Страница:
А с другой стороны донесся новый звук — постукивание, позвякивание, громыхание. Это раздатчик еды катил по светлому чистому коридору свою замызганную тележку с тремя горячими бачками и горкой одноразовой посуды.
Пришло время ужина.
Значит, еще один день близился к концу.
— Голованов?
— Это я, — Павел поднялся.
— Пройдемте с нами.
Павел помедлил, решая, стоит ли захватить с собой спрятанную под матрацем монетку. “Это тебе на счастье…”
— Быстрей! — поторопил охранник, легонько постукивая дубинкой себя по колену.
— Все будет нормально, — уверенно сказал Гнутый. — Иди.
И Павел с легким сердцем шагнул к двери.
Люди из службы внутренней безопасности сжали его с боков, крепко взяли под руки. Охранник жестко ткнул дубинкой ему в поясницу, предупредил:
— Без глупостей! — Это было лишнее. Павел отлично понимал, что сбежать отсюда невозможно, здесь все входы-выходы перекрыты. Захватить заложников, потребовать открыть все двери, освободить товарищей? Смешно!
Они вчетвером вышли в коридор. За их спинами лязгнула дверь, сухо щелкнул замок.
Павел с любопытством озирался. Он впервые покинул камеру.
Впрочем, смотреть особенно было не на что. Ровный, вытянувшийся на сотню метров коридор был пуст. С одной стороны блестели никелированные решетки камер. На противоположной стене, точно против каждой камеры, вспучились наросты электронных замков с помаргивающими глазками: зеленый — дверь заперта, красный — замок открыт, синий — камера свободна. Большинство индикаторов светилось зеленым.
— Вперед смотреть!
Коридор с обеих сторон оканчивался одинаковыми металлическими дверьми, похожими на двери какого-нибудь денежного хранилища. Какая из них вела на свободу, можно было только гадать. Павел решил, что та, откуда всегда появлялся раздатчик еды со своей тележкой.
Его вели в другую сторону. Потом отпустили.
— Стоять! К стене!
Охранник, убедившись, что узник выполнил приказ, шагнул в сторону, заглянул в сканер сетчатки, положил правую руку на обведенную кругом область сенсора, раздельно и громко сказал какую-то бессмыслицу — анализатору голосового спектра было все равно, что анализировать. Возле двери вспыхнула лампочка. И снова охранник воспользовался электронным ключом. Опять набрал на клавишной панели ряд цифр — Павел, повернув голову, успел заметить последние четыре: 3, 9, 1, 6.
Лампочка погасла. Стальная дверь дрогнула и стала подниматься. Она бесшумно уходила вверх, словно занавес, постепенно открывая сцену, актеров и декорации.
Сперва появились армейские ботинки с тупыми носами. Ботинки были начищены до блеска, шнуровка затянута по-уставному, без всяких там хитростей. Потом показался стул — выглядел он страшно неудобным, и Павел понял, что стул этот предназначается для него.
Через пару секунд открылась вся сцена.
— Вперед!
Белая, неуютная во всем комната. Камеры под потолком — большие, заметные, — наверняка для того, чтобы допрашиваемый чувствовал, что за ним следит множество глаз. Стул, одиноко стоящий посреди помещения, слишком узкий, слишком высокий, слишком шаткий. Стол, повернутый острым углом в центр комнаты. Жесткий свет, бьющий в глаза. Два неподвижных охранника в углах — глаза стеклянные, ноги расставлены, руки скрещены на груди.
Тяжелая толстая дверь пошла вниз — занавес опускался. Зрителей на этом представлении не ждали. Даже красномордый конвоир был здесь лишним. Он не переступил порог.
— Садитесь, рядовой!
— Я могу постоять, — сказал Павел. Щурясь против света, он пытался рассмотреть человека, восседающего за столом.
— Садитесь!
Один из охранников ожил, расцепил руки, хрустнул пальцами, сжав кулаки. И Павел понял намек, шагнул в центр комнаты, сел на краешек стула. Сопровождающие его люди из службы внутренней безопасности прошли к столу. Они опустились в мягкие удобные кресла, устроили руки на широких подлокотниках, закинули ногу за ногу. С любопытством уставились на него, словно только что увидели.
Павел опустил глаза.
Потом посмотрел в потолок.
Через минуту глянул на восседающих за столом людей и тут же отвел взгляд.
Хотелось кашлянуть. Хотелось что-то сделать.
Молчание затягивалось.
Молчание становилось тягостным.
Бездействие угнетало.
Павел понимал, что эти люди сейчас реализуют какой-то план. У них наверняка существуют методики ведения допросов. И в данный момент они все делают по сценарию. Играют свои роли.
Он уговаривал, убеждал себя, что не надо ничего бояться. Не надо зажиматься, теряться. Только этого от него сейчас и ждут. Они хотят заставить его играть по их правилам, в их игру. Они собираются подчинить его своей воле.
Его ломают.
Павел понимал это. Сопротивлялся.
Но все равно он чувствовал себя до жути неуютно. Хотелось, чтобы все поскорей кончилось.
Голос прозвучал неожиданно:
— Что вы можете сказать по существу дела?
И Павел обрадовался, что тишина наконец-то нарушена.
— Это ошибка! Страшная ошибка, но нашей вины нет! — выпалил он и через мгновение понял, что все же пошел на поводу у этих людей, сделал то, что они от него ждали. Он открылся им, сам сделал первый — самый главный — шаг; в первую же секунду допроса он с готовностью, с радостью, без принуждения выложил им самое важное, самое искреннее. Отмалчиваться уже не имело смысла.
— Чья это ошибка?
— Я не могу сказать. Полковника, командования. Нас посылали в пещеру, на верную смерть.
— Вы отказались выполнить приказ?
— Нет! Не совсем так! — Павел сбился, заторопился, пытаясь исправить положение. — Сначала мы не отказывались. Мы бы пошли туда. Но полковник ударил капрала Буасье, а потом выстрелил в Курта, а потом его люди сожгли…
— Вы не выполнили приказ?
Павел осекся. Посмотрел на дознавателя, попытался разглядеть его лицо, глаза. Но нестерпимо яркий свет слепил, свет прятал часть комнаты, разделял ее на две неравные половины. В одной был Павел, в другой — все остальные.
— Вы не выполнили приказ. — В голосе звучало утверждение.
Павел не нашелся, что возразить.
— Вы можете сказать, кто убил полковника Росшилда?
— Я не видел. Стреляли все.
— Вы лично стреляли в сторону полковника?
