Латынина Юлия Леонидовна. Вейская империя (Том 1-5)

   А эконом взял Шаваша за ухо и сказал:
   - Ты чего поднял крик? В следующий раз, когда увидишь непорядок в хозяйстве, пойди к старшему человеку, и тихо доложи, чтобы дело можно было замять! А то кричит, как петух на рассвете!
   Императорский наставник брезгливо усмехнулся и сказал:
   - Бесполезный разговор, господин Дия. Эти люди запоминают задницей, а не головой. Идите и напишите приказ, чтобы ему выдали двадцать палок: вот тогда он запомнит.
   Эконом ушел писать приказ, а Шаваш, которого разговор о двадцати палках привел в страшное беспокойство, завертел головой.
   - Так что ты делал в саду? - спросил Нан, когда они остались одни.
   - Я, - сказал Шаваш, - побежал смотреть за этим человеком.
   - Ты его знаешь?
   - Это привратник из "Красной тыквы".
   - Да он всю дрянь в городе знает! - воскликнул Андарз.
   - Я его увидел только вчера, - сообщил Шаваш. - Вы велели мне выяснить, в какой харчевне Дануш Моховик собирался поговорить с убитым Ахсаем, и я выяснил, что это была "Красная тыква".
   Нан и Андарз изумленно переглянулись, и Нан с неожиданной ловкостью подскочил к двери и распахнул ее: не подслушивает ли кто? Но за дверью никого не было.
   - Я пошел в "Красную Тыкву", - сказал Шаваш, - и узнал, что Дануш Моховик говорил неправду: он встретился там с господином Ахсаем в вечер убийства и учинил скандал. Хозяин харчевни полагал, что Ахсай и Дануш Моховик собирались ужинать вместе, ибо господин Ахсай заказал ужин на двоих - а потом к нему пришел Дануш Моховик.
   - Дальше, - сказал ледяным голосом Андарз.
   - Я, - продолжал маленький раб, - подумал, что господин Ахсай, вероятно, заказывал ужин для кого-то другого, ибо никак не мог знать о Дануше. Этот другой либо не явился на встречу, либо испугался скандала и ушел. Я стал расспрашивать привратника, бывшего в тот вечер у входа, и тот пожаловался мне, что один из его постоянных клиентов из высокого дома испугался скандала и ушел.
   Нан и Андарз переглянулись.
   - Из какого дома? - сказал мертвым голосом Андарз.
   - Я хотел узнать имя клиента, - вздохнул Шаваш, но тут парень заподозрил во мне соглядатая и погнал вон. Тогда я сказал парню "готов дать голову на отсечение, что этот клиент уже приходил к тебе и хорошо заплатил, чтобы ты не упоминал его имени!".
   - Зачем ты это сделал? - рассердился Нан.
   - Я подумал, что парень рассудит так: "Видать, дело нечисто! Откуда мне знать, кто убил чиновника: тот, кого назвали убийцей, Дануш Моховик или этот клиент? Сдается мне, что парнишка говорит дело! И если эти деньги еще не пришли ко мне, почему бы не самому не пойти к деньгам, и попросить плату за молчание? Ведь когда его арестуют, просить деньги будет уже поздно!"
   - И что же было дальше? - спросил Андарз.
   - Я, - сказал Шаваш, - сел на улице и побежал за парнем, когда тот вышел и пошел вниз по улице. Судите сами, каково было мое удивление, когда он направился в этот дом! Я побежал за ним по дорожке, желая узнать, с кем он будет говорить, но меня задержала уважаемая госпожа...
   - Сколько времени прошло, - перебил его Нан, - от того момента, когда убийца столкнул привратника на дно, и до того момента, как ты заверещал?
   Андарз вздрогнул при слове "убийца". Он не любил таких слов.
   - Не больше, - сказал Шаваш, - чем надо, чтобы сварить яйцо, если бросить его в холодную воду. Я подумал, что убийца совсем рядом, и, так как вокруг много народу, он не сможет убежать незамеченным. Если он сохранит присутствие духа, он явится в числе первых, будто услышав крик, если же он потеряет голову, то слуги обратят внимание на человека, который бежит от крика.
