Страница:
– Ну и что я теперь должен делать? – спросил он вслух сам себя, чтобы разорвать давящую тишину.
И вдруг услышал тихий смех, похожий на шелест сухих листьев.
– А я тебя давно жду, – сказал кто-то рядом. Разумеется, никого Гиллард не увидел.
– С кем имею честь говорить? – поинтересовался он, озираясь. – Хотелось бы вас не только слышать, но и видеть.
– Ты меня видишь, – скучным голосом заверили его, – я – почти у тебя под ногами. Я – колодец памяти… По крайней мере, так меня называли дэйлор. И это я говорила с тобой, когда ты запутался и не знал, что делать.
– Так, значит, ты и есть тот самый колодец памяти, о котором толковала Мирте?
– Именно. Так что сейчас у тебя появилась возможность узнать все, что тебе когда-либо было интересно, но о чем тебе никто и никогда не сказал бы всей правды.
Гил хмыкнул:
– Это почему же никто? Ты хочешь сказать, что нет под небесами честных людей?
Темная вода всколыхнулась, и под сводами пещеры вновь прозвучал тихий, шелестящий смех.
– Ты очень занятный молодой человечек, Гиллард Накори. Ты, верно, даже лгать толком не умеешь и судишь всех по себе… Но дело не в честности, отнюдь. Даже самый чистый человек, за всю свою жизнь ни разу не запятнавший себя ни предательством, ни ложью, никогда не скажет тебе всей правды. Он скажет тебе лишь то, что есть правда по его разумению, то, как он воспринял и оценил происходящее. А я – Истина. Я просто показываю события такими, какими они отразились в бесстрастной воде времени.
Он вздохнул и огляделся. Затем уточнил на всякий случай:
– Я же сплю?
– Ну разумеется, – заверил голос колодца, – ты спишь себе в бывшей келье короля Шениора, последнего из правящего Дома д’Амес.
– И я могу увидеть в тебе все, что мне интересно?
– Да. Ложись и смотри. У меня нет секретов от желающих узрить всю правду.
– Хорошо, – он все еще сомневался, – а что ты попросишь взамен?
По глянцевому водяному кругу прошлась легкая рябь, хотя в пещере не было и намека на сквозняк.
– Ничего, – выдохнул колодец, – ничего… Твой приход был предсказан, Гиллард, и твое решение способно изменить судьбу всего мира, каким бы оно ни было.
Маг задумчиво потер подбородок. Затем незаметно ущипнул себя за локоть – а вдруг это странное сновидение схлынет прочь? Но нет, ничего не изменилось.
– Лады, – пробормотал он.
И, растянувшись на холодном полу, заглянул через край колодца. В черную, настороженно застывшую воду, откуда на него подозрительно уставилось его же отражение.
– Смотри внимательно и думай о том, что хочешь узнать. – Шепот бестелесной сущности затих, растворился под сводами пещеры.
И Гиллард подумал о командоре Геллере. А затем и о ведьме, которая произвела его на свет, а потом бросила в чужом доме.
Сперва ничего не происходило; вода продолжала пульсировать в такт биению сердца. Маг сосредоточенно глядел на самого себя – бледного, растерянного и, пожалуй, перепуганного.
Затем… что-то случилось с отражением; оно подернулось цветными искрами, завертелось и оказалось втянутым в маленькую, невесть откуда возникшую воронку. И Гиллард ощутил, как снова его затягивает туда, но руки крепко держались за базальтовый край, он продолжал лежать, растянувшись на полу… Но в то же самое время плыл в беспросветные мрачные глубины!
Время начало медленно разворачиваться в холодной воде, и тогда Гиллард увидел… Это было трудно, почти невозможно описать; его словно вмиг разъяли на тысячи крошечных кусочков, каждый из которых обладал способностью видеть и запоминать. В десятки глаз и ушей ударила волна образов и звуков, вдребезги круша сознание, почти сводя с ума… Гил дернулся, затем еще и еще. Бесполезная попытка освободиться, когда он слишком глубоко ушел в развернувшуюся спираль времени, и не было пути назад.
…Плакало серое небо. Его холодные слезы падали на лицо, а впереди возвышался уродливый помост, обитый черным. Многоголосый гул толпы тонул в набрякших дождем тучах, и злорадные взгляды досадно липли к коже. Он шел, понимая, что жить осталось совсем чуть-чуть. И этих кратких мгновений было жаль, и прожитые годы вспоминались чередой пустых, суетных дней. Оказалось, что жизнь, прожитая для Императора, не имела смысла. Да и то сияние, что всегда окружало владыку, на самом деле всегда было ложью, дешевой мишурой.
«А что бы ты сделал, если бы мог еще раз прожить все эти дни?»
«Я бы остался с Миральдой и никогда бы не терял надежды, разыскивая свою семью. Отца, мать и Гейлу, убитую Квентисом».
Видение ломалось, рассыпаясь хрусткими цветными крошками, и обращалось в прах, уносимое ветром времени. Гиллард задал вопрос и получил ответ, который, казалось, шел из самих небесных далей. Но одновременно с этим…
Он с ужасом и жалостью смотрел на умирающую ведьму, которая протягивала ему младенца, крошечный, сморщенный комочек живой плоти. Затем растворилась дверь, и в дом вошло болотное зло – чтобы навсегда забрать несчастную с собой, чтобы следовать по бесконечному пути темной нелюди. Хотела ли этого Миральда? Никогда. Но Кларисс, давняя подруга ведьмы, приняла решение за нее, и та, что всю жизнь боролась с народом Зла, сама стала одной из бессмертных сестер. Хотела ли ведьма остаться с командором? Всегда. С того момента, как он решительной поступью вошел в ее жизнь. Но судьба его принадлежала Квентису Доброму, и тень Императора осталась всего лишь тенью. «Так вот оно что, вот они, мои отец и мать! Император убил командора, своего верного и честнейшего подданного. А мать погибла, дав мне жизнь…»
Порожденные памятью мира видения лились и лились, причиняя боль, заставляя сердце сжиматься.
…И Великая Империя людей поднималась из ничего, сооружая себе постамент из грязи и крови, прожорливой тварью поглощая все новые и новые земли. Но не было в этом ничего странного или противоестественного, ибо любое государство начинается так. Воспряла темная нелюдь, но еще слишком малочисленная, слишком слабая.
«Мы – всего лишь ваше отражение». Кажется, это сказала болотная ночница Кларисс, когда самоотверженно выхаживала Миральду…
И содеянное всегда возвращается к хозяину, пусть даже спустя годы; великий закон этого мира, положенный в основу вечного равновесия.
