Страница:
— Курт — экстерр? — растерянно спросил Павел. Смиты посмотрели друг на друга.
— Мы этого не утверждаем, — сказал Джон Смит.
— Мы просто хотим знать, что в нем было необычного. — сказал Джозеф Смит.
— Ничего! — Павел возбужденно заерзал в кресле. Воображение уже рисовало ему ужасающие картины нового вторжения экстерров. На этот раз неотличимых от настоящих людей. — Некко! Вы должны допросить капрала Некко!
— У них с Куртом было что-то общее?
— Да! — Павел закивал. — Некко тоже предчувствовал! И у него заживали раны! Он протыкал себе руку, а через несколько минут рана рубцевалась! Он не чувствовал боли! А когда я его душил! На ринге! Он не задыхался! А кровь! Док что-то говорил про кровь Некко! У него были какие-то необычные анализы!
— Успокойтесь, рядовой, — сказал невозмутимый Джон Смит. — Успокойтесь и начните рассказывать все по порядку. Подробно. Не торопясь.
Павел кивнул, прикрыл глаза, вдохнул глубоко, задержал дыхание. Заставил себя успокоиться. А потом стал рассказывать. Подробно и не торопясь.
И все же они неэффективны в войне против человечества. Армия монстров — не самое лучшее оружие из возможных. Например, крохотный микроорганизм или вирус способен быстрее очистить планету от людей, чем полчища тварей самого ужасающего вида.
Конечно, можно допустить, что инопланетные агрессоры не способны создать смертоносную бактерию или вирус. Но что мешает им распылить в атмосфере ядовитый газ? Уж если они способны создавать космические корабли с ядерным движителем, если они смогли застроить своими базами Солнечную систему, то синтезировать какую-нибудь отраву они наверняка сумеют.
Так почему они воюют так неэффективно?
Ответов может быть несколько.
Возможно, они не умеют воевать иначе.
Возможно, они не хотят превращать планету в пустыню.
Возможно, они давно покинули Солнечную систему. Несколько десятилетий тому назад они прилетели из глубокого космоса, создали автономные базы на соседних с Землей планетах, на их спутниках и убрались домой, уверенные, что армия чудовищ рано или поздно изведет весь человеческий род. И вот тогда — лет через сто — хозяева безмозглых тварей вернутся…
Но, быть может, инопланетные захватчики помимо прямого вторжения реализуют еще один план захвата Земли? Может быть, они способны создавать разумных существ, похожих на людей, — немного чудаковатых, странных, необычных — как Курт, как Некко, — но практически от настоящих людей неотличимых. А быть может, они никого не создают, а сами перевоплощаются — просто меняют форму, внешность. Или же похищают настоящих людей и на своих космических базах изменяют их, перепрограммируют, превращают в слуг, в рабов, в агентов. А потом отправляют назад, на Землю…
Псевдолюди, растворившиеся в человечестве, затерявшиеся среди настоящих людей, — вот реальная страшная угроза.
А экстерры… Зачем они?
Для отвода глаз.
Для страховки.
Гадать можно бесконечно.
Наиболее вероятным выглядит предположение, что псевдолюдей не так много и воевать они не собираются. У них другая задача. Они должны внедриться в правительства стран, в UDF, в Гвардию, взять на себя часть управления, изнутри разрушить оборонную систему землян. А уж потом экстерры сделают то, для чего и были предназначены…
И все же не верится, что Курт — не человек.
Не верится, что Некко — чужак, имитация.
Враг должен быть страшным. С врагом нельзя пить водку, ему нельзя рассказывать анекдоты и смеяться вместе с ним. Враг не может делиться с тобой переживаниями, а ты не можешь делиться с врагом тушенкой из сухпая. Враг не может лежать на соседней с тобой кровати, в одной казарме, храпеть, мучиться от кошмаров, бормотать во сне. Враг не может стоять рядом с тобой и поливать огнем твоего врага, своего союзника.
Враг, похожий на друга, — это идеальный враг.
Самый страшный враг…
Так всю ночь размышлял Павел, лежа на жесткой тюремной койке и глядя в потолок.
Они проснулись от грохота, повскакивали с постелей, подбежали к решеткам, прижались к холодным прутьям, пытаясь разглядеть, что творится в длинном тюремном коридоре.
— Эй! Я спать хочу! — проорал кто-то из заключенных. И его крик словно послужил сигналом для прочих арестантов. Тотчас загудели тревожные голоса:
— Что происходит? Кто видит?
— Гнутый! Ты как там?
— Охрана! Охрана!
— Черт возьми! Неужели всё?..
По чистому тюремному коридору, звонко печатая шаг, колотя дубинками по прутьям решеток, звеня наручниками, двигался целый отряд охранников. За ними следовали другие — одутловатый гражданский судья с девушкой-секретарем, подтянутый молодой человек из службы внутренней безопасности, хмурый дознаватель, сосредоточенный представитель военного трибунала со своим зажатым секретарем-очкариком. И два высоких человека в серых костюмах, в дымчатых очках: доктор Смит и агент Смит.
Охранники рассредоточились по всему коридору: одни встали возле решеток, ударами и руганью отогнали узников в глубь камер. Другие заняли места рядом с электронными замками.
— Открывайте, — прозвучал приказ.
Щелкнули запоры. Открылись, откатились в сторону решетки дверей.
— Выходи!
Притихших арестантов вывели из камер, вытолкали, построили в шеренгу.
— Привет, — шепнул Рыжий Павлу, украдкой пожимая руку.
— Как сам?
— Нормально.
— Тихо там! — шагнул к ним охранник, замахиваясь дубинкой. Павел невольно зажмурился. Рыжий вскинул голову, подался вперед, словно специально подставляясь под удар.
— Не шевелиться!
Охранников было много, человек двадцать. Вооружены они были дубинками и электрошокерами. Те, что стояли в отдалении, держали наизготовку гладкоствольные многозарядные ружья, стреляющие резиновыми пулями. Оружие это убивало редко. Обычно оно уродовало.
— Аббас! — началась перекличка.
— Здесь, — отозвался Шайтан.
— Геккель!
— Я, — нехотя сказал Маркс.
— Голованов!
— Я…
Их было шестнадцать человек; семеро — из взвода сержанта Хэллера
— Ваши дела рассмотрены, — завершив перекличку, объявил представитель военного трибунала. Он выдержал долгую паузу, мучая заключенных ожиданием и неизвестностью, видимо, получая от этого удовольствие. Потом откашлялся, взял у своего секретаря папку, раскрыл ее. Сказал.
