Лоуэлл Элизабет. Очарованная

   В его голосе послышались резкие нотки. Как бы он объяснил проницательной колдунье, что больше не доверяет своей сдержанности и поэтому боится даже прикоснуться к своей жене, а не то что втирать в ее перламутровую нужную кожу волшебный, непредсказуемый бальзам, источающий аромат роз и полночной луны, далекой грозы и всепоглощающей страсти?
   Он глубоко вздохнул, пытаясь усмирить волновавшие его чувства.
   «Это был сон — и ничего более.
   Я просто случайно задремал и увидел все это во сне.
   Но, Господи, как я желал бы видеть такие сны наяву!
   Видеть их вместе с Арианой…».
   Молча проклиная все на свете, Саймон приблизился к кровати и стал раздевать Ариану. Когда он расшнуровал ее платье и снял повязку, у него невольно вырвался возглас удивления.
   Там, где раньше был багровый рубец раны, теперь виднелась еле заметная тонкая бледно-розовая полоса. На матовой коже не было и следа кровоподтека.
   — Она скоро проснется, — с удовлетворением отметила Кассандра. — Ее исцеление почти закончилось.
   — Почти? — переспросил Саймон. — Что же осталось?
   — Это мы узнаем, когда она очнется, — загадочно произнесла Кассандра и, повернувшись, вышла из комнаты.
   В наступившей тишине послышались яростные порывы вновь разбушевавшегося ветра, заглушаемые прочными каменными стенами замка. Саймон взял горшочек с лекарственной мазью и сел на постель рядом с Арианой.
   — Хорошо, что Доминик и Мэг уехали в Блэкторн неделю назад — до того, как вновь разыгралась непогода, — сказал Саймон, втирая душистую смесь в бледный шрам в боку Арианы, оставшийся от раны. — Конечно, в терпении и силе духа Мэг не откажешь, но все равно ей пришлось бы тяжело — путь и так нелегкий и опасный, а тут еще внезапно нагрянувшие холода.
   Саймон разговаривал вслух с самим собой — это вошло у него в привычку за те долгие девять дней, которые он провел у постели Арианы, безмолвно молясь, чтобы краски жизни вновь заиграли на ее бледном, осунувшемся лице. Он заметил, что звук его голоса действует на нее успокаивающе.
   — Доминик сходил бы с ума от тревоги, — добавил Саймон. — Уж и не знаю, что бы с ним сделалось, если бы с его соколенком что-нибудь случилось в дороге.
   Саймон слабо улыбнулся, вспомнив золотые путы глендруидской колдуньи.
   — Знаешь, — обратился он к неподвижно лежащей девушке, — мне бы так хотелось вновь услышать мелодичное пение ее колокольчиков. И ее веселый переливчатый смех.
   С нижнего этажа донесся звук голосов — мужчина и женщина звонко и весело смеялись чему-то.
   — Это, наверное, Дункан и Эмбер, — произнес Саймон. — Веселятся, как зеленые юнцы после первого в жизни глотка вина.
   Саймон отвернулся, чтобы прополоскать лоскут, служивший повязкой, в чаше с отваром вяжущих целебных трав. Он отжал лиловую полоску и хорошенько встряхнул — она просохла в одно мгновение. Он глядел на нее с удивлением, которое не покидало его все эти дни, пока он ухаживал за Арианой.
   — Да, занятная вещица, как сказал бы Дункан.
   Саймон посмотрел на лоскут ткани в своих руках, затем перевел взгляд на бледно-розовую царапину на коже Арианы.
   — Нет, не буду ее сегодня перевязывать, — решил он. — Даже такая нежная ткань может оказаться грубой для заживающей раны.
   Голос Саймона, о чем бы он ни говорил, оставался тихим и мягким. Еще выхаживая Доминика, он понял, что спокойный негромкий голос проникает в сознание больного и ускоряет его выздоровление.
   Да и самому целителю тоже не мешало бы успокоиться.

