— Ухо, слушай новый анекдот, вчера Колбасник рассказал. Встречаются, значит, два сержанта, у одного синяк под правым глазом, у другого — под левым…
   — Эй, Гнутый, я собираюсь пристрелить капрала! Ты со мной?..
   — Маркс, ты зачем бороду сбрил?..
   — Как тебе Матрица, Писатель?..
   Они бежали долго, а лес все еще был далеко.
   Потом, в какой-то момент, мир рванулся им навстречу. Одним стремительным прыжком они преодолели половину не пройденного еще расстояния.
   — Всем заткнуться! — рявкнул по общему каналу сержант Хэллер. — Мы не на прогулке!
   — Мы в компьютерной игре! — сказал Цеце.
   — Я тебя слышал! — прорычал сержант.
   — У вас отличный слух, сэр.
   — И крепкий кулак!
   — Вижу приближающуюся цель! — ворвался в их перепалку чей-то звонкий голос. — Направление северо-запад!
   — У нас тоже! Направление северо-восток! Группа экстерров движется прямо на нас!
   — Черт! И спереди! Из леса прут!
   — Да они везде!
   — Их слишком много!
   — Ну наконец-то!
   — Занять оборону! — прокричал лейтенант Уотерхилл. — Отделениям сомкнуться! Первое отделение — восточный сектор, правый ориентир — группа камней, левый ориентир — отдельно стоящее дерево. Второе отделение!..
   Экстерры наступали лавой, катились волной. Их было несколько сотен, они были голодны и злы.
   Отделение капрала Буасье первым открыло огонь. Зарокотали винтовки, ухнул гранатомет, отбойным молотком застучал на сошках крупнокалиберный пулемет. Через мгновение по приближающемуся врагу стрелял весь взвод.
   — Получайте, зверюги! — упоенно вопил Цеце, поводя раскалившимся стволом из стороны в сторону.
   Рыжий стоял рядом с товарищем, он стрелял выборочно, прицельно — по тем тварям, что вырывались вперед из общей массы.
   Ухо, раскинув ноги, залег за большим камнем. Он ворочал массивный ствол пулемета, поливая лавину экстерров лавиной рвущегося свинца. Шайтан, ругаясь по-арабски, пытался перезарядить заклинивший пулемет. Гнутый и Зверь, припав к оптическим прицелам винтовок, вслух вели счет попаданий, соревнуясь друг с другом. Павел не мог понять, как они что-то разбирают в катящейся волне экстерров. Сам он стрелял почти наугад.
   Капрал Некко орал что-то, пытаясь управлять своим отделением, но его никто не слушал.
   Дружно лязгнули подствольные гранатометы. Земля взвилась фонтанами, пламя взрывов смешалось с черным дымом, с серой пылью, острыми брызгами разлетелся горячий металл.
   Экстерры были совсем рядом. Не замечая потерь, визжа и подвывая, они мчались на группки сплотившихся людей. Твари были невероятно живучи. Они совсем не чувствовали боли, они подчинялись лишь одному чувству — чувству голода.
   И в этот момент с небес на землю обрушился грохочущий ад — лейтенант все же сумел связаться с минометной батареей, а они успели развернуться и по полученным координатам навестись точно на невидимую для них цель.
   Во все стороны полетели куски мяса. Брызги крови повисли облаком.
   Атака экстерров захлебнулась. Распалась неудержимо катящаяся волна.
   Не прекращая вести огонь, бойцы залегли — тяжелые мины, сотрясая землю, рвались в опасной близости.
   — Отобьемся! — прокричал сержант Хэллер.
   — Но без жертв не обойдется, — пообещал Цеце и позвал весело: — Эй, Некко! Посмотри на меня!
   Капрал повернулся. И увидел черное дуло, направленное в переносицу.
   — Пока, капрал, — в один голос сказали Цеце, Рыжий, Гнутый и Зверь и одновременно спустили курки.
   А через несколько минут Матрица равнодушно возвестила:
   — Первый этап пройден. Процент потерь в пределах допустимого.
