Макаренко Антон Семенович. Марш 30-го года

   - Нинана... вы простите.
   Нина аккуратно, не спеша, оглядывалась, переступила через порог, так же аккуратно закрыла калитку. В другой реке у нее оказался небольшой саквояж. Она поставила его на коробку и положила руку на Алешину грудь:
   - Алешенька! Приведеите вашу голову в порядок! Так, умница, родной мой!
   Теперь скажите: "Нина". Не "Нинана", а просто "Нина". Говорите.
   - Ни...на!
   - Какая вы прелесть! Разговор у калитки доктора - это не такое большое событие.
   Капитан поднялся со скамьи и оказался непомерно высоким. Повернувшись к спутникам, ни на кого не глядя, он наглухо застегнул шинель, сделал шаг вперед, поклонился Нине:
   - Нина Петровна! Можно отправляться в обратный путь?
   22
   До самой вокзальной улицы шли молча. Капитан честно исполнял свои обязанности, поставил коробку на плечо, в коробке что-то постукивало ритмично, и так же мерно ходили вправо и влево полы его шинели. Капитан с места взял несколько широкий шаг, и за ним и все пошли быстро, но никто не запротестовал, а потом этот быстрый ход по кирпичам, вымытым осенью, даже понравился. Было занятно находить впереди выступающий удобный кирпич, моментально заметить рядом другой для соседа и вслед за этим всем вместе шагнуть. Марш получался все же неровный, шаткий, этому очень способствовала неправильная нога Алеши.
   За капитаном шли втроем, взявшись под руки. Сначала все думали о том, что в жизни слишком много горестей, что их нужно терпеливо переживать. Но на улицах было непривычно пустынно, мирно покоились отражения фонарей в лужах, ежились у ворот отсыревшие ночные сторожа. Сейчас улица жила своей собственной интимной жизнью, на ней было что рассматривать. И больше всего развлекали вот это дружное прыганье с кирпича на кирпич и невольный бег за капитанской коробкой. После одного из прыжков Таня вскрикнула весело, и сразу обнаружилось, что ничего особенного не случилось, что жизнь не так плоха, а у них еще много богатых человеческих дней. А потом впереди духовой оркестр заиграл "Варшавянку" - событие из тех, в которых быстро и не разберешься: откуда в самом деле в городе духовой оркестр?
   Капитан снял коробку и обернулся к спутникам:
   - Алексей Семенович, смотрите, вроде пехоты.
   Конечно, это была пехота. Играл оркестр очень маленький, вероятно, выделенный из настоящего. Солдаты проходили по четыре в ряд, но шли в полном беспорядке, вразвалку, не держали ноги, шинели кое у кого расстегнуты, у других подпоясаны ремнями. Винтовки болтаются в самых живописных положениях. Кое-где солдаты идут просто кучей и разговаривают вполголоса. Так было в голове колонны, а к хвосту колонна и вовсе растаяла, солдаты шли по тротуарам, наполнив улицу беспордочным шершавым шумом и толкотней. По тротуару же мимо Алеши, задумавшись, прошел пожилой офицер, а за ним еще один, молодой, в новенькой шинели и в новых погонах. Алеша удивленно посмотрела на капитана, Таня крикнула ему в ухо:
   - Смотрите, смотрите, товарищи!
   Посмотрели и увидели известный всему городу автомобиль и в нем самого Богомола. А рядом с ним полковник Троицкий. Нина сказала с удивлением полустоном, полусмехом:
   - Господи! Мой попович! А он чего здесь?
   Капитан, очевидно, забыл о своих вечерних думах и воспоминаниях. Он вытянул вперед голову и даже рот открыл, оживился необычно, зубы у него блеснули.
   - Войско! Алексей Семенович! Войско!
   Нельзя было разобрать, пришел ли он в восторг при виде войска, или его слова выражают насмешку.
   - Войско. А вот и войсковое хозяйство.
   Медленно, погромыхивая по мостовой, тянулся обоз: кухни, сложный обиходный набор и патронные двуколки.
   От всего этого на Алешу пахнуло полузабытой тревогой военного движения, но было очень неприятно, что в движении нет никакого военного порядка и четкого напряжения.
   - Плохое войско, капитан! Интересно, для чего оно нужно Богомолу?