— Я стрелял по его солдатам. Я защищался. Они жгли нас из огнеметов.
— Скажите, рядовой, это была запланированная акция?
Павел дернулся, чувствуя, как кровь приливает к лицу. Он хотел было гневно запротестовать, возмутиться, но вдруг подумал, что именно для этого и прозвучал провокационный вопрос. Павел опустил глаза, несколько раз глубоко вдохнул-выдохнул. Покачал головой:
— Нет… — Он замолчал.
Люди за столом молчали тоже, словно ждали пояснений. И Павел, поколебавшись, все же сказал:
— Вы же наверняка видели записи. Все получилось спонтанно. Это была ошибка. Катастрофическая, фатальная ошибка.
— Вы помните, кто кричал: “Наших бьют”? — равнодушно спросил дознаватель.
— Нет, — солгал Павел.
— Это вы кричали.
— Да? — Павел изобразил удивление, пожал плечами. — Я ничего не соображал. Я был в состоянии аффекта.
— Тем не менее вы довольно метко стреляли,
— Трудно было промахнуться.
— Вы знаете, что убили троих гвардейцев?
— Лично я?
— Ваше подразделение.
— Наших погибло больше.
— Это вас не оправдывает.
— А я не оправдываюсь! Я говорю, что произошла ошибка. Да, мы виноваты. Но не по нашей вине началась эта перестрелка!
— Гвардейцы выполняли приказ полковника. Вы же отказались выполнить его распоряжение.
— Мы не отказывались!
— Да? А кто кричал, что идти в пещеру нельзя?
— Это Курт. Это его сожгли первым.
— Мы знаем. Он паниковал. Так что полковник поступил правильно, прострелив ему ногу.
— Это была не паника… Курт… — Павел замолчал, не зная, стоит ли произносить вслух то, что так и крутится на языке. — Курт, он… Он…
— Ну?
— Он мог предвидеть будущее. Наверное, это звучит глупо, я понимаю, но я говорю правду — Курт был необычным человеком. И ему верили. И Некко! Допросите Некко! Он тоже что-то чувствовал!
— Хватит мистики, рядовой.
— Но вы обязаны это знать! Вы должны понять, что так сложились обстоятельства. Произошла ошибка…
— Прекратите! — оборвал Павла резкий голос.
На несколько минут в комнате воцарилась тишина. Потом дознаватель завозился в кресле, подался вперед, навис над столом — только сейчас Павел увидел его лицо: худое, чисто выбритое, с бледной кожей.
— И еще один вопрос, — сказал дознаватель, пристально глядя Павлу в глаза, словно рассчитывая прочитать там ответ. — Скажите, рядовой, в вашем взводе ведь не любят гвардейцев?
— Это слишком сильное утверждение, — осторожно сказал Павел, не рискуя отвести взгляд.
— Оставьте дипломатию политикам, рядовой, отвечайте как есть, прямо.
— Ну… Бывают разговоры о некоторой несправедливости. О том, что элитарные части имеют лучшее вооружение и при этом почти не участвуют в боевых действиях.
— А как считаете вы сами?
— Теперь… — Павел пожал плечами. — Теперь не знаю…
— Ваши товарищи ненавидят гвардейцев, — констатировал дознаватель. — Думаю, поэтому они вели огонь на поражение.
— Это не так! — вскинулся Павел, едва не свалившись с шаткого стула. — Вы пытаетесь нас подставить! Я понял! Вы выгораживаете своих людей! Вы с ними заодно!
— На сегодня хватит, — равнодушно сказал дознаватель. И через несколько секунд стальная дверь снова поползла вверх, постепенно открывая знакомую фигуру краснолицего тюремщика.
— Двигай! Прямо смотреть!
Павел был рад возвращению. И когда он перешагивал через невысокий металлический порожек, у него возникло странное ощущение, будто он возвратился домой.
— Ну что? — спросил Гнутый, встречая друга.
— Все в порядке, — сказал Павел.
Они вместе посмотрели на охранника. Тот стоял у двери, глядел куда-то в сторону, вдоль коридора и явно чего-то ждал. Дверь камеры закрывать он не спешил — электронный замок на противоположной стене тревожно моргал красным огоньком.
— Тебе что, чаевые нужны? — с усмешкой спросил Гнутый.
Охранник хищно осклабился — и это была единственная его реакция.
— О чем спрашивали? — негромко поинтересовался Гнутый.
— Не специально ли мы застрелили полковника?
Гнутый фыркнул:
— И что ты сказал?
— Что это была ошибка.
Две тени легли на пол камеры. Два тихо подошедших человека встали в открытых дверях. Позади них поигрывал желтой дубинкой охранник.
— Рядовой Ягич!
— Да? — Гнутый вздрогнул — совсем чуть-чуть, но Павел заметил это и понял, что товарищу сейчас неуютно. Он напряжен. Может быть, ему даже страшно.
— Следуйте за нами.
Гнутый порывисто шагнул к выходу. Его тут же сжали с боков, подхватили под руки:
— Вперед!
— Все будет нормально, — уверенно сказал Павел в спину товарищу. — Иди.
Каждый допрос длился минут двадцать. Одного только Некко задержали почти на полтора часа. В камеру он вернулся улыбающимся, словно в неуютной комнате за железной дверью ему рассказывали анекдоты.
— Улыбка изменника, — сказал Гнутый, когда капрал проходил мимо их камеры. Прижавшись к прутьям решетки, он крикнул: — Эй, Некко! Что ты им рассказал? Что?
Подскочивший охранник ударил Гнутого в лицо — алые крапины легли на чистый пол.
— Ах ты!.. — Гнутый всем телом кинулся на решетку. — Да я ж тебя, гнида!..
Охранник, ухмыляясь, смотрел на бесящегося заключенного. Рядом с ним, скаля зубы, стоял Некко.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
Я сумел раздобыть немного бумаги и ручку — сказал, что хочу дать письменные показания, и мне тут же принесли все необходимое.
Никак не могу решить, что я сейчас пишу: письмо ли вам, дневник ли свой продолжаю (или начинаю с начала —уж как получится).Если письмо — вряд ли я смогу вам его отправить. Дневник? Но смогу ли я сохранить этот листок? И не знаю, что там со старыми моими записями, не выкинул ли их сержант Хэллер, не потерял ли. Будет очень обидно. Хотя… Не все ли равно теперь?..
Произошла катастрофа.
В перестрелке погибли мои товарищи. Погиб офицер и несколько солдат из Гвардии. Всю вину возлагают на нас — выживших. Что нас ждет впереди — никто не знает.