* * *

   Сознание медленно возвращалось к Ариане. И первое, что она почувствовала, пробуждаясь от долгого сна, были чьи-то сильные руки, осторожно приподнимающие ее. Прикосновение было нежным и согревающим, как ткань, обвившаяся вокруг ее руки.
   Ариана вдруг поняла, что это было ее свадебное платье. И что на своей груди она чувствовала теплое дыхание Саймона.
   Волна удовольствия охватила ее тело. На миг ей показалось, что именно он явился к ней в волшебном мерцающем сне.
   «Нет, это невозможно. Глупо даже думать об этом! Я лежала без сознания, беспомощная, погруженная в целительный сон.
   А уж мне ли не знать, как мужчина обращается с беззащитной женщиной!
   До сих пор я вижу это в своих ночных воспоминаниях».
   Эта отрезвляющая мысль обдала ее холодом — волшебное ощущение, которого она никогда прежде не знала, растаяло, как дым. Нет, пожалуй, оно было ей все же знакомо — она уже раз испытала это наслаждение в объятиях Саймона и в его волшебном чувственном поцелуе.
   «Я целовала его.
   А он — меня.
   Неужели все это было на самом деле?»
   Пламя обожгло ее и пробежало вниз от груди к бедрам. Испуганная, она тщетно пыталась разобраться в своих ощущениях. Матерь Божья, да что с ней происходит?
   Натягивая платье на жену, Саймон старался не смотреть на ее опьяняюще прекрасное тело. И изо всех сил отводил взгляд от матовых белоснежных грудей, на вершинах которых выросли тугие розовые бутоны от случайного прикосновения его щеки.
   Их соблазнительный вкус и аромат он тоже старался не вспоминать.
   С мрачной сосредоточенностью Саймон расправил непокорную ткань на бедрах Арианы и принялся зашнуровывать лиф ее платья. Но как только он попытался ухватиться за серебряные тесемки, они стали неуловимыми, как ртуть. Никак ему не удавалось их удержать, не то что продеть в маленькие вышитые отверстия, которые протянулись по корсажу от бедер до мягкого выреза горловины.
   — Вот проклятые завязки! — вскипел Саймон. — Хватит упрямиться! Я должен ее одеть, как бы прекрасна ни была, ее грудь.
   Серебряная тесемка легко выскользнула из его крепко сжатых пальцев и сползла к бедрам Арианы, на мгновение задержавшись на треугольнике густых завитков, проглядывающем из складок платья. И прежде чем Саймон успел поймать кончик шнуровки, она скрылась между ног Арианы, блеснув, как серебряный ручеек.
   Почувствовав, что пальцы Саймона шарят у нее между бедрами, Ариана стремительно выпрямилась — мрачное видение вновь вернулось к ней, будто никогда и не покидало.
   — Нет! — хрипло выкрикнула она, вцепившись в запястье Саймона. — Остановись! Только бессердечное животное может так воспользоваться беспомощностью женщины!
   Саймон резко вскинул голову — безумные, широко распахнутые дымчатые глаза уставились на него в упор. Но не на них он смотрел — он видел только всепоглощающий ужас на лице Арианы. И отвращение.
   «И чего, спрашивается, я ожидал — чуда? — подумал он с насмешливой горечью. — Она такая же, какой была прежде. Холодна как лед».
   — С пробуждением вас, моя дражайшая супруга, — язвительно произнес Саймон. — Надеюсь, девять дней беспробудного сна вас освежили?
   При звуке его бесстрастного холодного голоса Ариану будто окатили ушатом ледяной колодезной воды. Она прерывисто вздохнула и взглянула на Саймона отрешенным взглядом, в котором застыл страх.
   — Если ты соблаговолишь убрать свои острые коготки, — продолжал он, — я смогу наконец тебя одеть. Или, может быть, ты хочешь, чтобы я оставался в твоем теплом гнездышке?
   Сказав это, Саймон прижал руку к теплому холмику и слегка погладил нежные лепестки, каждый изгиб которых он прошлой ночью изучил губами и омыл поцелуями.
