Страница:
— Слушай, а может, тебе с нашим лейтенантом поговорить? — предложил Рыжий. — Он хлипкий на вид, но, говорят, удар у него неслабый. Может, чего посоветует? Прием какой покажет.
— Да какой прием! — досадливо отмахнулся Цеце. — Тут уж ничего не поможет… — Он горько вздохнул и покачал головой.
Глянув на его кислую физиономию, Павел невольно улыбнулся.
Впрочем, особого веселья он не испытывал.
— Опять вы! — простонал Павел. — Ну что еще? — Он разлепил веки, прищурился, пытаясь разглядеть, чей это силуэт — Рыжего или Цеце — заслоняет свет, льющийся из-за полуоткрытой двери.
— Не шуми, — сказала фигура голосом сержанта Хэллера. — Все спят. — Сам он разговаривал почти в полный голос.
— А, это вы, сэр, — зевнул Павел, заподозрив, что видит сон. — И наверное, тоже насчет драки?
Сержант хмыкнул:
— Не я первый?
— Да уж.
— Так и должно быть.
— И вы тоже продулись в карты?
Сержант ответил не сразу. Спросил с подозрением:
— О чем это ты?
— Да так… — Павел понял, что оплошал. Подумал, не слышит ли сейчас их разговор Цеце, спящий внизу, на первом ярусе койки.
— Рыжий и Цеце снова играли? — Сержанту объяснения не требовались.
Павел счел за лучшее промолчать.
— Ладно, с ними я еще поговорю! — с угрозой в голосе проговорил сержант. Сказал это так, словно хотел, чтобы Цеце и Рыжий его услышали.
— Не шумите, сэр. Все спят, — напомнил Павел.
— Их пушкой не разбудишь, — буркнул сержант. И перешел к делу: — Ты когда-нибудь дрался?
Павлу уже стал надоедать этот вопрос, и он слегка пожал плечами:
— Все когда-нибудь дрались.
— Ты понял, о чем я. — Сержант не любил, когда на прямо поставленный вопрос отвечали так уклончиво.
— Да, сэр, — ответил Павел. — Дрался, сэр.
— И хорошо дрался?
— Не очень.
— Знаешь, что тебе предстоит?
— Да, сэр.
— Я тоже знаю, — мрачно сказал сержант. — И мне это не нравится.
— А у вас-то какой интерес ? — полюбопытствовал Павел.
— Что? — не понял сержант.
— Вы хотите, чтобы победил я? Так? Зачем это вам?
— Не мне, — хмыкнул Хэллер, — а взводу. И роте.
— Да? — Теперь уже Павел не понимал, о чем речь.
— Ты что, не слышал об Игре?
— Нет, — осторожно сказал Павел. — Кажется, не слышал.
— Игра начнется послезавтра. И бои новичков — это старт. Было бы неплохо сразу взять хотя бы десяток очков.
— Игра? — заинтересовался Павел. — Что за игра? В чем смысл? Какие очки?
Сержант не ответил ни на один вопрос. Он секунд пять разглядывал приподнявшегося Павла, потом вздохнул:
— Да, хоть бы пару очков… Было бы неплохо.
— А от меня что требуется?
— Выдержи пару боев. И главное — не умирай.
— Всего-то?
— Большего от тебя никто не требует, — хмуро отозвался сержант.
Павел вспомнил Рыжего и Цеце, что именно они от него хотели, но подумал, что сержанту не следует этого знать.
Продержаться пару минут против главного претендента на победу. Хотя бы.
Сделать невозможное.
Как они все полагают…
Павел хмыкнул: — Постараюсь.
— Я говорил с нашим лейтенантом, — сказал сержант Хэллер, — и он согласился показать тебе пару приемов. Ты, наверное, не слышал, но он с пяти лет занимался боевыми искусствами. Хотя по нему и не скажешь. Говорит, что бойца из тебя за один день не сделать, но при определенных обстоятельствах… Если повезет… Кто знает, вдруг дойдешь до полуфинального боя?
— Хорошо, сэр. Обязательно к нему обращусь. Завтра?
— Он сам к тебе подойдет, он тоже заинтересован. Ведь это наш взвод. Мы все участвуем в игре.
— Так что это за игра, сэр?
Ответа Павел не получил — сержант, сказав все, что собирался, уже уходил. Он был сегодня в наряде — обходил казармы и прилегающие территории.
— Игра… — пробормотал Павел, опуская голову на жесткую подушку. — Первый раз об этом слышу.
— Писатель! Писатель! — звал громкий шепот. Чьи-то руки тормошили плечо: — Просыпайся! Разговор есть!
— Убирайтесь! — прорычал Павел и сунул голову под подушку. Но шепот был слышен и там, а чужие жесткие пальцы еще больней впились в плечо:
— Да проснись ты! Слышишь?
— Ну что? Что еще надо? — промычал Павел в подушку. — Дайте поспать человеку!
— Успеешь отоспаться! Скажи, ты когда-нибудь дрался?
— О господи! — взмолился Павел, чувствуя, что закипает. — Ну когда это кончится? Да, я дрался! Я профессиональный боец! До службы я только тем и занимался, что дрался! Я был чемпионом мира по уличным дракам! Я непобедим! Раньше меня называли Свирепым Медведем!
— Шутишь? — неуверенно спросил голос.
— Правда! — Павел на подушку сверху натянул одеяло. — Все до единого слова — правда!
— Ну ладно, — успокоенно сказал незнакомец, наконец-то перестав трясти Павла за плечо. — Тогда я поставлю на тебя.
— Ставь на кого хочешь, — пробормотал Павел, зажимая ладонями уши. Хмыкнул, передразнивая себя, посмеиваясь на собой: — “Свирепый Медведь… Чемпион по уличным дракам…”.
Он так и не понял, с кем только что разговаривал.
Он снова спал.
Павлу снился сон.
Он видел постаревшую мать и повзрослевшую сестру. Видел необычайно серьезную, суровую Тину. И хмурого отца.
Отца, которого знал только по фотографиям и скупым рассказам матери.
Они вчетвером стояли перед ним. Выстроились в ряд. Молчали. Смотрели на него, словно чего-то ждали.
А потом Тинка сдержанно улыбнулась и спросила:
— Ты когда-нибудь дрался? Дрался из-за меня? Ради меня?
И Павел почувствовал вдруг, что сейчас расплачется. К горлу подступил горячий горький ком, запульсировал, мешая дышать. Но Павел сдержался, не дал слезам пролиться, стиснул челюсти, сжал кулаки. И сказал твердо:
— Я дерусь. Я буду драться. Ради тебя, Тинка. Ради всех вас. Ради тебя, отец.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Сегодня первый раз ходили в столовую. Ели наваристый борщ, жареное мясо, картофельные котлеты со сметаной, тушеную капусту и кисель. Давно так вкусно не обедал! Повара русские, пища для меня привычная. А вот сержант борщ есть не стал — попробовал, ему не понравилось. Шайтан тоже отказался, но по другой причине — он не употребляет свинину. Обещают, что скоро у нас будет “русский стол” — большой выбор блюд, неограниченные порции, самообслуживание. Пока же едим что дают.