— Начнем!
И снова зазвучали фамилии — на этот раз их жидким голоском выкрикивал очкастый секретарь:
— Аббас!
— Я.
Представитель трибунала, заглядывая в папку, объявлял приговор:
— Виновен! Пятнадцать лет в частях особой комплектации!
— Геккель!
— Я.
— Виновен! Пятнадцать лет в частях особой комплектации!
— Голованов!
— Я.
— Виновен! Пятнадцать лет…
Пол качнулся у Павла под ногами, накренились стены. Все звуки вдруг отдалились, заглохли:
— Ягич!
— Я.
— Виновен! Восемнадцать лет в частях особой комплектации!..
Павел уже ничего не слышал. Он был оглушен своими мыслями, буря эмоций терзала его душу.
Пятнадцать лет! Штрафником!
“…Я хочу, чтобы ты вернулся…”
“…Обещай!..”
Невозможно!
Пятнадцать лет! Целая жизнь! Но за что?! Почему?!
“…гнилые они люди, Паша…”
Он шагнул вперед и вывалился из строя. К нему бросились товарищи и охранники. Друзья оказались быстрей — они подхватили Павла под руки, подняли, поставили на место, сжали с боков, не давая упасть.
— Стой, Писатель! — яростно шептал Рыжий — Держись!
— Тихо! Тихо! — успокаивал Гнутый. — Да не дергайся ты!
— Отпустите! — стонал Павел, делая слабые попытки вырваться. — Отпустите меня! Я не могу! Не могу!..
Охранники остановились в двух шагах от арестантов. Они еще не решили, что им надлежит сделать в этой ситуации. Они посматривали на офицеров и гражданских, ожидая от них если не прямого приказа, то хотя бы намека, хоть какой-то реакции. Но те молчали, таращились на постепенно приходящего в себя Павла.
— Ну что, продолжим? — сказал представитель трибунала, когда восстановилось подобие порядка.
И охранники отступили, вернулись на свои места, замерли, не сводя глаз с притихшего Павла и не оставляя без внимания прочих арестантов.
— Кринис! — отрывисто прозвучала очередная фамилия.
— Я! — откликнулся на правом фланге здоровяк в рваном хэбэ.
— Виновен! Лишение свободы сроком на три года.
— Кориа!
— Я.
— Разжалован. Дело передается в гражданский суд.
— Куфельд!..
Пятнадцать фамилий уже прозвучало. Десять человек трибунал направлял в части особой комплектации. Последним выкликнули Некко.
— Я! — бодро отозвался арестованный капрал.
— Не виновен, — прозвучал неожиданный вердикт. — Вы свободны, капрал.
— Да, сэр! — козырнул Некко.
— Вот пес! — заскрежетал зубами Рыжий. — Да он же предал нас! Купил себе свободу!
Два высоких человека в серых костюмах с круглыми белыми нашивками на рукавах и в дымчатых очках подошли к улыбающемуся капралу. Шепнули ему что-то. Похлопали дружески по плечу.
— Да тут и приятели у него нашлись! — Гнутый толкнул Павла. — Видишь, Писатель, что творится? Эх, надо было его пристрелить!
— Заткнуться там! — рявкнул ближайший охранник. Павел счел за лучшее промолчать. Тем более что мысли его все еще путались.
Он просто скосил глаза и смотрел, как высокие серые люди — доктор Смит и агент Смит — ведут довольного капрала к выходу.
Павел был уверен, что больше никогда он не увидит капрала Некко.
Угрюмые и подавленные, они сидели в открытых камерах на жестких нарах, опустив руки, повесив головы. Сейчас эта тюрьма казалась им домом, и они не хотели покидать ее. Ведь впереди их ждала неизвестность.
Ровно через пятнадцать минут охранники вошли в камеры. Одно мгновение потребовалось им, чтобы сковать руки осужденных преступников наручниками. Еще несколько мгновений потратили они на то, чтобы освободить камеры.
— Выровняться! С левой ноги! Марш!
Под крики остающихся в камерах арестантов, под топот, хлопанье и стук пятнадцать недавних заключенных уходили по чистому коридору в сторону выхода.
— А я все же сделаю то, о чем мечтал здесь все дни, — сказал Гнутый и смачно харкнул на стерильно чистый пол.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
Нас везут на транспортном геликоптере, переоборудованном под летающую тюрьму. Мы здесь, словно звери в зоопарке, — у каждого своя клетка. Но в отличие от зверей мы не свободны даже в пределах своих клеток: ноги у каждого из нас закованы в неподъемные колодки. Руки, правда, оставили нам свободными, даже наручники сняли — это для того, чтобы мы могли держаться за поручни при болтанке.
Очень тяжело на душе.
Одолевают горькие мысли. Никак не могу от них отделаться — к чему мучить себя? Это ничего не изменит…
Наверное, я многое сейчас смог бы написать, но это последний листок бумаги, что у меня оставался. Места на нем — на пару строк.
Будет ли у меня возможность продолжить свои записи там, на земле?
Да и стоит ли их продолжать?
Павел послушался.
Холодная сталь наручников обхватила запястья, больно защемив кожу. Павел зашипел, дернулся и получил несильный удар по затылку.
— Не двигаться! — Охранник защелкнул наручники, дернул их на себя, проверяя, надежно ли они сидят.
— Больно, — сказал Павел.
— Учись радоваться боли. Пригодится…
Двигатели вертолета смолкли пару минут назад. В ушах еще стоял их рев, и казалось, что пол все качается под ногами, но это был обман чувств — слишком много времени провели в полете арестанты.
— Можешь открыть глаза, — спокойно сказал охранник.
Павел посмотрел на него, пытаясь угадать, как тот отнесется, если арестант обратится к нему с вопросом. Решив, что ничего страшного не произойдет, спросил:
— Где мы?
— Тебе все объяснят без меня. Но я тебе не завидую. — Похоже, охранник сам не прочь был поговорить. — Надолго сюда?
— На пятнадцать лет.
— Ого! Значит, навсегда. За что тебя?
— Ни за что.
— А! Ну здесь почти все такие.
— Так что это за место? Тебе что, жалко сказать?
— Заткнись! — Охранник переменился. От его благодушия не осталось и следа. — Руки за голову! Встать!
По проходу меж открытых клеток шагал отряд вооруженных солдат под предводительством темнокожего сержанта. Все они были в черной форме с ярко-красными нашивками на рукавах. Именно появление этих людей там изменило поведение охранника.
