Страница:
Я не знаю, хорошо это или плохо. Но это очень необычно. Даже не могу толком описать свои чувства.
Моя жизнь изменилась — я понял, ощутил это только сейчас. Не на сборном пункте, куда прибыл с вещами и документами, не в учебном центре, где нас муштровали беспрерывно восемь месяцев, вдалбливая то, что я почувствовал лишь вчера.
У солдата нет прошлого и нет будущего. У него есть только настоящее. Короткий миг, где-то на полпути между рождением и смертью. Причем, скорей всего, ближе к смерти. Намного ближе.
Вчера я лег спать и не мог заснуть. Все думал об этом. Не мог понять, почему этот сдвиг произошел в моем сознании. Почему именно сейчас.
Теперь я знаю — дело в моих новых товарищах. Они защищали меня, потому что не видели разницы между собой и мной. Я был одним из них.
И я стал одним из них — я изменился.
Жизнь переменилась.
Сегодня я буду драться.
И я сделаю все возможное, чтобы победить.
— Не ешь много. После ужина тебе на ринг.
Обычно после ужина, с половины седьмого до самого отбоя, начиналось личное время солдат. Сегодня же вечером открывался спортивный комплекс Форпоста. На этом событии, официально именуемом спортивным праздником, должен был присутствовать весь личный состав гарнизона. В том числе офицеры с женами и детьми. Впрочем, предполагалось, что дети и особо впечатлительные женщины, прослушав вступительную речь и посмотрев показательные выступления опытных бойцов, уйдут домой до того, как начнутся рукопашные бои новичков.
— Хорошо, сэр. — Павел надеялся, что никто не замечает легкую дрожь ожидания, с которой он боролся на протяжении всего дня.
— Волнуешься? — спросил Хэллер.
— Нет, сэр. — Павел не вставал из-за стола, разговаривал сидя, поскольку в уставе это позволялось.
— А зря. — Сержант покосился в сторону четвертой роты. Там, в одиночестве сидя за крайним столом, чавкая и рыгая в кулак, набивал свое брюхо рядовой Некко.
— Уже начинаю волноваться, сэр.
Сержант опустил голову, внимательно посмотрел на Павла. Хмыкнул то ли издевательски, то ли одобрительно Посоветовал:
— Съешь мясо и фрукты. Выпей компот. Больше ни к чему не притрагивайся.
— Да, сэр! Понял, сэр!
— До чего вы, русские, понятливы, — помолчав, проговорил холодно сержант Хэллер. И вновь непонятно было, одобряет он поведение Павла или же, напротив, осуждает.
Возле главного входа уже толпились люди Офицеры с семьями, вольнонаемные в штатском ждали открытия комплекса. Позолоченные ручки широкой двустворчатой двери были связаны алой лентой, и начальник отдела информации, с фальшивой улыбкой отпуская дежурные шутки, раскланиваясь с дамами, уже в нетерпении пощелкивал изогнутыми медицинскими ножницами — других, видимо, в спешке не нашли.
Солдат построили в стороне, так, что им почти ничего не было видно.
Потом брехун, размахивая ножницами, стал говорить Он обходился без микрофона, и потому стоящие в отдалении бойцы почти ничего не слышали. Впрочем, они и не слушали, им было чем заняться. Громким шепотом делались последние ставки, шуршали передаваемые бумажные лоскутки. Сержанты, которые должны были поддерживать порядок, шумели не меньше своих бойцов. Впрочем, строй держался ровно, не распадался, не разваливался, и потому взводные офицеры старались не обращать внимания на гул за спиной. Они знали и помнили — с половины седьмого у солдат начинается личное время.
Один только Павел, стараясь отвлечься от мыслей о предстоящих боях, слушал речь. До него доносились обрывки фраз и отдельные слова, из которых, впрочем, можно было понять, о чем так долго и пространно рассказывает брехун
— …Бассейн, залы для баскетбола и волейбола, модуль для любителей бега… Доступны по выходным… Купив абонемент, вы сможете посетить… Цена символическая… Душевые кабины… Пригласим артистов… Просторные залы… Могли только мечтать… Добро пожаловать…
Прочная атласная лента мялась, жевалась кривыми ножницами. Резаться она не хотела. С немалым трудом начальник отдела информации все-таки справился с возникшей трудностью, надорвал ленточку, перетер ее. Распахнул дверь, первым шагнул в здание. Следом за ним хлынула пестрая толпа. Возникла небольшая давка, испуганно вскрикнул ребенок, визгливо заругалась прижатая к стене женщина. Люди чуть отхлынули, сдали назад. Кто-то из старших офицеров уже командовал громко, призывал к порядку, требовал построиться. На него почти не обращали внимания, но в толпе стало свободней, и людской ручеек спокойно потек в распахнутые стеклянные двери.
Солдат стали запускать лишь после того, как все прочие расселись на местах. Без суеты, в строгом порядке бойцы входили в здание спорткомплекса, поднимались по широкой лестнице, громыхая ботинками, с любопытством оглядываясь, и заполняли задние ряды трибун.
— Продержись хотя бы две минуты, — шепнул Цеце, усаживаясь у Павла за спиной.
— Ему бы в первых боях не вылететь, — сказал кто-то из соседей.
— А ты не каркай! — вскинулся Цеце.
— Ты азиата видел во второй роте? Готов поспорить, что в финале встретятся этот азиат и здоровяк Некко.
— Азиат — заморыш!
— У него сложение такое. Кость узкая. А мускулатура — дай бог каждому.
— Ты его щупал, что ли?
— Тихо! — одернул расшумевшихся бойцов сержант Хэллер.
На просторный восьмиугольный ринг, поднырнув под канаты, поднялся брехун. Поймал спустившийся сверху микрофон, негромко прокашлялся в него, пробуя звук. Кивнул кому-то в стеклянной будке, возвышающейся над трибунами. И тотчас свет в зале погас, под потолком вспыхнули цветные прожекторы, скрестили лучи, высветив ринг.
— Я рад сегодня приветствовать вас! — прозвучал многократно усиленный голос.
— Черт возьми, — буркнул Рыжий. — Неужели опять говорить будет?
Но на этот раз брехун оказался на удивление краток. Еще раз поздравив всех с открытием спортивного комплекса, он в нескольких словах рассказал о программе вечера и, выпустив микрофон, поспешил убраться с ринга. А под канаты уже лезли бойцы в камуфляже. Начинались показательные выступления.
— Ну вот, балет начался, — пренебрежительно фыркнул Зверь. Тем не менее на ринг он смотрел внимательно и с интересом.