   - И кто же, - спросил Андарз, - прибежал на крик?
   - Рабочие, и господин эконом, и еще, осмелюсь заметить, молодой господин.
   - При чем здесь мой сын? - возмутился Андарз.
   - А что же секретарь Иммани, - усмехнулся Нан. - У него под стеной подняли такую возню, а он не полюбопытствовал о причине?
   - Нет, - сказал Шаваш, - даже не выглянул в окошко.
   - Позвать Иммани, - распорядился Андарз.
   Вскорости в кабинет вошел секретарь Иммани, в длинном шелковом платье с круглым воротником и при папке с янтарной застежкой.
   - Ваша честь... - начал он, становясь на одну коленку.
   - Слышали ли вы, - перебил его Нан, - что у вас под окном убился человек?
   - Разумеется, слышал, - возмутился Иммани, - какой-то бродяга. Этот бесенок так орал, что даже мертвый бы услышал!
   - Этот бесенок орал, - сказал Нан, - увидев убитого человека. Долг человеколюбия в таких случаях велит всем живым спешить на помощь. Чем вы занимались в это время?
   - Я, - сказал с достоинством секретарь, - переписывал доклад господина Андарза, о сырах Горной Иниссы. В древности чиновники писали при луне, не обращали внимания на ураганы!
   - Значит, - сказал Нан, - этот крик не потревожил вас?
   - Еще как потревожил, - возмутился секретарь, - мне пришлось перебелить целый лист, а ведь я уже почти дописал его!
   - Но за дверь вы не выглянули.
   - И не подумал, - пожал плечами Иммани. - Я не хочу сказать, что смерть простолюдина - это неважно, но ведь если каждый раз, когда кто-то умирает, переставать писать доклады, то дела в ойкумене остановились бы вовсе!
   И повернулся к Андарзу:
   - Ваша честь, умоляю отодрать этого бесенка как следует! Он нарушил своим криком сочинение документа, испортил гербовый лист!
   И, кланяясь, подал Андарзу доклад.
   Андарз посмотрел на Шаваша. Глаза его стали холодные и пустые. Андарз взял переписанный доклад о сорока страницах, перелистал его и, - разорвал.
   - Вам, господин Иммани, за отсутствие сострадания, придется переписать доклад еще раз. А ты, маленький бесенок, иди на конюшню и скажи, что тебе за недостойное поведение причитается двадцать палок.
   Шаваш вздохнул и пошел на конюшню.
   У выхода из дому его нагнал Нан, наклонился к мальчонке и прошептал:
   - Было бы в высшей степени подозрительно, если бы весь этот переполох сошел тебе с рук. Убийца мог бы начать охотиться за тобой. Но за каждый удар ты получишь по серебряному ишевику. Ясно?
   - Господин, - прошептал Шаваш, - прикажите, чтобы мне дали тридцать палок.
   Вернувшись к Андарзу, Нан вздохнул и сказал:
   - С этим я к вам и спешил. Я навел справки и выяснил, что Ахсай накануне смерти был в "Красной Тыкве". Это не бог весть какое заведение, но это вовсе не притон, как он вас уверял. Как видите, его сообщник вовсе не принадлежал к той публике, которая ошивается в притонах. Я также разузнал о ссоре. Хотел арестовать и допросить привратника, но узнал, что он ушел в вашу усадьбу. Поспешил за ним и, как видите, опоздал.
   - Почему они назначили встречу в "Красной Тыкве" - сказал Андарз, если они знали друг друга?
   - Именно потому, что знали, - усмехнулся Нан. Ахсай понимал, что человек, который украл такое письмо у собственного господина, может отнять у него деньги, а письмо не отдать. А преступник понимал, что Ахсай может отнять письмо, а деньги оставить себе, - и жаловаться будет некому. Вот они и выбрали людное место, где никто из них не стал бы поднимать скандал.
