Страница:
ы
ла свои заскорузлые тряпки. А пока я лазала по холмам, пробираясь в сторону Нержеля, пл
а
тье и волосы высохли.
— У каждого из нас есть свой пунктик, — сказал Амаргин, разливая в чашки холодное душистое молоко. — Вран и Гаэт гоняют чудовищ, мнимых и реальных. Я пытаюсь доказать Врану, а в первую очередь самому себе, что людям доступна магия, хотя доказывать что-либо кому-либо бессмысленное занатие. Ты присасываешься как клещ ко всему, что тебе кажется чудесным. Если покопаться, чудачеств у каждого из живущих наберется выше крыши. Чудачества — штука достаточно безвредная, если не относится к ним слишком серьезно. Быть серьезным — это тоже чудачество, очень распространенное. Я, как записной чудак, тоже бываю убийственно серьезен.
— А Гаэт? Он был убийственно серьезен, когда оттаскивал меня от горгульи.
— Гаэт — не волшебник, Гаэт — воин. Ему нужно быть серьезным, на таких как он держится сумеречное королевство.
— Значит, Ската не была опасна, как сказал Гаэт?
— Лесс, ты иногда потрясаешь своей тупостью, хоть, вроде, неглупая девочка. Конечно, Ската опасна, и скажи Гаэту спасибо, что он тебя за химок от нее оттащил. Маленьким детям не разрешают играть с огнем, тебе это известно?
— То есть, я еще не готова с ней общаться?
— Ну, в общих чертах да, не готова. Однако готовься. Она — твоя фюльгья. Она нужна тебе, она — твоя темная сторона, если хочешь… Детям запрещают играть огнем, но огонь им необходим, верно? Хотя этот пример неудачен, Ската — сущность не огненная. Ну, скажем так, детям запрещают купаться в глубокой реке, но без воды им никуда.
— Это понятно, а вот что значит — моя темная сторона? Она разве не сама по себе?
— Экое косное мышление. Ну что мне с тобой делать? Разжевывать тебе все — своих зубов не хватит.
Амаргин покачал молоко в чашке, отхлебнул. Откинулся к стене, посмотрел на меня, подняв брови и фыркнул:
— Смешная ты, право. Птенец желторотый, сам не клюет, в рот ему положи… Ладно, я сегодня добрый. Ты знаешь, что означает это имя — Ската?
Я отрицательно потрясла головой.
— Тень, отражение, вот что оно означает. Твое отражение — это Ската.
— Но она же зеленая, полосатая как ящерица!
— И-и-и! У нее еще хвост есть и крылья перепончатые. Она же горгулья.
— Ты хочешь сказать, я тоже горгулья?
— Смотри сюда. — Он протер рукавом оловянный бок кувшина и пододвинул кувшин ко мне. — Видишь отражение?
На выпуклом тусклом олове маячила моя перекошенная физиономия.
— Вижу. — Я вытерла белые молочные усы.
— Как ты думаешь, кто там отражается, ты или кто-то другой?
— Я.
— А у тебя что, личико поперек себя шире и один глаз выше другого?
— Да вроде нет…
— Но отражаешься ведь ты?
— Я…
Он отодвинул кувшин поближе к себе.
— А скажи пожалуйста, теперь ты себя видишь?
— Нет.
— А я вижу. — Он глядел на кувшин. — Вот, лобик хмуришь от тяжелых мыслительных усилий. Хмуришь лобик, отвечай?
— Ну, хмурю…
— Ага. Вывод — отражение никуда не девается, даже если ты на него не смотришь. — Он отодвинул кувшин еще дальше. — Вот и я его не вижу теперь. Что случилось с отражением?
— Пропало.
— Да ну? Ты в этом уверена?
Я почесала переносицу.
— Не знаю… Не уверена…
— А может, отражение, пока ты на него не смотришь, побежало по своим делам? И совершенно самостоятельно где-то гуляет? Может такое быть?
— Откуда я знаю?
— А может, в какой-то другой кувшин сейчас смотрит кто-то абсолютно посторонний, и твое отражение отражает его физиономию?
— Значит, это уже не мое отражение!
— Да почему? У вас одно отражение на двоих, вот и все. Общая фюльгья. Так у двух совершенно чужих людей может быть общий сводный брат или сестра.
— А! О…
— Чтобы отражение оставалось отражением, нужна некая грань. Что-то, что отделяет тебя он него. Полированный металл. Поверхность зеркала. Водная гладь. В случае фюльгьи — иная реальность. Фюльгья — всегда из-за грани, хоть мы, живущие, сами эти грани создали.
— Погоди. Погоди. То есть, мы с тем человеком, с которым у нас общее отражение — не фюльгьи друг другу?
— Фюльгья моей фюльгьи — не моя фюльгья. Представляешь себе зеркальный коридор? В первом стекле отражаешься ты, а в глубине его отражается уже твой двойник, а не ты.
— Но… отражение — оно отражение и есть. Повторяет мои действия.
— Или ты повторяешь его. А потом — что ему мешает заниматься своими делами в твое отсутствие? Оно, кстати, может вообще не прийти, даже если ты посмотришь в зеркало. От этого оно не перестанет быть твоим отражением.
— То есть, моя фюльгья в своей Полночи не сидит сейчас за столом и не пьет молоко?
— Скорее, она жрет какого-нибудь несчастного, который медленно бегал и плохо прятался. — Амаргин хмыкнул. — А может, сама удирает от злого и голодного наймарэ. А может, дрыхнет кверх ногами в уютной пещерке. Ваша связь еще слишком слаба, чтобы внятно откликаться друг в друге. Но кое-что уже работает. Магия подобия, например.
— Боже мой, как сложно!
— А по-моему, проще не придумаешь. Ты слишком серьезно к себе относишься. Сурово и серьезно, словно ты какая-то незыблемая величина, на которой держится мир. А мир, знаешь ли, без тебя выстоит. И даже, страшно сказать, выстоит без меня. Пойдем, кое-что покажу.
Он вылез из-за стола и поманил меня пальцем. Я пригрелась тут, наелась хлеба с молоком, и мне ужасно не хотелось никуда идти. Волшебник отворил дверь и оглянулся с порога:
— Трусишь?
Пришлось последовать за ним. Мы вышли из уютной амаргиновой хижины, пристроенной к скале, и он повел меня к ручью.
Собирались сумерки, из низины тянулся туман. Ручей вился по моховому ложу между розовых гранитных глыб, заросших плющом и пасленом, укрытых перистыми волнами папоротников. Я карабкалась за Амаргином вверх, на каменистый холм, по почти незаметной тропке вдоль ручья. Потом мы свернули и полезли по серьезной крутизне, где пришлось цепляться руками за что попало.
