Страница:
пришли к этому врачу, не мешайте ему в покое делать свое дело.
- Делать дело в покое?
- Нет покоя без делания. Не мешайте же ему в его работе. Подождите, и
скоро сами увидите ее плоды.
Она сложила на груди руки; но думала не о младенце, а о Дэвиде.
- Отец мой, вся моя жизнь - одно долгое ожидание, ведь правда?
- Да, сейчас мы об этом поговорим. Скажите, вы ведь любите своего мужа?
- Я любила его, как могла. Но если б я любила его в его тяжелый час,
ему не пришлось бы меня бросить.
- Он еще вернется. - Тут Элен прижала обе ладони ко рту. - Вернется,
когда вы сподобитесь стать орудием божиим для исцеления его. Он не
христианин?
- Он ничего не понимает. Он ненавидит церковь. Это слепой предрассудок
его пуританских предков.
- Пусть же господь возжелает его возвращения к вам, дабы это
возвращение приблизило его к истине.
- Понимаю.
- Не молитесь о его возвращении к вам. Непрестанно молитесь о том,
чтобы он обрел мир и истину.
- Буду молиться об этом.
- Не страшитесь собственнических чувств в своей любви. Их не победить
страхом. Если христианка может воистину победить свое тело, зачем же ей
его губить? И навеки становиться его рабыней? Надо радостно принимать свое
тело. Так же и с собственническими чувствами к близким. Принимая их, их
превозмогаешь. Всякий порыв человеческий, даже любовь, вне благодати
влечет нас к погибели; а благодатью тот же самый порыв преображается в
добродетель. Первый шаг к преображению - приятие. Ученый, взявшийся
обработать какое-то вещество, не станет его выбрасывать. Так же, дочь моя,
обстоит дело и с вашим стремлением завладеть деньгами, которые, хоть
тратите их вы, остаются деньгами вашего мужа. Вне благодати это
безобразно. Но если вы станете доброй христианкой, а мужу вашему не
удастся такое, господу, может быть, станет угодно, чтобы деньги перешли в
ваше полное ведение. И ваша жажда собственности станет источником
христианской силы, как стремление самой церкви владеть своим стадом. - Он
умолк, но Элен ничего не сказала.
- Больше всего мешают вам, я вижу, честные сомнения и отрицание,
признаваемые евангелическими церквами за добродетель и ведущие к
мистическому нигилизму, ибо, полагая разум чересчур чистым для земли,
землю они отдают тем самым во власть материалистическим вожделениям. Не
сомневайтесь в любви вашей к мужу, чтобы не потерять его. Пусть любовь
ваша чувственна и эгоистична - все равно не отрицайте ее. Ищите благодати,
и благодать облагородит вашу любовь. Почему он вас бросил?
- Не знаю.
- Знаете.
- Да, знаю, святой отец. - Она помолчала. Потом сказала едва слышно: -
Мы отпали друг от друга. Обнимая друг друга, мы были чужими. Я нашла
Христа; это еще больше оттолкнуло его. Он тоже искал чего-то, чего наше
счастье (он считал, что это счастье) не давало ему. Тело мое до сих пор
его любит. Оно томилось по нему, когда он ушел. Ощутив в себе младенца и
познав новую чувственную радость, я перестала томиться по мужу. А теперь,
когда радость эта блекнет, даже здесь, даже сейчас, святой отец, я
чувствую, как опять томится по нему мое тело.
- Как и все добрые, свободомыслящие люди, вы жили в грехе; а грех, как
понятие отрицательное, постепенно разъедает ту субстанцию, на которой
произрастает. Но даже в грехе, если только это не смертный грех, не
меркнет любовь; так же как не меркнет в грехе сама человеческая душа. Семя
остается, дабы Христос мог любовно пересадить и взращивать его. Молитесь
за мужа, но не о том, чтобы он к вам вернулся. И даже тайно не мечтайте об
этом.
- Понимаю.
- Молитесь о душе вашего покойного сына. Заказывайте по нем мессы.
Когда вы будете меньше страдать по нему, расцветет ваша любовь к дочери.
- Понимаю.
- За нее на вас следует наложить епитимью. Няня у нее есть?
- Ей семь лет, ей не нужна няня. У меня есть служанка, она отводит ее в
школу, гуляет с ней в парке, заботится о ней.
- Оставьте при себе эту служанку; но сами исполняйте ее обязанности
пока, до родов, только так, чтобы не повредить дочери. Сами водите ее в
школу, одевайте, кормите...
- Да, святой отец.
- И, не сомневаясь уже в своей любви к мужу и к дочери, никак не
сомневайтесь в своей любви к богу. Не сомневайтесь в ней, как не станете
вы сомневаться в существовании собственного тела оттого, что оно
несовершенно. Не делайте преступления против самой себя, ведущего к
безумию. Женщина, взгляни на груди свои, взгляни на живот свой, взбухающий
от плода. Скажи себе - мое тело воистину существует. Взгляни на сердце
свое, взбухшее от печали и томящееся по господу. Скажи себе: любовь божия
воистину существует!
- Аминь.
- Сегодня я зажгу свечи перед святым Христофором и стану молиться:
сподоби мужа этой женщины...
- Дэвида Маркэнда.
- Сподоби Дэвида Маркэнда вернуться к жене, хоть оба они бедные
грешники, если по возвращении своем он обретет мир и истину.
- Аминь.
- Но сами вы молитесь не так. Мудрый, желающий огня в пустыне, не
станет искать огня. Он будет искать дерево и трут, которым можно
воспламенить дерево. Воспламените в себе мысль о возвращении мужа... И
повторяйте в молитвах слова символа веры. Повторяйте и помните их.
Молитесь так:
Боже Всемогущий, радуюсь, что ты творец неба и земли, и превыше всего я
радуюсь, что ты еси Бог наш.
Господи Иисусе! Радуюсь, что ты единородный Сын Вечного Отца, мудрый и
единосущный Отцу. Хочу принадлежать тебе и Отцу твоему всецело и
нераздельно.
Иисусе! На тебя все упования мои. Ради любви ко мне пришел ты в мир.
Девять месяцев был ты сокрыт во чреве матери своей святой. Неизреченная
любовь! Да святится имя твое ныне и присно и во веки веков!
- Я запомню.
- Думайте о любви господа, - сказал священник, - который воплотился, и
страдал, и претерпел все муки всех мужчин и женщин, собранные в одной его
краткой земной жизни, ради любви к нам, к нам, которые, получив от него в
дар свободную волю с тем чтобы творить добро, сделались испорченными и
больными. Понимаете ли вы, какая это любовь? И не пытайтесь понять.
Понимаете ли вы самое жизнь? Нет. Но есть истина, делающая ее разумной и
сладостной в высшей степени.
- О, я принимаю ее. Она все объясняет!
- Тертуллиан, великий сын мировой культуры, как вы, ее малое дитя,
сказал: Certum est quia irnpossibile est [истинно, потому что невозможно
(лат.)].
- Понимаю.
Священник повернулся к ее просиявшему лицу за оконцем исповедальни и
поднял руки:
- Deinde ego te absolve a peccatis tuis, in nomine Patris et Filii et
Spiritus Sancti [засим отпускаю тебе грехи твои во имя Отца и Сына и
Святого духа (лат.)].