   - Теперь я понимаю, что случилось, - проговорил Андарз. - Преступник увидел, что Ахсай ушел, нагнал его в пустынном месте и предложил завершить сделку. Ахсай протянул ему чеки, а преступник подумал: "Ведь цель моя получить деньги, а не отдать письмо! Так стоит ли мне расставаться с ним!" Взял деньги и прикончил Ахсая, опасаясь, что тот проговорится.
   - Да, - сказал Нан, - может быть, так оно и было. А этот мальчишка, Шаваш, - как он к вам попал?
   Андарз рассмеялся и стал рассказывать.
   Шаваша отлупили не очень больно. Секретарь Теннак громко сказал, что господин Андарз не стал бы пороть Шаваша, если бы не господин эконом и не секретарь Иммани. Эконом, услышав об этом, назвал Теннака "варваром, не ведающим приличий".
   Поздно вечером в каморку, где лежал Шаваш, заглянул господин Нан, вытащил белую тряпочку и вложил ее в руку мальчишки. Шаваш пересчитал деньги и увидел сорок маленьких серебряных монет, украшенных с одной стороны портретом государя, а с другой - журавлем, птицей благочестия вдвое больше, чем было обещано.
   - А вы бы, - спросил Шаваш, - взяли деньги за то, что вас пороли?
   - Непременно, - ответил чиновник. - Все мы даем пороть себя за деньги. Разница же между нами та, что одни дают пороть себя за грош, а другие - за тысячу.
   - Не думаю, - сказал Шаваш, - что всех порют за деньги. Только бесчестных порют за деньги. Честных порют бесплатно.
   Чиновник помолчал, а потом сказал:
   - В этом доме двести семнадцать комнат, а замочных скважин еще больше. Думаю, что слуги часто глядят в эти скважины и обсуждают между собой множество вещей, о которых не говорят хозяину.
   Шаваш вздохнул и сказал:
   - А что бы вы хотели знать?
   - Я бы хотел знать, например, откуда в доме Андарза взялся эконом Дия.
   - Нет, - сказал Шаваш, - об этом не говорили. Говорили только о том, что секретарь Теннак тоже был близ покойника: его видели, когда он шел по дорожке к главному дому.
   Помолчал и добавил:
   - А почему молодой господин ненавидит отца?
   Господин Нан поднялся и сказал:
   - Спи, бесенок.
   Выйдя от Шаваша, Нан заметил у поворота дорожки секретаря Иммани, пробиравшегося к синим воротам. У ворот Иммани обернулся, и Нан помахал ему рукою. Они пошли по улице, огороженной стенами складов, и свернули к реке. Нан заметил у пристани кабачок с трехэтажной башней и предложил зайти.
   После второго стакана Иммани подозрительно покосился на Нана и спросил:
   - Что это вы не пьете?
   - Дрянное вино, - сказал Нан. - Здесь недалеко есть место, где подают вино, настоянное на сосновой хвое и шафрановых лепестках. Пойдемте-ка туда.
   Они явились в новый трактир.
   Улыбающийся хозяин принес им кувшин вина, две лакированные чашки с продетыми сквозь крышки соломинками, и блюдо вареных раков на закуску. Нан любил пить из чашек, закрытых крышками, потому что при этом трудно было заметить, что человек не пьет. Нан взял соломинку в губы и стал делать вид, что смакует вино. Иммани стал ломать раков и запивать их вином. Руки его дрожали. Смерть привратника явно взволновала его несколько больше, чем землетрясения волновали чиновников древности. В один миг Иммани опростал четыре чашки. Чашка Нана по-прежнему была полна. Иммани уже стал пьянеть: глаза чиновника выпучились, кончик острого носа свернулся на сторону и покраснел.
   - Сорок страниц! - вдруг вскричал Иммани - Из-за какого-то паршивого мальчишки я опять должен переписывать эти сорок страниц!
   - Ужасно, - сказал Нан, - что человек с вашим талантом и образованием должен выполнять работу простого писаря. Я мог бы отдать эти разорванные листы переписчикам в управе: они сделают все к завтрашнему вечеру.
   Иммани тут же вытащил из рукава разорванную рукопись.