Утром на складах выдавали обмундирование. До этого все ходили в старой форме, с нашивками частей, где раньше проходили службу. У кого-то одежда была потрепанная, потертая, выгоревшая. У кого-то — как у меня — совсем новая — новая до неприличия. Строй выглядел пестро. Теперь же все смотримся одинаково — небесного цвета х/б, на правом рукаве которого стандартная золотая вышивка “U.D.F.”, а на левом — шеврон нашего Форпоста: щит, на его фоне средневековая крепостная башня и внизу номер 863. На высокой фуражке, называемой цилиндром, те же буквы — “U.D.F.” — металлом, под золото. Выдали ботинки, но почти все ходят в старой обуви — новую разносить непросто — всю ногу сотрешь. А старые ремни, как оказалось, никто не меняет в принципе — плохая примета — еще одно неписаное правило.
Утром же пришло пополнение, но бойцов среди них нет — все вольнонаемные, инженеры, служащие, компьютерщики. Их в отличие от нас доставили на обычных геликоптерах. Нас же, предварительно напичкав таблетками от радиации, забрасывали сюда на “Пеликане” — это тяжелый транспортный корабль ES-класса (“Earth-Space” — “Земля—Космос”).
Среди вольнонаемных много женщин. Наконец-то наша библиотекарша отдохнет от бессчетных ухажеров (сейчас сижу в пустом читальном зале, пишу, для вида обложившись книгами, а она сидит за своей стойкой одна. Читает что-то с компьютера). Прибыли офицерские жены с детьми, мужья их быстро разобрали и развезли по квартирам — было шумно и весело.
Завтра откроют спортзал и тир.
Буду драться с другими молодыми солдатами. Придется — традиция, черт бы ее побрал!
По части пошел слух, что я хорошо дерусь. Забавно! Уже несколько человек подходили ко мне, интересовались, правда ли, что я чемпион по боям без правил. Говорю, что это неправда. Но они, кажется, не верят. Думают, что я хитрю, делаю свою игру. Ставки на меня поднимаются — тотализатор действует почти в открытую — несколько Уорент-офицеров ходят по казармам, принимают ставки, собирают деньги. Старшие офицеры стараются держаться в стороне от этою, но у них плохо получается — азарт заразителен.
Специально ходил в четвертую роту, смотрел здоровяка, про которого все говорят. Действительно — здоров! Выше меня на голову, в плечах шире раза в два и ни единой жиринки — одни мускулы. Голова бритая, лоб низкий. Нос кривой, видимо, был сломан. Возможно, не раз.
Такие обычно прут напролом.
Главное — не попасть под удар. Иначе унесут в госпиталь. А то и вовсе в местный крематорий…
Но Павел любил такие книги. Ему нравился их запах, нравилось шуршание страниц, шероховатая текстура бумаги. Он приходил в библиотеку, здоровался с симпатичной библиотекаршей, спрашивал у нее разрешения и, получив его, уходил в фонды. Долго бродил среди полок, рассматривая совсем не по-армейски разномастные корешки книг. Находил что-нибудь совсем незнакомое, брал под мышку, выбирался из книжного лабиринта в читальный зал. Садился за самый дальний стол, доставал блокнот, карандаш и писал свой дневник, отрываясь порой и подолгу о чем-нибудь размышляя…
Когда стеклянную дверь библиотеки открыл командир четвертого взвода первой десантной роты лейтенант второго класса Гил Уотерхилл, Павел как раз думал о том, что рукопашный бой, как военная дисциплина, не имеет прикладного значения в боевых действиях против экстерров.
И странно, что рукопашный бой, как и прежде, занимает немалое место в системе подготовки десантников. Это же своего рода атавизм. Анахронизм.
Лейтенант Уотерхилл, кивнув оторвавшейся от компьютера библиотекарше, направился прямиком к своему солдату. И Павел, приветствуя взводного, поспешно встал, вытянулся по стойке “смирно”, козырнул.
— Вольно, рядовой. — Лейтенант неловко и небрежно козырнул в ответ. — Садись. — Он посмотрел на стол, на разложенные книги, на раскрытый блокнот.
— Конспектирую, сэр, — поспешил пояснить Павел, надеясь, что англичанин-взводный по-русски читать не умеет.
— Что именно? — Лейтенант подвинул к себе книги, разложил их, словно пасьянс, пробежал взглядом по обложкам. Спросил:
— Историей интересуешься?
— Да, сэр. Немного.
— Нечасто можно встретить солдата, читающего книги.
— Нечасто можно встретить офицера в библиотеке… Сэр… — Павел хотел добавить что-нибудь про симпатичных библиотекарш, но сдержался, решив, что и без того наговорил на два внеочередных наряда. Но взводный расплылся в улыбке:
— Думаю, ты знаешь, для чего я здесь.
— Догадываюсь, сэр. Видимо, вы расскажете мне, что я должен буду сделать, чтобы победить рядового Некко из четвертой роты, сэр.
— Ну, что-то вроде того… Но ты, наверное, догадываешься также и о том, что за один день научить тебя чему-то невозможно… — Лейтенант выжидающе смотрел на Павла.
— Да, сэр. Но тогда я не понимаю, для чего вы здесь.
— Сержант просил поговорить с тобой. Вот я и пришел.
— Понятно, сэр.
— Не знаю, что там тебе понятно… Я сам-то никак не могу разобраться… — Лейтенант подался вперед, понизил голос. — Я ведь такой же, как и ты, — новичок. Новый, чужой, незнакомый человек во взводе сержанта Хэллера. И пусть я старше его по званию, я командир, но это ничего не меняет.
— Вам не надо будет завтра драться, сэр, — заметил Павел.
— А я уже дерусь… Меня уже испытывают на прочность. Сержанты и солдаты, уорент-офицеры и офицеры. Давят, ищут во мне слабину. И, если я чуть поддамся, они тут же используют это. Против меня. В своих целях… Командиром стать несложно, гораздо сложней оставаться им постоянно… Впрочем, я пришел не для того, чтобы рассказывать тебе об этом. Я хотел дать тебе один совет… — Лейтенант выпрямился, откинулся на спинку кресла. — Ты когда-нибудь задумывался, почему люди опасаются рычащих собак?
Павел пожал плечами:
— Потому что собака может укусить.
