Страница:
превращался, и едва в лапы грозного шуцмана не попал, - словом, на
протяжении одного дня пережил столько несчастий и радостей, сколько за
жизнь свою не знал... Так как же ему, человеку рабочему, не
присоединиться к тем, кто готовил газету для рабочих России!
Горячность мальчишки встревожила Германа Рау.
- Forsicht! - вслед ему сказал он. - Осторожно!
И хорошо, что сумел перехватить каток из рук Макса. Иначе
чугунный цилиндр, не удержанный руками мальчишки, грохнулся бы на пол,
а может быть, и треснул, став непригодным для работы.
Сконфуженный, жалкий, несчастный, Пуршвиц с опаской поднял глаза
на русского редактора. Но Ленин тотчас сделал вид, что ему понравилась
старательность юного рабочего, и дружески похлопал его по плечу.
Мальчишка в бурном ликовании умчался к своим голубям. Только там
ему удавалось успокоиться.
А работа по выпуску газеты продолжалась. Оттиски и первой, и
второй газетных полос взял Владимир Ильич и перешел в переднюю
комнату, чтобы, как говорят полиграфисты, "держать корректуру". Он сел
за большой стол, разложил перед собой листы, обмакнул перо в
чернильницу и углубился в чтение.
В сторонке тихо, на кончик стула, присел Блюменфельд. Он не
сводил глаз с Владимира Ильича. Волнение наборщика понятно. Отчеркнет
строго перо Ленина одну опечатку, отчеркнет другую, - тут и со стыда
сгоришь... Вспомнилось Блюменфельду его пожелание, которое, к
сожалению, не удалось выполнить. Владимир Ильич рассчитывал печатать
"Искру" мелким шрифтом - петитом. Хотелось ему, чтобы газета, при
небольшом формате, вмещала бы много материала. Но немецкие товарищи
сумели раздобыть только боргес - шрифт более крупный. А Владимир Ильич
сказал: "Спасибо и на этом". Умеет ободрить товарищей. И тут же
предложил, насколько только возможно технически, сузить поля газетного
листа; сразу стало просторнее для текста, сгодился и боргес.
Декабрьский день короткий, начинало вечереть. Герман Рау зажег
над столом керосиновую лампу и плотно завесил окна. Проверил, заперта
ли дверь наружу.
Тишина... Ленин работает.
Вдруг в типографию постучались. Владимир Ильич вопросительно
взглянул на Германа. Тот шагнул к двери... Оказалось, что Макс.
Мальчишка мышью проскользнул в соседнюю комнату.
Наконец печатная машина, заново смазанная, пущена в ход. У
рукояти колеса Макс Пуршвиц. Взглянуть на мальчишку - ну, разумеется,
он держится здесь главным: не закрути он колесо - и машина ни с места.
Второй человек у машины - печатник. Это сам хозяин Рау. Пошла машина.
И вот первый отпечатанный лист. Это еще не газета - только лицевая ее
полоса, но Владимир Ильич схватывает лист. Он любуется его видом,
делясь впечатлениями с Блюменфельдом. Наборщик обрадован, все идет без
замечаний.
Печатание газеты продолжается. Блюменфельд в помощь Максу встает
к колесу машины. Они уже друзья - сдружил их поход за шрифтом.
Под "граблями" растет стопа листов. Но вот заготовленная для
"Искры" бумага кончилась. Надо еще раз пропустить листы под
вращающийся вал, но уже обратной стороной. Рау и Блюменфельд меняют в
машине шрифт...
Вскоре печатание первого номера "Искры" закончено. Все устали, и
все счастливы. Произошло это 24 декабря 1900 года, в канун нового
столетия.
Владимир Ильич и Блюменфельд сразу же, упаковав тираж "Искры",
уехали из Лейпцига.
Ленин был искусным конспиратором. После сибирской ссылки выехал
за границу, имея законный паспорт за подписью полицейского чиновника,
скрепленный казенной печатью. Владимир Ильич знал, что за ним
увязались шпики: так пусть, решил он, видят, что перед ними
добропорядочный путешественник. В таможне при досмотре багажа чиновник
с особым усердием обследовал чемодан бывшего политического ссыльного -
но ничего предосудительного не обнаружил. В смущении даже откозырял
Ленину: "Извините, господин Ульянов, служба!" - И пожелал счастливого
путешествия.
Оказавшись по ту сторону границы, Ленин, казалось бы, освободился
от преследовавших его шпиков. Но предусмотрительности он не терял.
Прописался в Праге и тут же вместо Ульянова стал "доктором
Иорданским". Переехал в Мюнхен. Но и "доктора Иорданского" шпики не
нашли бы в этом городе: Владимир Ильич перешел на нелегальное
положение. Вновь он стал "доктором Иорданским", когда через некоторое
время встречал выбравшуюся из России Надежду Константиновну Крупскую.
Было это на вокзале в Вене. В паспорте "доктора" появилась официальная
запись: "При муже - жена Марица".
Владимир Ильич, вернувшись с Надеждой Константиновной в Мюнхен,
принялся подготовлять издание нелегальной газеты. Сформировалась
редколлегия - в нее вошли видные борцы против самодержавия: Георгий
Валентинович Плеханов, Вера Засулич и еще трое или четверо.
Увлеченный делом, Ленин и не подозревал, какая опасность нависает
над ним. Сыскная служба в царской России была поставлена высоко:
обширная тайная агентура действовала и за границей. И совпадение:
когда в Лейпциге был отпечатан первый номер "Искры", в Москве
забеспокоился начальник охранного отделения полковник Зубатов. Этот
жандарм был умен и проницателен. Приводим высказывание Зубатова (по
документам из архивов охранки): "Ведь крупнее Ульянова сейчас в
революции нет никого". И Зубатов предложил "срезать эту голову с
революционного тела"... "без формальных улик". Этот свой разбойничий
замысел Зубатов назвал "смелым шагом". Однако полиция указание своего
шефа выполнить не смогла.
А "Искра", номер за номером, продолжала выходить. Но где редакция
газеты, где Ленин - для сыщиков оставалось загадкой. Слежкой за
революционерами за границей руководил некий Рачковский. "В настоящее
время, - доносил он в департамент полиции, - мною принимаются
соответствующие меры к выяснению наличного состава редакции и точного
ее местопребывания. Я найду средство, действуя наверняка,
ликвидировать эту крайне опасную организацию..." А на деле матерый
сыщик оказался не больше чем болтуном.