   - Следует писать ее полууставом и инисской тушью, - заявил он, тогда Андарз и не заметит разницы.
   Он снял крышку и налил себе пятую чашку вина. Он был уже порядочно пьян. Нан щелкнул пальцами и, вынув из-под чашки блюдечко, положил туда несколько монет.
   - Принеси-ка нам пальмового вина, - сказал он хозяину. - И перемени чашки.
   Хозяин хотел сказать, что, если пить пальмовое вино после виноградного, тут же опьянеешь, но поглядел на монеты в блюдечке и молча пошел вниз.
   После шестой или восьмой чашки Иммани разволновался. Он стал хвалить государя и жаловаться на жизнь.
   - Сочувствую вам, - сказал Нан. - Таком тонкому и образованному человеку, как вы, нелегко ужиться с такой вздорной особой, как Андарз.
   - Именно, - подтвердил Иммани, - я не то, что этот Теннак. Верите ли? Родственники подарили его Андарзу, и он считает себя рабом Андарза! А ведь по законам империи он совершенно свободный человек.
   - Варвары, - сказал Нан, - по природе своей рабы.
   - И убийцы, - добавил Иммани, - ведь это он убил младшего брата Андарза! Господин Андарз в этом деле преступил закон, простил человека, которого полагалось казнить топором и секирой!
   Глаза Нана сделались задумчивыми.
   - А знаете, что этот Теннак выкинул сегодня? Он подкупил конюха, который порол этого мальчишку, и конюх набрал в левую руку охры и перед ударом проводил палкой по левой руке! На заднице мальчишки осталось больше охры, чем крови! А когда я это заметил, он кинул меня в стог сена и сел сверху!
   - А этот эконом, Дия? - спросил чиновник. - Откуда он у Андарза?
   Иммани осклабился и помахал перед Наном пальцем. Нан понял, что секретарь еще не достаточно пьян. Нан подождал, пока тот уговорил кувшин, и заметил:
   - Впрочем, Андарз спас вам жизнь. И разве не он просил государя о вашем помиловании?
   - А, - сказал Иммани, - просил о помиловании? А откуда я знаю, отчего ему отказали? Может быть, он одной рукой просил о помиловании, а другой просил отказать в просьбе! Нет человека несчастней, чем я! С меня всю жизнь брали большие взятки, списывали на меня собственные грехи! Господину Андарзу хотелось иметь умного секретаря и не хотелось платить ему денег: и вот он одной рукой написал на меня донос, а другой спас от топора и секиры! Если хотите знать, он и с Дией проделал то же самое!
   - Какой ужас, - изумился Нан, - а он мне еще хвалил свое милосердие, уверял, что другой на его месте повесил бы вас за историю с войсковыми лошадьми.
   - Вот именно, - вскричал Иммани, - он конфисковал все, что я нажил с этих лошадей, и еще хвастается своим милосердием. А что я мог сделать? Если угодно, я ни в чем не был виноват, это наместник Савар был виноват. Он получил ровно половину, - спрашивается, почему я должен отдать половину человеку, который палец о палец не ударил в этом деле. А потом? Андарз отнял у меня все, а брату оставил его половину!
   - Если ты маленький человек, - продолжал Иммани, - ты сидишь по уши в дерьме, и сколько ты не пытаешься выбраться, тебя затягивает еще больше. Посмотрите на тех, кто добился высоких чинов! Андарз - сын наместника Аракки, Нарай - сын наместника Сонима! Разве маленький человек может сделать карьеру?
   - Господин Руш - человек из простого народа, - задумчиво проговорил Нан.
   - Правильно! И что они сделали с Рушем? Вот что они сделали с Рушем, - и Иммани патетическим жестом указал в окно, опрокинув по пути полупустой кувшин.
   Нан взглянул в окно. Они сидели на третьем этаже решетчатой башенки: сквозь вьющийся плющ проблескивала река, заходящее солнце катилось стремглав в воду и красные блики сверкали на гладкой стене Иршахчановой Башни, третьей городской тюрьмы. Если приглядеться, можно было заметить на стене небольшой крюк, на котором висел кусок бывшего первого министра Руша: но этот кусок висел так давно, что даже вороны, ходившие по стене, не обращали на него никакого внимания.