…А потом наступила эпоха Магистров, когда старый дэйлор, упорно цепляясь за жизнь, стал тем, кого не должно было быть и вовсе. Естественный порядок вещей нарушился, открылись врата Силы; и, пока Магистр переживал все, что порождало отражения, нечего было опасаться всем живущим.
Но потом пришел Последний Магистр по имени Ильверс, и он был действительно последним, предсказанным в глубине веков, потому как, поставив на свое место человека и сбежав в небытие, перекрыл отток отражениям. А нынешний Магистр Закрытого города спокойно ждал конца мира. Часа, когда все перестанет существовать и на месте живых земель воцарится мертвая тишь пустыни.
Дэйлорон по воле Императора Квентиса канул в вечность, и дэйлор, те, кто остался жив, уснули в Поющем озере. Они дожидались часа, когда земля их очистится, и последний король Дэйлорона, находясь на краю жизни, предрек появление великого освободителя, которому было суждено освободить землю дэйлор…
А на троне Великой Империи, в белокаменном Алларене, восседало чудовище. Тьма окружала его, и в глазах пылал всепожирающий огонь. И именно эта тварь в человеческом обличье подтолкнула мир к погибели, окончательно нарушив равновесие, уничтожением Дэйлорона породив волну отражений небывалой силы.
И властелин Закрытого города безмолвно взирал на начало агонии.
«Я не знал, что такое возможно, – подумал Гиллард, – если бы знал…»
– А что бы тогда ты сделал? – Голос колодца памяти шел, казалось, отовсюду. «Тогда бы… я бы…» Но закончить мысль он так и не успел.
Видения слились в единый пузырь; он лопнул, разлетевшись ошметками во мраке, и тогда пронзила воистину непереносимая боль. Такая, что Гиллард потерял сознание – теперь уже по-настоящему.
Но в последний момент он все-таки успел подумать о том, что, восстановив справедливость, он восстановит равновесие. И пророчество Шениора исполнится, и дэйлор вернутся, и отражений, само собой, станет меньше. Потому как что еще, как не благое дело, может послужить очищению поднебесья?
– Гил, очнись… Да что же это такое?!!
Он с удивлением понял, что в голосе Мирте слезы. С усилием открыл глаза – вокруг был кромешный мрак.
Пахло гнилью.
– О, ну наконец-то… Покусай тебя упырь, Гил! Я же просила – никуда не ходи! Дождись меня!!!
– Мирте?..
Чувствуя на плечах жесткие ладони вампирессы, он с трудом сел. К горлу подкатила тошнота, но желудок был совершенно пуст, а потому только болезненно съежился.
– Зачем ты потащился сюда? – зло спросила Мирте. – Зачем? Ты не мог меня дождаться? А если бы ты свалился туда? Я тебя едва успела вытащить, дурак, за ноги…
– Куда?.. Что такое?..
Вампиресса шмыгнула носом. Затем яростно заработала огнивом, сыпля в темноту колючие искры, и через некоторое время Гил разглядел, где находится.
Не было и следа от большого зала со светящимися кристаллами. Они находились в низком и очень сыром гроте, где к тому же белели костяки. Человеческие. Чуть поодаль светлым пятном манила к себе низкая дверь…
– Где мы? – наконец выдавил потрясенный Гил.
– Ты соизволил самостоятельно прогуляться до колодца памяти, – ядовито известила его Мирте, – опоздай я на час, и ты бы попросту свалился в него и утонул.
– Но я же… – Он чуть не сказал, что спал. Хотя, получается, какой уж тут сон?
– Значит, ты шел к нему во сне, – холодно заключила Мирте, – колодец может заманить кого угодно… Ну так как ты?
– А где… он?
– Да вот же.
Гил огляделся в поисках аккуратных бортиков; взлохмаченный огонь факела вдруг отразился в неподвижной воде… Оказалось, это просто провал в полу, наполненный до краев. И Гиллард сидел буквально в локте от него.
Маг тихо выругался и умоляюще глянул на Мирте.
– Но я правда думал, что это сон! Сперва пришел Шениор, оставил на столе карту… Любопытная, кстати, карта, похожа на чудовище… А потом я как бы провалился сюда, но было светло и чисто…
– Хотела бы я знать, зачем он это сделал, – пробурчала нелюдь, – пойдем отсюда. Я так понимаю, тебе уже не нужно туда заглядывать?
Гилларда пробрала дрожь. Все, что он увидел, теперь навеки будет с ним – и Геллер, гордо идущий навстречу гибели, и Миральда, целующая малыша в лобик, и гибнущий Дэйлорон, и чудовище в обличье Квентиса Доброго…
– Кажется, я начинаю понимать, в чем мое предназначение, – прошептал он, – я должен освободить Дэйлорон и сокрушить Империю. В этом будет справедливость, и это вернет наш мир к жизни…
– Пойдем, пойдем, – Мирте осторожно потянула его за руку, помогая подняться, – не делай скоропалительных выводов. Ты видел то, что было на самом деле, но решение принимать только тебе – и никому другому.
Гиллард тяжело оперся о ее плечо, и вдвоем они заковыляли к выходу; ноги мага не держали, так и норовя подогнуться.
– Да какие тут выводы? – прохрипел он, задыхаясь. – Я… раньше был… совсем другим… не зная всего этого…
И это было чистой правдой. Гиллард вдруг снова вспомнил, как сидел у окошка и пришивал крючки к кафтану, грезя о подвигах во имя людей. Но что делать, когда эти же люди привели все сущее на порог гибели? Что предпринять, если Империя наводняет поднебесные земли все новыми и новыми отражениями? Остается только уничтожить ее вместе со всеми жителями…
«Ты бредишь, – вдруг подумал Гил, – ты слишком много узнал, и это, похоже, повлияло на рассудок. Успокойся и подумай над всем виденным на свежую голову».
Но тут же перед глазами всплыл образ Магистра. «Порой, чтобы спасти человека, нужно отрубить гниющую конечность».
– Да ты весь горишь, – сказала Мирте, – не к добру все это.
– Отчего же? Я знаю, знаю, что должен выполнить свое предназначение. Последнее пророчество последнего короля должно сбыться, и Дэйлорон будет свободен, а дэйлор вернутся на свои исконные земли… Потому как вечно все это продолжаться не может.
Мирте тащила его на себе долго, пока не привела к небольшому сухому гроту. Вход все еще был завешен шторами из темно-красного бархата, и было странно, как это они столько висят в необитаемом месте и так хорошо сохранились.
– Я больше не буду оставлять тебя в келье Шениора, – сказала она, – я больше вообще не хочу здесь оставаться. Отдохни немного в покоях моего Учителя, благороднейшего из благородных Норла д’Эвери, а затем мы вновь спустимся в Дэйлорон.
