Страница:
воспитанные, - но тут же, огорченные, отвернулись к окну.
Я шепнул: "Не страдайте, ребята, наберитесь терпения", - а сам к
Русакову.
Напомнил про войну, сказал, что знал его еще прославленным
радистом, - и мы крепко, по-солдатски, пожали друг другу руки.
- А это кто? - Он показал на мальчиков. - Буками на меня
глядят... А они не бодаются?
Страдальцы мои прыснули со смеху.
- Хотим, - говорю, - Николай Николаевич, познакомиться с вашим
мастерством.
- А, экскурсия! - Он взглянул на часы. - Занят, конечно... Но
юным экскурсантам отказать не могу.
Русаков отложил инструмент, которым работал, и стал вытирать руки
ветошью. Это толстая, но очень мягкая тряпка.
Дал по лоскутку ветоши ребятам. Те тоже вытерли руки и спрятали
свои ветошки на память.
Николай Николаевич, видя это, улыбнулся.
- Ну как, - спрашивает, - теперь готовы разговаривать?
- Готовы!
- В таком случае скажите, что вы знаете о Волховстрое. Слыхали
про такой?
Алеша быстро взглянул на меня. Я кивнул.
- Знаем, - ответил он твердо. - Дедушка рассказывал. Это недалеко
от Ленинграда. На реке Волхов. Большая-большая электростанция. Самая
первая советская.
Саша добавил:
- Там водопад устроили, чтобы крутились турбины. Это такие
большие колеса.
- Все это правильно, - согласился Русаков. - Но главного не
сказали. Чьими же заботами был создан Волховстрой?
- Ленин... Это Ленина забота! - воскликнул Алеша, опережая
приятеля.
- Правильно, - опять сказал Русаков. - Но для Волховстроя кроме
турбин требовались электрические машины. Иначе не получишь тока. Их
изготовил наш завод "Электросила".
Русаков продолжал:
- Никогда еще в России не делали таких больших и сложных машин. А
Владимир Ильич: "Не робейте, товарищи. Зимний штурмовали? Капиталистов
изгнали?.. Уверен, что сумеете и невиданные машины построить!" И
построили. Без капиталистов. Своим умом. На удивление всему миру. -
Николай Николаевич улыбнулся мальчикам. - Вот на каком вы заводе...
Знаменитый завод. Теперь из разных стран приезжают, чтобы купить
электрические генераторы с маркой "СССР. "Электропила"". - И добавил:
- А станки какие у нас, а оборудование... Это же чудо техники!
Мальчики переглянулись. В недоумении пожали плечами и опять
уставились на некрашеный стол.
- А почему вас обижают? - сказал Саша. - Даже станка вам не дали.
Там везде кнопки, а у вас?
Русаков, смеясь, перебил:
- И у меня кнопки! - Он был в комбинезоне и показал на свои
большие карманы. - Смотри: вот тут вместо пуговицы кнопка и тут
кнопка. - Посмеялся и сказал: - Но шутки в сторону. - Он стал
серьезным. - Запомните, ребята: без этого простого стола - он
называется верстак, - без молотка, зубила, напильников и без этих вот
рук слесаря-инструментальщика не сделать ни одной на свете машины. Ни
электрической, ни паровой, ни автомобиля, ни велосипеда, ни мясорубки,
ни детского волчка...
Саша вынул авторучку. Кажется, хотел что-то возразить.
А Русаков:
- Школьная авторучка! И она рождается на таком же простом
столе-верстаке. Как и перышко к ней. - Тут Русаков кивнул мне: -
Давайте-ка, дедушка, внучат поближе к верстаку.
Я поставил обоих на подвернувшийся под руку ящик, а Русаков
разрешил им облокотиться о верстак.
- Видно теперь, ребята? Ну, смотрите внимательно. Вот это мое
главное устройство. - И он провел руками по двум железным горбикам.
- Это тиски, - сказал Алеша. - В школе тоже есть. Только нас к
ним еще не подпускают. Они для старшеклассников.
Русаков продолжал:
- Смотрите дальше. Выбираю нужную мне стальную плашку и зажимаю в
тиски... Вот так - накрепко, чтобы не шелохнулась плашка. Теперь можно
работать. - И он провел по плашке напильником. - Начинаю, ребята,
готовить штамп.
Русаков поднял глаза на меня:
- Как бы это объяснить ребятишкам: "штамп"?
Я пришел Николаю Николаевичу на выручку.
Напомнил ребятам, как они малышами возились в ящике-песочнице.
Под руками формочки - деревянные, пластмассовые. Набьешь формочку
сырым песком, опрокинешь на скамейку - получается кулич.
Опять набиваешь формочку. Опрокинешь - второй кулич.
И пошел ставить кулич за куличом!.. Сколько их? И не пересчитать.
Но все куличи одинаковые, если из одной формочки...
- Уже понятно! - прервали меня мальчики. - Штамп - это как
формочка. - И к Николаю Николаевичу: - А чем вы свою формочку
набиваете? Не песком же?
- Какие догадливые! - шуткой на шутку ответил Русаков. - Нет, не
песком. На штамп кладут кусок раскаленного, насквозь красного и оттого
мягкого металла. Но рукой его не вдавишь в углубление. Нужен пресс.
Раз-два, надавил - и получается деталь, как ваш кулич из формочки. А
там только кнопку нажимай. Тук-тук-тук-тук... - выдает пресс деталь за
деталью.
Ребята узнали от Русакова, что инструментальщик готовит много
различных штампов. Ведь детали требуются и большие и маленькие, и
такого фасона и этакого.
Из этих-то деталей и собирают на заводе гигантские электрические
машины.
У верстака
Мальчики раскраснелись. Глаза блестят. И я понимаю их радость:
беседует с ними знаменитый инструментальщик, и не о пустяках болтает,
как иные взрослые с детьми. Николай Николаевич знакомит их со своим
мастерством.
Сейчас все внимание ребят на тисках, в которых закреплена плашка.
Плашка еще не штамп, пока лишь гладкий кусок стали.
Но Русаков у верстака. Он водит напильником по металлу, с силой
нажимает на него: шарп... шарп!.. В то же время зорко поглядывает на
чертеж, чтобы не ошибиться, не сделать неверного движения.
Темные его волосы, расчесанные на косой пробор, растрепались,
попадали на лоб. На верхней губе проступили капельки пота...
А мальчики, как завороженные, смотрят на его руки. Происходит
удивительное. Руки начинают серебриться... Все больше, больше -
кажется, вот-вот станут совсем серебряными.