Примечательно, что даже в России никто не ведал, где расположена
редакция "Искры". Газету на заводах и фабриках, в солдатских казармах
и на флоте тайно распространяли единомышленники Ленина. Среди них -
Глеб Максимилианович Кржижановский, инженер, ближайший друг Ленина;
Зинаида Павловна Невзорова, учительница, жена Кржижановского; Виктор
Павлович Ногин - впоследствии нарком торговли в промышленности
молодого Советского государства; Леонид Борисович Красин, инженер,
впоследствии крупный нарком иностранных дел... Работать агентом
"Искры" было честью для революционера.
Но где редакция газеты? Куда посылать материалы для печати и
прежде всего заметки самих рабочих, которые Владимир Ильич очень
ценил? Знали, что редакция в Германии. Но точный ее адрес был скрыт
даже от агентов "Искры". Действовал закон ленинской конспирации...
Искровец для своей почты в газету знал только один-единственный адрес
в России. Оттуда в конверте с новым адресом материал переправляли до
следующего промежуточного пункта. И так далее. Эту цепь следования
письма к границе трудно было порвать жандармам: ведь каждый участник
этой почты знал только свой передаточный пункт - и не больше. И в
Германии письмо не сразу попадало в руки Ленина: только через цепь
передаточных пунктов. Здесь на "Искру" работали немецкие товарищи.
Редакция первое время помещалась в Мюнхене. Здесь Владимир Ильич
подготовлял материалы к печати в номер и отправлял в Лейпциг к Герману
Рау. Много ли мог вместить номер газеты! Статьи и заметки умещались в
обыкновенном почтовом конверте. Владимир Ильич надписывал: "Заказная
бандероль". Сдавали письмо на почту, разумеется, не в Мюнхене - оно
достигало Лейпцига кружным путем. В конспиративной практике Ленин не
допускал ни малейшей слабины. Заметим кстати: редакция и типография
"Искры" всегда помещались раздельно - в разных городах и даже,
случалось, в разных странах. Так, с апреля по июнь 1902 года Ленин
вынужден был от охранки скрываться в Лондоне, а печаталась газета в
Мюнхене у преданного Ленину (как и Г. Рау) владельца типографии
Максиминуса Эрнста...
Но это уже события, выходящие за рамки нашего рассказа. Каждый,
кто углубляется в историю ленинской "Искры", не может не поразиться
сверхчеловеческим силам, которые отдавал Владимир Ильич любимой
газете. Талант, энтузиазм и вместе с тем осмотрительность и умение
проникнуть в замысел врага (сильнейшей в Европе охранной службы)
позволили Владимиру Ильичу поднять огромное дело общерусской рабочей
революционной газеты. И думается, возьмись ставить "Искру" человек не
столь крупный, "Искра" угасла бы, не возгоревшись в пламя...
Величаво звучат слова Ленина:
"Искра" создала Российскую социал-демократическую рабочую
партию".
Шли годы... Минуло полвека, когда в Пробстхайде появилась
экспедиция историков. Приехали сюда немецкие ученые, граждане новой
страны на политической карте Европы - Германской Демократической
Республики. Долог для них был путь в Пробстхайду - исчислялся
годами...
Сперва историки обратились в Советский Союз. Сказали:
- Существует легенда, будто бы первый номер русской революционной
газеты "Искра" был отпечатан в Лейпциге. Так ли это?
- Это не легенда, - ответили им. - Действительно Владимир Ильич
Ленин, будучи в эмиграции, организовал в тысяча девятисотом году
печатание "Искры" в Лейпциге.
Естественно, немецкие историки заинтересовались подробностями и
прежде всего захотели узнать, в какой типографии печаталась газета.
Ведь в Лейпциге уже и тогда их было множество.
Однако о типографии, которой воспользовался Владимир Ильич, не
знали и в Советском Союзе. Ленин никому не раскрыл ее адреса.
Оставалось расспросить жителей Лейпцига. Начали с того, что
разыскали, одного за другим, рабочих всех существовавших в 1900 году
типографий. Немногие остались в живых. Это были глубокие старики. Но
они, горячо одобряя предпринятые поиски места печатания "Искры",
силились помочь искателям. И один за другим умолкали, сами удивленные
своему неведению: "Не знаем... Не слыхали... Не помним такой
типографии..."
Неудача не обескуражила историков. Принялись расспрашивать
жителей города вразброд, надеясь на счастливый случай. Ушло на это
несколько лет, но счастливый случай не представился...
Наконец обратились к помощи печати. Казалось бы, с этого
следовало и начать, но... Из опыта научных работ в различных областях
знания известно, что простое решение не всегда приходит сразу. Итак,
уже только в 1952 году по поручению товарищей научный сотрудник
исторического музея Лейпцига Фридрих Донат опубликовал в газете
"Leipziger Volkszeitung" статью с призывом к горожанам сообщить в
редакцию любые сведения о разыскиваемой типографии.
В этом седом и больном человеке едва ли можно было узнать бывшего
проворного мальчугана и озорника из типографии в Пробстхайде... Прочел
Макс Пуршвиц в местной газете статью Доната и задумался... Сколько
времени утекло - и вдруг вспомнили! Как же быть? Не с кем и
посоветоваться. Все трое - и Герман Рау и Вернер (Блюменфельд), и он,
тогда подмастерье, - дали Ленину слово о печатании "Искры" в
Пробстхайде нигде, никогда и никому не проговориться. Но Германа уже
нет в живых; Вернер, с которым он, Пуршвиц, подружился, как уехал с
Лениным, так и весточки о себе не подал... Где его искать, да и жив ли
он?..
Получается, что тяжесть клятвенного слова теперь только на его
совести. Задумался, оттягивая решение, - и вспомнилось ему детство,
голубятня, мохноногий турман с султанчиком на голове. Бывало,
взовьется турман ввысь, и уже едва приметен в небе, мерцает там, как
белая звездочка. А мальчишка верил, что звезды знают будущее каждого
человека. Но разве ночью сонными глазами разглядишь в глубине неба
свою звезду - вон их какая россыпь!.. И он, бывало, нашептывал
турману, чтобы тот поднялся еще выше, к звездам, - и сам, будто
звездочка, выпытал бы там, у золотых подруг, что предназначено ему,
подмастерью Максу, в жизни... Хотелось счастья. Но что такое счастье?
Тут мысли мальчугана расплывались, и на лице застывала мечтательная
улыбка...
Старик встрепенулся. Перечитал статью в газете, сказал себе:
"Надо решать". Недолго ведь и ему, уже больному, беспомощному,
осталось жить. Что же, унести тайну типографии с собой в могилу?
"Нет, - сказал себе старик, - совесть моя снимает с меня
клятвенное слово. О том, где впервые напечатана "Искра", должны знать
люди".
И редакция газеты получила письмо. Оно было подписано: "Макс
Пуршвиц, ветеран рабочего движения в Германии".