   «Да не приснилось ли мне все это?
   Скорее всего так оно и было — во сне».
   Ариана задохнулась от противоречивых ощущений, охвативших ее. Первым, без сомнения, был откровенный страх. Вторым — столь же сильное удовольствие.
   И это испугало ее еще больше.
   — Прошу тебя, не надо, — произнесла она срывающимся шепотом. — Я этого не вынесу.
   Отвращение к самому себе стиснуло горло Саймона. Он быстро отдернул руку от мягкого ущелья.
   — Тогда, сударыня, будьте столь любезны и сами отыщите шнурок от вашего платья, — бросил Саймон сквозь зубы.
   Ариана метнула на него безумный, испуганный взгляд.
   — Вы понимаете, о чем я говорю? — спросил он. — Я как раз собирался зашнуровать вас, но эта чертова тесемка, как угорь, выскользнула у меня из рук.
   Ариана быстро оглядела свою одежду и застыла от ужаса — лиф ее платья был распахнут до самых бедер, а складки аметистового платья, обвивавшие тело, обнажали больше, чем скрывали.
   — Моя рубашка… — Голос ее замер.
   Саймон молчал, выжидая, что она скажет дальше.
   Облизнув пересохшие губы, Ариана вновь попыталась заговорить.
   — На мне же ничего нет, кроме платья, — произнесла она внезапно севшим голосом.
   — Боюсь, что это именно так.
   «Но, черт возьми, меня гораздо больше волнует другое: как может девушка, чье тело будто создано для любовного наслаждения, питать отвращение к самой страсти?
   Или, может быть, несмотря на все ее протесты, ей противен я, а не страсть?
   Да, скорее всего это так. Холодная женщина не стала бы так отвечать на мои ласки.
   Это был сон.
   Сон — и ничего более».
   Ариана вспыхнула до корней волос при взгляде на собственную наготу.
   — Я всегда надевала…
   У нее запершило в горле, и она вновь облизнула губы.
   При виде ее розового язычка Саймон почувствовал себя так, будто ее губы прикоснулись к его ноющей плоти.
   — Разрази меня гром! — свирепо прохрипел он сквозь зубы.
   Вскочив на ноги, он налил в чашу воду из стоящего на сундуке кувшина и вновь шагнул к кровати.
   — Выпей это, — сказал он. — Если будешь облизывать губы, они потрескаются и будут болеть.
   Ариана потянулась было к нему, чтобы взять чашу. Увидев, как дрожат ее пальцы, Саймон отвел ее руки.
   — Да у тебя силы не больше, чем у котенка, — пробормотал он. — Пей.
   Он поднес чашу к ее губам и слегка наклонил ее, чтобы Ариане было удобнее пить. Она поспешно глотнула, и холодные серебряные струйки потекли у нее по подбородку.
   — Клянусь Крестом Господним, — сказал Саймон, опуская чашу. — Да мне в тысячу раз легче было ухаживать за тобой, когда ты лежала без чувств.
   — Что… — Ариана смущенно откашлялась, — что ты имеешь в виду?
   — Когда была в забытьи, я поил тебя со своих губ.
   Рот Арианы раскрылся от удивления.
   — Как это?
   Саймон отпил немного жидкости из чаши, склонился к Ари-ане и по капле влил ей воду в рот, как он это уже делал бессчетное число раз, пока она лежала в целительном сне.
   Все произошло так быстро, что Ариана не успела отказаться. И, прежде чем она сумела вымолвить хоть слово, ей пришлось сначала сделать глоток.
   — Еще? — спросил Саймон, вновь поднося чашу к своим губам.
   Ариана опять изумленно приоткрыла рот, поняв наконец, как заботливо Саймон ухаживал за ней, пока она лежала в беспамятстве.
   Он снова отпил воды и склонился к ее лицу.
   Она ошеломленно посмотрела на него своими загадочными дымчатыми глазами. Его движение пробудило в ней какое-то странное чувство — будто она уже видела это в каком-то волшебном сне.
