Страница:
— Не знаю. Но, похоже, он немного не в себе.
— В чем это выражается?
— Ну, хотя бы в том, что он недавно убил человека.
— Да? Кого?
— Рядового Ниецки. Того самого, что умер здесь. Доктор полистал бумаги. Нашел фотографию, долго ее разглядывал. Вслух прочитал:
— Рядовой Порт Некко. Возраст — тридцать один год. Коэффициент интеллекта… — Доктор глянул на Павла, пожал плечами: — Не знаю. С головой у него все в порядке, хотя, конечно, не блещет.
— А что там вас так заинтересовало? — Павел был рад, что разговорил доктора. Ему было безразлично, что нашел в этих бумагах старик, он просто хотел хоть как-то загладить свою вину.
— Кровь, — сказал доктор. — У него очень странная кровь. А именно гемопоэз. Да и состав очень интересный. Миоглобин в два раза выше обычной нормы. И лизин… Странно — это же незаменимая аминокислота, но анализ показывает… — Доктор вновь забормотал что-то совершенно непонятное. — Либо анализы неверны, либо он прошел биоактивацию какими-то новыми препаратами, о которых я ничего не слышал. Почему, однако, никто не замечал этого раньше?..
— Док, укол, — напомнил Павел, уже начиная скучать на жесткой, неудобной кушетке. Да и прохладно было.
— Да, сейчас, — встрепенулся старик, откладывая бумаги.
Второй укол в вену он сделал так же молча и сосредоточенно, как и первый, и Павел не решился спросить, что же теперь после этой процедуры изменится в его организме. Сможет ли он легче переносить радиацию, или раны его станут лучше заживать, или же нервные импульсы будут быстрей скакать по всяким там дендритам и аксонам.
Он решил, что выяснит это позже. Ведь в его распоряжении были книги и Сеть.
А вот продолговатую полосатую таблетку, что напоследок протянул ему доктор, Павел опознал сразу. Такие таблетки давали не только военным. Их целыми контейнерами доставляли в беднейшие страны Африки.
— Зачем мне это, док?
— Обычная процедура, — доктор положил таблетку Павлу на ладонь.
— Нас неплохо кормят.
— Выпейте, молодой человек. Вы обязаны.
— Хорошо. — Павел поднес таблетку ко рту, слизнул ее, подав голову вперед, проглотил. Полосатая капсула прошла не сразу, застряла в пересохшей гортани. Павел почувствовал, что на глазах выступили слезы. Он протянул руку, попытался сказать, что ему требуется вода, поперхнулся. И таблетка проскочила. Но неприятное колючее чувство в горле осталось.
— Теперь я смогу переваривать опилки? — откашлявшись, отхрипевшись, спросил Павел.
— Не сразу, — ответил доктор. — Где-нибудь через недельку. Когда микрофлора кишечника разовьется. Не забудьте: если вам когда-нибудь назначат антибиотики, обязательно повторите прием.
Павел кивнул.
Полезная штука — эти полосатые таблетки. Генетически измененная кишечная палочка, способная перерабатывать клетчатку в усваиваемые организмом вещества так же, как делают это простейшие жгутиковые в кишечнике термитов и мокриц.
— И не увлекайтесь опилками и бумагой, — чуть улыбнулся доктор. — Помните: организму нужны витамины, белки и еще много чего.
— Я не люблю отруби, — отшутился Павел и подумал, что есть еще в мире люди, которые только за счет отрубей и выживают.
Они поговорили о пустяках — Павел уходить не торопился, ведь занятия еще не кончились. А пожилой доктор, уже забыв о неудачной, обидной для него шутке, был рад общению с живым, неглупым, кажется, человеком. Он посоветовал обратить самое пристальное внимание на свои ощущения в ближайшие несколько дней. Сказал, что возможны повышение температуры, головокружение и тошнота. Успокоил, что это нормально. И тут же предупредил, что возможны неприятные и даже опасные сюрпризы: обмороки, слабость, временное ухудшение слуха и зрения, болезненные ощущения, зуд. Посоветовал ограничить физические нагрузки, пока организм будет перестраиваться.
Павел напомнил доктору, что завтра ему предстоит схватка на ринге. Доктор только покачал головой.
Они расстались почти друзьями.
А когда улыбающийся Павел вышел за дверь и его уверенные шаги заглохли где-то в самом конце длинного гулкого коридора, доктор, привстав, достал из шкафа еще одну пластиковую папку, положил ее перед собой, рядом с бумагами рядового Некко. Раскрыл, пролистал. Вздохнул, признавая, что чего-то недопонимает.
Состав крови двух новобранцев был идентичен.
Миоглобин, лизин — один к одному. Значительно выше нормы. Вдобавок к этому какие-то необычные антитоксины…
Значит, анализы верны. Такая ошибка не может повториться дважды.
Доктор хмурился, досадуя, что нет у него сейчас нормальной лаборатории, нет возможности заняться наукой, как когда-то.
А ведь все было! В свое время он вел целое научное направление, у него была своя школа и мировое имя, он получал премии, награды, участвовал в международных симпозиумах, конференциях. А что теперь? Кто он сейчас? Военный доктор! Бывший ученый, ставший ненужным, неугодным и сосланный в Сибирь делать уколы, назначать таблетки, учить молоденьких медсестер штопать рваные раны…
Вот они — перед ним. Два солдата, две загадки.
Материал для научного исследования.
Рядовой Некко.
И рядовой Курт.
Кроме странного состава крови, у них есть еще нечто общее.
Один год рождения.
А даты рождения отличаются только на три дня.
Кто же они?
В казарму Павел пошел пешком, хотя мог бы воспользоваться скоростной кабиной подземки. Транспортная система Форпоста уже работала. Все удаленные районы Форпоста, его основные постройки были связаны системой туннелей, в которых скользили по монорельсам десятиместные вагончики, похожие на комфортабельные гробы.
Павел никуда не спешил. У него еще было время. Только после ужина он становился свободным человеком, и только тогда он мог покинуть казарменную часть Форпоста и отправиться в его жилой сегмент, в военный городок, где в номере гостиницы его ждали мама, сестра и любимая девушка.
Пока же торопиться незачем. Занятия закончатся через полчаса, впрочем, возможно, лейтенант Уотерхилл отпустит всех пораньше. Но в любом случае все вернутся в казарму, а уж там сержант Хэллер найдет занятие для каждого…
Помня наставления доктора, Павел прислушивался к своим ощущениям. Ничего особенного он не чувствовал, ну разве только ягодицы болели.