 
6
   Они прошли все этапы.
   Они отбили атаку экстерров и вошли в лес.
   Они, разделившись на шесть команд, поднялись на лысую макушку горы, попутно уничтожив несколько небольших отрядов противника.
   Они спустились к пещере и заняли оборону, расстреливая пытающихся выбраться из логова хищников, удерживая позицию, дожидаясь нового приказа.
   Но особого распоряжения так и не последовало. Тренировка завершилась.
   Они прошли все этапы, начиная их в полном составе, и каждый раз процент потерь был в пределах допустимого. Они могли бы заработать еще больше очков, но в какой-то момент боя кто-нибудь кричал:
   — Эй, Некко, посмотри на меня! — А потом сразу несколько человек спускали курки.
   Это была игра.
   Настоящее дело еще только предстояло.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

21.07.2068
   …Я пытался написать письмо домой. Начинал несколько раз. Сидел, глядя на экран, уже почти решившись нажать кнопку “Отправить”. Но все стирал. И начинал заново.
   Я не хочу их волновать.
   И письмо, которое я им отправил, содержало всего несколько строк, смысл которых можно передать одной строкой — “у меня все отлично, спокойно служу, завтра вышлю деньги, люблю, целую, жду”. Что еще я мог написать?
   Нам предстоит опасное задание. Наверняка будут погибшие. Возможно, их будет много. У меня не идет из головы тихий голос Курта: “Будет много крови”.
   Я сделал так, что если со мной что-то случится, то этот дневник попадет к моим. И поэтому я, обращаясь к ним, пишу здесь, сейчас:
   “Мама! Ты не хотела, чтобы я шел служить. Ты никогда этого не говорила, но я понимал это и без слов.
   Ты не хуже меня знаешь, почему я записался в UDF Деньги, льготы при получении образования, полные гражданские права — но не это главное. Мой отец и отец Тины погибли из-за этих тварей. Так что с экстеррами у меня личные счеты. Кроме того, я не хочу, чтобы кто-то жертвовал собой ради моей спокойной жизни. У нас у всех есть гражданский долг. А ты учила меня отдавать долги.
   Спасибо тебе, что никогда ничего мне не запрещала.
   Ната! Береги себя, береги маму. Учись как следует. Я знаю, ты хочешь стать биологом. Это здорово. Возможно, именно биологи сделают то, с чем не может справиться армия. С чем не справился я.
   Тина! Извини, что не сдержал обещания. Я старался изо всех сил.
   И все же ты жди. Вдруг я еще вернусь.
   Я вас всех люблю.
   Поэтому я здесь”.
 
1
   Утром сильно похолодало, а в обед пошел дождь.
   Тучи затянули все небо, стало сумрачно, словно осенним вечером. С севера подул холодный ветер, резкий, пронизывающий. Тяжелый влажный туман поплыл в низины.
   Дождь жалил кожу. И люди старались не задерживаться под открытым небом. Они передвигались бегом, отворачивая лица от ветра. Спешили укрыться от непогоды в помещениях.
   Опустели бетонные дорожки и площадки, курилки, полигоны и полосы препятствий.
   Подходило к концу отпущенное на подготовку время.
   Грузовые роботы суетливо бегали по лужам из одного склада в другой, таская опечатанные ящики с оборудованием и боеприпасами, канистры с напалмом, цистерны с топливом, сваливали все возле транспортеров.
   В ангарах рычали двигатели перегоняемой с места на место техники, лязгали траки гусениц, звенели цепи балочных кранов, трещала, разбрасывая искры, сварка,
   А на краю Форпоста, словно гром, грохотали прогреваемые двигатели тяжелого транспортника типа “Пеликан” — огромного корабля, способного за один раз перевезти в любую точку планеты весь личный состав Форпоста вместе с техникой и мобильным штабом. Он поднимался в воздух на реактивной тяге турбопрямоточных криогенных двигателей, набирал скорость и выходил в космос с помощью мощнейшей термоядерной двигательной установки. Один его двухчасовой полет обходился в сумму, сравнимую с годовым содержанием всего Форпоста. Поэтому корабли ES-класса использовались в исключительных случаях.