Выступающие бойцы, построившись квадратом, демонстрировали основы рукопашного боя — удары и блоки. Громкий четкий голос из невидимых динамиков комментировал их движения. Потом бойцы разбились на пары. Показали приемы защиты от ножа и палки, захваты и броски. Когда завершилась эта часть выступления, бойцы разбежались по углам ринга, сели, скрестив ноги. Только один человек остался стоять. Выждав какое-то время, он вдруг выхватил из-за спины нунчаки и закрутил их так, что воздух вокруг него словно вскипел…
— Посмотрел? — сержант Хэллер положил тяжелую руку Павлу на плечо. — Налюбовался? И хватит. Пошли за мной.
— Куда?
— Готовиться к бою. Или ты забыл?..
Трибуны ожили. Все громче гомонили голоса, в основном женские и детские. Хрустели открываемые пакетики чипсов. Яркими искрами влетали в лучи прожекторов бумажные комочки.
На ринг выскочили девушки в коротких юбочках и стали танцевать под ритмичную музыку, высоко вскидывая загорелые стройные ноги и задорно при этом взвизгивая.
Хэллер остановился, оглянулся на девчонок. Тяжело вздохнул, отвернулся неохотно и, ухватив Павла за одежду, потащил за собой по проходу.
— Меня подождите! — поднялся со своего места Зверь.
— Продержись хотя бы две минуты! — крикнул вдогонку Цеце, пытаясь отобрать бинокль у кого-то из соседей.
Расталкивая толпящихся людей, сержант Хэллер провел Павла на место. В отгороженном лавками закутке было относительно спокойно, здесь никто не толкался, не ругался, не норовил схватить за руку или хлопнуть по спине. Но Павел то и дело ловил на себе любопытствующие взгляды, и от них ему делалось очень неуютно.
— Не тушуйся! — шепнул сержант Хэллер. — Плечи разверни! Голову выше! Драка уже началась!
Возле открытого железного шкафчика стоял лейтенант Уотерхилл. Рядом с ним, сильно ссутулившись, сидел на лавке новобранец из второго взвода. Он, как и Павел, тоже выступал за первую роту, но никто не надеялся, что этот хлипкий новичок сможет дать кому-то отпор на ринге. Говорили, что он очень неплохо стреляет и только благодаря этому попал в десантную роту, а не в инженерные войска.
Лейтенант, чуть помешкав, протянул руку сержанту Хэллеру. Кивнул Павлу и Зверю. Спросил:
— Все в порядке?
— На ногах пока держимся, сэр, — усмехнулся сержант.
— Бои начнутся минут через двадцать. — Лейтенант глянул на циферблат наручных часов. — Сейчас там девочки закончат свое выступление, потом выступят специально приглашенные циркачи, а после пойдете вы.
Павел, пытаясь сдержать нервную дрожь, опустился на лавку рядом с пареньком из второго взвода. Оглядел помещение — высокие потолки, чистые стены, ряд душевых кабин. Увидел вдруг возвышающегося над толпой рядового Некко и поспешно, пока тот не перехватил взгляд, отвел глаза. Зверь заметил это, нахмурился:
— Ты боишься его?
— Не его… — Павел не сразу нашелся, что ответить. — Я боюсь проиграть…
— Страшного ничего не случится, — сказал сержант Хэллер. Лейтенант кивнул.
— Я хочу победить, — сказал Павел.
— Мы тоже.
— Пойду попробую узнать результаты жеребьевки, — сказал лейтенант. Он перешагнул через скамью, встал за спиной у Павла, помедлил, собираясь что-то добавить, но, видимо, не подобрал нужных слов. Махнул рукой:
— Ладно, потом. — И ушел.
Зверь присел рядом с Павлом, стал инструктировать:
— Слушай внимательно, Писатель. Удар у тебя слабый, я видел, но быстрый. Так что кулаком бей в переносицу или в челюсть, открытой ладонью — по уху. Пинай аккуратней, высоко ногу не задирай — равновесие потеряешь. Бей в голень или в колено…
Сержант Хэллер внимательно слушал, кивал одобрительно. Съежившегося на краю скамьи солдатика они словно не замечали — надежды на него никакой, да и не из их он взвода.
— …В лоб кулаком не бей — костяшки разобьешь. Бей основанием ладони, только смотри, запястье не повреди. В пах не бей — запрещено, дисквалифицируют. Уши, рот и ноздри противнику не рви — нельзя. Все остальное можно.
— Болевые приемы можно проводить? — спросил Павел.
— Да.
— А удушения?
— Можно. — Зверь внимательно посмотрел на Павла. Поинтересовался: — Ты что, дзюдо занимался?
— Нет. Не совсем.
— В конце концов это неважно. Правил почти никаких нет, только те, о которых я уже сказал. Победа присуждается либо если противник сдается, либо если он не может продолжать бой. Это тебе ясно?
— Да.
— Как оденешься?
— Что?
— Что на себя наденешь? Кимоно? Боксерские трусы и майку?
— А можно остаться в хэбэ?
— Конечно.
— Я разуюсь только. Можно?
— Да хоть совсем разденься! Порадуешь офицерских женушек.
Павел расстегнул ремень, снял, положил рядом с собой. Наклонившись, стал расшнуровывать ботинки.
— Я все-таки посоветовал бы тебе их оставить, — сказал сержант. — Остальные наверняка разуваться не будут. А армейский ботинок, он получше кастета будет.
— Мне так удобней, сэр. — Павел снял обувь, поставил под лавку.
— Ну, смотри сам, — пробурчал Хэллер…
Минут через десять вернулся лейтенант. Сразу же стал делиться полученной информацией:
— Никакой жеребьевки не было. Бойцов просто разделили по ротам: первая рота бьется со второй, третья с четвертой. Потом встречаются победители. Опять же из разных подразделений. В финал выходят два сильнейших бойца… Так что первый бой наш. Во второй роте два бойца — китаец и ирландец. Выбирайте себе противников.
Новобранец, сидящий рядом с Павлом, впервые поднял голову:
— Я бы взял на себя китайца. — Голос его не дрожал, как все подсознательно ожидали. Напротив, он звучал твердо и холодно. — Если вы не против.
— Китаец наверняка знает какое-нибудь хитрое искусство, — предостерег лейтенант.
— Тогда он просто вырубит меня с одного удара, а не станет превращать мое лицо в кровавое месиво.
— Разумно, Курт. — Один только лейтенант знал, как зовут новичка. — Что скажешь, Голованов?
— Пусть будет ирландец, — пожал Павел плечами. — Мне все равно.