Жаль, что не расспросил доктора о последних уколах. Старичок словоохотлив, даже чересчур, возможно, и выболтал бы то, о чем не положено говорить.
Павел знал, что информация о биоактивации является служебной, не подлежащей разглашению. Конечно, особой тайны нет, что-то можно найти в Сети, о чем-то прочитать в книгах. Но хотелось бы получить достоверные сведения, а не мешанину реальных фактов, слухов, догадок и домыслов… Павел предполагал, что доктор, делавший ему уколы, не обычный военный костоправ, каких немало в гарнизонах. Возможно, старик этот из тех ученых, что оказались не у дел во время длительного противостояния с пришедшим из космоса врагом. Возможно, доктор этот многое мог рассказать…
Кончились зеленые насаждения. Придвинулись вплотную бетонные кубы складов. За ними уже виднелись казармы. В небо тянулась башня на посадочной площадке, щетинились острые иглы антенн. Сверкал стеклянный купол спортивного комплекса.
“Завтра бой!” — вспомнил Павел.
Вдруг биоактивация поможет справиться с противником?
Но доктор говорил, что первое время возможны слабость, вялость, тошнота.
Пока же никаких неприятных ощущений — лишь тупая боль в ягодицах…
Забетонированная дорожка сворачивала направо, уводя к корпусу офицерского профилактория. Казармы были впереди, и Павел решил срезать путь, не желая встречаться сейчас с кем-нибудь из командного состава и отвечать на вопросы, обязательные в подобных случаях.
Павел сошел с тропы и двинулся к складам напрямик через пустырь, поросший низким редким кустарником.
Было заметно, что люди здесь ходят нечасто. Павел словно оказался на маленьком кусочке заповедной нетронутой земли, той самой земли, что была здесь испокон веков, до того момента, как прибыли сюда военные строители и стали грохочущими экскаваторами сдирать тонкую почву, заливать обнаженную землю бетоном, вбивать в нее сваи, рыть котлованы, возводить стальные скелеты каркасов.
Просто удивительно, почему не пострадал этот участок. Скорее всего, по проекту здесь должен был разместиться небольшой парк. Но, торопясь сдать работу в срок, строители забыли засыпать плодородную почву, посадить деревья и вечнозеленую траву. А принимающая комиссия не раметила недоделку. Или посчитала это мелочью — зачем солдатам парк?
В пыльной жухлой траве стрекотали кузнечики; щелкая коричневыми брызгами разлетались у Павла из-под ног. Если смотреть в небо, если не обращать внимания на гул двигателей, на перестрелку, доносящуюся со стороны стрельбища, то может показаться, что нет здесь никакого Форпоста. Есть лишь жаркое солнце и покатые вершины далеких сопок. Шуршащая трава и цепляющие одежду кусты. Лето!..
Павел ударился обо что-то ногой, зашипел от боли в ушибленном пальце. Опустил глаза.
Из травы торчал ржавый коленчатый вал. Чуть подальше валялась разодранная покрышка. Громоздились изжеванные листы жести. Блестели острые бутылочные осколки. Растекся черной лужей давным-давно растаявший гудрон.
Неприметная удобная свалка в самом центре Форпоста. Если забредет сюда какая-нибудь комиссия, будет папе-командиру изрядная головомойка.
Он осмотрелся. Заметил какое-то движение возле самых складов, привстал на цыпочки, выглянув из-за кустов.
Там, спрятавшись за глухими стенами от всего мира, дрались два человека. Должно быть тренировались, спарринговали. Но почему не в зале? Почему здесь, на пустыре, за безлюдными складами, словно таясь ото всех?
Павел обогнул мешающие обзору заросли, подошел чуть ближе, всмотрелся внимательней.
Нет! Они не тренировались!
Павел замер, не смея поверить очевидному.
Один солдат безжалостно избивал другого!
— Эй, — нерешительно сказал Павел, не зная, как себя вести.
Его конечно же не услышали.
Один человек корчился на земле. Другой вяло топтал его ногами, словно хотел проучить, унизить, но не собирался уродовать, оставляя заметные следы избиения.
Павел наклонился, выворотил из земли ржавую арматурину. Выпрямившись, гневно крикнул во весь голос:
— Эй, там!
Избивающий остановился, оглянулся.
И Павел, разглядев знакомое лицо, задохнулся от неожиданно накатившей ярости, стиснул железный прут, шагнул вперед.
— Некко! — прохрипел он, сам путаясь своей лютой злобы. — Ты! Подлец!..
Здоровяк, кажется, испугался. Он попятился, взгляд его заметался. Сейчас он походил на гиену, которую лев отгоняет от законной добычи.
— Гаденыш! — Павел, занеся руку с тяжелой арматуриной, так и сыпал проклятиями и ругательствами. — Мерзавец!..
Ослепленный солнцем Некко не видел, кто там направляется к нему со стороны пустыря. Его застигли на месте преступления, и здоровяк растерялся. Тяжело дыша и озираясь, он отступал в тень. Потом он развернулся и бросился наутек.
Павел не стал за ним гнаться. Он остановился возле распростертого на земле человека. Присел на корточки, отложив металлический прут, спросил, с ненавистью глядя вслед бегущему Некко:
— Все в порядке?
— Да. — Человек не двигался, голос его дрожал.
— За что он тебя так? — Павел опустил глаза. Узнал лежащего бойца, но не смог вспомнить его имя.
— Это наше дело, — угрюмо сказал солдат и стал медленно подниматься: сначала сел, потом подтянул колени к животу, оперся о землю руками, подался вперед. Павел хотел было ему помочь, но боец оттолкнул протянутую руку. Пожав плечами, Павел сказал:
— Я буду свидетелем. Я все видел.
— Нет! Ничего ты не видел! Ничего не было!
— Да что тут происходит? Он что, запугал тебя? Солдат хмуро разглядывал Павла, дрожащей рукой утирая разбитый нос. Поинтересовался:
— Ты что, из молодых?
— Да, — признался Павел.
— Понятно… — Боец отвернулся, посмотрел в сторону казарм. Пригладил волосы, ладонями выколотил пыль из одежды, кончиками пальцев осторожно ощупал одутловатое лицо и сказал нехотя:
— Я сам его сюда привел. Хотел поговорить с ним по-мужски. Некко последнее время стал чересчур зазнаваться… И я хотел выбить из него эту дурь, поставить его на место… Но он оказался сильней… Черт возьми!.. — Боец стиснул зубы. Он был немолод, и ему было больно признавать, что какой-то здоровяк из молодых одержал над ним верх.
Павел отвернулся.