Но вы сильно не переживайте. Я жив, даже не ранен. Времени свободного предостаточно. Сижу на одном месте, скоро, наверное, буду обрастать жиром — кормят нас как на убой.
Конечно, нас накажут. Но смертная казнь, слава богу, давно запрещена. Так что со мной все будет в порядке при любом раскладе. И я верю, что мы еще встретимся.
Верьте и вы.
И помните — я ни в чем не виноват.
— Что? — повернул голову Гнутый.
— Это я так, — сказал Павел, слегка смутившись. — Мысли вслух.
— Понятно, — Гнутый зевнул, снова уставился в потолок. — И о чем думаешь?
— О доме.
— А этот дом тебя чем-то не устраивает?
— Этот? Всем! Особенно тем, что хозяева здесь негостеприимные.
— Да уж, — согласился Гнутый и осторожно потрогал опухшую скулу, рассеченную дубинкой охранника.
— А ты о чем сейчас думаешь?
— О доке.
— О нашем? Хочешь, чтобы он посмотрел твою рану?
— Разве это рана?! Тьфу! Я про хота думаю. Как он там с доком? Как док с ним? Эх! — Гнутый вздохнул горестно. — Досталась моя удача другому. Человек он хороший, потому не так обидно… А твой талисман где?
— Здесь.
— Не отобрали при обыске?
— Нет. Сначала не заметили. А потом я уже прятал.
— Где?
— Под языком.
— Не самое надежное место.
— Лучше не нашел.
— А хочешь, фокус покажу? Дай монетку. — Гнутый сел на койке, прислонился спиной к холодной стене, похрустел пальцами и запястьями.
— А что за фокус-то? — Павел не спешил расставаться с подарком сестры.
— Да не бойся ты! Ничего с ней не случится.
— Ну… ладно… — Павел достал пятак из-под тонкого матраца, протянул его товарищу. Тот взял монету, положил на ладонь. Предупредил:
— Смотри внимательней! — Он накрыл пятак другой рукой, дунул на крепко сжатые ладони. Быстро развел их, встряхнул, предъявил Павлу.
Монетка пропала.
— Занятно, — сказал Павел. — И где же она сейчас? Наверное, у меня за ухом? Или в кармане?
— Она может оказаться где угодно, — сказал Гнутый. — Но в действительности она по-прежнему у меня. — Он пошевелил пальцами, и монета возникла у него в руке.
— Понял, где надо прятать мелкие вещи? — спросил Гнутый.
— В руке?
— Точно! Если умеючи, то ее никто не отыщет!
— Научишь?
— Без проблем. А знаешь, кто мне показал этот трюк? Шайтан! До военной службы он был карманником.
— Да ну? — удивился Павел.
— Точно говорю! Таких ловкачей, как он, я в своей жизни не встречал. — Гнутый вернул монету хозяину. Сказал с легкой завистью в голосе:
— Все-таки она тебе помогает!
— Это ты о чем?
— Да все о том же! Я вот хота отдал доктору, и удача от меня сразу же отвернулась. Сколько лет я таскал мясо своей зверюге? И ничего, никто не замечал или же смотрели сквозь пальцы. А тут! Эх! Стали обыскивать, а у меня с собой отборные куски экстерра! С поличным взяли… Так что мне срок побольше вашего выйдет.
— На много ли? Если уж нам неподчинение приказа вменяют в вину, убийство офицера и его сопровождающих… Что там за какие-то куски мяса добавят? Мизер, мелочь!
Гнутый покачал головой, сказал назидательно:
— Нет, Писатель! На войне мелочей не бывает!
Павел посмотрел на свою монетку.
Пять копеек. Мелочь! Что на нее можно было купить раньше? А теперь на нее и вовсе ничего не приобретешь. Теперь не каждый вспомнит, что когда-то деньги такие были: рубли и копейки.
Павел кончиком указательного пальца провел по ребру монеты.
Мелочь…
Но ведь никому он сейчас не отдаст этот металлический кругляш. Не продаст. Ни за какие деньги!
Так что прав Гнутый: на войне мелочей не бывает.
Обычно вызывали, чтобы уточнить кое-какие детали. Показывали видеозаписи, просили прокомментировать отдельные моменты, пояснить что-нибудь. Подсовывали бумаги: протоколы, показания, еще что-то. Иногда устраивали очные ставки. Это была единственная возможность увидеть товарищей, и потому допросы перестали быть тягостной обязанностью. Каждый раз, когда кого-то вели в конец коридора к железной двери, он надеялся встретить там добрых знакомых.
И все же чаще всего в неуютной комнате поджидали враги.
Теперь сомнений практически не осталось ни у кого — суровое наказание было неотвратимо.
Вся вина возлагалась на десантников.
И они уже почти смирились с этим.
— Я, — нехотя откликнулся Павел.
— На выход! — Охранник уже открывал замок…
На этот раз Павла вел один конвоир. То ли людям из службы внутренней безопасности надоело бродить по голому коридору и они решили, что тюремщик справится и без них, то ли они были заняты сейчас чем-то неотложным, то ли еще что случилось…
В комнате для допросов стоял все тот же высокий шаткий стул, и все так же остро бил в глаза свет, и стояли охранники, похожие на истуканов. Но вот голос, звучащий из-за стола, с незримой половины комнаты, был другой:
— Здравствуйте, присаживайтесь.
Павел забрался на стул. Он уже привык к нему и больше не опасался потерять равновесие; теперь, сидя на этом стуле, он ощущал себя вполне комфортно.
— Вы можете убрать эту иллюминацию? — сказал голос, обращаясь явно не к Павлу.
Направленный в лицо свет погас, но ослепленный Павел все равно не мог разобрать, кто там сегодня сидит за столом.
— Спасибо, — удовлетворенно сказал голос. — И пожалуйста, уберите охрану.
Тотчас в белой стене открылась узкая неприметная дверь. Истуканы ожили, шагнули в темный проем. В комнате сразу сделалось просторно.
— Ну вот и хорошо, — удовлетворенно сказал голос. Павел, понимая, что происходит что-то необычное, вновь ощутил неудобство. Стул под ним опять сделался шатким. Неуверенность заставила сжаться сердце, волнение высушило горло.
Глаза постепенно привыкали к новому освещению.
— Вы знаете, зачем вас вызвали? — спросил голос.
— Боюсь ошибиться, — осторожно сказал Павел.
— Мы хотим поговорить с вами о капрале Некко и о рядовом Курте.