— Договорились! — подытожил сержант Хэллер. — Теперь слушайте: за победу дается три очка. За ничью — одно. Но ничьи бывают очень редко. Счет записывается на роту, но заработанные очки принадлежать будут вашему взводу и лично вам. Это ваш реальный шанс начать игру не с нуля.
Павел повернулся к сержанту:
— Так что это за игра, сэр?
Но тут под потолком зазвенел гонг, и искаженный перегруженным усилителем голос велел бойцам проследовать к рингу для представления.
— Пошли! — Сержант Хэллер сгреб своих подчиненных, рывком приподнял их и поволок сквозь плотную толпу к светящейся иллюминацией арке выхода.
— …и рядовой Курт! Вторая рота: рядовые Хань и Лонгвилл! Третья рота — рядовые Ниецки и Свенсон! Четвертая рота: рядовой Барош! И основной претендент на победу, национальный чемпион по армрестлингу, неоднократный призер всевозможных соревнований по рукопашному бою рядовой Некко!
— Черт возьми! — Сержант Хэллер, разжав стальные пальцы, отпустил руки Павла. — Оказывается, он не так прост. И почему я узнаю это только сейчас? — Он озирался с таким видом, словно искал виноватых.
— Первый бой! — вещал крутящийся на возвышающемся ринге коротышка, одеждой и повадками похожий на клоуна. Возможно, он и был клоуном из приглашенной труппы циркачей — Встречаются первая и вторая роты! Бойцы — на ринг!
Павел дернулся было к канатам, но сержант придержал его:
— Не спеши. Поглядим, кого они выставят. Ты же хотел ирландца?
На ринг, по-обезьяньи цепляясь за канаты, взобрался рядовой Хань. Он был в синих тренировочных штанах и просторной майке, на груди которой красовался свившийся кольцами китайский дракон. Вскинув руки над головой, Хань запрыгал на месте, улыбаясь и часто кивая болельщикам на трибунах. Он не производил впечатления. Он был сух, невысок и легок. Но он отлично двигался.
— Ты первый, — сказал сержант обращаясь к молчаливому Курту. Тот кивнул. Прищурясь, он разглядывал выплясывающего на ринге китайца Налюбовавшись, шагнул к канатам ограждения, обернулся — посмотрел на Павла, а не на сержанта — и сказал спокойно и уверенно:
— Я справлюсь.
Сержант хмыкнул.
Курту на вид можно было дать лет двадцать пять, не больше. Худой и нескладный, неловкий в каждом движении — он словно чего-то стеснялся или опасался. Он был тих и неприметен.
А китаец все прыгал на гулком пружинящем помосте ринга, выколачивая ногами чечетку.
— Рядовой Хань! — объявил ведущий, посматривая на черную доску за спинами зрителей, на которой два техника в брезентовых комбинезонах усердно выводили мелом огромные буквы — электронное цифровое табло еще не работало. — И рядовой Курт! Встречайте! — Он выпустил микрофон, и тот мгновенно скользнул вверх. Не менее стремительно коротышка с повадками клоуна скатился с ринга.
Болельщики на трибунах орали, свистели, топали. Просто удивительно, насколько быстро они раскрепостились, подумал Павел. Должно быть, это зажигательное выступление длинноногих девушек так на них подействовало.
Под рев зрителей китаец Хань и немец Курт пожали друг другу руки. Разошлись, даже отвернулись друг от друга, высматривая на трибунах своих товарищей, в общем гомоне пытаясь услышать их голоса.
И когда рявкнул гонг, они не спешили. Они еще помахали болельщикам: Хань — улыбаясь и пританцовывая, Курт — смущенно и неуверенно. И только после стали сходиться: китаец — стремительно и уверенно, немец — семеня и зажимаясь.
А через мгновение случилось такое, что даже трибуны заткнулись от изумления.
Когда азиат был совсем рядом, Курт вдруг словно потерял равновесие. Он подался вперед — неловко и нескладно, но удивительно быстро, — и его кулак врезался точно в подбородок китайца.
Что-то отчетливо хрустнуло. Танцующие ноги остановились. Закатились узкие глаза.
Китаец всхрапнул, дернул головой и осел на помост ринга.
— Черт возьми! — У сержанта Хэллера отпала челюсть.
— Да, сэр, — только и мог сказать Павел.
Пять секунд стояла абсолютная тишина. Китаец не шевелился.
И трибуны опомнились. Завопили:
— Курт! Курт! — Откуда-то они уже знали его имя.
А победитель, смутившись, опустил голову, ссутулился, махнул рукой, то ли отмахнулся, то ли попытался сделать победный жест.
— Рррррядовой Куррррт! — Выскочил на ринг коротышка клоун, подскочив и поймав спускающийся микрофон. — Первая рота получает… — Он посмотрел в сторону доски, дожидаясь, пока техники нарисуют мелом цифры. — Первые три очка!
— Черт возьми! — повторил сержант Хэллер, но теперь в его голосе слышалось совсем другое — не безмерное удивление, а веселье и торжество. — Черт возьми, Курт! Как же это так? Случайность? Случайность! Тебе повезло! Надо же! Ты видел, а?! — Он повернулся к Павлу. И тот повторил:
— Да, сэр.
Китаец шевельнулся. Приподнял голову. По мутным глазам его было видно, что он ничего не соображает.
Раскрасневшийся Курт полез с ринга и запутался в канатах. Запрыгал на одной ноге под нарастающий смех трибун, пытаясь высвободиться. Сержант Хэллер бросился к нему, придержал, помог вытащить ногу. Хлопнул по плечу, рявкнув свое:
— Черт возьми! — Это можно было расценить как искреннее поздравление.
— А теперь бой номер два! — объявил ведущий, с опаской глядя, как нокаутированный китаец ползет к своему краю ринга. — И будем надеяться, что он закончится не так быстро. Ведь мы все хотим посмотреть хорошую драку! Не так ли?..
— Заткнись! — дружно проорали несколько глоток из задних рядов. — Заткнись, коротышка, лопнешь!
В сторону ринга полетели полосы туалетной бумаги. Но они не долетали даже до канатов, опускались на головы сидящих в первых рядах офицеров и их жен. Тотчас же по рядам побежали сержанты и лейтенанты, руганью, угрозами и затрещинами утихомиривая чересчур разошедшихся подчиненных.
— И снова первая рота против второй! — надрывался в фонящий микрофон ведущий. Он не обращал внимания на оскорбительные выкрики в свой адрес, на порхающую туалетную бумагу и прочие мелочи. Возможно, будучи посредственным клоуном, он давно привык ко всему этому. — На ринге встречаются рядовой Голованов и рядовой Лонгвилл!
— Держись, парень. — Сержант Хэллер довольно сильно пихнул Павла в бок. Должно быть, таким образом он выразил свою поддержку. — С богом!
Ирландец больше походил на какого-нибудь скандинава — он был белобрыс и голубоглаз. Выглядел он лет на тридцать пять — солидный возраст для рекрута, — и мышцы его уже заплыли жирком. Впрочем, расслабляться не следовало, отметил про себя Павел. На костяшках правой руки были заметны следы старой, наполовину выведенной татуировки. Вполне вероятно, в свое время ирландец состоял членом какой-нибудь молодежной банды. Занимался боксом в полулегальных клубах. Время от времени участвовал в сомнительных акциях, продавая свои кулаки различным политическим движениям. Ирландия всегда была беспокойной страной.
Они сошлись в центре восьмиугольного ринга. Павел первым протянул руку. Ирландец ухмыльнулся и крепко — будто хотел раздавить — сжал ее. Они долго смотрели друг другу в глаза. И Павел вдруг понял, ощутил, что победит.
В этом ирландце словно что-то было надломлено. Несмотря на кривую хулиганскую ухмылку, на вызывающее рукопожатие, на хищный прищур глаз, в нем чувствовалась слабина.
Рядовой Лонгвилл не хотел драться!
Павел выдернул ладонь из руки противника. Отступил, прижался спиной к канатам, дожидаясь, когда ударит гонг. Совсем некстати нахлынули воспоминания — университетский спортзал, стены, обшитые матами, разминающиеся борцы, ругающийся тренер. Запах пота и пыли.
Сделалось совсем спокойно. Унялось дыхание. Мир за пределами ринга исчез.
Павел усмехнулся. И увидел, как полиняла нагловатая ухмылка ирландца.
Гонг прозвенел, словно стекло разбилось. Отмахнув рукой, отбросив микрофон, скатился с ринга ведущий, оставив бойцов наедине.
Ирландец приподнял руки, кулаками закрывая лицо, локтями прикрывая корпус — “стойка труса”.
Павел, низко пригнувшись, шагнул вперед, выставил руки перед собой.
Ирландец, коротко выдохнув, провел прямой правой — но слишком медленно. Павел, чуть отклонившись, шлепком раскрытой ладони легко погасил удар. Тут же зацепил запястье противника, резко потянул на себя, выводя его из равновесия. Попытался подсечкой свалить ирландца.
Не получилось. Противник успел вырваться, увел ногу, отскочил. Павел бросился было за ним и едва не нарвался на удар — ирландец контратаковал быстро и решительно.
Разорвав дистанцию, они закружились, следя друг за другом, выжидая удобный момент для нападения. Они представляли разные стили единоборств и потому пока осторожничали, не зная, как вести поединок, какую тактику выбрать. Впрочем, у Павла было преимущество — занимаясь самбо в университете, интереса ради он спарринговал и с боксерами, и с каратистами, и с айкидоками.
Главное — не попасть под прямой удар!..
Сержант Хэллер подобрался к самому ограждению ринга. Он уже понял — он видел, что Павел не так прост, как ему представлялось раньше. Очевидно, рядовой Голованов занимался какой-то спортивной борьбой, и сейчас он грамотно вел поединок — не лез на рожон, выманивал противника, заставлял его открыться, изучал. Сержант Хэллер был удивлен: сперва неожиданная победа нескладного немца — как его там? — Курта, а теперь еще вдруг оказалось, что русский из его взвода не так уж и плох на ринге…
Ирландец, устав от монотонного кружения, перешел в стремительное наступление. Видимо, он решил все свои силы вложить в эту отчаянную единственную атаку, он хотел смять сопротивление противника, налететь на него, опрокинуть, раздавить.
Но все вышло не так, как он задумал.
Едва только ирландец кинулся на него с кулаками, Павел шагнул навстречу противнику, присел, пригнулся, прошел в ноги, чуть развернул корпус. Не глядя, одной рукой поймал запястье соперника, другой обхватил бедро. Рванул вверх, взваливая на плечи тяжелое тело спарринг-партнера. Повернулся, распрямился, бросил потерявшего ориентацию соперника под ноги, удерживая его руку. Быстро присел рядом, несильно ударил в ключицу, взял на болевой — безжалостно, жестко, как учил тренер. Ирландец зарычал, задергался, забился. Павел почувствовал, что противник вот-вот вырвется, и еще сильней нажал на пойманную в узел руку противника.
— Держи его! — мелькнула за канатами морда сержанта Хэллера. — Дави! Молодец, парень! Дожимай!
Павел жал.
Стонущий от боли ирландец не собирался сдаваться. Он был упрям.
Павел мог бы вывихнуть ему плечо, а быть может, и вовсе сломать руку. Надо только нажать чуть сильней. И сустав не выдержит, вывернется, лопнут связки. Но так нельзя. Неправильно это…
— Дожимай! — требовал сержант Хэллер.
— Пи-са-тель! — скандировали трибуны. Больше всех старалась, конечно же, первая рота. Павлу казалось, что он слышит отдельные голоса: голоса Зверя, Рыжего, Цеце, голос лейтенанта Уотерхилла. Он поднял голову, осмотрелся.
Кругом лица. Глаза. Рты.
Свет прожекторов.
Блещущие зубы. Женские губы — яркие, накрашенные, искривленные гримасой то ли брезгливости, то ли извращенного удовольствия.
— Я победил! — закричал Павел, из последних сил борясь с пойманной конечностью противника. Влажная кожа выскальзывала из пальцев. Ирландец, ослепнув от боли, все еще сопротивлялся. — Я победил! — Павел знал, что он победил. Это было в правилах.
Но здесь, на этом восьмиугольном ринге, правила были другие — намного проще. Противник либо не мог продолжать бой, либо сдавался — только тогда он считался проигравшим.
Ирландец сдаваться не хотел. Он и в безвыходном положении продолжал биться.
— Я победил! — Павел тряхнул головой. Пот ел глаза. В висках стучала кровь. Руки гудели от напряжения. — Я победил!
— Дожимай! — прыгал вокруг ринга сержант Хэллер.
— Дожимай! — вопили на трибунах Цеце и Рыжий.
— Дожимай! — требовал лейтенант.
Моя жизнь изменилась — я понял, ощутил это только сейчас. Не на сборном пункте, куда прибыл с вещами и документами, не в учебном центре, где нас муштровали беспрерывно восемь месяцев, вдалбливая то, что я почувствовал лишь вчера.
У солдата нет прошлого и нет будущего. У него есть только настоящее. Короткий миг, где-то на полпути между рождением и смертью. Причем, скорей всего, ближе к смерти. Намного ближе.
Вчера я лег спать и не мог заснуть. Все думал об этом. Не мог понять, почему этот сдвиг произошел в моем сознании. Почему именно сейчас.
Теперь я знаю — дело в моих новых товарищах. Они защищали меня, потому что не видели разницы между собой и мной. Я был одним из них.
И я стал одним из них — я изменился.
Жизнь переменилась.
Сегодня я буду драться.
И я сделаю все возможное, чтобы победить.
1
Едва только прозвучала команда приступить к приему пищи, как у Павла за спиной вырос сержант Хэллер и негромко сказал, глядя в потолок:— Не ешь много. После ужина тебе на ринг.
Обычно после ужина, с половины седьмого до самого отбоя, начиналось личное время солдат. Сегодня же вечером открывался спортивный комплекс Форпоста. На этом событии, официально именуемом спортивным праздником, должен был присутствовать весь личный состав гарнизона. В том числе офицеры с женами и детьми. Впрочем, предполагалось, что дети и особо впечатлительные женщины, прослушав вступительную речь и посмотрев показательные выступления опытных бойцов, уйдут домой до того, как начнутся рукопашные бои новичков.
— Хорошо, сэр. — Павел надеялся, что никто не замечает легкую дрожь ожидания, с которой он боролся на протяжении всего дня.
— Волнуешься? — спросил Хэллер.
— Нет, сэр. — Павел не вставал из-за стола, разговаривал сидя, поскольку в уставе это позволялось.
— А зря. — Сержант покосился в сторону четвертой роты. Там, в одиночестве сидя за крайним столом, чавкая и рыгая в кулак, набивал свое брюхо рядовой Некко.
— Уже начинаю волноваться, сэр.
Сержант опустил голову, внимательно посмотрел на Павла. Хмыкнул то ли издевательски, то ли одобрительно Посоветовал:
— Съешь мясо и фрукты. Выпей компот. Больше ни к чему не притрагивайся.
— Да, сэр! Понял, сэр!
— До чего вы, русские, понятливы, — помолчав, проговорил холодно сержант Хэллер. И вновь непонятно было, одобряет он поведение Павла или же, напротив, осуждает.
2
Им не дали даже заскочить в казармы, оправиться и умыться. Сразу после ужина командиры построили их и повели к спортивному комплексу — цилиндрическому бетонному зданию с полукруглой крышей из небьющегося, армированного волокнами стали стекла.Возле главного входа уже толпились люди Офицеры с семьями, вольнонаемные в штатском ждали открытия комплекса. Позолоченные ручки широкой двустворчатой двери были связаны алой лентой, и начальник отдела информации, с фальшивой улыбкой отпуская дежурные шутки, раскланиваясь с дамами, уже в нетерпении пощелкивал изогнутыми медицинскими ножницами — других, видимо, в спешке не нашли.
Солдат построили в стороне, так, что им почти ничего не было видно.
Потом брехун, размахивая ножницами, стал говорить Он обходился без микрофона, и потому стоящие в отдалении бойцы почти ничего не слышали. Впрочем, они и не слушали, им было чем заняться. Громким шепотом делались последние ставки, шуршали передаваемые бумажные лоскутки. Сержанты, которые должны были поддерживать порядок, шумели не меньше своих бойцов. Впрочем, строй держался ровно, не распадался, не разваливался, и потому взводные офицеры старались не обращать внимания на гул за спиной. Они знали и помнили — с половины седьмого у солдат начинается личное время.
Один только Павел, стараясь отвлечься от мыслей о предстоящих боях, слушал речь. До него доносились обрывки фраз и отдельные слова, из которых, впрочем, можно было понять, о чем так долго и пространно рассказывает брехун
— …Бассейн, залы для баскетбола и волейбола, модуль для любителей бега… Доступны по выходным… Купив абонемент, вы сможете посетить… Цена символическая… Душевые кабины… Пригласим артистов… Просторные залы… Могли только мечтать… Добро пожаловать…
Прочная атласная лента мялась, жевалась кривыми ножницами. Резаться она не хотела. С немалым трудом начальник отдела информации все-таки справился с возникшей трудностью, надорвал ленточку, перетер ее. Распахнул дверь, первым шагнул в здание. Следом за ним хлынула пестрая толпа. Возникла небольшая давка, испуганно вскрикнул ребенок, визгливо заругалась прижатая к стене женщина. Люди чуть отхлынули, сдали назад. Кто-то из старших офицеров уже командовал громко, призывал к порядку, требовал построиться. На него почти не обращали внимания, но в толпе стало свободней, и людской ручеек спокойно потек в распахнутые стеклянные двери.
Солдат стали запускать лишь после того, как все прочие расселись на местах. Без суеты, в строгом порядке бойцы входили в здание спорткомплекса, поднимались по широкой лестнице, громыхая ботинками, с любопытством оглядываясь, и заполняли задние ряды трибун.
— Продержись хотя бы две минуты, — шепнул Цеце, усаживаясь у Павла за спиной.
— Ему бы в первых боях не вылететь, — сказал кто-то из соседей.
— А ты не каркай! — вскинулся Цеце.
— Ты азиата видел во второй роте? Готов поспорить, что в финале встретятся этот азиат и здоровяк Некко.
— Азиат — заморыш!
— У него сложение такое. Кость узкая. А мускулатура — дай бог каждому.
— Ты его щупал, что ли?
— Тихо! — одернул расшумевшихся бойцов сержант Хэллер.
На просторный восьмиугольный ринг, поднырнув под канаты, поднялся брехун. Поймал спустившийся сверху микрофон, негромко прокашлялся в него, пробуя звук. Кивнул кому-то в стеклянной будке, возвышающейся над трибунами. И тотчас свет в зале погас, под потолком вспыхнули цветные прожекторы, скрестили лучи, высветив ринг.
— Я рад сегодня приветствовать вас! — прозвучал многократно усиленный голос.
— Черт возьми, — буркнул Рыжий. — Неужели опять говорить будет?
Но на этот раз брехун оказался на удивление краток. Еще раз поздравив всех с открытием спортивного комплекса, он в нескольких словах рассказал о программе вечера и, выпустив микрофон, поспешил убраться с ринга. А под канаты уже лезли бойцы в камуфляже. Начинались показательные выступления.
— Ну вот, балет начался, — пренебрежительно фыркнул Зверь. Тем не менее на ринг он смотрел внимательно и с интересом.
Выступающие бойцы, построившись квадратом, демонстрировали основы рукопашного боя — удары и блоки. Громкий четкий голос из невидимых динамиков комментировал их движения. Потом бойцы разбились на пары. Показали приемы защиты от ножа и палки, захваты и броски. Когда завершилась эта часть выступления, бойцы разбежались по углам ринга, сели, скрестив ноги. Только один человек остался стоять. Выждав какое-то время, он вдруг выхватил из-за спины нунчаки и закрутил их так, что воздух вокруг него словно вскипел…
— Посмотрел? — сержант Хэллер положил тяжелую руку Павлу на плечо. — Налюбовался? И хватит. Пошли за мной.
— Куда?
— Готовиться к бою. Или ты забыл?..
Трибуны ожили. Все громче гомонили голоса, в основном женские и детские. Хрустели открываемые пакетики чипсов. Яркими искрами влетали в лучи прожекторов бумажные комочки.
На ринг выскочили девушки в коротких юбочках и стали танцевать под ритмичную музыку, высоко вскидывая загорелые стройные ноги и задорно при этом взвизгивая.
Хэллер остановился, оглянулся на девчонок. Тяжело вздохнул, отвернулся неохотно и, ухватив Павла за одежду, потащил за собой по проходу.
— Меня подождите! — поднялся со своего места Зверь.
— Продержись хотя бы две минуты! — крикнул вдогонку Цеце, пытаясь отобрать бинокль у кого-то из соседей.
3
В раздевалке было многолюдно, хотя самих бойцов, которым предстояло сегодня драться, было всего восемь человек. Они вели себя тихо, незаметно, а вот остальные — болельщики и советчики — шумели вовсю.Расталкивая толпящихся людей, сержант Хэллер провел Павла на место. В отгороженном лавками закутке было относительно спокойно, здесь никто не толкался, не ругался, не норовил схватить за руку или хлопнуть по спине. Но Павел то и дело ловил на себе любопытствующие взгляды, и от них ему делалось очень неуютно.
— Не тушуйся! — шепнул сержант Хэллер. — Плечи разверни! Голову выше! Драка уже началась!
Возле открытого железного шкафчика стоял лейтенант Уотерхилл. Рядом с ним, сильно ссутулившись, сидел на лавке новобранец из второго взвода. Он, как и Павел, тоже выступал за первую роту, но никто не надеялся, что этот хлипкий новичок сможет дать кому-то отпор на ринге. Говорили, что он очень неплохо стреляет и только благодаря этому попал в десантную роту, а не в инженерные войска.
Лейтенант, чуть помешкав, протянул руку сержанту Хэллеру. Кивнул Павлу и Зверю. Спросил:
— Все в порядке?
— На ногах пока держимся, сэр, — усмехнулся сержант.
— Бои начнутся минут через двадцать. — Лейтенант глянул на циферблат наручных часов. — Сейчас там девочки закончат свое выступление, потом выступят специально приглашенные циркачи, а после пойдете вы.
Павел, пытаясь сдержать нервную дрожь, опустился на лавку рядом с пареньком из второго взвода. Оглядел помещение — высокие потолки, чистые стены, ряд душевых кабин. Увидел вдруг возвышающегося над толпой рядового Некко и поспешно, пока тот не перехватил взгляд, отвел глаза. Зверь заметил это, нахмурился:
— Ты боишься его?
— Не его… — Павел не сразу нашелся, что ответить. — Я боюсь проиграть…
— Страшного ничего не случится, — сказал сержант Хэллер. Лейтенант кивнул.
— Я хочу победить, — сказал Павел.
— Мы тоже.
— Пойду попробую узнать результаты жеребьевки, — сказал лейтенант. Он перешагнул через скамью, встал за спиной у Павла, помедлил, собираясь что-то добавить, но, видимо, не подобрал нужных слов. Махнул рукой:
— Ладно, потом. — И ушел.
Зверь присел рядом с Павлом, стал инструктировать:
— Слушай внимательно, Писатель. Удар у тебя слабый, я видел, но быстрый. Так что кулаком бей в переносицу или в челюсть, открытой ладонью — по уху. Пинай аккуратней, высоко ногу не задирай — равновесие потеряешь. Бей в голень или в колено…
Сержант Хэллер внимательно слушал, кивал одобрительно. Съежившегося на краю скамьи солдатика они словно не замечали — надежды на него никакой, да и не из их он взвода.
— …В лоб кулаком не бей — костяшки разобьешь. Бей основанием ладони, только смотри, запястье не повреди. В пах не бей — запрещено, дисквалифицируют. Уши, рот и ноздри противнику не рви — нельзя. Все остальное можно.
— Болевые приемы можно проводить? — спросил Павел.
— Да.
— А удушения?
— Можно. — Зверь внимательно посмотрел на Павла. Поинтересовался: — Ты что, дзюдо занимался?
— Нет. Не совсем.
— В конце концов это неважно. Правил почти никаких нет, только те, о которых я уже сказал. Победа присуждается либо если противник сдается, либо если он не может продолжать бой. Это тебе ясно?
— Да.
— Как оденешься?
— Что?
— Что на себя наденешь? Кимоно? Боксерские трусы и майку?
— А можно остаться в хэбэ?
— Конечно.
— Я разуюсь только. Можно?
— Да хоть совсем разденься! Порадуешь офицерских женушек.
Павел расстегнул ремень, снял, положил рядом с собой. Наклонившись, стал расшнуровывать ботинки.
— Я все-таки посоветовал бы тебе их оставить, — сказал сержант. — Остальные наверняка разуваться не будут. А армейский ботинок, он получше кастета будет.
— Мне так удобней, сэр. — Павел снял обувь, поставил под лавку.
— Ну, смотри сам, — пробурчал Хэллер…
Минут через десять вернулся лейтенант. Сразу же стал делиться полученной информацией:
— Никакой жеребьевки не было. Бойцов просто разделили по ротам: первая рота бьется со второй, третья с четвертой. Потом встречаются победители. Опять же из разных подразделений. В финал выходят два сильнейших бойца… Так что первый бой наш. Во второй роте два бойца — китаец и ирландец. Выбирайте себе противников.
Новобранец, сидящий рядом с Павлом, впервые поднял голову:
— Я бы взял на себя китайца. — Голос его не дрожал, как все подсознательно ожидали. Напротив, он звучал твердо и холодно. — Если вы не против.
— Китаец наверняка знает какое-нибудь хитрое искусство, — предостерег лейтенант.
— Тогда он просто вырубит меня с одного удара, а не станет превращать мое лицо в кровавое месиво.
— Разумно, Курт. — Один только лейтенант знал, как зовут новичка. — Что скажешь, Голованов?
— Пусть будет ирландец, — пожал Павел плечами. — Мне все равно.