— Поверхностный ответ… Представь — маленькая собачка кружит вокруг человека, наскакивает яростно, лает с надрывом, хрипит От ярости, скаля зубы. И человек предпочитает с ней не связываться. Он отступает, повернувшись к ней лицом, хотя мог бы пинком отшвырнуть ее на несколько метров, сломав ей ребра. Почему?
— Почему, сэр?
— Потому что собака может вернуться, разъярившись еще больше. Собака не знает страха. Она не понимает, что человек сильней. Для нее это не имеет значения. Она вцепится мертвой хваткой — и ей все равно куда вцепиться, — она повиснет на человеке и будет держаться, пока не околеет. Человек это чувствует, он понимает, что с разъяренной собакой лучше не связываться, какой бы маленькой она ни была, ведь неизвестно, что у нее на уме.
— Но человек может взять камень или палку, — возразил Павел. — Он может намотать на руку одежду, дать собаке вцепиться в нее, а потом сломать ей шею или задушить.
— Видимо, ты не понимаешь, о чем я говорю, — вздохнул лейтенант. — Подумай о моих словах. — Он встал, одернул форму, поправил портупею. Павел, блюдя субординацию, также поднялся.
— Это все, что я хотел тебе сказать… — Лейтенант не торопился уходить, он осматривал библиотечный зал. — Стань псом… — Медленно проговорил он, не глядя на Павла. — Стань разъяренным псом, и тогда победа будет твоя.
Личное время солдата неприкосновенно. Даже сержант не может отнять его у своих подчиненных. Разве только в качестве наказания…
— Скажи, Писатель… — Зверь одной рукой отжимался от пола. Было видно, что это занятие доставляет ему немалое удовольствие. — Ты кем был до того, как попал сюда?
— Я учился. — Павел только что вернулся из библиотеки. Убрав дневник глубоко под матрац, он решил немного размяться, и направился в спортивный уголок казармы, где и встретил упражняющегося Зверя.
— И на кого ты учился?
— На журналиста.
Зверь хмыкнул. Поинтересовался:
— А зачем пошел служить?
Павлу уже не раз приходилось слышать этот вопрос, и ответ был заготовлен:
— Из-за денег, — просто сказал он. Неправдой это не было. Но это была лишь часть правды.
Зверь хмыкнул снова:
— На учебу не хватило?
— Да, — кивнул Павел и, подпрыгнув, повис на турнике. Медленно подтянулся, коснулся перекладины подбородком, застыл.
— Контракт у тебя на пять лет? Или на десять? — Зверь разговаривал спокойно, ровно, словно не отжимался сейчас, а в шахматы играл.
— На пять, — пропыхтел Павел.
— Потом думаешь вернуться и продолжить обучение?
— Не знаю. Как получится.
— Из твоих записей может выйти что-нибудь действительно неплохое. Если там будет правда
— Я пишу для себя. — Павел спрыгнул с турника, подошел к набивному мешку, несильно ударил его раскрытой ладонью. — Только для себя.
— А мы все делаем для себя. Но если что-то получается хорошо, значит, этим надо делиться с другими людьми.
— У тебя хорошо получается отжиматься.
— Не могу того же сказать о тебе.
Павел подумал, что Зверь совсем не глуп. Подумал с уважением и даже с некоторым удивлением. Не ожидал он такой рассудительной речи от накачанного здоровяка.
— Что сказал лейтенант? — поинтересовался Зверь, закончив отжиматься и взяв штангу.
— Советовал стать псом.
— Псом войны?
— Скорей бойцовым псом… — Павел, уклонившись от воображаемой атаки, провел серию стремительных коротких ударов. Тяжелый мешок дрогнул, звякнув цепью.
— Слабо бьешь, — сказал Зверь. Он опустил штангу, шагнул к боксерскому мешку, долго примеривался, раскачиваясь корпусом из стороны в сторону, перебирая ногами мелко и неторопливо, словно пританцовывая. Потом подался вперед, выбросив перед собой угловатый, похожий на обломок бетонного блока кулак. Мешок всхлипнул, отпрыгнув назад. Загремела звеньями цепь.
— Вот так надо, — довольно сказал Зверь, поймав в ладони раскачивающийся, крутящийся мешок. — Все тело в удар надо вкладывать, весь вес.
— Сравнил тоже, — хмыкнул Павел, — свой вес и мой…
Стоя спиной к неприкрытой двери, они не заметили, как та открылась еще шире и как в нее, пригнувшись, протиснулся боком еще один человек. Он встал, едва перешагнув порог, загородил широченной спиной дверной проем. Окинул взглядом тесное помещение, заставленное спортивными снарядами и тренажерами. Прищурясь, словно прицелясь, осмотрел беседующих товарищей. И сказал сипло, глядя на Зверя:
— Это ты чемпион? — В голосе здоровяка слышались угроза и неприязнь.
Павел обернулся, выглянул из-за набивного мешка. Зверь словно не услышал обращенного к нему вопроса, но плечи его напряглись и кулаки сжались.
— Ты чемпион, спрашиваю? — Сиплый здоровяк шагнул вперед, привалился боком к стене.
— Ты ко мне обращаешься? — нахмурившийся Зверь наконец-то чуть повернул голову.
— А к кому же еще?
— Ты кто, горилла? Откуда здесь? Я тебя не знаю.
— Это Некко, — негромко сказал Павел. — Из четвертой роты.
— И что ему надо? — Зверь смотрел сквозь чужака. Павел пожал плечами:
— Наверное, пришел посмотреть на меня.
— А говорит со мной, — без тени улыбки хмыкнул Зверь.
— Так который из вас ? — Некко с сомнением глянул на Павла. — Кто чемпион?
— Ты чемпион, Писатель? — спросил Зверь.
— Да вроде бы нет еще.
— Я тоже.
— Не валяйте дурака! — Некко хмурил брови. — Я все равно узнаю, который из вас!
— Вроде бы он нам угрожает. — Зверь задумчиво потер переносицу. — Или мне это кажется?
Дверь широко распахнулась, ударившись о стену. Один за одним в тренажерную вошли Гнутый, Цеце, Ухо и Рыжий Разошлись, встали возле спортивных снарядов, скучающе уставились на незваного гостя, лениво позевывая, почесывая кулаки. Через секунду в дверной проем заглянул Шайтан — он сегодня дежурил в казарме. Именно он заметил чужака из четвертой роты, догадался, зачем тот пришел, кликнул товарищей…
— Что? — Некко стушевался под перекрестными взглядами.
Шайтан, не входя в комнату, тихо прикрыл дверь, щелкнул замком. И гость, вздрогнув, обернулся, почувствовал себя в ловушке. Спросил еще раз, тише:
— Что?
— Ты кто? — Ухо повернул голову так, что стал виден его жуткий шрам.
— Кажется, неопытный боец заблудился в незнакомом месте, — рассудительно сказал Гнутый.