— Да? — Павел насторожился. Он уже видел, что в мягких креслах напротив него восседают два высоких человека. Одеты они были в строгие костюмы темно-серого цвета. На рукавах — белые круги — крупные, сразу бросающиеся в глаза. На середине столешницы лежали очки с дымчатыми стеклами.
И Павел вдруг услышал голос Зверя:
“…И теперь эти самые яйцеголовые умники из Невады зачем-то прибыли к нам. Для чего? У тебя есть какие-то мысли по этому поводу, Писатель?..”
Голос звучал в голове так явственно, что Павел вздрогнул.
“…их совсем не интересовало мое дело. Они спрашивали лишь о Курте. О том, как он себя вел. Не заметил ли я чего-то странного в его поведении…”
— Что-то не так? — поинтересовался один из незнакомцев.
— Все нормально, — сказал Павел. — Просто здесь прохладно.
— Хорошо, тогда начнем. Вас зовут Павел?
— Да. Рядовой Голованов. Павел Голованов.
— Меня зовут доктор Смит. Джон Смит. Моего товарища — агент Смит. Джозеф Смит. Конечно, эти имена я придумал только что. Вы ведь должны как-то нас называть.
— Мне нравятся ваши имена, — сказал Павел. — Их очень легко запомнить.
Доктор Смит весело рассмеялся, словно услышал великолепную шутку. Агент Смит, напротив, нахмурился.
— Я не буду задавать риторические вопросы, — отсмеявшись, сказал Джон Смит. — Нам известно, как давно вы знакомы с капралом Некко и рядовым Куртом, мы представляем, какие у вас с ними были отношения. Нас интересует лишь то, что мы не знаем. Вы готовы помочь нам?
— Это первый риторический вопрос, — сказал Павел. И Джон Смит опять залился смехом.
Павел внимательно разглядывал своих необычных собеседников. Гадал, кто они. Ученые из какой-то организации, стоящей выше UDF? Агенты какой-то засекреченной спецслужбы? Несомненно, эти люди преисполнены уверенности в себе. Они отдают распоряжения, не сомневаясь, что все будет тотчас исполнено. Значит, за ними стоит какая-то реальная сила, значит, у них есть власть.
— Скажите, вы заметили что-то странное в поведении рядового Курта? — успокоившись, спросил Джон Смит.
— Он весь был странный, — сказал Павел, не собираясь особенно распространяться на эту тему. Мало ли что вытянут из него два незнакомца?
— Он мог заглядывать в будущее?
Павел помедлил. Вспомнил, что уже говорил об этом на самом первом допросе, решил, что противоречить себе нет смысла.
— Возможно.
— В чем это выражалось?
— В его предсказаниях.
— Вы можете пояснить подробней?
— Мне не нравится поднятая вами тема, — честно при знался Павел.
— Почему?
— По двум причинам. Во-первых, я начинаю чувствовать себя предателем, когда рассказываю что-то о своих товарищах. Во-вторых, я никогда не верил в пророчества, волшебство и прочую чушь. И мне сложно рассказывать то, во что я сам не могу поверить. Морально сложно, понимаете? Тяжело. Факты противоречат моим убеждениям.
Смиты переглянулись.
— Послушайте, Павел, — сказал Джон Смит. — Нас не интересует преступление, совершенное вами или вашими товарищами. Мы допускаем даже, что вы не виноваты. Нам нет до этого дела. Мы стоим несколько выше, понимаете, о чем я?
— Не совсем.
— Я просто хочу, чтобы вы поняли: рассказанное вами не повредит никому из ваших друзей.
— Но и не поможет, — сказал Павел.
— Мы работаем на все человечество, — сказал Джозеф Смит. Он выдержал паузу, давая понять, что это не просто слова. — Мы — те, кто заботится о планете. И вы должны нам помочь. — Он двумя пальцами коснулся белой круглой нашивки на рукаве. Сказал торжественно, словно клятву давал: — Мы делаем общее дело. Великое дело.
— Так что давайте разговаривать откровенно, — подхватил Джон Смит. — И не бойтесь, предателем вы не станете. Я вам это обещаю…
Несколько минут Павел молчал, глядя на лица загадочных агентов. Его не торопили. Ему дали время на обдумывание.
И он решился. Кивнув, сказал:
— Хорошо. Вы спрашивали о Курте, о его предсказаниях. Я отвечу. Он предугадывал нападения экстерров. Он предсказал смерть бойца на ринге. Он много чего предчувствовал. Его прозвали Прорицателем.
— Скажите, он отличался чем-то от обычного человека? Бросалось ли что-то в глаза?
— Он был какой-то… неловкий…
— А что более глубинное, коренное? — осторожно спросил Джон Смит.
— О чем это вы?
— Не возникало ли у вас сомнений, — Джон Смит покрутил в воздухе пальцами, — что Курт… эээ… не обычный человек… или, скажем, не совсем человек…
— Постойте! — Кажется, Павел начал понимать, к чему клонят эти люди. — Уж не хотите ли вы сказать, что Курт — это… — Он подался вперед, пытаясь в глазах собеседников прочесть ответ на неоконченный вопрос.
— Так вы можете вспомнить что-то необычное в его поведении, в его внешности?
— Но он же предупреждал нас о нападении! — Павел уже не обращал внимания на собеседников, сейчас он спорил с собой. — Курт был на нашей стороне! Он не хотел, чтобы мы шли в ту пещеру, потому что там нас ждала смерть!
Или потому, что том было нечто более ценное, чем колония безмозглых экстерров.
Он был отличным парнем! Мог выпить, мог поддержать разговор, мог вместе со всеми посмеяться над анекдотом. Да, он был со странностями. Но он был человеком! Несомненно! Одним из них!
Но он поднялся с простреленной ногой и пошел, не прихрамывая. Словно огнестрельная рана затянулась. Словно не было у него никакой раны.
А когда в него ударили шнуры плазмы, он вспыхнул, но был жив. Обугленный, пылающий, он еще как-то шагал. И кричал. Потом полз на четвереньках, уже ни на что не похожий.
Он был нечеловечески живуч.
Как экстерр.
Пришло время ужина.
Значит, еще один день близился к концу.
4
Утром сразу после переклички, за полчаса до завтрака, к Павлу пришли двое в форме службы внутренней безопасности. Все тот же краснолицый охранник, помятый и невыспавшийся, разблокировал магнитным ключом замок, отпер его, нажав комбинацию кнопок, отодвинул решетку в сторону.— Голованов?
— Это я, — Павел поднялся.
— Пройдемте с нами.
