Лаургия Фрэнк. Смерть и рождение Дэвида Маркэнда

свои приливы и бури. Но Элен - хоть она и ускользнула утром на какое-то
целомудренное свидание - здесь и принадлежит ему; наверху смеются дети,
собираясь в парк на прогулку. День сегодня солнечный, и место, которое он
занимает в мире, - удобное место в великом мире. ВОДА В ДАЙТОНЕ УБЫЛА...
ГАРРАНЦА ВЫИГРАЛ. Он перешел к другому нагромождению печатного величия.
БЕСЕДА С ЧАРЛЬЗОМ ФРОМАНОМ; В 1933 ГОДУ АЭРОПЛАНЫ БУДУТ ТАК ЖЕ
РАСПРОСТРАНЕНЫ, КАК АВТОМОБИЛИ... СОВРЕМЕННЫЕ ТЕАТРАЛЬНЫЕ ЗРЕЛИЩА БУДУТ
ВЫТЕСНЕНЫ ГРАНДИОЗНЫМИ ПАНТОМИМАМИ, РАЗЫГРЫВАЕМЫМИ В ОГРОМНЫХ ПОМЕЩЕНИЯХ,
КУДА ЗРИТЕЛЕЙ БУДУТ ДОСТАВЛЯТЬ АЭРОПЛАНЫ. НЕМОЙ КИНЕМАТОГРАФ ИЗЖИВЕТ
СЕБЯ... ПЬЕСЫ О БАНДИТАХ НАВОДНИЛИ ТЕАТРЫ БРОДВЕЯ... КРУПНЫЕ ПРЕДПРИЯТИЯ
НЕСУТ ГИБЕЛЬ ИНДИВИДУАЛИЗМУ. Слишком много новостей для сонного человека.
ЛИЛИ ЛАНГТРИ ПРИЗЫВАЕТ ЖЕНЩИН К ВОССТАНИЮ. МЭР ГЕЙНОР СОВЕТУЕТ ЧЛЕНАМ
ЖЕНСКОГО КЛУБА РАЗОЙТИСЬ ПО ДОМАМ. - Еще ветчины, Аделаида, и кофе. -
РАЗВИТИЕ АВТОМОБИЛИЗМА. ЛОШАДЬ НА БРОДВЕЕ СТАНОВИТСЯ РЕДКОСТЬЮ. В АМЕРИКЕ
1.100.000 АВТОМОБИЛЕЙ, 400.000 БУДЕТ ВЫПУЩЕНО ЗА ГОД. - Во всех этих
строках сытость, покой, довольство. Складки жира у меня на боках, да, в
этих строках я сам. - НОВЫЙ ЗАМЫСЕЛ ГРИФФИТСА: ГРАНДИОЗНАЯ КИНОЭПОПЕЯ
ГРАЖДАНСКОЙ ВОЙНЫ. Маркэнд налил себе вторую чашку кофе. РАСПРОСТРАНЕНИЕ
СОЦИАЛИЗМА. В КАНЗАСЕ КРАСНЫЙ ЕЖЕНЕДЕЛЬНИК ВЫХОДИТ ПОЛУМИЛЛИОННЫМ ТИРАЖОМ.
АКЦИИ ПАДАЮТ. ЛОУСОН ПРЕДУПРЕЖДАЕТ ВКЛАДЧИКОВ: СОКРАТИТЕ ДИВИДЕНДЫ НА 30%,
ИНАЧЕ СРЕДНИЙ ЖИЗНЕННЫЙ УРОВЕНЬ РАБОЧЕГО СТРЕМГЛАВ ПОЛЕТИТ ВНИЗ. Внезапные
шквалы, случайные бури в Счастливом океане. Тихое Американское море. НА
ЭЙФЕЛЕВОЙ БАШНЕ В ПАРИЖЕ ПРИНЯТО ПО БЕСПРОВОЛОЧНОМУ ТЕЛЕГРАФУ СООБЩЕНИЕ ИЗ
АРГЕНТИНЫ. СЕСИЛЬ ДЕ МИЛЛЬ ОШТРАФОВАН ЗА ЕЗДУ НА АВТОМОБИЛЕ СО СКОРОСТЬЮ
30 МИЛЬ В ЧАС. - Еще чашечку, сэр? - Но я уже выпил две, Аделаида. -
Ничего, это не вредно, сэр. - Ну, ладно. Хотя миссис Маркэнд не позволила
бы...