— Зашел не туда, — продолжил Цеце.
— И не знает, как теперь отсюда выйти, — добавил Рыжий.
— Может, стоит показать ему прямую дорогу? — спросил у товарищей Зверь, поигрывая десятикилограммовой гантелью.
— А это как? — спросил Гнутый.
— Через окно, — ответил Зверь.
— Здесь же нет окна.
— Так будет.
— Ребята, послушайте… — здоровяк Некко слегка побледнел. — Я же ничего… Никого…
— Так и мы никого ничего, — усмехнулся Зверь.
Павел не знал, как себя вести. На него не обращали внимания, и он, стоя в стороне, остро чувствовал свою ненужность и чуждость. Зверь, Гнутый, Рыжий, Ухо, Цеце — они были старыми боевыми товарищами, все из одного отделения, они, наверное, не раз спасали друг другу жизни, и вот сейчас они сплотились, встали единой командой — один за всех, все за одного. А он? Зеленый салага, неумеха-новичок. Чужой человек во взводе сержанта Хэллера.
Писатель!
Совсем некстати вспомнилось наставление лейтенанта: “Стань разъяренным псом!”
Сейчас, глядя на перетрусившего Некко, становиться псом как-то не хотелось.
Да если бы и хотелось, все равно бы не вышло.
— Вот что, переросток, — надвинулся Зверь на чужака. — Слушай сюда… Внимательно слушай. Если ты еще раз покажешься здесь без разрешения, я лично проломлю тебе череп и скажу, что так и было. А мои друзья это подтвердят. Если ты когда-нибудь подойдешь ко мне без моего позволения ближе чем на три шага, то, клянусь, я сломаю твой кривой нос. А если когда-нибудь мне доведется прикрывать твою задницу в бою, то можешь быть уверен, я отвернусь совсем в другую сторону, когда оголодавшие в космосе экстерры будут жрать тебя живьем. Ты все понял?
— Да. — Некко вжался спиной в стену. Он не решался поднять глаза на обступивших его бойцов.
— Громче!
— Да!
— Что да? Отвечай как положено!
— Понял! — Некко тяжело сглотнул. — Все понял, сэр!
— Так-то, — умиротворенно сказал Зверь. — А что касается нашего чемпиона… — Он выразительно посмотрел в сторону Павла. — Если тебе доведется с ним когда-нибудь сойтись в рукопашной, то я советую сдаться сразу. Иначе он так тебя отделает, что твою рожу будут показывать в шоу “Самый уродливый человек на свете”. И вот что еще я тебе скажу о нашем Писателе… — Зверь, брезгливо морщась, двумя пальцами взял Некко за ухо, притянул к себе и шепнул так громко, что все слышали: — Я сам его боюсь! Я никогда никого не боялся, разве только сержанта Хэллера, но Писателя я боюсь больше. И знаешь почему? Потому что сержант Хэллер изуродует тебя на всю жизнь, но не более, а Писатель может изуродовать тебя на долгие века. Понятно тебе, горилла? — Зверь за ухо повернул голову Некко, заглянул ему в глаза. Вздохнул: — Вижу, что ни черта тебе не понятно…
— Ну ты загнул, — уважительно сказал Цеце.
— Порой я становлюсь довольно словоохотливым, — отозвался Зверь. И снова обратился к съежившемуся Некко: — Даю тебе ровно двадцать секунд, чтобы ты убрался из нашей казармы. Время пошло… Раз! Два!..
— Но дверь! — Некко дернулся к выходу. — Дверь заперта!
— Три… — продолжал счет Зверь. — Четыре…
Некко из всех сил рванул ручку на себя. Треснул деревянный косяк, лопнул язычок замка — дверь распахнулась. Стоящий за ней Шайтан шарахнулся в сторону. Заругался по-арабски, вращая глазами и размахивая руками. Здоровяк Некко пронесся мимо араба, в данный момент похожего на взбешенного гнома, и вылетел на улицу, едва не сбив с ног сержанта Хэллера, поднимающегося по ступеням,
— А он глуп, этот Некко, — сказал Зверь, хмурясь. — И значит, опасен.
— Ты здорово его напугал, — усмехнулся Цеце. — О какой опасности ты говоришь?
— Поживем, увидим… Надо бы присматривать за ним.
— Я его запомнил, — сказал Рыжий.
— Трудно будет не заметить эту тушу, — хмыкнул Гнутый.
— Ты держись настороже, Писатель, — посоветовал Зверь. — Я чувствую, он захочет на тебе отыграться.
— Если что, всегда обращайся, — сказал Цеце. — Поможем, чем можем.
Пять друзей, пять боевых товарищей открыто смотрели на него. И Павел, глядя на них, твердо решил, что сделает все возможное, чтобы эти люди признали его за своего.
— Смирно! — крикнул в коридоре Шайтан.
— Сержант идет, — сказал Зверь.
— А дверь сломана.
— Ругани будет!
— Что-нибудь придумаем.
— Отовремся!
— Но замок новый, все же кому-то придется вставлять, — сказал Ухо. И все снова посмотрели на Павла.
Рядовой Некко подбирал обломки булыжников и швырял их в небо.
Сейчас он чувствовал свою силу, свою мощь и ярость и не понимал, как так получилось, что там, в чужой казарме, он вдруг ощутил себя слабым, испуганным и беспомощным.
Это было ненавистное, почти уже забытое ощущение из страшно далекого детства.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Враги на войне — непозволительная роскошь. Не знаю, то ли это сказал кто-то из великих, то ли это я сам только что придумал…
Вчера был странный день. Я перестал ощущать себя гражданским человеком и вдруг превратился в солдата, в военного. А все, что происходило со мной раньше, отдалилось, словно бы подернулось дымкой. Конечно, я хорошопомню всех своих, помню город, помню старых друзей. Но все это где-то в прошлом, в другой жизни. Я как-то переменился, точнее, поменялась точка зрения, и свою жизнь на гражданке я вижу сейчас словно бы со стороны.
— Да какой прием! — досадливо отмахнулся Цеце. — Тут уж ничего не поможет… — Он горько вздохнул и покачал головой.
Глянув на его кислую физиономию, Павел невольно улыбнулся.
Впрочем, особого веселья он не испытывал.
2
Посреди ночи его разбудили.— Опять вы! — простонал Павел. — Ну что еще? — Он разлепил веки, прищурился, пытаясь разглядеть, чей это силуэт — Рыжего или Цеце — заслоняет свет, льющийся из-за полуоткрытой двери.
— Не шуми, — сказала фигура голосом сержанта Хэллера. — Все спят. — Сам он разговаривал почти в полный голос.
— А, это вы, сэр, — зевнул Павел, заподозрив, что видит сон. — И наверное, тоже насчет драки?