- Кристина! - воскликнул Маркэнд. И увидел, что она не очень рада его
появлению.
- Входите. - Она ненужно широко распахнула дверь.
Он вошел вслед за нею в пустую кухню.
- Где Стэн?
- Стэн умер.
Он взял ее за бесчувственную руку, чутьем угадывая, что она не хочет
больше вопросов, и ощущая, как смерть Стэна встала между ним и ею. Потом
вдруг она сказала:
- Это вы, Дэви? Вы приехали? Где вы были все это время? Я никак в себя
не приду. - Она будто не замечала невидимой, непреодолимой смерти,
вставшей между ними.
- Где я был? - переспросил он, ошеломленный.
- Да вы на себя не похожи! - Она отошла к печке. - Раньше всего вам
нужно поесть, но не слишком много сразу. Потом выспаться.
Он сел.
- Снимите башмаки и носки.
В кухне было слишком тепло; он наклонился над раковиной; даже холодная
вода не могла разогнать овладевшую им дремоту.
- Наши еще все наверху. Фила нет дома, но он вернется к ужину. С тех
пор как мы здесь, Эстер отдыхает, потому что я взяла на себя заботу о
завтраке. - Стэн умер, умер... - Она поставила перед ним яйца всмятку,
молоко и хлеб.
Он начал есть. - Стэн умер... - Усталость, по мере того как исчезало
напряжение в теле, волнами заливала его, он пьянел от усталости. - Стэн
умер... - Напротив сидела Кристина. Свободные складки ее шали были стянуты
на высокой груди. - Стэн умер... - Ему незачем спрашивать, как умер Стэн.
Если б не он, Кристина не осиротела бы, ее грудь не осиротела бы! _И
Кристина это знает_. Он не чувствовал вкуса пищи, слышал лишь сладостный
голос своей плоти: "Что мне до Стэна? Я - жив". Страх перед его вопросами,
сдавивший горло Кристины, смерть Стэна, его голод - все сливалось в
одурении сна.
Наконец она отвела его в маленькую спальню, и он сбросил с себя платье
и лег... и проснулся в темноте. Откуда-то снизу поднимался мужской голос,
в ушах у него звенело от стремительного, длившегося весь день падения в
ночь. Ощупью он нашел свечу и спички на стуле у постели. Там же лежали
костюм и белье, все новое, еще с магазинными ярлыками (пока он спал,
Кристина вместе с маленькой Кларой отправилась в город и купила это все на
остаток денег, присланных им Стэну). Все было впору; только носки и
ботинки оказались велики. Он взял свечу, распахнул дверь в темный холл и
пошел вниз, на голоса.
Филип Двеллинг встал и протянул свою маленькую руку; пожимая ее,
Маркэнд увидел желтую комнату, громко тикающие часы на камине, свое лицо,
странно затуманенное в стекле окна, и хозяина, небольшого и пухлого,
который говорил ему: "Добро пожаловать... мы вас давно уже ждем", и обеих
женщин. Взгляд Кристины казался отсутствующим, хотя она смотрела прямо на
него; у другой женщины глаза были черные при электрическом свете; никто по
двинулся с места, пока часы не пробили десять ударов.
- Я проспал четырнадцать часов! - Ему стало не по себе, словно через
Кристину он уже давно вошел в комнату и это новое появление было
нереальным.
- А теперь, - сказала Эстер, поднимаясь наконец со своего стула, - вы,
должно быть, голодны.
- Этот сон был настоящим пиршеством, - сказал Маркэнд, - по я
действительно голоден.
Эстер пошла к дверям.
- Я недолго обеспокою вас, - услышала она уже из кухни. Она
повернулась. - Завтра по телеграфу потребую денег и поеду домой.
- Зачем же торопиться? - оживленно возразила Эстер; тень от притолоки
падала теперь на ее глаза. - Вам лучше отдохнуть немного, прежде чем
пускаться в такой дальний путь.
Маркэнд наклонил голову, точно повинуясь приказу. - Что они думают? Что
я делаю здесь?.. - Кристина молча продолжала шить. Черное шерстяное платье
туго обтягивало ее тело. - Есть и моя доля в этом трауре. - Двеллинг
терялся в поисках темы для разговора. Эстер сказала: "Суп на столе" - и
позвала Маркэнда в кухню.
На следующее утро Маркэнд уже спустился вниз (проспав еще семь часов),
когда в комнату вбежала Клара. Девочка изумленно вскинула глаза, потом
бросилась ему на шею. Устроившись уютно у него на коленях, она сказала:
- Ну вот, теперь и папочка вернется.
Кристина улыбнулась ей, напряженно, не отводя глаз, чтобы взглядом не
встретиться с Маркэндом; улыбка угасла; взгляд угас.
Маркэнд отложил посещение телеграфа. Вместе с Двеллингом он шел вдоль
ряда стройных деревьев, скрывавших пузатые домики, по направлению к
конторе Двеллинга. "Звезда округа Горрит" занимала нижний этаж дома у
поворота на главную улицу - одну комнату, узкую и длинную, загроможденную
наборными кассами, кипами бумаги, печатными машинами и подшивками газет;
стены ее были оклеены вырезками и карикатурами; меж двух грязных окон
стояли линотип и конторка.
Невысокий коренастый человек с седой головой и молодыми глазами
выключил машину при виде хозяина.
- Знакомьтесь: мистер Дэвид Маркэнд из Нью-Йорка.
Столичное прошлое Маркэнда не произвело большого впечатления на Тима
Дювина; все же он занялся разговором с ним, а Двеллинг отошел к своей
конторке.
Юноша лет девятнадцати, слишком высокий, с неловко болтающимися руками
и ногами, вошел в комнату и положил перед Двеллингом рукопись.
- Хотите бессмертные стихи для завтрашнего номера вашей эфемерной
газеты?
Двеллинг перелистал рукопись без определенного выражения. Вдруг он
схватил юношу за плечо и подтолкнул его к Маркэнду.
- Познакомьтесь с нашим городским поэтом, мистером Сиднеем Леймоном!
Сид, это мистер Маркэнд из Нью-Йорка. Он вам скажет, чего стоят ваши
стишки.
- Это ода к Лиге фермеров, - сказал Леймон. И Маркэнд увидел узловатое
тело, устремленное вперед, словно какой-то внутренний огонь непрестанно
глодал его; увидел длинное серое лицо с крупными расплывчатыми чертами, на
котором выделялись только девический рот и глаза, горевшие бесцветным
пламенем.
- Я ничего не понимаю ни в поэзии, ни в Лиге фермеров, - улыбнулся
Маркэнд.
- Великолепно! - горячо отозвался Леймон, словно действительно так
думал. - Вы будете превосходным судьей.
- Давайте, давайте! Прочтите нам вслух, - понукал его Двеллинг.
- Пусть лучше сам читает. Моя интонация может помешать его
беспристрастию.
В многочисленных строфах поэмы заключалось восхваление воинствующему
фермерству, которое под руководством Лиги должно возвратить стране ее
былую добродетель. Это была риторическая смесь из Киплинга и Суинберна, но
для Маркэнда, который никогда не слыхал о втором и смутно знал о
существовании первого, стихи прозвучали дивной музыкой.