   Сделав поспешный глоток, она произнесла:
   — У тебя это так… ловко получается.
   — За эти девять дней я прямо в няньку превратился, — заметил он, усмехнувшись.
   Ариана опять удивленно открыла рот, но тут же закрыла его, увидев, как Саймон вновь поднес чашу к губам.
   — Ты? — прошептала она. — Ты выхаживал меня?
   Он кивнул.
   — Почему? — недоуменно спросила она.
   — Так захотела Кассандра.
   Ариана быстро заморгала от удивления.
   — Кассандра, — медленно повторила она, как будто впервые услышав это имя. — Зачем, во имя всего святого, ей это понадобилось?
   — Кто их разберет, этих Посвященных? — возразил Саймон. И добавил: — И раз уж мы решили задавать друг другу вопросы, то, будь добра, ответь мне, почему, во имя Господа, ты не помчалась к замку, когда я дал тебе возможность спастись?
   — К замку?
   — Да. Когда на нас напали изменники. Вспомнила?
   Внезапно все всплыло в памяти Арианы: предупреждающий крик Саймона, разбойники, несущиеся к нему во весь опор, и страшное осознание того, что он остался защищать ее, в то время как мог преспокойно уйти от погони на своем резвом длинноногом коне.
   — Ты ведь остался, — коротко произнесла она.
   — Что ты имеешь в виду?
   — Ты остался защищать меня, хотя мог бы спастись, предав меня в руки изменников.
   — За какую же скотину ты меня принимаешь? — ледяным тоном сказал Саймон.
   И вдруг, вспомнив прошлую ночь, он почувствовал, как кровь отхлынула от его лица.
   — Может, я и животное, когда дело касается постели, — спокойно произнес он, — но не такой подлец, чтобы позволить этим подонкам, переодетым рыцарями, растерзать беззащитную девушку.
   — Саймон! — прошептала Ариана с виноватым видом.
   Она поняла, что, сама того не желая, причинила ему боль своими словами.
   Он взглянул на тонкие, изящные пальчики, прикоснувшиеся к его плечу с бессловесной мольбой.
   — Саймон Верный, — дрожащим голосом продолжала Ариана. — Ты остался защищать меня, прекрасно зная, что это может стоить тебе жизни. Ты был мне верен, в то время как другие предали бы меня.
   У Саймона перехватило дыхание, когда он заглянул в дымчатую глубину обращенных на него аметистовых глаз.
   — Ни один мужчина не предал бы тебя, — уверенно возразил Саймон. — И, уж конечно, ни один рыцарь не способен на такую подлость.
   По губам Арианы скользнула горькая улыбка.
   — Ты ошибаешься, Саймон. Я больше знаю о предательстве, чем ты. До сих пор ни один рыцарь — даже простой крестьянин — не поставил мою жизнь выше своего удовольствия.
   — Ариана Преданная, — прошептал Саймон. — Кто это был, соловушка? Кто предал тебя и почему?
   Ариана ничего не ответила на его слова — вместо этого она попыталась объяснить то, что только сейчас поняла:
   — Когда я увидела, как ты встал на пути у изменников, то вдруг подумала, что на своем быстром коне ты мог бы легко от них скрыться.
   — Но твоя-то кобылка не успела бы уйти от погони.
   — Да. И поэтому ты остался на той узкой тропе, готовый отдать за меня жизнь.
   — Я просто хотел сразиться с изменниками.
   — Которые были вооружены до зубов, и сидели на боевых конях, и ты был один против пяти, и…
   — Ты должна была послушаться меня и скакать прямо к замку, — прервал он ее.
   — Нет! — выкрикнула она, прильнув к нему в отчаянном порыве. — Да я не смогла бы и дня пробить, зная, что предала единственного человека, который был мне верен!
   Саймон взглянул в ее разгоревшееся румянцем лицо и сверкающие глаза — больше всего на свете хотел он сейчас понять, что движет ее чувствами.
   — И все же ты избегаешь моих прикосновений, — заметил он.