   Время близилось.
 
2
   Оконное стекло запотело. Павел водил по нему пальцем, чертил круги.
   Круги плакали. Стекло скрипело.
   — Завтра вылет, — в который уже раз прогнусавил Ухо.
   — Да слышали уже, — раздраженно откликнулся Рыжий.
   Добрую половину дня они просидели в казарме. Их никто не трогал — у командования сейчас хватало своих забот. Только несколько раз заходил проверяющий офицер, интересовался, все ли солдаты на месте, смотрел, нет ли пьяных или обкуренных. Напоминал о том, что Форпост переведен на боевое положение. Советовал заняться делом.
   Но все дела были переделаны.
   — Хота с собой возьмешь? — спросил Павел у Гнутого.
   — Оставлю здесь. Док хотел его забрать к себе. Обещал присмотреть, пока меня не будет.
   — Так он вроде бы ругался раньше.
   — Сейчас нет… Это он так — порядка ради… А потом — он же его к себе домой заберет, в больнице не оставит. Все равно один живет — а так ему повеселей будет.
   Хлопнула дверь — из четвертой роты вернулся Некко. Снял фуражку, встряхнул ее, обрызгав пол и стену, сразу же накинулся на Шайтана:
   — Чего разлегся? Делом займись!
   — Каким?
   — Снаряжение проверяй!
   — Проверил уже.
   — Еще раз!
   — Уже три раза проверил.
   — Проверь четвертый! Нечего валяться!
   — Эй, капрал, посмотри на меня! — Цеце спустил ноги на пол, зевнул, прикрыв рот ладонью, почесал грудь.
   Зверь и Рыжий усмехнулись, перемигнулись, нацелились пальцами в сторону Некко.
   — Отстань от него, капрал, — угрюмо сказал Гнутый. Предупредил.
   — Бездельники, — процедил сквозь зубы Некко, исподлобья волчьим взглядом осмотрев солдат.
   Павлу сделалось не по себе. Представилось вдруг, что в реальном бою Некко не станет дожидаться, пока кто-то его окликнет, как это было в Матрице. Он и сам может выстрелить в спину. Любому из них.
   Видимо, эта мысль посетила не его одного.
   — Ты, капрал, смотри, не наделай глупостей! — предостерег Зверь. — Помни, мы все за тобой следим.
   Некко не ответил. Потоптался на месте, словно раздумывая, чем себя занять, и опять шагнул к двери. Буркнул уходя:
   — Если что, я в третьем взводе.
   В третьем взводе Некко чувствовал себя уютней — солдаты там были не так дружны, они побаивались могучего вспыльчивого капрала, к которому навсегда пристала кличка “Титан”, а ему казалось, что они его уважают. У него даже появился там товарищ — немногословный глуповатый испанец, прозванный Пастухом. Они часто ходили вместе — Титан и его Пастух.
   — Слава богу, ушел, — сказал Цеце, снова забираясь на кровать. — Он меня просто из себя выводит.
   — Командиров не выбирают, — рассудительно заметил Ухо, — Их назначают.
   — И снимают, — добавил Зверь,
   — У тебя есть какой-то план? — приподнялся на локте Цеце.
   — Пока нет.
   — Но мысли посещают.
   — Бывает.
   — Вот и я все думаю…
   — И чем вам этот Некко не нравится? — подал голос рядовой Пяльне из второго отделения. — Ну, подумаешь, хота пинает. Орет иногда. К вам придирается по мелочам. Ходит к ротному, кляузы пишет — все уже знают. Но ведь боится он вас, морды не бьет, ребра не ломает, челюсти не крошит. Ну, подставите вы его, лишат его звания и должности. А вдруг к вам потом такого капрала назначат, что Некко младенцем покажется по сравнению с ним.
   — А мы и его подставим, — сказал Зверь. — А там уже Писатель выслугу наберет, лейтенант за него словечко замолвит, и будет у нас свой капрал. Хочешь отделением командовать, Писатель?
   — Вами, что ли? — Павел усмехнулся.
   — А кем же?
   — Ну уж нет! Зачем мне стая упертых оболтусов?
   Они рассмеялись в тридцать глоток.
   — Но ты все-таки подумай, — сказал Гнутый. — Время пока есть.
   — Разве знает кто-то, есть у нас время или уже его нет, — мрачно сказал Рыжий.
   В казарме сделалось тихо, лица солдат посерьезнели, глаза потемнели.
   — А вон Курт, наверное, знает, — сказал Цеце с фальшивой веселостью в голосе. — Только молчит он что-то.
   Все посмотрели в сторону нескладного немца, зачем-то заглянувшего к ним в гости и устроившегося на свободной койке в углу. Курт лежал лицом вверх. Он вроде бы спал, Но остекленевшие глаза его были открыты.
   — Курт, это правда, что ты можешь видеть будущее? — спросил Цеце.
   — Не трогай ты его, — сказал Зверь. — Видишь, переживает человек. Первый раз в бой идет. Тошно ему. Бродит, места не находит.
   — Ну так и пускай поговорит с нами. А если так лежать, мысли переваривать, так и вовсе с ума можно сойти.
   — Могу, — неожиданно откликнулся Курт. Он моргнул, и взгляд его сделался осмысленным — немец пристально смотрел в потолок.
   — С ума можешь сойти? — переспросил Цеце.
   — Могу видеть будущее. Куски картин. Обрывки. — Курт говорил равнодушно, словно машина. — Образы. Ощущения.
   — Да? И что же ты сейчас видишь?
   Немец долго молчал. Потом прошептал:
   — Огонь.
   — Что? — не расслышал Цеце. Снова длинная пауза.
   — Огонь… Пламя…
   — Хорошее предсказание. Я уверен, там, куда мы завтра отправимся, будет много огня. А что-то более конкретное ты можешь сказать?
   Курт не ответил. Снова его глаза застекленели.
   — Пуэрториканец из второй роты гораздо словоохотливей, — разочарованно сказал Цеце. И тут же забыл о Курте. Начал рассказывать всему взводу полюбившийся анекдот о двух сержантах. Его не слушали — история эта уже всем надоела.
   — Слушай. — Павел повернулся к Гнутому. — Давно хотел спросить. А что ты так с хотом своим возишься? Зачем он тебе? Мешает только — кормить его постоянно надо, от начальства прятать, выгуливать, убирать за ним.
   Гнутый, сунув указательный палец меж прутьев клетки, почесывал хота под мордочкой.
   — А это мой талисман, — сказал он. — Он у меня уже шесть лет, и эти шесть лет мне везло, как никогда раньше. Можешь не верить, но эта зверюга приносит мне удачу. Вот у тебя есть талисман?
   — Есть. — Павел нащупал в кармане монету, подаренную сестренкой.
   — У каждого есть талисман, — уверенно сказал Гнутый. — У Гнутого — фотография, которую он никому не показывает, потому что боится сглаза. У Шайтана — стреляные гильзы со счастливыми номерами. Талисман есть у любого человека. Только не все об этом знают… Что касается моего, то я им доволен. Вы, русские, говорите, что у кошки девять жизней. А у хота, значит, их десять — девять кошачьих и одна хотья. И я уверен, что, пока хот со мной, ничего страшного с нами обоими не случится.
   — Где ты его нашел?
   — О! Это интересная история! Произошла она, когда я служил под Шоле. Как-то подняли нас затемно, погрузили на транспорты, отвезли куда-то и выбросили в ночь. Приземлились мы на окраине спящего городка, как узнали позже, в Турции. Дали нам координаты какого-то заводика, производящего то ли наркотики, то ли еще какую гадость. А может, это была неправительственная лаборатория? Или… Нет, не помню уже… Ну, неважно! Задача — все оборудование уничтожить, предварительно выведя из здания людей и передав их в руки местной полиции. Обычное задание, пусть и не по основному нашему профилю. Особых проблем не возникло. Мы разбились на отряды — часть людей окружила здание, а наша группа вошла внутрь… — Гнутый нахмурился, потер лоб. — Да… Кажется, это была какая-то лаборатория. Там на стенах схемы висели… Ну, неважно!.. Здание было просторное, с кучей комнат, сопротивления мы не встретили, и, чтобы поскорей все обыскать, мы разделились… — Гнутый опять задумался. — Все же там производили наркотики… Кажется… Помню конвейер, пакеты с порошком. Я еще хотел один с собой взять, но побоялся… Да, это был завод по производству наркотиков… Впрочем, неважно! Переговариваясь через коммуникаторы, мы прочесывали все закутки, все заколки. Потом я нашел ход вниз и решил спуститься. Под землей размещалась лаборатория… Да! Точно! Это была лаборатория! Как я мог забыть?!
   — Неважно! — поторопил Павел товарища.
   — Ага… — Гнутый запнулся. Собравшись с мыслями, продолжил: — Лаборатория, точно! Там везде стояли клетки со зверями: кошки, собаки, обезьяны. Мыши белые в таких дырявых квадратных аквариумах. Крысы. Никогда таких крыс не видел! Вот такие! — Гнутый развел руки почти на метр.
   — И там ты увидел своего хота, — предположил Павел.
   — Точно! — воскликнул Гнутый, хлопнув в ладоши. — Он сидел в клетке и жалобно так смотрел на меня. Словно знал, что я обязан все вокруг спалить и взорвать. Всех этих кошек, собак, обезьян. И крыс! Их-то я и без приказа сжег бы!.. Честно говоря, от взгляда хота меня дрожь пробрала. Ну я и решил всех животных тут перестрелять, чтоб они в огне не мучились.
   — А выпустить нельзя было? — спросил Павел.
   — Нет. Нельзя. Настрого запретили. Приказали уничтожить все. Если бы не приказ, я бы их всех на свободу отпустил. Кроме крыс, конечно… Надумал, значит, перестрелять, а первую пулю решил пустить в хота, чтоб он взглядом своим не отвлекал. Подошел к клетке, нацелился ему в голову, уже палец на курок положил — а выстрелить не могу. Смотрит он на меня, зараза, словно человек. Так и стояли мы с ним, наверное минуты три. Он на меня смотрит, а я с оружием на него. А потом он меня спас.
   — Спас?
   — Ага. Он вдруг посмотрел мне за спину и зашипел, выгнул спину. И в глазах его загорелось что-то такое… испуг… пугающий… Я развернулся. Ко мне крались три человека. Они были уже в паре шагов от меня, у одного в руках была лопата, у другого пожарный топор, а третий держал перед собой скальпель. Если бы не хот, они бы меня прикончили. Не сомневаюсь… Он предупредил меня. И я прикончил их.
   — Хотя должен был вывести и передать местной полиции, — сказал Павел.
   — Они не захотели со мной идти, — ответил Гнутый, пожав плечами. — А вот хота я забрал. И тем самым впервые нарушил приказ… Вот с той поры хот всюду следует за мной. И приносит удачу. Согласись, убирать дерьмо за тем, кто спас тебе жизнь, — не самая дорогая плата из возможных.
   Павел внимательно посмотрел Гнутому в глаза, пытаясь понять, насколько серьезно тот относится к этой истории.
   — А у тебя что за талисман? — поинтересовался Гнутый.
   — Монетка, — сказал Павел.
   — Простая монетка?
   — Нет. Старинная. Мне ее сестра подарила. У нас есть обычай бросать монету, чтобы потом вернуться на это место.
   — Покажи, если можно.
   Павел сунул руку в карман, подцепил металлический кругляш пальцами, вынул, протянул Гнутому. Тот принял монету, долго ее рассматривал, тер об одежду, скреб ногтем. Потом он поднял голову, предложил:
   — Давай проверим, приносит ли она тебе удачу.
   — Как?
   Гнутый положил монету на ноготь большого пальца, сильным щелчком подбросил ее к самому потолку. Поймал в ладонь, перевернул, хлопнул о колено:
   — Загадай, орел или решка.
   — Решка.
   Гнутый, для пущего эффекта немного помедлив, поднял руку. Объявил:
   — Решка! Удача на твоей стороне, Писатель! — Он вернул монету хозяину. Сказал со смешком: — У тебя тоже неплохой талисман. В чем-то даже лучше моего, ведь его не надо кормить, и он совсем не гадит.
   — И места почти не занимает, — добавил Павел.
   — Но и мышей не ловит…
   Солдаты всегда найдут, о чем поговорить, если им нечем заняться.
   Павел и Гнутый еще долго разговаривали о талисманах, о приметах и прочих суевериях — Гнутый вспоминал случаи из жизни, Павел делился прочитанным в книгах. Цеце и Рыжий начали играть в карты, Шайтан сидел рядом с ними, смотрел, слушал, как они рассуждают о везении в игре и в жизни. Зверь отжимался в проходе меж коек, напевая какую-то песню на незнакомом языке. Ухо чистил суконкой офицерскую пряжку на своем ремне и рассказывал Марксу о том, как однажды спас от верной смерти одного полковника, а тот пожаловал ему портупею с коллекционным боевым револьвером, но револьвер вскоре конфисковали, портупея сгорела и осталась от награды только пряжка — последнее напоминание о героическом поступке.
   Вечерело. Дождь мягко стучал в окна.
   Гул голосов звучал словно прибой — накатывал волнами, то нарастая, то затихая, порой умолкая совсем.
   И в какой-то момент, когда в казарме установилась относительная тишина, тихо, но отчетливо прозвучал голос Курта:
   — Огонь… — Немец стеклянными глазами смотрел в потолок. — Огонь… Человек горит… Ты…
 
3
   Они легли спать, подготовившись к утреннему подъему. Расшнуровали ботинки, приготовили защитные костюмы, разложили их на полу, словно сброшенные бронированные шкуры, разобрали оружие из оружейной комнаты, поставили его у изголовья кроватей, хотя поступать так запрещалось. Но ни дежурный, ни сержант Хэллер не сказали ни слова, заметив это нарушение.
   В армии много негласных правил. И даже уставы не всегда правы.
   Они легли спать, зная, что для кого-то эта ночь может оказаться последней. Но они не думали о смерти, они думали о деньгах, о скорой увольнительной, о предстоящем отпуске. Они вспоминали своих женщин, своих друзей. Сонно улыбались. Зевали. Грезили.
   Они легли спать, а где-то сейчас хмурые, невыспавшиеся люди глядели на мерцающие мониторы опухшими красными глазами, сорванными голосами кричали в микрофоны, непослушными пальцами клевали тугие кнопки клавиатур.
   Где-то уже звучал вой сирены, и в воздух поднимались звенья бомбардировщиков, на огневые позиции выдвигались самоходные гаубицы, и беспилотные самолеты-разведчики, шныряя под облаками, отыскивали скопления экс-терров, уточняли координаты целей, выбрасывали радиозонды.
   Где-то уже с визгом сыпались на землю бомбы, гремела канонада, рвались снаряды.
   Операция “Немезида” началась. А они спали.

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

22.07.2068
   Сейчас еще ночь. Не спится. Не хочется.
   За окном дождь и ветер. А в казарме уютно: тепло, тихо, сумрачно — только светятся лампы дежурного освещения.
   Все спят. Сопят, причмокивают, похрапывают. Слышно, как в коридоре за дверью осторожно расхаживает дежурный. Зевает.
   Проснулся из-за кошмара. Жуткий сон — по-настоящему жуткий, тягостный — даже писать о нем не хочу. Не буду.
   Теперь не могу заснуть.
   Взял карандаш и блокнот, чтобы поскорей отделаться от неприятною ощущения, оставшеюся после дурного сна.