Кажется, Леймон усмехнулся? В странном порыве самозащиты Маркэнд
схватил рукопись и, сказав: "Слушайте", прочел заключительную строфу:
Отныне никогда родной Америки сыны
Не будут доллару служить покорно
Рабами прихотей, рожденных во мраке города
восточной стороны.
Отныне и вовек их труд, смиренья полный,
Что стелет под небес прозрачной синевой
Пшеничных и ржаных полей покров златой,
Чтобы заслуженный досуг украсить свой,
Нам сохранит, и навсегда,
Земли цветы, плоды и семена.
- Должно быть, фермерское движение очень жизненно, если оно могло
вдохновить на создание таких стихов. - Маркэнд обернулся к Двеллингу.
Дювин, поскребывая свой щетинистый подбородок, снова взялся за работу.
- Жизненно? - сказал Двеллинг. - Пойдите-ка сюда. - Он потянул Маркэнда
к своему столу.
Леймон остался один посреди комнаты. Он надвинул шляпу на лоб, широко
расставил ноги и принялся декламировать свою оду сначала. Дювин стучал на
линотипе. Двеллинг рылся в куче бумаг. Маркэнду показалось, что юноша
потешается над собственным произведением. Открылась дверь, вошел грузный,
неповоротливый человек, Курт Свен, с недавних пор ревностный член Лиги.
Сомнения быть не могло: юноша издевался - не то над стихами, не то над
поэтом. Дювин работал. Двеллинг усердно копался в бумагах. Свен сплюнул на
пол.
- Что ж тут о свиньях ничего нет? Мне главное - свиньи.
Леймон подскочил к нему, обнаружив вдруг девическую грацию в своем
длинном теле.
- Просвещенный эгоцентризм? - Он махнул рукой Маркэнду, словно
союзнику, и вышел из комнаты.
Свен кивнул Двеллингу, и Двеллинг кивнул ему в ответ. Свен зажег трубку
и неподвижно остановился в углу, оглядывая помещение с безмолвным
удовлетворением хозяина.
- Чудак большой, - сказал Двеллинг Маркэнду, - но парень хороший. Его
отец бакалейщик, самый богатый в городе. Сид много нам помогает: он собаку
съел на правописании и всяких таких вещах - он прочел несметное множество
книг. В благодарность, когда у нас остается место, мы печатаем
какие-нибудь его стихи.
(Сидней Леймон как-то сказал своему отцу, что конторка Фила Двеллинга в
"Звезде" похожа на самого Фила Двеллинга: из мягкого дерева, желтоватая, и
всегда в беспорядке.)
Наконец руки Двеллинга перестали шарить по столу.
- Вот, - сказал он, - что я хотел вам показать. Это цифры - статистика.
Вы ведь житель Нью-Йорка, деловой человек. Вот тут, например...
Вскоре Маркэнд многое знал о Лиге фермеров: ее программу, ее бюджет,
число членов в различных штатах. Он любил землю, и в нем нашла
сентиментальный отклик идея о построении на земле царства тех, кто ее
обрабатывает.
Двеллинг оживился:
- Может быть, вы могли бы помочь мне тут?
Он расправил измятый отчет казначея, присланный из Сен-Поля, Миннесота.
Маркэнд просмотрел его, быстро уловил суть, объяснил, в чем дело. Двеллинг
почувствовал себя увереннее. Он вспомнил про Свена; тот сидел в углу,
наблюдая, восхищаясь. Позднее можно будет познакомить его с гостем из
Нью-Йорка, ослепить фермера.
- Популисты были неправы, - сказал он. - Они допустили ошибку,
вмешавшись сразу в вопросы государственной политики. Мы хотим, чтобы
земледельческие штаты были сильнее, а единственный путь к этому -
действовать тут, в земледельческих штатах. Мы заставим Вашингтон прийти
сюда, к нам, вместо того чтобы самим идти к Вашингтону. Так поступили
банкиры на Востоке: они сперва организовались сами, а потом, в тысяча
девятьсот седьмом, когда правительство очутилось в беде, пришлось ему
послать за Морганом! Сначала власть экономическая, потом уж политическая.
Это закон.
Маркэнд пристально смотрел на Двеллинга; он говорил необычайно разумно,
чего нельзя было ожидать, судя но его виду.
- Мы хотим побить банкиров их собственным оружием, - продолжал
Двеллинг. - Вы хотите давать нам взаймы под нашу землю? Хотите получать от
нас страховые? Хотите контролировать цены? Хотите накапливать избыток
наших товаров? Но-но-но, мы все это хотим приберечь для себя.
Самоуправление! То самоед за что в тысяча семьсот семьдесят шестом году мы
дрались с Англией...
- Об этом говорится и в стихах.
- Попятное дело, - сказал Двеллинг. - Мальчик проникается... э-э-э...
нашими идеями. Но вам и в голову не придет: это называют социализмом!
- Что ж с того? - спросил Маркэнд.
- Вот это верно сказано. Что ж с того? Но есть немало вредных
бездельников, которые называют себя социалистами. Типы вроде Дебса или вот
уоббли, которые сеют смуту среди наших батраков. Слыхали про уоббли?
- Да.
- Мерзавцы! Только вчера они взорвали шахту в Лэнюсе. - Он выудил еще
один исписанный листок. - Вот, - сказал он, - некоторые мои мысли. Это
передовица для следующего номера.
Рукопись была озаглавлена: "Банки для общественной пользы, а не для
частных прибылей". Маркэнду сначала понравилось, по в середине он
запутался.
- Это не совсем ясно выражено. - Он колебался. Но Двеллинг уже всунул
карандаш ему в руку; в комнату, грузно ступая тяжелыми сапогами, входил
еще один фермер.
- Вот вам, сделайте, как вам кажется лучше, - сказал Двеллинг и оставил
Маркэнда, чтобы присоединиться к фермерам.
Маркэнд тщательно разобрался в содержании неудачного абзаца, взял
листок бумаги и изложил все просто и ясно, словно писал отчет мистеру
Соубелу. Двеллинг возвратился наконец и внимательно прочел новый вариант.
- Так яснее, - сказал он, - да, так яснее, - и стал смотреть на грязное
окно.
...Вечером, за ужином, Фил Двеллинг вдруг сказал:
- Слушайте, Маркэнд. Если вы не особенно торопитесь домой, почему бы
вам не остаться тут на некоторое время? Зоркий взгляд со стороны будет
очень полезен для "Звезды" и для Лиги. Вы можете жить тут у нас, мы будем
очень рады. А чтобы все было как следует, вам будут платить жалованье.
Эстер поставила на стол блюдо яблок в тесте, горячих и ароматных, и
сама села. Кристина наклонилась к Кларе вытереть глаза, щеки и нос,
которые не меньше маленького ротика принимали участие в ужине. Ингерсолл
воткнул вилку в яблоко.
- Пожалуй, мне некуда спешить, - медленно сказал Маркэнд, и его ответ
неуловимо скользнул от мужчины, который задал вопрос, к женщине, которая
не произнесла ни слова. - Во всяком случае, мне кажется, что мне некуда
спешить.