К Пуршвицу нагрянули историки - сразу несколько человек. Старик
их встретил, рассадил, и началась беседа. Выслушали историки бывшего
подмастерья загадочной типографии, заполнили записями свои блокноты, и
старик даже устал от жарких рукопожатий.
Поехали на место.
"Руссенштрассе... Руссенштрассе, сорок восемь! - нетерпеливо
повторяли вслед за провожатым историки, радуясь удаче.
Вот и Пробстхайда. Вышли из машин - Пуршвиц перед каменным
сараем. Здание показалось ему иным, чем было. И пониже, и поплоше. Но
номер - 48, сомнений нет: это типография Германа Рау.
Между тем экспедиция историков разделилась - одни остались с
Пуршвицем, другие поспешили во двор и внутрь здания.
Вдруг со двора закричали:
- Да ведь это столярная мастерская! Геноссе Пуршвиц, вы ошиблись!
Старик вздрогнул, схватился рукой за грудь, где сердце... Вновь
смотрит на номер. Твердит протестующе: "Нет, не ошибся! Посмотрите
сами: сорок восемь, Руссенштрассе, сорок восемь..."
Но лица историков уже замкнулись в недоверии к нему. Экспедиция
не удалась. Люди сели в машины, чтобы ехать обратно. Холодно указали и
старику место в машине. Но, опозоренный, он на приглашение не ответил.
Машины уехали.
Пуршвиц побрел во двор. С опаской огляделся - тот ли?.. За
полвека многое изменилось, но что-то осталось - знакомое... Старик
взбодрился и вошел в каменный сарай. Взвизгивание пил, стук молотков,
скипидарный запах стружки... Да, от типографии ничего не осталось, и
две комнаты превращены в одну обширную. Заговорил с рабочими, его
отправили к мастеру.
- Вы пожилой человек, - волнуясь, заговорил Пуршвиц, - и, быть
может, слышали, что здесь была типография?
Тот недоверчиво усмехнулся:
- Не слыхал. Это когда же?
- Назад тому пятьдесят лет. В девятисотом...
Мастер выпроводил старика как сумасшедшего.
В редакцию лейпцигской газеты пришла старушка. Дрожащими руками
вынула из сумки порыжевшее от времени паспарту с чьим-то портретом.
- Это мой отец, - сказала старушка, обводя глазами работавших в
комнате молодых людей.
Один из них встал из-за стола, предложил посетительнице стул,
взял в руки портрет. И старушка, не дожидаясь вопросов, быстро
заговорила:
- Вы, как напечатано в газете, разыскиваете типографию. Я пришла
помочь вам. Моя девичья фамилия Рау. А на портрете мой отец, Герман
Рау, он владел типографией...
- Какой типографией, - уже заинтересовался журналист, - где она?
И старушка старательно выговорила:
- Пробстхайда, Руссенштрассе, сорок восемь.
Тотчас ей устроили свидание с Пуршвицем.
- Макс!
- Фрейлен Рау!
И старики обнялись.
Казалось, историки удовлетворены. Однако Пуршвиц на этом не
успокоился. Он страдал от обиды: натолкнулись на столярную мастерскую,
и уже ему, ветерану-рабочему, нет веры!..
И Пуршвиц повел историков по поселку. Теперь историки заходили в
каждый дом, но Пуршвиц оставался за порогом. Чтоб не подумали, что он
подговаривает жителей. Так проснулась память уже многих стариков. Все
они указали на каменный сарай, где столярная мастерская: "Это была
типография господина Рау, только очень давно".
Но оборудование типографии исчезло. Кто его выбросил - из
разговоров было не понять. Мол, выбросили и увезли за непригодностью
как железный лом...
Историки вновь обратились к тем, кто когда-то работал в
лейпцигских типографиях. На этот раз с просьбой: помочь музею
разыскать плоскопечатную машину, какими пользовались в начале века
мелкие типографии, и наборную кассу, и тогдашний тискальный станок.
Каменный сарай внутри и снаружи отремонтировали, отштукатурили,
установили на прежних местах старинное оборудование, не забыли и
перегородку поставить... Типография на Руссенштрассе была
восстановлена полностью.
5 мая 1956 года, в день советской печати, в Пробстхайду
устремились многие жители города. Как сообщали газеты, перед
возрожденной типографией собралось свыше тысячи граждан всех
возрастов. Из Берлина приехали члены правительства.
- Отныне, - было сказано в торжественной речи, - перед нами
памятник-музей газеты "Искра". Пусть он будет новым залогом нашей
нерушимой дружбы с Советским Союзом.
Затем под аплодисменты собравшихся была перерезана ленточка перед
входом в музей. Начался его осмотр. Очередь желающих попасть внутрь не
иссякала до позднего вечера.
С тех пор дверь в типографию не закрывается. Посетили ее уже
миллионы граждан Германии и туристов из разных стран.
Довелось и нам, группе ленинградцев, побывать в музее. Первая
комната занята витринами, где под стеклом памятки, оставленные о себе
посетителями. В их числе мы тотчас приметили красные галстуки
советских пионеров, значки с изображением пламени и надписью: "Всегда
готов!", рисунки нашей детворы.
"Из искры возгорится пламя", - взял Владимир Ильич девизом для
первой русской революционной газеты.
Пламя возгорелось... И советские газеты, можно сказать, внучки и
правнучки ленинской "Искры", выходят уже под девизом: "Пролетарии всех
стран, соединяйтесь!"
Ленинской "Искре" воздвигнут памятник. Это - обнаруженная
типография на Пробстхайде. Она стала музеем, и двери музея не
закрываются: миллионы людей перебывали уже в маленьком домике среди
зелени, а поток посетителей все нарастает. И это понятно: то в одном
конце мира, то в другом возгорается пламя освободительной борьбы
угнетенных. Революционеры в поисках правды жизни подчас испытывают
потребность приобщения к учению Ленина. А учение это - его суть -
кратко и выразительно раскрывает "Искра".
К истории "Искры" нарастает интерес и в кругах ученых. Пример
тому - недавно вышедшая в свет книжка "Ленинская "Искра"". Она ценна
новыми сведениями о предмете. Работали над книжкой совместно советские
и немецкие историки - Владлен Степанов, Константин Тарновский, Карл
Вигель; два редактора - Елена Смирнова и Моника Вернер; два
переводчика - Елена Шумская и Альфред Рейснер.
Составитель книги - доктор Эрхард Вальтер.
Все немецкие товарищи - жители Лейпцига.
Выпустили книгу совместно московское издательство "Книга" и ФЕБ
Фахбухферлаг (Лейпциг) на русском и немецком языках.
Художественно выполненная книжка (кунстмалер Зигфрид Хемпель)
умещается на половине ладони.