   - Это солдаты Троицкого? - тихо спросила Нина, провожая отчужденным холодным взглядом проходящих мимо солдат, бородатых, измятых, в бестолковых смушковых шапках, на которых изредка увядали красные банты. От солдат исходил сильный острый дух: запах вагона, грязи, портянок.
   Гуськом, уступая дорогу солдатам, стали продвигаться дальше к вокзалу. Капитан снова поднял коробку на плечи и сказал как будто про себя:
   - Две роты.
   - Эй, земляк! Демобилизовался? - крикнул, оборачиваясь на ходу, молодой остроносый унтер. - Домой подался?
   Капитан не успел ответить, оглянулся, но другой, широкоплечий, с большими усами, засмеялся ему в лицо:
   - У него демобилизация с бабами! Веселое дело!
   Несколько человек вспыхнули смехом и внимательно присмотрелись к Нине, идущей за капитаном. Пожилой бородач в распахнутой шинели крикнул задорно:
   - Держись, молодайка, расцалую нечаянно!
   Другой такой же бородач добродушно отозвался:
   - Брось ты, не пугай народ!
   - Да я только расцалую! А? Товарищ, ты не обижайся, я в шутку. Тебе все останется. Хоть ты и хромой6 а свое получишь!
   Алеша ответил в тон:
   - Доберись до своей и целуй, сколько хочешь!
   - Доберусь! Эх-ма! Голубчики мои, не по дороге этот город, да к моей милой не по направлению!
   Последние слова он произнес жалобно-дурашливо. Ему неожиданно ответил размашистый знакомый голос:
   - Три года ждала, одного дня не дождалася, плакала, рыдала, с другим целовалася!
   - Степан! Ты чего здесь?
   - О! Да это ж родные мои!
   Степан из потока прибился к деревянным воротам, потащил Алешу в сторону:
   - Так и знал, что вам увижу. Я прослышал - войско идет, - да и на вокзал. И старик же сказал: посмотри, какая армия и по какому делу! Встретил, как же, дорогие друзья приехали: вояки не вояки, - пехотники, до казенного хлеба охотники!
   - Прощай, земляк, заходи! - кто-то хлопнул Степана по плечу.
   - А как же!
   Мимо проходили отставшие, заполняя улицу грохотом тяжелых сапог. Степан проводил их взглядом:
   - Армия! Запасного батальона первая рота. Из губернии.
   - Одна рота? Что ты!
   - Одна. Теперь у них роты большие. На фронт не посылают. Богомол призвал.
   - Их?
   - Да их же.
   - Для чего?
   - На свою погибель. Выпросил. Народ свой, деревенский, трудящий народ! А мы плакали: оружия нет! Вот тебе, сколько хочешь оружия.
   23
   Семен Максимович нашел Алешу на свободной части заводского двора уже под вечер. Здесь были сложены бревна и обрезки досок. Сегодня красногвардейцы должны были сдавать Алеше винтовку. В течение нескольких дней они занимались в школе "по теории", а сегодня первое отделение решило воспользоваться теплым солнечным днем и устроить занятия во дворе.
   Старый Котляров на отдельном бревне расположил части винтовки и, держа в руках отнятый ствол, задумался над ним. Увидев Семена Максимовича, тяжело поднялся и пошел навстречу.
   - Вот, Семен Максимович, укротил бы ты твоего сына, честное слово!
   Сдавай ему винтовку! Я ему вчера говорю: а если не сдам, что ты мне сделаешь? Допустим. Что ж ты меня из Красной гвардии выставишь? А он, знаешь, что отвечает? Не сдашь, говорит, винтовку, отцу пожалуюсь. Это тебе, значит. Ну что ты скажешь? Приходится сдавать. Выходит так, как будто я тебя испужался. Скажи, пожайлуста, почему это такое? Времена такие или еще какая причина?
   Семен Максимович был выше Котлярова и прямее его. Легкая его борода гуляла под ветром.
   - Мне уже кое-кто говорил: зачем сдавать? А только ему виднее - он человек военный. А я тоже порядок люблю. Если у тебя в руках инструмент, ты должен понимать, какая часть к нему.
   Алеш стоял в сторонке, вытянувшись, как на смотру. Котляров взмахнул дулом, засмеялся:
   - Да это я понимаю. Я и должен знать, и знаю. А только зачем сдавать? А если нужно, пускай спрашивате. На пятерку, меньше не отвечу. А только, пожайлуста, пускай в одиночку спрашивает, чтобы Колька не знал, если спутаюсь. А он все норовит при всех. Колька Таньке расскажет, а Таньке только дай! К чему, скажи ты мне, стариков паскудить?