Он искал взгляд Кристины, который встретился наконец с его взглядом; но
Маркэнд ничего не сумел прочесть в нем.
Эстер Двеллинг одиноко сидит в своей кухне. Все еще день... бледный
декабрьский день над равнинами и улицами Мельвилля, но в запертых кухнях,
где сидят одинокие женщины, уже темно. Жаркое стоит в печи; Эстер видит,
как жилки огня пробиваются сквозь щели в стенках. Она чувствует, что печка
близка ей; она питала ее изо дня в день, зиму и лето, год за годом; питала
ее огонь, который сжег бы весь дом, вырвавшись на свободу. И в ней самой
тоже горит огонь, но Филип - холодное и пресное существо, которое ее
пламенная честолюбивая воля готовит к роли вождя фермеров. - Он делает
все, что я говорю ему, иногда охотно, иногда ворча, но у него нет ни одной
собственной мысли. И если б он понял, бедняга, что главная роль
принадлежит мне, был бы конец всему. Он должен считать, что во всем
действует самостоятельно. Что он _сам_ женился на мне; что он _сам_ открыл
в себе призвание к этой карьере; что _ему_ пришла в голову мысль о
"Звезде". Сейчас, вероятно, ему кажется, что это _он_ пригласил Маркэнда.
И получается вообще неплохо. Только одного я никогда не могла сделать за
него - любить. Тут уж ничем не поможешь: в любви мужчина должен быть
самостоятелен. Но это дело прошлое. Когда женщине тридцать пять лет... Что
ж, может быть, у меня были слишком романтические представления о любви...
Беспорядочная возня, а потом мужчина, раскиснув, укладывается в твоих
объятиях, готовый заснуть. Так если это - все, может ли женщина отдать
свою жизнь, свою душу за любовь? Серьезная женщина - никогда. Может быть,
несерьезные женщины смотрят по-иному. Это верно. В ту пору, когда я еще
грезила о любви, что мне было до политики или женских прав? Только
почувствовав всю пустоту своих грез, я образумилась. Любовь и серьезность
не вяжутся вместе. Или женщина - дура, которая только и мечтает о поцелуях
мужчины... по всему телу (есть ведь и женщины беспомощные, как Фил, но для
женщины, я думаю, это гораздо хуже), или же она обладает здравым смыслом и
находит себе дело. И дело процветает! Фил пользуется влиянием; "Звезда",
она уже почти оправдывает себя! Фил уже сейчас фигура в фермерском
движении: на январском съезде в Сен-Поле все его узнают. Но меня там не
будет... Маркэнд? Вот человек, у которого есть свои мысли. Конечно, к нам
они не имеют отношения - и Тем лучше. Я чувствую это, знаю это. Но ведь он
взялся за дело в "Звезде"! Все его интересует - от уборки помещения и
отливки шрифта до писания передовых. И как много он читает - все книги
Фила но экономике взял к себе. Каждый вечер сидит над ними. Говорит мало.
Размышляет? Я знаю, он вдумчив и глубок. Глубокие мысли, глубокие чувства.
Любил ли он свою жену? Почему он оставил ее? Наверно, она была с ним
счастлива, пока он не ушел от нее. Дать женщине счастье... Опять
романтика. Никак ты не избавишься от этого, Эстер. Какой вздор! Нет, это
правда, наверное, это правда. Я уверена, что Дэвид может дать женщине
счастье. А Кристина? Почему ей вздумалось уйти к Стэну и жить с ним в
лачуге, в то время как сын богача Харрингтона, да и Гаспер тоже, с ума
сходили, чтоб добиться ее? Стэн дал ей счастье? Что он с ней делал, Стэн?
Как он целовал ее? Целовал ли ее грудь, ласкал ли бедра сильной и нежной
рукой, держал ли ее, обессиленную, в своих объятиях? Что же теперь с ней?
Нет, Кристина несерьезна. У нее совсем нет хватки, так же, как и у Стэна.
Помогла ли она ему достигнуть чего-нибудь в мире? Оба они шли в жизни
скорее вниз, чем вверх. И когда она позволила ему опуститься на самое дно,
он умер. Вот вам любовь! Мне непонятно это... Эстер, существует мир,
который тебе непонятен; Кристина из этого мира; Маркэнд из этого мира.
Холодное красноватое тело Фила... короткая судорога - и уже готов заснуть.
Проснись, Фил! Стань великим... Миссис Филип Двеллинг, супруга
губернатора. Миссис Филип Двеллинг, жена сенатора штата Канзас...
"Президент Соединенных Штатов Америки и миссис Вильсон просят сенатора
Двеллинга и миссис Двеллинг оказать им честь отобедать с ними в Белом
доме..." Нужно с толком использовать Маркэнда. Глупо позволять ему тратить
время на линотип. Он слишком много возится с Дювином. У пего есть глубина
мыслей. Он должен ездить, организовывать. Он должен работать на Филипа. Я
буду откровенна с ним. Я прямо скажу ему, чего я хочу. Он из тех людей,
которые готовы сделать все, о чем их просят, если только у них нет причин
поступить иначе... Дэвид Маркэнд, я хочу, чтоб вы кое-что сделали для
меня. - Охотно, Эстер Двеллинг, а что, собственно? - Я хочу, чтоб вы
помогли мне сделать из моего мужа большого человека. И я вовсе не хочу,
чтоб вы целовали меня в губы. Видите ли, Фил действительно хороший
человек. Он будет преданным борцом за дело фермеров. Наша жизнь, видите
ли, - бесплодная жизнь... Все, что у меня есть, поставлено на карту для
успеха Фила!.. Пора полить маслом жаркое... Не поможете ли вы мне, Дэвид
Маркэнд?.. Пора зажечь лампы. Пора Ингерсоллу, и Кристине, и Кларе, и
Филу, и Дэвиду возвращаться домой, к ужину...
- Пойдем в сарай, - говорит Ингерсолл Двеллинг.
- Это еще зачем? - спрашивает девушка.
- Просто для забавы.
- Что же забавного в старом грязном сарае? - Она следует за ним.
- Полезем на сеновал.
- Чтоб сено набилось в глаза и волосы?
- Велика беда!
Она вслед за ним взбирается но лестнице.
- Пойдем, детка, темнеет уже, - Кристина берет Клару за руку.
Девочка цепляется за руку матери, просто чтобы удостовериться, что она
рядом. От этого ей становится радостно и спокойно. В темноте деревья
кажутся выше, прохожие двигаются быстрее, воздух сильнее щиплет лицо, стук
конских копыт звонче. У кошек глаза горят в темноте, и у домов - тоже, а
автомобили... - вот как раз один!.. - в темноте грохочут, как гром.
- Наверно, это дядя Фил возвращается домой. Видишь, как мы запоздали!
Но сама она не торопится. Целый месяц стояла теплая погода, и Кристина
сонно наблюдала жизнь Маркэнда в доме ее родных. Сейчас, в декабре, воздух
наконец стал зимним; сверкающая лава прерии застывает в твердый металл; и
Кристине, возбужденной сухим холодным воздухом, хорошо идти так, держа
Клару за руку, и думать. Месяц прошел с тех пор, как этот человек, из-за
которого умер Стэн, оборванный и голодный, постучался у дверей Двеллингов.
