А ко всему еще правителя тряс озноб – легкий, но неприятный. Все время хотелось укутаться. Арман-Улл приказал привести врача, тот не нашел у благородного пациента никаких заболеваний. С нерадивым лекарем пришлось расправиться по-свойски, и второй врач, вызванный тут же, прописал пациенту какую-то ерунду вроде фруктов, массажа и покоя. А правитель мерз. Он кутался в меха, но это не приносило ему облегчения. Иногда ночью Арману-Уллу начинало казаться, что жизнь уходит из него. Он в ужасе просыпался и проводил ладонями по телу. Все было на месте.
   А когда то и дело появляется такое неприятное ощущение, хочется ярче прочувствовать радость бытия. Правителю привозили самых искушенных в разврате шлюх, с которыми можно не сдерживать себя, без опаски делать что угодно. Подавали на стол от лично приготовленные пряные яства. Свозили лучших музыкантов и танцовщиц – с этими тоже можно было не церемониться. Но толку-то? Ощущение внутреннего холода и пустоты ненадолго уходило, но пи вечерам возвращалось и все ширилось, ширилось…
   На этот раз Арман-Улл решил зайти к жене. Переступив порог спальни и не обнаружив супруги, он сперва даже не очень удивился, лишь надул губы, мол, это что такое? Почему жена не ждет его, готовая радовать и развлекать? Распаляя себя, заглянул в ванную, кабинет и гостиную, даже в гардеробную – ни души. Уже почти взбешенный, он вызвал горничную и охрану.
   Горничная не явилась – не такая она была дура. Охране деваться было некуда, солгать не получалось. Быстро выяснилось, что миледи из покоев не выходила и нигде во дворце не показывалась. Поиск в замке результатов не дал. Арман-Улл побагровел.
   Было ясно, что Дебора Диланэй умудрилась бежать. В правителе поднялась волна ненависти. Он не был дураком и понимал, что жена терпеть его не может, что мечтает сбежать куда угодно, что с удовольствием наставила бы ему рога, если бы не жуткий страх перед мужем, что с наслаждением отравила бы благоверного или зарезала спящим. Давным-давно Улл, издевательски улыбаясь, пообещал жене, что если она ему изменит, то сгорит на костре, а в день его похорон будет похоронена и она. И леди Диланэй знала – все именно так и будет.
   А теперь она сбежала. Арман-Улл так разозлился, что несколько минут не мог выдавить из себя ни слова. Только махал руками. Но охрана, чувствую свою вину, мечтала заслужить прощение, и потому жесты правителя поняла правильно и бросилась за магами.
   Архимаги подтвердили, что в покоях леди Диланэй остались следы сильной и весьма странной магии… И кажется, с оттенком силы белого направления.
   Последнего Арман-Улл просто не пожелал услышать. Странная сильная магия?
   – Руин, – прошипел властитель.
   В покоях непокорного сына того не было, и фиолетовый от ярости провальский государь пнул ногой дверь комнатушки, где жила Моргана, – он вдруг вспомнил, что дружная троица младших детей всегда все знает друг о друге.
   Принцесса, сидевшая на кровати, испуганно ахнула и уронила книжку, которую читала. В дверях стоял отец, и фиолетовый оттенок постепенно покидал его одутловатые щеки, лоб и уши. От белков глаз отливала кровь. Вместо краски ярости во взгляде появился блеск, значения которого девушка пока еще не понимала. Да и не заметила, потому что думала лишь о ждущем ее наказании за книжку, снова взятую в дворцовой библиотеке. Отцу не нравилось, когда она читала, а повторять запреты он не любил.
   – Так, – сказал он слегка смягчившись. – Где моя дочь?
   – Это я, отец, – тихо ответила она, уже привыкнув, что ее никто не узнает.