Сержант хмыкнул:
— Не я первый?
— Да уж.
— Так и должно быть.
— И вы тоже продулись в карты?
Сержант ответил не сразу. Спросил с подозрением:
— О чем это ты?
— Да так… — Павел понял, что оплошал. Подумал, не слышит ли сейчас их разговор Цеце, спящий внизу, на первом ярусе койки.
— Рыжий и Цеце снова играли? — Сержанту объяснения не требовались.
Павел счел за лучшее промолчать.
— Ладно, с ними я еще поговорю! — с угрозой в голосе проговорил сержант. Сказал это так, словно хотел, чтобы Цеце и Рыжий его услышали.
— Не шумите, сэр. Все спят, — напомнил Павел.
— Их пушкой не разбудишь, — буркнул сержант. И перешел к делу: — Ты когда-нибудь дрался?
Павлу уже стал надоедать этот вопрос, и он слегка пожал плечами:
— Все когда-нибудь дрались.
— Ты понял, о чем я. — Сержант не любил, когда на прямо поставленный вопрос отвечали так уклончиво.
— Да, сэр, — ответил Павел. — Дрался, сэр.
— И хорошо дрался?
— Не очень.
— Знаешь, что тебе предстоит?
— Да, сэр.
— Я тоже знаю, — мрачно сказал сержант. — И мне это не нравится.
— А у вас-то какой интерес ? — полюбопытствовал Павел.
— Что? — не понял сержант.
— Вы хотите, чтобы победил я? Так? Зачем это вам?
— Не мне, — хмыкнул Хэллер, — а взводу. И роте.
— Да? — Теперь уже Павел не понимал, о чем речь.
— Ты что, не слышал об Игре?
— Нет, — осторожно сказал Павел. — Кажется, не слышал.
— Игра начнется послезавтра. И бои новичков — это старт. Было бы неплохо сразу взять хотя бы десяток очков.
— Игра? — заинтересовался Павел. — Что за игра? В чем смысл? Какие очки?
Сержант не ответил ни на один вопрос. Он секунд пять разглядывал приподнявшегося Павла, потом вздохнул:
— Да, хоть бы пару очков… Было бы неплохо.
— А от меня что требуется?
— Выдержи пару боев. И главное — не умирай.
— Всего-то?
— Большего от тебя никто не требует, — хмуро отозвался сержант.
Павел вспомнил Рыжего и Цеце, что именно они от него хотели, но подумал, что сержанту не следует этого знать.
Продержаться пару минут против главного претендента на победу. Хотя бы.
Сделать невозможное.
Как они все полагают…
Павел хмыкнул: — Постараюсь.
— Я говорил с нашим лейтенантом, — сказал сержант Хэллер, — и он согласился показать тебе пару приемов. Ты, наверное, не слышал, но он с пяти лет занимался боевыми искусствами. Хотя по нему и не скажешь. Говорит, что бойца из тебя за один день не сделать, но при определенных обстоятельствах… Если повезет… Кто знает, вдруг дойдешь до полуфинального боя?
— Хорошо, сэр. Обязательно к нему обращусь. Завтра?
— Он сам к тебе подойдет, он тоже заинтересован. Ведь это наш взвод. Мы все участвуем в игре.
— Так что это за игра, сэр?
Ответа Павел не получил — сержант, сказав все, что собирался, уже уходил. Он был сегодня в наряде — обходил казармы и прилегающие территории.
— Игра… — пробормотал Павел, опуская голову на жесткую подушку. — Первый раз об этом слышу.
3
Рано утром перед рассветом, часа за полтора до побудки, когда сон крепок и особенно сладок, Павла опять разбудили:— Писатель! Писатель! — звал громкий шепот. Чьи-то руки тормошили плечо: — Просыпайся! Разговор есть!
— Убирайтесь! — прорычал Павел и сунул голову под подушку. Но шепот был слышен и там, а чужие жесткие пальцы еще больней впились в плечо:
— Да проснись ты! Слышишь?
— Ну что? Что еще надо? — промычал Павел в подушку. — Дайте поспать человеку!
— Успеешь отоспаться! Скажи, ты когда-нибудь дрался?
— О господи! — взмолился Павел, чувствуя, что закипает. — Ну когда это кончится? Да, я дрался! Я профессиональный боец! До службы я только тем и занимался, что дрался! Я был чемпионом мира по уличным дракам! Я непобедим! Раньше меня называли Свирепым Медведем!
— Шутишь? — неуверенно спросил голос.
— Правда! — Павел на подушку сверху натянул одеяло. — Все до единого слова — правда!
— Ну ладно, — успокоенно сказал незнакомец, наконец-то перестав трясти Павла за плечо. — Тогда я поставлю на тебя.
— Ставь на кого хочешь, — пробормотал Павел, зажимая ладонями уши. Хмыкнул, передразнивая себя, посмеиваясь на собой: — “Свирепый Медведь… Чемпион по уличным дракам…”.
Он так и не понял, с кем только что разговаривал.
Он снова спал.
Павлу снился сон.
Он видел постаревшую мать и повзрослевшую сестру. Видел необычайно серьезную, суровую Тину. И хмурого отца.
Отца, которого знал только по фотографиям и скупым рассказам матери.
Они вчетвером стояли перед ним. Выстроились в ряд. Молчали. Смотрели на него, словно чего-то ждали.
А потом Тинка сдержанно улыбнулась и спросила:
— Ты когда-нибудь дрался? Дрался из-за меня? Ради меня?
И Павел почувствовал вдруг, что сейчас расплачется. К горлу подступил горячий горький ком, запульсировал, мешая дышать. Но Павел сдержался, не дал слезам пролиться, стиснул челюсти, сжал кулаки. И сказал твердо:
— Я дерусь. Я буду драться. Ради тебя, Тинка. Ради всех вас. Ради тебя, отец.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
18.06.2068
Жизнь налаживается!Сегодня первый раз ходили в столовую. Ели наваристый борщ, жареное мясо, картофельные котлеты со сметаной, тушеную капусту и кисель. Давно так вкусно не обедал! Повара русские, пища для меня привычная. А вот сержант борщ есть не стал — попробовал, ему не понравилось. Шайтан тоже отказался, но по другой причине — он не употребляет свинину. Обещают, что скоро у нас будет “русский стол” — большой выбор блюд, неограниченные порции, самообслуживание. Пока же едим что дают.