- Делать дело в покое?
- Нет покоя без делания. Не мешайте же ему в его работе. Подождите, и
скоро сами увидите ее плоды.
Она сложила на груди руки; но думала не о младенце, а о Дэвиде.
- Отец мой, вся моя жизнь - одно долгое ожидание, ведь правда?
- Да, сейчас мы об этом поговорим. Скажите, вы ведь любите своего мужа?
- Я любила его, как могла. Но если б я любила его в его тяжелый час,
ему не пришлось бы меня бросить.
- Он еще вернется. - Тут Элен прижала обе ладони ко рту. - Вернется,
когда вы сподобитесь стать орудием божиим для исцеления его. Он не
христианин?
- Он ничего не понимает. Он ненавидит церковь. Это слепой предрассудок
его пуританских предков.
- Пусть же господь возжелает его возвращения к вам, дабы это
возвращение приблизило его к истине.
- Понимаю.
- Не молитесь о его возвращении к вам. Непрестанно молитесь о том,
чтобы он обрел мир и истину.
- Буду молиться об этом.
- Не страшитесь собственнических чувств в своей любви. Их не победить
страхом. Если христианка может воистину победить свое тело, зачем же ей
его губить? И навеки становиться его рабыней? Надо радостно принимать свое
тело. Так же и с собственническими чувствами к близким. Принимая их, их
превозмогаешь. Всякий порыв человеческий, даже любовь, вне благодати
влечет нас к погибели; а благодатью тот же самый порыв преображается в
добродетель. Первый шаг к преображению - приятие. Ученый, взявшийся
обработать какое-то вещество, не станет его выбрасывать. Так же, дочь моя,
обстоит дело и с вашим стремлением завладеть деньгами, которые, хоть
тратите их вы, остаются деньгами вашего мужа. Вне благодати это
безобразно. Но если вы станете доброй христианкой, а мужу вашему не
удастся такое, господу, может быть, станет угодно, чтобы деньги перешли в
ваше полное ведение. И ваша жажда собственности станет источником
христианской силы, как стремление самой церкви владеть своим стадом. - Он
умолк, но Элен ничего не сказала.
- Больше всего мешают вам, я вижу, честные сомнения и отрицание,
признаваемые евангелическими церквами за добродетель и ведущие к
мистическому нигилизму, ибо, полагая разум чересчур чистым для земли,
землю они отдают тем самым во власть материалистическим вожделениям. Не
сомневайтесь в любви вашей к мужу, чтобы не потерять его. Пусть любовь
ваша чувственна и эгоистична - все равно не отрицайте ее. Ищите благодати,
и благодать облагородит вашу любовь. Почему он вас бросил?
- Не знаю.
- Знаете.
- Да, знаю, святой отец. - Она помолчала. Потом сказала едва слышно: -
Мы отпали друг от друга. Обнимая друг друга, мы были чужими. Я нашла
Христа; это еще больше оттолкнуло его. Он тоже искал чего-то, чего наше
счастье (он считал, что это счастье) не давало ему. Тело мое до сих пор
его любит. Оно томилось по нему, когда он ушел. Ощутив в себе младенца и
познав новую чувственную радость, я перестала томиться по мужу. А теперь,
когда радость эта блекнет, даже здесь, даже сейчас, святой отец, я
чувствую, как опять томится по нему мое тело.
- Как и все добрые, свободомыслящие люди, вы жили в грехе; а грех, как
понятие отрицательное, постепенно разъедает ту субстанцию, на которой
произрастает. Но даже в грехе, если только это не смертный грех, не
меркнет любовь; так же как не меркнет в грехе сама человеческая душа. Семя
остается, дабы Христос мог любовно пересадить и взращивать его. Молитесь
за мужа, но не о том, чтобы он к вам вернулся. И даже тайно не мечтайте об
этом.
- Понимаю.
- Молитесь о душе вашего покойного сына. Заказывайте по нем мессы.
Когда вы будете меньше страдать по нему, расцветет ваша любовь к дочери.
- Понимаю.
- За нее на вас следует наложить епитимью. Няня у нее есть?
- Ей семь лет, ей не нужна няня. У меня есть служанка, она отводит ее в
школу, гуляет с ней в парке, заботится о ней.
- Оставьте при себе эту служанку; но сами исполняйте ее обязанности
пока, до родов, только так, чтобы не повредить дочери. Сами водите ее в
школу, одевайте, кормите...
- Да, святой отец.
- И, не сомневаясь уже в своей любви к мужу и к дочери, никак не
сомневайтесь в своей любви к богу. Не сомневайтесь в ней, как не станете
вы сомневаться в существовании собственного тела оттого, что оно
несовершенно. Не делайте преступления против самой себя, ведущего к
безумию. Женщина, взгляни на груди свои, взгляни на живот свой, взбухающий
от плода. Скажи себе - мое тело воистину существует. Взгляни на сердце
свое, взбухшее от печали и томящееся по господу. Скажи себе: любовь божия
воистину существует!
- Аминь.
- Сегодня я зажгу свечи перед святым Христофором и стану молиться:
сподоби мужа этой женщины...
- Дэвида Маркэнда.
- Сподоби Дэвида Маркэнда вернуться к жене, хоть оба они бедные
грешники, если по возвращении своем он обретет мир и истину.
- Аминь.
- Но сами вы молитесь не так. Мудрый, желающий огня в пустыне, не
станет искать огня. Он будет искать дерево и трут, которым можно
воспламенить дерево. Воспламените в себе мысль о возвращении мужа... И
повторяйте в молитвах слова символа веры. Повторяйте и помните их.
Молитесь так:
Боже Всемогущий, радуюсь, что ты творец неба и земли, и превыше всего я
радуюсь, что ты еси Бог наш.
Господи Иисусе! Радуюсь, что ты единородный Сын Вечного Отца, мудрый и
единосущный Отцу. Хочу принадлежать тебе и Отцу твоему всецело и
нераздельно.
Иисусе! На тебя все упования мои. Ради любви ко мне пришел ты в мир.
Девять месяцев был ты сокрыт во чреве матери своей святой. Неизреченная
любовь! Да святится имя твое ныне и присно и во веки веков!
- Я запомню.
- Думайте о любви господа, - сказал священник, - который воплотился, и
страдал, и претерпел все муки всех мужчин и женщин, собранные в одной его
краткой земной жизни, ради любви к нам, к нам, которые, получив от него в
дар свободную волю с тем чтобы творить добро, сделались испорченными и
больными. Понимаете ли вы, какая это любовь? И не пытайтесь понять.
Понимаете ли вы самое жизнь? Нет. Но есть истина, делающая ее разумной и
сладостной в высшей степени.
- О, я принимаю ее. Она все объясняет!
- Тертуллиан, великий сын мировой культуры, как вы, ее малое дитя,
сказал: Certum est quia irnpossibile est [истинно, потому что невозможно
(лат.)].
- Понимаю.
Священник повернулся к ее просиявшему лицу за оконцем исповедальни и
поднял руки:
- Deinde ego te absolve a peccatis tuis, in nomine Patris et Filii et
Spiritus Sancti [засим отпускаю тебе грехи твои во имя Отца и Сына и
Святого духа (лат.)].