— И запомни, — добавил боец. — Грязное солдатское белье должно оставаться в казармах. Понимаешь, о чем я?
— Да, — сухо сказал Павел. — Догадываюсь.
— Надеюсь, мы поняли друг друга, — сказал боец. — Здесь ничего не произошло, а ты ничего не видел.
— Не видел, — согласился Павел.
— Вот и ладно… Кстати… Спасибо тебе.
— За что?
— Как за что? За то, что ты его спугнул.
Павел кивнул. Помолчал, глядя, как боец, запрокинув голову, пытается остановить идущую из ноздрей кровь. Сказал:
— Приходи завтра вечером в спорткомплекс.
— Зачем? — невнятно спросил солдат.
— Я буду бить Некко.
Боец хмыкнул. Пробормотал что-то неразборчивое.
— Не веришь? — спросил Павел. — Приходи — сам убедишься.
Дверь в номер оказалась не заперта, Павел, постучавшись, вошел и едва не столкнулся с сестренкой, роющейся в стенном шкафу.
— Паша пришел! — радостно завопила Наташа, бросившись брату на шею. Он подхватил ее, приподнял, подбросил, поймал, поставил на пол.
— Паша! — Мама и Тина торопливо шагнули к нему из комнаты, словно боялись, что он сейчас исчезнет.
Они затараторили все вместе, спеша выговорить все накопленные за день переживания, впечатления. Павел, улыбаясь, замахал руками:
— Тише, тише!
— Надолго, сынок?
— До утра. Я должен быть на первом построении.
— А вам можно покидать казармы?
— Можно, если не оставлять территорию Форпоста и если командир знает, где меня искать.
— Хорошо как! У отца твоего не так было… Ты проходи, сынок, не стой в дверях. А то как не свой, прямо как будто в гостях…
Потом они дотемна пили горячий чай, любовались друг-другом и беседовали. И Павлу стало казаться, что он вернулся домой, в тот самый мир, с которым уже распрощался. Но Тинка, вдруг посерьезнев, стала расспрашивать о службе, об экстеррах, о его боевых товарищах, и мама, осекшись, разом осунувшись, вспомнила о том, как погиб отец и, всхлипнув, замолчала, а нахмурившаяся сестренка, опустив голову, принялась пальцем чертить на скатерти, обводя вышитые узоры.
— Все хорошо, — сказал Павел. — Я здесь, и у меня все хорошо.
— Ты здесь, сынок, — сказала мать, вытирая глаза. — Значит, и у нас все хорошо.
После они молчали. За окнами светили яркие фонари. Настенные часы показывали полночь.
— Мы пойдем, — просительно сказал Павел.
— Куда? — подняла на него глаза мама.
— Прогуляемся. С Тиной. На часик. И вернемся. Здесь неподалеку есть бар, посидим там.
— Поздно уже. Как-то боязно мне вас отпускать.
— Ну что ты, мама. Здесь безопасно. Никаких хулиганов, бандитов. Никаких бродячих зверей. Форпосты — самые спокойные места на планете.
— Да, конечно… — Она вздохнула. — Идите. Подышите воздухом.
— А вы ложитесь спать, не ждите нас. Утром поговорим, время еще будет.
На улицу вышли все вместе: спустились по лестнице, прошли мимо спящего вахтера, постояли на крыльце, глядя на звезды. Потом Павел и Тина ушли.
— Пошли-ка спать, Ната, — сказала мама, крепко прижав к себе дочку.
— Давай постоим еще минутку, ма.
И они стояли целый час, слушая доносящиеся из ночи странные звуки этого непривычного места, совсем не похожего на обычный город.
— Может так получиться, что завтра я прийти не смогу. — сказал Павел.
— Почему? — спросила Тина.
Простой вопрос, на который так непросто ответить.
— Дела, — ответил Павел.
— Что-то случилось?
— Нет, — сказал Павел. И подумал: “Пока еще ничего”.
— Не хочешь говорить?
Вместо ответа он крепко обнял ее, поцеловал в губы, она не ответила, отстранилась:
— Что случилось?
— Ничего. Честное слово, ничего не случилось.
— Пока еще ничего? — Тинка всегда читала его мысли, он привык к этому и уже не удивлялся, как когда-то.
— Не спрашивай, — сказал Павел. — Не надо. У меня все хорошо, просто я должен сделать одно дело. Завтра вечером… Если все пройдет удачно, я задержусь, но появлюсь. Если же нет — не переживайте. Со мной все хорошо. Просто дело повернулось… не той стороной…
— Это что-то опасное?
— Нет, — соврал Павел, понимая, что Тина чувствует его ложь. — Нисколько.
— Мы можем тебе помочь?
— Да… Чтобы я не волновался, просто ждите меня в номере…
Они стояли перед подсвеченным корпусом гостиницы. Черными прямоугольниками темнели стекла, и только на втором этаже светились два окна. Павел знал, чьи это окна. Там его ждали.
— Я приду, — сказал Павел. — Я обязательно приду.
— Обещаешь? — тихо спросила Тина.
— Да, — сказал он.
— Слово даешь?
— Даю слово.
— Что бы ни случилось?
— Что бы ни случилось.
— Ты вернешься?
— Я вернусь!
Он смотрел в ее встревоженные глаза и сам сейчас верил, что все у него будет хорошо.
— Нас ждут, — сказал он, глянув на светящиеся окна. Подумал мельком, как ему повезло, что есть на свете родные люди, которые будут ждать его всегда, что бы ни случилось. — Пойдем?
— Пошли, — сказала Тинка, вздохнула и крепко взяла его под руку.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Ко мне уже приходили два уорент-офицера, интересовались, готов ли я к драке. Как я понял, весь тотализатор организовали они. Конечно, это запрещено, но начальство на подобные забавы смотрит сквозь пальцы. Более того — офицеры сами делают ставки.
Рыжий и Цеце в мою победу не верят, но надеются на чудо. Кто-то мне сказал, что они ходили к одному пуэрториканцу из второй роты, договаривались, чтобы тот проклял Некко, моего противника. Не знаю, что это за магический обряд, но про пуэрториканца этого я уже несколько раз слышал одну и ту же байку. Якобы сколько-то лет назад его обокрали. Не прошло и двух дней, как к медикам пришел капрал, жалующийся на сильную головную боль. Обследование ничего не показало. Потом к тем же медикам пришел и пуэрториканец. Поинтересовался, не обращался ли кто с головной болью. Велел передать, что человек этот должен вернуть чужое, иначе из его головы вылупится голый петух. Врачи, посмеявшись, капралу ничего не сказали. А через неделю он умер. Ночью. Лег спать, жалуясь на боль — словно в темя клюет кто-то, — и не проснулся. Соседи по казарме утверждали потом, что ровно в полночь они слышали петушиный крик и хлопанье крыльев…
Несколько раз подходил ко мне сержант Хэллер, спрашивал, не желаю ли я отменить бой. Сильно удивился, когда я в первый раз сказал, что хочу драться. Кажется, сержант за меня переживает.