Но Русаков останавливается, чтобы передохнуть. Напильник отложен
- руки вытирает ветошкой. И они уже не серебряные... Это всего лишь
пыль была на руках, металлическая пыль, которую сдирал с плашки
напильник.
Кинул Русаков ветошку, достал носовой платок и принялся вытирать
разгоряченное лицо и шею.
Утомился. Мальчикам стало его жалко.
- Николай Николаевич! - сказал Алеша. - Зачем же это... Сталь
пилить руками! Вон как вам трудно!
- Трудновато, - согласился Русаков.
- А вы станок себе попросите! - посоветовал Саша. - Вам какой
хотите дадут. Самый лучший!
К удивлению мальчиков, Русаков объявил:
- А одного мне мало. Хочу, чтобы служили мне и токарный, и
фрезерный, и строгальный, и сверловочный!
- Так много? - вырвалось у Саши.
- А я жадный! - Русаков рассмеялся и сказал уже серьезно: - Вон у
нас в цехе станки. Посмотрите. Все мои помощники.
Мальчики кивнули. Станки салатного цвета; там они уже побывали.
Но оставалось непонятным, как это столько станков помогают одному
человеку.
Русаков стал объяснять.
- Вот тут, - говорит, - на плашке, согласно чертежу, должна быть
канавка. И довольно глубокая. Вручную мне ее и за полдня не пропилить.
Но есть строгальный станок...
С этими словами Николай Николаевич развинтил тиски. Плашку взяли
на станок - и через несколько минут канавка была готова.
Ребята потянулись к плашке.
- А можно руками попробовать?
- Попробуйте.
- Какая ровная канавка... И тепленькая!
Русаков отправил плашку в новое путешествие: на фрезерный станок.
Теперь появился на плашке как бы маленький колодец с крохотным
отверстием.
- Заметьте, - сказал Николай Николаевич, - отверстие круглое. Так
делает станок. А по чертежу надо квадратное. Значит?..
Он подмигнул ребятам и пошел к умывальнику.
Долго и старательно мыл руки.
- ...Значит, - закончил он, - от ручной работы не уйти. Да еще
посмотрите, какой мелкой.
И тут началось самое интересное.
Русаков разложил инструмент. Кроме напильников мальчики увидели
какие-то лопаточки, шильца, совочки... Будто блестящий веер засиял на
верстаке.
Из этого веера Николай Николаевич стал брать то одно, то другое.
Но даже не взглянет перед собой. Каждый инструмент на своем месте
- словно сам прыгает в протянутую руку.
Только и поднимет глаза - чтобы свериться с чертежом.
От всего этого работа у Николая Николаевича пошла быстро-быстро.
Иные инструменты совсем крохотные - из-за пальцев рабочего и не
разглядеть, что они там делают... И мальчики (я улавливаю их шепот)
уже не пальцы инструментальщика видят перед собой: им представляется,
что это сказочные гномы - ловкие и проворные - за добычей своей руды.
Временами Николай Николаевич, нацеливаясь инструментом в
отверстие колодца, придерживает дыхание.
Замирают и мальчики. Они уже знают: чуть царапнешь, вводя
инструмент в глубину, и квадрат может быть испорчен...
- Дед у вас какой бритвой бреется? - неожиданно спросил Николай
Николаевич, не прерывая работы.
Алеша взглянул на меня. Я улыбнулся: мол, отвечай.
- А он не признает безопасной. У него бритва как сабля.
- А как он точит свою саблю? Ты видел?
- Ага. На брусочке. И поливает маслом. Чтобы ни-ни... никакой
зазубринки. Даже невидимой.
Николай Николаевич кивнул.
- Вот и я, - сказал он, - должен закончить маленький колодец без
зазубрин внутри. У вас масло - а у меня медный купорос. - Он наклонил
бутылочку и пустил в отверстие колодца несколько зеленых капель. -
Теперь, - продолжал он, - беру вот этот напильничек, называется
"бархатный"...
А напильничек-то, глядят ребята, чуть потолще иголки. Насечку на
нем и не рассмотришь - глаза заслезятся.
Мальчики следят за руками инструментальщика. Ждут...
Однако бархатный напильник не успел опуститься в колодец.
Русакова окликнули.
По цеху быстро шел человек в пиджаке и галстуке. В руках у него
был свернутый в трубку чертеж. На ходу кивком головы он здоровался с
рабочими.
Не дойдя до верстака, круто остановился и подозвал Русакова.
Между ними завязался разговор. Но и к нам долетали беспокойные
слова.
- В Индию еще не отправили? - с удивлением сказал Русаков. - Вот
так раз!
Вошедший загорячился:
- Да готова машина, совершенно готова! Но на испытании
застопорилась. Пришлось забраковать одну из деталей. Совсем по-новому
надо ее сделать, вот глядите! - И он развернул перед Русаковым чертеж.
Николай Николаевич заинтересовался чертежом, принялся его
разглядывать.
Потом вздохнул и показал в сторону верстака:
- Но у меня еще своя работа не закончена...
- Отложите! - перебил вошедший. - Сейчас самое главное для нас -
отправить машину в Индию!
Русаков пожал плечами:
- Отложить, товарищ директор, недолго. Но ведь есть у нас
инструментальщики и посвободнее меня. А я терпеть не могу оставлять
работу незаконченной.
Директор завода перебил:
- И слышать не хочу! Никто, кроме вас. Штамп надо сделать за
десять дней. Часа не могу прибавить!
Русаков даже попятился, изумленный:
- Что вы... Такая сложная деталь... Нет, это невозможно.
- Не верю, - настаивал директор, - не верю. Для вас, Николай
Николаевич, нет невозможного. Руки у вас золотые!
Тут я снял своих мальчиков с подставки. Шепнул им: "Николаю
Николаевичу теперь не до нас..."
И мы ушли с завода.
Наши тревоги
Вот мы и дома.
Прошел день - мальчики возвратились из школы.
И сразу ко мне:
- А что дядя Русаков? Так и оставил нашу плашку? А Индия - это
важно?
Я порылся у себя в записной книжке.
- Вечером, - говорю, - узнаем, как у него дела. Вот его телефон.
Застал Русакова дома. Он отдыхал после работы, но все же охотно
взял трубку и на все мои вопросы ответил.
Про плашку сказал так: "После вас, в тот же вечер, доделал ее и
сдал куда следует. Спасибо, - говорит, - Алеше и Саше, трудолюбивые
ребята, всем интересуются. В их, - говорит, - компании мне и
работалось веселее".