– Мне бы хотелось встретиться с Миральдой, – пробормотал Гиллард, – я ведь… помню ее. Она, уже став болотным злом, спасла мне жизнь, когда я был маленьким мальчиком.
– Возможно, вы еще увидитесь, – Мирте усадила его на кушетку, – ложись, передохни.
Но Гил запротестовал. Ему вовсе не хотелось лежать там, где до него спал древний вампир. Ежась, он перебрался в кресло.
– Теперь я знаю, как и за что погиб мой отец. Император сперва убил его сестру, а затем казнил и его… Ох! Как же мерзко все вышло…
– Ты не в себе, – только и заметила Мирте, – надо убираться отсюда.
– Нет. Я не «не в себе», я просто вне себя, – поправил ее Гил, – и ты очень правильно сделала, что привела меня к этому… колодцу памяти. Я благодарен тебе за то, что смог познать Истину.
После Гнезда куниц, окутанного печалью и пустотой, Гиллард и Мирте направились в предгорье. Путешествие не отняло много времени: всего лишь два прыжка сквозь давным-давно расставленные порталы, и вместо кровавого гранита вокруг простерлись зеленые луга. То тут, то там темнели клочки леса; казалось, деревья упрямо взбираются в гору, но неизменно остаются на месте. Порой встречались тонкие ручейки с ледяной водой, и на их берегах цвели удивительные алые ирисы.
Правда, Гилларду было вовсе не до местных красот. День и ночь он вынашивал план, весьма здравый, как ему казалось, по восстановлению справедливости под небесами этого мира. И маг, раз за разом вспоминая все виденное в колодце памяти, в итоге решил, что освободит Дэйлорон во что бы то ни стало. А затем избавит земли от Императора Квентиса, который, сам того не подозревая, все больше и больше расшатывал опоры, на которых держится небесный купол. Оставался, правда, еще Магистр, но Гиллард надеялся, что он поймет планы своего ученика и не будет чинить препятствий к восстановлению правильного порядка вещей. Или просто не успеет ничего предпринять, ведь даже Магистр не всемогущ! Иначе… ему, примерному ученику, ничего не останется, как не на жизнь, а на смерть схватиться с Учителем.
Мир в воображении Гилларда слишком сильно напоминал расшатанный стул, который нуждался в починке. И точно так же Гил был уверен в том, что доля столяра предназначена именно ему, сыну командора Геллера и ведьмы Миральды, предсказанному последним королем Дэйлорона.
Он долго размышлял над тем, как освободить исконные земли Дэйлор, не имея ни армии, ни достаточного могущества. А потом в сумерках подступающего дня в голову змейкой скользнула замечательная мысль: люди уйдут сами, если жизнь в Дэйлороне станет невыносимой.
«А для этого достаточно заставить темную нелюдь штурмовать укрепления», – заключил Гиллард. И принялся строить надлежащее взаимодействие, одновременно прикидывая, каким образом можно уничтожить Императора.
Правда, нет-нет, да задумывался он над тем – а имеет ли он право судить владыку? Но тут же отбрасывал сомнения прочь: в конце концов, именно Император Квентис виновен в том, что было нарушено равновесие сил под небесами. А кроме того, на руках его оставалась кровь Геллера Накори…
Гиллард старательно возводил систему взаимодействия вещей.
Он припоминал все, чему учился в Закрытом городе и, жалея об отсутствии первоисточников, писанных великими магами прошлого, методом экспериментальных проб устанавливал должные пропорции компонент, которые дали бы нужную Силу. Он составлял из доступных предметов невозможные, казалось бы, комбинации – соединял камень и травы, воду и древесину, еловую смолу и землю, живое и неживое… И подолгу проверял результаты, скрупулезно занося свои соображения в маленькую записную книжку, единственный предмет, позаимствованный в Гнезде куниц.
Так прошло еще три дня. Когда же наконец все необходимые компоненты расположились в нужном порядке, Гиллард утер трудовой пот и начал готовить заклинание. Редкий маг, преобразуя сущее при помощи Силы, довольствуется одним лишь волеизъявлением; быть может, Магистру Закрытого города и разделяющим бремя достаточно силы мысли, чтобы испепелять врагов, вызывать бурю или проламывать стены, но Гиллард был самым обычным чародеем. Одаренным, но не более того. Потому для сотворения мощного заклятия ему требовался весь доступный арсенал людской магии, заключающийся в слове. И он с головой ушел в составление нужных сочетаний нужных слов на древнем и давно забытом языке первых людей и первых дэйлор. Ну а, как известно, Творец вложил и тем и тем в уста одинаковый язык.
Еще через два дня все было готово.
По замыслу Гилларда заклинание должно было породить силовой барьер который бы погнал всю темную нелюдь Дэйлорона прямехонько к старым границам Империи, выдавливая население гарнизонов с захваченной земли. После чего предполагалась полная аннигиляция барьера – ведь Гиллард задавался целью освободить Дэйлорон, не более. Это намерение воплотилось в грандиозном сооружении из веток, камней, травы, перьев и прочих используемых ведьмами компонент; формой напоминая неуклюжую и готовую вот-вот развалиться башню построенное взаимодействие венчалось медальоном последнего короля, и именно сквозь изумруд должна была выплеснуться в мир нужная Сила, которую Гиллард мысленным обращением к ней и при помощи слова преобразовал бы в нужную форму. …Он приступил к воплощению задуманного ровно в полдень, не дожидаясь, когда проснется Мирте. Взаимодействие наливалось пульсирующими силовыми линиями; Гиллард прекрасно видел их, и напоминали они частые порезы на громоздком теле сооруженной пирамиды, сочащиеся темной венозной кровью. Линии эти сплетались сложным узором, устремляясь к водруженному на вершине изумруду, и вокруг него мерцал ореол мертвенно-бледного синеватого цвета. Сосредоточившись, Гиллард начал читать текст подготовленного заклинания, вдумчиво и неторопливо, пытаясь представить себе, как вырастает и крепнет невидимый глазу простого смертного барьер. Эдакая слюдяная волна, которая прокатится в течение каких-нибудь двух дней через весь Дэйлорон, гоня перед собой темную нелюдь. А люди… им ничего не останется, как улепетывать во все лопатки из древнего леса, ибо платой за нерасторопность будет жизнь.