Рассказ
В гражданскую войну наша бригада как-то расположилась на отдых.
Выдалось время помыться в бане, постираться и как следует выспаться
после бессонных боевых ночей и походов.
На ближайшую железнодорожную станцию прибыл политвагон, много
дней катившийся от самой Москвы с попутными поездами. Это была
обыкновенная теплушка с тюками центральных газет, брошюр и листовок.
Посредине - печурка, на ней - солдатский котелок и чайник. Когда вагон
добрался до нашей станции на Украине, от всех его грузов не осталось
почти ничего.
Бойцы, приехавшие на тачанке за литературой, очень огорчились и
принялись совестить сопровождающего вагон.
- Эх ты, кочерыжка капустная! Распустил все по тылам - а к нам, в
боевую бригаду, с поскребышами!
Сопровождающий - разбитной паренек с грозным маузером на
самодельной лямке - сконфуженно мялся, пока бойцы, топая по гулкому
вагону, подбирали разрозненные газеты и листовки. Кончилось тем, что
он решил откупиться. Открыл фанерный чемодан с висячим замком и отдал
бойцам граммофонную пластинку, которую приберегал, видимо, для
какого-то другого случая.
Трудно описать ликование в бригаде, когда тачанка на взмыленных
конях прикатила со станции и ездовой закричал с облучка:
- Ура, товарищи! Пластинка... Речь Ленина!
А второй, сидевший в тачанке, обхватив руками и ногами ворох
литературы, которую трепал ветер, вскочил и помахал над головой
пакетом:
- Вот она! Вот она!
В политотделе был граммофон - ящик с горластой трубой, похожей на
медный контрабас в духовом оркестре. В ту пору и граммофоны попадались
не так уж часто. Раздобыли один на бригаду, да и тот был теперь
чиненый-перечиненый. Ему ведь тоже доставалось в боях. На трубе
пестрели заплаты, поставленные бригадными кузнецами. Эти ребята ловко
ковали лошадей, но нельзя сказать, чтобы столь же удачно "подковали"
граммофонную трубу. Она дребезжала и искажала звуки.
В этот день все учебные занятия в бригаде прошли образцово. Сами
бойцы пустили слух, что тот, кто не постарается в стрельбе или на
тактических занятиях в поле, пусть и не помышляет услышать голос
Ильича.
В бригаде было едва ли меньше тысячи штыков и сабель. Городок
небольшой, подходящего помещения, конечно, не нашлось, и бойцы
собрались на лугу. Сколотили помост для граммофона, а сами сели в
несколько рядов полукольцом.
Собрание было торжественным. Вынесли знамя. Комиссар сказал речь
о мировом империализме. Потом помост покрыли кумачом и на нем
водрузили граммофон.
Но куда повернуть трубу?
- К нам, в нашу сторону! - закричали сотни людей с фланга.
- Нет, сюда поворачивай, сюда! - кричали с другой стороны. - Они
и так услышат. К ним ветерок!
- Не замай, не трогай! Правильно стоит! - Это были голоса из
центра.
Устанавливающие граммофон бойцы растерянно поглядели на
комиссара. Комиссар поднял руку, но этого оказалось недостаточно,
чтобы водворить спокойствие. Тогда он снял трубу с ящика и прокричал в
нее, как капитан с борта корабля:
- Товарищи, хватит спорить! Постыдились бы в такой торжественный
момент. Объявляю: пластинку прокрутим несколько раз, с прямой наводкой
трубы на все подразделения. Ясно?
Гул одобрения, все смолкли и, как на чудо, глядели в жерло
граммофона.
И вот она, наконец, речь Ленина!
Ильич говорит из Кремля... За тысячи верст - а вот как слышно:
будто сам здесь, в кругу бойцов, будто думам солдатским внимает и тут
же, в этой самой речи, и отвечает на них...
"Капиталисты Англии, Франции и Америки, - голос из трубы
отчеканивал каждое слово, - помогают деньгами и военными припасами
русским помещикам... желая восстановить власть царя, власть помещиков,
власть капиталистов. Нет. Этому не бывать. Красная Армия сильна тем,
что сознательно и единодушно идет в бой за крестьянскую землю, за
власть рабочих и крестьян, за Советскую власть. Красная Армия
непобедима".
Прослушали пластинку раз. Прослушали два и продолжали слушать еще
и еще. За простыми словами Владимира Ильича крылась такая мудрая
правда, что от повторения речи у каждого слушателя только ярче
разгорались глаза.
Долго, очень долго слушали бойцы бригады пластинку.
- А почему, товарищ комиссар, пластинку разным голосом пускаете:
то высоко, то низко, то середина на половину. Какой же настоящий-то
голос у Ленина?
Комиссар заглянул в трубу, однако не стал ее порочить. Распустил
на себе ремень, перепоясался. Потом снял суконную фуражку, почистил
рукавом. А все молчит. Наконец признался:
- Хлопцы... Я ж с Донбасса, коногон из шахты. Пытаете, якой голос
у Ленина? Та я ж сам не ведаю. Бои да бои, а за боями як в Москву
попадешь?
Опять заговорили бойцы всей бригадой. Горячась, спорили. Потом
призвали на помощь комиссара:
- Товарищ комиссар! Голосовать надо!
Большинством решили, какой голос у Ленина.
Ясно: громовой. На весь мир звучит.
Повесть
3 апреля 1917 года. Владимир Ильич Ленин после вынужденной и
длительной эмиграции возвратился в Россию, в Петроград, и прямо с
вокзала взошел на броневик.
Многотысячные колонны рабочих со знаменами, транспарантами и
оркестрами заполнили площадь перед Финляндским вокзалом, приветствуя
своего вождя.
С броневика Ленин произнес свою знаменитую речь, которую закончил
словами: "Да здравствует социалистическая революция!"
О событии этом знает каждый школьник. Но быть может, не всякому
известно, что в гражданскую войну след исторического броневика
потерялся...
Шли годы. Близилась X годовщина Советской власти. Это было
героическое десятилетие: советский народ одержал победу в гражданской
войне и приступил к социалистическому строительству.
Год шел за годом - и Советская страна отпраздновала новую великую
победу: хозяйство было поднято из разрухи - работала в полную силу
промышленность, четко действовали железные дороги, на полях стрекотали
сельскохозяйственные машины, каждый был сыт, одет, обут...
Было чем отпраздновать 10-летие Советской власти. Торжества
начались заблаговременно в Ленинграде.
Вот как это было... Ноябрь 1926 года.
В одиннадцать ноль-ноль зарокотали с Петропавловки артиллерийские
залпы. Переполненная людьми площадь у Финляндского вокзала замерла.