Лейтенант Уотерхилл приходил в казарму, чтобы пожать мне руку. “Будь псом”, — снова сказал он мне. А я не хочу быть псом. Я — человек…
Сейчас я чувствую себя несколько странно. Колотит, бросает то в жар, то в холод, ломит мышцы, ноют суставы и кости, голова порой идет кругом. Такое ощущение, что я заболел. Но я полон сил. Более того — силы переполняют меня, я чувствую в себе мощь, поднимающуюся словно дрожжевое тесто. Скорее всего, это результат биоактивации. Я спрашивал у товарищей — многие тоже чувствовали нечто подобное. Говорят, что подобным ощущениям доверять нельзя, слишком, уж они обманчивы.
Ну зачем я обещал Тинке вечером обязательно вернуться? Что за черт дернул меня за язык! Зачем вообще я заговорил с ней об этом? Надо было просто сказать, что меня отсылают в командировку, а я начал играть в конспирацию. Дурак!
Не вовремя они приехали.
Я расслабился — не физически, а душой. Оттаял.
А мне нужно быть злым! Иначе проиграю и не смогу вернуться к Тинке.
Нарушу данное слово.
Подъем, пробежка, физические упражнения, утренние процедуры, завтрак, развод, занятия и тренировки, обед, получасовой отдых, часы самоподготовки под контролем сержанта, обязательный просмотр передачи “Люди в погонах”, вечернее построение, прохождение маршем, ужин, личное время…
Все спокойные дни были похожи. Все подчинялось обычному расписанию, менялись только мелочи: шуточки Гнутого и пререкания Рыжего, настроение сержанта, погода, меню в столовой. Монотонность дня порой нарушали всегда неожиданные визиты проверяющих офицеров. Время от времени кто-нибудь заступал в наряд, отправлялся на дежурство — это тоже вносило некоторое разнообразие…
Война — скучное дело.
И бойцы, как могли, пытались изменить свою скучную жизнь. Но фантазия у них была ограниченная, да и свободного времени оставалось совсем немного.
В большом зале спортивного комплекса собрались те, кто хотел посмотреть финальный, единственный бой между первой ротой и четвертой. Не все пришедшие знали бойцов по именам, совсем мало кто знал их по фамилиям, но вот прозвища были у всех на слуху.
Титан и Писатель…
— Ты готов? — спросил сержант Хэллер. В его голосе звучали новые нотки — заботливые, отеческие.
— Да, — Павел попрыгал, покрутил руками, повращал головой.
— Мышцы болят?
— Не очень.
— Как координация?
— В порядке.
— Ты точно решил? — Видно было, что сержант сомневается, стоит ли выпускать Павла на ринг. — Действительно хочешь драться?
— Да.
Они были одни в пустой раздевалке. За несколько минут до боя сержант Хэллер выгнал всех: и Цеце, бормочущего какие-то шаманские напевы, которым — лишь бы отвязаться — научил его пуэрториканец из второй роты; и Гнутого со своим приносящим удачу хотом за пазухой; и загадочно улыбающегося Шайтана, и всех прочих, кто желал Павлу победить. Таких было немного.
Солдаты умели реально оценивать противников. И все понимали: у щуплого Писателя ничтожные шансы на победу.
— Пора! — объявил сержант Хэллер и, хлопнув ладонями себя по коленям, рывком поднялся. Следом встал и Павел.
Они вышли из раздевалки.
Не было приветственного рева трибун и бравурного марша, рвущегося из динамиков. Прожектора не скрестили на их фигурах цветные лучи, и отключенное электронное табло осталось черным.
В тишине и полумраке Павел прошел сквозь толпу, обступившую ринг, поднялся на помост, прислонился спиной к канатам, дожидаясь противника. Неуверенно осмотрелся, нашел в толпе своих товарищей, подмигнул им. Гнутый поднял над головой извивающегося хота.
Возвышающиеся амфитеатром трибуны пустовали. Зрители стремились подобраться как можно ближе к рингу. В тесной колышущейся толпе смешались все — и солдаты, и офицеры.
Некко задерживался. Наверняка специально тянул время, чтобы заставить противника поволноваться.
Но Павел уже справился с волнением. Он смотрел на верхние ряды пустых трибун и думал о том, как сегодня вечером, сразу же после боя, отправится в гостиницу, где его уже ждут, тревожатся, наверное…
— О чем думаешь, Писатель? — крикнул кто-то ехидно. И охнул, получив тяжелый подзатыльник от оказавшегося рядом сержанта Хэллера.
Некко появился минуты через три. На нем были длинные боксерские трусы и облегающая майка с оскаленной бульдожьей мордой на груди. Похоже, идя на ринг, Некко как следует размялся. Он тяжело дышал, на покатом лбу серебрилась испарина, разогретые мышцы вздулись из-за прилива крови.
Павел представил, как он сам выглядит со стороны: среднего роста, среднего телосложения, босой, с голым торсом, в обычных х/б штанах, у которых уже обвисли коленки.
Одно слово — Писатель!
Он невольно усмехнулся.
И среди зрителей послышались смешки.
Некко, не глядя в сторону противника, взошел на ринг. Поднял руки над головой, словно уже одержал победу.
— Ладно тебе рисоваться, — сказал недовольный голос из толпы. — Незачем. Баб тут нет.
Некко опустил руки, сердито повернулся, отыскивая взглядом, кто это произнес. По лицам людей понял, что сказать это мог любой из них. Фыркнул. Стукнул себя кулаком в грудь. Только после этого соизволил заметить Павла. Прорычал, скаля зубы не хуже бульдога на майке:
— В чем это выражается?
— Ну, хотя бы в том, что он недавно убил человека.
— Да? Кого?
— Рядового Ниецки. Того самого, что умер здесь. Доктор полистал бумаги. Нашел фотографию, долго ее разглядывал. Вслух прочитал:
— Рядовой Порт Некко. Возраст — тридцать один год. Коэффициент интеллекта… — Доктор глянул на Павла, пожал плечами: — Не знаю. С головой у него все в порядке, хотя, конечно, не блещет.