«Это всего лишь цена восстановленного равновесия, – думал Гиллард, – если не вернуть все к тому, что было раньше, никто не уцелеет, никто…»
И продолжал выкрикивать заранее продуманные слова, хотя каждое следующее давалось труднее и труднее. Гиллард чувствовал всю свернувшуюся в тугой ком Силу так, словно ком этот засел под ребрами и давил на сердце, на легкие, на желудок, распирая изнутри грудь. Здесь главное – дотерпеть до конца, до самого последнего слова, когда пружина заклятия разожмется и устремится прочь, через тело Гилларда. Перед глазами потемнело; и зеленый лужок, и синее небо с перышками облаков, и приземистые ели, цепляющиеся корнями за каменистую почву, – все подернулось серой пеленой. Ком в груди, казалось, распух до невероятных размеров, грозя расплющить трепещущее сердце. Воздуха не хватало, на шее словно затягивали невидимую удавку… Но Гиллард все-таки успел – и выдохнул последнее слово. Завершающее преобразование.
Наполненная Силой сфера лопнула с оглушительным грохотом, от которого впору было зажимать ладонями уши.
А у Гилларда – в который раз – вновь возникло чувство падения в бездонную темную пропасть, когда холодный ветер хлещет в лицо, вышибая слезы из глаз.
Он падал, но знал, что его преобразование, экспериментальное и нигде ни разу не опробованное, работает правильно. Повсюду на севере Дэйлорона зашевелилась темная нелюдь – упыри, ночницы и зеркальники. Те, что никогда не были людьми или же давно забыли свою жизнь, решительно двинулись вперед; те, кто помнил, только рычали, тревожно озирались, но предпочли остаться. Воспряли от дневного сна те странные твари, кои не были занесены ни в один из справочников Закрытого города и коих не было раньше. Невидимая волна поднимала нелюдь, выгоняла из нор – и толкала на юг, к границам Дэйлорона.
Гиллард летел в кромешный мрак. И в те короткие мгновения, отделявшие его от беспамятства, маг успел увидеть…
На ярко-зеленой моховой кочке стояла болотная ночница. Ее бледное, исполненное величия лицо было обращено к северу, и грива длинных темных волос развевалась на резком ветру. Мокрые дорожки исчеркали меловые щеки, и изящные пальцы судорожно сжимались в кулаки.
«Почему ты это сделал? – шептали губы нелюди. – Отчего твое решение оказалось именно таким? И отчего мои возлюбленные дочери погибли зря? Теперь, когда чаша переполнилась, я не буду противиться. Сестры Печали пойдут вперед, и потомки древних имнов пойдут с нами, оставляя после себя пепел и смерть. Пророчество сбывается, и назад дороги нет».
Мелькнул далеко внизу странный город, похожий на собранные в кольце неуклюжих стен муравейники. Там царила суматоха; женщины и мужчины торопливо собирались в путь, и точно так же торопливо уходили прочь, в болота.
…Древний снежный дракон медленно выползал из пещеры. Он был огромен, и чешуя сверкала первозданной белизной. Перепонки крыльев казались не живыми, а искусно вырубленными изо льда; гребень искрился в лучах полуденного солнца. Синие глаза дракона полыхали яростью; вот он забрался на снежную макушку горы, взмахнул крыльями – раз, другой… И, легко поднявшись, устремился в небесную синь. Следом из норы показался еще дракон, вернее, драконица. Она была куда меньше размером и неуклюже принялась карабкаться наверх, сжимая в передней лапе голубоватое яйцо.
…Гиллард открыл глаза. Не вполне понимая, что происходит, дернулся в чьих-то крепких руках. Туман перед глазами рассеялся, и маг увидел мужское лицо, наполовину скрытое под выгоревшими на солнце лохмами. Темные глаза двумя буравчиками сверлили Гила.
– Живой, – вдруг сказал кому-то незнакомец, – живой…
– Боюсь, мы все равно опоздали, – выдохнул кто-то рядом, – что бы я ни пыталась предпринять, никогда ничего не получается.
Кожа Гила покрылась пупырышками. И вовсе не от того, что над ним по-прежнему нависала мощная фигура незнакомца. Голос… Усталый женский голос доносился из далекого детства.
«Мой храбрый воин».
Маг скосил глаза – и совершенно случайно встретился взглядом с болотной ночницей. Нетрудно было узнать ее, да, пожалуй, он никогда и не забывал это молодое грустное лицо и серебристые локоны. Когда-то она спасла ему жизнь, и еще раньше… подарила.
– Миральда? – невольно выдохнул Гил. И тут же поспешно добавил: – Мама?..
– Да, это я, – просто сказала нелюдь.
Она стояла рядом с сооруженной пирамидой и, щурясь от розовых лучей закатного солнца, разглядывала комбинации компонент. Наконец ее взгляд добрался до самого верха, задержался на медальоне, и от Гилларда не ускользнуло, как по ее худощавому телу пробежала дрожь.
– Что же ты наделал, Гил? – без тени упрека спросила она. – Почему ты сделал именно то, что сделал?
Здоровяк продолжал держать Гилларда за плечи, но слегка ослабил хватку. Маг вздохнул свободнее и, морщась от тупой боли во всем теле, сел.
– Я не совсем понимаю, почему ты говоришь так, – сказал он, – то, что произошло, должно освободить Дэйлорон. Разве не в этом было мое предназначение? И тебе ли не знать об этом?
Ночница сжала пальцами виски, покачала головой:
– Я не знаю, в чем именно было твое предназначение. Но то, что произошло… Как бы не обернулось чем-то более страшным. – И, усмехнувшись, добавила: – Я снова опоздала, Гил. Впрочем, не в первый раз.
…Тонкий солнечный лучик, с трудом пробравшись в щель между шторами, медленно перемещался по ковру. Это говорило о том, что там, за черными стенами, солнце поднимается все выше и выше, выкатывается на глубокую синеву небосвода, щедро раздавая тепло всему живому.
Магистр Закрытого города, лежа в кровати, наблюдал за ползущей по ковру полосой света. Он давно проснулся, но не спешил покинуть ложе; рассеянно оглядывая свои покои, он думал о том, что принесет ему новый день. Привычка есть привычка, и, хоть и знал старый маг, что ничего принципиально нового уже не будет и быть не может, каждое утро, просыпаясь, он позволял себе немного помечтать о переменах.
Этой ночью он видел во сне свою мать, отправившуюся на небеса более шестисот лет тому назад. Вообще-то Магистр спал по ночам крайне редко; перестав быть человеком, он перестал нуждаться во сне, тем более что такое времяпрепровождение не приносило ничего, кроме кошмаров. Но иногда, очень редко, он ложился в постель, закрывал глаза и проваливался в мир страшных видений, навеваемых отражениями. Золий знал, что ничего иного ему ждать не приходится, но сам факт, что он ложился вздремнуть, напоминал ему о далекой человеческой жизни, не прожитой до конца и так глупо возложенной на алтарь чужих желаний. И, каждый раз просыпаясь в своих мрачных покоях, Магистр Закрытого города чувствовал себя немножко человеком.