Павел помедлил, решая, стоит ли захватить с собой спрятанную под матрацем монетку. “Это тебе на счастье…”
— Быстрей! — поторопил охранник, легонько постукивая дубинкой себя по колену.
— Все будет нормально, — уверенно сказал Гнутый. — Иди.
И Павел с легким сердцем шагнул к двери.
Люди из службы внутренней безопасности сжали его с боков, крепко взяли под руки. Охранник жестко ткнул дубинкой ему в поясницу, предупредил:
— Без глупостей! — Это было лишнее. Павел отлично понимал, что сбежать отсюда невозможно, здесь все входы-выходы перекрыты. Захватить заложников, потребовать открыть все двери, освободить товарищей? Смешно!
Они вчетвером вышли в коридор. За их спинами лязгнула дверь, сухо щелкнул замок.
Павел с любопытством озирался. Он впервые покинул камеру.
Впрочем, смотреть особенно было не на что. Ровный, вытянувшийся на сотню метров коридор был пуст. С одной стороны блестели никелированные решетки камер. На противоположной стене, точно против каждой камеры, вспучились наросты электронных замков с помаргивающими глазками: зеленый — дверь заперта, красный — замок открыт, синий — камера свободна. Большинство индикаторов светилось зеленым.
— Вперед смотреть!
Коридор с обеих сторон оканчивался одинаковыми металлическими дверьми, похожими на двери какого-нибудь денежного хранилища. Какая из них вела на свободу, можно было только гадать. Павел решил, что та, откуда всегда появлялся раздатчик еды со своей тележкой.
Его вели в другую сторону. Потом отпустили.
— Стоять! К стене!
Охранник, убедившись, что узник выполнил приказ, шагнул в сторону, заглянул в сканер сетчатки, положил правую руку на обведенную кругом область сенсора, раздельно и громко сказал какую-то бессмыслицу — анализатору голосового спектра было все равно, что анализировать. Возле двери вспыхнула лампочка. И снова охранник воспользовался электронным ключом. Опять набрал на клавишной панели ряд цифр — Павел, повернув голову, успел заметить последние четыре: 3, 9, 1, 6.
Лампочка погасла. Стальная дверь дрогнула и стала подниматься. Она бесшумно уходила вверх, словно занавес, постепенно открывая сцену, актеров и декорации.
Сперва появились армейские ботинки с тупыми носами. Ботинки были начищены до блеска, шнуровка затянута по-уставному, без всяких там хитростей. Потом показался стул — выглядел он страшно неудобным, и Павел понял, что стул этот предназначается для него.
Через пару секунд открылась вся сцена.
— Вперед!
Белая, неуютная во всем комната. Камеры под потолком — большие, заметные, — наверняка для того, чтобы допрашиваемый чувствовал, что за ним следит множество глаз. Стул, одиноко стоящий посреди помещения, слишком узкий, слишком высокий, слишком шаткий. Стол, повернутый острым углом в центр комнаты. Жесткий свет, бьющий в глаза. Два неподвижных охранника в углах — глаза стеклянные, ноги расставлены, руки скрещены на груди.
Тяжелая толстая дверь пошла вниз — занавес опускался. Зрителей на этом представлении не ждали. Даже красномордый конвоир был здесь лишним. Он не переступил порог.
— Садитесь, рядовой!
— Я могу постоять, — сказал Павел. Щурясь против света, он пытался рассмотреть человека, восседающего за столом.
— Садитесь!
Один из охранников ожил, расцепил руки, хрустнул пальцами, сжав кулаки. И Павел понял намек, шагнул в центр комнаты, сел на краешек стула. Сопровождающие его люди из службы внутренней безопасности прошли к столу. Они опустились в мягкие удобные кресла, устроили руки на широких подлокотниках, закинули ногу за ногу. С любопытством уставились на него, словно только что увидели.
Павел опустил глаза.
Потом посмотрел в потолок.
Через минуту глянул на восседающих за столом людей и тут же отвел взгляд.
Хотелось кашлянуть. Хотелось что-то сделать.
Молчание затягивалось.
Молчание становилось тягостным.
Бездействие угнетало.
Павел понимал, что эти люди сейчас реализуют какой-то план. У них наверняка существуют методики ведения допросов. И в данный момент они все делают по сценарию. Играют свои роли.
Он уговаривал, убеждал себя, что не надо ничего бояться. Не надо зажиматься, теряться. Только этого от него сейчас и ждут. Они хотят заставить его играть по их правилам, в их игру. Они собираются подчинить его своей воле.
Его ломают.
Павел понимал это. Сопротивлялся.
Но все равно он чувствовал себя до жути неуютно. Хотелось, чтобы все поскорей кончилось.
Голос прозвучал неожиданно:
— Что вы можете сказать по существу дела?
И Павел обрадовался, что тишина наконец-то нарушена.
— Это ошибка! Страшная ошибка, но нашей вины нет! — выпалил он и через мгновение понял, что все же пошел на поводу у этих людей, сделал то, что они от него ждали. Он открылся им, сам сделал первый — самый главный — шаг; в первую же секунду допроса он с готовностью, с радостью, без принуждения выложил им самое важное, самое искреннее. Отмалчиваться уже не имело смысла.
— Чья это ошибка?
— Я не могу сказать. Полковника, командования. Нас посылали в пещеру, на верную смерть.
— Вы отказались выполнить приказ?
— Нет! Не совсем так! — Павел сбился, заторопился, пытаясь исправить положение. — Сначала мы не отказывались. Мы бы пошли туда. Но полковник ударил капрала Буасье, а потом выстрелил в Курта, а потом его люди сожгли…
— Вы не выполнили приказ?
Павел осекся. Посмотрел на дознавателя, попытался разглядеть его лицо, глаза. Но нестерпимо яркий свет слепил, свет прятал часть комнаты, разделял ее на две неравные половины. В одной был Павел, в другой — все остальные.
— Вы не выполнили приказ. — В голосе звучало утверждение.
Павел не нашелся, что возразить.
— Вы можете сказать, кто убил полковника Росшилда?
— Я не видел. Стреляли все.
— Вы лично стреляли в сторону полковника?
— Я стрелял по его солдатам. Я защищался. Они жгли нас из огнеметов.
— Скажите, рядовой, это была запланированная акция?
Павел дернулся, чувствуя, как кровь приливает к лицу. Он хотел было гневно запротестовать, возмутиться, но вдруг подумал, что именно для этого и прозвучал провокационный вопрос. Павел опустил глаза, несколько раз глубоко вдохнул-выдохнул. Покачал головой:
— Нет… — Он замолчал.