Хлопнула дверь, дети были уже на улице и ждали Аделаиду. Маркэнд все
еще чувствовал голод и машинально, продолжая читать, намазал себе
очередную булочку. ВЫСТАВКА ЖИВОПИСИ ВЫЗВАЛА НАСМЕШКИ КРИТИКОВ. ЧЕРЕЗ ГОД
ИМЕНА СЕЗАННА, ПИКАССО И ДР. БУДУТ ЗАБЫТЫ. ПРЕДЛОЖЕНИЕ О.Х.КАНА ПОМОЧЬ
ЮНЫМ И ТАЛАНТЛИВЫМ ПЕВЧИМ ПТИЧКАМ АМЕРИКИ СДЕЛАТЬ КАРЬЕРУ. ПОХИЩЕНИЕ
ДЕВУШЕК НА АВТОМОБИЛЕ. НЕПРИЛИЧНАЯ ОДЕЖДА ЖЕНЩИН - ПРИЧИНА ВСЕОБЩЕЙ
ТАНЦЕВАЛЬНОЙ МАНИИ, ПО МНЕНИЮ ПАСТОРА. ДЕЙСТВИЕ СУХОГО ЗАКОНА РАСШИРЯЕТСЯ.
ЗАБАСТОВКА В ПАТТЕРСОНЕ. АРЕСТ ПОЛЯ ВУДА. Маркэнд вытер губы и отодвинул
чашку; последний лист газеты упал на пол. Он повернулся к окну и выглянул
в сад. Легкий ветер шевелил оголенные ветки китайского ясеня над зубцами
ограды, но день был полон весной. - Ненадолго. Еще слишком рано.
Вдруг ему пришло в голову: Марта и Тони этого не подумали бы. Они берут
день таким, как он есть. - А я? Ведь покуда он длится, он мой. Понедельник
и дела не существуют, если только о них не думать.
Десятки заголовков, которые он пробежал и позабыл, сытный завтрак,
который он съел и тоже позабыл, подкрепили Дэвида Маркэнда. Великая,
изобильная страна его родина. - У меня все основания быть счастливым, -
почти вслух сказал он. И мысленно возвратился (он редко предавался
воспоминаниям) к тому году, когда, после смерти матери, прямо из Клирдена,
неоперившимся юнцом он впервые столкнулся с увлекательной загадкой
Нью-Йорка... Он увидел, как в тот первый августовский вечер дядя идет ему
навстречу по безмолвному дому, уставленному затянутой в чехлы мебелью,
дому, который на целый год стал его родным домом. Он увидел студию
Корнелии Реннард, куда привел его Том: они сидели на полу на корточках и
пили турецкий кофе с апельсинами; и окно ее маленькой спальни, из которого
она выбросилась потом. Но прежде она помогла ему своей материнской
любовью, помогла ему освободиться от ее любимого брата. И слова Тома: "О,
ты мягок, как шелк, но ты можешь быть твердым, как камень, - когда это
выгодно". Это верно; когда ему понадобилась помощь друзей, он сумел найти
их. Ярче всего ему вспомнилась его первая любовь к кузине, Лоис Дин, - в
тот первый год, проведенный в большом доме. И вечер, когда они одни
остались в доме и он прикоснулся к ее груди, трепетавшей, как птица. И ее
внезапную холодность к нему. Впервые за много времени он вспомнил об Энн,
горничной, в то огненное лето прислуживавшей ему и его дяде, пока все
семейство Дин находилось в горах. Энн приходила к нему и утоляла сжигавший
его огонь; наутро Энн замыкалась снова в холодное безразличие служанки...
пока, захлопнув за собой дверь в одну из ночей, она не осталась навсегда
замкнутой и безразличной. Она и сейчас еще работала у миссис Дин, будет
прислуживать им и сегодня, а он о ней совсем забыл. Лоис же вышла замуж за
протеже своего отца, Чарли Полларда... Телефонный звонок прервал его
мысли.
Маркэнд неохотно потащился по лестнице в приемную, где на маленьком
столике стоял телефонный аппарат.
- Дорогой! - послышался голос Элен. - Я думала, что успею заехать за
тобой, но у меня не хватит времени. Встретимся у тети Лоретты в
одиннадцать... Ты кончил завтракать? Выходи пораньше, пройдись но парку
пешком. Тебе полезно движение, а день сегодня чудесный.
