Кликин Михаил Геннадьевич. Идеальный враг

   Разговор зашел о лечении, как-то незаметно превратился в обсуждение достоинств молоденьких медсестер. Говорил в основном Живич, он всегда находил, что сказать, он в любой области был знатоком.
   — Он утверждает, что способен предугадывать будущее, — невпопад сказал Арнарсон. Живич, потеряв нить рассуждений, замолчал, недоуменно уставился на товарища. Павел тут же подумал о Курте, о нескладном моложавом немце. Вспомнил его исполнившееся пророчество:
   “…Я чувствую, там что-то случится. Что-то нехорошее… Там будет кровь. Будет много крови…”
   Холодный голос немца отчетливо звучал в голове: “…Будет много крови… И кто-то умрет…”
   — Кто? — спросил Живич.
   — Ниецки, — прошептал Павел.
   — Некко, — сказал Арнарсон. — Этот сукин сын всех обыгрывает в карты.
 

3

   Разжиревший Некко, возлежа на подушках, показывал карточные фокусы. Он, ухмыляясь, тасовал колоду, совал ее Павлу под нос, требовал вытащить одну карту, запомнить ее и вернуть на место, не показывая. А потом он с первой попытки находил ее и предъявлял, словно ордер на арест. Цеце и Рыжий, ставшие рабами за карточные долги, сидели за спиной Некко, беззвучно шептали одними губами, предостерегали: не играй с ним! А сержант Хэллер азартно подталкивал Павла в бок: давай, попробуй! Вдруг выиграешь! Ты можешь!
   Но Павел знал, что не может.
   Если кто-то и может выиграть в карты у Некко, так это Курт. Неуклюжий, неловкий немец, выглядящий моложе своих лет.
   Но Курт стоял в стороне. Он не хотел участвовать в игре.
   Он был заодно с Некко.
   А карты все тасовались. Мелькали перед глазами картинки-фотографии.
   Какая карта следующая?
   Десятка червей — сержант Хэллер. Крестовый валет — лейтенант Уотерхилл. Бубновый туз — старый полковник. Пиковая дама — Тина…
   Павел бросился на Некко, попытался выхватить карту, которую только что держал в руках. И проснулся.
   Форточка была открыта, тянуло свежим воздухом. В полумраке тлел огонек сигареты.
   — Не спишь? — спросил Живич с кровати и чуть приподнялся, глядя в сторону Павла. — Вот и мне не спится… — Он выдохнул клуб дыма, плавно поводил перед собой рукой, с интересом наблюдая за текучими метаморфозами седого облака. — Как думаешь, это нарушение дисциплины — не спать в отведенное для сна время? Молчишь? Не знаешь? Вот и я не знаю…
   Всхрапнул и завозился на своей койке Арнарсон, забормотал что-то быстрое, невнятное, пугающее.
   — Надо спать, — сказал Живич и вздохнул. Спать он не хотел и не собирался. Он продолжал курить, отгоняя ладонью дымных призраков, вьющихся возле его лица. — Ты спишь? — спросил он у Павла и, не получив ответа, кивнул удовлетворенно: — Спишь. Вот и хорошо.
 