   Ариана прикрыла глаза.
   — Не ты этому причиной, Саймон, а то, что однажды случилось.
   — Это сделал я?
   Она покачала головой. Пряди черных распущенных волос упали ей на грудь, скрывая наготу.
   — Я… — Голос ее сорвался.
   Саймон мягко накрыл ее руку своей ладонью. Она не отшатнулась от его пожатия, а только стиснула ему пальцы с силой, неожиданной для такой хрупкой девушки.
   — Вот как это было, — прошептала Ариана. — Дочь одного барона воспитывалась в богатом доме. Она была мне ближе, чем сестра, — юная, доверчивая…
   Ариана судорожно глотнула и на мгновение закрыла глаза.
   Саймон поцеловал бледные пальчики, которые крепко сжали его руку.
   — Ее хотели выдать замуж за одного рыцаря, — хрипло продолжала Ариана. — Но ее отец нашел ей более подходящую партию, и тогда рыцарь…
   Девушка с трудом перевела дух — она вся дрожала, как лист на ветру.
   — Соловушка, — ласково произнес Саймон. — Ты расскажешь мне это в другой раз, когда поправишься.
   — Нет, — произнесла она с отчаянной решимостью. — Если я не скажу тебе сейчас, то потом у меня не хватит на это смелости.
   — Тебе ли жаловаться на свою храбрость? Ты ведь безоружная влетела в самую гущу схватки.
   — Проще сразиться с сотней врагов, чем рассказать тебе об этом.
   Саймон с волнением вглядывался в ее напряженное лицо.
   — Отвергнутый поклонник, — торопливо продолжала Ариана, — решил, что если он обесчестит девушку, то другой рыцарь не женится на ней. И он принудил ее силой. А потом пошел к ее отцу и сказал, что это она соблазнила его, но что он благородный человек и женится на ней.
   Саймон пробормотал какое-то проклятие.
   — Отец девушки вошел к ней в комнату, увидел дочь, раздетую, на постели, перепачканной кровью. Она клялась ему, что невиновна в случившемся, но он ей не поверил — назвал шлюхой и блудницей и отказался от нее.
   — Она тебе все это рассказала? — осторожно спросил Саймон.
   — Она?
   — Да, та девушка.
   Из груди Арианы вырвался прерывистый вздох.
   — Да, — ответила она. — Она рассказала мне обо всем, что сделал с ней этот жестокий рыцарь.
   — И ты после этого стала бояться супружеской постели.
   Ариану передернуло от нахлынувших ужасных воспоминаний.
   — Я ее мыла потом в ванне — кроме меня, никто не хотел к ней прикасаться.
   Саймон вздрогнул — он повидал довольно войн и насилия и знал, что представилось невинным глазам Арианы, когда она обмывала свою подругу.
   — Я поняла тогда, как жестоки мужчины: ты будешь умолять о пощаде, а в ответ тебе грубо раздвинут ноги, и все внутри тебя будет разрываться от боли и унижения, и…
   Саймон быстро прикрыл ее рот ладонью, чтобы не слышать потока яростных слов, которые, как острые кижалы, пронзали ему душу и сердце.
   — Успокойся, соловушка, — прошептал он. — У нас с тобой никогда так не будет. Да я лучше умру, чем соглашусь взять тебя силой.
   Ариана взглянула в его черные непроницаемые глаза, и ей вдруг страстно захотелось поверить, что он говорит правду.
   Хотя она твердо знала, что надеяться на это было бы глупо.
   И все же…
   — Ты сражался за меня, — шепнула она.
   — А ты — за меня, — возразил он.
   — Ты меня не покинул — ты был мне верен. — Ариана перевела дух. — Как только я поправлюсь, я…
   Саймон ждал.
   — Я исполню свой супружеский долг, — шепотом закончила она. — Я это сделаю ради тебя, мой верный рыцарь. Только ради тебя.
   — Я не хочу от тебя холодных объятий, не хочу целовать твой стиснутый рот.