Он кивнул в трубку, неопределенно промычав в ответ. Подниматься по
лестнице дальше - значит одеваться; опять усилие. В такое дремотное утро
это следовало отложить до последней минуты. Ну и пусть я толстею, а через
парк пешком не пойду. В библиотеке, наполненной книгами Элен, Маркэнд
опустился в шезлонг и закурил трубку. Он знал, что его комнатные туфли и
пижама неуместны в утонченной комнате Элен, с ее книжными полками,
голубыми китайскими вазами, в которые вставлены электрические лампы под
абажурами из папируса, с ее оранжевым китайским ковром, с ее игрой
красок... с французским натюрмортом в простенке между окнами. Даже
комнатные туфли вдруг стали ему тесны, как будто ноги его лениво
расплывались, как и его сознание. Он скинул туфли на пол, и трубка упала
ему на грудь. В голове у него раздались звуки набата, исходившие,
казалось, из чашечки цветка на французском натюрморте. Потом он встал и
увидел перед собой Лоис Поллард.
- Черт! Я опять заснул.
- Ну что ж. Продолжайте. Кстати, вы еще в пижаме.
- Это завтрак виноват. Я слишком много ел.
Он посмотрел на нее, не вполне очнувшись, сквозь ту призму необычного,
которая всегда была перед ним в минуту пробуждения. Утром Элен, теперь
Лоис! Он улыбнулся этому сравнению, но продолжал смотреть. Утром Элен,
полуголая, сидела у своего стола. Теперь Лоис стояла перед ним в
облегающем элегантном синем костюме, в шляпе с пером под цвет, по
контрасту с которой ее волосы казались почти золотыми. У нее был сын,
ровесник Тони, но грудь ее едва намечалась под одеждой, как много лет
назад, когда он прикоснулся к ней. Она, казалось, не замечала взгляда,
которым он смотрел на нее сквозь необычное, словно пытаясь определить ее
место в мире.
- Я заехала, чтоб отвезти вас и Элен к маме, - сказала она наконец.
- Элен нет дома.
- Ну, так придется взять вас одного. Утро чудесное. Только надевайте
зимнее пальто, у меня верх спущен. Вы еще ни разу не ездили в моем
"лозье"?
- Можно мне сначала одеться?
- Так и быть - ради мамы и мистера Тиббетса.
Определить ее место. Он видел ее неясно, это не была ни женщина
настоящего, ни девушка прошлого. Он ничего не чувствовал в ней, кроме
пустоты.
- Я недолго, - сказал он.
- Можете не торопиться. Чарли все равно опоздает. Я ему, пожалуй,
позвоню, пока вы будете одеваться. Разбужу его.
По парку они ехали молча.


В гостиной старого дома Динов вся семья в сборе; недостает только Джона
Тиббетса, поверенного, который должен огласить завещание.
- Ну конечно, старый шут явится последним! - говорит Барр Грейвен, муж
Мюриель Дин. - Он знает толк в сценических эффектах. Пожалуй, для юриста
это небесполезно.
Миссис Дин шокирована; она не совсем понимает, что хочет сказать ее
зять, но слова "шут" и "сценический эффект" в такую минуту ей кажутся
неуместными. Она отводит глаза от этого богемного типа, которого ее
упрямая дочка во что бы то ни стало захотела в мужья, хотя Антони сказал,
что его дело (издание роскошных книг) - вовсе даже и не дело, а просто
сумасбродство. Миссис Дин - дама массивного сложения, с несоразмерно
длинной и тонкой шеей; сейчас она несколько взволнована, как и все
находящиеся в комнате. Никто из них, однако, не чувствует тревоги. Антони
Дин был человек почтенный, другими словами, такой, чье завещание едва ли
могло заключать в себе разительную неожиданность. И, разумеется, у него
было много денег: у кого же из почтенных людей их нет? Он всегда старался
уверить всех, что, кроме его жены, никто не получит от пего и пенни; но
говорил это так, что и Грейвен, и Лоис, и Мюриель понимали, что он шутит.
Конечно, того, что он имел, хватило бы на всех. А старый Антони Дин к тому
же был великодушен: он даже не слишком противился замужеству Мюриель. "Ты
можешь позволить себе выйти замуж за человека из богемных кругов", -
сказал он, но таким тоном, от которого злые глаза Мюриель не стали мягче.