   Алеша шагнул вперед, отвечал Котлярову, но посматривал на отца: одобрит или не одобрит?
   - Если я тебя в одиночку спрошу, другие скажут: потрафил старому Котлярову. Никто и не поверит, что ты винтовку сдал.
   Широкий, тяжелый Котляров поворачивал дуло в руках, посматривал на небо:
   - Беда какая! Скажут! Могут сказать, потрафил, знают, что у нас с тобой отношения. Вот, Семен Максимович, как оно все цепляется. Пошел в Красную гвардию революцию оборонять, а тут выходит экзамен, да еще гляди, чтобы кому не показалось. А надо. Верно, что надо. Тогда я еще помудрю, посижу. Степана позову, пускай он проверку сделает.
   Он побрел к своему бревну. У других бревен тоже занимались красногвардейцы - по одному, по двое, по трое.
   - Слуашй, Алеша, я вижу, тебе одному трудно.
   - Степан помогает. Колька Котляров знает винтовку, а по части построения и команды - слаб.
   - Так. А капитан ни разу не был?
   - нет.
   - Не хочет?
   - Он - артиллерист.
   - Артиллерист! Что же, он винтовки не знает?
   Алеша промолчал.
   - Завтра Муха приезжает. Важное что-нибудь привезет. А вот этот вопрос мне не нравится. Карабакчеевские ходят?
   - Двенадцать человек.
   - Мало. Кто у них старший?
   - Асейкин.
   - Конторщик?
   - Да.
   - А шпалопропиточные?
   - Один записался у меня - Груздев. Но... винтовки для него нет.
   - Винтовки будут, надо полагать. А почему один? Там двести человек работает? Почему один?
   - Отец... как же я... Я не знаю.
   Семен Максимович мотнул бородой, жестко посмотрел на Алешу. По привычке Алеша сдвинул каблуки и убрал живот.
   - Не знаю! Что это за разговор! Имей в виду, Алексей, я тебя учить не буду. Ты учился довольно.
   Молчание.
   - В реальном учился. В военном учился. На фронте. Жизнь тоже...
   - Но отец... здесь же не реальное, и не военное, и не фронт.
   - Я тебя спрашиваю? Ты мне будешь рассказывать, где реальное, а где завод? Ты почему до сих пор не вошел в партию?
   Семен Максимович повернулся к Алеше, руки заложил за спину, наклонил голову. Видно было, что он этой позы не оставит, пока не получит ответа. Алеша смотрел на переносье отца, чувствовал, что смотрит глупыми глазами, был рад, что отец этих глупых глаз не видит.
   - Отец!
   Семен Максимович его перебил:
   - Дома тебе некогда сказать, и народ кругом. Ты - человек умный, ученый, и я - не дурак. Был ты больной, другое дело. Теперь ты здоров. Я тебе ни о чем напоминать не буду. Понял?
   - Понял, отец.
   - Почему Варавва в партии, а ты нет?
   Семен Максимович так и не глянул на Алешу, повернулся к небу боком, и Алеша увидел, как на спине сложенные руки шевелят длинными темными пальцами. Алеше вдруг до слез стало жаль отца и захотелось поцеловать эти пальцы. Алеша понял, что отец от него требует. Он быстро шагнул в сторону, вытянулся перед лицом Семена Максимовича, сказал громко, прямо, открыто:
   - Слушай, отец...
   Семен Максимович медленно поднял лицо. Его светло-голубые холодные глаза с спокойным вниманием, не спеша нашли Алешины взволнованные зрачки, прямой уверенной наводкой остановились на них, с терпеливой стариковской силой ожидали.
   - Отец! Я, понимаешь, заленился: душой заленился. И... задумался все... лишнее... Я тебе страшно благодарен, что ты мне сказал.
   Семен Максимович кивнул головой, снова повернулся боком, произнес сухо:
   - Хорошо. Иди по своим делам.
   Алеша не смел ослушаться. Его рука хотела вздернуться к козырьку фуражки, он остановил ее на полдороге, быстро повернулся и направился к группам красногвардейцев. По дороге его подмывало оглянуться на отца, но он удержался. А когда подсел к группе Николая Котлярова и посмотрел на то место, где оставил Семена Максимовича, там уже никого не было.