- Кристина! - воскликнул Маркэнд. И увидел, что она не очень рада его
появлению.
- Входите. - Она ненужно широко распахнула дверь.
Он вошел вслед за нею в пустую кухню.
- Где Стэн?
- Стэн умер.
Он взял ее за бесчувственную руку, чутьем угадывая, что она не хочет
больше вопросов, и ощущая, как смерть Стэна встала между ним и ею. Потом
вдруг она сказала:
- Это вы, Дэви? Вы приехали? Где вы были все это время? Я никак в себя
не приду. - Она будто не замечала невидимой, непреодолимой смерти,
вставшей между ними.
- Где я был? - переспросил он, ошеломленный.
- Да вы на себя не похожи! - Она отошла к печке. - Раньше всего вам
нужно поесть, но не слишком много сразу. Потом выспаться.
Он сел.
- Снимите башмаки и носки.
В кухне было слишком тепло; он наклонился над раковиной; даже холодная
вода не могла разогнать овладевшую им дремоту.
- Наши еще все наверху. Фила нет дома, но он вернется к ужину. С тех
пор как мы здесь, Эстер отдыхает, потому что я взяла на себя заботу о
завтраке. - Стэн умер, умер... - Она поставила перед ним яйца всмятку,
молоко и хлеб.
Он начал есть. - Стэн умер... - Усталость, по мере того как исчезало
напряжение в теле, волнами заливала его, он пьянел от усталости. - Стэн
умер... - Напротив сидела Кристина. Свободные складки ее шали были стянуты
на высокой груди. - Стэн умер... - Ему незачем спрашивать, как умер Стэн.
Если б не он, Кристина не осиротела бы, ее грудь не осиротела бы! _И
Кристина это знает_. Он не чувствовал вкуса пищи, слышал лишь сладостный
голос своей плоти: "Что мне до Стэна? Я - жив". Страх перед его вопросами,
сдавивший горло Кристины, смерть Стэна, его голод - все сливалось в
одурении сна.
Наконец она отвела его в маленькую спальню, и он сбросил с себя платье
и лег... и проснулся в темноте. Откуда-то снизу поднимался мужской голос,
в ушах у него звенело от стремительного, длившегося весь день падения в
ночь. Ощупью он нашел свечу и спички на стуле у постели. Там же лежали
костюм и белье, все новое, еще с магазинными ярлыками (пока он спал,
Кристина вместе с маленькой Кларой отправилась в город и купила это все на
остаток денег, присланных им Стэну). Все было впору; только носки и
ботинки оказались велики. Он взял свечу, распахнул дверь в темный холл и
пошел вниз, на голоса.
Филип Двеллинг встал и протянул свою маленькую руку; пожимая ее,
Маркэнд увидел желтую комнату, громко тикающие часы на камине, свое лицо,
странно затуманенное в стекле окна, и хозяина, небольшого и пухлого,
который говорил ему: "Добро пожаловать... мы вас давно уже ждем", и обеих
женщин. Взгляд Кристины казался отсутствующим, хотя она смотрела прямо на
него; у другой женщины глаза были черные при электрическом свете; никто по
двинулся с места, пока часы не пробили десять ударов.
- Я проспал четырнадцать часов! - Ему стало не по себе, словно через
Кристину он уже давно вошел в комнату и это новое появление было
нереальным.
- А теперь, - сказала Эстер, поднимаясь наконец со своего стула, - вы,
должно быть, голодны.
- Этот сон был настоящим пиршеством, - сказал Маркэнд, - по я
действительно голоден.
Эстер пошла к дверям.
- Я недолго обеспокою вас, - услышала она уже из кухни. Она
повернулась. - Завтра по телеграфу потребую денег и поеду домой.
- Зачем же торопиться? - оживленно возразила Эстер; тень от притолоки
падала теперь на ее глаза. - Вам лучше отдохнуть немного, прежде чем
пускаться в такой дальний путь.
Маркэнд наклонил голову, точно повинуясь приказу. - Что они думают? Что
я делаю здесь?.. - Кристина молча продолжала шить. Черное шерстяное платье
туго обтягивало ее тело. - Есть и моя доля в этом трауре. - Двеллинг
терялся в поисках темы для разговора. Эстер сказала: "Суп на столе" - и
позвала Маркэнда в кухню.
На следующее утро Маркэнд уже спустился вниз (проспав еще семь часов),
когда в комнату вбежала Клара. Девочка изумленно вскинула глаза, потом
бросилась ему на шею. Устроившись уютно у него на коленях, она сказала:
- Ну вот, теперь и папочка вернется.
Кристина улыбнулась ей, напряженно, не отводя глаз, чтобы взглядом не
встретиться с Маркэндом; улыбка угасла; взгляд угас.
Маркэнд отложил посещение телеграфа. Вместе с Двеллингом он шел вдоль
ряда стройных деревьев, скрывавших пузатые домики, по направлению к
конторе Двеллинга. "Звезда округа Горрит" занимала нижний этаж дома у
поворота на главную улицу - одну комнату, узкую и длинную, загроможденную
наборными кассами, кипами бумаги, печатными машинами и подшивками газет;
стены ее были оклеены вырезками и карикатурами; меж двух грязных окон
стояли линотип и конторка.
Невысокий коренастый человек с седой головой и молодыми глазами
выключил машину при виде хозяина.
- Знакомьтесь: мистер Дэвид Маркэнд из Нью-Йорка.
Столичное прошлое Маркэнда не произвело большого впечатления на Тима
Дювина; все же он занялся разговором с ним, а Двеллинг отошел к своей
конторке.
Юноша лет девятнадцати, слишком высокий, с неловко болтающимися руками
и ногами, вошел в комнату и положил перед Двеллингом рукопись.
- Хотите бессмертные стихи для завтрашнего номера вашей эфемерной
газеты?
Двеллинг перелистал рукопись без определенного выражения. Вдруг он
схватил юношу за плечо и подтолкнул его к Маркэнду.
- Познакомьтесь с нашим городским поэтом, мистером Сиднеем Леймоном!
Сид, это мистер Маркэнд из Нью-Йорка. Он вам скажет, чего стоят ваши
стишки.
- Это ода к Лиге фермеров, - сказал Леймон. И Маркэнд увидел узловатое
тело, устремленное вперед, словно какой-то внутренний огонь непрестанно
глодал его; увидел длинное серое лицо с крупными расплывчатыми чертами, на
котором выделялись только девический рот и глаза, горевшие бесцветным
пламенем.
- Я ничего не понимаю ни в поэзии, ни в Лиге фермеров, - улыбнулся
Маркэнд.
- Великолепно! - горячо отозвался Леймон, словно действительно так
думал. - Вы будете превосходным судьей.
- Давайте, давайте! Прочтите нам вслух, - понукал его Двеллинг.
- Пусть лучше сам читает. Моя интонация может помешать его
беспристрастию.
В многочисленных строфах поэмы заключалось восхваление воинствующему
фермерству, которое под руководством Лиги должно возвратить стране ее
былую добродетель. Это была риторическая смесь из Киплинга и Суинберна, но
для Маркэнда, который никогда не слыхал о втором и смутно знал о
существовании первого, стихи прозвучали дивной музыкой.