   Властитель молча разглядывал восхитительную черноволосую красотку с огромными яркими глазами, такую соблазнительную, что у него в мгновение ока выветрились все мысли о непокорной жене. И в то же время он не мог не заметить, что голос, манеры, мягкий взгляд у этой девицы те же, что и у его толстомясой дочери. Кроме того, она была похожа на Руина. Действительно, очень похожа…
   – Моргана? – уточнил он, еще не до конца веря. Оглядел ее с ног до головы, да таким взглядом, что девушке захотелось во что-нибудь закутаться.
   – Да, отец.
   – Хм… Я вижу, ты мой приказ выполнила. Хорошая девочка. Молодец. А где твой брат?
   – Он пошел в библиотеку. Вот-вот должен вернуться.
   – Так-так… А ты, детка, что-нибудь знаешь об исчезновении своей матушки?
   Краска сбежала с лица принцессы. Она в растерянности приоткрыла губы, и правитель ощутил, как в его жилах с новой силой заиграла кровь.
   – Она исчезла? – удивилась девушка. Удивилась неподдельно, это Арман-Улл почувствовал несмотря на то, что мысли его были заняты совсем другим.
   – Да, детка. Исчезла. Ты об этом, как я понимаю, ничего не знаешь?
   – Не знаю.
   – Так-так… Но мне хотелось бы знать, что об этом слышал Руин. – Улыбка правителя не предвещала ничего хорошего, и взгляд Морганы стал еще пугливее. Она в замешательстве смотрела на отца и лихорадочно искала ответ, который отвел бы подозрения Армана-Улла от ее брата. Ситуацию усложняло то, что девушка от природы была очень правдива и сейчас не могла, положа руку на сердце, заверить, что Руин не имеет к этому отношения. Она понимала, что он мог и затеял бы побег матери при любом удобном случае. Он этого от сестры не скрывал.
   Но, впрочем, с Руином я могу разобраться и позже. – Правитель протянул руку и игриво потрепал ее по щеке. Девушка молча корчилась от неприятно го прикосновения, и думала о том, что раньше не обращала внимания, какие у отца тонкие, почти паучьи пальцы. – Есть дела и поважнее. Дебору я все равно найду. Она пожалеет, что посмела сбежать. Пожалеет, что родилась на свет… Да, кстати, ты сегодня будешь со мной ужинать. Изволь явиться ко мне в покои. Вечерком, – и вдруг непроизвольно облизнулся. Моргана испуганно съежилась.
   – Она никуда не пойдет, – сказал Руин, его голос клокотал от ярости. Он вылетел из коридора и остановился в дверях.
   Принц дышал очень глубоко, почти спокойно – так, как дышат после короткого, но стремительного рывка. Глаза девушки вспыхнули. Простодушная и невинная, она не поняла смысл приглашения отца, но инстинктивно почувствовала, что здесь что-то не так. Она посмотрела на брата с надеждой: «Ты всегда появляешься вовремя, брат!» – «Я чувствую, когда тебе плохо, сестренка», – ответили его глаза.
   Несколько мгновений правитель даже не знал, что сказать.
   – Да как ты смеешь?! – прошипел он наконец. – Распоряжаешься, будто властитель здесь – ты. Но я уверяю тебя, это не так. Ты никогда не будет править Провалом, это я тебе обещаю.
   – Мне плевать на Провал. Ты думаешь, я ничего не вижу и не слышу? Или ничего не понимаю?
   – Тебя не учили, что подслушивать под дверью нехорошо?
   – Если не хочешь, чтоб тебя слышали, не кричи на весь замок. А уж о своеобразном приглашении, данном собственной дочери, не то что кричать – да же говорить должно быть стыдно!
   – Да с чего ты взял, что меня интересуют твои советы? Сопляк! Ты что себе позволяешь?!
   – А что себе позволяешь ты? Она твоя дочь. Ты понимаешь? Твоя дочь! Ты на что собираешься пойти? На кровосмешение?!
   До Морганы наконец дошло, о чем идет речь, и она попятилась.