Блеснули вскинутые музыкантами трубы, и под звуки
протяжении одного дня пережил столько несчастий и радостей, сколько за
жизнь свою не знал... Так как же ему, человеку рабочему, не
присоединиться к тем, кто готовил газету для рабочих России!
Горячность мальчишки встревожила Германа Рау.
- Forsicht! - вслед ему сказал он. - Осторожно!
И хорошо, что сумел перехватить каток из рук Макса. Иначе
чугунный цилиндр, не удержанный руками мальчишки, грохнулся бы на пол,
а может быть, и треснул, став непригодным для работы.
Сконфуженный, жалкий, несчастный, Пуршвиц с опаской поднял глаза
на русского редактора. Но Ленин тотчас сделал вид, что ему понравилась
старательность юного рабочего, и дружески похлопал его по плечу.
Мальчишка в бурном ликовании умчался к своим голубям. Только там
ему удавалось успокоиться.
А работа по выпуску газеты продолжалась. Оттиски и первой, и
второй газетных полос взял Владимир Ильич и перешел в переднюю
комнату, чтобы, как говорят полиграфисты, "держать корректуру". Он сел
за большой стол, разложил перед собой листы, обмакнул перо в
чернильницу и углубился в чтение.
В сторонке тихо, на кончик стула, присел Блюменфельд. Он не
сводил глаз с Владимира Ильича. Волнение наборщика понятно. Отчеркнет
строго перо Ленина одну опечатку, отчеркнет другую, - тут и со стыда
сгоришь... Вспомнилось Блюменфельду его пожелание, которое, к
сожалению, не удалось выполнить. Владимир Ильич рассчитывал печатать
"Искру" мелким шрифтом - петитом. Хотелось ему, чтобы газета, при
небольшом формате, вмещала бы много материала. Но немецкие товарищи
сумели раздобыть только боргес - шрифт более крупный. А Владимир Ильич
сказал: "Спасибо и на этом". Умеет ободрить товарищей. И тут же
предложил, насколько только возможно технически, сузить поля газетного
листа; сразу стало просторнее для текста, сгодился и боргес.
Декабрьский день короткий, начинало вечереть. Герман Рау зажег
над столом керосиновую лампу и плотно завесил окна. Проверил, заперта
ли дверь наружу.
Тишина... Ленин работает.
Вдруг в типографию постучались. Владимир Ильич вопросительно
взглянул на Германа. Тот шагнул к двери... Оказалось, что Макс.
Мальчишка мышью проскользнул в соседнюю комнату.
Наконец печатная машина, заново смазанная, пущена в ход. У
рукояти колеса Макс Пуршвиц. Взглянуть на мальчишку - ну, разумеется,
он держится здесь главным: не закрути он колесо - и машина ни с места.
Второй человек у машины - печатник. Это сам хозяин Рау. Пошла машина.
И вот первый отпечатанный лист. Это еще не газета - только лицевая ее
полоса, но Владимир Ильич схватывает лист. Он любуется его видом,
делясь впечатлениями с Блюменфельдом. Наборщик обрадован, все идет без
замечаний.
Печатание газеты продолжается. Блюменфельд в помощь Максу встает
к колесу машины. Они уже друзья - сдружил их поход за шрифтом.
Под "граблями" растет стопа листов. Но вот заготовленная для
"Искры" бумага кончилась. Надо еще раз пропустить листы под
вращающийся вал, но уже обратной стороной. Рау и Блюменфельд меняют в
машине шрифт...
Вскоре печатание первого номера "Искры" закончено. Все устали, и
все счастливы. Произошло это 24 декабря 1900 года, в канун нового
столетия.
Владимир Ильич и Блюменфельд сразу же, упаковав тираж "Искры",
уехали из Лейпцига.
Ленин был искусным конспиратором. После сибирской ссылки выехал
за границу, имея законный паспорт за подписью полицейского чиновника,
скрепленный казенной печатью. Владимир Ильич знал, что за ним
увязались шпики: так пусть, решил он, видят, что перед ними
добропорядочный путешественник. В таможне при досмотре багажа чиновник
с особым усердием обследовал чемодан бывшего политического ссыльного -
но ничего предосудительного не обнаружил. В смущении даже откозырял
Ленину: "Извините, господин Ульянов, служба!" - И пожелал счастливого
путешествия.
Оказавшись по ту сторону границы, Ленин, казалось бы, освободился
от преследовавших его шпиков. Но предусмотрительности он не терял.
Прописался в Праге и тут же вместо Ульянова стал "доктором
Иорданским". Переехал в Мюнхен. Но и "доктора Иорданского" шпики не
нашли бы в этом городе: Владимир Ильич перешел на нелегальное
положение. Вновь он стал "доктором Иорданским", когда через некоторое
время встречал выбравшуюся из России Надежду Константиновну Крупскую.
Было это на вокзале в Вене. В паспорте "доктора" появилась официальная
запись: "При муже - жена Марица".
Владимир Ильич, вернувшись с Надеждой Константиновной в Мюнхен,
принялся подготовлять издание нелегальной газеты. Сформировалась
редколлегия - в нее вошли видные борцы против самодержавия: Георгий
Валентинович Плеханов, Вера Засулич и еще трое или четверо.
Увлеченный делом, Ленин и не подозревал, какая опасность нависает
над ним. Сыскная служба в царской России была поставлена высоко:
обширная тайная агентура действовала и за границей. И совпадение:
когда в Лейпциге был отпечатан первый номер "Искры", в Москве
забеспокоился начальник охранного отделения полковник Зубатов. Этот
жандарм был умен и проницателен. Приводим высказывание Зубатова (по
документам из архивов охранки): "Ведь крупнее Ульянова сейчас в
революции нет никого". И Зубатов предложил "срезать эту голову с
революционного тела"... "без формальных улик". Этот свой разбойничий
замысел Зубатов назвал "смелым шагом". Однако полиция указание своего
шефа выполнить не смогла.
А "Искра", номер за номером, продолжала выходить. Но где редакция
газеты, где Ленин - для сыщиков оставалось загадкой. Слежкой за
революционерами за границей руководил некий Рачковский. "В настоящее
время, - доносил он в департамент полиции, - мною принимаются
соответствующие меры к выяснению наличного состава редакции и точного
ее местопребывания. Я найду средство, действуя наверняка,
ликвидировать эту крайне опасную организацию..." А на деле матерый
сыщик оказался не больше чем болтуном.
