Кузнецова Ярослава. Золотая свирель

   Она схватила меня за грудки и шарахнула об дверь. Дверь загудела, мой затылок тоже.
   — Мразь, каррахна. Убить мало. Я же тебе поверила! И Герт тоже! Герт тебе поверил, гнида мелкая!
   Посыпались такие слова, какие только в Козырее можно услышать, да и то не везде. Мораг забылась и ругалась уже в полный голос.
   — Погоди… — залепетала я. — Сейчас объясню. Я пошла к Райнаре. Она сказала…
   В дверь изнутри толкнулись.
   — Эй, кто там? Пустите, эй! Заснули, что ли?
   Мораг отлепила меня от двери и приложила спиной об столб навеса. Из дома вывалился расхристанный гуляка и зигзагами направился к сортиру.
   — Мораг, я все тебе объясню. Только выслушай меня. Мне срочно пришлось уйти. Срочно! Я тебе такое расскажу!
   — Ты мне уже сказок понарассказывала, блевать тянет от твоих сказок.
   — Да это все правда, Мораг! Мне пришлось уйти. Я тебе сейчас объясню, почему. Только выслушай. Госпожа моя, — я сбавила тон. — Пожалуйста. Выслушай, а потом хочешь — казни, хочешь — милуй.
   Дверь отлетела, задев принцессу по плечу. Через порог перевалился какой-то совсем уже в зю-зю пьяный господин, мыча и икая, принялся прямо тут, не сходя с места, развязывать штаны.
   Мораг скрипнула зубами, схватила господина за шиворот и отвесила ему такого пинка, что только сапоги мелькнули. В дальнем конца двора загрохотало, зазвякало, что-то посыпалось, улетевший в темноту господин обиженно взревел.
   — Засранцы! — рявкнула Мораг.
   Сцапала меня за руку, свирепо оглядываясь вокруг. Потом рванула, потащила куда-то. К конюшне. Зачем к конюшне?
   Она присела, ухватила меня одной рукой за пояс, другой под колени и вздернула высоко вверх, к дощатой занозистой стене.
   — Полезай!
   Вот в чем дело — тут дверка. Сеновал! Я поцарапала дверку, кое-как ее отворила и переползла через высокий порожек в благоухающую сеном тьму. В носу сейчас же засвербело, глаза запорошило, разбитые губы закололо, поэтому я не обратила внимания на сопение и возню в глубине сеновала.
   В проеме возникла растрепанная принцессина голова, затем Мораг без усилий подтянулась и влезла внутрь следом за мной.
   Откуда-то из кромешной тьмы раздалось тоненькое ойканье. Что-то забормотал басок, женщина ответила невнятно.
   — Кого там черти принесли? — окликнул невидимый мужчина. — Занято тут. Валите на конюшню.
   — Занято, принцесса, — прошептала я, хватая в темноте ее за руку. — Пойдем отсюда.
   Она молча отстранила меня. Длинным скользящим движением рванулась вперед и вверх, туда, откуда доносились голоса. Я поспешно отползла в сторону, освобождая дорогу.
   И вовремя. Сверху донеслось:
   — Эй, эй, ты че… да ты че… — и мимо меня, сверкая исподним, кувырком прокатилось чье-то тело.
   Порожек не дал парню вывалиться, он уцепился за косяк.
   — Спятил! Ты че, а? Ну, я тебя! — он пошарил в расчерханной одежде, в руке у него блеснуло лезвие.
   — Мораг! — завопила я. — У него нож!
   Принцесса прыгнула откуда-то сверху, сапогами ударив парня под вздох. Его вынесло наружу, а Мораг задержалась, крестом раскинув руки. Снизу донесся вялый шлепок и взрыв ругательств. Ловко оттолкнувшись, Мораг снова скользнула вверх.
   — Да я сама, — залепетала женщина. — Ой, не нать, твое высочество, я сама, сама…
   — Скорее… — прошипело высочество, возникая из темноты.
   Девушка, босая и полуголая, прижимая к груди ворох тряпья, засуетилась у дверцы.
   — Туточки лесенка была, госпожа хорошая… Борг ее наверх утянул, чтоб, значить, не влезли… ой, твое высочество, я сама!
   — Борг! — не выдержала я. — Подхвати девушку, а то разобьется!
   Девушка ухнула в распахнутую дверь и, судя по сдавленным проклятиям внизу, угодила на кавалера. Ну хоть не поломала себе ничего.
   — В конюшню, — процедила Мораг сквозь зубы, — валите.
   — Ведьма чортова, — заорал вдруг снизу Борг. — Дьяволово отродье! Девку трахать потащила! Мужиков ей мало! Девку…
   Тут, видимо, приятельница зажала ему рот, потому что последующие звуки донеслись до нас невнятно.
   — А мужиков я уже всех перетрахала, — негромко сказала Мораг. — Но не один из них не трахнул меня.
   Внизу молчали, и не понятно было, слышали ли они принцессины слова или нет. Или вообще сбежали от греха.
   — Прости… — пробормотала я. — Кажется, я тебя выдала…
   — Это самая меньшая твоя вина. — Принцесса присела на корточки передо мной. — Я слушаю. Попробуй оправдаться. Или полетишь вниз головой. Туда. — Она легонько стукнула кулаком по дощатому полу. — На конюшню, и даже ниже. В пекло.
   Я глубоко вздохнула и перекрестила пальцы. На удачу.
   — Мне стало известно, кто твой отец, миледи. Он не человек. Он — одно из самых невероятных существ, которых мне довелось встретить в своей жизни. Ты так похожа на него…
   Мораг молчала. Она сидела передо мной совсем тихо, и я сообразила, что она даже не дышит. Я подавила улыбку, потому что Мораг своим нечеловеческим зрением могла ее увидеть.
    Лицо принцессы поблескивало в темноте как старый металл. Синеватый отсвет из ра с пахнутой дверцы очертил высокую скулу, длинную, до виска бровь, и длинные веки, формой напоминающие ивовый лист. Белки чуть фосфоресцировали, а зрачки были настолько черны, что слепили мне глаза. Эй, мрак, отступись, эта тьма — не просто тьма, это обратная сторона пл а мени. Черная, как вороново крыло.
    Выдержав положенную паузу (но такую, чтобы Мораг не успела взбелениться), я п о далась вперед и назвала его имя.

Глава 30
Достаточно просто позвать

    — Да куда ж на ночь глядя, господин хороший? — Стражник, бородатый великан в пр е клонных уже летах, поднял повыше фонарь, щурясь на нас с принцессой. — Тамочки зверь-дракон рыщет, за стеной-то, со всем своим адовым воинством. Не дело ночью из городу в ы ходить, обождали б до у т ра.
    Молодой парень рядом с ним зябко растирал плечи, зажав подмышкой копье.
    — Поучать меня вздумал, старый хрен? — Мораг пошарила в поясе и швырнула под ноги стражникам горсть серебра. — О т крывай, не болтай!
    Бородач загремел засовом.
    — Барышню бы пожалел, господин, коль себя не жалко. Сожрет ведь, не подавится. И лошадкой твоей закусит.
    Молодой помалкивал, поспешно собирая монеты. Мораг вздернула голову:
    — А барышня у меня как раз для дракона припасена. Наживкой послужит.
    Стражник едва не выронил тяжелый брус. Посмотрел на нас и обмахнулся большим пальцем. Ворота отворились, Мораг сильным движением корпуса послала коня вперед. Я п о крепче уцепилась за при н цессин пояс.
    Ночь была темная, тихая, сырая. На небе — ни звездочки, только река по левую руку светилась тусклой свинцовой петлей, да бледная дорога катилась вперед, к черной полосе л е са.
    — Может и правда тебя дракону скормить? — Мораг мельком глянула на меня через плечо. — Привязать к дереву, ты покричишь, чучело твое хвостатое услышит и прибежит.
    — Он и так к нам выйдет, — буркнула я. — Без крику.
    — Ну-ну. Только учти, если он опять бросится, придется его зарубить.
    — Миледи. Если ты не начнешь первая, он драться не полезет.
    — Думаешь, проспался?
    — Надеюсь.
    — Опять ты меня в какую-то глупость втравливаешь… С чего бы ему помогать мне?
    — Во-первых, его попрошу я. Во-вторых, он когда-то близко знал твоего отца.
    Мораг издала неопределенный звук. То ли хмыканье, то ли вздох.
    — Да когда это было…
    — Давно. Но для Малыша — недавно. Он проспал несколько сотен лет. Малыш, Вран и мой наставник некогда вместе учились у одногосумеречного мага. Они друзья, Мораг. Они всегда помогали друг другу, и теперь помогут.
    Опять хмыканье.
    — А этот… Вран…
    — Твой отец, миледи.
    — Мой… отец. Говоришь, он — великий волшебник дролери?
    Я улыбнулась про себя. Не знаю, насколько великий, но самый здоровенный — это то ч но.
    — Да, миледи. Он могущественный волшебник, правая рукаКоролевы . Непостижимое существо. Его стихия — пламя, как и твоя.
    — Ты хорошо знала его?
    — Не уверена, что его можно «знать».
    Мораг передернула плечами и оглянулась на меня. На фоне синего неба четко нарис о вался ее профиль — хоть сейчас на камею. Или на монету.
    — Ну расскажи мне хоть что-нибудь!
    — Однажды я взяла у него урок. — Я невольно поежилась. — Навек запомню. Этот урок стоил мне сожженых рук.
    — Он жесток?
    — Он жёсток. Он ненавидит Полночь и везде ищет ее следы. Но вСумерках он не один такой. И Гаэт, и самаКоролев а…
    — Да что мнеКоролева ! Ты про него рассказывай. И вот еще — как туда попала моя мать?
    — Каланда? — Я поерзала, чуть не сверзилась с лошадиного крупа и покрепче вцепилась в заднюю луку седла. — Этого я пока не помню. Но вспомню обязательно. И совсем скоро. Она каким-то образом оказалась вСумерках . Отдельно от меня. И с Вр а ном встретилась именно там.
    — Он любил ее?
    — Любил, конечно. Если позволил родится тебе.
    — А что, мог не позволить?
    — У таких, как Вран, нежеланных детей не бывает, миледи. Он хотел тебя — и ты род и лась.
    — Тогда где же он? — Мораг дернула поводья, рывком обернулась ко мне. — Почему он… бр о сил меня, ни разу не показался, почему он бросил мать? Или это он ее украл?
    — Не знаю! — Я тоже повысила голос. — Не знаю! Если Малыш приведет его — спр о сишь. Но он вылечил тебя. Залечил все эти ужасные дырки на твоем лице. Ты сейчас здорова благ о даря ему, помни об этом.
    — Я помню.
    Мораг невольно потрогала шрам на щеке. Резко отвернулась — концы обрезанных в о лос чиркнули меня по лбу.
    — Пше-ел, соня!
    Вряд ли это Вран украл Каланду. С момента как она вернулась стой стороны до ее исчезновения прошло… лет пять, не меньше. Где он был все это время? Может, они поссор и лись? Может, К а ланду выгнали, как меня? Позволил бы Вран выгнать любимую женщину? Почему бы нет? Его же брат п о зволил…
    «Ищи ее аманте» — сказала Ама Райна. Ищи ее возлюбленного. Райнара не сомнев а лась — он поможет, если к нему обратиться. А кто придет на помощь через много лет, даже если связи разорваны, а все былое зачеркнуто? Только тот, кто любит.
    Правда, это сказал не кто-нибудь, а Райнара. У нее все в голове перепуталось. Она принимает желаемое за действительное… и мы вместе с ней.
    Конь замедлил шаг. Мораг пригнулась — по головам нашим скользнули ветви редкого подлеска. Под соснами оказалось темнее чем снаружи, пахло сыростью и чуть-чуть смолой. Мох и п а лая хвоя глушили стук копыт.
    — Куда теперь?
    — Надо бы оставить лошадь, дальше пешком пойдем.
    — Пусть только эта тварь попробует задрать моего Грифа!
    Мораг спрыгнула на землю, не удосужившись позаботиться обо мне. Я сползла кое-как, цепляясь за седло. Коняга у нашего высочества был под стать ей — рослый, поджарый, с жутковато сверкающими во тьме белками глаз. Принцесса забросила поводья на луку и п о хлопала жеребца по шее:
    — Гриф, хороший зверь. Жди меня. Здесь жди.
    Конь фыркнул и требовательно ткнулся носом ей в грудь. Мораг с коротким смешком вытащила из-за пазухи яблоко.
    Под сочный хруст мы резво двинулись в лесную глушь. Если тут и было какое зверье, оно еще днем разбежалось от облавы. Поэтому чем больше от нас треску, тем лучше — Эрайн скорее заметит. Если он не дрыхнет где-нибудь под кустом, обожравшись конины. Но в ху д шем случае мы просто ве р немся в город ни с чем.
    Глаза привыкли к темноте, к тому же лес тут был чистый, без бурелома и оврагов. М о раг не отставала; судя по всему, ночью она видела ничуть не хуже, а то и лучше меня. Ч е рез сотню-полторы шагов мы набрели на пологий взгорок. На макушке его сосны расступились, о т крывая небольшую поляну.
    — Тут. — Я топнула ногой.
    — Что — тут?
    — Собирай дрова. Разводи костер. Я позову мантикора.
    — Костер? Зачем?
    — Так надо. Просто делай, что я прошу, а?
    Она тут же взъярилась:
    — Не много ли ты воли берешь, малявка?
    О, пропасть. Я не стала с ней спорить, а просто прошлась по траве, собирая сухие ве т ки и стаскивая их в кучку. Мораг посверкала на меня глазами и занялась тем же.
    Вскоре на полянке затрещал костерок. Принцесса приволокла длиннющий ствол и ра з ломала его на несколько частей голыми руками. Впрочем, ногами она себе тоже помогала. Обутыми, само собой. Но все равно — меня впечатлило. Такое дерево и топором не сразу п е рер у бишь.
    Пока она трещала сучьями, я отошла на край поляны. Повернулась спиной к огню, л и цом к темноте. Ночь шевелилась в кронах, встряхивалась сонной птицей, потирала друг о друга скрипучие ветви. Роняла мне на плечи колкие невесомые иглы. Горький запах смолы хранил ночные ароматы, но где-то на краю, на послевкусии выдоха, отзывалась сердечной тоской осенняя падаль. Я вдруг остро ощутила что лето умерло — может, сегодня, может, вч е ра — а мы в суете не заметили его тихой смерти.
    Эрайн.
    Ты слышишь меня?
    Выйди ко мне. Пожалуйста. Эрайн.
    Лес молчал, только вздыхал осторожно. Ночь грустно улыбалась и качала головой. Слышит, нет?
    Но, может, хоть огонь увидит. К Ратеру ведь вышел…
    Я вернулась к костру, плюхнулась рядом с принцессой на расстеленный плащ. М о раг, уткнувшись носом в колени, мрачно глядела в пламя. Меч в ножнах предусмотрительно л е жал у нее под рукой.
    — И что теперь? — буркнула она.
    — Ждать, — сказала я. — Просто ждать.
 
    (…- Тю, малая, ты че тут толчешься? Ясен день на дворе. — Левкоя, тяжело отдуваясь, грохнула на лавку свою корзину, полную грязной травы. — Одежу побросала. Сундук-то п о что своротила? Али с о бралась куда?
    — Убираюсь, — буркнула я. — Пыли там…
    Левкоя отставила клюку, села на лавку рядом с корзиной и принялась обмахиваться передником.
    — Ф-фууу, взопрела… Старовата кума по колдобинам пятки тесать…
    — Ноги подними.
    Я полезла с мокрой тряпкой под стол.
    — Девка, ты че? Козюлька в зад ужалила?
    — Грязно тут.
    — Тю… — бабка огляделась. — И впрямь, козюлька. Дуреха-то моя казанец почистила. И печку… ты гляди! А ну-ка, — она пихнула под стол ногой, — э! Внучка-белоручка. Вылазь, ск а зывай, что стря с лось?
    — Все отлично, — пробухтела я. — Все замечательно. Блеску только маловато, навожу вот.
    — Блеску ей маловато. Зубы не заговаривай, ага? Че, с королевной своей чернявой п о цапалась? Погнали тебя?
    — Не погнали.
    — Оно и видно. Вылазь, когда с тобой бабка родная балакает!
    — Ну чего тебе?
    Я вылезла на четвереньках, недовольно хмурясь.
    — Сказывай давай. Че стряслось. И огонька мне принеси, дурилка соломенная.
    Я бросила тряпку, вытерла рукавом нос и пошла искать огниво. Левкоя развязала к и сет — по горнице поплыл душистый запах чернослива. Отборный табак из Лараи, лучший, к а кой я могла найти в городе.
    — Да все в порядке, — сказала я, сама тому не веря. — У Каланды дела, я не нанималась за ней хвостом ходить. Понадоблюсь — она за мной пришлет.
    — У тя, девка, нос не дорос гордыньку таку показывать. Не нанималась она. Еще как нанималась. Да, видать, кончился твой наем. Где ты шаришься, чучелка, вона кресало, на припечке лежит, на тебя смотрит.
    Это не гордынька. Не альтивес грандиосо. Не знаю, почему меня так парит. Боюсь, н а верное…
    — Левкоя, — сказала я. — Ну что ты пристаешь? Я и впрямь показала себя не лучшим о б разом. Меня никто не ругал, никто не выгонял. Я просто ушла.
    Бабка щелкала кремешком, сосредоточенно шевеля косматыми бровями.
    — Пх-пх-пх… Фууу… Ага. — Крапчатые совиные глаза уставились на меня. — Значить, все еще хужее, чем я думала. Значить, тебе еще всыпать могут. Каких таких делов ты там н а чудила, чудилка?
    Я закусила губу. Ну вот режь меня — не скажу. Еще чего. Может, мне это вообще пр и снилось.
    — Молчишь, ага. — Бабка, щурясь от дыма, еще раз оглядела комнату. — Знатных, зн а чит, делов… — Слыхали? — обратилась она к образкам, что украшали красный угол, воткнутые в прошлогодний вересковый букет. — Малая-то моя… дуреха скудоумная… внученька шелк о вая… Че с ей делать? А то как потащат девку в застенок, как поломают ручки-ножки — не тв о ри, чуфонь немытая, непотребства… Знай, шавка, свою веревку…
    Я отвернулась к окну.
    — А не скрала ли ты там чего, девонька?
    — Нет.
    — Уже лучшее. Нагрубила кому, гонор показала?
    — Нет.
    — Куда не след нос сунула?
    — Нет! Левкоя! — Я вскочила. — Отстань от меня! Отстань! Отстань!
    — Ах-ах, вертопрах. А вот за тобой солдатики придут? А вот потащат тебя, кошку о б лезлую? А вот вывалят в смоле и перьях, да на кобылу хромую, да по всему городу… Хошь в смолу?
    — Пусть. Левкоя, тебя они не тронут, со мной пусть делают, что хотят. Все. Я больше об этом говорить не желаю.
    — Ремнем бы тебя, внученька. Да с оттяжечкой. Да чтоб света белого не взвидела.
    Я подобрала скребок, подобрала тряпку, окунула в ведро с водой и опять полезла под стол.
    Говорят — хуже нет чем ждать и догонять. Неправда. Ждать — хуже. Когда гонишься — хоть что-то делаешь. А тут сидишь сиднем, только душа мечется, покоя не знает. Ыыы! Ве р нет меня Каланда или нет? Может, и впрямь, солдат пришлет?
    Книжка! «Верхель кувьэрто», «Облачный сад». Тайны, волшебство, гении… "Когда же означенное свершится, и зов твой явит пред очи твои гения твоего, что отныне будет сопр и сущ тебе в делах твоих и помыслах твоих"… Неужели из-за минутной слабости я этого л и шусь?
    Я стиснула пылающее лицо мокрой грязной рукой. Сама виновата.
    — Хорош сопеть, дурилка.
    Бабкина нога в крепком смазанном сапоге пнула меня в бедро. Я молчала, с остерв е нением скобля пол.
    — К вечере в Торну Ходь пойдем, слышь? Сперва в церкву, а потом до Луши Габор о вой, она Гетинку свою замуж выдает. Будем девку отчитывать, от порчи, от сглазу, от вреду, от дурного ветру.
    — Гета замуж выходит? — удивилась я. — Вот новость! За кого?
    — За Тавени Дрозда. Тю, белоручка, все прозевала со своей прынцессой. Такого парня прохлопала! Рукастый, не драчливый, башка на плечах… Старый Дрозд им дом на выселках откупил. А ведь поглядывал на тебя Тавен, поглядывал. Да ты ж у нас за журавлем гоняеш ь ся, синицы-то тебе не надобно, приблуде. Вот Гетинка тебя и обошла.
    — Дай им Бог счастья.
    Скры-скры — шаркал скребок. Пфффф — пыхала трубка. Левкоин пыльный сапог к а чался у меня перед носом.
    — Кабы все обошлось! — вздохнула Левкоя. — Отдам я тебя замуж, с глаз долой, ага. Пусть твой мужик за тобой хлопочет, стара я уже чудеса твои терпеть.
    — Не хочу замуж.
    — А кто тебя спрашивает, дурилка? Села бабке на шею, еще и погоняет. Драли тебя м а ло.
    — Меня вообще не драли.
    — Оно и видно. Ниче, будет у тебя хозяин, он с тебя шкуру спустит, ага. Отдохнет ст а рая бабка. Тока кто тебя такую возьмет, недоделанную?
    — Никто. У меня приданого нет.
    — Найдется кое-что, малая. Бабка в заначку припрятала. За Гетинку меньше дают. Вот Рох-вдовец еще весной про тебя спрашивал…
    — Рох — кобель!
    — Кобель, ага. Зато хозяин справный.
    — Не пойду за Роха. Я лучше сбегу.
    — Бегала уже. Ронька мой тоже бегал, где теперь тот Ронька!
    Я решительно вылезла из-под стола.
    — А куда он бегал, Левкоя? Как та страна называлась? Ирия?
    — Ирея. Ирея Черная. Это, милая, по ту сторону Кадакара, у идолов поганых, что о г ненному черту молятся.
    — Там волшебники живут?
    — Почем мне знать. Можа, волшебники, можа, нахлебники. Неучен наш бродяга оттеда приехал. Как был дурак, так и остался.
    — Ирея, — повторила я. — Черная Ирея.
    Если Райнара и ее книга мне больше не доступны, поеду в Ирею. Как отец. И стану волшебницей. Стану. Стану!
    — Тю… — Левкоя ткнула в меня трубкой. — Глаза-то как замаслились. Вижу, дурь тебе в башку пришла.
    — Не хочу замуж, хочу стать магичкой. Как отец.
    — Да кто ж тебе сказал, что он мажик? Видали мажика! Он там, небось, только в кости жулить и научился.
    — Ты не знаешь, где он, Левкоя. Может он уже великий волшебник.
    — Э! Где этот великий волшебник? Что ж евонная мамка в земле ковыряется да бол я щих пользует, вместо чтоб на перине пуховой лежать? Что ж евонная женка в скиту сидит, белый свет ненавидит? А дочка ево н ная — в девках, а скоро уж в перестарках?
    Я надулась. Может, отца давным-давно и в живых-то нет…
    — Не дури, внуча, — Левкоя понизила голос. Глаза у нее потемнели, и глянула из них т а кая усталость, что у меня голова поникла и кулаки разжались. Забытый скребок оставил на ладони глубокую ребристую вмятину. — Одна ты у меня. Я ж тебе добра хочу, негоднице. Найдем мы тебе парня пригожего, доброго. Плечо тебе надобно, плохо, знаешь ли, бобыл и хой жить. Уж поверь старухе. Мне немного осталось, а ты одна не выдюжишь. Кость у тебя тонкая, в ма м ку. А будешь за мужниным плечом, как за каменной стеной, тогда и книжки свои вумные читай. И никто те слова поперек не скажет, ага. Да и где это видано, чтоб девка во л шевать могла? Пока ты девка — никакой волшбы. Таков уж порядок. Так что забудь про кор о левну, про дурь ее заморскую, а лучше бабке своей помоги. У тебя ручки умелые, а сердце доброе, люди т а ких любят. Вот к вечере…
    Грянули во дворе копыта, что-то залязгало, загремело. Окрик. Лошадиный всхрап.
    Никогда я не видела, чтобы Левкоя так бледнела. Она стала ноздревато-белесой, как поплывшая по весне снежная баба. Пальцы у нее свело, трубка выпала, рассыпав по столе ш нице тлеющий табак.
    В сенях грохнуло, простучали шаги. Я вскочила, сжимая словно оружие несчастный скребок. Дверь распахнулась, в горницу ворвалась Каланда. За ней ввалился еще кто-то. Звон мета л ла, скрип кожи, топот, голоса…
    — Лехта! Араньика! Ахес эхперарте!
    Она откинула плащ, сбив полой кочергу и совок для углей, протянула мне руки. За м шевые перчатки, в специальных разрезах на пальцах вспыхивают камни. Два золотых с эм а лью запястья прихватывают рукава. Сверкающие кудри, ясные глаза, улыбка как цв е ток. Еще шаг — рука в перчатке крепко ложится мне на пл е чо.
    — Вамох а тода приса!
    Уходя следом за принцессой, я оглянулась. Левкоя сидела бледная, будто соляной столб, а перед ней на столе дымился черный пепел.)
 
    Чувство вины разрушает. Затягивает в топи прошлого, увлекает бесконечной игрой в упущенные возможности. «Если бы я тогда сделал то, если бы сказал это… если бы свернул направо, а не налево… если бы послушался старших…» Чувство вины — наркотик, такой же упо и тельный как жалость к себе, только, может, чуть более горький. Там рядышком еще одна пакостная трясина — самоунич и жение. Та, что пуще гордыни.
    Гордынька?
    Вот-вот. Она самая. Запомни их по именам, Лесс. Эти топи никогда не давали ни до б рых ростков, ни цветов, ни плодов — ничего живого. Это плесень и ржа, гниль и тлен. Это провалы в По л ночь.
    Неправда. Это опыт. Вспоминая и размышляя, я делаю выводы. Чтобы потом не с о вершать подобных ошибок.
    Вспоминая и размышляя — да. Но не упиваясь этим. Не щекоча воспоминаниями зас о хшие раны. Маг безжалостен, Лессандир. В первую очередь — к себе.
    Не щекочу я ничего! Просто вспоминаю.
    А теперь ты оправдываешься.
    …
    Тихий, переливающийся аккорд, словно дрогнула гроздь колокольцев.
    — Малявка! — шепотом. Горячие пальцы принцессы стиснули мою руку.
    Длинный, громоздкий, в чешуе огненных бликов — Эрайн выплыл из ночи как боевая галера. Звенящий шелест лезвий. Шаг тяжел, но бесшумен.
    Лессандир. Ты звала. Рад тебя видеть.
    Ты опять залез ко мне в голову без предупреждения, Эрайн.
    Скрытность — та же гордынька, Лесс.
    Руки его сложены на груди, голова опущена. Отсвет костра рыжим шелком кутает острия и зазубрины. Едва заметный поворот — свет располосован в мелкие клочья, осыпае т ся искрами с черных лезвий. В глазах у меня пляшут зигзаги тьмы и золотые вспышки. Эрайн прекрасен, как к о рабль под парусами. Как солнце. Как тысяча звезд.
    Спасибо.
    Что?
    Тебе приятно на меня смотреть, Лесс. Как тому парнишке, твоему другу. Где он, кст а ти? И кто это с тобой?
    Ратер в городе. А это Мораг, дочь Врана.
    О!
    Пауза. Мантикор глядит на принцессу глазами полными тьмы. Кромешной тьмы, в них даже огонь не отражается.