   Глаза Армана-Улла вспыхнули злобно, как два блуждающих огонька.
   – Я здесь правитель, – процедил он сквозь зубы. – Этот мир принадлежит мне. И мир и все, что есть в этом мире. Я волен в своих подданных. Я волен в своих домочадцах. И если пожелаю взять свою дочь – я это сделаю. Мне плевать, что ты об этом скажешь.
   – Отец… – всхлипнула девушка, но никто в этой комнате ее не услышал.
   – Я не позволю тебе! – Один шаг, и Руин вдруг оказался между отцом и сестрой. Как ему это удалось – сложно сказать, ведь он почти не обучался военному делу. Но шагу, который он сделал, позавидовал бы даже самый опытный воин.
   Если бы в тот же момент он нанес удар, возможно, все решилось бы в пару секунд. Но рука Руина не поднималась на отца даже теперь. Он отдавал себе отчет в том, что нападение на Армана-Улла – это на падение на властителя Провала. И потому ждал, когда тот нападет первым, потому что защищаться он имел право. Умом понимал, что делает ошибку, но все-таки медлил.
   И Арман-Улл ударил. Он сделал это с наслаждением. Наконец-то непокорный сын дал ему повод расправиться с ним. В принца устремилось мощное заклинание, похожее и на паутину и на молот – оно должно было окутать тело и сокрушить дух. Руин сложил руки в причудливом жесте, на который и принял атаку, брошенную, конечно, не спонтанно, а с артефакта, одного из самых сильных в Провале. Энергия, заключенная в нем, должна была опрокинуть молодого человека, но он чудесным образом устоял. Руки, выставленные перед лицом, дрожали, отдача сбросила с туалетного столика вазу с цветами и опрокинула кресло. Перепуганная Моргана завизжала и бросилась в угол. Лишь для того, чтоб не задеть ее, принц не отразил заклинание вбок, что было бы намного проще.
   Правитель наседал, принц держал оборону. Чего это ему стоило, никто из его наставников и представить себе не мог. Впрочем, никто из наставников юного принца не поверил бы, что он способен вообще устоять против подобной магии. Никто, разумеется, не знал о гематитовых браслетах, которые, конечно, были опустошены предыдущими магическими действиями, но могучая основа в них оставалась, никто не знал и о существовании цепочки с несколькими драгоценными камешками в оправе. А знали бы, так не поверили, что женское украшение и женский артефакт способен на такое. Но Руин-то сразу понял, чего стоят артефакты, созданные леди Деавой Нэргино. С тех пор он не расставался с ними.
   Цепочка нагрелась, камешки, казалось, вот-вот разлетятся, но зато вскоре Руин почувствовал облегчение. Добрые три четверти всей магии взяли на себя артефакты. На это, собственно, принц и рассчитывал, когда подставлялся под заклинание своего отца. Зато теперь он мог полюбоваться ошеломленным лицом правителя, никак не ожидавшего, что отпрыск сможет сопротивляться его заклинанию. Принц вывернулся из-под невыносимой тяжести, сдвинул ладони – и магия рухнула в пол. Затлел ковер и паркет, отряслись стены.
   Но в тот же миг в покои принцессы ворвалась стража, предводительствуемая двумя королевскими архимагами. Руин сопротивлялся недолго – его скрутили, надели магические блоки и швырнули под ноги Арману-Уллу. Один из архимагов сноровисто обыскал принца.
   – Ну? – спросил Арман-Улл.
   – Ничего особенного, повелитель. – Маг пожал плечами. Снял с шеи Руина цепочку, осмотрел ее. Половина камешков треснула. – Артефакт исчерпан. Но он и не мог быть мощным.
   – Что там на запястьях?
   – Браслеты? Вообще не артефакты. Вернее, раньше были артефактами. Следы магии есть. Очень слабые.
   – Ладно, можно оставить. Что еще?