   - Боже мой, - вглядевшись, сказал Нан. - Вы испортили мне весь аппетит! Пошли-ка в другой кабачок!
   В другом кабачке дело пошло еще проще: хозяин поставил перед ними кувшин с ламасским вином и кувшин с розовой водой, чтобы его разбавлять, и Нан славно поделил кувшины: себе он наливал из кувшина с водой, а Иммани из кувшина с вином. Иммани был настолько пьян, что не обратил на это внимания.
   - А что, - спросил Нан, - правда ли, что этот варвар Теннак сердит на Андарза?
   - За что?
   - Я слыхал, - сказал Нан, - что Теннак занимался чернокнижием, как это часто бывает с варварами, попавшими в империю, а Андарз обругал его идиотом и растоптал всех бесов, которых варвар держал в колбах.
   - Ну, - настороженно сказал Иммани.
   - Наверняка, - сказал Нан, - глупый варвар не отстал от мерзкого занятия. Я бы мог арестовать его за это паскудство, если бы знал, к какому алхимику он ходит.
   Винная чашка выскользнула из рук Иммани, стукнулась о край балкона, подскочила и улетела вниз, на мостовую. Через мгновение далеко внизу послышался бьющийся звук и бешеная ругань случившегося рядом возчика.
   - Что вы, - сказал Иммани, - если бы я знал, к какому алхимику он ходит, я бы давно сообщил господину Андарзу!
   Ночью Шаваша разбудил хомячок Дуня: тот тревожно попискивал и метался в гнезде. Шаваш открыл глаза и сунул руку под подушку, там, где в белой тряпочке лежали деньги. Деньги были на месте. В проеме двери стояла тень.
   - У тебя тут холодно, - сказала тень.
   По голосу Шаваш узнал молодого господина.
   Юноша сел к нему на матрасик.
   - Страшно это было, - мертвый человек? - спросил юноша.
   Шаваш ничего не ответил. Он однажды видел село, где императорские войска усмирили повстанцев.
   - Все сбежались, как стервятники, - продолжал юноша о своем. - Что за дрянь - люди? Вот подумать только: когда к казненному на площади слетаются стервятники, они это делают, потому что им надо есть. А ради чего к казненному собираются люди?
   - Люди не все делают ради того, что им надо есть, - сказал Шаваш. Люди многое делают совершенно бескорыстно.
   Юноша молчал. Потом сказал:
   - Слушай, пошли в мою комнату. Там теплее, а мне страшно одному.
   Шаваш поднялся и стал скатывать свой матрасик.
   - Не надо, - сказал юноша. - У меня борзая померла, от нее осталась хорошая лежанка: для раба как раз хватит.
   Лежанка была действительно хороша, и много мягче матрасика.
   - Если бы не эконом и не Иммани, - сказал юноша, - отец бы не приказал тебя выпороть! Как не стыдно - слушаться собственных слуг!
   - Иммани плохой человек, - сказал Шаваш. - Представляете, господин, мне велели отнести корзинку с подарками осуйскому послу, а он стащил из корзинки персик! Надеялся, что меня накажут! Разве человек, который воровал миллионы, может опускаться до того, чтобы украсть персик? А осуйский посланник подарил мне серебряный грош.
   - Глупый ты мальчишка, - сказал Астак, - этот осуец еще хуже Иммани. Иммани украл у тебя персик, и ты это видел. А осуец одной рукой дал тебе грош, а другой в это время украл у страны миллион!
   - Другой рукой он в это время дал мне корзинку для господина Андарза, - возразил Шаваш. Вздохнул и прибавил:
   - А правда, что Теннак искалечил пальцы, спасая твоего отца? Или он это в каком-нибудь кабачке?
   - Правда, - сказал юноша. - А когда ему было одиннадцать, он убил моего дядю, наместника Савара.
   - Удивительное это дело, - сказал Шаваш, - убивает одного брата, защищает другого.