И вдруг услышал тихий смех, похожий на шелест сухих листьев.
– А я тебя давно жду, – сказал кто-то рядом. Разумеется, никого Гиллард не увидел.
– С кем имею честь говорить? – поинтересовался он, озираясь. – Хотелось бы вас не только слышать, но и видеть.
– Ты меня видишь, – скучным голосом заверили его, – я – почти у тебя под ногами. Я – колодец памяти… По крайней мере, так меня называли дэйлор. И это я говорила с тобой, когда ты запутался и не знал, что делать.
– Так, значит, ты и есть тот самый колодец памяти, о котором толковала Мирте?
– Именно. Так что сейчас у тебя появилась возможность узнать все, что тебе когда-либо было интересно, но о чем тебе никто и никогда не сказал бы всей правды.
Гил хмыкнул:
– Это почему же никто? Ты хочешь сказать, что нет под небесами честных людей?
Темная вода всколыхнулась, и под сводами пещеры вновь прозвучал тихий, шелестящий смех.
– Ты очень занятный молодой человечек, Гиллард Накори. Ты, верно, даже лгать толком не умеешь и судишь всех по себе… Но дело не в честности, отнюдь. Даже самый чистый человек, за всю свою жизнь ни разу не запятнавший себя ни предательством, ни ложью, никогда не скажет тебе всей правды. Он скажет тебе лишь то, что есть правда по его разумению, то, как он воспринял и оценил происходящее. А я – Истина. Я просто показываю события такими, какими они отразились в бесстрастной воде времени.
Он вздохнул и огляделся. Затем уточнил на всякий случай:
– Я же сплю?
– Ну разумеется, – заверил голос колодца, – ты спишь себе в бывшей келье короля Шениора, последнего из правящего Дома д’Амес.
– И я могу увидеть в тебе все, что мне интересно?
– Да. Ложись и смотри. У меня нет секретов от желающих узрить всю правду.
– Хорошо, – он все еще сомневался, – а что ты попросишь взамен?
По глянцевому водяному кругу прошлась легкая рябь, хотя в пещере не было и намека на сквозняк.
– Ничего, – выдохнул колодец, – ничего… Твой приход был предсказан, Гиллард, и твое решение способно изменить судьбу всего мира, каким бы оно ни было.
Маг задумчиво потер подбородок. Затем незаметно ущипнул себя за локоть – а вдруг это странное сновидение схлынет прочь? Но нет, ничего не изменилось.
– Лады, – пробормотал он.
И, растянувшись на холодном полу, заглянул через край колодца. В черную, настороженно застывшую воду, откуда на него подозрительно уставилось его же отражение.
– Смотри внимательно и думай о том, что хочешь узнать. – Шепот бестелесной сущности затих, растворился под сводами пещеры.
И Гиллард подумал о командоре Геллере. А затем и о ведьме, которая произвела его на свет, а потом бросила в чужом доме.
Сперва ничего не происходило; вода продолжала пульсировать в такт биению сердца. Маг сосредоточенно глядел на самого себя – бледного, растерянного и, пожалуй, перепуганного.
Затем… что-то случилось с отражением; оно подернулось цветными искрами, завертелось и оказалось втянутым в маленькую, невесть откуда возникшую воронку. И Гиллард ощутил, как снова его затягивает туда, но руки крепко держались за базальтовый край, он продолжал лежать, растянувшись на полу… Но в то же самое время плыл в беспросветные мрачные глубины!
Время начало медленно разворачиваться в холодной воде, и тогда Гиллард увидел… Это было трудно, почти невозможно описать; его словно вмиг разъяли на тысячи крошечных кусочков, каждый из которых обладал способностью видеть и запоминать. В десятки глаз и ушей ударила волна образов и звуков, вдребезги круша сознание, почти сводя с ума… Гил дернулся, затем еще и еще. Бесполезная попытка освободиться, когда он слишком глубоко ушел в развернувшуюся спираль времени, и не было пути назад.
…Плакало серое небо. Его холодные слезы падали на лицо, а впереди возвышался уродливый помост, обитый черным. Многоголосый гул толпы тонул в набрякших дождем тучах, и злорадные взгляды досадно липли к коже. Он шел, понимая, что жить осталось совсем чуть-чуть. И этих кратких мгновений было жаль, и прожитые годы вспоминались чередой пустых, суетных дней. Оказалось, что жизнь, прожитая для Императора, не имела смысла. Да и то сияние, что всегда окружало владыку, на самом деле всегда было ложью, дешевой мишурой.
«А что бы ты сделал, если бы мог еще раз прожить все эти дни?»
«Я бы остался с Миральдой и никогда бы не терял надежды, разыскивая свою семью. Отца, мать и Гейлу, убитую Квентисом».
Видение ломалось, рассыпаясь хрусткими цветными крошками, и обращалось в прах, уносимое ветром времени. Гиллард задал вопрос и получил ответ, который, казалось, шел из самих небесных далей. Но одновременно с этим…
Он с ужасом и жалостью смотрел на умирающую ведьму, которая протягивала ему младенца, крошечный, сморщенный комочек живой плоти. Затем растворилась дверь, и в дом вошло болотное зло – чтобы навсегда забрать несчастную с собой, чтобы следовать по бесконечному пути темной нелюди. Хотела ли этого Миральда? Никогда. Но Кларисс, давняя подруга ведьмы, приняла решение за нее, и та, что всю жизнь боролась с народом Зла, сама стала одной из бессмертных сестер. Хотела ли ведьма остаться с командором? Всегда. С того момента, как он решительной поступью вошел в ее жизнь. Но судьба его принадлежала Квентису Доброму, и тень Императора осталась всего лишь тенью. «Так вот оно что, вот они, мои отец и мать! Император убил командора, своего верного и честнейшего подданного. А мать погибла, дав мне жизнь…»
Порожденные памятью мира видения лились и лились, причиняя боль, заставляя сердце сжиматься.
…И Великая Империя людей поднималась из ничего, сооружая себе постамент из грязи и крови, прожорливой тварью поглощая все новые и новые земли. Но не было в этом ничего странного или противоестественного, ибо любое государство начинается так. Воспряла темная нелюдь, но еще слишком малочисленная, слишком слабая.
«Мы – всего лишь ваше отражение». Кажется, это сказала болотная ночница Кларисс, когда самоотверженно выхаживала Миральду…
И содеянное всегда возвращается к хозяину, пусть даже спустя годы; великий закон этого мира, положенный в основу вечного равновесия.
…А потом наступила эпоха Магистров, когда старый дэйлор, упорно цепляясь за жизнь, стал тем, кого не должно было быть и вовсе. Естественный порядок вещей нарушился, открылись врата Силы; и, пока Магистр переживал все, что порождало отражения, нечего было опасаться всем живущим.