   — Я отдам тебе все, что у меня есть.
   Саймон прикрыл глаза. Он не мог просить о большем и знал это.
   Но он хотел большего. Гораздо большего.
   И это он тоже знал.

Глава 18

   Вымощенный булыжником двор замка Стоунринг сковал хрупкий ледок. Оседланные кони нетерпеливо переступали копытами, из ноздрей у них валил пар. Огромные, поджарые волкодавы Эрика лениво развалились у ворот, поджидая своего хозяина. Стражники оживленно беседовали между собой, подкрепляясь перед дорогой холодной дичью и хлебом. Каждый старался перещеголять остальных, похваляясь своей силой и ловкостью, — судя по всему, изменникам пришлось бы не сладко, попадись на их пути хотя бы один из присутствующих здесь воинов.
   Запах древесного дыма и свежеиспеченного хлеба смешался с запахами поля и крестьянского жилья. Ловко увертываясь от конюших, ребятишки носились наперегонки между ног навьюченных лошадей, и их голоса весело звенели в морозном воздухе. К седлам были приторочены мешки с дарами лорда Стоунринга Саймону и его супруге.
   По двору замка громко зацокали подковы — из конюшни вывели верхового жеребца, принадлежащего Саймону. Сильное, мускулистое, покрытое кольчугой животное было грозным на вид. Оруженосец Саймона вел лошадь под уздцы — видно было, что он не без труда удерживает ее за повод.
   Вдруг какой-то отчаянный мальчуган улучил момент и метнулся прямо под ноги грозному коню. Но прежде чем любопытный шалун успел дотронуться до кольчуги, покрывавшей лошадь вместо попоны, один из стражников крепко ухватил мальца за шиворот, хорошенько встряхнул, так что тот беспомощно заболтал ногами в воздухе, как марионетка, и с легким шлепком подтолкнул обратно к его присмиревшим приятелям.
   Оруженосец Саймона успокаивающе похлопал коня по шее, что-то негромко приговаривая и крепко натянув узду. Шилд всхрапнул и втянул ноздрями воздух, словно проверяя, не таится ли где враг. Не почуяв опасности, конь заржал и так мотнул головой, что оруженосец чуть было не отлетел от него на несколько шагов.
   Тем временем из конюшни вывели еще одного холеного, длинноногого рыжего жеребца. На нем Саймон обычно ездил на охоту, но сегодня на спине грациозного животного красовалось маленькое изящное седельце, покрытое богатой золотистой попоной. Копыта жеребца цокали по камням так же звонко, как и у боевого коня, — Саймон сам проследил, чтобы лошадь Арианы хорошенько подковали.
   Жизни его супруги больше не угрожает опасность — у нее теперь легкий и быстрый, как ветер, конь.
   И вот наконец по ступеням каменной лестницы во двор спустились Эрик, Саймон и Ариана. Их появление приветствовал оживленный гул голосов. Сильный порывистый ветер трепал разноцветные плащи рыцарей и головной убор девушки.
   Складки багрового плаща Эрика распахнулись, открывая богато расшитую подкладку, под которой блеснула стальная кольчуга. Эрик запрокинул голову к небу, и его кудри рассыпались по плечам, загоревшись золотистым огнем. Пронзительный свист сорвался с его губ — Посвященный звал своего ловчего сокола, парившего в голубом, как сапфир, небе.
   Налетел новый порыв ветра, и платье Арианы затрепетало, словно легкая рябь пробежала по аметистовому озеру. И, как волна, ткань Серены прильнула к Саймону, зацепившись за его кольчугу, под которой тот носил темно-синюю кожаную тунику — такую темную, что при дневном свете она казалась почти черной.
   Даже сквозь стальную броню Саймон почувствовал ласковое прикосновение волшебной ткани. Он стянул кованую рукавицу, легким движением поймал заблудившуюся складку и осторожно отцепил ее, стараясь не порвать о стальные кольца кольчуги. Прежде чем отпустить ткань, Саймон погладил ее кончиками пальцев, как пушистого зверька, и платье в ответ на ласку благодарно потерлось об его руку.