   – Рабочий артефакт. Без заклинаний.
   – Дай сюда. – Арман-Улл взял камень в руку, повертел, сжал – и швырнул в окно. Раздался звон разбитого стекла. Испуганно охнула Моргана. Руин смотрел на отца снизу вверх. – Увести его. В камеру и в. цепи. Давайте.
   Охранники подняли Руина и поволокли его прочь, за ними последовали и оба архимага – хотя арестованный уже был в блоках, за ним полагалось присмотреть и доставить до места. На камере, где содержались маги, обычно лежало дополнительное заклинание, не позволявшее им применять чары, даже если они умудрялись вырваться за пределы наложенной на них блокировки, что считалось невозможным. Но на всякий случай…
   Арман-Улл с видом триумфатора проводил сына и архимагов взглядом, и тут к его ногам бросилось что-то растрепанное и плачущее. Правитель испуганно отшатнулся, но тут узнал свою дочь. Она пыталась обнять его колени и притом заливалась слезами, и с опозданием отец вспомнил, что Моргана, кажется, от всей души привязана к брату. Он рассматривал ее. Даже в этом положении и даже растрепанная, она была весьма мила – соблазнительна и прелестна.
   – Отец! – рыдала она. – Отец, умоляю, пощади его.
   – Он напал на меня, ты не заметила этого? Это государственное преступление, детка.
   – Отец… Умоляю! – Девушка заливала слезами его колени, тыкаясь в них лбом, и правитель наслаждался этим приятным ощущением. Он и прежде знал, что другого такого дивного сочетания, как красота и покорная беспомощность, не существует, и теперь еще раз убедился в том, что это именно так. Одновременно его изворотливый ум понял, как можно держать девушку в повиновении. Раз уж она так любит брата, почему бы этим не воспользоваться?
   – Так-так… И ты просишь за преступника, моя лапочка? Разве не меня, своего отца и властителя, должна ты любить больше всех?
   Она лишь плакала, уткнувшись в его колени.
   – Ну что ж… – добавил он как бы в задумчивости. – Ты так прелестна, мое дитя. Трудно тебе отказать. Я пощажу твоего брата, не стану казнить его, как он того заслуживает. Но и ты, моя красавица, должна в свою очередь доказать мне свою любовь. Это будет честно, как ты полагаешь?
   Девушка подняла глаза – темные бездны, до краев налитые слезами, застывшие и остекленевшие.
   Она, без сомнений, понимала, хотя определение «честно» вряд ли можно было применить к этой ситуации.
   – Итак, я жду тебя вечером. Нет, не этим вечером, я ошибся, моя крошка. Сегодня я буду занят. Но не волнуйся, о твоем новом высоком положении узнают сегодня же. Разумеется, я не могу сделать тебя женой, пока жива твоя матушка. Впрочем, это дело времени, нужно набраться терпения и подождать, пока мои люди найдут ее. Пока Дебору, эту неверную супругу, не спалят на костре. Тогда ты сможешь стать моей женой.
   – Нет-нет, – сдавленно запротестовала Моргана.
   – Верно. Торопиться ни к чему. Положение наложницы правителя тоже довольно высокое. Тем более – любимой наложницы правителя. – Он стряхнул с колен ее руки и направился к двери. Принцесса осталась лежать на ковре. У самого порога он обернулся. – Да, разумеется, из этой комнатушки тебя переведут в другие покои.
   И ушел.
   Моргана не шевелилась. Она и сама не понимала, что с ней происходит, да и не хотела понимать. Она была в таком состоянии, когда нет ни мыслей, ни чувств, ни желаний, ни даже страха, когда не видят глаза, не слышат уши, тело не повинуется. Она была в глубоком шоке, и при одной мысли о том, чтобы что-нибудь предпринять, кружилась голова и мутилось сознание.