4

   Утром Павел связался со своей ротой, сказал дежурному, чтобы тот передал Зверю просьбу дойти до медицинского модуля, как только представится возможность. И Зверь появился сразу после обеда, привел с собой Шайтана и Гнутого, чтоб не скучно было.
   — Привет! Времени у нас немного, зачем звал?
   Гости обошли хозяев палаты, обменялись рукопожатиями.
   — Расскажи мне про первое столкновение с экстеррами. Про то самое, за которое с тебя сняли погоны, — попросил Павел.
   — Ты позвал меня ради этого ? — нахмурился Зверь.
   — Да.
   — Я уже все рассказал. И не собираюсь больше повторяться.
   — Меня интересует, как себя вел Курт, — настаивал Павел. — Ты говорил, что он что-то почуял за мгновение до атаки, закричал, предупредил. Если бы не он…
   — Если бы не он, меня бы срезало первой же очередью, — сухо сказал Зверь. — Это ты хотел услышать?
   — Что почуял Курт?
   — Откуда мне знать?
   — Он что-то услышал? Уловил какое-то движение?
   — Послушай, дорогой, — вмешался Шайтан. — Твой разговор очень похож на допрос. Не надо так.
   — Извините. — Павел поднял руки. — Я не хотел… Просто я хочу выяснить одну вещь… Не знаю, как и сказать… Мне кажется, что Курт немного странный. Вы знаете, что он предсказал смерть Ниецки? Он не хотел идти на ринг, говорил, что там кто-то умрет. Он вещал — я не могу назвать это иначе. Если не верите мне, спросите сержанта Хэллера. Он тоже это слышал.
   Шайтан и Гнутый переглянулись. Зверь нахмурился еще больше. Он действительно сильно изменился, он лишился обычной своей уверенности, твердости, во взгляде его сквозило подозрение — и этим он стал похож на Рыжего.
   — Было ли что-то необычное в поведении Курта? — спросил Павел.
   И Зверь осторожно кивнул:
   — Да… — Он замолчал, глядя себе под ноги, то ли вспоминая что-то, что ли стараясь что-то забыть.
   — Ну?.. — поторопил его Павел.
   — Он не хотел идти с нами, — сказал Зверь. — Он требовал, чтобы мы остановились и вызвали подкрепление. Я подумал, что он просто испуган, это часто бывает с новобранцами. Он говорил что-то о смерти, о стрельбе… Да, он вел себя странно… Я наорал на него, ударил. Я заставил его идти вперед. А потом, за секунду до первого выстрела, он крикнул: “Справа!” — и сбил меня на землю.
   — Сбил? — у Гнутого вытянулось лицо. — Тебя?
   — Да, — сказал Зверь. — Сбил. Он просто толкнул меня, и я отлетел. И в это мгновение появившиеся киберы открыли огонь. Я почти уверен: в тот момент, когда Курт толкнул меня, киберы ничем себя не выдавали. Иначе я первый бы их увидел.
   — Ты хочешь сказать, — Гнутый попеременно смотрел то на Павла, то на Зверя, — что он предугадал появление киберов?
   — Похоже, он с самого начала что-то чувствовал, — неохотно признал Зверь.
   — Да он же находка для нашего взвода! — саркастически буркнул Гнутый. — Как бы нам его переманить к себе?
   — Это еще не все… — медленно проговорил Зверь, обводя взглядом лица товарищей, словно раздумывая, надо ли продолжать. — Когда меня допрашивали… Со мной говорили не только люди из спецотдела и службы внутренней безопасности… Ко мне несколько раз приходили другие. Одетые в серое, в дымчатых очках. У них круглый белый шеврон на рукаве… Я так и не понял, откуда они. Так вот, их совсем не интересовало мое дело. Они спрашивали лишь о Курте. О том, как он себя вел. Не заметил ли я чего-то странного в его поведении… Они задавали твои вопросы, Писатель. Ты случайно не знаешь, что это за люди? Ты с ними не знаком?
   — Белый круглый шеврон? — переспросил Гнутый, наморщив лоб. — Я что-то слышал… Видел… Да, я встречал этих людей. Однажды. В Неваде. Мы сопровождали какой-то груз. И на месте нас встретили эти люди: в серой одежде, в очках, с белыми кругами на рукавах. Мы тогда решили, что это какие-то яйцеголовые умники.
   — И теперь эти самые яйцеголовые умники из Невады зачем-то прибыли к нам, — задумчиво сказал Зверь. — Для чего? У тебя есть какие-то мысли по этому поводу, Писатель?
   Павел молча пожал плечами.
   — Ты точно не хочешь ничего добавить? — Зверь пристально смотрел на него.
   — Я сам пока ничего не понимаю, — сказал Павел.
   — Не нравится мне все это. — Гнутый усиленно тер лоб, словно у него болела голова. — Помнишь колдуна-африканца, с которым мы служили в Малинди? — обратился он к Зверю. — Тот тоже что-то предсказывал. Потрошил петухов и лягушек. А потом распотрошил себя… Вот и теперь: во второй роте маг-пуэрториканец объявился. У нас немец-прорицатель… Ох, не к добру все это.
   — А я тоже гадать могу, — сказал Шайтан. Гнутый глянул на него, усмехнулся:
   — Помню-помню. Никогда не забуду, как нагадал ты мне добрую новость из дома. И что я получил? Известие о разводе!
   — Разве я ошибся?
   — И приглашение на свадьбу! От моей жены и моего лучшего друга!
   — Если бы ты не был так завистлив, ты радовался бы, что два этих человека наконец-то встретили друг друга.
   — Если бы я был ближе к ним на пару тысяч километров, я бы явился на торжество в полной боевой выкладке и устроил бы такой салют в честь молодоженов, какой и экстерры не видывали!
   — Ладно, пора, — оборвал Зверь разговорившихся товарищей. И уже в дверях вспомнил:
   — Да, вот еще что… — Он обернулся. — Эти люди в серой одежде советовали мне помалкивать.
   Павел понимающе кивнул:
   — Хорошо.
   — Но я не люблю, когда мне советуют, — ощерился Зверь. И Павел подумал, что разжалованный капрал все же нисколько не изменился.
 