Кажется, Леймон усмехнулся? В странном порыве самозащиты Маркэнд
схватил рукопись и, сказав: "Слушайте", прочел заключительную строфу:
Отныне никогда родной Америки сыны
Не будут доллару служить покорно
Рабами прихотей, рожденных во мраке города
восточной стороны.
Отныне и вовек их труд, смиренья полный,
Что стелет под небес прозрачной синевой
Пшеничных и ржаных полей покров златой,
Чтобы заслуженный досуг украсить свой,
Нам сохранит, и навсегда,
Земли цветы, плоды и семена.
- Должно быть, фермерское движение очень жизненно, если оно могло
вдохновить на создание таких стихов. - Маркэнд обернулся к Двеллингу.
Дювин, поскребывая свой щетинистый подбородок, снова взялся за работу.
- Жизненно? - сказал Двеллинг. - Пойдите-ка сюда. - Он потянул Маркэнда
к своему столу.
Леймон остался один посреди комнаты. Он надвинул шляпу на лоб, широко
расставил ноги и принялся декламировать свою оду сначала. Дювин стучал на
линотипе. Двеллинг рылся в куче бумаг. Маркэнду показалось, что юноша
потешается над собственным произведением. Открылась дверь, вошел грузный,
неповоротливый человек, Курт Свен, с недавних пор ревностный член Лиги.
Сомнения быть не могло: юноша издевался - не то над стихами, не то над
поэтом. Дювин работал. Двеллинг усердно копался в бумагах. Свен сплюнул на
пол.
- Что ж тут о свиньях ничего нет? Мне главное - свиньи.
Леймон подскочил к нему, обнаружив вдруг девическую грацию в своем
длинном теле.
- Просвещенный эгоцентризм? - Он махнул рукой Маркэнду, словно
союзнику, и вышел из комнаты.
Свен кивнул Двеллингу, и Двеллинг кивнул ему в ответ. Свен зажег трубку
и неподвижно остановился в углу, оглядывая помещение с безмолвным
удовлетворением хозяина.
- Чудак большой, - сказал Двеллинг Маркэнду, - но парень хороший. Его
отец бакалейщик, самый богатый в городе. Сид много нам помогает: он собаку
съел на правописании и всяких таких вещах - он прочел несметное множество
книг. В благодарность, когда у нас остается место, мы печатаем
какие-нибудь его стихи.
(Сидней Леймон как-то сказал своему отцу, что конторка Фила Двеллинга в
"Звезде" похожа на самого Фила Двеллинга: из мягкого дерева, желтоватая, и
всегда в беспорядке.)
Наконец руки Двеллинга перестали шарить по столу.
- Вот, - сказал он, - что я хотел вам показать. Это цифры - статистика.
Вы ведь житель Нью-Йорка, деловой человек. Вот тут, например...
Вскоре Маркэнд многое знал о Лиге фермеров: ее программу, ее бюджет,
число членов в различных штатах. Он любил землю, и в нем нашла
сентиментальный отклик идея о построении на земле царства тех, кто ее
обрабатывает.
Двеллинг оживился:
- Может быть, вы могли бы помочь мне тут?
Он расправил измятый отчет казначея, присланный из Сен-Поля, Миннесота.
Маркэнд просмотрел его, быстро уловил суть, объяснил, в чем дело. Двеллинг
почувствовал себя увереннее. Он вспомнил про Свена; тот сидел в углу,
наблюдая, восхищаясь. Позднее можно будет познакомить его с гостем из
Нью-Йорка, ослепить фермера.
- Популисты были неправы, - сказал он. - Они допустили ошибку,
вмешавшись сразу в вопросы государственной политики. Мы хотим, чтобы
земледельческие штаты были сильнее, а единственный путь к этому -
действовать тут, в земледельческих штатах. Мы заставим Вашингтон прийти
сюда, к нам, вместо того чтобы самим идти к Вашингтону. Так поступили
банкиры на Востоке: они сперва организовались сами, а потом, в тысяча
девятьсот седьмом, когда правительство очутилось в беде, пришлось ему
послать за Морганом! Сначала власть экономическая, потом уж политическая.
Это закон.
Маркэнд пристально смотрел на Двеллинга; он говорил необычайно разумно,
чего нельзя было ожидать, судя но его виду.
- Мы хотим побить банкиров их собственным оружием, - продолжал
Двеллинг. - Вы хотите давать нам взаймы под нашу землю? Хотите получать от
нас страховые? Хотите контролировать цены? Хотите накапливать избыток
наших товаров? Но-но-но, мы все это хотим приберечь для себя.
Самоуправление! То самоед за что в тысяча семьсот семьдесят шестом году мы
дрались с Англией...
- Об этом говорится и в стихах.
- Попятное дело, - сказал Двеллинг. - Мальчик проникается... э-э-э...
нашими идеями. Но вам и в голову не придет: это называют социализмом!
- Что ж с того? - спросил Маркэнд.
- Вот это верно сказано. Что ж с того? Но есть немало вредных
бездельников, которые называют себя социалистами. Типы вроде Дебса или вот
уоббли, которые сеют смуту среди наших батраков. Слыхали про уоббли?
- Да.
- Мерзавцы! Только вчера они взорвали шахту в Лэнюсе. - Он выудил еще
один исписанный листок. - Вот, - сказал он, - некоторые мои мысли. Это
передовица для следующего номера.
Рукопись была озаглавлена: "Банки для общественной пользы, а не для
частных прибылей". Маркэнду сначала понравилось, по в середине он
запутался.
- Это не совсем ясно выражено. - Он колебался. Но Двеллинг уже всунул
карандаш ему в руку; в комнату, грузно ступая тяжелыми сапогами, входил
еще один фермер.
- Вот вам, сделайте, как вам кажется лучше, - сказал Двеллинг и оставил
Маркэнда, чтобы присоединиться к фермерам.
Маркэнд тщательно разобрался в содержании неудачного абзаца, взял
листок бумаги и изложил все просто и ясно, словно писал отчет мистеру
Соубелу. Двеллинг возвратился наконец и внимательно прочел новый вариант.
- Так яснее, - сказал он, - да, так яснее, - и стал смотреть на грязное
окно.
...Вечером, за ужином, Фил Двеллинг вдруг сказал:
- Слушайте, Маркэнд. Если вы не особенно торопитесь домой, почему бы
вам не остаться тут на некоторое время? Зоркий взгляд со стороны будет
очень полезен для "Звезды" и для Лиги. Вы можете жить тут у нас, мы будем
очень рады. А чтобы все было как следует, вам будут платить жалованье.
Эстер поставила на стол блюдо яблок в тесте, горячих и ароматных, и
сама села. Кристина наклонилась к Кларе вытереть глаза, щеки и нос,
которые не меньше маленького ротика принимали участие в ужине. Ингерсолл
воткнул вилку в яблоко.
- Пожалуй, мне некуда спешить, - медленно сказал Маркэнд, и его ответ
неуловимо скользнул от мужчины, который задал вопрос, к женщине, которая
не произнесла ни слова. - Во всяком случае, мне кажется, что мне некуда
спешить.