— А что там вас так заинтересовало? — Павел был рад, что разговорил доктора. Ему было безразлично, что нашел в этих бумагах старик, он просто хотел хоть как-то загладить свою вину.
— Кровь, — сказал доктор. — У него очень странная кровь. А именно гемопоэз. Да и состав очень интересный. Миоглобин в два раза выше обычной нормы. И лизин… Странно — это же незаменимая аминокислота, но анализ показывает… — Доктор вновь забормотал что-то совершенно непонятное. — Либо анализы неверны, либо он прошел биоактивацию какими-то новыми препаратами, о которых я ничего не слышал. Почему, однако, никто не замечал этого раньше?..
— Док, укол, — напомнил Павел, уже начиная скучать на жесткой, неудобной кушетке. Да и прохладно было.
— Да, сейчас, — встрепенулся старик, откладывая бумаги.
Второй укол в вену он сделал так же молча и сосредоточенно, как и первый, и Павел не решился спросить, что же теперь после этой процедуры изменится в его организме. Сможет ли он легче переносить радиацию, или раны его станут лучше заживать, или же нервные импульсы будут быстрей скакать по всяким там дендритам и аксонам.
Он решил, что выяснит это позже. Ведь в его распоряжении были книги и Сеть.
А вот продолговатую полосатую таблетку, что напоследок протянул ему доктор, Павел опознал сразу. Такие таблетки давали не только военным. Их целыми контейнерами доставляли в беднейшие страны Африки.
— Зачем мне это, док?
— Обычная процедура, — доктор положил таблетку Павлу на ладонь.
— Нас неплохо кормят.
— Выпейте, молодой человек. Вы обязаны.
— Хорошо. — Павел поднес таблетку ко рту, слизнул ее, подав голову вперед, проглотил. Полосатая капсула прошла не сразу, застряла в пересохшей гортани. Павел почувствовал, что на глазах выступили слезы. Он протянул руку, попытался сказать, что ему требуется вода, поперхнулся. И таблетка проскочила. Но неприятное колючее чувство в горле осталось.
— Теперь я смогу переваривать опилки? — откашлявшись, отхрипевшись, спросил Павел.
— Не сразу, — ответил доктор. — Где-нибудь через недельку. Когда микрофлора кишечника разовьется. Не забудьте: если вам когда-нибудь назначат антибиотики, обязательно повторите прием.
Павел кивнул.
Полезная штука — эти полосатые таблетки. Генетически измененная кишечная палочка, способная перерабатывать клетчатку в усваиваемые организмом вещества так же, как делают это простейшие жгутиковые в кишечнике термитов и мокриц.
— И не увлекайтесь опилками и бумагой, — чуть улыбнулся доктор. — Помните: организму нужны витамины, белки и еще много чего.
— Я не люблю отруби, — отшутился Павел и подумал, что есть еще в мире люди, которые только за счет отрубей и выживают.
Они поговорили о пустяках — Павел уходить не торопился, ведь занятия еще не кончились. А пожилой доктор, уже забыв о неудачной, обидной для него шутке, был рад общению с живым, неглупым, кажется, человеком. Он посоветовал обратить самое пристальное внимание на свои ощущения в ближайшие несколько дней. Сказал, что возможны повышение температуры, головокружение и тошнота. Успокоил, что это нормально. И тут же предупредил, что возможны неприятные и даже опасные сюрпризы: обмороки, слабость, временное ухудшение слуха и зрения, болезненные ощущения, зуд. Посоветовал ограничить физические нагрузки, пока организм будет перестраиваться.
Павел напомнил доктору, что завтра ему предстоит схватка на ринге. Доктор только покачал головой.
Они расстались почти друзьями.
А когда улыбающийся Павел вышел за дверь и его уверенные шаги заглохли где-то в самом конце длинного гулкого коридора, доктор, привстав, достал из шкафа еще одну пластиковую папку, положил ее перед собой, рядом с бумагами рядового Некко. Раскрыл, пролистал. Вздохнул, признавая, что чего-то недопонимает.
Состав крови двух новобранцев был идентичен.
Миоглобин, лизин — один к одному. Значительно выше нормы. Вдобавок к этому какие-то необычные антитоксины…
Значит, анализы верны. Такая ошибка не может повториться дважды.
Доктор хмурился, досадуя, что нет у него сейчас нормальной лаборатории, нет возможности заняться наукой, как когда-то.
А ведь все было! В свое время он вел целое научное направление, у него была своя школа и мировое имя, он получал премии, награды, участвовал в международных симпозиумах, конференциях. А что теперь? Кто он сейчас? Военный доктор! Бывший ученый, ставший ненужным, неугодным и сосланный в Сибирь делать уколы, назначать таблетки, учить молоденьких медсестер штопать рваные раны…
Вот они — перед ним. Два солдата, две загадки.
Материал для научного исследования.
Рядовой Некко.
И рядовой Курт.
Кроме странного состава крови, у них есть еще нечто общее.
Один год рождения.
А даты рождения отличаются только на три дня.
Кто же они?
3
Медицинский модуль располагался довольно далеко от прочих строений Форпоста, в тихом углу, где воздух был чище и свежее, где было больше солнца, куда не доносилось гудение дизелей, а рев идущих на посадку транспортов не глушил щебета птиц.В казарму Павел пошел пешком, хотя мог бы воспользоваться скоростной кабиной подземки. Транспортная система Форпоста уже работала. Все удаленные районы Форпоста, его основные постройки были связаны системой туннелей, в которых скользили по монорельсам десятиместные вагончики, похожие на комфортабельные гробы.
Павел никуда не спешил. У него еще было время. Только после ужина он становился свободным человеком, и только тогда он мог покинуть казарменную часть Форпоста и отправиться в его жилой сегмент, в военный городок, где в номере гостиницы его ждали мама, сестра и любимая девушка.
Пока же торопиться незачем. Занятия закончатся через полчаса, впрочем, возможно, лейтенант Уотерхилл отпустит всех пораньше. Но в любом случае все вернутся в казарму, а уж там сержант Хэллер найдет занятие для каждого…
Помня наставления доктора, Павел прислушивался к своим ощущениям. Ничего особенного он не чувствовал, ну разве только ягодицы болели.
Жаль, что не расспросил доктора о последних уколах. Старичок словоохотлив, даже чересчур, возможно, и выболтал бы то, о чем не положено говорить.