— Договорились! — подытожил сержант Хэллер. — Теперь слушайте: за победу дается три очка. За ничью — одно. Но ничьи бывают очень редко. Счет записывается на роту, но заработанные очки принадлежать будут вашему взводу и лично вам. Это ваш реальный шанс начать игру не с нуля.
Павел повернулся к сержанту:
— Так что это за игра, сэр?
Но тут под потолком зазвенел гонг, и искаженный перегруженным усилителем голос велел бойцам проследовать к рингу для представления.
— Пошли! — Сержант Хэллер сгреб своих подчиненных, рывком приподнял их и поволок сквозь плотную толпу к светящейся иллюминацией арке выхода.
4
Они выскочили под яркий свет прожекторов и зажмурились. Трибуны ревели, что-то рычали динамики, гремела музыка. Павел услышал свою фамилию и почувствовал, как сержант Хэллер дергает его за руки, заставляя поднять над головой сжатые кулаки— …и рядовой Курт! Вторая рота: рядовые Хань и Лонгвилл! Третья рота — рядовые Ниецки и Свенсон! Четвертая рота: рядовой Барош! И основной претендент на победу, национальный чемпион по армрестлингу, неоднократный призер всевозможных соревнований по рукопашному бою рядовой Некко!
— Черт возьми! — Сержант Хэллер, разжав стальные пальцы, отпустил руки Павла. — Оказывается, он не так прост. И почему я узнаю это только сейчас? — Он озирался с таким видом, словно искал виноватых.
— Первый бой! — вещал крутящийся на возвышающемся ринге коротышка, одеждой и повадками похожий на клоуна. Возможно, он и был клоуном из приглашенной труппы циркачей — Встречаются первая и вторая роты! Бойцы — на ринг!
Павел дернулся было к канатам, но сержант придержал его:
— Не спеши. Поглядим, кого они выставят. Ты же хотел ирландца?
На ринг, по-обезьяньи цепляясь за канаты, взобрался рядовой Хань. Он был в синих тренировочных штанах и просторной майке, на груди которой красовался свившийся кольцами китайский дракон. Вскинув руки над головой, Хань запрыгал на месте, улыбаясь и часто кивая болельщикам на трибунах. Он не производил впечатления. Он был сух, невысок и легок. Но он отлично двигался.
— Ты первый, — сказал сержант обращаясь к молчаливому Курту. Тот кивнул. Прищурясь, он разглядывал выплясывающего на ринге китайца Налюбовавшись, шагнул к канатам ограждения, обернулся — посмотрел на Павла, а не на сержанта — и сказал спокойно и уверенно:
— Я справлюсь.
Сержант хмыкнул.
Курту на вид можно было дать лет двадцать пять, не больше. Худой и нескладный, неловкий в каждом движении — он словно чего-то стеснялся или опасался. Он был тих и неприметен.
А китаец все прыгал на гулком пружинящем помосте ринга, выколачивая ногами чечетку.
— Рядовой Хань! — объявил ведущий, посматривая на черную доску за спинами зрителей, на которой два техника в брезентовых комбинезонах усердно выводили мелом огромные буквы — электронное цифровое табло еще не работало. — И рядовой Курт! Встречайте! — Он выпустил микрофон, и тот мгновенно скользнул вверх. Не менее стремительно коротышка с повадками клоуна скатился с ринга.
Болельщики на трибунах орали, свистели, топали. Просто удивительно, насколько быстро они раскрепостились, подумал Павел. Должно быть, это зажигательное выступление длинноногих девушек так на них подействовало.
Под рев зрителей китаец Хань и немец Курт пожали друг другу руки. Разошлись, даже отвернулись друг от друга, высматривая на трибунах своих товарищей, в общем гомоне пытаясь услышать их голоса.
И когда рявкнул гонг, они не спешили. Они еще помахали болельщикам: Хань — улыбаясь и пританцовывая, Курт — смущенно и неуверенно. И только после стали сходиться: китаец — стремительно и уверенно, немец — семеня и зажимаясь.
А через мгновение случилось такое, что даже трибуны заткнулись от изумления.
Когда азиат был совсем рядом, Курт вдруг словно потерял равновесие. Он подался вперед — неловко и нескладно, но удивительно быстро, — и его кулак врезался точно в подбородок китайца.
Что-то отчетливо хрустнуло. Танцующие ноги остановились. Закатились узкие глаза.
Китаец всхрапнул, дернул головой и осел на помост ринга.
— Черт возьми! — У сержанта Хэллера отпала челюсть.
— Да, сэр, — только и мог сказать Павел.
Пять секунд стояла абсолютная тишина. Китаец не шевелился.
И трибуны опомнились. Завопили:
— Курт! Курт! — Откуда-то они уже знали его имя.
А победитель, смутившись, опустил голову, ссутулился, махнул рукой, то ли отмахнулся, то ли попытался сделать победный жест.
— Рррррядовой Куррррт! — Выскочил на ринг коротышка клоун, подскочив и поймав спускающийся микрофон. — Первая рота получает… — Он посмотрел в сторону доски, дожидаясь, пока техники нарисуют мелом цифры. — Первые три очка!
— Черт возьми! — повторил сержант Хэллер, но теперь в его голосе слышалось совсем другое — не безмерное удивление, а веселье и торжество. — Черт возьми, Курт! Как же это так? Случайность? Случайность! Тебе повезло! Надо же! Ты видел, а?! — Он повернулся к Павлу. И тот повторил:
— Да, сэр.
Китаец шевельнулся. Приподнял голову. По мутным глазам его было видно, что он ничего не соображает.
Раскрасневшийся Курт полез с ринга и запутался в канатах. Запрыгал на одной ноге под нарастающий смех трибун, пытаясь высвободиться. Сержант Хэллер бросился к нему, придержал, помог вытащить ногу. Хлопнул по плечу, рявкнув свое:
— Черт возьми! — Это можно было расценить как искреннее поздравление.
— А теперь бой номер два! — объявил ведущий, с опаской глядя, как нокаутированный китаец ползет к своему краю ринга. — И будем надеяться, что он закончится не так быстро. Ведь мы все хотим посмотреть хорошую драку! Не так ли?..
— Заткнись! — дружно проорали несколько глоток из задних рядов. — Заткнись, коротышка, лопнешь!
В сторону ринга полетели полосы туалетной бумаги. Но они не долетали даже до канатов, опускались на головы сидящих в первых рядах офицеров и их жен. Тотчас же по рядам побежали сержанты и лейтенанты, руганью, угрозами и затрещинами утихомиривая чересчур разошедшихся подчиненных.
