вот и
долговязый клюнул... Говорю, партию составляет!
- Брысь! - вдруг яростно крикнул Малюга, и от него, фыркнув и
подняв хвост трубой, отскочила кошка. Видно, нацелилась полакомиться
салом, да не вышло.
- Что же ты, угостил бы животную, - сказал матрос, - она к тебе с
почтением, а ты - "брысь".
Старик, не удостоив матроса ответом, стал хлебать свой борщ.
Подтрунивания Федорчука задели меня за живое: в самом деле, старик
обособляется. Обидно, что я к нему всей душой, а он мое внимание и
заботы в грош не ставит! А чтоб командиром меня назвать - не было
такого случая. Может, еще думает, что новыми сапогами да гимнастеркой
с шароварами я хотел задобрить его? Может, рассчитывает, что я
обхаживать его начну, в глаза ему льстиво заглядывать?.. Зло меня
взяло, и быть бы ссоре, да я вовремя спохватился: опять вспомнил, с
кем имею дело. Нет, силой этого дядька не переломишь. Стрелять надо
научиться, а потом побить его на мастерстве артиллериста! Вот это ему
понятно. Далеко, Медников, замахиваешься, далеко... Но добьюсь же я
своего!
- Федорчук, давай по рукам!
Матрос прищурился, пристально посмотрел на меня, но моей мысли,
видать, не понял.
- Тоже торговать захотел? - повел он шутливый разговор. - Только
чего же тебе, голышу, продавать-то с себя? У меня тоже ничего
продажного - разве что буква "ять"...
- Да не о том, - сказал я, - а чтобы, не отступаясь, выполнить
задуманное!
Матрос подмигнул мне: ясно, мол, - и мы ударили по рукам.
Отошло маленько сердце. Я не стал больше глядеть на Малюгу и на
его артель у миски; подсел к Федору Федоровичу. Машинист мне
понравился с первого же дня нашей совместной службы. Скупой на слова,
нелюдимый, он как-то сразу располагал к себе своей суровой
степенностью, и его уважала вся команда.
Федор Федорович редко выходил к общему столу, то есть, правильнее
сказать, к ведру: свою порцию он забирал на паровоз. И тут тоже не
высидел - похлебал, похлебал с нами, а доедать борщ все-таки ушел к
себе в будку: опасался оставить свой паровоз даже на полчаса, хотя там
у него был помощник, кочегар. Никому не доверял машину.
Обед закончился песнями. В первый раз запели, а как ладно вышло!
Запевать взялся Никифор, мой телефонист. И так он чисто, так задушевно
запел, что мы все бросили подтягивать, только слушали. А он словно
только этого и ждал: пустился петь во весь голос, и что ни песня, то у
него выходила краше.
- Эх, гармошку бы! - вздыхал матрос, слушая и перебирая в такт по
колену пальцами. - Поиграл бы я тебе под твой голос...
Наш солист придержал на секунду дыхание, развел руками и вдруг
взял такую ноту, что все посмотрели на потолок.
Послушали мы задушевных украинских песен, а потом сладились и
затянули широкую сибирскую:
Славное море - священный Байкал,
Славный корабль - омулевая бочка...
Эй, баргузин, пошевеливай ва-ал,
Молодцу плыть недалечко...
Матрос на ходу присочинил, и все подхватили:
Славный корабль - боевая площадка...
Эй...
Певцы подмигнули и грохнули:
Эй, командир, становись за штурва-ал,
Плыть молодцам недалечко...
Вскочил я поутру - и первым делом за карандаш и книжку.
Мелко-мелко исписал две странички, перечитал с начала до конца и вывел
чертежным шрифтом заголовок: "Урок Э 2. Стрельба по невидимой цели, с
картой и компасом". Есть такое дело! Два урока уже. Для почина это
совсем неплохо, а вообще-то... Не всякий день приезжает командир
бригады!
Я решил во что бы то ни стало раздобыть себе учебник по
артиллерии. Созвонился с ближайшего пункта связи по телефону с
командиром батареи и вечером, после отбоя, взяв винтовку и насовав,
как всегда, в карманы патронов, отправился к артиллеристам на хутор.