— Всем арестантам слушать меня! — прогремел голос сержанта, и его отряд остановился. — Ладони поместить на затылок! Выйти из клеток! Повернуться лицом к стене, опустить голову, расставить ноги! Никому не двигаться! В случае малейшего неповиновения мои люди открывают огонь на поражение! Выполнять! Быстро! Быстро!..
Никто не посмел ослушаться сержанта, никто не решился проверить, насколько реальны его угрозы. Арестанты, сцепив руки на затылке, выходили из клеток, разворачивались, упирались лбом в стену, расставляли ноги шире плеч.
— Если у кого-то есть запрещенные предметы, а именно: колющее и режущее оружие и предметы, могущие быть к ним приравнены, наркотики, лекарственные средства, сигареты, продукты, огнестрельное оружие и патроны, — сержант явно проговаривал зазубренную речь, — приказываю немедленно сдать. В противном случае провинившийся будет немедленно наказан. Выполнять!
Два арестанта отступили от стены. Один вытащил из рукава тонкую заточку, бросил ее на железный пол. Второй скованными руками попытался извлечь что-то из нагрудного кармана. У него не получалось, он пыхтел и ругался, пока один из вооруженных бойцов, повинуясь красноречивому кивку сержанта, не подскочил к вспотевшему арестанту.
— Что у тебя?
— Травка, совсем немного, для себя.
— Не дергайся! — Боец, прижав арестанта к стене, сунул пальцы в его карман, вытащил маленький пакетик с сухой травой. Швырнув его под ноги, вернулся в строй.
— Хорошо, — сказал сержант. — У вас было время подумать. — Он махнул рукой своим солдатам: — Обыскать!
Шесть бойцов двинулись к прижавшимся к стенам узникам. Четыре бойца и сержант остались стоять на месте. Их готовые к стрельбе карабины смотрели в разные стороны.
Обыск затянулся.
Солдаты не спешили. Они выворачивали все карманы, проглаживали ладонями складки одежды, тщательно обшаривали тело.
— Вам бы массажистами работать, ребята, — пошутил Гнутый. И тут же задохнулся, получив удар прикладом между лопаток.
В кармане у Рыжего нашли недокуренную сигарету. Бычок безжалостно растоптали, а самого Рыжего как следует попинали по ногам.
У незнакомого арестанта, одетого в потрепанный летный комбинезон, обнаружили булавку. Очевидно, эта безделица приравнивалась к колющему оружию. И несчастный летчик был сбит на пол ударом в затылок.
У бородатого Маркса ничего не нашли. Но его борода, судя по всему, сильно не понравилась солдату, производящему досмотр. Так что Маркс, выслушав разнообразные угрозы в адрес своей обожаемой растительности, получил несколько болезненных тычков в область поясницы.
Павел, чуть повернув голову, посматривал украдкой, как, переходя от одного арестанта к другому, приближается к нему молодой солдат, лицом похожий на бывшего однокашника Кольку Рывкина. Между пальцев, сцепленных на затылке, Павел зажал свою счастливую монетку. За нее он почти не беспокоился, он верил, что сумеет спрятать ее даже при самом тщательном обыске. А вот за исписанные листы, свернутые вчетверо, убранные во внутренний карман, он переживал. Конечно, сержант не сказал, что иметь при себе бумагу запрещено. Мало ли для какой надобности она потребуется? Но все же…
Не хотелось снова терять свои записки. Тем более что вместе с обычными дневниковыми записями там же, в кармане, находилось и письмо близким. Электронное послание, наверное, самому переслать не получится, а вот листок бумаги, может быть, сумеет выйти на свободу…
Как же этот солдат похож на Кольку!
Павел крепко сжал монетку двумя пальцами, зажмурился, загадал: “пусть это будет Колька Рыбкин!”
— Руки вверх! — Павла пнули по лодыжке. — Ноги шире!
Голос! Его голос!
— Колька?
— Что? — Солдат, похоже, испугался.
— Колька, ты?! Не узнаешь?
— Паша? Черт возьми, Паша!
— Колька!
— Тихо, ты, — зашипел вдруг старый товарищ. — Тихо! Сержант смотрит… Руки выше! — Он снова перешел на английский. — Не дергаться!
— Колька! — Павел все никак не мог поверить в случившееся. — Ты откуда здесь?
— Оттуда же, откуда и ты… — Колькины руки обшаривали одежду. — Тише говори… Сколько тебе дали?
— Пятнадцать лет, — не стал скрывать Павел.
— Ох… — Колька даже остановился. — За что?
— Повесили на нас убийство офицера и нескольких солдат. К тому же добавили невыполнение приказа в боевой обстановке. Ну и так, по мелочи.
— Ты же не выйдешь отсюда, Паша.
— Поживем, увидим.
— Ну, живи, смотри. — Колька нащупал бумаги. — Что это у тебя?
— Мои записи.
— Дневник?
— Да. Ты же помнишь.
— Я помню. Ты всегда что-то писал. — Колька вытащил из кармана исписанные листы. Бегло их просмотрел, пробежал глазами из утла в угол. Один из листов прочел особенно внимательно. Спросил:
— Как Тина?
— Они были у меня. Когда все еще было нормально.
— Если хочешь, я перешлю твоим это письмо.
— Да, хочу… Только добавь от себя пару строк, успокой их. Скажи, что присмотришь за мной.
— Я не смогу за тобой присматривать. Я только встречаю прибывающих.
— Соври! Ты всегда врал лучше меня.
— Ладно… — Колька, повернувшись спиной к сержанту, быстро сунул письмо за пазуху. Остальные листы вернул в карман Павлу. Сказал:
— Я должен бы был их конфисковать. Но будем считать, что ты меня обманул. Если вдруг их обнаружит кто-то другой, скажешь, что это завещание. К таким вещам здесь относятся терпимо.
— Хорошо.
— Вляпался ты, Паша. — Колька продолжал обыск. — Вляпался по полной программе. Как тогда в десятом классе, помнишь?
— Да.
— Только в миллион раз хуже. И вранье, как тогда, здесь не поможет.
— Все так плохо?
— Хуже, чем ты думаешь. Пятнадцать лет здесь никто не живет. Пять-шесть лет. Максимум — восемь.
— Может, мне срок сократят?
— Вряд ли… Одна надежда — если все экстерры вдруг сдохнут. Если мы победим.
— Все же у меня есть шанс!
— Постарайся не делать глупостей. И не лезь на рожон, если будет такая возможность.