Примечательно, что даже в России никто не ведал, где расположена
редакция "Искры". Газету на заводах и фабриках, в солдатских казармах
и на флоте тайно распространяли единомышленники Ленина. Среди них -
Глеб Максимилианович Кржижановский, инженер, ближайший друг Ленина;
Зинаида Павловна Невзорова, учительница, жена Кржижановского; Виктор
Павлович Ногин - впоследствии нарком торговли в промышленности
молодого Советского государства; Леонид Борисович Красин, инженер,
впоследствии крупный нарком иностранных дел... Работать агентом
"Искры" было честью для революционера.
Но где редакция газеты? Куда посылать материалы для печати и
прежде всего заметки самих рабочих, которые Владимир Ильич очень
ценил? Знали, что редакция в Германии. Но точный ее адрес был скрыт
даже от агентов "Искры". Действовал закон ленинской конспирации...
Искровец для своей почты в газету знал только один-единственный адрес
в России. Оттуда в конверте с новым адресом материал переправляли до
следующего промежуточного пункта. И так далее. Эту цепь следования
письма к границе трудно было порвать жандармам: ведь каждый участник
этой почты знал только свой передаточный пункт - и не больше. И в
Германии письмо не сразу попадало в руки Ленина: только через цепь
передаточных пунктов. Здесь на "Искру" работали немецкие товарищи.
Редакция первое время помещалась в Мюнхене. Здесь Владимир Ильич
подготовлял материалы к печати в номер и отправлял в Лейпциг к Герману
Рау. Много ли мог вместить номер газеты! Статьи и заметки умещались в
обыкновенном почтовом конверте. Владимир Ильич надписывал: "Заказная
бандероль". Сдавали письмо на почту, разумеется, не в Мюнхене - оно
достигало Лейпцига кружным путем. В конспиративной практике Ленин не
допускал ни малейшей слабины. Заметим кстати: редакция и типография
"Искры" всегда помещались раздельно - в разных городах и даже,
случалось, в разных странах. Так, с апреля по июнь 1902 года Ленин
вынужден был от охранки скрываться в Лондоне, а печаталась газета в
Мюнхене у преданного Ленину (как и Г. Рау) владельца типографии
Максиминуса Эрнста...
Но это уже события, выходящие за рамки нашего рассказа. Каждый,
кто углубляется в историю ленинской "Искры", не может не поразиться
сверхчеловеческим силам, которые отдавал Владимир Ильич любимой
газете. Талант, энтузиазм и вместе с тем осмотрительность и умение
проникнуть в замысел врага (сильнейшей в Европе охранной службы)
позволили Владимиру Ильичу поднять огромное дело общерусской рабочей
революционной газеты. И думается, возьмись ставить "Искру" человек не
столь крупный, "Искра" угасла бы, не возгоревшись в пламя...
Величаво звучат слова Ленина:
"Искра" создала Российскую социал-демократическую рабочую
партию".
Шли годы... Минуло полвека, когда в Пробстхайде появилась
экспедиция историков. Приехали сюда немецкие ученые, граждане новой
страны на политической карте Европы - Германской Демократической
Республики. Долог для них был путь в Пробстхайду - исчислялся
годами...
Сперва историки обратились в Советский Союз. Сказали:
- Существует легенда, будто бы первый номер русской революционной
газеты "Искра" был отпечатан в Лейпциге. Так ли это?
- Это не легенда, - ответили им. - Действительно Владимир Ильич
Ленин, будучи в эмиграции, организовал в тысяча девятисотом году
печатание "Искры" в Лейпциге.
Естественно, немецкие историки заинтересовались подробностями и
прежде всего захотели узнать, в какой типографии печаталась газета.
Ведь в Лейпциге уже и тогда их было множество.
Однако о типографии, которой воспользовался Владимир Ильич, не
знали и в Советском Союзе. Ленин никому не раскрыл ее адреса.
Оставалось расспросить жителей Лейпцига. Начали с того, что
разыскали, одного за другим, рабочих всех существовавших в 1900 году
типографий. Немногие остались в живых. Это были глубокие старики. Но
они, горячо одобряя предпринятые поиски места печатания "Искры",
силились помочь искателям. И один за другим умолкали, сами удивленные
своему неведению: "Не знаем... Не слыхали... Не помним такой
типографии..."
Неудача не обескуражила историков. Принялись расспрашивать
жителей города вразброд, надеясь на счастливый случай. Ушло на это
несколько лет, но счастливый случай не представился...
Наконец обратились к помощи печати. Казалось бы, с этого
следовало и начать, но... Из опыта научных работ в различных областях
знания известно, что простое решение не всегда приходит сразу. Итак,
уже только в 1952 году по поручению товарищей научный сотрудник
исторического музея Лейпцига Фридрих Донат опубликовал в газете
"Leipziger Volkszeitung" статью с призывом к горожанам сообщить в
редакцию любые сведения о разыскиваемой типографии.
В этом седом и больном человеке едва ли можно было узнать бывшего
проворного мальчугана и озорника из типографии в Пробстхайде... Прочел
Макс Пуршвиц в местной газете статью Доната и задумался... Сколько
времени утекло - и вдруг вспомнили! Как же быть? Не с кем и
посоветоваться. Все трое - и Герман Рау и Вернер (Блюменфельд), и он,
тогда подмастерье, - дали Ленину слово о печатании "Искры" в
Пробстхайде нигде, никогда и никому не проговориться. Но Германа уже
нет в живых; Вернер, с которым он, Пуршвиц, подружился, как уехал с
Лениным, так и весточки о себе не подал... Где его искать, да и жив ли
он?..
Получается, что тяжесть клятвенного слова теперь только на его
совести. Задумался, оттягивая решение, - и вспомнилось ему детство,
голубятня, мохноногий турман с султанчиком на голове. Бывало,
взовьется турман ввысь, и уже едва приметен в небе, мерцает там, как
белая звездочка. А мальчишка верил, что звезды знают будущее каждого
человека. Но разве ночью сонными глазами разглядишь в глубине неба
свою звезду - вон их какая россыпь!.. И он, бывало, нашептывал
турману, чтобы тот поднялся еще выше, к звездам, - и сам, будто
звездочка, выпытал бы там, у золотых подруг, что предназначено ему,
подмастерью Максу, в жизни... Хотелось счастья. Но что такое счастье?
Тут мысли мальчугана расплывались, и на лице застывала мечтательная
улыбка...
Старик встрепенулся. Перечитал статью в газете, сказал себе:
"Надо решать". Недолго ведь и ему, уже больному, беспомощному,
осталось жить. Что же, унести тайну типографии с собой в могилу?
"Нет, - сказал себе старик, - совесть моя снимает с меня
клятвенное слово. О том, где впервые напечатана "Искра", должны знать
люди".
И редакция газеты получила письмо. Оно было подписано: "Макс
Пуршвиц, ветеран рабочего движения в Германии".