И все же положение не лишено некоторой неопределенности. Хорошо бы точно
знать, что и как. Одни только Поллард, муж Лоис и непосредственный
преемник Антони в делах фирмы, крайне беспечен на вид. Это мужчина лет
сорока, с объемистым задом, который особенно выделяется в облегающем
коричневом костюме; у него маленькая голова, приспособленная для простых
истин коммерции; ему присуща некоторая, почти животная, грация. У Грейвена
неуклюжая фигура с наклонностью к полноте - тело художника, оторванного от
искусства, мастера, чья родина и эпоха не столько презирают мастерство,
сколько просто его не знают; Грейвен чует за беспечностью Полларда
уверенность, дающую ему преимущество перед другими. Конечно, он все уже
знает. Элен вдруг замечает, что и она почти взволнована. - Что за
нелепость! - упрекает она себя за слегка участившееся дыхание. - Я даже не
знаю, зачем мы здесь. Дэвид - не Дин. По всей вероятности, дядя оставил
ему небольшое наследство, в котором мы, разумеется, не нуждаемся. При
заработке Дэвида... - Она не без удовольствия посещает эти собрания в
викторианском доме тети Лоретты. Она чувствует свое превосходство над
Лоис, пустым созданием, не умеющим использовать ни свой ум, ни свои
деньги; над Мюриель, вечно недовольной хозяйкой салона, где она любит
бывать, хотя посетители этого салона - знаменитые музыканты, архитекторы и
банкиры - только усиливают в Мюриель зависть и сознание, что она хуже
других. Мюриель - женщина, которая никогда не любила и потому обречена на
вечное одиночество в мире, полном людей. Но так глубоко Элен не
заглядывает. Она видит только сложенные в кислую гримасу губы, желтизну
кожи, морщину между бровями и испытывает приятное сожаление.
Эти периодические встречи членов семьи Дин и их ближайших родственников
не делают их коллективом; здесь действует лишь привычка, приемлемая для
каждого из них, поскольку она способствует укреплению его места в жизни,
его удобств и жизнестойкости. Коллектив активен и автономен; он использует
личную волю каждого из членов в общих интересах; и при этом неизбежны
трения, так как воля каждого индивидуальна. Трое мужчин и четыре женщины,
ожидающие прихода Джона Тиббетса, который должен сообщить им приятное
известие, пассивны - им свойственно только получать. Даже теперь, после
смерти своего мужа, Лоретта Дин ничего не потребует от них, кроме того,
чтоб время от времени они приходили к ней в дом и позволяли накормить себя
обедом. Сам Антони Дин, несмотря на всю свою пылкость, был человеком
сильного характера и гордился тем, что не нуждается в привязанности даже
своих дочерей, и постепенно, с годами, превратил жену в женщину холодную,
сухую и светскую, больше ценившую в дочерях внешние приличия, чем внимание
и теплоту.
Встреча этих нескольких человек, которых проницательный Грейвен назвал
"Дин и К^o", больше всего походит на собрание. И сам он, всегда и везде
лишь наблюдатель, в гостиной Динов чувствует себя на месте именно потому,
что здесь нет никакой напряженности. Он ко всем испытывает симпатию, за
исключением своей жены (мысль о том, что любовь к собственной жене может
быть эстетической потребностью, никогда не приходила в голову Грейвену).
Он совершенно откровенно женился на ней ради денег, она вышла за него ради
его связей в избранном артистическом кругу.
Поллард не из тех людей, чьи суждения определяются симпатиями;
бессознательно они определяются расчетом. У человека есть дело; выгодно ли
оно? У человека есть друзья; выгодны ли они? У человека есть жена; удачно
ли он женился? Симпатии и антипатии ничего общего не имеют с этими
вопросами. Им не находится места даже при разрешении более интимных
проблем: при выборе клуба, партнеров для карточной игры, места, где
проводить вечера, - и здесь ответ диктуется расчетом, а жизнь слишком
коротка, чтобы позволить себе что-либо "сверх программы". Конечно,
симпатии и антипатии тоже играют кое-какую роль: от них зависит, заказать
ли к завтраку говядину или баранину, лечь ли спать с Джейн или с Лолеттой
(при условии, что это одинаково безопасно). Но там, где дело касается
подлинного наслаждения, симпатиям и антипатиям опять-таки места нет.
Рыбная ловля! Поллард удит рыбу с благоговением и строгостью священника,
который служит обедню.
