Латынина Юлия Леонидовна. Вейская империя (Том 1-5)

   - Исан, - сказал пилот, - вы не боитесь, что эта прогулка обойдется вам слишком дорого? Вы летаете на самолете не лучше, чем я скачу на лошади.
   - Я не знал, что вы умеете ездить на лошади.
   - А я никогда и не пробовал, - съязвил Редс и повернулся к Нану:
   - Господин Нан! Прикажите ему возвращаться!
   - Может не приказывать, - донесся ответ. - С сегодняшнего дня я больше не служу господину Нану.
   - Это что за шуточки? - заорал пилот.
   - Это не шуточки. Я служу в войсках империи. И я подчиняюсь приказам Киссура.
   Тут только до Редса начало доходить.
   - Черт побери, - сказал он, - а если Киссур прикажет вам уничтожить мятежников?
   Пауза. Невнятный шепоток перевода. Спокойный голос Киссура:
   - Именно это я ему и приказал.
   Нан схватился за голову.
   - Сядьте, - закричал Бьернссон, - сядьте, тогда они не посмеют бомбить лагерь.
   - У нас топлива в обрез, - сказал пилот.
   - Мы не можем его сбить? - спросил Нан.
   - Чем? - огрызнулся пилот. - Они вооружены, а мы нет.
   Второй самолет пропал в ночи, - но на экране было видно, как плотная черная точка развернулась над зимним лагерем и пошла вниз.
   Государь сидел, вертя головой. Сон уже кончился, но явь еще не начиналась. Государь задрожал, вспоминая кое-какие намеки Арфарры. Самолет тряхнуло, и Варназд закрыл глаза. Нан бережно обнял его и укрыл плащом, как наседка укрывает крылом взъерошенного цыпленка. Бьернссон даже не обернулся на плачущего государя.
   - Поверните самолет, - сказал вдруг Бьернссон пилоту, - я хочу видеть все.
   - У нас топлива только на обратную дорогу, - повторил пилот.
   Когда они подлетели к Чахарским горам, позади них вставало безобразное красное зарево, и на его фоне можно было различить силуэт штурмовика.
   На рассвете, когда лагерь Ханалая уже кончил гореть, а топлива в баках осталось совсем мало, Исан посадил машину на луг у стен близстоличного городка, комендантом которого был Идди Младший.
   Киссур вылез из самолета и сразу заметил, что бедный железный бочонок вряд ли скоро соберется летать: стальные ножки его подломились, а левое белое крыло пропахало в луге маленькую канавку и завернулось от этого в сторону. Киссуру тоже ободрало бок от такой посадки.
   Идди всю ночь наблюдал с гнезда на башне за тем, что творилось над лагерем Ханалая, и очень быстро понял, как обстоят дела. Он станцевал от радости при виде Киссура, но весьма прохладно отнесся к Исану, потому что люди племени аколь в свое время сделали много зла народу аломов. Тем не менее он заверил Киссура, что этого человека никто не найдет, пока все не успокоится. Киссур выписал Исану охранную грамоту и сказал:
   - Пусть только чужие государства попробуют арестовывать подданных империи за то, что было сделано для блага империи.
   Исан сказал:
   - Это лучше, чем ничего, но я предпочел бы избежать обстоятельств, при которых мне пришлось бы предъявлять эту бумагу.
   Еще Киссур подписал Исану дарственную на два огромных поместья из числа своих собственных, близ столицы, и на третье, - в Инисских болотах.
   - Там нефть, - застенчиво объяснил маленький варвар. Киссур не очень понял объяснения.
   После этого Киссур отрядил Идди с дружинниками в лагерь бунтовщиков, исправить недоделки, и нельзя сказать, чтобы Идди был доволен поручением. Киссур взял пять человек и отправился в столицу. Переправляясь через Левую Реку, Киссур заметил серебристый самолет. Тот покачал сердито крыльями и полетел дальше.
   Остаток дня Киссур провел в саду. Он лежал на траве и следил за пролетающими самолетами. В середине дня он съел легкий обед. Самолеты летали не так часто, но к вечеру все небо было расчерчено, как храмовое окошко, серебристыми лопухами. Возможно, Киссур ждал гонца или стражника: но никакого гонца не появилось. Вечером Киссур поднялся в дом, переоделся и отправился во дворец государя.