Но потом пришел Последний Магистр по имени Ильверс, и он был действительно последним, предсказанным в глубине веков, потому как, поставив на свое место человека и сбежав в небытие, перекрыл отток отражениям. А нынешний Магистр Закрытого города спокойно ждал конца мира. Часа, когда все перестанет существовать и на месте живых земель воцарится мертвая тишь пустыни.
Дэйлорон по воле Императора Квентиса канул в вечность, и дэйлор, те, кто остался жив, уснули в Поющем озере. Они дожидались часа, когда земля их очистится, и последний король Дэйлорона, находясь на краю жизни, предрек появление великого освободителя, которому было суждено освободить землю дэйлор…
А на троне Великой Империи, в белокаменном Алларене, восседало чудовище. Тьма окружала его, и в глазах пылал всепожирающий огонь. И именно эта тварь в человеческом обличье подтолкнула мир к погибели, окончательно нарушив равновесие, уничтожением Дэйлорона породив волну отражений небывалой силы.
И властелин Закрытого города безмолвно взирал на начало агонии.
«Я не знал, что такое возможно, – подумал Гиллард, – если бы знал…»
– А что бы тогда ты сделал? – Голос колодца памяти шел, казалось, отовсюду. «Тогда бы… я бы…» Но закончить мысль он так и не успел.
Видения слились в единый пузырь; он лопнул, разлетевшись ошметками во мраке, и тогда пронзила воистину непереносимая боль. Такая, что Гиллард потерял сознание – теперь уже по-настоящему.
Но в последний момент он все-таки успел подумать о том, что, восстановив справедливость, он восстановит равновесие. И пророчество Шениора исполнится, и дэйлор вернутся, и отражений, само собой, станет меньше. Потому как что еще, как не благое дело, может послужить очищению поднебесья?
* * *
– Гил, очнись… Да что же это такое?!!
Он с удивлением понял, что в голосе Мирте слезы. С усилием открыл глаза – вокруг был кромешный мрак.
Пахло гнилью.
– О, ну наконец-то… Покусай тебя упырь, Гил! Я же просила – никуда не ходи! Дождись меня!!!
– Мирте?..
Чувствуя на плечах жесткие ладони вампирессы, он с трудом сел. К горлу подкатила тошнота, но желудок был совершенно пуст, а потому только болезненно съежился.
– Зачем ты потащился сюда? – зло спросила Мирте. – Зачем? Ты не мог меня дождаться? А если бы ты свалился туда? Я тебя едва успела вытащить, дурак, за ноги…
– Куда?.. Что такое?..
Вампиресса шмыгнула носом. Затем яростно заработала огнивом, сыпля в темноту колючие искры, и через некоторое время Гил разглядел, где находится.
Не было и следа от большого зала со светящимися кристаллами. Они находились в низком и очень сыром гроте, где к тому же белели костяки. Человеческие. Чуть поодаль светлым пятном манила к себе низкая дверь…
– Где мы? – наконец выдавил потрясенный Гил.
– Ты соизволил самостоятельно прогуляться до колодца памяти, – ядовито известила его Мирте, – опоздай я на час, и ты бы попросту свалился в него и утонул.
– Но я же… – Он чуть не сказал, что спал. Хотя, получается, какой уж тут сон?
– Значит, ты шел к нему во сне, – холодно заключила Мирте, – колодец может заманить кого угодно… Ну так как ты?
– А где… он?
– Да вот же.
Гил огляделся в поисках аккуратных бортиков; взлохмаченный огонь факела вдруг отразился в неподвижной воде… Оказалось, это просто провал в полу, наполненный до краев. И Гиллард сидел буквально в локте от него.
Маг тихо выругался и умоляюще глянул на Мирте.
– Но я правда думал, что это сон! Сперва пришел Шениор, оставил на столе карту… Любопытная, кстати, карта, похожа на чудовище… А потом я как бы провалился сюда, но было светло и чисто…
– Хотела бы я знать, зачем он это сделал, – пробурчала нелюдь, – пойдем отсюда. Я так понимаю, тебе уже не нужно туда заглядывать?
Гилларда пробрала дрожь. Все, что он увидел, теперь навеки будет с ним – и Геллер, гордо идущий навстречу гибели, и Миральда, целующая малыша в лобик, и гибнущий Дэйлорон, и чудовище в обличье Квентиса Доброго…
– Кажется, я начинаю понимать, в чем мое предназначение, – прошептал он, – я должен освободить Дэйлорон и сокрушить Империю. В этом будет справедливость, и это вернет наш мир к жизни…
– Пойдем, пойдем, – Мирте осторожно потянула его за руку, помогая подняться, – не делай скоропалительных выводов. Ты видел то, что было на самом деле, но решение принимать только тебе – и никому другому.
Гиллард тяжело оперся о ее плечо, и вдвоем они заковыляли к выходу; ноги мага не держали, так и норовя подогнуться.
– Да какие тут выводы? – прохрипел он, задыхаясь. – Я… раньше был… совсем другим… не зная всего этого…
И это было чистой правдой. Гиллард вдруг снова вспомнил, как сидел у окошка и пришивал крючки к кафтану, грезя о подвигах во имя людей. Но что делать, когда эти же люди привели все сущее на порог гибели? Что предпринять, если Империя наводняет поднебесные земли все новыми и новыми отражениями? Остается только уничтожить ее вместе со всеми жителями…
«Ты бредишь, – вдруг подумал Гил, – ты слишком много узнал, и это, похоже, повлияло на рассудок. Успокойся и подумай над всем виденным на свежую голову».
Но тут же перед глазами всплыл образ Магистра. «Порой, чтобы спасти человека, нужно отрубить гниющую конечность».
– Да ты весь горишь, – сказала Мирте, – не к добру все это.
– Отчего же? Я знаю, знаю, что должен выполнить свое предназначение. Последнее пророчество последнего короля должно сбыться, и Дэйлорон будет свободен, а дэйлор вернутся на свои исконные земли… Потому как вечно все это продолжаться не может.
Мирте тащила его на себе долго, пока не привела к небольшому сухому гроту. Вход все еще был завешен шторами из темно-красного бархата, и было странно, как это они столько висят в необитаемом месте и так хорошо сохранились.
– Я больше не буду оставлять тебя в келье Шениора, – сказала она, – я больше вообще не хочу здесь оставаться. Отдохни немного в покоях моего Учителя, благороднейшего из благородных Норла д’Эвери, а затем мы вновь спустимся в Дэйлорон.