— Постараюсь… Так где мы?
— В самой глухомани, Паша… — Колька закончил обыск. — Часть особой комплектации номер девять. Все называют ее Черной Зоной.
Строились они обычно в безлюдной местности, подальше от обитаемых районов — в пустынях, в глухих лесах, в мертвых долинах, окруженных непроходимыми горами.
Мало кто знал, сколько существует на планете подобных лагерей. Мало кто мог рассказать что-то конкретное про эти заведения строгого режима. А большинство гражданских людей даже не подозревали об их существовании.
Части особой комплектации не были тюрьмами. Люди, лишенные свободы, не были арестантами Они оставались бойцами.
Они были солдатами низшей касты.
Им не полагались коммуникаторы и прочие средства связи. Они никогда не носили защиту. Оружие они получали только во время сражения, когда у них не было выбора в кого стрелять, — самое худшее оружие.
На поле боя отверженные солдаты шли только вперед. Штрафники не могли отступать.
Они делали работу, которую не могли сделать другие, — грязную, смертельно опасную работу.
Они выманивали экстерров из неприступных укрытий. Они брали живьем — почти голыми руками — ядовитых тварей. Они обыскивали радиоактивные корпуса разбившихся инопланетных кораблей.
А иногда их заставляли убивать людей.
Павел обернулся.
Покинутый геликоптер был похож на умирающую птицу — лопасти безжизненно висели, мертво темнели стекла глаз, остывала голая стальная шкура.
— Шире шаг! Смотреть вперед!
Десять арестантов, сопровождаемых бойцами в черной форме, брели по асфальтовой дорожке к высоким железным воротам, опутанным поверху ржавой колючей проволокой. За четырехметровым бетонным забором, утыканным шипами, высились сторожевые вышки, похожие на треногие марсианские машины из романа Уэллса.
“От таких не убежишь”, — подумалось Павлу.
Бежать!
Если бежать, то сейчас…
Круглая взлетно-посадочная площадка была окружена деревянным забором, увитым колючей проволокой, словно плющом. Перед забором на столбиках-изоляторах развернулась вертикально проволочная сеть — явно под напряжением. И всюду — куда ни посмотри — яркие желтые таблички с одним предупреждающим словом: мины. Только сойди с асфальта тропы, только ступи на зеленую траву — и останешься без ноги.
А лес — вон он — в сотне шагов, за забором. Качаются макушки елей. Тянутся по ветру зеленые пряди березовых крон. Уже краснеющие осины трепещут листвой, словно готовятся улететь.
Такой знакомый лес, родной — может быть русский.
А может, канадский.
Мало ли где растут ели, осины и березы…
Нет, не добежать.
Даже если не срежут очередями бдительные конвоиры, если пулеметы на вышках не успеют развернуться, если повезет, и взрыватели мин почему-то не сработают, то через высоковольтную сетку уж точно не перепрыгнуть — Повиснешь на ней, дымящийся, дергающийся, нелепый, смешной и жуткий.
Словно Курт..
“Постарайся не делать глупостей…”
И через забор не перелезть.
А если и окажешься там, в лесу, что делать дальше? Од-Цому, со скованными руками, без огня, без оружия…
— Стой! — проорал сержант позади, и Павел вздрогнул.
Они подошли к воротам.
— Руки на затылок! Никому не шевелиться! — Сержант шагнул к вкопанному возле стены металлическому зонтику, похожему на тонконогий гриб, под шляпкой которого — словно прилепившийся слизень — матово поблескивала коробка переговорного устройства. Нажав черную кнопку, сержант разразился бранью:
— Вы там заснули, что ли? Почему ворота не открываете, черти? Долго вас еще ждать?..
Слушая его ругань, Павел вспомнил сержанта Хэллера.
Вблизи ворота смотрелись еще более внушительно. Не верилось, что они вообще способны открыться. Металл был сильно изъеден, и почему-то думалось, что это не оспины обычной ржавчины, а следы пуль. Швы сварки походили на безобразные рубцы.
Сержант выдохся, замолчал.
И ворота дрогнули, заскрежетали, заскрипели, завыли Неспешно, величественно стали расходиться тяжелые створки. Павлу показалось вдруг, что балки опор сейчас не выдержат тяжести, вывернутся из земли, и тогда железные ворота качнутся, накренятся и плавно лягут на тропу, подмяв под себя команду арестантов и отряд конвоиров…
— Вперед! — приказал сержант, не дожидаясь, пока ворота откроются полностью. Он торопился, наверное, не хотел попасть под ливень.
За воротами не было ничего примечательного. Люди словно очутились посреди маленького голого дворика. Справа и слева — бетонные стены. Над ними четыре сторожевые вышки — по две с каждой стороны. Впереди — еще одни ворота. Тоже металлические, тоже усеянные шипами, но не такие громоздкие.
— Дальше я не хожу, — прозвучал у Павла за спиной знакомый голос. — Так что прощай, Паша.
— Не забудь про письмо, — сказал Павел, не оборачиваясь.
— Не забуду.
— Спасибо тебе, Николай.
— Удачи тебе…
Они расстались позже, когда задние ворота закрылись, а передние отворились, когда сержант отчитался перед начальством, передал документы в архив и подписал все необходимые бумаги, когда с арестантов сняли наручники и коротко проинструктировали, а конвоирам разрешили вернуться в казармы, когда хлынул ледяной дождь и блещущие острые молнии с треском вспороли набрякшие мешки туч
Все это время они были рядом. Два друга детства. Два однокашника.
Земляки.
Но у них не было возможности поговорить.
Старший встретил их сразу за воротами. Он стоял в толпе таких же, как он сам, заключенных, и ничто не отличало его от них. Разве только черная повязка на его рукаве была отмечена узкой красной полосой. Но это прибывшие новички смогли рассмотреть позже. Пока же они пребывали в нерешительности. Они озирались, оглядывались, невольно жались друг к другу. Им было неуютно: вокруг них собралась толпа заключенных. А старожилы, не обращая внимания на хлещущий ливень, оценивающе рассматривали новичков, переговаривались, пересмеивались — похоже, они развлекались.
— Мы этого не утверждаем, — сказал Джон Смит.
— Мы просто хотим знать, что в нем было необычного. — сказал Джозеф Смит.
— Ничего! — Павел возбужденно заерзал в кресле. Воображение уже рисовало ему ужасающие картины нового вторжения экстерров. На этот раз неотличимых от настоящих людей. — Некко! Вы должны допросить капрала Некко!