5

   Шли дни. Что-то менялось, что-то оставалось неизменным.
   С левого глаза Арнарсона сняли повязку. Зрение удалось сохранить, а вот со слухом у Викинга по-прежнему были проблемы — ухо воспалилось, загноилось, острая боль простреливала череп.
   Живич, оправдывая свое прозвище, уже вовсю бегал по палате. Доктор ругал непоседливого пациента, грозил, что специально распустит швы на животе, и тогда рядовой будет вынужден ходить, руками придерживая свои вываливающиеся кишки. У доктора был своеобразный юмор.
   Павел уже почти освободился от гипсовых и титановых оков. Ключица была в порядке, колено не беспокоило, ребра вроде бы тоже, хотя снимать плотный, мешающий дышать корсет еще не позволялось. Доктор обещал оформить выписку через пару дней. Но настоятельно велел в течение двух последующих недель ограничить физическую нагрузку.
   Забот у медицинского персонала прибавилось. В соседней палате лежал переведенный из реанимации рядовой Тил. Он, как Арнарсон и Живич, попал под пули киберов, но ранения его были куда более серьезны: док говорил, что военная служба Тила закончена. После выписки и увольнения ждут его медаль, инвалидность, разовое пособие и пенсия.
   В палате напротив вот уже два дня обитали два угрюмых бойца из четвертой роты. У одного была сломана челюсть, у другого пробита голова. На вопросы, что с ними случилось, они давали один и тот же ответ — упали. Павел, да и не только он, догадывался, благодаря кому они упали так неудачно.
   “Грязное солдатское белье должно оставаться в казармах…”
   Капрал Некко устанавливал свои порядки…
   В тихом конце коридора, в палате-одиночке, что рядом с операционной, лежал уорент-офицер из вещевой службы — ему на днях вырезали аппендицит.
   Каждый день заглядывал в процедурную неестественно веселый сержант из второй роты. Он лечил что-то венерическое, все никак не мог вылечить. Получив порцию уколов, он обязательно забегал в палату к своему новому другу Живчику, чтобы обсудить прелести сестер.
   А сестры стали чуть более радушны. Они уже знали пациентов по именам, принимали от них скромные подарки, с улыбкой выслушивали комплименты. Но оставались неприступны.
   Госпиталь жил по своим правилам, отличным от правил казарменного Форпоста. Здесь многое позволялось и многое прощалось. Кормили здесь сытнее и вкуснее, чем в солдатской столовой, и не заставляли делать бесполезную работу. Здесь можно было весь день валяться в постели и смотреть развлекательные передачи. Здесь никогда не звучал сигнал тревоги и не надо было вскакивать ни свет ни заря и бежать сломя голову, не зная куда, получая подзатыльники от сержантов, тычки от товарищей.
   Здесь можно было неплохо отдохнуть.
   Но пациенты почему-то стремились поскорей отсюда выйти.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