До хутора, где они ночевали, было всего четыре версты. Светила луна, а
у меня еще карта в руках, дойти было просто.
Решил я поговорить с командиром второй батареи.
Комбатра-2 я немного знал, он бывал у нас в политотделе и брал
книжки из библиотеки. А Иван Лаврентьич рассказывал, что комбатр-2
прежде учился в артиллерийской академии в Петрограде.
Вот такого знатока мне и надо!
Комбатра я застал в крестьянской хате. На земляном полу хаты были
разбросаны шинели, конские попоны, солома, седла, всюду спали бойцы, а
сам комбатр сидел в углу и что-то читал. Ему светила на столе коптилка
- флакончик из-под духов, налитый керосином, с фитилем, пропущенным
наружу сквозь ружейную гильзу.
Войдя, я плотно прикрыл за собой дверь. Комбатр тотчас обернулся
и с минуту разглядывал меня, заслонившись от света ладонью. У него
было длинное белое лицо и волосы бобриком. Видимо, узнав меня наконец,
он закрыл и отложил книжку. "Ленин. Государство и революция", -
прочитал я, скосив глаза на переплет.
- Здравствуйте, молодой человек, - сказал комбатр, протягивая мне
руку. - Итак, вы хотите пройти курс артиллерии? Мне говорил об этом
начальник политотдела.
- Да, собственно, не знаю уж как и сказать... - Я несколько
смешался от такого прямого вопроса. - Может быть, не курс, а хотя бы
только часть курса... Мне вот наблюдателем приходится работать.
- Артиллерийским наблюдателем?
- Ну да, я делаю пристрелку, веду огонь. Вообще я кое-что уже
знаю. Разок и по карте пострелял...
- Это вчера, с комбригом? Слышал, слышал, - закивал командир
батареи.
- А что же вы слышали?
- Операция вполне удалась. Вы взорвали в деревне большое
количество припасов. Не знаю, насколько господа петлюровцы и галичане
обеднели от этого - хозяева у них богатые, американские и английские
миллионеры, - но, во всяком случае, их батареи отвечали нам сегодня
очень кисло...
- Вот видите. А ведь еще в дождь стреляли... Ну ни черта не
видно! Вот так вот - куст, а дальше... Скажу ребятам - ох и
обрадуются!
Комбатр посмотрел на меня и рассмеялся:
- В том-то, батенька, и все дело, что был дождь. Будь погода,
командир бригады не открыл бы стрельбу по карте. Наблюдать бы он вас
послал, с биноклем и телефоном.
- Как так? Почему?
- Почему? Да вы ведь наудачу стреляли, по всей площади деревни
нащупывали противника... Сколько же вы снарядов, скажите, выпустили?
Я сказал.
- Сорок пять снарядов! - подхватил командир. - А при нормальной
стрельбе с наблюдением знаете сколько ушло бы у вас? Пятнадцать, ну
двадцать снарядов за глаза довольно, чтобы всю деревню смести! Вы
подумайте только - гаубичные снаряды... Это же не шутка! - Он даже
покачал головой. - Короче: вчера у штаба не было выхода. Любыми
средствами, а надо было уничтожить эти парки. Но вы никак не должны
брать этот случай за правило.
Вот так штука!.. Не ожидал я такого примечания к "уроку Э 2".
- Садитесь, присаживайтесь, - сказал комбатр.
Он подвинулся, и я сел на скамью. Другая половина скамьи была
занята его постелью: подушка, клетчатый плед, под пледом - свежий сноп
соломы.
- Вам следует поучиться работать с приборами, - сказал комбатр,
когда мы уселись рядом. - Приборы в артиллерии простые, никакой особой
хитрости в них нет...
Он наклонился, пошарил руками под столом и вытянул оттуда
довольно грузную серую трубу, очень похожую на звено обыкновенной
водосточной трубы. Труба была со стеклами - они блеснули при свете
коптилки, как глаза.