– Мне бы хотелось встретиться с Миральдой, – пробормотал Гиллард, – я ведь… помню ее. Она, уже став болотным злом, спасла мне жизнь, когда я был маленьким мальчиком.
– Возможно, вы еще увидитесь, – Мирте усадила его на кушетку, – ложись, передохни.
Но Гил запротестовал. Ему вовсе не хотелось лежать там, где до него спал древний вампир. Ежась, он перебрался в кресло.
– Теперь я знаю, как и за что погиб мой отец. Император сперва убил его сестру, а затем казнил и его… Ох! Как же мерзко все вышло…
– Ты не в себе, – только и заметила Мирте, – надо убираться отсюда.
– Нет. Я не «не в себе», я просто вне себя, – поправил ее Гил, – и ты очень правильно сделала, что привела меня к этому… колодцу памяти. Я благодарен тебе за то, что смог познать Истину.
* * *
После Гнезда куниц, окутанного печалью и пустотой, Гиллард и Мирте направились в предгорье. Путешествие не отняло много времени: всего лишь два прыжка сквозь давным-давно расставленные порталы, и вместо кровавого гранита вокруг простерлись зеленые луга. То тут, то там темнели клочки леса; казалось, деревья упрямо взбираются в гору, но неизменно остаются на месте. Порой встречались тонкие ручейки с ледяной водой, и на их берегах цвели удивительные алые ирисы.
Правда, Гилларду было вовсе не до местных красот. День и ночь он вынашивал план, весьма здравый, как ему казалось, по восстановлению справедливости под небесами этого мира. И маг, раз за разом вспоминая все виденное в колодце памяти, в итоге решил, что освободит Дэйлорон во что бы то ни стало. А затем избавит земли от Императора Квентиса, который, сам того не подозревая, все больше и больше расшатывал опоры, на которых держится небесный купол. Оставался, правда, еще Магистр, но Гиллард надеялся, что он поймет планы своего ученика и не будет чинить препятствий к восстановлению правильного порядка вещей. Или просто не успеет ничего предпринять, ведь даже Магистр не всемогущ! Иначе… ему, примерному ученику, ничего не останется, как не на жизнь, а на смерть схватиться с Учителем.
Мир в воображении Гилларда слишком сильно напоминал расшатанный стул, который нуждался в починке. И точно так же Гил был уверен в том, что доля столяра предназначена именно ему, сыну командора Геллера и ведьмы Миральды, предсказанному последним королем Дэйлорона.
Он долго размышлял над тем, как освободить исконные земли Дэйлор, не имея ни армии, ни достаточного могущества. А потом в сумерках подступающего дня в голову змейкой скользнула замечательная мысль: люди уйдут сами, если жизнь в Дэйлороне станет невыносимой.
«А для этого достаточно заставить темную нелюдь штурмовать укрепления», – заключил Гиллард. И принялся строить надлежащее взаимодействие, одновременно прикидывая, каким образом можно уничтожить Императора.
Правда, нет-нет, да задумывался он над тем – а имеет ли он право судить владыку? Но тут же отбрасывал сомнения прочь: в конце концов, именно Император Квентис виновен в том, что было нарушено равновесие сил под небесами. А кроме того, на руках его оставалась кровь Геллера Накори…
Гиллард старательно возводил систему взаимодействия вещей.
Он припоминал все, чему учился в Закрытом городе и, жалея об отсутствии первоисточников, писанных великими магами прошлого, методом экспериментальных проб устанавливал должные пропорции компонент, которые дали бы нужную Силу. Он составлял из доступных предметов невозможные, казалось бы, комбинации – соединял камень и травы, воду и древесину, еловую смолу и землю, живое и неживое… И подолгу проверял результаты, скрупулезно занося свои соображения в маленькую записную книжку, единственный предмет, позаимствованный в Гнезде куниц.
Так прошло еще три дня. Когда же наконец все необходимые компоненты расположились в нужном порядке, Гиллард утер трудовой пот и начал готовить заклинание. Редкий маг, преобразуя сущее при помощи Силы, довольствуется одним лишь волеизъявлением; быть может, Магистру Закрытого города и разделяющим бремя достаточно силы мысли, чтобы испепелять врагов, вызывать бурю или проламывать стены, но Гиллард был самым обычным чародеем. Одаренным, но не более того. Потому для сотворения мощного заклятия ему требовался весь доступный арсенал людской магии, заключающийся в слове. И он с головой ушел в составление нужных сочетаний нужных слов на древнем и давно забытом языке первых людей и первых дэйлор. Ну а, как известно, Творец вложил и тем и тем в уста одинаковый язык.
Еще через два дня все было готово.
По замыслу Гилларда заклинание должно было породить силовой барьер который бы погнал всю темную нелюдь Дэйлорона прямехонько к старым границам Империи, выдавливая население гарнизонов с захваченной земли. После чего предполагалась полная аннигиляция барьера – ведь Гиллард задавался целью освободить Дэйлорон, не более. Это намерение воплотилось в грандиозном сооружении из веток, камней, травы, перьев и прочих используемых ведьмами компонент; формой напоминая неуклюжую и готовую вот-вот развалиться башню построенное взаимодействие венчалось медальоном последнего короля, и именно сквозь изумруд должна была выплеснуться в мир нужная Сила, которую Гиллард мысленным обращением к ней и при помощи слова преобразовал бы в нужную форму. …Он приступил к воплощению задуманного ровно в полдень, не дожидаясь, когда проснется Мирте. Взаимодействие наливалось пульсирующими силовыми линиями; Гиллард прекрасно видел их, и напоминали они частые порезы на громоздком теле сооруженной пирамиды, сочащиеся темной венозной кровью. Линии эти сплетались сложным узором, устремляясь к водруженному на вершине изумруду, и вокруг него мерцал ореол мертвенно-бледного синеватого цвета. Сосредоточившись, Гиллард начал читать текст подготовленного заклинания, вдумчиво и неторопливо, пытаясь представить себе, как вырастает и крепнет невидимый глазу простого смертного барьер. Эдакая слюдяная волна, которая прокатится в течение каких-нибудь двух дней через весь Дэйлорон, гоня перед собой темную нелюдь. А люди… им ничего не останется, как улепетывать во все лопатки из древнего леса, ибо платой за нерасторопность будет жизнь.