Наконец мы выбрались на небольшую площадку, окаймленную бересклетом. Здесь звенела вода — поток, оказывается, срывался со скалы откуда-то сверху, падал в широкую чашу из резного камня, переливался через край и уходил в зеленую моховую щель, чтобы ниже выглянуть на поверхность уже знакомым ручьем. Кромку чаши украшали какие-то то ли рисунки, то ли письмена, выбитые на камне, но они частично стерлись, частично их затянул разноцветный лишайник, частично залепили палые листья и всякий лесной мусор. Летящая вода светлым полотнищем занавешивала скалу, и поверхность этой скалы была вылизана до стеклянного блеска. В водяной пыли над чашей дрожала сизая сумеречная радуга, а в радуге, словно ноты на нотном стане трепетали бересклетовые сережки.
Амаргин взял меня за плечо и подтолкнул к чаше.
— Смотри в водопад. Вернее, на стену за водой.
Нежное дыхание влаги коснулось разгоряченного лица. Вода сияла от нескончаемого движения, радуга то появлялась, то исчезала, и тогда вместо нее по мерцающему занавесу расплывались тончайшие серебристые волны. Потом мне померещилось, что вода взлетает вверх, подобно прозрачному холодному пламени, а за пламенем этим, в тусклом зеркале скалы маячит и дрожит темное маленькое пятнышко. Пятнышко разрослось до пятна, в нем проступили очертания странно сгорбленной фигуры.
Потом движение остановилось. В светлом провале на уровне моих глаз, словно в распахнутом проеме окна, сидела Ската. Она сидела по-звериному, на корточках, пальцами рук упираясь в землю между раздвинутых колен, голая, пятнистая, уши острозубой короной венчали косматую голову, а за спиной ее тяжелыми складками громоздились крылья. Я видела длинный змеиный хвост, украшенный на конце тонким зубчатым жалом, кольцом обернувший когтистые стопы и тонкие детские запястья. Волосы цвета медной патины гривой свешивались ей на грудь, широкоскулая мордашка улыбалась, а глаза были как две прорези в маске.
Это — мое отражение?
— Симпатичная, правда? — шепнул мне в ухо Амаргин, и я вздрогнула. — А хочешь взглянуть на меня? Вон мой двойник, смотри. Настоящий наймарэ, высший демон.
Серебряное пространство за спиной у Скаты сгустилось еще одним темным пятном. Пятно стремительно обрело форму — человекообразное чудовище, стоящий в полный рост мужчина с иссиня-смуглой кожей, в плаще черных крыльев, остроухий, с заметающей плечи белой как снег шевелюрой, с раскосыми глазами, полными мрака, с узкой щелью рта, рассекающей лицо практически пополам. Он пошевелился, встретился со мной взглядом и сделал движение вперед — Ската обернулась на него и зашипела снизу. Черное чудовище ответило гораздо более громким шипением, разинуло рыбью пасть, оскалило зубы, неприятно напоминающие изогнутые парусные иглы, и отодвинуло горгулью крылом. Ската упала на одно колено, запутавшись в собственном хвосте. Шипение ее оборвалось кошачьим оскорбленным мявом.
— А ну, цыть! — рявкнул Амаргин. — Подеритесь еще у меня!
Оба чудовища замерли, искоса поглядывая друг на друга; в груди у черного тихонько ворочалось рычание.
— Его зовут Асерли, Обманщик, — сказал Амаргин, — Он был моей тенью на грозовой ночной туче, когда я его впервые увидел. Один из вереницы таких же кошмарных тварей. Это было глубокой осенью, в начале ноября.
— А… — только и смогла выдавить я.
— Ты верно догадалась. Да, он один из Дикой Охоты. — Амаргин вздохнул, предаваясь воспоминаниям, а потом добавил с гордостью: — Ты только взгляни, до чего паскудная рожа! Просто жуть берет.
Жуть и в самом деле брала. Ската была все-таки посимпатичнее. Она была страшненькая, но потешная. А от Асерли веяло ледяным ветром безумия, черной неистовой высотой, налетающей грозой, близкой гибелью…
Ничего себе двойник! Уж лучше моя Ската…
— Ну ладно, — махнул рукой Амаргин. — Полюбовались друг дружкой и хватит. А теперь по домам.
Словно послушный его приказу водяной занавес пришел в движение. Обе фигуры расплылись и размазались по сумеречному серебру, и только какое-то маленькое пятнышко подрагивало на краю зрения и мешало отвести глаза.
С некоторым усилием я подняла руки и потерла лицо. И только сейчас поняла, что роговица у меня высохла, а под веками саднит немилосердно.
Проморгалась. Пятнышко из поля зрения никуда не исчезло.
Перед самым моим носом плясал на тонкой нити оранжево-черный бересклетовый глазок под гофрированной розовой юбочкой.
На берегу под ивами, где я не так давно прикапывала свое барахло, меня ждал сю р приз в лице Кукушонка. Вернее, сюрприз спал в тенечке, з а вернувшись в чужой плащ.
Я растолкала его, теплого и сонного.
— Эй, а где твой подопечный?
— Какой еще подопечный? А! Этот… Сбег.
Кукушонок встряхнулся, сел и с силой потер ладонями лоб и щеки. Роскошный фи н гал его расплывался желтым ореолом, зато кровавые сопли из-под носа он смыл.
— Сбежал? Что ж ты не доглядел?
— А! — Кукушонок махнул рукой. — Он, кажись, того… Сбрендил. Или прикидывался… только уж больно натурально прикидывался.
Я закусила губу. Похоже на правду. Не то, что прикидывался, а то, что он на самом деле потерял разум. Чего-то подобного я ожидала.
— Спал до полудня, потом вдруг захныкал, жалобно так. Я к нему подхожу, а он… ну, это… уделался весь. Я ему говорю, почему, мол, меня не позвал? А он мне — тятя, тятя… Ну, я его развязал, он давай на карачках по л зать и это… песок жрать, прости Господи. Я тогда решил, на дорогу его выведу, чтоб к людям поближе, до города я ж не могу его довесть. П о вел… за ручку. А тут из кустов вдруг собаки выскакивают — и в лай. Этот вырвался — и б е жать. Собаки — за ним. А я не стал хозяев их дожидаться — и в другую сторону. Вот…
Кукушонок развел руками.
— Стрелок твой точно рехнулся, — сказала я. — Если это тебя утешит. Он же простой и с полнитель, а тот, кто покушения устраивает, таким образом следы заметает.
— Хочешь сказать, кто-то чужими руками хочет рыбку словить?
— Определенно. Я была свидетелем предыдущего покушения — там исполнитель отдал черту душу прямо в руках у стражи. А то, что он смер т ник, Нарваро Найгерт сразу сказал.