- Это дальномер, - сказал комбатр, кладя трубу себе на колени. Он
наклонился еще раз и достал ящичек красного дерева. Откинул крышку. -
А это буссоль. - Он протер носовым платком стекло прибора. - Кстати,
очень хорошо, что вы уже знаете стрельбу по карте, - сказал комбатр. -
Ведь, в сущности, мы на батареях делаем то же самое. Это вот наша
"спичка". Ух тяжела.
Я принял у него дальномер и перевалил к себе на колени.
- А буссоль - это наш компас.
Комбатр вытряхнул из ящичка медный прибор величиной с кулачок.
Поглядел я - и верно компас. Только сверху к этому компасу
приделана визирная трубка, а весь ободок прибора испещрен черточками.
- Это для точности работы, - пояснил комбатр. - В компасе
обозначают только страны света: N - S, O - W, а нам этого мало.
Запишите себе для памяти: круг буссоли разбит на шесть тысяч частиц.
Они называются: "деления угломера".
- Опять деления! - вырвалось у меня невольно. - Я знаю деления по
двадцати саженей...
- Вы знаете дистанционные деления, - сказал комбатр. - Но вам не
обойтись и без делений угломера. Представьте случай: ваше орудие стоит
в тылу. Противник виден только с наблюдательного пункта. Как же вы,
наблюдатель, укажете наводчику направление огня?
- Да пока что обходились без угломера, - сказал я. - Даю пробный
снаряд - тут сразу и видно, куда надо повернуть орудие. Ну, скажем,
так: с пробного выстрела снаряд забрал вправо от цели. Кричу в
телефон: "Взять левее!" Кладем второй снаряд, этот ложится еще ближе к
цели, следующий еще ближе, еще...
- А противник тем временем, не будь дурак, и убежал от вас.
Бывает так?
- Случается, - признался я.
Комбатр взглянул на меня с любопытством:
- Ну и что же вы в таком случае делаете?
- Ору в телефон благим матом!
Мы оба рассмеялись.
Комбатр пододвинул к себе лежавшую на столе газету и начертил на
полях треугольник. Потом обозначил буквами вершины: О - орудие, НП -
наблюдательный пункт, Ц - Цель.
- В бою надо работать быстро, точно и уверенно, - заговорил
комбатр, продолжая рисовать, - а это достигается только тщательной
подготовкой. Как же готовится к стрельбе артиллерист? А вот как. Еще
до начала боя он должен сделать засечки всех точек впереди, всех
подозрительных мест, где может сосредоточиться противник. Например, в
районе противника овраг - надо его засечь, перекресток дорог - тоже
засечь, интересный холм, деревенька - засечь. Все засекать! Всю эту
работу артиллерист выполняет частью при помощи приборов, частью
посредством вычисления треугольников... Тригонометрию-то вы знаете? -
вдруг спросил комбатр.
"Черт возьми, - подумал я, робея, - куда же это меня потащила моя
гаубица... У нас в ремесленном училище тригонометрию и не проходили".
- Товарищ комбатр, - сказал я. - Дайте мне книжечку. Почитаю я и
хоть с мыслями соберусь.
Но тут он окончательно меня убил: никаких книг у него не было.
- Нету, что прикажете делать? - Комбатр только руками развел. -
Писал уж я, знаете ли, в Питер, писал, да и бросил писать. Вижу,
напрасное занятие. Нашлись, как видно, артиллеристы подогадливее нас:
разобрали книги на другие фронты.
- Ну хоть что-нибудь дайте почитать...
Комбатр перебирал бумаги на столе. Порылся и протянул мне пачку
сшитых нитками листиков. На обложке было проставлено крупно, от руки:
"Боевой устав артиллерии". Я перевернул страницу - опять надпись
чернилами: "Читай вслух, не торопясь". А дальше текст - печатные
буквы, но все какие-то кривые.
- Это я для красноармейцев печатными буквами написал, - сказал
комбатр. - Возьмите почитайте, но только верните мне.
Я живо упрятал сочинение комбатра к себе в сумку. Поблагодарил и