«Это всего лишь цена восстановленного равновесия, – думал Гиллард, – если не вернуть все к тому, что было раньше, никто не уцелеет, никто…»
И продолжал выкрикивать заранее продуманные слова, хотя каждое следующее давалось труднее и труднее. Гиллард чувствовал всю свернувшуюся в тугой ком Силу так, словно ком этот засел под ребрами и давил на сердце, на легкие, на желудок, распирая изнутри грудь. Здесь главное – дотерпеть до конца, до самого последнего слова, когда пружина заклятия разожмется и устремится прочь, через тело Гилларда. Перед глазами потемнело; и зеленый лужок, и синее небо с перышками облаков, и приземистые ели, цепляющиеся корнями за каменистую почву, – все подернулось серой пеленой. Ком в груди, казалось, распух до невероятных размеров, грозя расплющить трепещущее сердце. Воздуха не хватало, на шее словно затягивали невидимую удавку… Но Гиллард все-таки успел – и выдохнул последнее слово. Завершающее преобразование.
Наполненная Силой сфера лопнула с оглушительным грохотом, от которого впору было зажимать ладонями уши.
А у Гилларда – в который раз – вновь возникло чувство падения в бездонную темную пропасть, когда холодный ветер хлещет в лицо, вышибая слезы из глаз.
Он падал, но знал, что его преобразование, экспериментальное и нигде ни разу не опробованное, работает правильно. Повсюду на севере Дэйлорона зашевелилась темная нелюдь – упыри, ночницы и зеркальники. Те, что никогда не были людьми или же давно забыли свою жизнь, решительно двинулись вперед; те, кто помнил, только рычали, тревожно озирались, но предпочли остаться. Воспряли от дневного сна те странные твари, кои не были занесены ни в один из справочников Закрытого города и коих не было раньше. Невидимая волна поднимала нелюдь, выгоняла из нор – и толкала на юг, к границам Дэйлорона.
Гиллард летел в кромешный мрак. И в те короткие мгновения, отделявшие его от беспамятства, маг успел увидеть…
На ярко-зеленой моховой кочке стояла болотная ночница. Ее бледное, исполненное величия лицо было обращено к северу, и грива длинных темных волос развевалась на резком ветру. Мокрые дорожки исчеркали меловые щеки, и изящные пальцы судорожно сжимались в кулаки.
«Почему ты это сделал? – шептали губы нелюди. – Отчего твое решение оказалось именно таким? И отчего мои возлюбленные дочери погибли зря? Теперь, когда чаша переполнилась, я не буду противиться. Сестры Печали пойдут вперед, и потомки древних имнов пойдут с нами, оставляя после себя пепел и смерть. Пророчество сбывается, и назад дороги нет».
Мелькнул далеко внизу странный город, похожий на собранные в кольце неуклюжих стен муравейники. Там царила суматоха; женщины и мужчины торопливо собирались в путь, и точно так же торопливо уходили прочь, в болота.
…Древний снежный дракон медленно выползал из пещеры. Он был огромен, и чешуя сверкала первозданной белизной. Перепонки крыльев казались не живыми, а искусно вырубленными изо льда; гребень искрился в лучах полуденного солнца. Синие глаза дракона полыхали яростью; вот он забрался на снежную макушку горы, взмахнул крыльями – раз, другой… И, легко поднявшись, устремился в небесную синь. Следом из норы показался еще дракон, вернее, драконица. Она была куда меньше размером и неуклюже принялась карабкаться наверх, сжимая в передней лапе голубоватое яйцо.
…Гиллард открыл глаза. Не вполне понимая, что происходит, дернулся в чьих-то крепких руках. Туман перед глазами рассеялся, и маг увидел мужское лицо, наполовину скрытое под выгоревшими на солнце лохмами. Темные глаза двумя буравчиками сверлили Гила.
– Живой, – вдруг сказал кому-то незнакомец, – живой…
– Боюсь, мы все равно опоздали, – выдохнул кто-то рядом, – что бы я ни пыталась предпринять, никогда ничего не получается.
Кожа Гила покрылась пупырышками. И вовсе не от того, что над ним по-прежнему нависала мощная фигура незнакомца. Голос… Усталый женский голос доносился из далекого детства.
«Мой храбрый воин».
Маг скосил глаза – и совершенно случайно встретился взглядом с болотной ночницей. Нетрудно было узнать ее, да, пожалуй, он никогда и не забывал это молодое грустное лицо и серебристые локоны. Когда-то она спасла ему жизнь, и еще раньше… подарила.
– Миральда? – невольно выдохнул Гил. И тут же поспешно добавил: – Мама?..
– Да, это я, – просто сказала нелюдь.
Она стояла рядом с сооруженной пирамидой и, щурясь от розовых лучей закатного солнца, разглядывала комбинации компонент. Наконец ее взгляд добрался до самого верха, задержался на медальоне, и от Гилларда не ускользнуло, как по ее худощавому телу пробежала дрожь.
– Что же ты наделал, Гил? – без тени упрека спросила она. – Почему ты сделал именно то, что сделал?
Здоровяк продолжал держать Гилларда за плечи, но слегка ослабил хватку. Маг вздохнул свободнее и, морщась от тупой боли во всем теле, сел.
– Я не совсем понимаю, почему ты говоришь так, – сказал он, – то, что произошло, должно освободить Дэйлорон. Разве не в этом было мое предназначение? И тебе ли не знать об этом?
Ночница сжала пальцами виски, покачала головой:
– Я не знаю, в чем именно было твое предназначение. Но то, что произошло… Как бы не обернулось чем-то более страшным. – И, усмехнувшись, добавила: – Я снова опоздала, Гил. Впрочем, не в первый раз.
* * *
…Тонкий солнечный лучик, с трудом пробравшись в щель между шторами, медленно перемещался по ковру. Это говорило о том, что там, за черными стенами, солнце поднимается все выше и выше, выкатывается на глубокую синеву небосвода, щедро раздавая тепло всему живому.
Магистр Закрытого города, лежа в кровати, наблюдал за ползущей по ковру полосой света. Он давно проснулся, но не спешил покинуть ложе; рассеянно оглядывая свои покои, он думал о том, что принесет ему новый день. Привычка есть привычка, и, хоть и знал старый маг, что ничего принципиально нового уже не будет и быть не может, каждое утро, просыпаясь, он позволял себе немного помечтать о переменах.
Этой ночью он видел во сне свою мать, отправившуюся на небеса более шестисот лет тому назад. Вообще-то Магистр спал по ночам крайне редко; перестав быть человеком, он перестал нуждаться во сне, тем более что такое времяпрепровождение не приносило ничего, кроме кошмаров. Но иногда, очень редко, он ложился в постель, закрывал глаза и проваливался в мир страшных видений, навеваемых отражениями. Золий знал, что ничего иного ему ждать не приходится, но сам факт, что он ложился вздремнуть, напоминал ему о далекой человеческой жизни, не прожитой до конца и так глупо возложенной на алтарь чужих желаний. И, каждый раз просыпаясь в своих мрачных покоях, Магистр Закрытого города чувствовал себя немножко человеком.