   - Он же варвар, - сказал юноша, - а варвары совсем не такие, как мы. Они такие дикие, что прабабка Теннака еще родилась от шестиногого вепря. А у этой прабабки был сын, который, чтобы отомстить за смерть отца, согласился превратиться в скорпиона и десять лет жил в доме обидчика, выбирая верное время для укуса.
   История о скорпионе насторожила Шаваша. Он засопел.
   - Ты чего сопишь?
   - Так, - ответил Шаваш, - не знаю, что и думать о Теннаке.
   - Если ты не знаешь, что думать о человеке, - сказал молодой господин, - думай самое худшее.
   После этого Шаваш заснул, и сорок ишевиков в белой тряпочке, которые он имел в рукаве, оттягивали рукав и грели его сердце.
   Когда Нан и Иммани вышли на улицу, была уже полночь. Вдалеке били колотушки стражников. Иммани был пьян выше глаз, лепетал о несправедливости богов и просил Нана отвести его к одной девице в Осуйском квартале. Нан немедленно согласился. Они спустились по речному обрыву, туда, где в речной гавани покачивались красные и желтые корабли. Вход в гавань был перегорожен железной решеткой, а в решетке была дырка.
   Пролезши через дырку, Иммани вдохновился, запетлял, как заяц, меж улиц и запел государственный гимн Осуи.
   Наконец он свалился в лужу, к великому облегчению Нана, размышлявшего в этот момент, не является ли обязанностью чиновника империи известить ближайшую власть о смутьянах, поющих хотя бы и в осуйском квартале проклятую осуйскую песню. Нан подтащил его к ближайшему фонарю и стал обыскивать. Из кармана Иммани он вытащил коробочку с женской костяной расческой, украшенной дешево, но довольно мило, платок, ключи, коробочку с леденцами и смятую бумажку. Ключи Нан, ухмыляясь, сунул себе за пазуху, бумажку прочитал и положил обратно, а затем потянул из кармана Иммани кошелек, стянутый кожаным шнурком.
   - Стой!
   Нан оглянулся: у угловой стены, высоко вздымая караульный фонарь, стояли три осуйца. Правый стражник взял наперевес хохлатую алебарду и полетел на него с быстротой птицы страуса. Нан выпустил кошелек и помчался в темный переулок.
   - Держи вора, держи! - орал стражник. - Оман, забирай по левой!
   Нан плохо знал осуйский квартал, но сообразил, что улица, по которой он бежит, огибает несколько дворов и выходит на левую улицу, по которой и должен бежать вышеуказанный Оман. Улица была нага: ни дерева, ни травинки. Вокруг тянулись спящие дома и сады, и изрядные белые стены, огораживавшие частные владения подобно поясам целомудрия, были через каждые несколько шагов подперты узкими треугольными контрфорсами: в тень между контрфорсом и стеной и отскочил Нан.
   Чиновник надеялся, что горожанин не заметит его, но не все надежды сбываются. Горожанин почти пробежал мимо, повернулся, однако, и открыл рот, чтобы заорать. Нан вцепился в конец его алебарды и дернул к себе. Горожанин пролетел два шага и поймал головой угол. Отскочил и попер было на Нана, но чиновник перехватил древко алебарды и обеими руками пришиб своего противника к стене. Деревяшка пришлась поперек горла, и горожанин стал корчить рожи и хрипеть. Нан, не отпуская древка, ударил горожанина коленом в живот. Тот перестал корчить рожи. Нан выпустил алебарду, и горожанин свалился на землю, как мешок с мукой. Нан метнулся обратно в переулок и перескочил через стену первого попавшегося сада.
   Нан свалился под куст рододендронов у самого крыльца маленького, крашеного белым дома, проклиная добросовестность осуйского городского ополчения. За рекой в это время привидение было встретить легче, чем государственного стражника. "Хорошо хоть собаки нет" - думал он, прислушиваясь к остервенелому лаю в соседних дворах.
   Скрипнула дверь, и на пороге домика показалась женская фигурка.