— Нарваро Найгерт? Это что, прямо в замке все случилось?
— Нет, в Нагоре.
— А ты-то почем знаешь?
Я развела руками:
— Да как тебе сказать… Затесалась случайно. На самом деле, я там св и рельку искала.
— В Нагоре?!
— Ну да. Потом расскажу. Свирельки там не было, там был убийца, его поймали, а он помер. Найгерт сразу сказал, что этот человек был смертн и ком. Мы с Ю… тогда подумали, может, у него капсула с ядом во рту была. А теперь я думаю, что все равно, даже если бы он убил принцессу и ушел, то все равно бы помер. Я думаю…
— Ну давай, давай, не тормози!
— Мне кажется, тут что-то такое… похоже, убийц закляли. Они изн а чально смертники. Чем бы ни окончилось покушение.
— Во как! — Ратер покачал головой и задумался. — Закляли, говоришь… говоришь, з а кляли… — Он, хмурясь, поглядел на реку, на небо, на меня. — К о гда это все было, в смысле это покушение в Нагоре?
— Э… да дня два назад. Как раз в ночь праздника. Ты уже в тюрьме с и дел.
— Вот это да! Подряд, считай, одно за другим. Кто-то спешит. Поч е му?
Вопрос повис в воздухе. Кукушонок прав — кто-то спешит.
Пауза.
— Знаешь, что мне в голову пришло? — Ратер сгреб горсть песку и тонкой струйкой пр о пустил его сквозь пальцы. — Эти парни не по своей воле убивать пошли. Если этот кто-то спешит, он хватает первых попавшихся. Я смекаю, они вообще не бандиты, не преступники. Они это… жертвы. — К у кушонок скривился и плюнул под ноги. — Экая сволочь, этот… злодей главный! Мало ему принцессу угробить, он еще походя простых людей… как разменную м о нету. Доберусь до него! Надо разузнать, кому принцесса п о мешала.
— Ю… То есть, лекарь из замка говорит, что у Мораг полно врагов. Не любят ее в гор о де. Это ведь правда?
— Ну… правда. Но одно дело — не любить, другое дело — убить пытат ь ся! Это какая-то шишка большая зуб наточила… Кто-то с колдунами связанный. Кто может человека з а клясть? Ты можешь?
— Я? — Мне даже не по себе сделалось. — Да ты что? Нет, конечно!
— Значит, это какой-то колдун.
— А в городе есть колдуны?
— Почем я знаю… Раньше, говорят, были. А ноне то ли разбежались, то ли попрят а лись. У нас же эти, собаки страшные… ну, Псы Сторож е вые. Бдят, чтоб нечисть всякая не разводилась. По деревням надо пошарить, вот что. Может, там бабки какие что знают…
— Бабки…
Я вспомнила старую Левкою. В Лещинке поговаривали, что бабка моя ведьма, но к а кая же она ведьма? Уж я-то точно знала — не ведьма она, знахарка, старуха-бормотунья, тра в ки понимала, болячки заговаривала, сглаз снимала, скотину находила. Родам помогала. Це р ковь посещала! Какая же она ведьма? Что она знала о волшбе? Да ничего, почитай… В ка ж дой деревне были бабки вроде Левкои. Слухи о них всякие ходили, но что-то не в е рится, что хоть одна была настолько сведуща в магии.
В магии Ама Райна сведуща была. Интересно, куда она подевалась? Каланда умерла, а вот куда исчезла великолепная госпожа Райнара? Неуж е ли тоже умерла? Магичка, эхисера — просто так взяла и померла? Или… ее тоже убили?
Может, и Каланду убили?
Может, эта вражда давняя, оттуда идет, еще с каландиных времен?
Оказалось, что мысли Кукушонка весьма созвучны моим собственным. Он вдруг п о светлел лицом и заявил:
— Ты ж говорила, что Мораг сама колдунья! Ты ж вчера мне это гов о рила!
— Да, — я кивнула. — Похоже, здесь собака и зарыта. И копать надо именно отсюда и именно в этом направлении. Пойдем.
— Копать? Куда?
— Сперва на остров, потом в город. Я должна увидеться с королем.
— Господи помилуй, с королем-то зачем?
— А! Сейчас расскажу. У меня тоже приключение было. Не слишком приятное.
Пока мы переплывали в лодочке на остров, я добралась в своем рассказе до великой битвы Мораг и Малыша. На острове Ратеру пришлось об о ждать, подпрыгивая от нетерпения, пока я ходила в грот за мертвой водой (надо сказать, что скала поддалась мне сразу, разом к нулась шатром и пр о пустила меня, мне даже не пришлось думать о войлоке и иных гранях реальности… вопрос: это только со скалой я нашла общий язык или теперь смогу сквозь ст е ны проходить?). В гроте я прихватила несколько монет, кроме т о го, сняла разорванное платье и натянула белое. Платье, конечно, могут узнать, но не сверкать же голыми коленками на людях? Меня в подобном отрепье в замок не пустят! На всякий случай я взяла с собой зел е ный плащ, в нем, правда, жарковато на солнце, но дело к вечеру, преживу.
В лодке мы перекусили ратеровыми запасами, и я завершила рассказ. Гаэт в этом ра с сказе превратился просто в знакомого странствующего рыцаря, совершенно случайно н а толкнувшегося на нас с принцессой в лесу.
Я не ожидала, что Ратер настолько близко к сердцу примет всю эту историю. Он сник, скуксился, отложил недоеденный хлеб и взялся за весла. Перестал отвечать на вопросы. Я так и не поняла, что его особенно задело — то, что принцесса получила такие жуткие увечья или то, что прекрасный и таинственный мантикор оказался кровожадным чудовищем.
Мне же ни то, ни другое не казалось сейчас чем-то непоправимым. Конечно, мертвая вода не восстановит ослепленные глаза… хотя чем черт не шутит? Ну, не сразу, за несколько лет… если они, глаза эти, не вытекли только. Но, может, как раз глаза-то и не задеты, они же в глазницах, довольно глубоко, я однажды видела такой шрам — бровь рассечена, щека расс е чена — а глаз цел! Вон и Гаэт не стал ковыряться в глазницах, вино штука едкая, и глазам ск о рее навредит, чем поможет.
Ратер высадил меня недалеко от порта. Я велела ему сидеть здесь, в камышах, тихо как мышка. Потребовала дать слово, что он не попытается искать встречи ни с отцом, ни с кем из знакомых. Кукушонок слово дал без лишних разговоров. Было видно, что сейчас ему треб у ется побыть одному, и никаких авантюр он предпринимать не собирается. С тем я его и ост а вила.
Я накинула плащ, натянула капюшон, взяла флягу и пошла. Пересе к ла город, ни на что не отвлекаясь. Надо бы купить еды в грот, но это потом, на обратном пути. Надо бы повидать Пепла, зайти к Эльго, поблагодарить обоих, но это тоже на обратном пути. Потом. Все потом.
К замку вела дорога, вырубленная в скале. Широкая каменная дорога зигзагом подн и малась над городом, разворачивая панораму крыш и улиц, округлый многоугольник стен, широкую ленту реки, противоположный плавно поднимающийся берег, светлый шнур Ют т ского тракта, а там, на западе, меж волнами синего леса, если глаза меня не обманывают, можно было углядеть красные крыши Нагоры.
Где-то за полторы сотни шагов до ворот поперек дороги возвышалось забавное здание, похожее на очень маленькую крепость. Я его не помнила. Наверное, его построили уже после меня, то есть оно относительно новое. В здании тоже были ворота, сквозные, распахнутые настежь. Перед воротами томились два стражника, один рыжий, другой в шлеме. Я выбрала рыжего:
— Доброго дня, господин страж.
— Иди на рынок, женщина, — он даже не посмотрел на меня. — Здесь не торгуют.
— Мне нужно увидеть Ютера, лекаря из замка. Я отблагодарю.
Золотая авра легла стражнику в ладонь.
— И тебе доброго дня, прекрасная госпожа! Конечно же проходи, и пусть тебе сопутс т вует удача.
Как хорошо, что я догадалась взять денег! Только вот останется у меня хоть один з о лотой, чтобы потом купить еды в городе? Там еще ворота впереди, да еще один или два пр и дется сунуть слугам, чтобы отвели меня к Ю… Тут золото не разменивают, отдала — значит отдала.
Собственно, так и получилось. Потратив четыре авры, я оказалась в темной передней комнате лекарских покоев, а служанка в красивом платье ушла за гобелен, чтобы вызвать его ко мне.
Ю долго не было, потом он явился. Бледное лицо, рукава засучены. Поглядел на меня без восторга:
— Ну, здравствуй. Зачем пришла? Я не нашел твоей свирели.
— Я оторвала тебя от работы?
— Да. Давай побыстрее.
— Мораг?
— Откуда ты знаешь?
— Я была там. Все видела.
Глаза его мгновенно сузились:
— Чудовище — твоя работа?
— Нет. Я тоже охочусь за ним. Я кое-что принесла для принцессы.
Он посмотрел на фляжку у меня в руках.
— Что это? Какое-то зелье ведьминское?
— Это мертвая вода.
— Да? Хочешь сказать, та самая мертвая вода, которой сращивают разрубленные тела павших в битве великих героев?
— Она прекрасно действует на живых. И героем быть необязательно.
Ю фыркнул:
— Неужели? Это пьют?
— Нет. Этим обмывают. Наверное, можно примочки делать. Она очень быстро заращ и вает раны.
Он оживился, подошел поближе.
— У тебя есть что-нибудь острое?
Я догадалась, зачем ему потребовалось острое, и отстегнула фибулу с плаща. Он в ы тащил иглу, не обратив внимания на мою подставленную р у ку, царапнул себя по запястью.
— Ну, давай свою хваленую воду.
Я отвернула крышку и плеснула ему чуть-чуть на ранку.
— Теперь веришь?
— Ишь ты… Откуда такое добро?
— Ютер, только я знаю, где источник и только я могу принести воду.
Лекарь вскинул голову и смерил меня странным взглядом. Во взгляде прямо-таки ч и талось: "А сама морочила голову что живая!"
— Из-под холмов, да? Ладно, не сердись, мне нет дела, где ты ее взяла. Что ты за нее хочешь? Повторяю, свирели я не нашел, я не видел ее, и ничего о ней не слышал.
— А ты искал? — не выдержала я.
— Представь себе — искал. Ее нет ни в Нагоре, ни в Бронзовом Замке. Или кто-то спр я тал ее и молчит.
— Я пришла не за свирелью. Мне необходимо поговорить в Нарваро Найгертом.
— Тю… — Ютер аж присвистнул. — Дело за малым — уговорить королеву. То есть, кор о ля. Ты думаешь, если он один раз соблаговолил сказать тебе пару слов, то ты можешь в л ю бой момент потребовать аудиенции?
— Ю, я пришла не с пустыми руками. Эта вода вернет принцессе прежний облик. Не сразу, но вернет. Он должен это понять. Кстати, скажи, как ее глаза? Она будет видеть?
— С чего бы ей не видеть?
— А… значит, глаза не задеты? Это очень хорошо. С остальным мы справимся. Ты уже зашил ей раны?
— Рану, — поправил меня Ю, и даже поднял палец для убедительности. — Одну рану.
— Одну? А остальные?
— Какие — остальные?
— У нее же… все лицо… в лапшу… в капусту…
Пауза. Кажется, мы перестали друг друга понимать.
В этот момент в комнате за занавесом простучали решительные шаги, и гобелен отл е тел в сторону. Свет из дальнего окна очертил высокую статную фигуру, стремительно ша г нувшую к нам.
— Ага, — сказала фигура хриплым, чуть надсаженным голосом принцессы Мораг. — Ва м пирка. Явилась.
Я глядела на нее как на привидение. Потом начала обходить по бол ь шой дуге, так, чтобы заставить ее повернуться к свету. Она, кажется, решила, что я собираюсь сбежать.
— Стой! — длинная рука метнулась ко мне и цапнула за плечо.
— Миледи, осторожнее, — обеспокоился Ю. — Не надо резких движений. Шов разойде т ся!
— Иди в задницу. Ты свое дело сделал, отдыхай. А вот с ней я погов о рю. Я сейчас с ней так поговорю…
На меня глядели черные, жаркие как угольные ямы, яростные глаза; на меня блестели острые белые зубы, гневно раздувались тонкие ноздри, хмурились густые, великолепного р и сунка брови, настырно маячил большой красный шрам на щеке, через равные промежутки перехваченный нитками — и все это скопом умещалось на узком смуглом лице без единого изъяна, если не считать означенного шрама, без единого изъяна, без единого…
— Сейчас ты мне все расскажешь, — заявила принцесса. — Сейчас я из тебя все вытрясу, все из тебя выскребу, все твои тайны, до самого донышка!
Глава 20
— У каждого из нас есть свой пунктик, — сказал Амаргин, разливая в чашки холодное душистое молоко. — Вран и Гаэт гоняют чудовищ, мнимых и реальных. Я пытаюсь доказать Врану, а в первую очередь самому себе, что людям доступна магия, хотя доказывать что-либо кому-либо бессмысленное занатие. Ты присасываешься как клещ ко всему, что тебе кажется чудесным. Если покопаться, чудачеств у каждого из живущих наберется выше крыши. Чудачества — штука достаточно безвредная, если не относится к ним слишком серьезно. Быть серьезным — это тоже чудачество, очень распространенное. Я, как записной чудак, тоже бываю убийственно серьезен.
— А Гаэт? Он был убийственно серьезен, когда оттаскивал меня от горгульи.
— Гаэт — не волшебник, Гаэт — воин. Ему нужно быть серьезным, на таких как он держится сумеречное королевство.
— Значит, Ската не была опасна, как сказал Гаэт?
— Лесс, ты иногда потрясаешь своей тупостью, хоть, вроде, неглупая девочка. Конечно, Ската опасна, и скажи Гаэту спасибо, что он тебя за химок от нее оттащил. Маленьким детям не разрешают играть с огнем, тебе это известно?
— То есть, я еще не готова с ней общаться?
— Ну, в общих чертах да, не готова. Однако готовься. Она — твоя фюльгья. Она нужна тебе, она — твоя темная сторона, если хочешь… Детям запрещают играть огнем, но огонь им необходим, верно? Хотя этот пример неудачен, Ската — сущность не огненная. Ну, скажем так, детям запрещают купаться в глубокой реке, но без воды им никуда.
— Это понятно, а вот что значит — моя темная сторона? Она разве не сама по себе?
— Экое косное мышление. Ну что мне с тобой делать? Разжевывать тебе все — своих зубов не хватит.
Амаргин покачал молоко в чашке, отхлебнул. Откинулся к стене, посмотрел на меня, подняв брови и фыркнул:
— Смешная ты, право. Птенец желторотый, сам не клюет, в рот ему положи… Ладно, я сегодня добрый. Ты знаешь, что означает это имя — Ската?
Я отрицательно потрясла головой.
— Тень, отражение, вот что оно означает. Твое отражение — это Ската.
— Но она же зеленая, полосатая как ящерица!
— И-и-и! У нее еще хвост есть и крылья перепончатые. Она же горгулья.
— Ты хочешь сказать, я тоже горгулья?
— Смотри сюда. — Он протер рукавом оловянный бок кувшина и пододвинул кувшин ко мне. — Видишь отражение?
На выпуклом тусклом олове маячила моя перекошенная физиономия.
— Вижу. — Я вытерла белые молочные усы.
— Как ты думаешь, кто там отражается, ты или кто-то другой?
— Я.
— А у тебя что, личико поперек себя шире и один глаз выше другого?
— Да вроде нет…
— Но отражаешься ведь ты?
— Я…
Он отодвинул кувшин поближе к себе.
— А скажи пожалуйста, теперь ты себя видишь?
— Нет.
— А я вижу. — Он глядел на кувшин. — Вот, лобик хмуришь от тяжелых мыслительных усилий. Хмуришь лобик, отвечай?
— Ну, хмурю…
— Ага. Вывод — отражение никуда не девается, даже если ты на него не смотришь. — Он отодвинул кувшин еще дальше. — Вот и я его не вижу теперь. Что случилось с отражением?
— Пропало.
— Да ну? Ты в этом уверена?
Я почесала переносицу.
— Не знаю… Не уверена…
— А может, отражение, пока ты на него не смотришь, побежало по своим делам? И совершенно самостоятельно где-то гуляет? Может такое быть?
— Откуда я знаю?
— А может, в какой-то другой кувшин сейчас смотрит кто-то абсолютно посторонний, и твое отражение отражает его физиономию?
— Значит, это уже не мое отражение!
— Да почему? У вас одно отражение на двоих, вот и все. Общая фюльгья. Так у двух совершенно чужих людей может быть общий сводный брат или сестра.
— А! О…
— Чтобы отражение оставалось отражением, нужна некая грань. Что-то, что отделяет тебя он него. Полированный металл. Поверхность зеркала. Водная гладь. В случае фюльгьи — иная реальность. Фюльгья — всегда из-за грани, хоть мы, живущие, сами эти грани создали.
— Погоди. Погоди. То есть, мы с тем человеком, с которым у нас общее отражение — не фюльгьи друг другу?
— Фюльгья моей фюльгьи — не моя фюльгья. Представляешь себе зеркальный коридор? В первом стекле отражаешься ты, а в глубине его отражается уже твой двойник, а не ты.
— Но… отражение — оно отражение и есть. Повторяет мои действия.
— Или ты повторяешь его. А потом — что ему мешает заниматься своими делами в твое отсутствие? Оно, кстати, может вообще не прийти, даже если ты посмотришь в зеркало. От этого оно не перестанет быть твоим отражением.
— То есть, моя фюльгья в своей Полночи не сидит сейчас за столом и не пьет молоко?
— Скорее, она жрет какого-нибудь несчастного, который медленно бегал и плохо прятался. — Амаргин хмыкнул. — А может, сама удирает от злого и голодного наймарэ. А может, дрыхнет кверх ногами в уютной пещерке. Ваша связь еще слишком слаба, чтобы внятно откликаться друг в друге. Но кое-что уже работает. Магия подобия, например.
— Боже мой, как сложно!
— А по-моему, проще не придумаешь. Ты слишком серьезно к себе относишься. Сурово и серьезно, словно ты какая-то незыблемая величина, на которой держится мир. А мир, знаешь ли, без тебя выстоит. И даже, страшно сказать, выстоит без меня. Пойдем, кое-что покажу.
Он вылез из-за стола и поманил меня пальцем. Я пригрелась тут, наелась хлеба с молоком, и мне ужасно не хотелось никуда идти. Волшебник отворил дверь и оглянулся с порога:
— Трусишь?
Пришлось последовать за ним. Мы вышли из уютной амаргиновой хижины, пристроенной к скале, и он повел меня к ручью.
Собирались сумерки, из низины тянулся туман. Ручей вился по моховому ложу между розовых гранитных глыб, заросших плющом и пасленом, укрытых перистыми волнами папоротников. Я карабкалась за Амаргином вверх, на каменистый холм, по почти незаметной тропке вдоль ручья. Потом мы свернули и полезли по серьезной крутизне, где пришлось цепляться руками за что попало.
Наконец мы выбрались на небольшую площадку, окаймленную бересклетом. Здесь звенела вода — поток, оказывается, срывался со скалы откуда-то сверху, падал в широкую чашу из резного камня, переливался через край и уходил в зеленую моховую щель, чтобы ниже выглянуть на поверхность уже знакомым ручьем. Кромку чаши украшали какие-то то ли рисунки, то ли письмена, выбитые на камне, но они частично стерлись, частично их затянул разноцветный лишайник, частично залепили палые листья и всякий лесной мусор. Летящая вода светлым полотнищем занавешивала скалу, и поверхность этой скалы была вылизана до стеклянного блеска. В водяной пыли над чашей дрожала сизая сумеречная радуга, а в радуге, словно ноты на нотном стане трепетали бересклетовые сережки.
Амаргин взял меня за плечо и подтолкнул к чаше.
— Смотри в водопад. Вернее, на стену за водой.
Нежное дыхание влаги коснулось разгоряченного лица. Вода сияла от нескончаемого движения, радуга то появлялась, то исчезала, и тогда вместо нее по мерцающему занавесу расплывались тончайшие серебристые волны. Потом мне померещилось, что вода взлетает вверх, подобно прозрачному холодному пламени, а за пламенем этим, в тусклом зеркале скалы маячит и дрожит темное маленькое пятнышко. Пятнышко разрослось до пятна, в нем проступили очертания странно сгорбленной фигуры.
Потом движение остановилось. В светлом провале на уровне моих глаз, словно в распахнутом проеме окна, сидела Ската. Она сидела по-звериному, на корточках, пальцами рук упираясь в землю между раздвинутых колен, голая, пятнистая, уши острозубой короной венчали косматую голову, а за спиной ее тяжелыми складками громоздились крылья. Я видела длинный змеиный хвост, украшенный на конце тонким зубчатым жалом, кольцом обернувший когтистые стопы и тонкие детские запястья. Волосы цвета медной патины гривой свешивались ей на грудь, широкоскулая мордашка улыбалась, а глаза были как две прорези в маске.
Это — мое отражение?
— Симпатичная, правда? — шепнул мне в ухо Амаргин, и я вздрогнула. — А хочешь взглянуть на меня? Вон мой двойник, смотри. Настоящий наймарэ, высший демон.
Серебряное пространство за спиной у Скаты сгустилось еще одним темным пятном. Пятно стремительно обрело форму — человекообразное чудовище, стоящий в полный рост мужчина с иссиня-смуглой кожей, в плаще черных крыльев, остроухий, с заметающей плечи белой как снег шевелюрой, с раскосыми глазами, полными мрака, с узкой щелью рта, рассекающей лицо практически пополам. Он пошевелился, встретился со мной взглядом и сделал движение вперед — Ската обернулась на него и зашипела снизу. Черное чудовище ответило гораздо более громким шипением, разинуло рыбью пасть, оскалило зубы, неприятно напоминающие изогнутые парусные иглы, и отодвинуло горгулью крылом. Ската упала на одно колено, запутавшись в собственном хвосте. Шипение ее оборвалось кошачьим оскорбленным мявом.
— А ну, цыть! — рявкнул Амаргин. — Подеритесь еще у меня!
Оба чудовища замерли, искоса поглядывая друг на друга; в груди у черного тихонько ворочалось рычание.
— Его зовут Асерли, Обманщик, — сказал Амаргин, — Он был моей тенью на грозовой ночной туче, когда я его впервые увидел. Один из вереницы таких же кошмарных тварей. Это было глубокой осенью, в начале ноября.
— А… — только и смогла выдавить я.
— Ты верно догадалась. Да, он один из Дикой Охоты. — Амаргин вздохнул, предаваясь воспоминаниям, а потом добавил с гордостью: — Ты только взгляни, до чего паскудная рожа! Просто жуть берет.
Жуть и в самом деле брала. Ската была все-таки посимпатичнее. Она была страшненькая, но потешная. А от Асерли веяло ледяным ветром безумия, черной неистовой высотой, налетающей грозой, близкой гибелью…
Ничего себе двойник! Уж лучше моя Ската…
— Ну ладно, — махнул рукой Амаргин. — Полюбовались друг дружкой и хватит. А теперь по домам.
Словно послушный его приказу водяной занавес пришел в движение. Обе фигуры расплылись и размазались по сумеречному серебру, и только какое-то маленькое пятнышко подрагивало на краю зрения и мешало отвести глаза.
С некоторым усилием я подняла руки и потерла лицо. И только сейчас поняла, что роговица у меня высохла, а под веками саднит немилосердно.
Проморгалась. Пятнышко из поля зрения никуда не исчезло.
Перед самым моим носом плясал на тонкой нити оранжево-черный бересклетовый глазок под гофрированной розовой юбочкой.
На берегу под ивами, где я не так давно прикапывала свое барахло, меня ждал сю р приз в лице Кукушонка. Вернее, сюрприз спал в тенечке, з а вернувшись в чужой плащ.
Я растолкала его, теплого и сонного.
— Эй, а где твой подопечный?
— Какой еще подопечный? А! Этот… Сбег.
Кукушонок встряхнулся, сел и с силой потер ладонями лоб и щеки. Роскошный фи н гал его расплывался желтым ореолом, зато кровавые сопли из-под носа он смыл.
— Сбежал? Что ж ты не доглядел?
— А! — Кукушонок махнул рукой. — Он, кажись, того… Сбрендил. Или прикидывался… только уж больно натурально прикидывался.
Я закусила губу. Похоже на правду. Не то, что прикидывался, а то, что он на самом деле потерял разум. Чего-то подобного я ожидала.
— Спал до полудня, потом вдруг захныкал, жалобно так. Я к нему подхожу, а он… ну, это… уделался весь. Я ему говорю, почему, мол, меня не позвал? А он мне — тятя, тятя… Ну, я его развязал, он давай на карачках по л зать и это… песок жрать, прости Господи. Я тогда решил, на дорогу его выведу, чтоб к людям поближе, до города я ж не могу его довесть. П о вел… за ручку. А тут из кустов вдруг собаки выскакивают — и в лай. Этот вырвался — и б е жать. Собаки — за ним. А я не стал хозяев их дожидаться — и в другую сторону. Вот…
Кукушонок развел руками.
— Стрелок твой точно рехнулся, — сказала я. — Если это тебя утешит. Он же простой и с полнитель, а тот, кто покушения устраивает, таким образом следы заметает.
— Хочешь сказать, кто-то чужими руками хочет рыбку словить?
— Определенно. Я была свидетелем предыдущего покушения — там исполнитель отдал черту душу прямо в руках у стражи. А то, что он смер т ник, Нарваро Найгерт сразу сказал.
— Нарваро Найгерт? Это что, прямо в замке все случилось?
— Нет, в Нагоре.
— А ты-то почем знаешь?
Я развела руками:
— Да как тебе сказать… Затесалась случайно. На самом деле, я там св и рельку искала.
— В Нагоре?!
— Ну да. Потом расскажу. Свирельки там не было, там был убийца, его поймали, а он помер. Найгерт сразу сказал, что этот человек был смертн и ком. Мы с Ю… тогда подумали, может, у него капсула с ядом во рту была. А теперь я думаю, что все равно, даже если бы он убил принцессу и ушел, то все равно бы помер. Я думаю…
— Ну давай, давай, не тормози!
— Мне кажется, тут что-то такое… похоже, убийц закляли. Они изн а чально смертники. Чем бы ни окончилось покушение.
— Во как! — Ратер покачал головой и задумался. — Закляли, говоришь… говоришь, з а кляли… — Он, хмурясь, поглядел на реку, на небо, на меня. — К о гда это все было, в смысле это покушение в Нагоре?
— Э… да дня два назад. Как раз в ночь праздника. Ты уже в тюрьме с и дел.
— Вот это да! Подряд, считай, одно за другим. Кто-то спешит. Поч е му?
Вопрос повис в воздухе. Кукушонок прав — кто-то спешит.
Пауза.
— Знаешь, что мне в голову пришло? — Ратер сгреб горсть песку и тонкой струйкой пр о пустил его сквозь пальцы. — Эти парни не по своей воле убивать пошли. Если этот кто-то спешит, он хватает первых попавшихся. Я смекаю, они вообще не бандиты, не преступники. Они это… жертвы. — К у кушонок скривился и плюнул под ноги. — Экая сволочь, этот… злодей главный! Мало ему принцессу угробить, он еще походя простых людей… как разменную м о нету. Доберусь до него! Надо разузнать, кому принцесса п о мешала.
— Ю… То есть, лекарь из замка говорит, что у Мораг полно врагов. Не любят ее в гор о де. Это ведь правда?
— Ну… правда. Но одно дело — не любить, другое дело — убить пытат ь ся! Это какая-то шишка большая зуб наточила… Кто-то с колдунами связанный. Кто может человека з а клясть? Ты можешь?
— Я? — Мне даже не по себе сделалось. — Да ты что? Нет, конечно!
— Значит, это какой-то колдун.
— А в городе есть колдуны?
— Почем я знаю… Раньше, говорят, были. А ноне то ли разбежались, то ли попрят а лись. У нас же эти, собаки страшные… ну, Псы Сторож е вые. Бдят, чтоб нечисть всякая не разводилась. По деревням надо пошарить, вот что. Может, там бабки какие что знают…
— Бабки…
Я вспомнила старую Левкою. В Лещинке поговаривали, что бабка моя ведьма, но к а кая же она ведьма? Уж я-то точно знала — не ведьма она, знахарка, старуха-бормотунья, тра в ки понимала, болячки заговаривала, сглаз снимала, скотину находила. Родам помогала. Це р ковь посещала! Какая же она ведьма? Что она знала о волшбе? Да ничего, почитай… В ка ж дой деревне были бабки вроде Левкои. Слухи о них всякие ходили, но что-то не в е рится, что хоть одна была настолько сведуща в магии.
В магии Ама Райна сведуща была. Интересно, куда она подевалась? Каланда умерла, а вот куда исчезла великолепная госпожа Райнара? Неуж е ли тоже умерла? Магичка, эхисера — просто так взяла и померла? Или… ее тоже убили?
Может, и Каланду убили?
Может, эта вражда давняя, оттуда идет, еще с каландиных времен?
Оказалось, что мысли Кукушонка весьма созвучны моим собственным. Он вдруг п о светлел лицом и заявил:
— Ты ж говорила, что Мораг сама колдунья! Ты ж вчера мне это гов о рила!
— Да, — я кивнула. — Похоже, здесь собака и зарыта. И копать надо именно отсюда и именно в этом направлении. Пойдем.
— Копать? Куда?
— Сперва на остров, потом в город. Я должна увидеться с королем.
— Господи помилуй, с королем-то зачем?
— А! Сейчас расскажу. У меня тоже приключение было. Не слишком приятное.
Пока мы переплывали в лодочке на остров, я добралась в своем рассказе до великой битвы Мораг и Малыша. На острове Ратеру пришлось об о ждать, подпрыгивая от нетерпения, пока я ходила в грот за мертвой водой (надо сказать, что скала поддалась мне сразу, разом к нулась шатром и пр о пустила меня, мне даже не пришлось думать о войлоке и иных гранях реальности… вопрос: это только со скалой я нашла общий язык или теперь смогу сквозь ст е ны проходить?). В гроте я прихватила несколько монет, кроме т о го, сняла разорванное платье и натянула белое. Платье, конечно, могут узнать, но не сверкать же голыми коленками на людях? Меня в подобном отрепье в замок не пустят! На всякий случай я взяла с собой зел е ный плащ, в нем, правда, жарковато на солнце, но дело к вечеру, преживу.
В лодке мы перекусили ратеровыми запасами, и я завершила рассказ. Гаэт в этом ра с сказе превратился просто в знакомого странствующего рыцаря, совершенно случайно н а толкнувшегося на нас с принцессой в лесу.
Я не ожидала, что Ратер настолько близко к сердцу примет всю эту историю. Он сник, скуксился, отложил недоеденный хлеб и взялся за весла. Перестал отвечать на вопросы. Я так и не поняла, что его особенно задело — то, что принцесса получила такие жуткие увечья или то, что прекрасный и таинственный мантикор оказался кровожадным чудовищем.
Мне же ни то, ни другое не казалось сейчас чем-то непоправимым. Конечно, мертвая вода не восстановит ослепленные глаза… хотя чем черт не шутит? Ну, не сразу, за несколько лет… если они, глаза эти, не вытекли только. Но, может, как раз глаза-то и не задеты, они же в глазницах, довольно глубоко, я однажды видела такой шрам — бровь рассечена, щека расс е чена — а глаз цел! Вон и Гаэт не стал ковыряться в глазницах, вино штука едкая, и глазам ск о рее навредит, чем поможет.
Ратер высадил меня недалеко от порта. Я велела ему сидеть здесь, в камышах, тихо как мышка. Потребовала дать слово, что он не попытается искать встречи ни с отцом, ни с кем из знакомых. Кукушонок слово дал без лишних разговоров. Было видно, что сейчас ему треб у ется побыть одному, и никаких авантюр он предпринимать не собирается. С тем я его и ост а вила.
Я накинула плащ, натянула капюшон, взяла флягу и пошла. Пересе к ла город, ни на что не отвлекаясь. Надо бы купить еды в грот, но это потом, на обратном пути. Надо бы повидать Пепла, зайти к Эльго, поблагодарить обоих, но это тоже на обратном пути. Потом. Все потом.
К замку вела дорога, вырубленная в скале. Широкая каменная дорога зигзагом подн и малась над городом, разворачивая панораму крыш и улиц, округлый многоугольник стен, широкую ленту реки, противоположный плавно поднимающийся берег, светлый шнур Ют т ского тракта, а там, на западе, меж волнами синего леса, если глаза меня не обманывают, можно было углядеть красные крыши Нагоры.