Дверь отворилась, и Джон Тиббетс бесшумно вошел в комнату, не пытаясь
даже извиниться за свое опоздание. Придерживаясь строгого порядка, он
пожал руку миссис Дин, поцеловал в щеку Мюриель и Лоис, поздоровался с
Элен, Поллардом, Маркэндом и более рассеянно с Грейвеном, сел в глубокое
кресло у рояля (никогда не открывавшегося) и тем самым сразу занял, как и
требовалось, центральное место в комнате. Остальные расселись к нему
лицом.
- Итак, - он прочистил горло, - всем вам известно, для чего мы здесь
собрались. Моя обязанность в качестве поверенного покойного Антони Дина
ознакомить вас, ближайших членов его семейства, с его последней волей и
завещанием. Мистер Дэвид Маркэнд и его супруга, строго говоря, не
принадлежащие к семье, приглашены по специальному указанию мистера Дина...
Маркэнд любил их всех, даже Мюриель; он был здесь, пожалуй,
единственным, кто любил ее. Но вот появился человек, которого он не любил.
Давняя антипатия. Перед глазами Маркэнда грузная фигура, удобно
откинувшаяся на спинку кресла, короткие ноги с жирными коленями и выпуклый
живот, толстая шея в высоком воротничке, голова круглая и приплюснутая,
как бочонок или крокетный молоток, лоб гладкий и пустой, как
разглагольствования политикана, безгубый сморщенный рот, льдисто-голубые
глаза. Тиббетс снимает резинку со свернутого в трубку листа бумаги;
резинка щелкнула, лист развернулся; гидравлическим прессом двигается
челюсть, он читает. Но этот человек здесь на месте; все принимают его
таким, как он есть, и готовятся получить манну небесную из его рук. - И я
тоже. - Теперь Маркэнд уже не любит никого из них, даже Элен; он
чувствует, как ее воля пытается побороть волнение; он избегает ее взгляда.
Не Тиббетс ли заставил их всех измениться?.. Тиббетс и его монотонное
чтение. Или же он только помог проявиться чему-то, что всегда было в них?
- Чему-то, как и сам Тиббетс, противному мне. - Маркэнд посмотрел на
Лоис... Тиббетс читает; и Лоис слегка краснеет, как будто ей нанесли
оскорбление, слишком утонченное, чтобы открыто реагировать на него. Ей
тоже не по себе (или ей, как и ему, хочется, чтоб это было так) - ей,
совсем недавно так красиво сидевшей у руля своего "лозье". Лоис на месте,
когда она в своем автомобиле, одетая в синий костюм с серебристой лисой.
Когда о деньгах говорят вот так, в лоб, это оскорбляет; это оскорбило и
Элен. Но без денег не было бы ни "лозье", ни синего костюма, ни мехов. -
Ну-ну, - сказал себе Маркэнд, превозмогая свое настроение, - всему свое
место.
Он снова вспомнил о своей неприязни к Тиббетсу. Что в лице Тиббетса
вторглось в комнату? Жадность и Хитрость, наряженные в тогу Законности. За
гладким лбом таился арсенал замысловатых орудий нападения, но губы
произносили лишь высокопарные слова: Закон, Справедливость, Порядок. Вот
что он ненавидел в Тиббетсе, почему не мог слушать его даже теперь, когда
единственный раз в жизни то, о чем он говорил, могло заинтересовать
Маркэнда. Антони Дин был не похож на него, однако пользовался его
услугами. Никто не мог похвалиться, что обманул старика. Может быть, не
так уж он был непохож на Тиббетса? - Впрочем... - Маркэнд почувствовал
вдруг, что все присутствующие повернулись к нему, проводя черту от него к
читающему Тиббетсу. Тогда он услышал:

"...Настоящим я назначаю, завещаю и отказываю десятую часть моего
добра, состояния и имущества моему племяннику Дэвиду Маркэнду в его
постоянное и безраздельное пользование. И предписываю, чтобы в случае,
если названный Дэвид Маркэнд пожелает по тон или иной причине оставить
занимаемое им официальное положение в фирме, в капиталах которой помещено
указанное состояние, душеприказчики, или доверенные, или прочие лица,
упомянутые в настоящем завещании, или же все они вместе выкупили у
названного Дэвида Маркэнда, возместив ему стоимость в официальной валюте
Соединенных Штатов Америки, всю его долю во владениях упомянутой фирмы,
принадлежащую ему силою настоящего завещания, согласно рыночному курсу по
биржевым показателям за тот день, в который им будет заявлено об
оставлении занимаемого положения.