   - Иммани! - позвала фигурка. - Иммани! Это ты?
   На улице стражники звали своего товарища: через мгновение горестный вопль известил Нана, что товарища нашли.
   Женщина постояла, высоко поднимая свечку и вглядываясь в темноту. Силуэт ее очень ясно обрисовался на фоне освещенной двери: у нее была высокая грудь и тонкая талия, стянутая по осуйской моде жакетом на пуговках. Женщина повернулась и ушла. Нан снова услышал скрип плохо смазанной двери.
   Вот Нан полежал немного и стал шнырять глазами по сторонам, и увидел справа от куста свежий поминальный алтарь, формой напоминающий лопату, кувшин с медом и тарелку перед алтарем. Любопытствуя, чиновник прочитал имя: перед нем был поминальный алтарь Айр-Ашена, который приходился мужем племяннице Айр-Незима да и сам был ему двоюродным племянником, и воздвигнут был этот алтарь неутешной вдовой.
   Посереди ночи Шаваш проснулся: молодой господин, лежал глазами кверху и листал какую-то книжку в черной обложке. Астак шумно вздохнул, и Шаваш подумал, что это, наверное, книжка со срамными картинками, которую читают, когда рядом нет женщины. Но тут барчонок отложил книжку и поглядел на Шаваша.
   - А Иммани пошел пить, - сообщил он. - Валяется, небось, в канаве. А флигель его стоит пустой.
   Юноша поднял голову и стал глядеть в окно, туда, где за кустами, подстриженными в форме рыб и драконов, плыла в лунном свете луковка секретарского флигеля. Какая-то мысль, видно, неотступно в нем сидела.
   - А что за человек господин Дия? - осторожно спросил Шаваш.
   - Скверный человек, - сказал Астак, - все время чего-то жует и стремится к выгоде. Он торгует с Осуей и отца заставляет делать то же самое. Этакий позор - императорский наставник торгует воском и кружевами!
   - Да, - сказал Шаваш, - он посылал меня в осуйский квартал с подарками, и мне показалось, что они посредством подарков договариваются о гнусном. А откуда он взялся?
   - Их тут целая компания, - продолжал Астак о своем, - человек двести или триста, со всех концов империи. Это называется - вассальные торговцы. Отдают свои заводы Андарзу, а взамен требуют покровительства. Это подлые люди поссорили Андарза с советником Нараем, и они обворовывают государство. Дия руководит ими, а Иммани на него доносит. Они оба ненавидят друг друга. Это вообще-то правильно, потому что когда двое слуг ненавидят друг друга, хозяин всегда осведомлен о том, что происходит в доме. Три недели назад Иммани принес Андарзу бумаги о воровстве вассальных торговцев. Они были в таком плоском ларчике из розового дерева, а на крышке было выдавлено изображение павлина. Хотел бы я иметь эти бумаги!
   Шаваш вздохнул и сказал:
   - И отчего только люди плохо себя ведут?
   - Все люди, - ответил юноша, - действуют под влиянием злобы, зависти, алчность, гордости, самодовольства и отчаяния, и все это не что иное как разновидности страсти к стяжанию.
   - Все? - переспросил Шаваш.
   - Все-все.
   - А государь?
   - Государь владеет всем миром, от полевой травы до зверей в горах, и поэтому он избавлен от алчности. В том-то и смысл всемирной империи, чтобы был человек, который владеет всем, и поэтому не имеет ни алчности, ни зависти, ни злобы.
   Помолчал и добавил:
   - А правда, что ты умеешь воровать?
   Шаваш сделал смущенную мордочку.
   - Слушай, - сказал молодой господин, - почему бы тебе не залезть во флигель Иммани и не поискать павлиний ларчик?
   - А что, - сказал Шаваш, - Иммани где-то пьян, флигель пуст - пошли!
   Астак был совершенно поражен.
   - Как? Сейчас?
   Однако согласился. Мальчики прокрались ко флигелю. Шаваш оставил Астака на дорожке и сказал:
   - Если Иммани вернется, просто окликните его погромче, и поговорите с ним. Я услышу.