- А что еще сказал Русаков? - заинтересовался Саша. - Отбился он
от директора? Вот смешной? За десять дней чтоб... Я бы отбился...
- Нет, - говорю, - не отбился. Николай Николаевич думает немножко
иначе, чем ты. Чертеж индийской детали он взял домой. Теперь сидит над
ним и раздумывает, как бы невозможное сделать возможным...
Алеша захлопал в ладоши:
- Значит, за десять дней надеется!
Еще день прошел.
Наступил вечер. Саша и Алеша опять тянут меня к телефону.
Не хотелось мне беспокоить уставшего человека - да разве от
мальчишек отвяжешься? Позвонил, узнал, что делается на заводе.
Объявляю ребятам:
- На десять дней Русаков не согласился.
Тут уже Саша обрадовался:
- Ага, по-моему выходит, по-моему! Там не десять, а, наверно,
двадцать надо!
- Да, - снова говорю я, - на десять дней не согласился. Изучил
чертеж и обнаружил, что штамп можно сделать быстрее, не за десять, а
за девять дней с половиной.
Саша от удивления только рот разинул. Впрочем, и Алеша не сумел
произнести ни слова.
Я продолжаю:
- Суть в том, что Николай Николаевич знает, что такое Индия.
Бывал там как депутат Верховного Совета. Ведь наше Советское
правительство крепит дружбу со всеми народами. Теперь послушайте, что
нашего депутата там глубоко опечалило.
И я рассказал ребятам о бедах и несчастьях этой великой страны. В
Индии плодородная земля. Щедрое солнце, яркое голубое небо. Но редко
выпадает дождь. Из-за этого чуть не каждый год у крестьян гибнут
посевы. Одно спасение: надо поднять воду из рек и пустить ее ручейками
на поля. А это под силу только крупным машинам...
- Значит, нужны электростанции! - подхватил мой рассказ Алеша. -
И они обратились к нам, на завод "Электросила". Потому что в Индии
знают, что мы им поможем... Все ясно!
Вставил слово и Саша. Но у него свои мысли:
- А как, скажите, пожалуйста, Русаков убавил полдня? Даже
непонятно. Спросить бы его по телефону.
- А разве я не сказал? Эх... - посетовал я на стариковскую
забывчивость. - Николай Николаевич, - говорю, - пошел на очень смелый
шаг. Готовя штамп, инструментальщик - сами видели - то и дело
заглядывает в чертеж. Казалось бы, пустяковая задержка в работе:
минута-другая - есть о чем говорить! Но штамп для детали в индийскую
машину особенно сложен, и - как подсчитал Русаков - на этих минутках
за десять дней он потеряет полдня!
Нет, такого Николай Николаевич допустить не мог.
А как быть?
Заучить этот чертеж - иного не придумаешь. И
слесарь-инструментальщик Русаков усилием воли заставил себя это
сделать.
Был чертеж на листе бумаги: сложный - из густой сетки линий, со
множеством цифр. Теперь чертеж как бы отпечатался в памяти Николая
Николаевича.
Вечерок Русаков просидел над чертежом.
А утром, придя на завод, объявил:
- Десять дней мне не надо. Вырежу штамп за девять с половиной.
Он запевает песню
Это было утро вторника.
Потом наступил день, Алеша пришел из школы - и сразу к календарю,
который у нас на стене.
Постоял перед календарем, потоптался. Протягивает руку к листку:
- Уже можно сорвать?
- Что, - говорю, - за спешка? Вечером сорвешь, как всегда.
А сам догадываюсь, что у мальчишки на уме. Хочется ему поскорее
начать счет заводским дням; но зачем же портить календарь?
Вечером пришел Саша, и друзья, сорвав листок, припрятали его со
словами:
- Первый день работы у Русакова кончился. Полезай, вторник, в
коробку!
Но мальчикам не терпелось заглянуть и дальше в календарь.
Тесня друг друга лбами, они приподнимали листочки.
- Среда... четверг... пятница - это уже четыре дня. Суббота и
воскресенье - выходные. Дальше - понедельник, опять вторник, среда...
Наконец отметили красным крестиком листок, на котором кончатся
девять дней с половиной.
- Деда, мы его поздравим, правда?
- А подарки за это делают?
- Лучший, - говорю, - подарок для Николая Николаевича - это не
мешать ему работать. И не беспокоить его, когда отдыхает... Согласны?
- Согласны, - сказали мальчики и потащили меня к телефону.
Принялись уговаривать: - Ну только еще разочек... Ну пожалуйста... И
больше не будем звонить...
- Уговор?
- Уговор.
Оставалось взять трубку телефона.
Но то, что я услышал от Русакова, поразило меня.
- Что? Что?.. Еще на день убавили - да мыслимо ли это? Ах, это
уже станочники? Их заслуга?..
Николай Николаевич стал мне объяснять, что станочники,
посоветовавшись с учеными, прибавили скорости станкам, кроме того...
Но я уже его не слышал. Мешали мальчики. Словно ошалели от радости.
Услышав про восемь с половиной, запрыгали, затопали, как козлы...
Так и не дали договорить по телефону.
А Николай Николаевич:
- Извините, некогда... Спешу!
- Куда же? - удивился я. - Сразу после работы, без отдыха, да еще
глядя на ночь?
А он смеясь:
- Песни петь!
На этом телефонный разговор прервался.
Пришла и кончилась среда.
Мальчики сорвали еще листок календаря.
Потом долго вертелись у телефонного аппарата. Но я сделал вид,
что не замечаю их нетерпения.
Кончилось тем, что приятели посетовали на свою горькую ребячью
жизнь, повздыхали - и отправились спать.
Наступил четверг. Вечером Алеша и Саша сорвали листок календаря,
третий по счету.
Нетерпение ребят нарастало. Да я и сам рад был бы узнать, что
там, у Русакова, - геройское ведь дело начал!
Но уговор: не беспокоить человека. Так тому и быть.
Наступила пятница.
Вечером мальчики, уныло волоча ноги, подошли к календарю.
Дивился я на них: ведь согласились со мной, что нехорошо
надоедать Николаю Николаевичу телефонными звонками, а теперь, глядите,
на меня же и сердятся... Да ладно, не обижаться же деду на внучат!
Протянули мальчики руки, чтобы сорвать четвертый по счету листок
календаря, но тут зазвонил телефон.
Ребята замерли в ожидании.
Я схватил трубку.
Не сразу узнал я Русакова. Он пропел: "Штурмовые ночи Спасска,
Волочаевские дни..."
Только после этого поздоровался.
- Хорошая, - говорю, - песня. Вижу, что вы в добром здравии,
Николай Николаевич!
А он опять поет. Пропел мне из песни последний куплет: "...И на
Тихом океане свой закончили поход..." Помолчал, словно ожидая, не
скажу ли я еще чего-нибудь. И опять пропел эти слова - да настойчиво
так: "...свой закончили похо-од!".
Закончили?.. И у меня мелькнула мысль: "Да ведь это он о себе..."
- Николай Николаевич! - закричал я в трубку. - Верить ли? Это
выше моего понимания. Прошло всего четыре дня...
- И штамп готов, - сказал Николай Николаевич. - Да и новая деталь
уже поставлена на место. Да и машину уже упаковывают. Сегодня отправят
в Индию.
Ошеломил он меня. Не найду что и сказать.
- Наверно, - говорю, - здорово устали?
- А об этом, - отвечает, - даже и не думается... Все четыре дня
не отходил от верстака - да и ночей прихватил. Эх, дружно поработали,
с песнями!
Потом он сказал так:
- А интересно получается! Был я радистом и понял в бою: неспроста
ключом постукиваешь - ответ держишь за успех полка и за жизнь
товарищей. Стал инструментальщиком - и опять чувствую, я же в ответе!
Только теперь уже не за полк и солдат своих, а за целую страну, народ
которой хочет победить нищету и голод. И подумалось мне, - сказал
Русаков, - а ведь я сам лично отвечаю и за мир на земле и за счастье
всех людей. - Он рассмеялся. - Вот, - говорит, - какими делами ворочу!
А поглядеть на меня - кто я такой? Да простой рабочий!
Я дружески поправил его:
- Извините, - говорю, - Николай Николаевич, но вы не простой
рабочий. А советский. Вы - гражданин великой страны Ленина. И в этом
вся суть.
Знамя Ленинграда
Утром 7 Ноября мы сидим перед телевизором. На душе светло,
празднично. Мальчики прикололи к рубашкам свои октябрятские значки.
На экране - Дворцовая площадь. Зимний в дымке осеннего тумана.
Полные зрителей трибуны.
Только что закончился парад. Площадь опустела и от этого кажется
особенно длинной и широкой.
В ожидании демонстрации, которая всегда очень нарядна, сидим -
переговариваемся.
Крепко запомнилось мальчикам знакомство с Русаковым, и они хотят
узнать о нем еще и еще.
Вот и сейчас Алеша деловито наморщил лоб и спросил:
- А как это все-таки у него получилось - что золотые руки?
- Как у всех, - ответил я. - Сначала была школа, уроки труда...
- Ну хорошо, пусть уроки труда... - Алеша сказал это с таким
выражением, словно пришлось проглотить горькую пилюлю. - А дальше как
было?
- А дальше, - говорю, - Евдокия Климентьевна, его мама, свела
сына к себе на завод. Она была работницей "Электросилы".
Алеша отступался:
- А потом?
- На заводе, - говорю, - парнишка сказал, что хочет стать
слесарем.
- А почему слесарем? А не фрезеровщиком, не токарем, не
строгальщиком... почему?
Я сказал то, что знал от Николая Николаевича. Слесарем был его
отец. Понемножку и маленького сына подпускал к тискам. Так что Коля
Русаков, идя с матерью на завод, уже знал, чего хочет. Да и память
отца, который рано умер, хотелось мальчику уважить...
Между тем Октябрьский праздник продолжался.
Зазвучал оркестр - и мы все трое опять повернулись к экрану
телевизора.
На площадь вступали колонны рабочих.
Заколыхалось и развернулось на ветру знамя Ленинграда. На
бархатном, с золотым шитьем полотнище красовались четыре ордена и
звездочка города-героя.
Наш город - ветеран гражданской войны, герой Великой
Отечественной и в то же время - неутомимый труженик. Боевой его подвиг
и трудовая доблесть отмечены высокими правительственными наградами.
Знаменем недолго пришлось любоваться: пронесли мимо.
Но вот оно вновь на экране.
Теперь знаменосец шел как бы прямо на нас. Через плечо у него -
широкая лента.
Красиво и торжественно.
Не берусь сказать, кто из нас первым разглядел знаменосца: Алеша,
Саша или я. Воскликнули в один голос:
- Да это же дядя Русаков! Николай Николаевич! Он, он... Ему
доверена честь возглавить колонны, прошагать со знаменем Ленинграда.
И мальчики, повскакав, замахали перед экраном руками.
- Мы здесь! - кричали они. - Николай Николаевич, мы здесь,
посмотрите! Вот Сашка, а вот я - Алеша! Видите, видите?
Русаков, конечно, не мог нас ни увидеть, ни услышать. Так уж
устроен телевизор.
Но мальчики, увлекшись, забыли об этом.
- Увидел, увидел нас! - обрадовались они. - С праздником вас,
Николай Николаевич!
Я не стал их разочаровывать.
"Пусть, - думал я, - техника еще не во всем совершенна. Но разве
это может помешать настоящей дружбе?"
ИЛЬЯ НИКОЛАЕВИЧ. Повесть
ПЕРВЫЕ ЛИСТЫ. Повесть
ГОЛОС ЛЕНИНА. Рассказ
ЛЕНИНСКИЙ БРОНЕВИК. Повесть
БРОНЕПОЕЗД "ГАНДЗЯ". Повесть
ТОЛЬКО ВПЕРПД. Рассказ
САППР РЕБРОВ. Рассказ
ПОЛТОРА РАЗГОВОРА. Рассказ
ДЯДЯ РУСАКОВ И МАЛЬЧИШКИ. Рассказ дедушки
Ответственный редактор О. В. Кустова
Художественный редактор А. В. Карпов
Технический редактор Т. С. Тихомирова
Корректоры Н. Н. Жукова и Л. Н. Комарова
OCR - Андрей из Архангельска
Ленинградское отделение орденов Трудового Красного Знамени и
Дружбы народов издательства "Детская литература"
Государственного комитета РСФСР по делам издательств,
полиграфии и книжной торговли.
191187, Ленинград, наб. Кутузова, 6. Фабрика "Детская книга" Э 2
Росглавполиграфпрома Государственного комитета РСФСР по делам
издательств, полиграфии и книжной торговли.
193036, Ленинград 2-я Советская, 7.
Я шепнул: "Не страдайте, ребята, наберитесь терпения", - а сам к
Русакову.
Напомнил про войну, сказал, что знал его еще прославленным
радистом, - и мы крепко, по-солдатски, пожали друг другу руки.
- А это кто? - Он показал на мальчиков. - Буками на меня
глядят... А они не бодаются?
Страдальцы мои прыснули со смеху.
- Хотим, - говорю, - Николай Николаевич, познакомиться с вашим
мастерством.
- А, экскурсия! - Он взглянул на часы. - Занят, конечно... Но
юным экскурсантам отказать не могу.
Русаков отложил инструмент, которым работал, и стал вытирать руки
ветошью. Это толстая, но очень мягкая тряпка.
Дал по лоскутку ветоши ребятам. Те тоже вытерли руки и спрятали
свои ветошки на память.
Николай Николаевич, видя это, улыбнулся.
- Ну как, - спрашивает, - теперь готовы разговаривать?
- Готовы!
- В таком случае скажите, что вы знаете о Волховстрое. Слыхали
про такой?
Алеша быстро взглянул на меня. Я кивнул.
- Знаем, - ответил он твердо. - Дедушка рассказывал. Это недалеко
от Ленинграда. На реке Волхов. Большая-большая электростанция. Самая
первая советская.
Саша добавил:
- Там водопад устроили, чтобы крутились турбины. Это такие
большие колеса.
- Все это правильно, - согласился Русаков. - Но главного не
сказали. Чьими же заботами был создан Волховстрой?
- Ленин... Это Ленина забота! - воскликнул Алеша, опережая
приятеля.
- Правильно, - опять сказал Русаков. - Но для Волховстроя кроме
турбин требовались электрические машины. Иначе не получишь тока. Их
изготовил наш завод "Электросила".
Русаков продолжал:
- Никогда еще в России не делали таких больших и сложных машин. А
Владимир Ильич: "Не робейте, товарищи. Зимний штурмовали? Капиталистов
изгнали?.. Уверен, что сумеете и невиданные машины построить!" И
построили. Без капиталистов. Своим умом. На удивление всему миру. -
Николай Николаевич улыбнулся мальчикам. - Вот на каком вы заводе...
Знаменитый завод. Теперь из разных стран приезжают, чтобы купить
электрические генераторы с маркой "СССР. "Электропила"". - И добавил:
- А станки какие у нас, а оборудование... Это же чудо техники!
Мальчики переглянулись. В недоумении пожали плечами и опять
уставились на некрашеный стол.
- А почему вас обижают? - сказал Саша. - Даже станка вам не дали.
Там везде кнопки, а у вас?
Русаков, смеясь, перебил:
- И у меня кнопки! - Он был в комбинезоне и показал на свои
большие карманы. - Смотри: вот тут вместо пуговицы кнопка и тут
кнопка. - Посмеялся и сказал: - Но шутки в сторону. - Он стал
серьезным. - Запомните, ребята: без этого простого стола - он
называется верстак, - без молотка, зубила, напильников и без этих вот
рук слесаря-инструментальщика не сделать ни одной на свете машины. Ни
электрической, ни паровой, ни автомобиля, ни велосипеда, ни мясорубки,
ни детского волчка...
Саша вынул авторучку. Кажется, хотел что-то возразить.
А Русаков:
- Школьная авторучка! И она рождается на таком же простом
столе-верстаке. Как и перышко к ней. - Тут Русаков кивнул мне: -
Давайте-ка, дедушка, внучат поближе к верстаку.
Я поставил обоих на подвернувшийся под руку ящик, а Русаков
разрешил им облокотиться о верстак.
- Видно теперь, ребята? Ну, смотрите внимательно. Вот это мое
главное устройство. - И он провел руками по двум железным горбикам.
- Это тиски, - сказал Алеша. - В школе тоже есть. Только нас к
ним еще не подпускают. Они для старшеклассников.
Русаков продолжал:
- Смотрите дальше. Выбираю нужную мне стальную плашку и зажимаю в
тиски... Вот так - накрепко, чтобы не шелохнулась плашка. Теперь можно
работать. - И он провел по плашке напильником. - Начинаю, ребята,
готовить штамп.
Русаков поднял глаза на меня:
- Как бы это объяснить ребятишкам: "штамп"?
Я пришел Николаю Николаевичу на выручку.
Напомнил ребятам, как они малышами возились в ящике-песочнице.
Под руками формочки - деревянные, пластмассовые. Набьешь формочку
сырым песком, опрокинешь на скамейку - получается кулич.
Опять набиваешь формочку. Опрокинешь - второй кулич.
И пошел ставить кулич за куличом!.. Сколько их? И не пересчитать.
Но все куличи одинаковые, если из одной формочки...
- Уже понятно! - прервали меня мальчики. - Штамп - это как
формочка. - И к Николаю Николаевичу: - А чем вы свою формочку
набиваете? Не песком же?
- Какие догадливые! - шуткой на шутку ответил Русаков. - Нет, не
песком. На штамп кладут кусок раскаленного, насквозь красного и оттого
мягкого металла. Но рукой его не вдавишь в углубление. Нужен пресс.
Раз-два, надавил - и получается деталь, как ваш кулич из формочки. А
там только кнопку нажимай. Тук-тук-тук-тук... - выдает пресс деталь за
деталью.
Ребята узнали от Русакова, что инструментальщик готовит много
различных штампов. Ведь детали требуются и большие и маленькие, и
такого фасона и этакого.
Из этих-то деталей и собирают на заводе гигантские электрические
машины.
У верстака
Мальчики раскраснелись. Глаза блестят. И я понимаю их радость:
беседует с ними знаменитый инструментальщик, и не о пустяках болтает,
как иные взрослые с детьми. Николай Николаевич знакомит их со своим
мастерством.
Сейчас все внимание ребят на тисках, в которых закреплена плашка.
Плашка еще не штамп, пока лишь гладкий кусок стали.
Но Русаков у верстака. Он водит напильником по металлу, с силой
нажимает на него: шарп... шарп!.. В то же время зорко поглядывает на
чертеж, чтобы не ошибиться, не сделать неверного движения.
Темные его волосы, расчесанные на косой пробор, растрепались,
попадали на лоб. На верхней губе проступили капельки пота...
А мальчики, как завороженные, смотрят на его руки. Происходит
удивительное. Руки начинают серебриться... Все больше, больше -
кажется, вот-вот станут совсем серебряными.
Но Русаков останавливается, чтобы передохнуть. Напильник отложен
- руки вытирает ветошкой. И они уже не серебряные... Это всего лишь
пыль была на руках, металлическая пыль, которую сдирал с плашки
напильник.
Кинул Русаков ветошку, достал носовой платок и принялся вытирать
разгоряченное лицо и шею.
Утомился. Мальчикам стало его жалко.
- Николай Николаевич! - сказал Алеша. - Зачем же это... Сталь
пилить руками! Вон как вам трудно!
- Трудновато, - согласился Русаков.
- А вы станок себе попросите! - посоветовал Саша. - Вам какой
хотите дадут. Самый лучший!
К удивлению мальчиков, Русаков объявил:
- А одного мне мало. Хочу, чтобы служили мне и токарный, и
фрезерный, и строгальный, и сверловочный!
- Так много? - вырвалось у Саши.
- А я жадный! - Русаков рассмеялся и сказал уже серьезно: - Вон у
нас в цехе станки. Посмотрите. Все мои помощники.
Мальчики кивнули. Станки салатного цвета; там они уже побывали.
Но оставалось непонятным, как это столько станков помогают одному
человеку.
Русаков стал объяснять.
- Вот тут, - говорит, - на плашке, согласно чертежу, должна быть
канавка. И довольно глубокая. Вручную мне ее и за полдня не пропилить.
Но есть строгальный станок...
С этими словами Николай Николаевич развинтил тиски. Плашку взяли
на станок - и через несколько минут канавка была готова.
Ребята потянулись к плашке.
- А можно руками попробовать?
- Попробуйте.
- Какая ровная канавка... И тепленькая!
Русаков отправил плашку в новое путешествие: на фрезерный станок.
Теперь появился на плашке как бы маленький колодец с крохотным
отверстием.
- Заметьте, - сказал Николай Николаевич, - отверстие круглое. Так
делает станок. А по чертежу надо квадратное. Значит?..
Он подмигнул ребятам и пошел к умывальнику.
Долго и старательно мыл руки.
- ...Значит, - закончил он, - от ручной работы не уйти. Да еще
посмотрите, какой мелкой.
И тут началось самое интересное.
Русаков разложил инструмент. Кроме напильников мальчики увидели
какие-то лопаточки, шильца, совочки... Будто блестящий веер засиял на
верстаке.
Из этого веера Николай Николаевич стал брать то одно, то другое.
Но даже не взглянет перед собой. Каждый инструмент на своем месте
- словно сам прыгает в протянутую руку.
Только и поднимет глаза - чтобы свериться с чертежом.
От всего этого работа у Николая Николаевича пошла быстро-быстро.
Иные инструменты совсем крохотные - из-за пальцев рабочего и не
разглядеть, что они там делают... И мальчики (я улавливаю их шепот)
уже не пальцы инструментальщика видят перед собой: им представляется,
что это сказочные гномы - ловкие и проворные - за добычей своей руды.
Временами Николай Николаевич, нацеливаясь инструментом в
отверстие колодца, придерживает дыхание.
Замирают и мальчики. Они уже знают: чуть царапнешь, вводя
инструмент в глубину, и квадрат может быть испорчен...
- Дед у вас какой бритвой бреется? - неожиданно спросил Николай
Николаевич, не прерывая работы.
Алеша взглянул на меня. Я улыбнулся: мол, отвечай.
- А он не признает безопасной. У него бритва как сабля.
- А как он точит свою саблю? Ты видел?
- Ага. На брусочке. И поливает маслом. Чтобы ни-ни... никакой
зазубринки. Даже невидимой.
Николай Николаевич кивнул.
- Вот и я, - сказал он, - должен закончить маленький колодец без
зазубрин внутри. У вас масло - а у меня медный купорос. - Он наклонил
бутылочку и пустил в отверстие колодца несколько зеленых капель. -
Теперь, - продолжал он, - беру вот этот напильничек, называется
"бархатный"...
А напильничек-то, глядят ребята, чуть потолще иголки. Насечку на
нем и не рассмотришь - глаза заслезятся.
Мальчики следят за руками инструментальщика. Ждут...
Однако бархатный напильник не успел опуститься в колодец.
Русакова окликнули.
По цеху быстро шел человек в пиджаке и галстуке. В руках у него
был свернутый в трубку чертеж. На ходу кивком головы он здоровался с
рабочими.
Не дойдя до верстака, круто остановился и подозвал Русакова.
Между ними завязался разговор. Но и к нам долетали беспокойные
слова.
- В Индию еще не отправили? - с удивлением сказал Русаков. - Вот
так раз!
Вошедший загорячился:
- Да готова машина, совершенно готова! Но на испытании
застопорилась. Пришлось забраковать одну из деталей. Совсем по-новому
надо ее сделать, вот глядите! - И он развернул перед Русаковым чертеж.
Николай Николаевич заинтересовался чертежом, принялся его
разглядывать.
Потом вздохнул и показал в сторону верстака:
- Но у меня еще своя работа не закончена...
- Отложите! - перебил вошедший. - Сейчас самое главное для нас -
отправить машину в Индию!
Русаков пожал плечами:
- Отложить, товарищ директор, недолго. Но ведь есть у нас
инструментальщики и посвободнее меня. А я терпеть не могу оставлять
работу незаконченной.
Директор завода перебил:
- И слышать не хочу! Никто, кроме вас. Штамп надо сделать за
десять дней. Часа не могу прибавить!
Русаков даже попятился, изумленный:
- Что вы... Такая сложная деталь... Нет, это невозможно.
- Не верю, - настаивал директор, - не верю. Для вас, Николай
Николаевич, нет невозможного. Руки у вас золотые!
Тут я снял своих мальчиков с подставки. Шепнул им: "Николаю
Николаевичу теперь не до нас..."
И мы ушли с завода.
Наши тревоги
Вот мы и дома.
Прошел день - мальчики возвратились из школы.
И сразу ко мне:
- А что дядя Русаков? Так и оставил нашу плашку? А Индия - это
важно?
Я порылся у себя в записной книжке.
- Вечером, - говорю, - узнаем, как у него дела. Вот его телефон.
Застал Русакова дома. Он отдыхал после работы, но все же охотно
взял трубку и на все мои вопросы ответил.
Про плашку сказал так: "После вас, в тот же вечер, доделал ее и
сдал куда следует. Спасибо, - говорит, - Алеше и Саше, трудолюбивые
ребята, всем интересуются. В их, - говорит, - компании мне и
работалось веселее".
- А что еще сказал Русаков? - заинтересовался Саша. - Отбился он
от директора? Вот смешной? За десять дней чтоб... Я бы отбился...
- Нет, - говорю, - не отбился. Николай Николаевич думает немножко
иначе, чем ты. Чертеж индийской детали он взял домой. Теперь сидит над
ним и раздумывает, как бы невозможное сделать возможным...
Алеша захлопал в ладоши:
- Значит, за десять дней надеется!
Еще день прошел.
Наступил вечер. Саша и Алеша опять тянут меня к телефону.
Не хотелось мне беспокоить уставшего человека - да разве от
мальчишек отвяжешься? Позвонил, узнал, что делается на заводе.
Объявляю ребятам:
- На десять дней Русаков не согласился.
Тут уже Саша обрадовался:
- Ага, по-моему выходит, по-моему! Там не десять, а, наверно,
двадцать надо!
- Да, - снова говорю я, - на десять дней не согласился. Изучил
чертеж и обнаружил, что штамп можно сделать быстрее, не за десять, а
за девять дней с половиной.
Саша от удивления только рот разинул. Впрочем, и Алеша не сумел
произнести ни слова.
Я продолжаю:
- Суть в том, что Николай Николаевич знает, что такое Индия.
Бывал там как депутат Верховного Совета. Ведь наше Советское
правительство крепит дружбу со всеми народами. Теперь послушайте, что
нашего депутата там глубоко опечалило.
И я рассказал ребятам о бедах и несчастьях этой великой страны. В
Индии плодородная земля. Щедрое солнце, яркое голубое небо. Но редко
выпадает дождь. Из-за этого чуть не каждый год у крестьян гибнут
посевы. Одно спасение: надо поднять воду из рек и пустить ее ручейками
на поля. А это под силу только крупным машинам...
- Значит, нужны электростанции! - подхватил мой рассказ Алеша. -
И они обратились к нам, на завод "Электросила". Потому что в Индии
знают, что мы им поможем... Все ясно!
Вставил слово и Саша. Но у него свои мысли:
- А как, скажите, пожалуйста, Русаков убавил полдня? Даже
непонятно. Спросить бы его по телефону.
- А разве я не сказал? Эх... - посетовал я на стариковскую
забывчивость. - Николай Николаевич, - говорю, - пошел на очень смелый
шаг. Готовя штамп, инструментальщик - сами видели - то и дело
заглядывает в чертеж. Казалось бы, пустяковая задержка в работе:
минута-другая - есть о чем говорить! Но штамп для детали в индийскую
машину особенно сложен, и - как подсчитал Русаков - на этих минутках
за десять дней он потеряет полдня!
Нет, такого Николай Николаевич допустить не мог.
А как быть?
Заучить этот чертеж - иного не придумаешь. И
слесарь-инструментальщик Русаков усилием воли заставил себя это
сделать.
Был чертеж на листе бумаги: сложный - из густой сетки линий, со
множеством цифр. Теперь чертеж как бы отпечатался в памяти Николая
Николаевича.
Вечерок Русаков просидел над чертежом.
А утром, придя на завод, объявил:
- Десять дней мне не надо. Вырежу штамп за девять с половиной.
Он запевает песню
Это было утро вторника.
Потом наступил день, Алеша пришел из школы - и сразу к календарю,
который у нас на стене.
Постоял перед календарем, потоптался. Протягивает руку к листку:
- Уже можно сорвать?
- Что, - говорю, - за спешка? Вечером сорвешь, как всегда.
А сам догадываюсь, что у мальчишки на уме. Хочется ему поскорее
начать счет заводским дням; но зачем же портить календарь?
Вечером пришел Саша, и друзья, сорвав листок, припрятали его со
словами:
- Первый день работы у Русакова кончился. Полезай, вторник, в
коробку!
Но мальчикам не терпелось заглянуть и дальше в календарь.
Тесня друг друга лбами, они приподнимали листочки.
- Среда... четверг... пятница - это уже четыре дня. Суббота и
воскресенье - выходные. Дальше - понедельник, опять вторник, среда...
Наконец отметили красным крестиком листок, на котором кончатся
девять дней с половиной.
- Деда, мы его поздравим, правда?
- А подарки за это делают?
- Лучший, - говорю, - подарок для Николая Николаевича - это не
мешать ему работать. И не беспокоить его, когда отдыхает... Согласны?
- Согласны, - сказали мальчики и потащили меня к телефону.
Принялись уговаривать: - Ну только еще разочек... Ну пожалуйста... И
больше не будем звонить...
- Уговор?
- Уговор.
Оставалось взять трубку телефона.
Но то, что я услышал от Русакова, поразило меня.
- Что? Что?.. Еще на день убавили - да мыслимо ли это? Ах, это
уже станочники? Их заслуга?..
Николай Николаевич стал мне объяснять, что станочники,
посоветовавшись с учеными, прибавили скорости станкам, кроме того...
Но я уже его не слышал. Мешали мальчики. Словно ошалели от радости.
Услышав про восемь с половиной, запрыгали, затопали, как козлы...
Так и не дали договорить по телефону.
А Николай Николаевич:
- Извините, некогда... Спешу!
- Куда же? - удивился я. - Сразу после работы, без отдыха, да еще
глядя на ночь?
А он смеясь:
- Песни петь!
На этом телефонный разговор прервался.
Пришла и кончилась среда.
Мальчики сорвали еще листок календаря.
Потом долго вертелись у телефонного аппарата. Но я сделал вид,
что не замечаю их нетерпения.
Кончилось тем, что приятели посетовали на свою горькую ребячью
жизнь, повздыхали - и отправились спать.
Наступил четверг. Вечером Алеша и Саша сорвали листок календаря,
третий по счету.
Нетерпение ребят нарастало. Да я и сам рад был бы узнать, что
там, у Русакова, - геройское ведь дело начал!
Но уговор: не беспокоить человека. Так тому и быть.
Наступила пятница.
Вечером мальчики, уныло волоча ноги, подошли к календарю.
Дивился я на них: ведь согласились со мной, что нехорошо
надоедать Николаю Николаевичу телефонными звонками, а теперь, глядите,
на меня же и сердятся... Да ладно, не обижаться же деду на внучат!
Протянули мальчики руки, чтобы сорвать четвертый по счету листок
календаря, но тут зазвонил телефон.
Ребята замерли в ожидании.
Я схватил трубку.
Не сразу узнал я Русакова. Он пропел: "Штурмовые ночи Спасска,
Волочаевские дни..."
Только после этого поздоровался.
- Хорошая, - говорю, - песня. Вижу, что вы в добром здравии,
Николай Николаевич!
А он опять поет. Пропел мне из песни последний куплет: "...И на
Тихом океане свой закончили поход..." Помолчал, словно ожидая, не
скажу ли я еще чего-нибудь. И опять пропел эти слова - да настойчиво
так: "...свой закончили похо-од!".
Закончили?.. И у меня мелькнула мысль: "Да ведь это он о себе..."
- Николай Николаевич! - закричал я в трубку. - Верить ли? Это
выше моего понимания. Прошло всего четыре дня...
- И штамп готов, - сказал Николай Николаевич. - Да и новая деталь
уже поставлена на место. Да и машину уже упаковывают. Сегодня отправят
в Индию.
Ошеломил он меня. Не найду что и сказать.
- Наверно, - говорю, - здорово устали?
- А об этом, - отвечает, - даже и не думается... Все четыре дня
не отходил от верстака - да и ночей прихватил. Эх, дружно поработали,
с песнями!
Потом он сказал так:
- А интересно получается! Был я радистом и понял в бою: неспроста
ключом постукиваешь - ответ держишь за успех полка и за жизнь
товарищей. Стал инструментальщиком - и опять чувствую, я же в ответе!
Только теперь уже не за полк и солдат своих, а за целую страну, народ
которой хочет победить нищету и голод. И подумалось мне, - сказал
Русаков, - а ведь я сам лично отвечаю и за мир на земле и за счастье
всех людей. - Он рассмеялся. - Вот, - говорит, - какими делами ворочу!
А поглядеть на меня - кто я такой? Да простой рабочий!
Я дружески поправил его:
- Извините, - говорю, - Николай Николаевич, но вы не простой
рабочий. А советский. Вы - гражданин великой страны Ленина. И в этом
вся суть.
Знамя Ленинграда
Утром 7 Ноября мы сидим перед телевизором. На душе светло,
празднично. Мальчики прикололи к рубашкам свои октябрятские значки.
На экране - Дворцовая площадь. Зимний в дымке осеннего тумана.
Полные зрителей трибуны.
Только что закончился парад. Площадь опустела и от этого кажется
особенно длинной и широкой.
В ожидании демонстрации, которая всегда очень нарядна, сидим -
переговариваемся.
Крепко запомнилось мальчикам знакомство с Русаковым, и они хотят
узнать о нем еще и еще.
Вот и сейчас Алеша деловито наморщил лоб и спросил:
- А как это все-таки у него получилось - что золотые руки?
- Как у всех, - ответил я. - Сначала была школа, уроки труда...
- Ну хорошо, пусть уроки труда... - Алеша сказал это с таким
выражением, словно пришлось проглотить горькую пилюлю. - А дальше как
было?
- А дальше, - говорю, - Евдокия Климентьевна, его мама, свела
сына к себе на завод. Она была работницей "Электросилы".
Алеша отступался:
- А потом?
- На заводе, - говорю, - парнишка сказал, что хочет стать
слесарем.
- А почему слесарем? А не фрезеровщиком, не токарем, не
строгальщиком... почему?
Я сказал то, что знал от Николая Николаевича. Слесарем был его
отец. Понемножку и маленького сына подпускал к тискам. Так что Коля
Русаков, идя с матерью на завод, уже знал, чего хочет. Да и память
отца, который рано умер, хотелось мальчику уважить...
Между тем Октябрьский праздник продолжался.
Зазвучал оркестр - и мы все трое опять повернулись к экрану
телевизора.
На площадь вступали колонны рабочих.
Заколыхалось и развернулось на ветру знамя Ленинграда. На
бархатном, с золотым шитьем полотнище красовались четыре ордена и
звездочка города-героя.
Наш город - ветеран гражданской войны, герой Великой
Отечественной и в то же время - неутомимый труженик. Боевой его подвиг
и трудовая доблесть отмечены высокими правительственными наградами.
Знаменем недолго пришлось любоваться: пронесли мимо.
Но вот оно вновь на экране.
Теперь знаменосец шел как бы прямо на нас. Через плечо у него -
широкая лента.
Красиво и торжественно.
Не берусь сказать, кто из нас первым разглядел знаменосца: Алеша,
Саша или я. Воскликнули в один голос:
- Да это же дядя Русаков! Николай Николаевич! Он, он... Ему
доверена честь возглавить колонны, прошагать со знаменем Ленинграда.
И мальчики, повскакав, замахали перед экраном руками.
- Мы здесь! - кричали они. - Николай Николаевич, мы здесь,
посмотрите! Вот Сашка, а вот я - Алеша! Видите, видите?
Русаков, конечно, не мог нас ни увидеть, ни услышать. Так уж
устроен телевизор.
Но мальчики, увлекшись, забыли об этом.
- Увидел, увидел нас! - обрадовались они. - С праздником вас,
Николай Николаевич!
Я не стал их разочаровывать.
"Пусть, - думал я, - техника еще не во всем совершенна. Но разве
это может помешать настоящей дружбе?"
ИЛЬЯ НИКОЛАЕВИЧ. Повесть
ПЕРВЫЕ ЛИСТЫ. Повесть
ГОЛОС ЛЕНИНА. Рассказ
ЛЕНИНСКИЙ БРОНЕВИК. Повесть
БРОНЕПОЕЗД "ГАНДЗЯ". Повесть
ТОЛЬКО ВПЕРПД. Рассказ
САППР РЕБРОВ. Рассказ
ПОЛТОРА РАЗГОВОРА. Рассказ
ДЯДЯ РУСАКОВ И МАЛЬЧИШКИ. Рассказ дедушки
Ответственный редактор О. В. Кустова
Художественный редактор А. В. Карпов
Технический редактор Т. С. Тихомирова
Корректоры Н. Н. Жукова и Л. Н. Комарова
OCR - Андрей из Архангельска
Ленинградское отделение орденов Трудового Красного Знамени и
Дружбы народов издательства "Детская литература"
Государственного комитета РСФСР по делам издательств,
полиграфии и книжной торговли.
191187, Ленинград, наб. Кутузова, 6. Фабрика "Детская книга" Э 2
Росглавполиграфпрома Государственного комитета РСФСР по делам
издательств, полиграфии и книжной торговли.
193036, Ленинград 2-я Советская, 7.