   Да и что она могла сделать? Ледяной холод отчаяния замораживал ее и превращал в совершенно аморфное существо. Она боялась даже подумать о том, что услышала, о том, что случилось с Руином. Прошло больше часа, прежде чем она смогла доползти до кровати и со стоном рухнула на нее. Уткнувшись носом в подушку, девушка затихла, мечтая, чтоб ее, как ребенка, спрятавшегося в укромном уголке, ни кто больше не нашел. Ей хотелось и вовсе перестать существовать.
   Но потом постепенно к принцессе вернулось осознание происходящего. Вот там по коридору кто-то ходит, звучат голоса слуг, топает охрана, а за окном с шарканьем метет метла дворника. Под кроватью попискивают гремлины… Нет, уже не под кроватью, вот они, в комнате – ставят на место кресло, убирают осколки вазы с ковра, пытаются починить прожженные в ворсе дыры.
   Девушка хотела заплакать, но не могла. Ее била мелкая дрожь, при попытке подняться с кровати подламывались ноги. Все тело ослабело настолько, что Моргана всерьез сомневалась, способна ли она сейчас ходить. Первая мысль была, конечно, о бегстве. Эта мысль немного приободрила ее, вернее, осознание неизбежности того самого ужасного, что только может произойти, отступило вглубь. Когда занят хоть каким-то делом, легче переживать кошмар. Сперва девушка подумала о том, что можно взять в конюшне лошадь, поехать кататься – и не вернуться.
   «Так тебя и выпустят, – тут же пришло ей в голову. – Мама сумела сбежать, теперь отец будет намного более бдителен. Наверное, ко мне уже приставлена охрана». При одной мысли об отце снова стало холодно, на несколько минут почти остановилось дыхание.
   Сбежать невозможно. Да и как оставить Руина, ведь ее бегство обречет его на мучительную смерть. А он ведь защищал ее. Знал, как рискует и как безнадежно сопротивление отцу-властителю, но все равно защищал. И она должна защитить его.
   «Ты все равно окажешься в постели отца, – безжалостно говорил здравый смысл. – Никуда тебе от этого не деться. Раз он решил сделать тебя своей наложницей, значит, сделает. Так хоть брата спаси. Ты обязана сделать что-нибудь для него. Обязана». Моргана закрыла лицо руками. Воображение угодливо подсовывало ей картинки того, что случится с ней на ложе Армана-Улла, и справиться с собой не было сил. «Какая ты слабая, – подумала она. – Какая безвольная. Ты не решишься дать отцу отпор». Да это, пожалуй, и небезопасно. Разъяренный властитель легко может убить непокорную дочь. А может, сделает и что-нибудь похуже.
   Ужас был настолько велик, что Моргана почувствовала, как все внутри нее застыло.
   Она поднялась с постели, поправила платье и закуталась в коротенький плащ – из тех, что носят в дворцовых покоях, – ее знобило. Дочери властителя казалось, что внутри нее все умерло, хотя по лихорадочному блеску в глазах и беспокойной дрожи в пальцах скорее можно было решить, что девушка лишилась рассудка. Машинально повернувшись к зеркалу, принцесса привела в порядок волосы, хотя руки тряслись, и ей удалось это не сразу.
   Вскоре в ее комнату вошли слуги – люди, а не гремлины, что было признаком более высокого статуса, чем был у нее раньше. С поклонами и улыбками, за которыми пряталось как недоумение, так и насмешка (мол, вот так принцесса – собственного батюшку обольстила, ну и проныра), ее пригласили пройти в ее новые покои, которые уже готовы. Спросили, что из вещей из старой комнаты ей хочется иметь в новой. Моргана и сама не поняла, что ответила, но, видимо, что-то ответила, и за ее спиной два дюжих слуги тут же взялись за кресло, а еще двое осторожно подняли туалетный столик.