— У них с Куртом было что-то общее?
— Да! — Павел закивал. — Некко тоже предчувствовал! И у него заживали раны! Он протыкал себе руку, а через несколько минут рана рубцевалась! Он не чувствовал боли! А когда я его душил! На ринге! Он не задыхался! А кровь! Док что-то говорил про кровь Некко! У него были какие-то необычные анализы!
— Успокойтесь, рядовой, — сказал невозмутимый Джон Смит. — Успокойтесь и начните рассказывать все по порядку. Подробно. Не торопясь.
Павел кивнул, прикрыл глаза, вдохнул глубоко, задержал дыхание. Заставил себя успокоиться. А потом стал рассказывать. Подробно и не торопясь.
4
Экстерры — страшные существа. Плодовитые, прожорливые, стремительные. Настоящие биомашины смерти.И все же они неэффективны в войне против человечества. Армия монстров — не самое лучшее оружие из возможных. Например, крохотный микроорганизм или вирус способен быстрее очистить планету от людей, чем полчища тварей самого ужасающего вида.
Конечно, можно допустить, что инопланетные агрессоры не способны создать смертоносную бактерию или вирус. Но что мешает им распылить в атмосфере ядовитый газ? Уж если они способны создавать космические корабли с ядерным движителем, если они смогли застроить своими базами Солнечную систему, то синтезировать какую-нибудь отраву они наверняка сумеют.
Так почему они воюют так неэффективно?
Ответов может быть несколько.
Возможно, они не умеют воевать иначе.
Возможно, они не хотят превращать планету в пустыню.
Возможно, они давно покинули Солнечную систему. Несколько десятилетий тому назад они прилетели из глубокого космоса, создали автономные базы на соседних с Землей планетах, на их спутниках и убрались домой, уверенные, что армия чудовищ рано или поздно изведет весь человеческий род. И вот тогда — лет через сто — хозяева безмозглых тварей вернутся…
Но, быть может, инопланетные захватчики помимо прямого вторжения реализуют еще один план захвата Земли? Может быть, они способны создавать разумных существ, похожих на людей, — немного чудаковатых, странных, необычных — как Курт, как Некко, — но практически от настоящих людей неотличимых. А быть может, они никого не создают, а сами перевоплощаются — просто меняют форму, внешность. Или же похищают настоящих людей и на своих космических базах изменяют их, перепрограммируют, превращают в слуг, в рабов, в агентов. А потом отправляют назад, на Землю…
Псевдолюди, растворившиеся в человечестве, затерявшиеся среди настоящих людей, — вот реальная страшная угроза.
А экстерры… Зачем они?
Для отвода глаз.
Для страховки.
Гадать можно бесконечно.
Наиболее вероятным выглядит предположение, что псевдолюдей не так много и воевать они не собираются. У них другая задача. Они должны внедриться в правительства стран, в UDF, в Гвардию, взять на себя часть управления, изнутри разрушить оборонную систему землян. А уж потом экстерры сделают то, для чего и были предназначены…
И все же не верится, что Курт — не человек.
Не верится, что Некко — чужак, имитация.
Враг должен быть страшным. С врагом нельзя пить водку, ему нельзя рассказывать анекдоты и смеяться вместе с ним. Враг не может делиться с тобой переживаниями, а ты не можешь делиться с врагом тушенкой из сухпая. Враг не может лежать на соседней с тобой кровати, в одной казарме, храпеть, мучиться от кошмаров, бормотать во сне. Враг не может стоять рядом с тобой и поливать огнем твоего врага, своего союзника.
Враг, похожий на друга, — это идеальный враг.
Самый страшный враг…
Так всю ночь размышлял Павел, лежа на жесткой тюремной койке и глядя в потолок.
Они проснулись от грохота, повскакивали с постелей, подбежали к решеткам, прижались к холодным прутьям, пытаясь разглядеть, что творится в длинном тюремном коридоре.
— Эй! Я спать хочу! — проорал кто-то из заключенных. И его крик словно послужил сигналом для прочих арестантов. Тотчас загудели тревожные голоса:
— Что происходит? Кто видит?
— Гнутый! Ты как там?
— Охрана! Охрана!
— Черт возьми! Неужели всё?..
По чистому тюремному коридору, звонко печатая шаг, колотя дубинками по прутьям решеток, звеня наручниками, двигался целый отряд охранников. За ними следовали другие — одутловатый гражданский судья с девушкой-секретарем, подтянутый молодой человек из службы внутренней безопасности, хмурый дознаватель, сосредоточенный представитель военного трибунала со своим зажатым секретарем-очкариком. И два высоких человека в серых костюмах, в дымчатых очках: доктор Смит и агент Смит.
Охранники рассредоточились по всему коридору: одни встали возле решеток, ударами и руганью отогнали узников в глубь камер. Другие заняли места рядом с электронными замками.
— Открывайте, — прозвучал приказ.
Щелкнули запоры. Открылись, откатились в сторону решетки дверей.
— Выходи!
Притихших арестантов вывели из камер, вытолкали, построили в шеренгу.
— Привет, — шепнул Рыжий Павлу, украдкой пожимая руку.
— Как сам?
— Нормально.
— Тихо там! — шагнул к ним охранник, замахиваясь дубинкой. Павел невольно зажмурился. Рыжий вскинул голову, подался вперед, словно специально подставляясь под удар.
— Не шевелиться!
Охранников было много, человек двадцать. Вооружены они были дубинками и электрошокерами. Те, что стояли в отдалении, держали наизготовку гладкоствольные многозарядные ружья, стреляющие резиновыми пулями. Оружие это убивало редко. Обычно оно уродовало.
— Аббас! — началась перекличка.
— Здесь, — отозвался Шайтан.
— Геккель!
— Я, — нехотя сказал Маркс.
— Голованов!
— Я…
Их было шестнадцать человек; семеро — из взвода сержанта Хэллера
— Ваши дела рассмотрены, — завершив перекличку, объявил представитель военного трибунала. Он выдержал долгую паузу, мучая заключенных ожиданием и неизвестностью, видимо, получая от этого удовольствие. Потом откашлялся, взял у своего секретаря папку, раскрыл ее. Сказал.
— Начнем!
И снова зазвучали фамилии — на этот раз их жидким голоском выкрикивал очкастый секретарь:
— Аббас!
— Я.
Представитель трибунала, заглядывая в папку, объявлял приговор:
— Виновен! Пятнадцать лет в частях особой комплектации!
— Геккель!
— Я.