   24
   За ужином Семен Максимович сказал:
   - Вот что, мать. Я не мешался в твои дела, а теперь ты мне скажи, откуда... ты это сало взяла?
   Василиса Петровна строго поджала губы, быстро глянула на Алешу, сложила руки на коленях, ответила серьезно:
   - Там, нде и все берут: на базаре.
   - Своих кбаанов у нас не было, это верно. А только это сало - для рабочего человека - дорогой продукт. За какие деньги ты его купила?
   - Это Михаил Антонович ходил в город, принес сало - полфунта.
   Капитан не поднял глаз от тарелки, чувствовал, видно, что разговор заведен не для благодарности. Глаза Степана быстро пробежали по лицам, тоже глянули на Алешу.
   - Наши заработки теперь... никакие заработки. Не только на сало, а и на хлеб не должно хватать. Это мои... а эти красногвардейцы еще меньше получают. Дело ясное - жить мы должны бедно.
   Капитанов нос покраснел и опустился еще ниже. Семен Максимович в упор смотрел на капитана:
   - Сколько у вас денег еще осталось, Михаил Антонович?
   Семен Максимович вдруг улыбнулся. Но капитана не обрадовала эта улыбка. Он вскочил со стула, одернул гимнастерку, снова сел, захрипел:
   - Семен Максимович! Не все на деньги, знаете, меряется. Разве можно ваше отношение оценить деньгами?
   Семен Максимович взмахнул вилкой:
   - Бросьте. Получается так: наши отношения, ваши деньги. Так?
   Капитан вскочил:
   - Василиса Петровна! Будьте защитницей! Какие же мои деньги? Я сколько раз хотел, понимаете, все равно, строгий учет, раскладка точная, ни копейки моей лишней не приняли. Ну... сегодня я действительно кусочек сала встретил... купил, так, знаете, для десерта. Для десерта исключительно, Семен Максимович ?
   - Скажите, сколько у вас денег?
   - Деньги? Да это глупые деньги. Когда выписался еще, набралось... капитанское жалованье, за ранение, отпуск, подьемные, то, другое, а теперь осталось немножко.. ну... несколько сотен рублей.
   Капитан замер в ожидании какого угодно приговора над этой суммой.
   Семен Максимович осторожно половил вилку на стол, посмотрел на нее и коротким движением руки отодвинул ее дальше.
   - Михаил Антонович, ничего не поделаешь, у нас теперь будет плохо. Пища будет совсем... бедная. А у вас деньги, вы можете лучше кормиться. Где-нибудь найдете, вот Степан Иванович вам поможет.
   Капитан затих на своем месте, забыв о еде, забыв даже о том, что на него смотрят. Он сидел вполоборота на стуле, смотрел вбок, в одну точку. Потом осторожно, неслышно отодвинул стул, поклонился, как всегда, Василисе Петровне и на носках ушел в чистую комнату. Степан округлил глаза и сказал Семену Максимовичу:
   - Отец родной, за что же ты его обидел?
   Алеша проделал несколько движений в мускулах лица, грустно прищурился. Семен Максимович посмотрел на Алешу, на Степана, на Василису Петровну, опустившую глаза:
   - Не нужно ему у нас приучаться. Все равно не по дороге. А чем я его обидел? С деньгами он найдет себе ласку.
   Степан ответил уверенно:
   - Не найдет. Ты, Семен Максимович, думаешь, он - офицер, что ли? Вот, ей-богу, тебе говорю: он - как дите, куда он там пойдет? Плакать здесь будет, а не пойдет. Человек жизни никогда не видел, а теперь его приучили...
   - К чему?
   - Да к жизни ж...
   - Нам, Степан Иванович, некогда такими детьми заниматься. А потом и ты скажешь: я - не Степан Колдунов, а ребенок.
   Но в этот момент открылась дверь из чистой комнаты и появился капитан. Он молча выложил на стол завернутый в газету пакет. Посмотрел на всех, посмотрел даже на стул, но не сел.
   - Семен Максимович, я понимаю. Люди вы не такие, как я, у вас все прямо и честно. Работает, живете. А я человек брошенный. Мысли всякие, думаю, думаю, поверьте мне, голова от мыслей болит. К Василисе Петровне привык, а других... боюсь, Семен Максимович, а может быть, стесняюсь. Вот это плохо, а не деньги. Деньги же... куда-нибудь можно... куда-нибудь деть...