   «Зачем мне нужно кресло»? – удивилась принцесса и тут же забыла. Какая разница, если рухнула вся ее жизнь? Какая разница, если вот-вот ее погребет под собой воплощенный ужас, то, чего она всегда боялась больше всего на свете?
   Новые покои оказались просторными – пять комнат – не хуже, чем было у матери. «Да, только ей это счастья не принесло, – подумала Моргана. – И тебе не принесет». Она, слабо отдавая себе отчет в своих действиях, прошлась по комнатам, трогая все, что попадалось ей на пути, потом прогнала слуг и залезла в ванную – роскошную двухместную мраморную чашу, больше похожую на миниатюрный бассейн, куда теплая вода из кухни нагнеталась с помощью магии – и тщательно привела себя в порядок. «Зачем ты это делаешь»? – вяло спросила она саму себя, но ответа не нашла. Оделась во все новое и села перед зеркалом.
   А потом ей в голову пришла мысль. Она отгоняла ее, но та упорно возвращалась. Когда человек погружается в глубины шока, из которых ему не выбраться, его поведение становится похожим на поведение людей нездоровых психически, и любая мысль, которая более или менее надолго завладевает его сознанием, становится навязчивой идеей. То же самое случилось и с Морганой.
   Впрочем, она не слишком-то и боролась. Ей, потрясенной и ошеломленной, мысль показалась великолепной. Не имея сил сдерживаться, она вскочила и забегала по комнате. Потом заставила себя немного успокоиться. Чтоб осуществить план, следовало взять себя в руки и принять как можно более самоуверенный вид. То, что придумала Моргана, не сулило ей спасения, но зато, как ей казалось, несло хоть какое-то облегчение в безнадежной ситуации.
   Она с уверенным видом вышла из покоев. У двери стояли два охранника – офицер и рядовой гвардеец в ярком мундире отряда личной охраны властителя. Увидев принцессу, офицер отдал ей часть и вежливо поинтересовался, куда желает направиться ее высочество. Нет сомнений, Арман-Улл не собирался повторять свои ошибки. Если бы его дочь способна была понимать, что происходит, она догадалась бы, что ей и шагу не позволят ступить без присмотра охранников.
   – В подземелья, – уверенно ответила она. По крайней мере, постаралась произнесли это с видом человека, которому в Провале можно все.
   – В подземелья, ваше высочество? – удивился офицер. – Куда именно, ваше высочество?
   – К тюремным помещениям. Туда, где заключен принц Руин.
   – В тюремный блок? – Офицер пытался вспомнить, можно ли принцессе спускаться туда. Властитель ничего не говорил по этому поводу, так что вряд ли стоит запрещать. В первую очередь Арман-Улл строго-настрого велел следить, чтоб леди Моргана не сбежала, а сбежать из тюремного блока невозможно. По крайней мере, пока принцесса будет находиться «в гостях» у брата-изменника, охрана может быть совершенно спокойна, что ее не украдут. И удрать оттуда никак нельзя.
   – Да. Что тут такого? – Девушка храбрилась изо всех сил.
   Офицер поклонился.
   – Как пожелаете, ваше высочество, – ответил он и сделал знак. К одному гвардейцу в мундире личной охраны властителя присоединились еще трое.
   Удивленная Моргана, которая уже почти смирилась с тем, что к брату ее не пустят, взглянула на офицера с недоумением и опаской.
   – Это свита, ваше высочество, – пояснил он. – Мы проводим вас.
   Принцесса куталась в плащ; взгляды мужчин, даже почти равнодушные или вполне деловые, ранили ее. Она шла очень медленно, еле ступая дрожащими ногами; то и дело одному из охранников приходилось поддерживать ее за локоть. Прикосновение постороннего пугало ее еще больше, и в голову вновь приходили непрошеные мысли о том, что ей предстоит – эти мысли лишали ее мужества. Но странно было бы теперь повернуть назад.
   Девушка миновала жилые покои, потом помещения, набитые охраной. Пожалуй, не будь при ней гвардейцев властителя, ее могли просто не пустить дальше кордегардии. Из большого круглого зала вниз, в подвальные помещения и в тюремный блок вела широкая лестница. Солдаты, которые играли в карты и кости, при появлении офицера с ловкостью жонглеров спрятали и то и другое и вытянулись в струнку. Один из гвардейцев предложил принцессе руку, но она оттолкнула ее и, подобрав подол, стала спускаться.
   Каблучки тихонько постукивали по стертому камню широких ступеней. «Что ты делаешь, сумашедшая? – подумала Моргана. – Что ты делаешь?» Она не ответила самой себе. Ей было страшно, но отчаяние, словно широкие крылья черного дракона, накрыли ее с головой и прогнали страх. В пораженной отчаянием душе страху не остается места. Девушке казалось, что ощущение безнадежности превратилось в живую ледяную глыбу, которая шествует где-то рядом с ней самой и все норовит взять ее под руку. «А может, я сошла с ума? – подумала она. – Хорошо бы…»
   При виде принцессы, сопровождаемой свитой из трех гвардейцев и офицера с плюмажем на шлеме, тюремщик согнулся в поклоне. Услышав приказ отворить дверь в камеру принца Руина, он поколебался было, но все-таки достал ключи и вразвалочку повел Моргану и тех, кто ее сопровождал, к одной из дверей. Там он еще раз спросил (обращаясь к офицеру, а вовсе не к ее высочеству), открывать ли и позволительно ли это. После чего вложил в замок огромный медный ключ, покрытый патиной.
   Дверь со скрипом отворилась.
   Охране принцесса велела ждать снаружи, и никто из гвардейцев, даже офицер, не посмел спорить.
   Руин полулежал в углу, на соломе. При виде сестры он сел, с трудом шевеля руками, закованными в тяжелые цепи.
   – Руин, – всхлипнула Моргана. Закрыла лицо руками, отвернулась. Видеть своего гордого, сильного брата в таком положении было невыносимо – сразу приходили мысли и о собственной безрадостной участи.
   – Моргана, что ты здесь делаешь?
   – Я… пришла… вот…
   Он с тревогой посмотрел на нее.
   – Тебя тоже здесь заперли? За что?
   – Нет, я сама пришла.
   Он вздохнул с облегчением.
   – Что отец уже успел с тобой сделать?
   – Господи, ну зачем ты вообще влез? – с тоской спросила она, внезапно охваченная вспышкой здравого смысла. – Ведь он просто говорил о вечере. Просто говорил. Я могла бы и не пойти.
   – Ты бы пошла, как миленькая. Ты даже не поняла, о чем речь, пока отец не произнес словно «наложница».
   – Нет, пока ты не сказал «кровосмешение».
   – Я говорю об Армане-Улле. Ты зря думаешь, что лучше б мне было не вмешиваться. Никто не знает, что бы ему пришло в голову. Он мог изнасиловать тебя прямо там.
   Моргана задышала тяжело и быстро, потом все-таки сумела взять себя в руки, успокоиться – по крайней мере, сердце перестало колотиться как бешеное. Девушка прижала ладонь к груди.
   – Ты, как всегда, появился вовремя. – Она попыталась улыбнуться. – Можно подумать, ты следил за мной. Подглядывал…
   – Да, – спокойно ответил Руин. – Я всегда так делал, когда к тебе заходил отец. Мало ли что. К счастью, он почти всегда забывал закрыть дверь.
   – А я-то думала… Дэйн и вовсе тебя прозвал «Рояль в кустах»… Господи, о какой ерунде я говорю…
   – Кто защитит тебя, если не я? – Горькая усмешка принца не оставляла сомнений – он прекрасно понимает всю нынешнюю иронию этого утверждения.
   – Теперь тебе меня не защитить… Но ты можешь сделать для меня кое-что. Сделай, я тебя прошу. Умоляю…