Он искал взгляд Кристины, который встретился наконец с его взглядом; но
Маркэнд ничего не сумел прочесть в нем.
Эстер Двеллинг одиноко сидит в своей кухне. Все еще день... бледный
декабрьский день над равнинами и улицами Мельвилля, но в запертых кухнях,
где сидят одинокие женщины, уже темно. Жаркое стоит в печи; Эстер видит,
как жилки огня пробиваются сквозь щели в стенках. Она чувствует, что печка
близка ей; она питала ее изо дня в день, зиму и лето, год за годом; питала
ее огонь, который сжег бы весь дом, вырвавшись на свободу. И в ней самой
тоже горит огонь, но Филип - холодное и пресное существо, которое ее
пламенная честолюбивая воля готовит к роли вождя фермеров. - Он делает
все, что я говорю ему, иногда охотно, иногда ворча, но у него нет ни одной
собственной мысли. И если б он понял, бедняга, что главная роль
принадлежит мне, был бы конец всему. Он должен считать, что во всем
действует самостоятельно. Что он _сам_ женился на мне; что он _сам_ открыл
в себе призвание к этой карьере; что _ему_ пришла в голову мысль о
"Звезде". Сейчас, вероятно, ему кажется, что это _он_ пригласил Маркэнда.
И получается вообще неплохо. Только одного я никогда не могла сделать за
него - любить. Тут уж ничем не поможешь: в любви мужчина должен быть
самостоятелен. Но это дело прошлое. Когда женщине тридцать пять лет... Что
ж, может быть, у меня были слишком романтические представления о любви...
Беспорядочная возня, а потом мужчина, раскиснув, укладывается в твоих
объятиях, готовый заснуть. Так если это - все, может ли женщина отдать
свою жизнь, свою душу за любовь? Серьезная женщина - никогда. Может быть,
несерьезные женщины смотрят по-иному. Это верно. В ту пору, когда я еще
грезила о любви, что мне было до политики или женских прав? Только
почувствовав всю пустоту своих грез, я образумилась. Любовь и серьезность
не вяжутся вместе. Или женщина - дура, которая только и мечтает о поцелуях
мужчины... по всему телу (есть ведь и женщины беспомощные, как Фил, но для
женщины, я думаю, это гораздо хуже), или же она обладает здравым смыслом и
находит себе дело. И дело процветает! Фил пользуется влиянием; "Звезда",
она уже почти оправдывает себя! Фил уже сейчас фигура в фермерском
движении: на январском съезде в Сен-Поле все его узнают. Но меня там не
будет... Маркэнд? Вот человек, у которого есть свои мысли. Конечно, к нам
они не имеют отношения - и Тем лучше. Я чувствую это, знаю это. Но ведь он
взялся за дело в "Звезде"! Все его интересует - от уборки помещения и
отливки шрифта до писания передовых. И как много он читает - все книги
Фила но экономике взял к себе. Каждый вечер сидит над ними. Говорит мало.
Размышляет? Я знаю, он вдумчив и глубок. Глубокие мысли, глубокие чувства.
Любил ли он свою жену? Почему он оставил ее? Наверно, она была с ним
счастлива, пока он не ушел от нее. Дать женщине счастье... Опять
романтика. Никак ты не избавишься от этого, Эстер. Какой вздор! Нет, это
правда, наверное, это правда. Я уверена, что Дэвид может дать женщине
счастье. А Кристина? Почему ей вздумалось уйти к Стэну и жить с ним в
лачуге, в то время как сын богача Харрингтона, да и Гаспер тоже, с ума
сходили, чтоб добиться ее? Стэн дал ей счастье? Что он с ней делал, Стэн?
Как он целовал ее? Целовал ли ее грудь, ласкал ли бедра сильной и нежной
рукой, держал ли ее, обессиленную, в своих объятиях? Что же теперь с ней?
Нет, Кристина несерьезна. У нее совсем нет хватки, так же, как и у Стэна.
Помогла ли она ему достигнуть чего-нибудь в мире? Оба они шли в жизни
скорее вниз, чем вверх. И когда она позволила ему опуститься на самое дно,
он умер. Вот вам любовь! Мне непонятно это... Эстер, существует мир,
который тебе непонятен; Кристина из этого мира; Маркэнд из этого мира.
Холодное красноватое тело Фила... короткая судорога - и уже готов заснуть.
Проснись, Фил! Стань великим... Миссис Филип Двеллинг, супруга
губернатора. Миссис Филип Двеллинг, жена сенатора штата Канзас...
"Президент Соединенных Штатов Америки и миссис Вильсон просят сенатора
Двеллинга и миссис Двеллинг оказать им честь отобедать с ними в Белом
доме..." Нужно с толком использовать Маркэнда. Глупо позволять ему тратить
время на линотип. Он слишком много возится с Дювином. У пего есть глубина
мыслей. Он должен ездить, организовывать. Он должен работать на Филипа. Я
буду откровенна с ним. Я прямо скажу ему, чего я хочу. Он из тех людей,
которые готовы сделать все, о чем их просят, если только у них нет причин
поступить иначе... Дэвид Маркэнд, я хочу, чтоб вы кое-что сделали для
меня. - Охотно, Эстер Двеллинг, а что, собственно? - Я хочу, чтоб вы
помогли мне сделать из моего мужа большого человека. И я вовсе не хочу,
чтоб вы целовали меня в губы. Видите ли, Фил действительно хороший
человек. Он будет преданным борцом за дело фермеров. Наша жизнь, видите
ли, - бесплодная жизнь... Все, что у меня есть, поставлено на карту для
успеха Фила!.. Пора полить маслом жаркое... Не поможете ли вы мне, Дэвид
Маркэнд?.. Пора зажечь лампы. Пора Ингерсоллу, и Кристине, и Кларе, и
Филу, и Дэвиду возвращаться домой, к ужину...
- Пойдем в сарай, - говорит Ингерсолл Двеллинг.
- Это еще зачем? - спрашивает девушка.
- Просто для забавы.
- Что же забавного в старом грязном сарае? - Она следует за ним.
- Полезем на сеновал.
- Чтоб сено набилось в глаза и волосы?
- Велика беда!
Она вслед за ним взбирается но лестнице.
- Пойдем, детка, темнеет уже, - Кристина берет Клару за руку.
Девочка цепляется за руку матери, просто чтобы удостовериться, что она
рядом. От этого ей становится радостно и спокойно. В темноте деревья
кажутся выше, прохожие двигаются быстрее, воздух сильнее щиплет лицо, стук
конских копыт звонче. У кошек глаза горят в темноте, и у домов - тоже, а
автомобили... - вот как раз один!.. - в темноте грохочут, как гром.
- Наверно, это дядя Фил возвращается домой. Видишь, как мы запоздали!
Но сама она не торопится. Целый месяц стояла теплая погода, и Кристина
сонно наблюдала жизнь Маркэнда в доме ее родных. Сейчас, в декабре, воздух
наконец стал зимним; сверкающая лава прерии застывает в твердый металл; и
Кристине, возбужденной сухим холодным воздухом, хорошо идти так, держа
Клару за руку, и думать. Месяц прошел с тех пор, как этот человек, из-за
которого умер Стэн, оборванный и голодный, постучался у дверей Двеллингов.