15.07.2068

   Сегодня меня выпишут. Жду не дождусь!
   С другой стороны, а чему я радуюсь? Что меня там ожидает? Каждодневная муштра, крики сержанта Хэллера, лекции лейтенанта Уотерхилла, ругань капитана ротного.
   И все же я стремлюсь вернуться в казарму.
   А еще очень хочется в бой.
   Последние слухи от Гнутого и Цеце (они навещали меня вчера): что-то готовится. Все указывает на это: участились учебные тревоги, усилены посты связи, часть младших офицеров переведена на казарменное положение. Форпост в ожидании. Только никто не знает, что именно должно произойти. Начальство, наверное, знает, но делиться информацией не спешит.
   Слухи ходят всякие. Говорят, что в региональном штабе планируется крупная наземная операция. Якобы где-то обнаружилась старая, укоренившаяся колония экстерров, разросшаяся до гигантских размеров, но не замеченная ранее, потому как места здесь дикие. Сейчас проводится разведка, разрабатывается план операции, а вскоре к колонии экстерров начнут стягивать силы.
   Кое-кто, напротив, утверждает, что никакой наземной операции не будет, нет никакой колонии и быть не может. А все мероприятия по повышению боеготовности проводятся потому, что на днях ожидается всплеск активности экстерров. Якобы космические системы оповещения заметили, что к Земле движется целый флот инопланетян. И возможно, это новая, четвертая по счету волна вторжения. Быть может, агрессоры из космоса на этот раз придумали какое-то новое оружие. Нужно быть готовым ко всему, даже к самому худшему.
   И совсем малочисленная группа бойцов считает, что ничего особенного не происходит. Просто на носу очередная проверка и наш старый полковник решил выслужиться перед высокой комиссией, для чего и поставил всех на уши.
   Вот такие новости приходят извне сюда к нам, в тихий мирок медицинского модуля…
   Что касается меня: рука разработалась, пишу легко и бегло, как раньше. Последние два дня переношу на бумагу свои диктофонные записи, редактирую, очень многое сокращаю — пустая, ненужная болтовня. Соседи мои удивляются, они не понимают, зачем я делаю бесполезную, с их точки зрения, работу. Живчик пытался доказать мне, что на диктофоне хранить информацию такого рода удобней, тем более что ее в любой момент можно скопировать на компьютер. Я с ним не спорю. Кажется, только доктор понимает, почему я предпочитаю работать с бумагой. Он и сам, как я заметил, все дела ведет по старинке, подшивает свои записи в папки. И это при том, что все возможные данные о пациентах в любой момент могут быть получены с сервера госпиталя…
   Работаю над своими записями и уже не воспринимаю их как просто личный дневник. Думается о будущем цикле статей. Или даже о книге. Лезут в голову мысли о том, что, возможно, записи эти станут историческим документом.
   Глупости, конечно.
   Но все же стараюсь писать чисто, разборчиво и грамотно. Чтоб перед потомками не было стыдно (шучу)…
 