К Пуршвицу нагрянули историки - сразу несколько человек. Старик
их встретил, рассадил, и началась беседа. Выслушали историки бывшего
подмастерья загадочной типографии, заполнили записями свои блокноты, и
старик даже устал от жарких рукопожатий.
Поехали на место.
"Руссенштрассе... Руссенштрассе, сорок восемь! - нетерпеливо
повторяли вслед за провожатым историки, радуясь удаче.
Вот и Пробстхайда. Вышли из машин - Пуршвиц перед каменным
сараем. Здание показалось ему иным, чем было. И пониже, и поплоше. Но
номер - 48, сомнений нет: это типография Германа Рау.
Между тем экспедиция историков разделилась - одни остались с
Пуршвицем, другие поспешили во двор и внутрь здания.
Вдруг со двора закричали:
- Да ведь это столярная мастерская! Геноссе Пуршвиц, вы ошиблись!
Старик вздрогнул, схватился рукой за грудь, где сердце... Вновь
смотрит на номер. Твердит протестующе: "Нет, не ошибся! Посмотрите
сами: сорок восемь, Руссенштрассе, сорок восемь..."
Но лица историков уже замкнулись в недоверии к нему. Экспедиция
не удалась. Люди сели в машины, чтобы ехать обратно. Холодно указали и
старику место в машине. Но, опозоренный, он на приглашение не ответил.
Машины уехали.
Пуршвиц побрел во двор. С опаской огляделся - тот ли?.. За
полвека многое изменилось, но что-то осталось - знакомое... Старик
взбодрился и вошел в каменный сарай. Взвизгивание пил, стук молотков,
скипидарный запах стружки... Да, от типографии ничего не осталось, и
две комнаты превращены в одну обширную. Заговорил с рабочими, его
отправили к мастеру.
- Вы пожилой человек, - волнуясь, заговорил Пуршвиц, - и, быть
может, слышали, что здесь была типография?
Тот недоверчиво усмехнулся:
- Не слыхал. Это когда же?
- Назад тому пятьдесят лет. В девятисотом...
Мастер выпроводил старика как сумасшедшего.
В редакцию лейпцигской газеты пришла старушка. Дрожащими руками
вынула из сумки порыжевшее от времени паспарту с чьим-то портретом.
- Это мой отец, - сказала старушка, обводя глазами работавших в
комнате молодых людей.
Один из них встал из-за стола, предложил посетительнице стул,
взял в руки портрет. И старушка, не дожидаясь вопросов, быстро
заговорила:
- Вы, как напечатано в газете, разыскиваете типографию. Я пришла
помочь вам. Моя девичья фамилия Рау. А на портрете мой отец, Герман
Рау, он владел типографией...
- Какой типографией, - уже заинтересовался журналист, - где она?
И старушка старательно выговорила:
- Пробстхайда, Руссенштрассе, сорок восемь.
Тотчас ей устроили свидание с Пуршвицем.
- Макс!
- Фрейлен Рау!
И старики обнялись.
Казалось, историки удовлетворены. Однако Пуршвиц на этом не
успокоился. Он страдал от обиды: натолкнулись на столярную мастерскую,
и уже ему, ветерану-рабочему, нет веры!..
И Пуршвиц повел историков по поселку. Теперь историки заходили в
каждый дом, но Пуршвиц оставался за порогом. Чтоб не подумали, что он
подговаривает жителей. Так проснулась память уже многих стариков. Все
они указали на каменный сарай, где столярная мастерская: "Это была
типография господина Рау, только очень давно".
Но оборудование типографии исчезло. Кто его выбросил - из
разговоров было не понять. Мол, выбросили и увезли за непригодностью
как железный лом...
Историки вновь обратились к тем, кто когда-то работал в
лейпцигских типографиях. На этот раз с просьбой: помочь музею
разыскать плоскопечатную машину, какими пользовались в начале века
мелкие типографии, и наборную кассу, и тогдашний тискальный станок.
Каменный сарай внутри и снаружи отремонтировали, отштукатурили,
установили на прежних местах старинное оборудование, не забыли и
перегородку поставить... Типография на Руссенштрассе была
восстановлена полностью.
5 мая 1956 года, в день советской печати, в Пробстхайду
устремились многие жители города. Как сообщали газеты, перед
возрожденной типографией собралось свыше тысячи граждан всех
возрастов. Из Берлина приехали члены правительства.
- Отныне, - было сказано в торжественной речи, - перед нами
памятник-музей газеты "Искра". Пусть он будет новым залогом нашей
нерушимой дружбы с Советским Союзом.
Затем под аплодисменты собравшихся была перерезана ленточка перед
входом в музей. Начался его осмотр. Очередь желающих попасть внутрь не
иссякала до позднего вечера.
С тех пор дверь в типографию не закрывается. Посетили ее уже
миллионы граждан Германии и туристов из разных стран.
Довелось и нам, группе ленинградцев, побывать в музее. Первая
комната занята витринами, где под стеклом памятки, оставленные о себе
посетителями. В их числе мы тотчас приметили красные галстуки
советских пионеров, значки с изображением пламени и надписью: "Всегда
готов!", рисунки нашей детворы.
"Из искры возгорится пламя", - взял Владимир Ильич девизом для
первой русской революционной газеты.
Пламя возгорелось... И советские газеты, можно сказать, внучки и
правнучки ленинской "Искры", выходят уже под девизом: "Пролетарии всех
стран, соединяйтесь!"
Ленинской "Искре" воздвигнут памятник. Это - обнаруженная
типография на Пробстхайде. Она стала музеем, и двери музея не
закрываются: миллионы людей перебывали уже в маленьком домике среди
зелени, а поток посетителей все нарастает. И это понятно: то в одном
конце мира, то в другом возгорается пламя освободительной борьбы
угнетенных. Революционеры в поисках правды жизни подчас испытывают
потребность приобщения к учению Ленина. А учение это - его суть -
кратко и выразительно раскрывает "Искра".
К истории "Искры" нарастает интерес и в кругах ученых. Пример
тому - недавно вышедшая в свет книжка "Ленинская "Искра"". Она ценна
новыми сведениями о предмете. Работали над книжкой совместно советские
и немецкие историки - Владлен Степанов, Константин Тарновский, Карл
Вигель; два редактора - Елена Смирнова и Моника Вернер; два
переводчика - Елена Шумская и Альфред Рейснер.
Составитель книги - доктор Эрхард Вальтер.
Все немецкие товарищи - жители Лейпцига.
Выпустили книгу совместно московское издательство "Книга" и ФЕБ
Фахбухферлаг (Лейпциг) на русском и немецком языках.
Художественно выполненная книжка (кунстмалер Зигфрид Хемпель)
умещается на половине ладони.