Павел знал, что информация о биоактивации является служебной, не подлежащей разглашению. Конечно, особой тайны нет, что-то можно найти в Сети, о чем-то прочитать в книгах. Но хотелось бы получить достоверные сведения, а не мешанину реальных фактов, слухов, догадок и домыслов… Павел предполагал, что доктор, делавший ему уколы, не обычный военный костоправ, каких немало в гарнизонах. Возможно, старик этот из тех ученых, что оказались не у дел во время длительного противостояния с пришедшим из космоса врагом. Возможно, доктор этот многое мог рассказать…
Кончились зеленые насаждения. Придвинулись вплотную бетонные кубы складов. За ними уже виднелись казармы. В небо тянулась башня на посадочной площадке, щетинились острые иглы антенн. Сверкал стеклянный купол спортивного комплекса.
“Завтра бой!” — вспомнил Павел.
Вдруг биоактивация поможет справиться с противником?
Но доктор говорил, что первое время возможны слабость, вялость, тошнота.
Пока же никаких неприятных ощущений — лишь тупая боль в ягодицах…
Забетонированная дорожка сворачивала направо, уводя к корпусу офицерского профилактория. Казармы были впереди, и Павел решил срезать путь, не желая встречаться сейчас с кем-нибудь из командного состава и отвечать на вопросы, обязательные в подобных случаях.
Павел сошел с тропы и двинулся к складам напрямик через пустырь, поросший низким редким кустарником.
Было заметно, что люди здесь ходят нечасто. Павел словно оказался на маленьком кусочке заповедной нетронутой земли, той самой земли, что была здесь испокон веков, до того момента, как прибыли сюда военные строители и стали грохочущими экскаваторами сдирать тонкую почву, заливать обнаженную землю бетоном, вбивать в нее сваи, рыть котлованы, возводить стальные скелеты каркасов.
Просто удивительно, почему не пострадал этот участок. Скорее всего, по проекту здесь должен был разместиться небольшой парк. Но, торопясь сдать работу в срок, строители забыли засыпать плодородную почву, посадить деревья и вечнозеленую траву. А принимающая комиссия не раметила недоделку. Или посчитала это мелочью — зачем солдатам парк?
В пыльной жухлой траве стрекотали кузнечики; щелкая коричневыми брызгами разлетались у Павла из-под ног. Если смотреть в небо, если не обращать внимания на гул двигателей, на перестрелку, доносящуюся со стороны стрельбища, то может показаться, что нет здесь никакого Форпоста. Есть лишь жаркое солнце и покатые вершины далеких сопок. Шуршащая трава и цепляющие одежду кусты. Лето!..
Павел ударился обо что-то ногой, зашипел от боли в ушибленном пальце. Опустил глаза.
Из травы торчал ржавый коленчатый вал. Чуть подальше валялась разодранная покрышка. Громоздились изжеванные листы жести. Блестели острые бутылочные осколки. Растекся черной лужей давным-давно растаявший гудрон.
Неприметная удобная свалка в самом центре Форпоста. Если забредет сюда какая-нибудь комиссия, будет папе-командиру изрядная головомойка.
Он осмотрелся. Заметил какое-то движение возле самых складов, привстал на цыпочки, выглянув из-за кустов.
Там, спрятавшись за глухими стенами от всего мира, дрались два человека. Должно быть тренировались, спарринговали. Но почему не в зале? Почему здесь, на пустыре, за безлюдными складами, словно таясь ото всех?
Павел обогнул мешающие обзору заросли, подошел чуть ближе, всмотрелся внимательней.
Нет! Они не тренировались!
Павел замер, не смея поверить очевидному.
Один солдат безжалостно избивал другого!
— Эй, — нерешительно сказал Павел, не зная, как себя вести.
Его конечно же не услышали.
Один человек корчился на земле. Другой вяло топтал его ногами, словно хотел проучить, унизить, но не собирался уродовать, оставляя заметные следы избиения.
Павел наклонился, выворотил из земли ржавую арматурину. Выпрямившись, гневно крикнул во весь голос:
— Эй, там!
Избивающий остановился, оглянулся.
И Павел, разглядев знакомое лицо, задохнулся от неожиданно накатившей ярости, стиснул железный прут, шагнул вперед.
— Некко! — прохрипел он, сам путаясь своей лютой злобы. — Ты! Подлец!..
Здоровяк, кажется, испугался. Он попятился, взгляд его заметался. Сейчас он походил на гиену, которую лев отгоняет от законной добычи.
— Гаденыш! — Павел, занеся руку с тяжелой арматуриной, так и сыпал проклятиями и ругательствами. — Мерзавец!..
Ослепленный солнцем Некко не видел, кто там направляется к нему со стороны пустыря. Его застигли на месте преступления, и здоровяк растерялся. Тяжело дыша и озираясь, он отступал в тень. Потом он развернулся и бросился наутек.
Павел не стал за ним гнаться. Он остановился возле распростертого на земле человека. Присел на корточки, отложив металлический прут, спросил, с ненавистью глядя вслед бегущему Некко:
— Все в порядке?
— Да. — Человек не двигался, голос его дрожал.
— За что он тебя так? — Павел опустил глаза. Узнал лежащего бойца, но не смог вспомнить его имя.
— Это наше дело, — угрюмо сказал солдат и стал медленно подниматься: сначала сел, потом подтянул колени к животу, оперся о землю руками, подался вперед. Павел хотел было ему помочь, но боец оттолкнул протянутую руку. Пожав плечами, Павел сказал:
— Я буду свидетелем. Я все видел.
— Нет! Ничего ты не видел! Ничего не было!
— Да что тут происходит? Он что, запугал тебя? Солдат хмуро разглядывал Павла, дрожащей рукой утирая разбитый нос. Поинтересовался:
— Ты что, из молодых?
— Да, — признался Павел.
— Понятно… — Боец отвернулся, посмотрел в сторону казарм. Пригладил волосы, ладонями выколотил пыль из одежды, кончиками пальцев осторожно ощупал одутловатое лицо и сказал нехотя:
— Я сам его сюда привел. Хотел поговорить с ним по-мужски. Некко последнее время стал чересчур зазнаваться… И я хотел выбить из него эту дурь, поставить его на место… Но он оказался сильней… Черт возьми!.. — Боец стиснул зубы. Он был немолод, и ему было больно признавать, что какой-то здоровяк из молодых одержал над ним верх.
Павел отвернулся.
— И запомни, — добавил боец. — Грязное солдатское белье должно оставаться в казармах. Понимаешь, о чем я?
— Да, — сухо сказал Павел. — Догадываюсь.
— Надеюсь, мы поняли друг друга, — сказал боец. — Здесь ничего не произошло, а ты ничего не видел.
— Не видел, — согласился Павел.
— Вот и ладно… Кстати… Спасибо тебе.
— За что?
— Как за что? За то, что ты его спугнул.