   Саймон разжал пальцы, и ткань тихо скользнула вниз, чуть задержавшись на его ладони. Мгновение спустя она уже снова спокойно обвивала ноги Арианы.
   Но когда Саймон поднял глаза на жену, он заметил, что она смотрит на него напряженным, пристальным взглядом. Ее губы чуть приоткрылись, глаза слегка подернулись чувственной дымкой, дыхание стало неровным. Она выглядела как женщина, только что испытавшая сокровенные ласки.
   Или желавшая их испытать.
   Саймон вдруг почувствовал, как его тело пронзила сладостная молния. Вот уже несколько дней, после того как Ариана очнулась, он старался не прикасаться к ней, если это не было совсем уж необходимо. Он проверял блюда, которые ей подавали, но теперь уже не поил ее со своих губ. И уж тем более не обтирал лекарственными настоями.
   Он больше не спал в комнате Арианы. Даже когда она набралась храбрости и предложила ему провести с ней ночь перед отъездом.
   «Прибереги свои силы и выдержку для путешествия, женушка. Тебе они понадобятся, а я не нуждаюсь в твоем снисхождении».
   Саймон, конечно же, понимал, что сердиться на Ариану за ее холодность глупо, но ничего не мог с собой поделать. Для себя он решил, что в дальнейшем будет прикасаться к Ариане, только когда этого потребует обычай или вежливость.
   Пока Ариана набиралась сил перед тяжелой дорогой, Саймон и Эрик — нередко вместе с Дунканом и Эмбер — охотились в соседних лесах, а потом пополняли кладовые Стоунринга свежатиной. Однако частенько Саймон, Эрик и Дункан выезжали на более опасную охоту.
   Но до сих пор им никого не удавалось найти — казалось, холодные осенние дожди смыли все следы изменников.
   Тем не менее Эрик запретил рыцарям охотиться вблизи Сильверфелла. Таинственные болота находились во владениях Эрика, неподалеку от Сихоума, поэтому Саймону ничего не оставалось, как подчиниться его приказу.
   Эрик не мог не заметить недовольство Саймона и поэтому как бы невзначай предложил ему участвовать в ежедневных занятиях, которые теперь устраивал Дункан для своих людей. Когда два хорошо сложенных, золотоволосых, на удивление ловких и быстрых, как молнии, воина, вооруженные мечом и щитом, сходились в поединке, остальные рыцари взирали на них с почти суеверным ужасом, тихо перешептываясь между собой. — уж больно напоминал этот поединок битву между архангелом и могучим волшебником.
   Но даже утомленный ежедневными охотничьими выездами и еще более изматывающими поединками с Эриком, Саймон часто не мог заснуть по ночам — ему все грезились пьянящий запах колдовского бальзама и горячая, зовущая к наслаждениям плоть. И он просыпался, разбуженный неутоленным желанием.
   От постели Арианы Саймона удерживали только гордость и., опасение, что его желание окажется сильнее рассудка и он примет от Арианы любую игру, любую подделку, если это будет хоть мало-мальски напоминать настоящую страсть.
   И он знал, что, поддавшись искушению, потом возненавидит себя за свою слабость.
   Как уже было однажды.
   «Да нет же, дело не во мне. Просто Ариана еще очень слаба…
   Но так ли это?»
   Несмотря на все заверения Арианы, что она вполне поправилась, Саймон понимал, что это почти невозможно за столь короткий срок — даже самому выносливому воину было бы не под силу быстро залечить такую опасную рапу.
   «Нет, она еще не полностью оправилась. Я-то вижу — что-то ее печалит. Должно быть, в ее душе болит еще более глубокая рана, которую она старается скрыть из гордости, чтобы никто не заметил».
   При мысли о том, что он может причинить Ариане еще большие страдания, сердце Саймона сжималось от боли.
   И от страха, что после этого она отвернется от него, несмотря на свое обещание.