...Далее я назначаю, завещаю и отказываю моему племяннику Дэвиду
Маркэнду дом и землю, на которой таковой находится, в городе Клирдене, в
округе Авон, в штате Коннектикут, в его постоянное и безраздельное
пользование, каковой дом и земля составляли имущество моей возлюбленной
сестры Марты Дин-Маркэнд и поступили в мою собственность в учет уплаты
налогов и податей после потери права выкупа, явившейся результатом
систематической неуплаты налогов, а также процентов по закладным;
указанное имущество переходит в собственность моего названного племянника
без уплаты каких-либо прошлых налогов, податей, процентов, штрафов или
иных денежных сумм.
...Далее я назначаю, завещаю и отказываю сумму в 10.000 долларов в
официальной валюте Соединенных Штатов Америки моей племяннице Элен
Дейндри-Маркэнд и равные суммы по 10.000 долларов в официальной валюте
Соединенных Штатов Америки каждому из детей названной племянницы, Антони
Дин-Маркэнду и Марте Дейндри-Маркэнд..."

Голос продолжал звучать, внимание слушателей отвлеклось от Маркэнда.
Последовал перечень сумм, завещаемых друзьям, слугам, старым служащим
фирмы, какой-то больнице, Клубу холостяков; Маркэнд не прислушивался; у
пего в ушах все еще стояло: "...если он пожелает по той или иной причине
оставить занимаемое положение... если он пожелает оставить... оставить
занимаемое положение". Что побудило старика написать это? А дом - ведь это
его дом (он и позабыл о нем), дом его детства и юности, дом его матери (он
знал, что отец взял деньги под залог этого дома и не вернул их)... - Если
я пожелаю оставить занимаемое положение... Как странно, что доброму
старику пришла в голову такая мысль! Сколько неожиданных противоречий в
этом человеке. "Десятую часть моему племяннику..." - Маркэнд не
представлял себе размеров этой части, он не слышал, что говорилось в
завещании до и после этого места.
Голос Тиббетса умолк. Все встали. Тетя Лоретта, с влажными глазами,
приблизилась к Маркэнду и поцеловала его в лоб.
- Ваш дядя всегда относился к вам, как к сыну, и я очень рада, мой
друг! - Вероятно, десятая часть составляет немало. Все улыбались. Маркэнду
хотелось узнать, сколько приходится на его долю, но он постеснялся
спросить. Элен скажет ему, улучив минуту. Сейчас о завещании, которое с
таким страстным вниманием было прослушано всеми, кроме него, неприлично
упоминать. Маркэнд чувствовал себя так, словно побывал на пиру, где другие
наслаждались роскошными яствами, а он пренебрег ими. Все насытились, а он
- голоднее прежнего. Не в первый раз его внимание сыграло с ним такую
шутку. В последние годы, когда деловой успех вознес его на вершины и ему
нередко приходилось "заседать" на совещаниях, он научился следить за своим
вниманием, чтобы не давать ему рассеяться. И даже в дни юности Том Реннард
всегда поддразнивал его: "Ты слышишь только то, что хочешь услышать". (Ну,
конечно! Он слышал ту часть завещания, которая относилась к нему. Но дядя
перехитрил его, поместив ключ к этой части в другой, не дошедшей до его
слуха.)
Поллард покачивал левой ногой, что у него всегда служило признаком
удовольствия. В злых глазах Мюриель появилось почти умиротворенное
выражение, Элен говорила об этих сумасшедших картинах на выставке:
"Все-таки кое-что мне там нравится", а Грейвен посмеивался и называл ее
притворщицей. В комнату вошло веселье; оно бродило и переливалось через
край - жесты стали чуть свободнее, слова чуть живее и смех немножко
громче. Никто, казалось, не вспоминал, что виновник этого веселья недавно
умер, никто не думал о нем, мирно гниющем в своей могиле; даже в спокойном
достоинстве его вдовы было что-то праздничное. Однако все они любили
Антони Дина; Мюриель только его одного и любила. Маркэнд вдруг понял, что
именно этим здоровым жизненным инстинктом и невозмутимым аппетитом они
отдавали единственную возможную для них дань трудам всей его жизни.