Павел кивнул. Помолчал, глядя, как боец, запрокинув голову, пытается остановить идущую из ноздрей кровь. Сказал:
— Приходи завтра вечером в спорткомплекс.
— Зачем? — невнятно спросил солдат.
— Я буду бить Некко.
Боец хмыкнул. Пробормотал что-то неразборчивое.
— Не веришь? — спросил Павел. — Приходи — сам убедишься.
4
В семь часов вечера он был в гостинице.Дверь в номер оказалась не заперта, Павел, постучавшись, вошел и едва не столкнулся с сестренкой, роющейся в стенном шкафу.
— Паша пришел! — радостно завопила Наташа, бросившись брату на шею. Он подхватил ее, приподнял, подбросил, поймал, поставил на пол.
— Паша! — Мама и Тина торопливо шагнули к нему из комнаты, словно боялись, что он сейчас исчезнет.
Они затараторили все вместе, спеша выговорить все накопленные за день переживания, впечатления. Павел, улыбаясь, замахал руками:
— Тише, тише!
— Надолго, сынок?
— До утра. Я должен быть на первом построении.
— А вам можно покидать казармы?
— Можно, если не оставлять территорию Форпоста и если командир знает, где меня искать.
— Хорошо как! У отца твоего не так было… Ты проходи, сынок, не стой в дверях. А то как не свой, прямо как будто в гостях…
Потом они дотемна пили горячий чай, любовались друг-другом и беседовали. И Павлу стало казаться, что он вернулся домой, в тот самый мир, с которым уже распрощался. Но Тинка, вдруг посерьезнев, стала расспрашивать о службе, об экстеррах, о его боевых товарищах, и мама, осекшись, разом осунувшись, вспомнила о том, как погиб отец и, всхлипнув, замолчала, а нахмурившаяся сестренка, опустив голову, принялась пальцем чертить на скатерти, обводя вышитые узоры.
— Все хорошо, — сказал Павел. — Я здесь, и у меня все хорошо.
— Ты здесь, сынок, — сказала мать, вытирая глаза. — Значит, и у нас все хорошо.
После они молчали. За окнами светили яркие фонари. Настенные часы показывали полночь.
— Мы пойдем, — просительно сказал Павел.
— Куда? — подняла на него глаза мама.
— Прогуляемся. С Тиной. На часик. И вернемся. Здесь неподалеку есть бар, посидим там.
— Поздно уже. Как-то боязно мне вас отпускать.
— Ну что ты, мама. Здесь безопасно. Никаких хулиганов, бандитов. Никаких бродячих зверей. Форпосты — самые спокойные места на планете.
— Да, конечно… — Она вздохнула. — Идите. Подышите воздухом.
— А вы ложитесь спать, не ждите нас. Утром поговорим, время еще будет.
На улицу вышли все вместе: спустились по лестнице, прошли мимо спящего вахтера, постояли на крыльце, глядя на звезды. Потом Павел и Тина ушли.
— Пошли-ка спать, Ната, — сказала мама, крепко прижав к себе дочку.
— Давай постоим еще минутку, ма.
И они стояли целый час, слушая доносящиеся из ночи странные звуки этого непривычного места, совсем не похожего на обычный город.
— Может так получиться, что завтра я прийти не смогу. — сказал Павел.
— Почему? — спросила Тина.
Простой вопрос, на который так непросто ответить.
— Дела, — ответил Павел.
— Что-то случилось?
— Нет, — сказал Павел. И подумал: “Пока еще ничего”.
— Не хочешь говорить?
Вместо ответа он крепко обнял ее, поцеловал в губы, она не ответила, отстранилась:
— Что случилось?
— Ничего. Честное слово, ничего не случилось.
— Пока еще ничего? — Тинка всегда читала его мысли, он привык к этому и уже не удивлялся, как когда-то.
— Не спрашивай, — сказал Павел. — Не надо. У меня все хорошо, просто я должен сделать одно дело. Завтра вечером… Если все пройдет удачно, я задержусь, но появлюсь. Если же нет — не переживайте. Со мной все хорошо. Просто дело повернулось… не той стороной…
— Это что-то опасное?
— Нет, — соврал Павел, понимая, что Тина чувствует его ложь. — Нисколько.
— Мы можем тебе помочь?
— Да… Чтобы я не волновался, просто ждите меня в номере…
Они стояли перед подсвеченным корпусом гостиницы. Черными прямоугольниками темнели стекла, и только на втором этаже светились два окна. Павел знал, чьи это окна. Там его ждали.
— Я приду, — сказал Павел. — Я обязательно приду.
— Обещаешь? — тихо спросила Тина.
— Да, — сказал он.
— Слово даешь?
— Даю слово.
— Что бы ни случилось?
— Что бы ни случилось.
— Ты вернешься?
— Я вернусь!
Он смотрел в ее встревоженные глаза и сам сейчас верил, что все у него будет хорошо.
— Нас ждут, — сказал он, глянув на светящиеся окна. Подумал мельком, как ему повезло, что есть на свете родные люди, которые будут ждать его всегда, что бы ни случилось. — Пойдем?
— Пошли, — сказала Тинка, вздохнула и крепко взяла его под руку.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
26.06.2068
Сегодня вечером я снова пойду на ринг.Ко мне уже приходили два уорент-офицера, интересовались, готов ли я к драке. Как я понял, весь тотализатор организовали они. Конечно, это запрещено, но начальство на подобные забавы смотрит сквозь пальцы. Более того — офицеры сами делают ставки.
Рыжий и Цеце в мою победу не верят, но надеются на чудо. Кто-то мне сказал, что они ходили к одному пуэрториканцу из второй роты, договаривались, чтобы тот проклял Некко, моего противника. Не знаю, что это за магический обряд, но про пуэрториканца этого я уже несколько раз слышал одну и ту же байку. Якобы сколько-то лет назад его обокрали. Не прошло и двух дней, как к медикам пришел капрал, жалующийся на сильную головную боль. Обследование ничего не показало. Потом к тем же медикам пришел и пуэрториканец. Поинтересовался, не обращался ли кто с головной болью. Велел передать, что человек этот должен вернуть чужое, иначе из его головы вылупится голый петух. Врачи, посмеявшись, капралу ничего не сказали. А через неделю он умер. Ночью. Лег спать, жалуясь на боль — словно в темя клюет кто-то, — и не проснулся. Соседи по казарме утверждали потом, что ровно в полночь они слышали петушиный крик и хлопанье крыльев…
Несколько раз подходил ко мне сержант Хэллер, спрашивал, не желаю ли я отменить бой. Сильно удивился, когда я в первый раз сказал, что хочу драться. Кажется, сержант за меня переживает.