— Виновен! Пятнадцать лет в частях особой комплектации!
— Голованов!
— Я.
— Виновен! Пятнадцать лет…
Пол качнулся у Павла под ногами, накренились стены. Все звуки вдруг отдалились, заглохли:
— Ягич!
— Я.
— Виновен! Восемнадцать лет в частях особой комплектации!..
Павел уже ничего не слышал. Он был оглушен своими мыслями, буря эмоций терзала его душу.
Пятнадцать лет! Штрафником!
“…Я хочу, чтобы ты вернулся…”
“…Обещай!..”
Невозможно!
Пятнадцать лет! Целая жизнь! Но за что?! Почему?!
“…гнилые они люди, Паша…”
Он шагнул вперед и вывалился из строя. К нему бросились товарищи и охранники. Друзья оказались быстрей — они подхватили Павла под руки, подняли, поставили на место, сжали с боков, не давая упасть.
— Стой, Писатель! — яростно шептал Рыжий — Держись!
— Тихо! Тихо! — успокаивал Гнутый. — Да не дергайся ты!
— Отпустите! — стонал Павел, делая слабые попытки вырваться. — Отпустите меня! Я не могу! Не могу!..
Охранники остановились в двух шагах от арестантов. Они еще не решили, что им надлежит сделать в этой ситуации. Они посматривали на офицеров и гражданских, ожидая от них если не прямого приказа, то хотя бы намека, хоть какой-то реакции. Но те молчали, таращились на постепенно приходящего в себя Павла.
— Ну что, продолжим? — сказал представитель трибунала, когда восстановилось подобие порядка.
И охранники отступили, вернулись на свои места, замерли, не сводя глаз с притихшего Павла и не оставляя без внимания прочих арестантов.
— Кринис! — отрывисто прозвучала очередная фамилия.
— Я! — откликнулся на правом фланге здоровяк в рваном хэбэ.
— Виновен! Лишение свободы сроком на три года.
— Кориа!
— Я.
— Разжалован. Дело передается в гражданский суд.
— Куфельд!..
Пятнадцать фамилий уже прозвучало. Десять человек трибунал направлял в части особой комплектации. Последним выкликнули Некко.
— Я! — бодро отозвался арестованный капрал.
— Не виновен, — прозвучал неожиданный вердикт. — Вы свободны, капрал.
— Да, сэр! — козырнул Некко.
— Вот пес! — заскрежетал зубами Рыжий. — Да он же предал нас! Купил себе свободу!
Два высоких человека в серых костюмах с круглыми белыми нашивками на рукавах и в дымчатых очках подошли к улыбающемуся капралу. Шепнули ему что-то. Похлопали дружески по плечу.
— Да тут и приятели у него нашлись! — Гнутый толкнул Павла. — Видишь, Писатель, что творится? Эх, надо было его пристрелить!
— Заткнуться там! — рявкнул ближайший охранник. Павел счел за лучшее промолчать. Тем более что мысли его все еще путались.
Он просто скосил глаза и смотрел, как высокие серые люди — доктор Смит и агент Смит — ведут довольного капрала к выходу.
Павел был уверен, что больше никогда он не увидит капрала Некко.
6
Им дали пятнадцать минут на сборы. Но собирать было нечего.Угрюмые и подавленные, они сидели в открытых камерах на жестких нарах, опустив руки, повесив головы. Сейчас эта тюрьма казалась им домом, и они не хотели покидать ее. Ведь впереди их ждала неизвестность.
Ровно через пятнадцать минут охранники вошли в камеры. Одно мгновение потребовалось им, чтобы сковать руки осужденных преступников наручниками. Еще несколько мгновений потратили они на то, чтобы освободить камеры.
— Выровняться! С левой ноги! Марш!
Под крики остающихся в камерах арестантов, под топот, хлопанье и стук пятнадцать недавних заключенных уходили по чистому коридору в сторону выхода.
— А я все же сделаю то, о чем мечтал здесь все дни, — сказал Гнутый и смачно харкнул на стерильно чистый пол.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
1.08.2068
Идем на посадку. Сильно трясет — погода ухудшается, небо затягивают сизые тучи — только их видно в круглый иллюминатор. Наверное, будет гроза.Нас везут на транспортном геликоптере, переоборудованном под летающую тюрьму. Мы здесь, словно звери в зоопарке, — у каждого своя клетка. Но в отличие от зверей мы не свободны даже в пределах своих клеток: ноги у каждого из нас закованы в неподъемные колодки. Руки, правда, оставили нам свободными, даже наручники сняли — это для того, чтобы мы могли держаться за поручни при болтанке.
Очень тяжело на душе.
Одолевают горькие мысли. Никак не могу от них отделаться — к чему мучить себя? Это ничего не изменит…
Наверное, я многое сейчас смог бы написать, но это последний листок бумаги, что у меня оставался. Места на нем — на пару строк.
Будет ли у меня возможность продолжить свои записи там, на земле?
Да и стоит ли их продолжать?
1
— Руки перед собой! — Охранник из команды сопровождения, пригнувшись, вошел в тесную клетку, т Глаза закрыть!Павел послушался.
Холодная сталь наручников обхватила запястья, больно защемив кожу. Павел зашипел, дернулся и получил несильный удар по затылку.
— Не двигаться! — Охранник защелкнул наручники, дернул их на себя, проверяя, надежно ли они сидят.
— Больно, — сказал Павел.
— Учись радоваться боли. Пригодится…
Двигатели вертолета смолкли пару минут назад. В ушах еще стоял их рев, и казалось, что пол все качается под ногами, но это был обман чувств — слишком много времени провели в полете арестанты.
— Можешь открыть глаза, — спокойно сказал охранник.
Павел посмотрел на него, пытаясь угадать, как тот отнесется, если арестант обратится к нему с вопросом. Решив, что ничего страшного не произойдет, спросил:
— Где мы?
— Тебе все объяснят без меня. Но я тебе не завидую. — Похоже, охранник сам не прочь был поговорить. — Надолго сюда?
— На пятнадцать лет.
— Ого! Значит, навсегда. За что тебя?
— Ни за что.
— А! Ну здесь почти все такие.
— Так что это за место? Тебе что, жалко сказать?
— Заткнись! — Охранник переменился. От его благодушия не осталось и следа. — Руки за голову! Встать!
По проходу меж открытых клеток шагал отряд вооруженных солдат под предводительством темнокожего сержанта. Все они были в черной форме с ярко-красными нашивками на рукавах. Именно появление этих людей там изменило поведение охранника.
— Всем арестантам слушать меня! — прогремел голос сержанта, и его отряд остановился. — Ладони поместить на затылок! Выйти из клеток! Повернуться лицом к стене, опустить голову, расставить ноги! Никому не двигаться! В случае малейшего неповиновения мои люди открывают огонь на поражение! Выполнять! Быстро! Быстро!..
Никто не посмел ослушаться сержанта, никто не решился проверить, насколько реальны его угрозы. Арестанты, сцепив руки на затылке, выходили из клеток, разворачивались, упирались лбом в стену, расставляли ноги шире плеч.
— Если у кого-то есть запрещенные предметы, а именно: колющее и режущее оружие и предметы, могущие быть к ним приравнены, наркотики, лекарственные средства, сигареты, продукты, огнестрельное оружие и патроны, — сержант явно проговаривал зазубренную речь, — приказываю немедленно сдать. В противном случае провинившийся будет немедленно наказан. Выполнять!
Два арестанта отступили от стены. Один вытащил из рукава тонкую заточку, бросил ее на железный пол. Второй скованными руками попытался извлечь что-то из нагрудного кармана. У него не получалось, он пыхтел и ругался, пока один из вооруженных бойцов, повинуясь красноречивому кивку сержанта, не подскочил к вспотевшему арестанту.
— Что у тебя?
— Травка, совсем немного, для себя.
— Не дергайся! — Боец, прижав арестанта к стене, сунул пальцы в его карман, вытащил маленький пакетик с сухой травой. Швырнув его под ноги, вернулся в строй.
— Хорошо, — сказал сержант. — У вас было время подумать. — Он махнул рукой своим солдатам: — Обыскать!
Шесть бойцов двинулись к прижавшимся к стенам узникам. Четыре бойца и сержант остались стоять на месте. Их готовые к стрельбе карабины смотрели в разные стороны.
Обыск затянулся.
Солдаты не спешили. Они выворачивали все карманы, проглаживали ладонями складки одежды, тщательно обшаривали тело.
— Вам бы массажистами работать, ребята, — пошутил Гнутый. И тут же задохнулся, получив удар прикладом между лопаток.
В кармане у Рыжего нашли недокуренную сигарету. Бычок безжалостно растоптали, а самого Рыжего как следует попинали по ногам.
У незнакомого арестанта, одетого в потрепанный летный комбинезон, обнаружили булавку. Очевидно, эта безделица приравнивалась к колющему оружию. И несчастный летчик был сбит на пол ударом в затылок.
У бородатого Маркса ничего не нашли. Но его борода, судя по всему, сильно не понравилась солдату, производящему досмотр. Так что Маркс, выслушав разнообразные угрозы в адрес своей обожаемой растительности, получил несколько болезненных тычков в область поясницы.
Павел, чуть повернув голову, посматривал украдкой, как, переходя от одного арестанта к другому, приближается к нему молодой солдат, лицом похожий на бывшего однокашника Кольку Рывкина. Между пальцев, сцепленных на затылке, Павел зажал свою счастливую монетку. За нее он почти не беспокоился, он верил, что сумеет спрятать ее даже при самом тщательном обыске. А вот за исписанные листы, свернутые вчетверо, убранные во внутренний карман, он переживал. Конечно, сержант не сказал, что иметь при себе бумагу запрещено. Мало ли для какой надобности она потребуется? Но все же…
Не хотелось снова терять свои записки. Тем более что вместе с обычными дневниковыми записями там же, в кармане, находилось и письмо близким. Электронное послание, наверное, самому переслать не получится, а вот листок бумаги, может быть, сумеет выйти на свободу…
Как же этот солдат похож на Кольку!
Павел крепко сжал монетку двумя пальцами, зажмурился, загадал: “пусть это будет Колька Рыбкин!”
— Руки вверх! — Павла пнули по лодыжке. — Ноги шире!
Голос! Его голос!
— Колька?
— Что? — Солдат, похоже, испугался.
— Колька, ты?! Не узнаешь?
— Паша? Черт возьми, Паша!
— Колька!
— Тихо, ты, — зашипел вдруг старый товарищ. — Тихо! Сержант смотрит… Руки выше! — Он снова перешел на английский. — Не дергаться!
— Колька! — Павел все никак не мог поверить в случившееся. — Ты откуда здесь?
— Оттуда же, откуда и ты… — Колькины руки обшаривали одежду. — Тише говори… Сколько тебе дали?
— Пятнадцать лет, — не стал скрывать Павел.
— Ох… — Колька даже остановился. — За что?
— Повесили на нас убийство офицера и нескольких солдат. К тому же добавили невыполнение приказа в боевой обстановке. Ну и так, по мелочи.
— Ты же не выйдешь отсюда, Паша.
— Поживем, увидим.
— Ну, живи, смотри. — Колька нащупал бумаги. — Что это у тебя?
— Мои записи.
— Дневник?
— Да. Ты же помнишь.
— Я помню. Ты всегда что-то писал. — Колька вытащил из кармана исписанные листы. Бегло их просмотрел, пробежал глазами из утла в угол. Один из листов прочел особенно внимательно. Спросил:
— Как Тина?
— Они были у меня. Когда все еще было нормально.
— Если хочешь, я перешлю твоим это письмо.
— Да, хочу… Только добавь от себя пару строк, успокой их. Скажи, что присмотришь за мной.
— Я не смогу за тобой присматривать. Я только встречаю прибывающих.
— Соври! Ты всегда врал лучше меня.
— Ладно… — Колька, повернувшись спиной к сержанту, быстро сунул письмо за пазуху. Остальные листы вернул в карман Павлу. Сказал:
— Я должен бы был их конфисковать. Но будем считать, что ты меня обманул. Если вдруг их обнаружит кто-то другой, скажешь, что это завещание. К таким вещам здесь относятся терпимо.
— Хорошо.
— Вляпался ты, Паша. — Колька продолжал обыск. — Вляпался по полной программе. Как тогда в десятом классе, помнишь?
— Да.
— Только в миллион раз хуже. И вранье, как тогда, здесь не поможет.
— Все так плохо?
— Хуже, чем ты думаешь. Пятнадцать лет здесь никто не живет. Пять-шесть лет. Максимум — восемь.
— Может, мне срок сократят?
— Вряд ли… Одна надежда — если все экстерры вдруг сдохнут. Если мы победим.
— Все же у меня есть шанс!
— Постарайся не делать глупостей. И не лезь на рожон, если будет такая возможность.
— Постараюсь… Так где мы?
— В самой глухомани, Паша… — Колька закончил обыск. — Часть особой комплектации номер девять. Все называют ее Черной Зоной.
2
Частями особой комплектации именовались лагеря штрафников.Строились они обычно в безлюдной местности, подальше от обитаемых районов — в пустынях, в глухих лесах, в мертвых долинах, окруженных непроходимыми горами.
Мало кто знал, сколько существует на планете подобных лагерей. Мало кто мог рассказать что-то конкретное про эти заведения строгого режима. А большинство гражданских людей даже не подозревали об их существовании.
Части особой комплектации не были тюрьмами. Люди, лишенные свободы, не были арестантами Они оставались бойцами.
Они были солдатами низшей касты.
Им не полагались коммуникаторы и прочие средства связи. Они никогда не носили защиту. Оружие они получали только во время сражения, когда у них не было выбора в кого стрелять, — самое худшее оружие.
На поле боя отверженные солдаты шли только вперед. Штрафники не могли отступать.
Они делали работу, которую не могли сделать другие, — грязную, смертельно опасную работу.
Они выманивали экстерров из неприступных укрытий. Они брали живьем — почти голыми руками — ядовитых тварей. Они обыскивали радиоактивные корпуса разбившихся инопланетных кораблей.
А иногда их заставляли убивать людей.
3
На улице метался бесноватый ветер. Почерневшее небо освещалось изнутри вспышками молний. Словно отрыжка, рокотал приглушенно гром. Вот-вот должен был пролиться дождь.Павел обернулся.
Покинутый геликоптер был похож на умирающую птицу — лопасти безжизненно висели, мертво темнели стекла глаз, остывала голая стальная шкура.
— Шире шаг! Смотреть вперед!
Десять арестантов, сопровождаемых бойцами в черной форме, брели по асфальтовой дорожке к высоким железным воротам, опутанным поверху ржавой колючей проволокой. За четырехметровым бетонным забором, утыканным шипами, высились сторожевые вышки, похожие на треногие марсианские машины из романа Уэллса.
“От таких не убежишь”, — подумалось Павлу.
Бежать!
Если бежать, то сейчас…
Круглая взлетно-посадочная площадка была окружена деревянным забором, увитым колючей проволокой, словно плющом. Перед забором на столбиках-изоляторах развернулась вертикально проволочная сеть — явно под напряжением. И всюду — куда ни посмотри — яркие желтые таблички с одним предупреждающим словом: мины. Только сойди с асфальта тропы, только ступи на зеленую траву — и останешься без ноги.
А лес — вон он — в сотне шагов, за забором. Качаются макушки елей. Тянутся по ветру зеленые пряди березовых крон. Уже краснеющие осины трепещут листвой, словно готовятся улететь.
Такой знакомый лес, родной — может быть русский.
А может, канадский.
Мало ли где растут ели, осины и березы…
Нет, не добежать.
Даже если не срежут очередями бдительные конвоиры, если пулеметы на вышках не успеют развернуться, если повезет, и взрыватели мин почему-то не сработают, то через высоковольтную сетку уж точно не перепрыгнуть — Повиснешь на ней, дымящийся, дергающийся, нелепый, смешной и жуткий.
Словно Курт..
“Постарайся не делать глупостей…”
И через забор не перелезть.
А если и окажешься там, в лесу, что делать дальше? Од-Цому, со скованными руками, без огня, без оружия…
— Стой! — проорал сержант позади, и Павел вздрогнул.
Они подошли к воротам.
— Руки на затылок! Никому не шевелиться! — Сержант шагнул к вкопанному возле стены металлическому зонтику, похожему на тонконогий гриб, под шляпкой которого — словно прилепившийся слизень — матово поблескивала коробка переговорного устройства. Нажав черную кнопку, сержант разразился бранью:
— Вы там заснули, что ли? Почему ворота не открываете, черти? Долго вас еще ждать?..
Слушая его ругань, Павел вспомнил сержанта Хэллера.
Вблизи ворота смотрелись еще более внушительно. Не верилось, что они вообще способны открыться. Металл был сильно изъеден, и почему-то думалось, что это не оспины обычной ржавчины, а следы пуль. Швы сварки походили на безобразные рубцы.
Сержант выдохся, замолчал.
И ворота дрогнули, заскрежетали, заскрипели, завыли Неспешно, величественно стали расходиться тяжелые створки. Павлу показалось вдруг, что балки опор сейчас не выдержат тяжести, вывернутся из земли, и тогда железные ворота качнутся, накренятся и плавно лягут на тропу, подмяв под себя команду арестантов и отряд конвоиров…
— Вперед! — приказал сержант, не дожидаясь, пока ворота откроются полностью. Он торопился, наверное, не хотел попасть под ливень.
За воротами не было ничего примечательного. Люди словно очутились посреди маленького голого дворика. Справа и слева — бетонные стены. Над ними четыре сторожевые вышки — по две с каждой стороны. Впереди — еще одни ворота. Тоже металлические, тоже усеянные шипами, но не такие громоздкие.
— Дальше я не хожу, — прозвучал у Павла за спиной знакомый голос. — Так что прощай, Паша.
— Не забудь про письмо, — сказал Павел, не оборачиваясь.
— Не забуду.
— Спасибо тебе, Николай.
— Удачи тебе…
Они расстались позже, когда задние ворота закрылись, а передние отворились, когда сержант отчитался перед начальством, передал документы в архив и подписал все необходимые бумаги, когда с арестантов сняли наручники и коротко проинструктировали, а конвоирам разрешили вернуться в казармы, когда хлынул ледяной дождь и блещущие острые молнии с треском вспороли набрякшие мешки туч
Все это время они были рядом. Два друга детства. Два однокашника.
Земляки.
Но у них не было возможности поговорить.
4
— Правила в лагере простые — так сказал сержант. — Надо слушать своего старшего, и тогда все будет в полном порядке.Старший встретил их сразу за воротами. Он стоял в толпе таких же, как он сам, заключенных, и ничто не отличало его от них. Разве только черная повязка на его рукаве была отмечена узкой красной полосой. Но это прибывшие новички смогли рассмотреть позже. Пока же они пребывали в нерешительности. Они озирались, оглядывались, невольно жались друг к другу. Им было неуютно: вокруг них собралась толпа заключенных. А старожилы, не обращая внимания на хлещущий ливень, оценивающе рассматривали новичков, переговаривались, пересмеивались — похоже, они развлекались.