   На Белой площади двое чужеземцев вешали на дерево черную тыкву, из породы показывающих картинки, тыква похрюкивала, и вокруг нее собиралась толпа. Прямо с телег раздавали пироги, квадратные, как земля, и банки с разноцветными этикетками, с донышком круглым, как небо. Наверняка по совету Нана.
   Во дворце все уже знали о его прибытии. Десантник в форме цвета гусиного дерьма взглянул на него и залопотал что-то в рацию с длинным одиноким ухом. Чиновник в зале аудиенций испуганно шарахнулся в сторону. Киссур немного полаялся с этим чиновником и прошел в личные покои государя. В черепаховой комнате сидел, выпрямившись в кресле, государь, в белой сорочке и в шапочке с жемчужным венчиком, и лицо его было бледней жемчужного венчика. Справа от государя сидел Арфарра, укутанный кружевной накидкой и с врачом позади кресла. Слева от государя, за его спиной, стоял Нан, как будто обнимая государя за плечи и что-то говоря. Чуть поодаль сидел, немного развалясь, Клайд Ванвейлен, и еще один чужеземец, уважая государя, стоял на ногах. К стенке жался пяток перепуганных чиновников. Видимо, Киссур прервал какое-то совещание, на котором Ванвейлен и Нан объясняли государю, как управлять страной, а Арфарра поддакивал. Киссур остановился в дверях. Нан шевельнулся за спиной государя и сказал с непроницаемым лицом:
   - Господин Киссур... То, что вы сделали...
   Его перебил Ванвейлен.
   - Я не знаю, как вы осмелились явиться сюда, но если после всего случившегося вы надеетесь оставаться первым министром...
   - Это катастрофа, - сказал третий чужеземец, - никто не осмелится иметь дело с правительством, во главе которого стоит палач.
   Киссур засмеялся, выудил из рукава печать и кинул ее через стол Ванвейлену.
   - Экое красноречие, - сказал он. - Вам нужно, чтобы первым министром был Нан, а не я - так бы и говорили. Я и сам понимаю, что первый министр, который не берет взяток, не исполняет своих профессиональных обязанностей.
   Ванвейлен стал красным, как рак, и вскочил с кресла.
   - Палач, - заорал он, - что вы себе позволяете! Киссур подошел к Ванвейлену, сгреб его за широкую шелковую плетку, в которую тот завернул шею, и пихнул обратно в кресло.
   - Цыц, - сказал он, - сидели в присутствии государя, так и сидите!
   - Послушайте-ка меня, - продолжал Киссур. - Я, может, и палач, но я не дурак! Я, господин Ванвейлен, с самого начала удивлялся, зачем я оказался на вашем совещании, потому что на этом совещании делили пирог под названием страна Великого Света, и я был там явно лишний. А потом вы при мне стали рассуждать о том, что только чудо может спасти ойкумену; и что вашим оружием можно в полчаса уничтожить лагерь Ханалая, но вы, Клайд Ванвейлен, никогда такого приказа не отдадите, потому что вам за это накостыляют по шее. И даже дурак бы понял, на что вы меня, господин Ванвейлен, подбиваете, и что вы без меня придумали с Арфаррой.
   Ванвейлен опять всплеснул руками и полез было из кресла, но Киссур затопал ногами.
   - Цыц, - сказал он, - я договорю до конца. Вам надо было уничтожить Ханалая. Вам надо было, чтобы ответственность за это несли не вы, а выгоду получили вы. Ведь остатки мятежников сегодня ползли к столице на коленях! Вам надо было сделать так, чтобы министром был Нан, а не я... вы разрешили все ваши затруднения одним махом. Я на вас не сержусь. Что вы такое? Торговец из страны торговцев: а нравы торговцев везде одинаковы.
   Тут Киссур повернулся к Арфарре.
   - Что же касается вас, господин Арфарра... Признаться, вы оскорбили меня. Ведь если бы вы позвали меня к себе, рассказали, как обстоят дела, и признались, что вам нужен человек, который захватит штурмовик и уничтожит лагерь Ханалая, и что после этого государь должен будет отречься от этого человека, имя которого станет грязью и прахом; а ни вы, ни Ванвейлен в этом замешаны не будете, - разве я сказал бы "нет?" Вы оскорбили меня недоверием, господин Арфарра...