Утром на складах выдавали обмундирование. До этого все ходили в старой форме, с нашивками частей, где раньше проходили службу. У кого-то одежда была потрепанная, потертая, выгоревшая. У кого-то — как у меня — совсем новая — новая до неприличия. Строй выглядел пестро. Теперь же все смотримся одинаково — небесного цвета х/б, на правом рукаве которого стандартная золотая вышивка “U.D.F.”, а на левом — шеврон нашего Форпоста: щит, на его фоне средневековая крепостная башня и внизу номер 863. На высокой фуражке, называемой цилиндром, те же буквы — “U.D.F.” — металлом, под золото. Выдали ботинки, но почти все ходят в старой обуви — новую разносить непросто — всю ногу сотрешь. А старые ремни, как оказалось, никто не меняет в принципе — плохая примета — еще одно неписаное правило.
Утром же пришло пополнение, но бойцов среди них нет — все вольнонаемные, инженеры, служащие, компьютерщики. Их в отличие от нас доставили на обычных геликоптерах. Нас же, предварительно напичкав таблетками от радиации, забрасывали сюда на “Пеликане” — это тяжелый транспортный корабль ES-класса (“Earth-Space” — “Земля—Космос”).
Среди вольнонаемных много женщин. Наконец-то наша библиотекарша отдохнет от бессчетных ухажеров (сейчас сижу в пустом читальном зале, пишу, для вида обложившись книгами, а она сидит за своей стойкой одна. Читает что-то с компьютера). Прибыли офицерские жены с детьми, мужья их быстро разобрали и развезли по квартирам — было шумно и весело.
Завтра откроют спортзал и тир.
Буду драться с другими молодыми солдатами. Придется — традиция, черт бы ее побрал!
По части пошел слух, что я хорошо дерусь. Забавно! Уже несколько человек подходили ко мне, интересовались, правда ли, что я чемпион по боям без правил. Говорю, что это неправда. Но они, кажется, не верят. Думают, что я хитрю, делаю свою игру. Ставки на меня поднимаются — тотализатор действует почти в открытую — несколько Уорент-офицеров ходят по казармам, принимают ставки, собирают деньги. Старшие офицеры стараются держаться в стороне от этою, но у них плохо получается — азарт заразителен.
Специально ходил в четвертую роту, смотрел здоровяка, про которого все говорят. Действительно — здоров! Выше меня на голову, в плечах шире раза в два и ни единой жиринки — одни мускулы. Голова бритая, лоб низкий. Нос кривой, видимо, был сломан. Возможно, не раз.
Такие обычно прут напролом.
Главное — не попасть под удар. Иначе унесут в госпиталь. А то и вовсе в местный крематорий…
1
Зал библиотеки был рассчитан ровно на сотню мест. Откуда взялась в проекте Форпоста эта цифра — никто точно не знал. Но каждому было известно другое — нигде и никогда библиотечный зал не наполнялся людьми хотя бы наполовину. Чаще всего посетители этого тихого заведения сидели за планшетными компьютерами — писали письма домой, читали новости. Изредка кто-нибудь выбирал карту памяти с электронной книгой — какое-либо чтиво про монстров из космоса и бравых земных вояк, с легкостью разбивающих орды злобных пришельцев. Совсем редко брали настоящие книги — бумажные, в пластиковых переплетах — немые, неинтересные, с мертвыми, неподвижными иллюстрациями, с немасштабируемыми шрифтами.Но Павел любил такие книги. Ему нравился их запах, нравилось шуршание страниц, шероховатая текстура бумаги. Он приходил в библиотеку, здоровался с симпатичной библиотекаршей, спрашивал у нее разрешения и, получив его, уходил в фонды. Долго бродил среди полок, рассматривая совсем не по-армейски разномастные корешки книг. Находил что-нибудь совсем незнакомое, брал под мышку, выбирался из книжного лабиринта в читальный зал. Садился за самый дальний стол, доставал блокнот, карандаш и писал свой дневник, отрываясь порой и подолгу о чем-нибудь размышляя…
Когда стеклянную дверь библиотеки открыл командир четвертого взвода первой десантной роты лейтенант второго класса Гил Уотерхилл, Павел как раз думал о том, что рукопашный бой, как военная дисциплина, не имеет прикладного значения в боевых действиях против экстерров.
И странно, что рукопашный бой, как и прежде, занимает немалое место в системе подготовки десантников. Это же своего рода атавизм. Анахронизм.
Лейтенант Уотерхилл, кивнув оторвавшейся от компьютера библиотекарше, направился прямиком к своему солдату. И Павел, приветствуя взводного, поспешно встал, вытянулся по стойке “смирно”, козырнул.
— Вольно, рядовой. — Лейтенант неловко и небрежно козырнул в ответ. — Садись. — Он посмотрел на стол, на разложенные книги, на раскрытый блокнот.
— Конспектирую, сэр, — поспешил пояснить Павел, надеясь, что англичанин-взводный по-русски читать не умеет.
— Что именно? — Лейтенант подвинул к себе книги, разложил их, словно пасьянс, пробежал взглядом по обложкам. Спросил:
— Историей интересуешься?
— Да, сэр. Немного.
— Нечасто можно встретить солдата, читающего книги.
— Нечасто можно встретить офицера в библиотеке… Сэр… — Павел хотел добавить что-нибудь про симпатичных библиотекарш, но сдержался, решив, что и без того наговорил на два внеочередных наряда. Но взводный расплылся в улыбке:
— Думаю, ты знаешь, для чего я здесь.
— Догадываюсь, сэр. Видимо, вы расскажете мне, что я должен буду сделать, чтобы победить рядового Некко из четвертой роты, сэр.
— Ну, что-то вроде того… Но ты, наверное, догадываешься также и о том, что за один день научить тебя чему-то невозможно… — Лейтенант выжидающе смотрел на Павла.
— Да, сэр. Но тогда я не понимаю, для чего вы здесь.
— Сержант просил поговорить с тобой. Вот я и пришел.
— Понятно, сэр.
— Не знаю, что там тебе понятно… Я сам-то никак не могу разобраться… — Лейтенант подался вперед, понизил голос. — Я ведь такой же, как и ты, — новичок. Новый, чужой, незнакомый человек во взводе сержанта Хэллера. И пусть я старше его по званию, я командир, но это ничего не меняет.
— Вам не надо будет завтра драться, сэр, — заметил Павел.
— А я уже дерусь… Меня уже испытывают на прочность. Сержанты и солдаты, уорент-офицеры и офицеры. Давят, ищут во мне слабину. И, если я чуть поддамся, они тут же используют это. Против меня. В своих целях… Командиром стать несложно, гораздо сложней оставаться им постоянно… Впрочем, я пришел не для того, чтобы рассказывать тебе об этом. Я хотел дать тебе один совет… — Лейтенант выпрямился, откинулся на спинку кресла. — Ты когда-нибудь задумывался, почему люди опасаются рычащих собак?
Павел пожал плечами:
— Потому что собака может укусить.