Рассказ
В гражданскую войну наша бригада как-то расположилась на отдых.
Выдалось время помыться в бане, постираться и как следует выспаться
после бессонных боевых ночей и походов.
На ближайшую железнодорожную станцию прибыл политвагон, много
дней катившийся от самой Москвы с попутными поездами. Это была
обыкновенная теплушка с тюками центральных газет, брошюр и листовок.
Посредине - печурка, на ней - солдатский котелок и чайник. Когда вагон
добрался до нашей станции на Украине, от всех его грузов не осталось
почти ничего.
Бойцы, приехавшие на тачанке за литературой, очень огорчились и
принялись совестить сопровождающего вагон.
- Эх ты, кочерыжка капустная! Распустил все по тылам - а к нам, в
боевую бригаду, с поскребышами!
Сопровождающий - разбитной паренек с грозным маузером на
самодельной лямке - сконфуженно мялся, пока бойцы, топая по гулкому
вагону, подбирали разрозненные газеты и листовки. Кончилось тем, что
он решил откупиться. Открыл фанерный чемодан с висячим замком и отдал
бойцам граммофонную пластинку, которую приберегал, видимо, для
какого-то другого случая.
Трудно описать ликование в бригаде, когда тачанка на взмыленных
конях прикатила со станции и ездовой закричал с облучка:
- Ура, товарищи! Пластинка... Речь Ленина!
А второй, сидевший в тачанке, обхватив руками и ногами ворох
литературы, которую трепал ветер, вскочил и помахал над головой
пакетом:
- Вот она! Вот она!
В политотделе был граммофон - ящик с горластой трубой, похожей на
медный контрабас в духовом оркестре. В ту пору и граммофоны попадались
не так уж часто. Раздобыли один на бригаду, да и тот был теперь
чиненый-перечиненый. Ему ведь тоже доставалось в боях. На трубе
пестрели заплаты, поставленные бригадными кузнецами. Эти ребята ловко
ковали лошадей, но нельзя сказать, чтобы столь же удачно "подковали"
граммофонную трубу. Она дребезжала и искажала звуки.
В этот день все учебные занятия в бригаде прошли образцово. Сами
бойцы пустили слух, что тот, кто не постарается в стрельбе или на
тактических занятиях в поле, пусть и не помышляет услышать голос
Ильича.
В бригаде было едва ли меньше тысячи штыков и сабель. Городок
небольшой, подходящего помещения, конечно, не нашлось, и бойцы
собрались на лугу. Сколотили помост для граммофона, а сами сели в
несколько рядов полукольцом.
Собрание было торжественным. Вынесли знамя. Комиссар сказал речь
о мировом империализме. Потом помост покрыли кумачом и на нем
водрузили граммофон.
Но куда повернуть трубу?
- К нам, в нашу сторону! - закричали сотни людей с фланга.
- Нет, сюда поворачивай, сюда! - кричали с другой стороны. - Они
и так услышат. К ним ветерок!
- Не замай, не трогай! Правильно стоит! - Это были голоса из
центра.
Устанавливающие граммофон бойцы растерянно поглядели на
комиссара. Комиссар поднял руку, но этого оказалось недостаточно,
чтобы водворить спокойствие. Тогда он снял трубу с ящика и прокричал в
нее, как капитан с борта корабля:
- Товарищи, хватит спорить! Постыдились бы в такой торжественный
момент. Объявляю: пластинку прокрутим несколько раз, с прямой наводкой
трубы на все подразделения. Ясно?
Гул одобрения, все смолкли и, как на чудо, глядели в жерло
граммофона.
И вот она, наконец, речь Ленина!
Ильич говорит из Кремля... За тысячи верст - а вот как слышно:
будто сам здесь, в кругу бойцов, будто думам солдатским внимает и тут
же, в этой самой речи, и отвечает на них...
"Капиталисты Англии, Франции и Америки, - голос из трубы
отчеканивал каждое слово, - помогают деньгами и военными припасами
русским помещикам... желая восстановить власть царя, власть помещиков,
власть капиталистов. Нет. Этому не бывать. Красная Армия сильна тем,
что сознательно и единодушно идет в бой за крестьянскую землю, за
власть рабочих и крестьян, за Советскую власть. Красная Армия
непобедима".
Прослушали пластинку раз. Прослушали два и продолжали слушать еще
и еще. За простыми словами Владимира Ильича крылась такая мудрая
правда, что от повторения речи у каждого слушателя только ярче
разгорались глаза.
Долго, очень долго слушали бойцы бригады пластинку.
- А почему, товарищ комиссар, пластинку разным голосом пускаете:
то высоко, то низко, то середина на половину. Какой же настоящий-то
голос у Ленина?
Комиссар заглянул в трубу, однако не стал ее порочить. Распустил
на себе ремень, перепоясался. Потом снял суконную фуражку, почистил
рукавом. А все молчит. Наконец признался:
- Хлопцы... Я ж с Донбасса, коногон из шахты. Пытаете, якой голос
у Ленина? Та я ж сам не ведаю. Бои да бои, а за боями як в Москву
попадешь?
Опять заговорили бойцы всей бригадой. Горячась, спорили. Потом
призвали на помощь комиссара:
- Товарищ комиссар! Голосовать надо!
Большинством решили, какой голос у Ленина.
Ясно: громовой. На весь мир звучит.
Повесть
3 апреля 1917 года. Владимир Ильич Ленин после вынужденной и
длительной эмиграции возвратился в Россию, в Петроград, и прямо с
вокзала взошел на броневик.
Многотысячные колонны рабочих со знаменами, транспарантами и
оркестрами заполнили площадь перед Финляндским вокзалом, приветствуя
своего вождя.
С броневика Ленин произнес свою знаменитую речь, которую закончил
словами: "Да здравствует социалистическая революция!"
О событии этом знает каждый школьник. Но быть может, не всякому
известно, что в гражданскую войну след исторического броневика
потерялся...
Шли годы. Близилась X годовщина Советской власти. Это было
героическое десятилетие: советский народ одержал победу в гражданской
войне и приступил к социалистическому строительству.
Год шел за годом - и Советская страна отпраздновала новую великую
победу: хозяйство было поднято из разрухи - работала в полную силу
промышленность, четко действовали железные дороги, на полях стрекотали
сельскохозяйственные машины, каждый был сыт, одет, обут...
Было чем отпраздновать 10-летие Советской власти. Торжества
начались заблаговременно в Ленинграде.
Вот как это было... Ноябрь 1926 года.
В одиннадцать ноль-ноль зарокотали с Петропавловки артиллерийские
залпы. Переполненная людьми площадь у Финляндского вокзала замерла.
Блеснули вскинутые музыкантами трубы, и под звуки