1

   Док вошел, потирая руки и улыбаясь:
   — Ну, что тут у нас? Три укрывающихся от службы здоровяка? Хватит валяться! С сегодняшнего дня начну вас выписывать. Голованов, ты первый.
   — Слава богу, док. — Павел спрыгнул с кровати. — А я уж думал, вы из врача превратились в тюремщика.
   — А я когда отсюда выйду? — подал голос Живич.
   — Когда к порядку приучишься, — повернулся в его сторону док.
   — Ну я серьезно. — Живич умоляюще смотрел на доктора. И тот смилостивился, выдал свою маленькую врачебную тайну:
   — Через два дня я тебя осмотрю. Если все в порядке — сразу же и выпишу.
   — А что насчет меня, док? — спросил Арнарсон.
   — Ухо болит?
   — Эээ… Вроде бы нет, — нерешительно сказал Викинг.
   — Вот когда будешь отвечать на этот вопрос уверенно, тогда и поговорим о выписке.
   Доктор сел на свободный стул. Посмотрел на телевизор — на экране мускулистый варвар в художественно разодранной форме UDF размахивал мечом, срубая головы огнедышащему дракону. Из пламени и крови сложились алые буквы: “Защити планету!” Одолевший дракона здоровяк вытирал меч и сочным героическим баритоном обращался к зрителю: “Присоединяйся!”.
   — Присоединимся? — спросил доктор у Павла.
   — Надеюсь, док.
   — Значит, так. Документы возьмешь у дежурной сестры, моя подпись там уже стоит. Выходишь ты отсюда здоровым человеком, но я бы советовал тебе на недельку отправиться в профилакторий.
   — Хватит с меня лечения, док.
   — Заставить не могу, — развел руками доктор. — Поступай как хочешь. Но ограничить физические нагрузки настоятельно рекомендую! Вот тебе справка. — Он вытащил из нагрудного кармана халата листок размером с ладонь. — Чтобы к тебе не было никаких претензий от командиров.
   — Хорошо, док. — Павел положил справку на тумбочку, зная, что она ему не потребуется. Он был здоров и полон сил. — Сделаю все, как вы говорите.
   — Ну, не смею больше задерживать.
   Павел осмотрелся, отыскивая вещи, которые нужно забрать. Наладонный компьютер, на котором они с Викингом играли в шахматы, — собственность Гнутого. Швейцарский нож, незаменимая вещь, — Шайтан очень просил не терять. Блокнот с карандашом — обязательная принадлежность настоящего писателя…
   Павел хмыкнул.
   И, конечно же, старинная монетка, подаренная сестренкой на счастье.
   Пять копеек. Пятачок.
   “…раньше была такая примета — бросать деньги, чтобы потом вернуться…”
   Он улыбнулся.
   Да, пора возвращаться…
   — Спасибо вам, док, — сказал Павел.
   — Не за что. Работа у меня такая.
   — За работу и спасибо…
   Он быстро собрался, переоделся — сменил больничную пижаму на военную форму, которая вот уже два дня выстиранная и отутюженная висела в шкафу. Остановился посреди палаты, готовый уйти, но не решаясь сделать это.
   Как-то не верилось, что лечение закончилось и уже не надо будет возвращаться сюда, в небольшую, ставшую привычной и уютной комнату. И не будет больше неспешных ночных разговоров с мучающимися от бессонницы товарищами по палате, и заглянувший док не пожелает доброго утра, и сестры не будут смеяться привычно над несмешными избитыми шутками.
   Все закончилось.
   Пора уходить.
   Время возвращаться.
   — Пока. — Павел пожал руку Арнарсону. — Удачи, — сжал он ладонь Живича — До свидания, док!
   Он шагнул к двери.
   — Заглядывай к нам! — сказал ему в спину Живчик.
   — Обязательно, — обернулся Павел и запнулся на пороге.
   “Плохая примета”, — подумалось ему. Но он не верил в приметы.
   — Счастливо оставаться! — пожелал он и закрыл дверь. Пустой гулкий коридор вел его к свободе.
 

2

   Мир был переполнен запахами и звуками. Мир был пестр и многоцветен.
   Павел шагал по бетонной тропинке, заворожено озираясь.
   Он уже ходил этой дорогой, и все вокруг было вроде бы знакомо. И все же что-то изменилось. Кусты насаждений сделались зеленее, щебет птиц стал более сочным, стрекот кузнечиков — объемней, воздух — свежее и ароматнее, солнце — ярче, бетон — осязаемей.
   Павел наслаждался.
   Нечто подобное ощущаешь, когда затяжную холодную зиму вдруг сменяет жаркая скорая весна: горизонт отступает, небо светится чистой синью, звенит капель, еще сонные мухи гудят басовито, первые бабочки, разбуженные солнцем, порхают, словно сорвавшиеся с ветвей яркие листья, пахнет оттаявшей землей, и хочется сидеть неподвижно, подставив лицо теплым лучам, и слушать, дышать, осязать…
   — Ты чего жмуришься? — Громкий голос привел Павла в чувство. — Смотри, куда идешь! Чуть не сбил!
   — Прошу прощения, замечтался.
   Сержант из второй роты шел делать уколы от своей нелечащейся венерической болезни.
   — Вижу, — сказал он, ухмыляясь и похабно подмигивая. — Небось о девчонке какой-нибудь думаешь? Да?
   — Не совсем, — сказал Павел.
   — А о чем же тогда? — удивился сержант.
   — Обо всем.
   — Ну-ну… — с сомнением в голосе произнес сержант и подозрительно оглядел Павла. — А ты чего это гуляешь, рядовой? Сбежал? К девчонке?
   — Нет. Выписали меня.
   — Уже? Сочувствую. Ну, тогда дуй в казарму. А то, не дай бог, попадешься какому-нибудь офицеру на глаза. В таком-то очумелом виде. Он тебя назад отправит, на экспертизу. Или же ты, действительно, обкуренный?
   — Нет.
   — Или укололся?
   — Нет. Со мной все в порядке.
   — Ну, ладно. — Похоже, сержант не очень-то поверил. Расходясь, они оба сошли с тропинки, держа дистанцию, словно боялись заразиться друг от друга.
 

3

   Перед тем как отправиться в казарму, Павел заглянул в солдатское кафе.
   Как и в любой другой воскресный день, народу в маленьком заведении набилось, не протолкнуться. Все столики были заняты, люди сидели на чем придется: на ящиках, на спинках стульев, на коленях товарищей; барную стойку заслонили плотно сомкнувшиеся спины, покатые, угрюмые и неприступные.
   — Эй, Писатель! — окликнули Павла, едва только он вошел. — Давай к нам!
   Павел узнал Жана-Карапуза из первого взвода, подошел, пожал ему руку, кивком поздоровался с его товарищами:
   — Нет. Я домой.
   — А ты что, выписался?
   — Да. Только что.
   — Ну, это надо отметить! — Жан потянулся к стакану, в котором было налито что-то мутное и пенящееся, наверное, какой-нибудь французский коктейль. Павел покачал головой:
   — Не буду, спасибо. Но если хочешь, приходи через час в казарму.
   — Ага! — Жан устремил палец Павлу в лицо, прищурился, словно прицелился. — Ты сам пригласил!
   — Загляни. Буду ждать. — Он дружески хлопнул Карапуза по плечу. Отошел от столика, попытался пробиться к стойке, но не смог, зашел сбоку, где было посвободней, протиснулся кое-как, хлопнул ладонью по стене, привлекая внимание бармена.
   — Да?
   — Мне бы что-нибудь покрепче. — Павел заговорщицки понизил голос.
   — Сколько? — Загорелый курчавый бармен, глядя в пустоту, взбалтывал шейкер.
   — Ящик.
   — Ого! — Шейкер остановился. — В кредит не торгуем.
   — Плачу сразу…
   Продавать крепкие напитки в солдатском кафе запрещалось. В меню значились всевозможные соки, чай, кофе, безалкогольное пиво, тропический коктейль и еще какая-то бурда, но ничего спиртного. Бутылки из-под виски, джина и водки, стоящие на полках, были лишь украшением. Но даже их перед прибытием какой-нибудь высокой комиссии приходилось убирать — так, на всякий случай.
   Тем не менее, несмотря на запрет, здесь можно было получить почти все, что позволялось гражданскими законами: пиво, водку, текилу, марихуану. Цены, конечно, покусывались, но ведь никто не покупал здесь спиртное литрами. Обычно посетители брали выпивку небольшими дозами, грамм по пятьдесят.
   — Ящик? — переспросил бармен. Похоже, у него были проблемы с пониманием английского, да и говорил он с сильным акцентом.
   — Нууу… — Павел поразмыслил. — Ящик, пожалуй, многовато будет. Да и как я его потащу?.. Водка есть? Давай пять бутылок!
   — Русский? — спросил бармен. Павел решил, что он интересуется, какую водку нести, подтвердил:
   — Да, давай русскую, если есть.
   — Я говорю, ты — русский?
   — А!.. Ну да… А что?
   — Я так и думал, — удовлетворенно сказал бармен и поставил шейкер на стойку. — Сейчас принесу.
   Он никуда не ушел. Лишь нагнулся, присел, скрывшись из вида, загремел чем-то: то ли открывал потайной люк в полу, то ли просто двигал ящики. Секунд через тридцать снова появился, отдуваясь, держа бутылки, будто дрова, в охапке. Оглядел заполненное людьми помещение, убедился, что все здесь свои, придвинулся к стойке:
   — Бери. Прячь скорей.
   Павел поочередно принял тяжелые бутылки, похожие на выстрелы для гранатомета. Две запихал в рукава — одну в правый, другую в левый. Две положил в карманы. Одну сунул за пазуху. Подогнул руки, прижал бутылки локтями. Снова почувствовал себя неловким, скованным, словно опять надели на него жесткий корсет, забинтовали, налепили гипс…
   — Деньги! — Бармен протянул руку.
   Павел, изогнувшись, полез за деньгами в нагрудный карман, двумя пальцами вытащил пачку купюр:
   — Отсчитай сам.
   Зарплату он получал исправно, каждую неделю. Наличными. Даже когда лежал в больнице. А поскольку тратить деньги было не на что, то сумма скопилась немаленькая.
   — Сдачу оставь себе. — Павел мог позволить себе такую щедрость.
   — Ты настоящий русский! — заявил бармен, засовывая Павлу в карман оставшиеся купюры.
 

4

   Он вошел в казарму, улыбаясь, предвкушая встречу с ребятами, перебирая в уме варианты приветствия.
   Первым его встретил, конечно же, дежурный — рядовой Геккель по прозвищу Маркс, по имени Карл. Ему было уже за сорок, он носил короткую густую бороду и говорил, что закончит службу, когда ему прикажут сбрить с нижней половины лица всю растительность. Пока же, вот уже на протяжении двадцати лет, все командиры мирились с прихотью опытного солдата.
   — Писатель пришел! — объявил Маркс и поинтересовался: — Выписался? Или сбежал?
   — Освободился, — отшутился Павел и, неловко пожав дежурному руку, сразу направился в свой сектор, в секцию четвертого взвода. Там его уже ждали.
   — А! — Шагнул к нему Гнутый с хотом на плече. — Дезертир вернулся!
   — А мы уж хотели идти к тебе, — сказал Цеце, откладывая майку, втыкая в подушку иголку с ниткой. Он постоянно что-то ушивал или штопал.
   — О! Дорогой! Рад видеть! — Шайтан спрыгнул с верхней койки, полез обниматься. Павел отстранился:
   — Тихо! Осторожней! Я заминирован! Всем отойти на безопасное расстояние. Сейчас буду разряжать.
   — Залечили там тебя, — прогнусавил Ухо. Зверь хмыкнул. Рыжий отложил комикс.
   — Первая мина! — Павел, не оглядываясь, ногой прикрыл за собой дверь, поднял руку, выхватил из рукава бутылку, протянул Шайтану: — Это тебе.
   — Опа! — Цеце хлопнул в ладоши. — Вот это я понимаю, сюрприз!
   — А это тебе, — отдал ему вторую бутылку Павел.
   — А нам? — Гнутый взял хота на руки, покачал его словно ребенка.
   — И вам. — Павел вытащил бутылку из кармана.
   — Ну ты нагрузился, —добродушно сказал Цеце.
   — И вот еще пара! — объявил Павел. — Хватит нам, чтобы сегодня вечером отметить мое излечение?
   — С лихвой, — сказал Рыжий. — Ты где все это раздобыл? Спирт на протираниях сэкономил? Или док тебе такое внутреннее прописал?
   — Считайте, что посылку получил.
   — Из дома? — поинтересовался Зверь. — Занятные тебе посылки шлют.
   — Только закуски не прислали, — сказал Павел.
   — Ну, это мы быстро исправим. — Гнутый собрал бутылки, спрятал их в углу за кроватью, прикрыл газетой. Открыл дверь, рявкнул: — Дежурный!