Где-то за полторы сотни шагов до ворот поперек дороги возвышалось забавное здание, похожее на очень маленькую крепость. Я его не помнила. Наверное, его построили уже после меня, то есть оно относительно новое. В здании тоже были ворота, сквозные, распахнутые настежь. Перед воротами томились два стражника, один рыжий, другой в шлеме. Я выбрала рыжего:
— Доброго дня, господин страж.
— Иди на рынок, женщина, — он даже не посмотрел на меня. — Здесь не торгуют.
— Мне нужно увидеть Ютера, лекаря из замка. Я отблагодарю.
Золотая авра легла стражнику в ладонь.
— И тебе доброго дня, прекрасная госпожа! Конечно же проходи, и пусть тебе сопутс т вует удача.
Как хорошо, что я догадалась взять денег! Только вот останется у меня хоть один з о лотой, чтобы потом купить еды в городе? Там еще ворота впереди, да еще один или два пр и дется сунуть слугам, чтобы отвели меня к Ю… Тут золото не разменивают, отдала — значит отдала.
Собственно, так и получилось. Потратив четыре авры, я оказалась в темной передней комнате лекарских покоев, а служанка в красивом платье ушла за гобелен, чтобы вызвать его ко мне.
Ю долго не было, потом он явился. Бледное лицо, рукава засучены. Поглядел на меня без восторга:
— Ну, здравствуй. Зачем пришла? Я не нашел твоей свирели.
— Я оторвала тебя от работы?
— Да. Давай побыстрее.
— Мораг?
— Откуда ты знаешь?
— Я была там. Все видела.
Глаза его мгновенно сузились:
— Чудовище — твоя работа?
— Нет. Я тоже охочусь за ним. Я кое-что принесла для принцессы.
Он посмотрел на фляжку у меня в руках.
— Что это? Какое-то зелье ведьминское?
— Это мертвая вода.
— Да? Хочешь сказать, та самая мертвая вода, которой сращивают разрубленные тела павших в битве великих героев?
— Она прекрасно действует на живых. И героем быть необязательно.
Ю фыркнул:
— Неужели? Это пьют?
— Нет. Этим обмывают. Наверное, можно примочки делать. Она очень быстро заращ и вает раны.
Он оживился, подошел поближе.
— У тебя есть что-нибудь острое?
Я догадалась, зачем ему потребовалось острое, и отстегнула фибулу с плаща. Он в ы тащил иглу, не обратив внимания на мою подставленную р у ку, царапнул себя по запястью.
— Ну, давай свою хваленую воду.
Я отвернула крышку и плеснула ему чуть-чуть на ранку.
— Теперь веришь?
— Ишь ты… Откуда такое добро?
— Ютер, только я знаю, где источник и только я могу принести воду.
Лекарь вскинул голову и смерил меня странным взглядом. Во взгляде прямо-таки ч и талось: "А сама морочила голову что живая!"
— Из-под холмов, да? Ладно, не сердись, мне нет дела, где ты ее взяла. Что ты за нее хочешь? Повторяю, свирели я не нашел, я не видел ее, и ничего о ней не слышал.
— А ты искал? — не выдержала я.
— Представь себе — искал. Ее нет ни в Нагоре, ни в Бронзовом Замке. Или кто-то спр я тал ее и молчит.
— Я пришла не за свирелью. Мне необходимо поговорить в Нарваро Найгертом.
— Тю… — Ютер аж присвистнул. — Дело за малым — уговорить королеву. То есть, кор о ля. Ты думаешь, если он один раз соблаговолил сказать тебе пару слов, то ты можешь в л ю бой момент потребовать аудиенции?
— Ю, я пришла не с пустыми руками. Эта вода вернет принцессе прежний облик. Не сразу, но вернет. Он должен это понять. Кстати, скажи, как ее глаза? Она будет видеть?
— С чего бы ей не видеть?
— А… значит, глаза не задеты? Это очень хорошо. С остальным мы справимся. Ты уже зашил ей раны?
— Рану, — поправил меня Ю, и даже поднял палец для убедительности. — Одну рану.
— Одну? А остальные?
— Какие — остальные?
— У нее же… все лицо… в лапшу… в капусту…
Пауза. Кажется, мы перестали друг друга понимать.
В этот момент в комнате за занавесом простучали решительные шаги, и гобелен отл е тел в сторону. Свет из дальнего окна очертил высокую статную фигуру, стремительно ша г нувшую к нам.
— Ага, — сказала фигура хриплым, чуть надсаженным голосом принцессы Мораг. — Ва м пирка. Явилась.
Я глядела на нее как на привидение. Потом начала обходить по бол ь шой дуге, так, чтобы заставить ее повернуться к свету. Она, кажется, решила, что я собираюсь сбежать.
— Стой! — длинная рука метнулась ко мне и цапнула за плечо.
— Миледи, осторожнее, — обеспокоился Ю. — Не надо резких движений. Шов разойде т ся!
— Иди в задницу. Ты свое дело сделал, отдыхай. А вот с ней я погов о рю. Я сейчас с ней так поговорю…
На меня глядели черные, жаркие как угольные ямы, яростные глаза; на меня блестели острые белые зубы, гневно раздувались тонкие ноздри, хмурились густые, великолепного р и сунка брови, настырно маячил большой красный шрам на щеке, через равные промежутки перехваченный нитками — и все это скопом умещалось на узком смуглом лице без единого изъяна, если не считать означенного шрама, без единого изъяна, без единого…
— Сейчас ты мне все расскажешь, — заявила принцесса. — Сейчас я из тебя все вытрясу, все из тебя выскребу, все твои тайны, до самого донышка!
Глава 20
Стать чародейкой
Комната оказалась почти точной копией ютеровой комнаты в Нагоре. Только больше раза в два. Столов и хламу на столах тоже было в два раза больше, отсутствовали только ящики с растениями (все-таки в Бронзовом Замке имелся свой аптекарский огород с теплицей), однако сей пробел с успехом восполнялся огромным количеством книг и развешанных повсюду разного размера таблиц и схем.
Принцесса затащила меня в арку окна и усадила на покрытую ковриком каменную скамеечку. Плюхнулась на такую же скамеечку напротив и велела:
— Выкладывай.
— Госпожа моя… — не в силах смотреть ей в лицо (Высокое небо!) я уставилась на флягу в своих руках. — Миледи. Рассказывать придется слишком много. Может быть, ты будешь задавать вопросы? Я расскажу тебе все, что знаю.
Принцесса затащила меня в арку окна и усадила на покрытую ковриком каменную скамеечку. Плюхнулась на такую же скамеечку напротив и велела:
— Выкладывай.
— Госпожа моя… — не в силах смотреть ей в лицо (Высокое небо!) я уставилась на флягу в своих руках. — Миледи. Рассказывать придется слишком много. Может быть, ты будешь задавать вопросы? Я расскажу тебе все, что знаю.