Тиббетс, поигрывая пенсне, прикрепленным широкой черной лентой к жилету
из белого пике, говорил Полларду:
- Ничего не поделаешь, сэр. Верховный суд признал это соответствующим
конституции. Другими словами, сэр, подоходный налог уже существует, и всем
нам придется его платить. Я никогда не поверил бы этому, сэр. Но как бы то
ни было, он объявлен соответствующим конституции, и никто не осмелится
оспаривать решение величайшего суда в мире. Конечно, это разорение. Уже
сейчас деловой мир задыхается. Через несколько лет, сэр, вам придется
наблюдать начало сильнейшего движения за изъятие из конституции этой
дополнительной статьи. В делах застой. Вам это известно. И настоящая
причина именно в этом налоге. Газеты пишут, что Уинстон Черчилль
предлагает всем державам установить морское перемирие начиная с тысяча
девятьсот четырнадцатого года. Теперь нам ясно, к чему все клонится? Если
Англия пытается приостановить строительство военных кораблей, это значит,
что она предвидит затруднения в налогах, затруднения в делах. Мир накануне
депрессии. Нечего сказать, подходящий момент для того, чтобы оглушить нашу
борющуюся верхушку подоходным налогом, выбить почву из-под ног у финансов,
которые и так достаточно неустойчивы.
Поллард перестал покачивать ногой.
Дверь отворилась, и горничная доложила, что обед подан.
Это была Энн.
- Войдите, войдите, Энн! - воскликнула миссис Дин. - Я кое-что должна
сказать вам, милая.
Маркэнду вспомнилась крепкая девичья фигура, грациозные движения,
круглые кроткие глаза, дыхание, пахнущее молоком. Непривычное обращение
хозяйки смутило Энн. Она подошла ближе. Молочный ее расцвет давно поблек,
засыпанный пеплом жизни.
- Мы прочли завещание мистера Дина, - услышала Энн, - он оставил вам
пять тысяч долларов.
Энн страдала, и Маркэнд вместе с ней. В первый раз усилие не оказалось
тщетным; он снова может поверить в свою, давно похороненную близость с
этой девушкой; эта близость реальная и полна чудесной неожиданности.
Деньги не имели значения для Энн. Она стояла посреди комнаты, беззащитная
в своем сознании, что от нее ожидают благодарности и что она должна быть
благодарна. Она виновато покраснела, сложила руки и сжала их.
- О, благодарю вас, - сказала она, поглядела на свои руки, сделала
паузу и подняла голову. Новым, спокойным тоном она произнесла: - Мистер
Дин был очень добр, подумав обо мне, - и вышла из комнаты.
Все общество почти тотчас же последовало за ней. Благополучно
завершившееся волнение вызывает голод.
Поллард хлопнул Маркэнда по спине.
- Вы успели позавтракать?
- И как еще!
- Превосходно! - прогремел Поллард, обращаясь к собравшимся вокруг
стола, обремененного хрусталем, белоснежными салфетками и серебром, в
ожидании, покуда миссис Дин займет свое место. - Дэв завтракал, а я нет.
Так что я собираюсь поесть за двоих.


После обеда Элен подошла к мужу; она заметила, что за столом он сидел
молча и почти ничего не ел.
- Дэв, - сказала она, - у тебя усталый вид. Ты бы поехал домой и
вздремнул немного. Ведь ты помнишь, мы ужинаем сегодня на Восточной
Шестьдесят пятой улице. Я буду ждать тебя там к семи часам.
- Ты занята до вечера?
Едва приметная скрытность в глазах Элен, прежде чем она ответила:
- Мы с мамой хотели сегодня познакомиться с кардиналом Лашезом. Ты,
вероятно, читал о его приезде в Нью-Йорк? У доктора Коннинджа. Я обещала
поехать с ней.
- Только не целуй перстень: это негигиенично.
Элен вспыхнула и отвернулась. Это удивило Маркэнда. Не раз он
подтрунивал над ее увлечением гигиеной; поцеловать перстень кардинала на
нее так же мало похоже, как разрешить детям пить из общего стакана.
- Элен, - сказал он, - может быть, нам извиниться перед твоими
родителями и поужинать дома, с малышами?
- Ты ведь знаешь, как папа относится ко всякому нарушению данного
слова. - (Она не хочет оставаться со мной наедине.) - Я тебе обещаю, -