Люди за столом молчали тоже, словно ждали пояснений. И Павел, поколебавшись, все же сказал:
— Вы же наверняка видели записи. Все получилось спонтанно. Это была ошибка. Катастрофическая, фатальная ошибка.
— Вы помните, кто кричал: “Наших бьют”? — равнодушно спросил дознаватель.
— Нет, — солгал Павел.
— Это вы кричали.
— Да? — Павел изобразил удивление, пожал плечами. — Я ничего не соображал. Я был в состоянии аффекта.
— Тем не менее вы довольно метко стреляли,
— Трудно было промахнуться.
— Вы знаете, что убили троих гвардейцев?
— Лично я?
— Ваше подразделение.
— Наших погибло больше.
— Это вас не оправдывает.
— А я не оправдываюсь! Я говорю, что произошла ошибка. Да, мы виноваты. Но не по нашей вине началась эта перестрелка!
— Гвардейцы выполняли приказ полковника. Вы же отказались выполнить его распоряжение.
— Мы не отказывались!
— Да? А кто кричал, что идти в пещеру нельзя?
— Это Курт. Это его сожгли первым.
— Мы знаем. Он паниковал. Так что полковник поступил правильно, прострелив ему ногу.
— Это была не паника… Курт… — Павел замолчал, не зная, стоит ли произносить вслух то, что так и крутится на языке. — Курт, он… Он…
— Ну?
— Он мог предвидеть будущее. Наверное, это звучит глупо, я понимаю, но я говорю правду — Курт был необычным человеком. И ему верили. И Некко! Допросите Некко! Он тоже что-то чувствовал!
— Хватит мистики, рядовой.
— Но вы обязаны это знать! Вы должны понять, что так сложились обстоятельства. Произошла ошибка…
— Прекратите! — оборвал Павла резкий голос.
На несколько минут в комнате воцарилась тишина. Потом дознаватель завозился в кресле, подался вперед, навис над столом — только сейчас Павел увидел его лицо: худое, чисто выбритое, с бледной кожей.
— И еще один вопрос, — сказал дознаватель, пристально глядя Павлу в глаза, словно рассчитывая прочитать там ответ. — Скажите, рядовой, в вашем взводе ведь не любят гвардейцев?
— Это слишком сильное утверждение, — осторожно сказал Павел, не рискуя отвести взгляд.
— Оставьте дипломатию политикам, рядовой, отвечайте как есть, прямо.
— Ну… Бывают разговоры о некоторой несправедливости. О том, что элитарные части имеют лучшее вооружение и при этом почти не участвуют в боевых действиях.
— А как считаете вы сами?
— Теперь… — Павел пожал плечами. — Теперь не знаю…
— Ваши товарищи ненавидят гвардейцев, — констатировал дознаватель. — Думаю, поэтому они вели огонь на поражение.
— Это не так! — вскинулся Павел, едва не свалившись с шаткого стула. — Вы пытаетесь нас подставить! Я понял! Вы выгораживаете своих людей! Вы с ними заодно!
— На сегодня хватит, — равнодушно сказал дознаватель. И через несколько секунд стальная дверь снова поползла вверх, постепенно открывая знакомую фигуру краснолицего тюремщика.
5
Под конвоем Павел вернулся в камеру. Проходя по коридору, украдкой поглядывая по сторонам, он видел множество людей, сидящих на нарах. Он подмигнул прижавшемуся лицом к решетке Шайтану, а тот показал ему кольцо из пальцев — “все ОК!”. Замедлив шаг у соседней камеры, он незаметно помахал рукой Рыжему и Марксу. Те попытались что-то сказать, но бдительный охранник рявкнул на них, ударил приостановившегося Павла дубинкой по бедру:— Двигай! Прямо смотреть!
Павел был рад возвращению. И когда он перешагивал через невысокий металлический порожек, у него возникло странное ощущение, будто он возвратился домой.
— Ну что? — спросил Гнутый, встречая друга.
— Все в порядке, — сказал Павел.
Они вместе посмотрели на охранника. Тот стоял у двери, глядел куда-то в сторону, вдоль коридора и явно чего-то ждал. Дверь камеры закрывать он не спешил — электронный замок на противоположной стене тревожно моргал красным огоньком.
— Тебе что, чаевые нужны? — с усмешкой спросил Гнутый.
Охранник хищно осклабился — и это была единственная его реакция.
— О чем спрашивали? — негромко поинтересовался Гнутый.
— Не специально ли мы застрелили полковника?
Гнутый фыркнул:
— И что ты сказал?
— Что это была ошибка.
Две тени легли на пол камеры. Два тихо подошедших человека встали в открытых дверях. Позади них поигрывал желтой дубинкой охранник.
— Рядовой Ягич!
— Да? — Гнутый вздрогнул — совсем чуть-чуть, но Павел заметил это и понял, что товарищу сейчас неуютно. Он напряжен. Может быть, ему даже страшно.
— Следуйте за нами.
Гнутый порывисто шагнул к выходу. Его тут же сжали с боков, подхватили под руки:
— Вперед!
— Все будет нормально, — уверенно сказал Павел в спину товарищу. — Иди.
6
В этот день допросили всех.Каждый допрос длился минут двадцать. Одного только Некко задержали почти на полтора часа. В камеру он вернулся улыбающимся, словно в неуютной комнате за железной дверью ему рассказывали анекдоты.
— Улыбка изменника, — сказал Гнутый, когда капрал проходил мимо их камеры. Прижавшись к прутьям решетки, он крикнул: — Эй, Некко! Что ты им рассказал? Что?
Подскочивший охранник ударил Гнутого в лицо — алые крапины легли на чистый пол.
— Ах ты!.. — Гнутый всем телом кинулся на решетку. — Да я ж тебя, гнида!..
Охранник, ухмыляясь, смотрел на бесящегося заключенного. Рядом с ним, скаля зубы, стоял Некко.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
28.07.2068
Привет, мама, Тина и Нота!Я сумел раздобыть немного бумаги и ручку — сказал, что хочу дать письменные показания, и мне тут же принесли все необходимое.
Никак не могу решить, что я сейчас пишу: письмо ли вам, дневник ли свой продолжаю (или начинаю с начала —уж как получится).Если письмо — вряд ли я смогу вам его отправить. Дневник? Но смогу ли я сохранить этот листок? И не знаю, что там со старыми моими записями, не выкинул ли их сержант Хэллер, не потерял ли. Будет очень обидно. Хотя… Не все ли равно теперь?..
Произошла катастрофа.