— Поверхностный ответ… Представь — маленькая собачка кружит вокруг человека, наскакивает яростно, лает с надрывом, хрипит От ярости, скаля зубы. И человек предпочитает с ней не связываться. Он отступает, повернувшись к ней лицом, хотя мог бы пинком отшвырнуть ее на несколько метров, сломав ей ребра. Почему?
— Почему, сэр?
— Потому что собака может вернуться, разъярившись еще больше. Собака не знает страха. Она не понимает, что человек сильней. Для нее это не имеет значения. Она вцепится мертвой хваткой — и ей все равно куда вцепиться, — она повиснет на человеке и будет держаться, пока не околеет. Человек это чувствует, он понимает, что с разъяренной собакой лучше не связываться, какой бы маленькой она ни была, ведь неизвестно, что у нее на уме.
— Но человек может взять камень или палку, — возразил Павел. — Он может намотать на руку одежду, дать собаке вцепиться в нее, а потом сломать ей шею или задушить.
— Видимо, ты не понимаешь, о чем я говорю, — вздохнул лейтенант. — Подумай о моих словах. — Он встал, одернул форму, поправил портупею. Павел, блюдя субординацию, также поднялся.
— Это все, что я хотел тебе сказать… — Лейтенант не торопился уходить, он осматривал библиотечный зал. — Стань псом… — Медленно проговорил он, не глядя на Павла. — Стань разъяренным псом, и тогда победа будет твоя.
2
Личное время солдата всегда коротко. И потому опытный солдат ценит каждую свободную минуту. И, как умеет, с пользой ее использует: кто-то спит, кто-то играет в карты или в кости, кто-то мастерит что-нибудь, чинит.Личное время солдата неприкосновенно. Даже сержант не может отнять его у своих подчиненных. Разве только в качестве наказания…
— Скажи, Писатель… — Зверь одной рукой отжимался от пола. Было видно, что это занятие доставляет ему немалое удовольствие. — Ты кем был до того, как попал сюда?
— Я учился. — Павел только что вернулся из библиотеки. Убрав дневник глубоко под матрац, он решил немного размяться, и направился в спортивный уголок казармы, где и встретил упражняющегося Зверя.
— И на кого ты учился?
— На журналиста.
Зверь хмыкнул. Поинтересовался:
— А зачем пошел служить?
Павлу уже не раз приходилось слышать этот вопрос, и ответ был заготовлен:
— Из-за денег, — просто сказал он. Неправдой это не было. Но это была лишь часть правды.
Зверь хмыкнул снова:
— На учебу не хватило?
— Да, — кивнул Павел и, подпрыгнув, повис на турнике. Медленно подтянулся, коснулся перекладины подбородком, застыл.
— Контракт у тебя на пять лет? Или на десять? — Зверь разговаривал спокойно, ровно, словно не отжимался сейчас, а в шахматы играл.
— На пять, — пропыхтел Павел.
— Потом думаешь вернуться и продолжить обучение?
— Не знаю. Как получится.
— Из твоих записей может выйти что-нибудь действительно неплохое. Если там будет правда
— Я пишу для себя. — Павел спрыгнул с турника, подошел к набивному мешку, несильно ударил его раскрытой ладонью. — Только для себя.
— А мы все делаем для себя. Но если что-то получается хорошо, значит, этим надо делиться с другими людьми.
— У тебя хорошо получается отжиматься.
— Не могу того же сказать о тебе.
Павел подумал, что Зверь совсем не глуп. Подумал с уважением и даже с некоторым удивлением. Не ожидал он такой рассудительной речи от накачанного здоровяка.
— Что сказал лейтенант? — поинтересовался Зверь, закончив отжиматься и взяв штангу.
— Советовал стать псом.
— Псом войны?
— Скорей бойцовым псом… — Павел, уклонившись от воображаемой атаки, провел серию стремительных коротких ударов. Тяжелый мешок дрогнул, звякнув цепью.
— Слабо бьешь, — сказал Зверь. Он опустил штангу, шагнул к боксерскому мешку, долго примеривался, раскачиваясь корпусом из стороны в сторону, перебирая ногами мелко и неторопливо, словно пританцовывая. Потом подался вперед, выбросив перед собой угловатый, похожий на обломок бетонного блока кулак. Мешок всхлипнул, отпрыгнув назад. Загремела звеньями цепь.
— Вот так надо, — довольно сказал Зверь, поймав в ладони раскачивающийся, крутящийся мешок. — Все тело в удар надо вкладывать, весь вес.
— Сравнил тоже, — хмыкнул Павел, — свой вес и мой…
Стоя спиной к неприкрытой двери, они не заметили, как та открылась еще шире и как в нее, пригнувшись, протиснулся боком еще один человек. Он встал, едва перешагнув порог, загородил широченной спиной дверной проем. Окинул взглядом тесное помещение, заставленное спортивными снарядами и тренажерами. Прищурясь, словно прицелясь, осмотрел беседующих товарищей. И сказал сипло, глядя на Зверя:
— Это ты чемпион? — В голосе здоровяка слышались угроза и неприязнь.
Павел обернулся, выглянул из-за набивного мешка. Зверь словно не услышал обращенного к нему вопроса, но плечи его напряглись и кулаки сжались.
— Ты чемпион, спрашиваю? — Сиплый здоровяк шагнул вперед, привалился боком к стене.
— Ты ко мне обращаешься? — нахмурившийся Зверь наконец-то чуть повернул голову.
— А к кому же еще?
— Ты кто, горилла? Откуда здесь? Я тебя не знаю.
— Это Некко, — негромко сказал Павел. — Из четвертой роты.
— И что ему надо? — Зверь смотрел сквозь чужака. Павел пожал плечами:
— Наверное, пришел посмотреть на меня.
— А говорит со мной, — без тени улыбки хмыкнул Зверь.
— Так который из вас ? — Некко с сомнением глянул на Павла. — Кто чемпион?
— Ты чемпион, Писатель? — спросил Зверь.
— Да вроде бы нет еще.
— Я тоже.
— Не валяйте дурака! — Некко хмурил брови. — Я все равно узнаю, который из вас!
— Вроде бы он нам угрожает. — Зверь задумчиво потер переносицу. — Или мне это кажется?
Дверь широко распахнулась, ударившись о стену. Один за одним в тренажерную вошли Гнутый, Цеце, Ухо и Рыжий Разошлись, встали возле спортивных снарядов, скучающе уставились на незваного гостя, лениво позевывая, почесывая кулаки. Через секунду в дверной проем заглянул Шайтан — он сегодня дежурил в казарме. Именно он заметил чужака из четвертой роты, догадался, зачем тот пришел, кликнул товарищей…
— Что? — Некко стушевался под перекрестными взглядами.
Шайтан, не входя в комнату, тихо прикрыл дверь, щелкнул замком. И гость, вздрогнув, обернулся, почувствовал себя в ловушке. Спросил еще раз, тише:
— Что?