   Подумалось сейчас — вдруг это последняя моя запись? И что написать? Даже не знаю.
   Завещание? Эпитафию?
   Смешно.
   Лучше помолчу.
   Попытаюсь все же заснуть. Вдруг приснится чтото хорошее.
 
1
   Надрывно, словно падающая бомба, взвыла сирена. В казармах вспыхнул и замигал яркий свет. Загудели устройства громкоговорящей связи, запищали коммуникаторы.
   — Тревога! — Очнулись вялые дежурные.
   Одновременно во всех казармах взвились в воздух откинутые одеяла, заскрипели, заскрежетали металлические кровати, сбрасывая с себя людей.
   Было пять часов утра. Обычное время для учебных тревог.
   Но эта тревога не была учебной.
   — Взво-о-од! — Сержант Хэллер, как всегда, был уже одет. — Три минуты на сборы, полное облачение, построение перед казармой!
   Стук пяток о пол, лязг оружия, разноязычная привычная ругань.
   Павел спал в хэбэ, чтобы не тратить лишнее время на одевание. Он, не придя еще в себя, свалился с кровати точно в свои ботинки, вслепую затянул шнуровку, завязал крепко. Налепил на ноги суставы наколенников, отработанными движениями закрепил их. Натянул высокие чулки, в два счета пристегнул их к наколенникам. Вскинул на плечи бронированный корсет, похожий на древнюю кирасу, но несравненно более легкий и прочный, надел его, словно свитер, через голову. Подбородком утопил широкую кнопку на ошейнике — зашипела пневматика, и корсет плотно, но мягко обхватил тело. К плечам корсета Павел пристегнул жесткие щитки, дернул изо всех сил, проверяя, крепко ли они сидят, не оторвутся ли, случись за что зацепиться. Натянул беспалые перчатки, армированные бронепластиковыми волокнами, раскатал их по руке до локтевого сгиба. Поверх надел массивный браслет коммуникатора, застегнул его, нахлобучил шлем. Уже убегая, подхватил винтовку и упакованный в пластик сухпай. Вместе со своим отделением, со всем взводом — ни раньше, ни позже — выкатился на улицу. Подумал радостно — успел! Не сплоховал!
   Капралы уже докладывали сержанту:
   — Первое отделение — отсутствующих нет!
   — Второе отделение — все на месте!
   Некко замешкался, пересчитывая по головам своих подчиненных.
   — У нас все! — крикнул, обращаясь к сержанту, Зверь. Откуда-то выскочил лейтенант Уотерхилл, неузнаваемый в костюме “Оса”. Прокричал:
   — Двадцать минут до вылета! Все на месте?
   — Да, сэр! — козырнул сержант Хэллер.
   — Тогда за мной! Бегом! Марш!
   — Марш! — рявкнул сержант, дублируя команду взводного.
   И они побежали. Стуча окованными подошвами, громыхая оружием. Не разговаривая, дыша ровно, глядя только вперед.
   Мимо столовой. Мимо библиотеки. Мимо штаба. Мимо бара и бани. Мимо ангаров и складов.
   К посадочной площадке, где уже готовился к взлету огромный “Пеликан”.
 
2
   Корабль складывался, словно титаническая головоломка. Поднимались трапы, закрывались трюмы, втягивались внутрь грыжи грузовых отсеков — гремел, скрежетал, лязгал металл. Под дюзами грохочущих двигателей горел бетон. Вибрирующие турбины с воем гнали обжигающе горячий воздух.
   Три человека с высоты следили за взлетом корабля. По толстому стеклу струилась вода, и огни разметки расплывались, превращаясь в яркие праздничные кляксы.
   — Дождь, — задумчиво сказал полковник.
   — Да, сэр, — с готовностью откликнулся его подтянутый заместитель — начальник отдела информации.
   — Две минуты до старта! — объявил главный инженер, посмотрев на мониторы. Он не принимал участия в запуске корабля, он, как и все в этой вознесенной над Форпостом комнате, похожей на аквариум, был простым зрителем.