В перестрелке погибли мои товарищи. Погиб офицер и несколько солдат из Гвардии. Всю вину возлагают на нас — выживших. Что нас ждет впереди — никто не знает.
Но вы сильно не переживайте. Я жив, даже не ранен. Времени свободного предостаточно. Сижу на одном месте, скоро, наверное, буду обрастать жиром — кормят нас как на убой.
Конечно, нас накажут. Но смертная казнь, слава богу, давно запрещена. Так что со мной все будет в порядке при любом раскладе. И я верю, что мы еще встретимся.
Верьте и вы.
И помните — я ни в чем не виноват.
1
— Я все равно вернусь, — сказал Павел, отложив ручку и ища глазами какое-нибудь укромное место, где можно было бы спрятать исписанный листок.— Что? — повернул голову Гнутый.
— Это я так, — сказал Павел, слегка смутившись. — Мысли вслух.
— Понятно, — Гнутый зевнул, снова уставился в потолок. — И о чем думаешь?
— О доме.
— А этот дом тебя чем-то не устраивает?
— Этот? Всем! Особенно тем, что хозяева здесь негостеприимные.
— Да уж, — согласился Гнутый и осторожно потрогал опухшую скулу, рассеченную дубинкой охранника.
— А ты о чем сейчас думаешь?
— О доке.
— О нашем? Хочешь, чтобы он посмотрел твою рану?
— Разве это рана?! Тьфу! Я про хота думаю. Как он там с доком? Как док с ним? Эх! — Гнутый вздохнул горестно. — Досталась моя удача другому. Человек он хороший, потому не так обидно… А твой талисман где?
— Здесь.
— Не отобрали при обыске?
— Нет. Сначала не заметили. А потом я уже прятал.
— Где?
— Под языком.
— Не самое надежное место.
— Лучше не нашел.
— А хочешь, фокус покажу? Дай монетку. — Гнутый сел на койке, прислонился спиной к холодной стене, похрустел пальцами и запястьями.
— А что за фокус-то? — Павел не спешил расставаться с подарком сестры.
— Да не бойся ты! Ничего с ней не случится.
— Ну… ладно… — Павел достал пятак из-под тонкого матраца, протянул его товарищу. Тот взял монету, положил на ладонь. Предупредил:
— Смотри внимательней! — Он накрыл пятак другой рукой, дунул на крепко сжатые ладони. Быстро развел их, встряхнул, предъявил Павлу.
Монетка пропала.
— Занятно, — сказал Павел. — И где же она сейчас? Наверное, у меня за ухом? Или в кармане?
— Она может оказаться где угодно, — сказал Гнутый. — Но в действительности она по-прежнему у меня. — Он пошевелил пальцами, и монета возникла у него в руке.
— Понял, где надо прятать мелкие вещи? — спросил Гнутый.
— В руке?
— Точно! Если умеючи, то ее никто не отыщет!
— Научишь?
— Без проблем. А знаешь, кто мне показал этот трюк? Шайтан! До военной службы он был карманником.
— Да ну? — удивился Павел.
— Точно говорю! Таких ловкачей, как он, я в своей жизни не встречал. — Гнутый вернул монету хозяину. Сказал с легкой завистью в голосе:
— Все-таки она тебе помогает!
— Это ты о чем?
— Да все о том же! Я вот хота отдал доктору, и удача от меня сразу же отвернулась. Сколько лет я таскал мясо своей зверюге? И ничего, никто не замечал или же смотрели сквозь пальцы. А тут! Эх! Стали обыскивать, а у меня с собой отборные куски экстерра! С поличным взяли… Так что мне срок побольше вашего выйдет.
— На много ли? Если уж нам неподчинение приказа вменяют в вину, убийство офицера и его сопровождающих… Что там за какие-то куски мяса добавят? Мизер, мелочь!
Гнутый покачал головой, сказал назидательно:
— Нет, Писатель! На войне мелочей не бывает!
Павел посмотрел на свою монетку.
Пять копеек. Мелочь! Что на нее можно было купить раньше? А теперь на нее и вовсе ничего не приобретешь. Теперь не каждый вспомнит, что когда-то деньги такие были: рубли и копейки.
Павел кончиком указательного пальца провел по ребру монеты.
Мелочь…
Но ведь никому он сейчас не отдаст этот металлический кругляш. Не продаст. Ни за какие деньги!
Так что прав Гнутый: на войне мелочей не бывает.
2
Их еще неоднократно вызывали на допросы. Не всех поочередно, единым потоком, как в первый раз. Теперь работали с каждым отдельно, с кем-то больше, с кем-то меньше. Капрала Некко почему-то вообще не трогали.Обычно вызывали, чтобы уточнить кое-какие детали. Показывали видеозаписи, просили прокомментировать отдельные моменты, пояснить что-нибудь. Подсовывали бумаги: протоколы, показания, еще что-то. Иногда устраивали очные ставки. Это была единственная возможность увидеть товарищей, и потому допросы перестали быть тягостной обязанностью. Каждый раз, когда кого-то вели в конец коридора к железной двери, он надеялся встретить там добрых знакомых.
И все же чаще всего в неуютной комнате поджидали враги.
Теперь сомнений практически не осталось ни у кого — суровое наказание было неотвратимо.
Вся вина возлагалась на десантников.
И они уже почти смирились с этим.
3
— Рядовой Голованов!— Я, — нехотя откликнулся Павел.
— На выход! — Охранник уже открывал замок…
На этот раз Павла вел один конвоир. То ли людям из службы внутренней безопасности надоело бродить по голому коридору и они решили, что тюремщик справится и без них, то ли они были заняты сейчас чем-то неотложным, то ли еще что случилось…
В комнате для допросов стоял все тот же высокий шаткий стул, и все так же остро бил в глаза свет, и стояли охранники, похожие на истуканов. Но вот голос, звучащий из-за стола, с незримой половины комнаты, был другой:
— Здравствуйте, присаживайтесь.
Павел забрался на стул. Он уже привык к нему и больше не опасался потерять равновесие; теперь, сидя на этом стуле, он ощущал себя вполне комфортно.
— Вы можете убрать эту иллюминацию? — сказал голос, обращаясь явно не к Павлу.
Направленный в лицо свет погас, но ослепленный Павел все равно не мог разобрать, кто там сегодня сидит за столом.
— Спасибо, — удовлетворенно сказал голос. — И пожалуйста, уберите охрану.
Тотчас в белой стене открылась узкая неприметная дверь. Истуканы ожили, шагнули в темный проем. В комнате сразу сделалось просторно.