— Ты кто? — Ухо повернул голову так, что стал виден его жуткий шрам.
— Кажется, неопытный боец заблудился в незнакомом месте, — рассудительно сказал Гнутый.
— Зашел не туда, — продолжил Цеце.
— И не знает, как теперь отсюда выйти, — добавил Рыжий.
— Может, стоит показать ему прямую дорогу? — спросил у товарищей Зверь, поигрывая десятикилограммовой гантелью.
— А это как? — спросил Гнутый.
— Через окно, — ответил Зверь.
— Здесь же нет окна.
— Так будет.
— Ребята, послушайте… — здоровяк Некко слегка побледнел. — Я же ничего… Никого…
— Так и мы никого ничего, — усмехнулся Зверь.
Павел не знал, как себя вести. На него не обращали внимания, и он, стоя в стороне, остро чувствовал свою ненужность и чуждость. Зверь, Гнутый, Рыжий, Ухо, Цеце — они были старыми боевыми товарищами, все из одного отделения, они, наверное, не раз спасали друг другу жизни, и вот сейчас они сплотились, встали единой командой — один за всех, все за одного. А он? Зеленый салага, неумеха-новичок. Чужой человек во взводе сержанта Хэллера.
Писатель!
Совсем некстати вспомнилось наставление лейтенанта: “Стань разъяренным псом!”
Сейчас, глядя на перетрусившего Некко, становиться псом как-то не хотелось.
Да если бы и хотелось, все равно бы не вышло.
— Вот что, переросток, — надвинулся Зверь на чужака. — Слушай сюда… Внимательно слушай. Если ты еще раз покажешься здесь без разрешения, я лично проломлю тебе череп и скажу, что так и было. А мои друзья это подтвердят. Если ты когда-нибудь подойдешь ко мне без моего позволения ближе чем на три шага, то, клянусь, я сломаю твой кривой нос. А если когда-нибудь мне доведется прикрывать твою задницу в бою, то можешь быть уверен, я отвернусь совсем в другую сторону, когда оголодавшие в космосе экстерры будут жрать тебя живьем. Ты все понял?
— Да. — Некко вжался спиной в стену. Он не решался поднять глаза на обступивших его бойцов.
— Громче!
— Да!
— Что да? Отвечай как положено!
— Понял! — Некко тяжело сглотнул. — Все понял, сэр!
— Так-то, — умиротворенно сказал Зверь. — А что касается нашего чемпиона… — Он выразительно посмотрел в сторону Павла. — Если тебе доведется с ним когда-нибудь сойтись в рукопашной, то я советую сдаться сразу. Иначе он так тебя отделает, что твою рожу будут показывать в шоу “Самый уродливый человек на свете”. И вот что еще я тебе скажу о нашем Писателе… — Зверь, брезгливо морщась, двумя пальцами взял Некко за ухо, притянул к себе и шепнул так громко, что все слышали: — Я сам его боюсь! Я никогда никого не боялся, разве только сержанта Хэллера, но Писателя я боюсь больше. И знаешь почему? Потому что сержант Хэллер изуродует тебя на всю жизнь, но не более, а Писатель может изуродовать тебя на долгие века. Понятно тебе, горилла? — Зверь за ухо повернул голову Некко, заглянул ему в глаза. Вздохнул: — Вижу, что ни черта тебе не понятно…
— Ну ты загнул, — уважительно сказал Цеце.
— Порой я становлюсь довольно словоохотливым, — отозвался Зверь. И снова обратился к съежившемуся Некко: — Даю тебе ровно двадцать секунд, чтобы ты убрался из нашей казармы. Время пошло… Раз! Два!..
— Но дверь! — Некко дернулся к выходу. — Дверь заперта!
— Три… — продолжал счет Зверь. — Четыре…
Некко из всех сил рванул ручку на себя. Треснул деревянный косяк, лопнул язычок замка — дверь распахнулась. Стоящий за ней Шайтан шарахнулся в сторону. Заругался по-арабски, вращая глазами и размахивая руками. Здоровяк Некко пронесся мимо араба, в данный момент похожего на взбешенного гнома, и вылетел на улицу, едва не сбив с ног сержанта Хэллера, поднимающегося по ступеням,
— А он глуп, этот Некко, — сказал Зверь, хмурясь. — И значит, опасен.
— Ты здорово его напугал, — усмехнулся Цеце. — О какой опасности ты говоришь?
— Поживем, увидим… Надо бы присматривать за ним.
— Я его запомнил, — сказал Рыжий.
— Трудно будет не заметить эту тушу, — хмыкнул Гнутый.
— Ты держись настороже, Писатель, — посоветовал Зверь. — Я чувствую, он захочет на тебе отыграться.
— Если что, всегда обращайся, — сказал Цеце. — Поможем, чем можем.
Пять друзей, пять боевых товарищей открыто смотрели на него. И Павел, глядя на них, твердо решил, что сделает все возможное, чтобы эти люди признали его за своего.
— Смирно! — крикнул в коридоре Шайтан.
— Сержант идет, — сказал Зверь.
— А дверь сломана.
— Ругани будет!
— Что-нибудь придумаем.
— Отовремся!
— Но замок новый, все же кому-то придется вставлять, — сказал Ухо. И все снова посмотрели на Павла.
3
Рядовой Некко до самого вечера бродил по пустырю за складами, бормоча под нос ругательства. Он вспоминал свое недавнее унижение и чувствовал, как вскипает в крови злоба и клокочет в горле ненависть. Тяжелые кулаки сжимались и разжимались, оставляя на ладонях полукруглые отпечатки ногтей. Скулы закаменели желваками. Маленькие кабаньи глазки совсем спрятались под выпирающими надбровными дугами.Рядовой Некко подбирал обломки булыжников и швырял их в небо.
Сейчас он чувствовал свою силу, свою мощь и ярость и не понимал, как так получилось, что там, в чужой казарме, он вдруг ощутил себя слабым, испуганным и беспомощным.
Это было ненавистное, почти уже забытое ощущение из страшно далекого детства.
ГЛАВА ПЯТАЯ
19.06.2068
Интересно получается — я приобретаю друзей и одновременно наживаю врагов.Враги на войне — непозволительная роскошь. Не знаю, то ли это сказал кто-то из великих, то ли это я сам только что придумал…
Вчера был странный день. Я перестал ощущать себя гражданским человеком и вдруг превратился в солдата, в военного. А все, что происходило со мной раньше, отдалилось, словно бы подернулось дымкой. Конечно, я хорошопомню всех своих, помню город, помню старых друзей. Но все это где-то в прошлом, в другой жизни. Я как-то переменился, точнее, поменялась точка зрения, и свою жизнь на гражданке я вижу сейчас словно бы со стороны.