— И снова первая рота против второй! — надрывался в фонящий микрофон ведущий. Он не обращал внимания на оскорбительные выкрики в свой адрес, на порхающую туалетную бумагу и прочие мелочи. Возможно, будучи посредственным клоуном, он давно привык ко всему этому. — На ринге встречаются рядовой Голованов и рядовой Лонгвилл!
— Держись, парень. — Сержант Хэллер довольно сильно пихнул Павла в бок. Должно быть, таким образом он выразил свою поддержку. — С богом!
Ирландец больше походил на какого-нибудь скандинава — он был белобрыс и голубоглаз. Выглядел он лет на тридцать пять — солидный возраст для рекрута, — и мышцы его уже заплыли жирком. Впрочем, расслабляться не следовало, отметил про себя Павел. На костяшках правой руки были заметны следы старой, наполовину выведенной татуировки. Вполне вероятно, в свое время ирландец состоял членом какой-нибудь молодежной банды. Занимался боксом в полулегальных клубах. Время от времени участвовал в сомнительных акциях, продавая свои кулаки различным политическим движениям. Ирландия всегда была беспокойной страной.
Они сошлись в центре восьмиугольного ринга. Павел первым протянул руку. Ирландец ухмыльнулся и крепко — будто хотел раздавить — сжал ее. Они долго смотрели друг другу в глаза. И Павел вдруг понял, ощутил, что победит.
В этом ирландце словно что-то было надломлено. Несмотря на кривую хулиганскую ухмылку, на вызывающее рукопожатие, на хищный прищур глаз, в нем чувствовалась слабина.
Рядовой Лонгвилл не хотел драться!
Павел выдернул ладонь из руки противника. Отступил, прижался спиной к канатам, дожидаясь, когда ударит гонг. Совсем некстати нахлынули воспоминания — университетский спортзал, стены, обшитые матами, разминающиеся борцы, ругающийся тренер. Запах пота и пыли.
Сделалось совсем спокойно. Унялось дыхание. Мир за пределами ринга исчез.
Павел усмехнулся. И увидел, как полиняла нагловатая ухмылка ирландца.
Гонг прозвенел, словно стекло разбилось. Отмахнув рукой, отбросив микрофон, скатился с ринга ведущий, оставив бойцов наедине.
Ирландец приподнял руки, кулаками закрывая лицо, локтями прикрывая корпус — “стойка труса”.
Павел, низко пригнувшись, шагнул вперед, выставил руки перед собой.
Ирландец, коротко выдохнув, провел прямой правой — но слишком медленно. Павел, чуть отклонившись, шлепком раскрытой ладони легко погасил удар. Тут же зацепил запястье противника, резко потянул на себя, выводя его из равновесия. Попытался подсечкой свалить ирландца.
Не получилось. Противник успел вырваться, увел ногу, отскочил. Павел бросился было за ним и едва не нарвался на удар — ирландец контратаковал быстро и решительно.
Разорвав дистанцию, они закружились, следя друг за другом, выжидая удобный момент для нападения. Они представляли разные стили единоборств и потому пока осторожничали, не зная, как вести поединок, какую тактику выбрать. Впрочем, у Павла было преимущество — занимаясь самбо в университете, интереса ради он спарринговал и с боксерами, и с каратистами, и с айкидоками.
Главное — не попасть под прямой удар!..
Сержант Хэллер подобрался к самому ограждению ринга. Он уже понял — он видел, что Павел не так прост, как ему представлялось раньше. Очевидно, рядовой Голованов занимался какой-то спортивной борьбой, и сейчас он грамотно вел поединок — не лез на рожон, выманивал противника, заставлял его открыться, изучал. Сержант Хэллер был удивлен: сперва неожиданная победа нескладного немца — как его там? — Курта, а теперь еще вдруг оказалось, что русский из его взвода не так уж и плох на ринге…
Ирландец, устав от монотонного кружения, перешел в стремительное наступление. Видимо, он решил все свои силы вложить в эту отчаянную единственную атаку, он хотел смять сопротивление противника, налететь на него, опрокинуть, раздавить.
Но все вышло не так, как он задумал.
Едва только ирландец кинулся на него с кулаками, Павел шагнул навстречу противнику, присел, пригнулся, прошел в ноги, чуть развернул корпус. Не глядя, одной рукой поймал запястье соперника, другой обхватил бедро. Рванул вверх, взваливая на плечи тяжелое тело спарринг-партнера. Повернулся, распрямился, бросил потерявшего ориентацию соперника под ноги, удерживая его руку. Быстро присел рядом, несильно ударил в ключицу, взял на болевой — безжалостно, жестко, как учил тренер. Ирландец зарычал, задергался, забился. Павел почувствовал, что противник вот-вот вырвется, и еще сильней нажал на пойманную в узел руку противника.
— Держи его! — мелькнула за канатами морда сержанта Хэллера. — Дави! Молодец, парень! Дожимай!
Павел жал.
Стонущий от боли ирландец не собирался сдаваться. Он был упрям.
Павел мог бы вывихнуть ему плечо, а быть может, и вовсе сломать руку. Надо только нажать чуть сильней. И сустав не выдержит, вывернется, лопнут связки. Но так нельзя. Неправильно это…
— Дожимай! — требовал сержант Хэллер.
— Пи-са-тель! — скандировали трибуны. Больше всех старалась, конечно же, первая рота. Павлу казалось, что он слышит отдельные голоса: голоса Зверя, Рыжего, Цеце, голос лейтенанта Уотерхилла. Он поднял голову, осмотрелся.
Кругом лица. Глаза. Рты.
Свет прожекторов.
Блещущие зубы. Женские губы — яркие, накрашенные, искривленные гримасой то ли брезгливости, то ли извращенного удовольствия.
— Я победил! — закричал Павел, из последних сил борясь с пойманной конечностью противника. Влажная кожа выскальзывала из пальцев. Ирландец, ослепнув от боли, все еще сопротивлялся. — Я победил! — Павел знал, что он победил. Это было в правилах.
Но здесь, на этом восьмиугольном ринге, правила были другие — намного проще. Противник либо не мог продолжать бой, либо сдавался — только тогда он считался проигравшим.
Ирландец сдаваться не хотел. Он и в безвыходном положении продолжал биться.
— Я победил! — Павел тряхнул головой. Пот ел глаза. В висках стучала кровь. Руки гудели от напряжения. — Я победил!
— Дожимай! — прыгал вокруг ринга сержант Хэллер.
— Дожимай! — вопили на трибунах Цеце и Рыжий.
— Дожимай! — требовал лейтенант.