Лейтенант Уотерхилл приходил в казарму, чтобы пожать мне руку. “Будь псом”, — снова сказал он мне. А я не хочу быть псом. Я — человек…
Сейчас я чувствую себя несколько странно. Колотит, бросает то в жар, то в холод, ломит мышцы, ноют суставы и кости, голова порой идет кругом. Такое ощущение, что я заболел. Но я полон сил. Более того — силы переполняют меня, я чувствую в себе мощь, поднимающуюся словно дрожжевое тесто. Скорее всего, это результат биоактивации. Я спрашивал у товарищей — многие тоже чувствовали нечто подобное. Говорят, что подобным ощущениям доверять нельзя, слишком, уж они обманчивы.
Ну зачем я обещал Тинке вечером обязательно вернуться? Что за черт дернул меня за язык! Зачем вообще я заговорил с ней об этом? Надо было просто сказать, что меня отсылают в командировку, а я начал играть в конспирацию. Дурак!
Не вовремя они приехали.
Я расслабился — не физически, а душой. Оттаял.
А мне нужно быть злым! Иначе проиграю и не смогу вернуться к Тинке.
Нарушу данное слово.
1
День прошел как и прочие дни.Подъем, пробежка, физические упражнения, утренние процедуры, завтрак, развод, занятия и тренировки, обед, получасовой отдых, часы самоподготовки под контролем сержанта, обязательный просмотр передачи “Люди в погонах”, вечернее построение, прохождение маршем, ужин, личное время…
Все спокойные дни были похожи. Все подчинялось обычному расписанию, менялись только мелочи: шуточки Гнутого и пререкания Рыжего, настроение сержанта, погода, меню в столовой. Монотонность дня порой нарушали всегда неожиданные визиты проверяющих офицеров. Время от времени кто-нибудь заступал в наряд, отправлялся на дежурство — это тоже вносило некоторое разнообразие…
Война — скучное дело.
И бойцы, как могли, пытались изменить свою скучную жизнь. Но фантазия у них была ограниченная, да и свободного времени оставалось совсем немного.
2
На этот раз все выглядело буднично. Не было ни иллюминации, ни громкой музыки, ни приветственных речей. На восьмиугольном ринге было пусто, на него не поднимались ни тонконогие девицы, ни говорливые клоуны. Высоко над помостом, словно удавленник, висел отключенный микрофон. Зрителей было не так много, как в прошлый раз. Отсутствовали женщины, не было видно старших офицеров — да и вообще офицеров было мало. Сегодня в спортивный комплекс пришли солдаты и капралы, сержанты, стафф— и мастер-сержанты. Много было уорент-офицеров — их всегда много там, где мало офицеров настоящих. Молодые лейтенанты старались держаться вместе — не все еще сошлись со своими подчиненными. Пожалуй, только лейтенант Уотерхилл одинаково свободно общался и с солдатами своего взвода, и с равными по званию товарищами.В большом зале спортивного комплекса собрались те, кто хотел посмотреть финальный, единственный бой между первой ротой и четвертой. Не все пришедшие знали бойцов по именам, совсем мало кто знал их по фамилиям, но вот прозвища были у всех на слуху.
Титан и Писатель…
— Ты готов? — спросил сержант Хэллер. В его голосе звучали новые нотки — заботливые, отеческие.
— Да, — Павел попрыгал, покрутил руками, повращал головой.
— Мышцы болят?
— Не очень.
— Как координация?
— В порядке.
— Ты точно решил? — Видно было, что сержант сомневается, стоит ли выпускать Павла на ринг. — Действительно хочешь драться?
— Да.
Они были одни в пустой раздевалке. За несколько минут до боя сержант Хэллер выгнал всех: и Цеце, бормочущего какие-то шаманские напевы, которым — лишь бы отвязаться — научил его пуэрториканец из второй роты; и Гнутого со своим приносящим удачу хотом за пазухой; и загадочно улыбающегося Шайтана, и всех прочих, кто желал Павлу победить. Таких было немного.
Солдаты умели реально оценивать противников. И все понимали: у щуплого Писателя ничтожные шансы на победу.
— Пора! — объявил сержант Хэллер и, хлопнув ладонями себя по коленям, рывком поднялся. Следом встал и Павел.
Они вышли из раздевалки.
Не было приветственного рева трибун и бравурного марша, рвущегося из динамиков. Прожектора не скрестили на их фигурах цветные лучи, и отключенное электронное табло осталось черным.
В тишине и полумраке Павел прошел сквозь толпу, обступившую ринг, поднялся на помост, прислонился спиной к канатам, дожидаясь противника. Неуверенно осмотрелся, нашел в толпе своих товарищей, подмигнул им. Гнутый поднял над головой извивающегося хота.
Возвышающиеся амфитеатром трибуны пустовали. Зрители стремились подобраться как можно ближе к рингу. В тесной колышущейся толпе смешались все — и солдаты, и офицеры.
Некко задерживался. Наверняка специально тянул время, чтобы заставить противника поволноваться.
Но Павел уже справился с волнением. Он смотрел на верхние ряды пустых трибун и думал о том, как сегодня вечером, сразу же после боя, отправится в гостиницу, где его уже ждут, тревожатся, наверное…
— О чем думаешь, Писатель? — крикнул кто-то ехидно. И охнул, получив тяжелый подзатыльник от оказавшегося рядом сержанта Хэллера.
Некко появился минуты через три. На нем были длинные боксерские трусы и облегающая майка с оскаленной бульдожьей мордой на груди. Похоже, идя на ринг, Некко как следует размялся. Он тяжело дышал, на покатом лбу серебрилась испарина, разогретые мышцы вздулись из-за прилива крови.
Павел представил, как он сам выглядит со стороны: среднего роста, среднего телосложения, босой, с голым торсом, в обычных х/б штанах, у которых уже обвисли коленки.
Одно слово — Писатель!
Он невольно усмехнулся.
И среди зрителей послышались смешки.
Некко, не глядя в сторону противника, взошел на ринг. Поднял руки над головой, словно уже одержал победу.
— Ладно тебе рисоваться, — сказал недовольный голос из толпы. — Незачем. Баб тут нет.
Некко опустил руки, сердито повернулся, отыскивая взглядом, кто это произнес. По лицам людей понял, что сказать это мог любой из них. Фыркнул. Стукнул себя кулаком в грудь. Только после этого соизволил заметить Павла. Прорычал, скаля зубы не хуже бульдога на майке: