Ковальчук Игорь. Бессмертные

   Фэйн оглянулся на своих подчиненных и смерил их уничижающим взглядом, обещающим в скором времени серьезные неприятности. «Их было не меньше десятка, как минимум… Уроды, одного от десяти не отличили…»
   Сержанты, на которых Одзэро обрушился с самыми отборными армейскими «разговорными словечками», лишь разводили руками и объясняли, что в ответ на атаку группы пальба шла почти безостановочно из пяти соседних окошек, и они из расчета «двое на оружие» сделали вывод, что их должно быть не меньше десяти. Вывод звучал логично, в самом деле, один стреляет, другой подносит снаряды. С ума сойти, это с какой же скоростью надо бегать, с какой сноровкой заряжать. Разумеется, существуют разные приспособления, и сам Фэйн некогда без помощи магии умудрялся палить из трех самозаряжающихся орудий. Но все-таки…
   – Как тебе это удалось? – хмуро спросил он пленника.
   Тот лишь плечами пожал.
   – Уметь надо.
   Командир давно служил в армии – сперва в действующей, потом в войсках специального назначения, потом в антитеррористических частях – и умел уважать сноровку. Признания заслуживало и мужество этого человека, который позволил своему отряду уйти, а сам остался прикрывать отход. У Одзэро было одно достоинство – он обладал острым чувством справедливости. На какой-то миг ему даже захотелось извиниться за пинки, мол, сам понимаешь, служба требует, но он поборол эту слабость.
   Фэйн отдал все необходимые распоряжения и уселся неподалеку от связанного пленника; он швырял камешки в ближайшую стену и скучал – пока его люди не обследуют прилегающие территории, уходить нельзя.
   Солнце припекало все сильнее, ветер приносил с ближайших полей терпковатый аромат цветов. Форт стоял на обрывистом берегу широкой реки, дальше тянулись луга, покрытые густой травой, а на горизонте темнела кромка леса и поднимались пологие холмы. А над ними было чистое и бездонное небо. У Белокурой Бестии давно затекли руки, хотелось пить, но он молча переносил боль и жажду. Пленник был терпелив, воспитание в Ордене Серых Братьев научило его выдержке.
   Белокурая Бестия выглядел настоящим великаном – рост больше двух метров, косая сажень в плечах, мускулистые предплечья: едва обхватишь ладонями. С первого взгляда он производил впечатление обычного громилы, не слишком умного, зато способного завязать бантиком кочергу – все из-за стереотипов, существующих в обществе. Но стоило взглянуть в его глубокие глаза, и ты понимал – этот человек очень умен, сообразителен и дальновиден. Кроме того, казалось, Белокурую Бестию окружала особенная аура – уже через пару часов Фэйн, то и дело от скуки перекидывающийся с пленником парой слов, решил ему довериться. Он развязал ему руки и поделил с ним свой паек.
   Впрочем, Бестия никуда не пытался сбежать – он хорошенько растер руки и вежливо поблагодарил за половину здоровенного бутерброда с мясом из жестянки. Вел он себя уверенно и просто. И в то же время неуловимо-располагающе. «Он – лидер, – вдруг подумал Одзэро. – Лидер от природы. Вот почему за ним шли люди, вот почему отдавали жизни, вот по чему его отряд продержался в форте больше десяти лет – больше десяти лет, шутка ли!? Каким надо обладать даром, чтоб так сплотить людей…»
   – Слышь… Бестия…
   – М? – Пленник поднял на Фэйна свои синие чистые глаза. Его рот набит до отказа.
   – Я тебе хотел один вопрос задать.
   – М?
   – Какой у тебя опыт? Командирский опыт? Какое звание?
   – Где? В Ордене? Воин.
   – Неужто рядовой?
   – Рядовее некуда.
   Фэйн хмыкнул:
   – Но почему? Даже мне видно, из тебя вышел бы перспективный командир. Так-таки совсем не командовал?
   – Ну, два года до того, как ваши войска атаковали Байхерат, и эти двенадцать лет, пока мой отряд сидел в форте.
   – В звании рядового?
   – Ну да. Меня в Ордене не любили. Назначили командиром, но звания старшего воина не дали. Да и не надо. Пусть подавятся. Я командовал тем отрядом, в котором раньше воевал. Ребята сами захотели, чтоб их возглавил я. И потом охотно исполняли приказы.
   – Как ты умудрился так их сплотить?
   Белокурая Бестия пожал плечами и переменил позу. Он сидел на корточках у бесформенной груды камней, которая когда-то была стеной.
   – Я люблю их всех. И вместе, и каждого в отдельности. И они это знали.
   Фэйн покачал головой. На его смуглом, почти черном лице, которое обычно напоминало вырезанную из дерева маску, отразилось несомненное уважение. У Одзэро были правильные черты лица и такое совершенное сложение, что когда он замирал в неподвижности, то казался не живым человеком, а статуей, созданной руками самого искусного скульптора. Причем статуей черной, поскольку он, как и все его родственники – Одзэро Неистовые, – был темнокож.
   – Черт возьми, и почему ты против нас?
   – Я не против вас и не за вас – я за себя и своих людей.
   – Вот те раз! А тогда почему ты воевал за Орден Серых Братьев?
   – Ха, какой там еще Серый Орден? Когда началась эта заваруха, я собрал своих людей, взял всех, кто пожелал пойти со мной, и повел их подальше. Мы бились только за себя.
   – Не понимаю тогда, зачем вообще было биться? Если вы не собирались защищать Серый Орден…
   – Ага, и вы бы немедленно поверили, что мы больше не защищаем Орден, и отпустили бы нас. Или как?
   – Хм…
   Одзэро задумался. Пожалуй, церемониться с ними не стали бы. Тем, кого считали солдатами Ордена Серых Братьев, даже не предлагали сдаться. Совет Патриархов провозгласил – никаких договоров с террористами. А поскольку Серый Орден объявили организацией террористической, даже адептам-ренегатам нечего было рассчитывать на снисхождение.
   – Но ты же служил в Сером Ордене, верно?
   – Служил.
   – Ну… И почему?
   – А у меня был выбор? – Бестия смотрел на собеседника серьезно, но и с грустью.
   – А разве нет?
   – Бывает так, что выбор оставляют только один – живи или умри. Чтоб созреть до этого выбора, многим требуется время. Мне хватило тридцати лет.
   – А бежать?
   – Бежать не удавалось… Я ненавижу Орден. Он отнял у меня все – родину, семью, даже память. Почти всю. Я его ненавижу.
   – Как это случилось? – помолчав, спросил Фэйн.
   – Я не помню, – буркнул пленник, глядя под ноги. – Я же говорю – и память тоже.
   И эти слова как-то сразу убедили Одзэро, что собеседник говорит правду. Тот, кто хочет оправдаться, начинает придумывать трогательные истории, чтоб разжалобить – о взятых в заложники родственниках, о похищении, о чем-нибудь еще. А здесь – ничего. Рассказ о проблемах с памятью Фэйна нисколько не удивил – в брошюрках об Ордене Серых Братьев, выданных солдатам для ознакомления, указывалось, что тамошние мастера использовали различные псионические техники для воздействия на сознание и для обработки памяти. Применение подобных средств стало одной из причин объявления Ордена вне закона даже в те времена, когда против него еще не начали полномасштабные военные действия в ответ на террористические акты.
   – С каких лет ты в Ордене?
   – С шести. По крайней мере, так говорили.
   – А до того что было?
   – Не знаю. Не помню.
   – В налете на Технаро участвовал?
   – Нет. И ни в каких других тоже. Мне не доверяли.
   – А если бы доверяли?
   – Дал бы деру, наверное. Или просто отказался. Ну на хрена мне что-то там разрушать?
   – А как же обработка?
   – О-о… Обработка. Это да. Но, видишь ли, – как-то незаметно командир «Авлы» и его недавний враг номер один перешли на «ты» – от души, – меня обрабатывали пять раз. Понимаешь, почему?
   – Нет.
   – Потому что действие слетало. Его хватало года на два максимум. Мне удавалось это скрывать, так что за тридцать лет оболванивали меня только пять раз.
   – Тебе тридцать шесть?
   – Нет. Сорок девять. После того как против Ордена начались военные действия, им уже было не до псионической обработки своих солдат.
   Фэйн окинул пленника оценивающим взглядом. Перед ним сидел молодой парень, на вид лет двадцать, не больше, руки, конечно, были грубые, но по-молодому грубые, не так, как у пятидесятилетних, поживших людей,
   – Ты долгоживущий? – предположил он. Белокурая Бестия пожал плечами.
   – Не знаю. То ли долгоживущий, то ли бессмертный. Мне не говорили.
   – Ну давай проверим, – предложил Одзэро. Ему было скучно. Солнце припекало все сильнее, хотелось что-нибудь сделать – например, раздеться, нырнуть с обрыва в реку и понырять или хоть пострелять в цель. Он вынул фляжку, откупорил ее и, отхлебнув, предложил пленнику. Во фляжке был коньяк – тоже нарушение устава, но в данной ситуации невинное. Пленник охотно приложился к горлышку, глотнул, не поморщившись.
   – Давай проверим. А как?
   – Запросто. Я – Фэйн Одзэро.
   – Клановый?
   – Именно. Понятное дело, что я бессмертный. Давай проверим, кто из нас сильнее. Если окажемся приблизительно на равных, значит, ты тоже бессмертный. Идет?
   – Идет. – Белокурая Бестия утер губы. Вернул флягу. – Только как? Не будем же мы драться.
   – Ну можем армрестлинг устроить. – Фэйн согнул руку в локте.
   – Хм. – Пленник огляделся вокруг. – Локти не куда ставить.
   – Почему некуда? На планшетку. А планшетку – на камень. И сядем по сторонам. На землю.
   Командир «Авлы» с уважением оглядывал широченные плечи и крепкие мышцы своего противника. Он уступал Белокурой Бестии в росте на добрые полфута, шириной плеч на пару дюймов, но в клане слыл одним из самых подвижных воинов, мастеров рукопашной. Пленник казался ему слишком массивным и, как следствие, слишком неповоротливым.
   Впрочем, в армрестлинге ловкость не имеет значения – только сила. Гибкий и подвижный Фэйн своими небольшими для мужчины ладонями гнул огромные гвозди и ломал подковы. Сила бессмертного всегда превышала силу смертного, даже самого крепкого, и потому Одзэро нисколько не смущали габариты противника. Установили камень, положи ли планшетку и устроились по обе стороны, скрестив ноги.
   Примеривались недолго, сцепили руки, а в следующий миг рука Фэйна пошла вниз. Хватка двоих мужчин была такой чудовищной, что между ладонями, наверное, расплющилась бы даже монета. Командир сопротивлялся около полуминуты, а потом сдался. Белокурая Бестия осторожно опустил его руку на планшетку, чтоб не вывихнуть противнику плечо, и отпустил. Взмыленный, встрепанный, Одзэро потер локоть.
   – Ну ты даешь… Здоров, черт. – Он фыркнул и вытащил флягу. – Будешь?
   Когда за пленником прибыли конвоиры из разведывательной службы, командир «Авлы» попрощался с ним за руку.
   – Может, еще увидимся, – ободряюще предположил он.
   Белокурая Бестия в этом очень сомневался.
   Разведывательная служба пленником почти не заинтересовалась. Было проведено несколько простых допросов, после чего бывшего адепта Серого Ордена отправили в Асгердан, в Центр, в тамошнюю тюрьму Биаль, считающуюся неприступной. Холод охватывал любого, кто просто из любопытства приближался к ее стенам – массивным, нависающим, словно олицетворенный рок, где окошки, и те узенькие, были прорезаны на головокружительной высоте. На вратах Биали, несмотря на всю нежность ее названия, вполне можно было начертать слова «Оставь надежду, всяк сюда входящий».
   Тюрьма предназначалась для самых опасных преступников – предполагаемых убийц, насильников, грабителей и террористов. Отсюда либо выходили на городские улицы – если везло с адвокатом и суд выносил оправдательный приговор; либо отправлялись на Звездные каторги – самое страшное место Вселенной, как о нем говорили.
   Огромное многоэтажное пространство Биали было поделено на тесные камеры-одиночки. Решетки, замки, глазки и в придачу к ним – сложная магическая система слежения. Узник мог пользоваться всеми необходимыми удобствами, получать передачи и проверенные цензурой письма, читать книги, даже раз в неделю выходить на пятиминутную прогулку в тюремный садик, но все это время он оставался в одиночестве – если не считать, конечно, охранников и адвоката. Ни свиданий, ни даже возможности хотя бы украдкой взглянуть на родных и близких из окошка у него не было. Страшная тюрьма совершенно изолировала его от окружающего мира.
   В главной тюрьме Асгердана Бестии понравилось – здесь терпимо и обильно кормили, через день позволяли мыться и стелили на кровать самые настоящие чистые простыни. С тех самых пор, как сотенный отряд Белокурого оказался заперт в форте, ни один из них не жил в таких роскошных условиях. Впрочем, и до того существование воина Ордена представляло собой далеко не курорт. Бестия знал, что его ждет высшая мера наказания, но это заключенного мало беспокоило – за последний десяток лет он привык чувствовать смерть за своей спиной и как-то примирился с нею. На поверку она оказалась совсем не страшной старухой.
   Обидно лишь то, что судить его станут за преступления, которых он не совершал. Просто повесят на первого попавшегося «яркого представителя» вину всей организации. А то, что гроссмейстеры Ордена вытворяли самые разнообразные, часто страшные, часто омерзительные вещи, пленник знал. Конечно, знал. Часть этих омерзительных вещей он испробовал на себе. А теперь за них же придется отвечать. Ирония судьбы.
   Он не негодовал. Не злился. Не кусал локти. Тогда, отправляя своих ребят по подземным ходам, о существовании которых двенадцать лет никто даже не догадывался, он понимал, на что идет. Он знал, за кого и чем расплатиться. И теперь его грело чувство правильности собственных действий. Бестия не знал, что это чувство называется «чистая совесть». Он не знал, что человеку с чистой совестью и верой в лучшее даже умирать легче.
   Заскрежетал замок, едва слышно скрипнули петли, и в камеру вошел охранник. Против устава он дружелюбно подмигнул узнику – молодой отчаянный парень ему нравился – и осторожно поставил на столик поднос с едой.
   – Твой ужин, Белобрысый. Картошка, мясо, хлеб, немного сыра.
   – Спасибо… – Он подсел к столику. Общительному Бестии было тяжко сидеть в одиночестве, любой ценой хотелось удержать этого пусть тюремщика, но зато настоящего, живого человека, поболтать с ним. – Хорошо тут кормят. И долго собираются переводить на меня продукты?
   – Наверняка. – Тюремщик и сам не торопился уходить. – Суд над тобой снова отложили. Расследование затягивается… Да и дело нашумевшее. Сам понимаешь… Кстати, к тебе посетитель. Ты доел?
   – Что за посетитель?
   – Какие тут могут быть посетители? Адвокат.
   – Это у меня-то – адвокат? – изумился Бестия. Он даже жевать перестал.
   – У тебя, у тебя. У всех должен быть адвокат. Положено. А что положено, то бери и от окошечка отходи. Ясно? Доедай давай.
   Молодой парень торопливо проглотил остаток обеда, хотя обычно предпочитал наслаждаться горячей пищей неторопливо – уж больно любопытно было взглянуть на человека, решившегося защищать того, кого собирались, кажется, объявить самым главным террористом. И это в Асгердане, где закон о суде был весьма своеобразен. Проигравший дело адвокат получал отметку в личное дело, иногда штраф, а иногда и заключение. Зависело от дела, за которое он взялся. Законники Центра полагали, что юрист должен отдавать себе отчет в том, за какое дело он берется и насколько его дело – правое.
   А уж дело террориста? Кто решится такого защищать? Обвиняемым, которых считали «безнадежными», давали, как правило, либо юристов-стажеров, либо адвокатов с окончательно испорченным личным делом. Назначенные от суда защитники никакого наказания за проигрыш не несли. Бестия считал, что подобная система абсурдна, но в каждом мире – свои порядки. Ему обещали, что выделят какого-нибудь стажера, который опросит его накануне суда, а тут… Охранник говорил об адвокате. Интересно, он имел в виду дипломированного специалиста? Неужели на адепта Серого Ордена не хватило стажеров?
   Снова открылась дверь, и в камеру вошел хорошо одетый мужчина. На вид ему было лет тридцать, держался он уверенно и, войдя, первым делом испытующе взглянул на заключенного. Бестия и сам не понял, почему вытянулся, как перед командиром. У посетителя были быстрые синие глаза – такие, какими они бывают у хороших психологов и просто очень проницательных людей – и коротко подстриженные белые волосы с легким оттенком седины. Рука, которую он протянул бывшему адепту Ордена, казалась слишком узкой для мужчины, но пожатие получилось крепким.
   – Добрый день. Меня зовут Мэльдор Мортимер, я буду представлять ваши интересы в суде, если мы, конечно, найдем общий язык. Да вы присядьте, разговор, полагаю, будет долгим. Извините за проскальзывающий в речи официоз. Печать профессии.
   – День добрый. – Белокурая Бестия присел на край койки, с любопытством наблюдая, как гость непринужденно оседлывает стул задом наперед – лицом к спинке. – А вы адвокат?
   Мэльдор удивленно приподнял бровь.
   – Вы сомневаетесь? Хотите взглянуть на мой диплом? Или на мою статистическую книжечку?
   – Да нет… Просто удивлен. Вы… это… по разнарядке? Вас назначили?
   – Нет. Я сам.
   – Сам? Вы любите безнадежные дела?
   – Я? Мм… Уважаю. Но ваше дело, молодой человек, не кажется мне безнадежным. Трудно, да. Но возможно. А я люблю трудные дела.
   – Но я не смогу вам заплатить.
   – Поставьте бутылку, когда выйдете отсюда.
   Так почему же вы… – Белокурая Бестия не привык на слово доверять кому бы то ни было, и потому насторожился. – Почему вы ставите на меня? В чем причина? Вы же рискуете.
   – Да, рискую, – с улыбкой признал Мэльдор. – Скажу вам прямо, молодой человек, никто не гарантирует, что в случае моего проигрыша мы с вами не отправимся на Звездные каторги вместе. Только вы – года на три-пять, то есть на максимальный срок, а я – на недельку.
   – Всего на три-пять лет?
   – А вы не смотрите на этот срок так легкомысленно. Это и есть высшая мера наказания. На Звездных никто еще не выживал больше двух лет… Но я не собираюсь вас пугать. Надеюсь, мы с вами оба туда не попадем.
   – И все же почему?
   – Почему я взялся за ваше дело? Точно хотите знать? – Мэльдор дотянулся до своего дипломата, который, присев на стул, поставил рядом, и открыл его. – Знаете, несколько десятков лет назад у меня погиб очень близкий человек. Я пообещал себе, что в память о нем обязательно выручу кого-нибудь. Разумеется, просто так. И могу вам сказать, молодой человек, давненько я не брался за дело с таким удовольствием. – Он вынул из дипломата кожаную папку, вынул чистый лист. – Понимаете ли, прежде чем вызваться, я, конечно, ознакомился с делом. И обнаружил там одни голословные обвинения. А спасать от каторги невиновного – разве это не высший долг любого адвоката?
   Бестия хмыкнул. Этот человек, в какой-то миг показавшийся чересчур самоуверенным, ему нравился. С ним хотелось иметь дело.
   – Что это за человек, который погиб?
   – Мой сын. Ну знаете, жизнь за жизнь.
   – Благородно, – прокомментировал он.
   – Не только. Кроме того, если я выиграю это дело, оно украсит мой послужной список. Мою статистическую книжечку. А в выигрыше я почему-то уверен. Итак, вы согласны?
   – Ну… Почему бы и нет. Давайте, попробуем.
   – Отлично, – кивнул Мэльдор. – Пару слов о себе. Как я уже говорил, я Мортимер, то есть принадлежу к клану Мортимеров, о чем вы, собственно, могли догадаться по моей внешности, поскольку я беловолос, а белобрысость – один из наших родовых признаков. Пятьдесят шесть лет назад я закончил стажировку в суде, кстати, здесь же, в Биали. Закончил с отличными рекомендациями. С тех пор практикую. Если хотите задавать вопросы, не стесняйтесь. Давайте договоримся, вопросы задаем друг другу по мере необходимости и отвечаем только правду. Или не отвечаем ничего. Но вам я рекомендую всегда говорить правду. Поскольку я буду представлять вас в суде, мне придется знать о вашем деле никак не меньше, чем вам самому, скорей уж больше. Договорились?
   – Ага. – Бестия едва слышно фыркнул. – У меня один вопрос. Можно?
   – Я же сказал – да. Любой.
   – Сколько у вас проигрышей? Приблизительно? Мэльдор поднял на него спокойный взгляд.
   – Ни одного.
   – Ни одного? – Молодой парень открыл рот, но, опомнившись, немедленно закрыл его. – Такое бывает?
   – Редчайший случай в юридической практике. Я не проигрываю процессы. Не верите? Статистическая книжечка при мне. Показать?
   – Да нет, я верю, верю…
   – Я вас успокоил?
   – Вполне.
   – Тогда перейдем к делу. Сперва анкета. Назовите мне ваше настоящее имя.
   – Я его не знаю.
   – Совсем? – Мэльдор на миг поднял взгляд от чистого листа. – Вас так и называли – Белокурая Бестия?
   – Ага. То так, то на древне-каомском.
   – Маэлло-Айн? Вы знаете древне-каомский?
   – Я? Нет. Один наш гроссмейстер знал, именно он так меня и называл. Вы, оказывается, разбираетесь в этом языке. Причем здорово разбираетесь.
   – Да. – Мэльдор погрустнел. Что-то чиркнул на листочке.
   – Что-то не так?
   – Да нет. Просто так звали моего сына. Который погиб.
   – Маэлло-Айн?
   – Мэлокайн. Современная транскрипция. Современного каомского не существует, а транскрипция есть. Ну, пожалуй, оставим в покое мое прошлое. Расскажите-ка мне о себе. Как вы попали в Орден Серых Братьев?
   – Не помню.
   – Так… Кстати, почему Орден назывался «Серым», вы не знаете?
   – Ну… – Белокурая Бестия наморщил лоб. – Во главе его стояли пятеро гроссмейстеров, которые провозгласили себя серыми магами. Кажется, они имели в виду, что обладают какой-то магией, которая не белая и не черная, а нечто среднее. Которая обладает достоинствами и той и другой магии и добавляет что-то свое.
   – Но это же абсурд. Серой магии не существует.
   – Я не знаю. Я не маг. Говорили.
   – Понятно. Потому Орден так и назывался?
   – Да. Туда сперва собирали всех, кто, по мнению гроссмейстеров, мог оказаться серым магом, изучали эту магию и еще что-то… Ну а потом началась борьба за власть. Всеми способами, включая терроризм. Меня же в терроризме обвиняют?
   Мэльдор отмахнулся.
   – Не надо заранее нервничать. Нельзя обвинять человека в том, в чем он не участвовал. Доказательств вашего участия в нападении на Технаро нет.
   – Естественно. Меня там не было.
   – А в других нападениях вы участвовали?
   – Нет. Только отбивался от антитеррористических подразделений Асгердана. Немного за Орден и много за себя и своих людей.
   – Да, я знаю. Этот момент из всех улик – самый уязвимый. Но не будем падать духом. Чисто по-человечески я вас прекрасно понимаю. Кстати, не волнуйтесь за своих людей. Сейчас их не будут искать. И если обвинитель не добудет каких-нибудь доказательств вины конкретных людей из той сотни, что была с вами, их вообще не станут искать.
   – Ну и замечательно. – Впервые за все время пребывания в тюрьме Белокурая Бестия вздохнул с облегчением.
   – Ты так волнуешься за свой бывший отряд?
   – Конечно. Это же мои люди. Я за них отвечал, и мне не все равно, что с ними будет.
   – М-да… – Мэльдор задумчиво чистил ручку о край листочка. – А я был бы рад, если бы хоть кто-нибудь из них попал в плен. Он мог бы дать показания в твою пользу.
   – Нет уж. Лучше пусть без показаний.
   – Ладно. Проведу свое собственное расследование. Хорошо. Что еще вы можете рассказать о деятельности Ордена? Напрягитесь и изложите мне все, что знаете или слышали. Я буду проверять.
   Белокурая Бестия послушно принялся вспоминать.
   Серый Орден был довольно обычным явлением для такого рода структур. Сперва людей сплотили пусть и эгоистические, но вполне понятные интересы, а потом все пошло иначе. Организация стала бороться за влияние, причем не самыми благородными методами, а теми, какие показались им проще. Орден продержался больше сотни лет лишь потому, что располагался довольно далеко от Центра и на него не сразу обратили внимание. Система миров, где Асгердан считался столичным миром, была очень велика, слишком велика для того, чтоб знать там каждый уголок. Никто вообще не знал, сколько же миров относится к системе. На многие из них не ступала нога центрита, но все они равно считались административно принадлежащими Центру. Но как только окраина начинала докучать, Асгердан наносил сокрушительный удар.
   Правда, в этом случае удар не получился сокрушительным. Орден немедленно огрызнулся. Сил на серьезный отпор не хватало, и потому в ход пошли мелкие диверсионные удары. И первым стало нападение на Технаро – мир, в котором располагалось множество заводов, обеспечивающих всем необходимым Асгердан и все окружающие миры. Любая высокотехнологическая цивилизация зависит от структур, обеспечивающих ее функционирование – продукцией, энергией, – как дитя в утробе зависит от своей матери, от того, что она ест и как себя чувствует. В Технаро были взорваны три завода-гиганта, еще с десяток так или иначе повреждены.
   И Центр взбеленился окончательно. Злые языки твердили, будто реакция была такой решительной только потому, что владельцами одного из уничтоженных заводов были трое представителей клана Блюстителей Закона, который сосредоточил в своих руках почти всю как судебную, так и исполнительную власть. Ответ последовал почти немедленно. Войскам Асгердана потребовалось трое суток, чтоб вторгнуться в миры, занятые Орденом, и немедленно атаковать. Впереди, конечно, шли антитеррористические подразделения, поскольку эта война (абсолютно обычная война, которая не слишком масштабна, но перестрелки, мертвые и раненые – самые настоящие) была наречена «антитеррористической деятельностью».