   Арфарра сидел в кресле, выпрямившись и совершенно неподвижно. Государь Варназд вскочил с малого трона.
   - Киссур, - сказал он, - эти твари могут убираться. Моим первым министром будете вы, и только вы.
   И тут Киссур Белый Кречет в первый раз в жизни перебил государя.
   - Я еще не кончил, - нехорошо улыбаясь, сказал он. - Как я могу, государь, быть вашим министром, если вы сами отрешили меня от должности; назначили двести тысяч за мою голову; велели жечь мое имя на всех алтарях!
   - Это была ошибка!
   - Вы оскорбили меня, - продолжал Киссур, - вы поверили негодяям, которым клялись не верить. Когда человека оскорбляет другой человек, есть много способов мести. Когда человека оскорбляет государь, - есть только один способ мести.
   - Остановите его, - закричал Ванвейлен.
   Один из десантников из-за двери прыгнул к Киссуру. Киссур поймал десантника левой рукой и шваркнул им о стенку. Правой рукой он вытащил из рукава белый трехгранный кинжал, с широкими лепестками у рукояти и тремя желобками для стока крови, и, все так же улыбаясь, всадил его себе в грудь по самые лепестки. Все замерли. Киссур стоял некоторое время, молча и удивленно глядя на государя.
   - Скверно это будет, - прошептал Киссур, - если станут говорить, будто я в таком случае промахнулся...
   Он не договорил, закрыл глаза, пошатнулся и упал на руки подбежавшему землянину. И никто, конечно, не мог бы сказать, что Киссур струсил или промахнулся, потому что кинжал его вошел точно в сердце, пересек левое предсердие и почти вышел из лопатки.
   ЭПИЛОГ
   Прошел почти месяц. Многие вспоминали про этот месяц по-разному, а Шаваш так никогда и не мог вспомнить до конца, что именно было с ним в этот месяц. Но вот, как-то через месяц Шаваш открыл глаза в небольшой белой комнате и увидел, что над ним сидит Киссур. Киссур был очень бледный, отощавший, в чужеземной куртке и штанах. Все это, - и чужеземная одежда, и странный свет с потолка, было уже Шавашу отчего-то знакомо. Шавашу казалось, что все это много раз показывали ему во сне.
   - Я думал, что ты умер, - отчего-то вспомнил Шаваш.
   - Я и сам так думал, - ответил Киссур. Они помолчали.
   - Эти люди так умеют лечить, даже покойников лечат, - сказал Киссур. А ты молодец. Знаешь, как ты себя вел?
   Шаваш не помнил, как он себя вел. Он смутно помнил, как молодой помощник Арфарры в его комнате с ужасом шептал, что Арфарра мертв, а лагерь Ханалая почему-то горит зеленым и красным пламенем... "Вы правы, они убийцы и нелюди", - шептал чиновник. Потом - жар и бред, потом вокруг него, люди в незнакомых одеждах, и вдруг, поверх них, лицо Нана...
   - Как я себя вел? - спросил Шаваш.
   - Ты кусался, - сказал Киссур.
   Шаваш молча глядел в потолок.
   - Знаешь, - вдруг сказал он, - как я верил Нану? Как ты государю.
   - Не трожь государя, - сказал Киссур.
   И опять молчание.
   - Что же, - спросил Шаваш, - они так хороши, как сами о себе говорят?
   - Еще лучше, - ответил, криво усмехнувшись, Киссур. Тут Шаваш подумал, что за ними обоими, наверно, подсматривают. Он внимательно поглядел Киссуру в глаза и спросил:
   - И какое это имеет значение?
   - Никакого, - ответил Киссур. Шаваш протянул ему свою руку ладонью кверху, а Киссур положил на нее свою руку ладонью книзу, и так они сидели, пока Шаваш не заснул.
   Где-то двумя этажами выше ухоженный седой человек оторвался от экрана и с тоской сказал:
   - Я вам говорил, что все бесполезно! Такие - как эти двое, они не успокоятся, пока не выживут нас из своей страны!
   И его собеседники попрятали глаза, потому что возразить им было нечего.