— Ну вот и хорошо, — удовлетворенно сказал голос. Павел, понимая, что происходит что-то необычное, вновь ощутил неудобство. Стул под ним опять сделался шатким. Неуверенность заставила сжаться сердце, волнение высушило горло.
Глаза постепенно привыкали к новому освещению.
— Вы знаете, зачем вас вызвали? — спросил голос.
— Боюсь ошибиться, — осторожно сказал Павел.
— Мы хотим поговорить с вами о капрале Некко и о рядовом Курте.
— Да? — Павел насторожился. Он уже видел, что в мягких креслах напротив него восседают два высоких человека. Одеты они были в строгие костюмы темно-серого цвета. На рукавах — белые круги — крупные, сразу бросающиеся в глаза. На середине столешницы лежали очки с дымчатыми стеклами.
И Павел вдруг услышал голос Зверя:
“…И теперь эти самые яйцеголовые умники из Невады зачем-то прибыли к нам. Для чего? У тебя есть какие-то мысли по этому поводу, Писатель?..”
Голос звучал в голове так явственно, что Павел вздрогнул.
“…их совсем не интересовало мое дело. Они спрашивали лишь о Курте. О том, как он себя вел. Не заметил ли я чего-то странного в его поведении…”
— Что-то не так? — поинтересовался один из незнакомцев.
— Все нормально, — сказал Павел. — Просто здесь прохладно.
— Хорошо, тогда начнем. Вас зовут Павел?
— Да. Рядовой Голованов. Павел Голованов.
— Меня зовут доктор Смит. Джон Смит. Моего товарища — агент Смит. Джозеф Смит. Конечно, эти имена я придумал только что. Вы ведь должны как-то нас называть.
— Мне нравятся ваши имена, — сказал Павел. — Их очень легко запомнить.
Доктор Смит весело рассмеялся, словно услышал великолепную шутку. Агент Смит, напротив, нахмурился.
— Я не буду задавать риторические вопросы, — отсмеявшись, сказал Джон Смит. — Нам известно, как давно вы знакомы с капралом Некко и рядовым Куртом, мы представляем, какие у вас с ними были отношения. Нас интересует лишь то, что мы не знаем. Вы готовы помочь нам?
— Это первый риторический вопрос, — сказал Павел. И Джон Смит опять залился смехом.
Павел внимательно разглядывал своих необычных собеседников. Гадал, кто они. Ученые из какой-то организации, стоящей выше UDF? Агенты какой-то засекреченной спецслужбы? Несомненно, эти люди преисполнены уверенности в себе. Они отдают распоряжения, не сомневаясь, что все будет тотчас исполнено. Значит, за ними стоит какая-то реальная сила, значит, у них есть власть.
— Скажите, вы заметили что-то странное в поведении рядового Курта? — успокоившись, спросил Джон Смит.
— Он весь был странный, — сказал Павел, не собираясь особенно распространяться на эту тему. Мало ли что вытянут из него два незнакомца?
— Он мог заглядывать в будущее?
Павел помедлил. Вспомнил, что уже говорил об этом на самом первом допросе, решил, что противоречить себе нет смысла.
— Возможно.
— В чем это выражалось?
— В его предсказаниях.
— Вы можете пояснить подробней?
— Мне не нравится поднятая вами тема, — честно при знался Павел.
— Почему?
— По двум причинам. Во-первых, я начинаю чувствовать себя предателем, когда рассказываю что-то о своих товарищах. Во-вторых, я никогда не верил в пророчества, волшебство и прочую чушь. И мне сложно рассказывать то, во что я сам не могу поверить. Морально сложно, понимаете? Тяжело. Факты противоречат моим убеждениям.
Смиты переглянулись.
— Послушайте, Павел, — сказал Джон Смит. — Нас не интересует преступление, совершенное вами или вашими товарищами. Мы допускаем даже, что вы не виноваты. Нам нет до этого дела. Мы стоим несколько выше, понимаете, о чем я?
— Не совсем.
— Я просто хочу, чтобы вы поняли: рассказанное вами не повредит никому из ваших друзей.
— Но и не поможет, — сказал Павел.
— Мы работаем на все человечество, — сказал Джозеф Смит. Он выдержал паузу, давая понять, что это не просто слова. — Мы — те, кто заботится о планете. И вы должны нам помочь. — Он двумя пальцами коснулся белой круглой нашивки на рукаве. Сказал торжественно, словно клятву давал: — Мы делаем общее дело. Великое дело.
— Так что давайте разговаривать откровенно, — подхватил Джон Смит. — И не бойтесь, предателем вы не станете. Я вам это обещаю…
Несколько минут Павел молчал, глядя на лица загадочных агентов. Его не торопили. Ему дали время на обдумывание.
И он решился. Кивнув, сказал:
— Хорошо. Вы спрашивали о Курте, о его предсказаниях. Я отвечу. Он предугадывал нападения экстерров. Он предсказал смерть бойца на ринге. Он много чего предчувствовал. Его прозвали Прорицателем.
— Скажите, он отличался чем-то от обычного человека? Бросалось ли что-то в глаза?
— Он был какой-то… неловкий…
— А что более глубинное, коренное? — осторожно спросил Джон Смит.
— О чем это вы?
— Не возникало ли у вас сомнений, — Джон Смит покрутил в воздухе пальцами, — что Курт… эээ… не обычный человек… или, скажем, не совсем человек…
— Постойте! — Кажется, Павел начал понимать, к чему клонят эти люди. — Уж не хотите ли вы сказать, что Курт — это… — Он подался вперед, пытаясь в глазах собеседников прочесть ответ на неоконченный вопрос.
— Так вы можете вспомнить что-то необычное в его поведении, в его внешности?
— Но он же предупреждал нас о нападении! — Павел уже не обращал внимания на собеседников, сейчас он спорил с собой. — Курт был на нашей стороне! Он не хотел, чтобы мы шли в ту пещеру, потому что там нас ждала смерть!
Или потому, что том было нечто более ценное, чем колония безмозглых экстерров.
Он был отличным парнем! Мог выпить, мог поддержать разговор, мог вместе со всеми посмеяться над анекдотом. Да, он был со странностями. Но он был человеком! Несомненно! Одним из них!
Но он поднялся с простреленной ногой и пошел, не прихрамывая. Словно огнестрельная рана затянулась. Словно не было у него никакой раны.
А когда в него ударили шнуры плазмы, он вспыхнул, но был жив. Обугленный, пылающий, он еще как-то шагал. И кричал. Потом полз на четвереньках, уже ни на что не похожий.
Он был нечеловечески живуч.
Как экстерр.