   Он замолчал. Семен Максимович сидел, отвернувшись, свесив, по своему обыкновению, пальцы. Степан быстро глянул на него и принял на себя роль председателя:
   - Ты говори толком, капитан, какая твоя резолюция! А то - деньги, деньги, ничего и не разберешь. Тебе деньги мешают, что ли? Ты их мне подари.
   - Возьми!
   - Да и возьму, - начал было Степан, но где-то под столом Алеша что-то с ним проделал, потому что Степан даже подскочил немного и снова овладел добродетельной председательской миной:
   - Ты лучше скажи, как ты будешь дальше?
   - Я хотел бы работать. Хотя... нравственное право я имею и на отдых годичный отпуск. Только нельзя: вы работаете, а я тут отдыхающий. Работу я найду, мне уже и обещали, Семен Максимович.
   Василиса Петровна до сих пор сидела тихо, сложив руки на коленях, опустив глаза, только слабые движения сомкнутых губ выдавали одобрение или осуждение, которое она чувствовала по отношению к тому или другому оратору. Но сейчас она подняла глаза на мужа и заговорила негромко, медлено, чуть-чуть наклонясь вперед в такт своим словам:
   - Нет, Семен Максимович, нельзя так делать, нехорошо. Человек он одинокий, трудолюбивый, аккуратный. Он целый день работает. Я только и отдыхать стала, когда он пришел к нам. Он меня отдыхать укладывает после обеда. А когда я после обеда отдыхала? Он хороший человек и не жадный. А что у него деньги, так чем же он виноват? Он будет есть то, что и мы едим. Сала, конечно, не нужно покупать, зачем покупать сало?
   Василиса Петровна замолчала, задумалась над своей речью и все продолжала покачиваться в такт своим мыслям: Алеша решительно поднялся, взял со стола пачку денег:
   - Идем сюда, капитан! Степан, пожалуйте!
   С холодной, хотя и иронической вежливостью он пропустил мимо себя измятого событиями, торопливого капитана и расплывшуюся в улыбке фигуру Степана. Вошел за ними в чистую комнату и плотно прикрыл дверь. Семен Максимович проводил их искрящимся взглядом и кивнул вдогонку:
   - Опекуны! Опекуны-то!
   Василиса Петровна бросила на мужа быстрый благодарный взгляд и начала убирать со стола.
   25
   Маруся вошла в кухню, улыбнулась, шепнула подруге:
   - Закрывай дверь-то, Варюша, не выстуживай хату.
   Потом обратилась к Василисе Петровне, кивнула головой, аккуратно повязанной светло-коричневым платком:
   - Здравствуйте, тетенька!
   Василиса Петровна поклонилась им:
   - Здравствуйте. Варюша одна, а другую как звать?
   Черные глаза стрельнули на капитана, месившего тесто на столе:
   - Сейчас же насмехаться будут. А сами хлеб месют, как будто женщина. Марусей меня звать.
   Капитан повернул к ней голову:
   - Ничего нет смешного. маруся - хорошее имя. Капитан бросил тесто, расставил руки, измазанные мукой; Маруся поспешила сама рассказать:
   - Ваш сынок Алеша говорит: по глазам видно, что Маруся. Разве видно, тетенька?
   - Верно. Посмотрите, Василиса Петровна, правда же видно по глазам.
   Василиса Петровна улыбнулась, прямые ее бровки сдвинулись играючи:
   - Дайка гляну.
   Она внимательно расмотрела черные брови и лукавую пропасть черных зрачков:
   - Красивые у тебя глаза, и вдно: Маруся!
   Варюша широко открыла рот, засмеялась громко. Маруся склонила набок вбок голову перед Василий Петровной:
   - Ой, и они за ними! Веселые все какие здесь живут... люди! А где Алеша?
   Из чистой комнат выглянул раньше Степан, поднял брови к самым волосам и губы сложил в трубочку, будто свистеть собрался, пропел удивленно:
   - Алеша, погляди, какие к нам девчата красивые пришли?
   - Сам ты такой красивый: рыжая борода, и чегой-то тебе ее повыщипывали.
   - Да я ее сейчас срезу, милые девушки! Еще чего не нравится, могу тоже срезать, ухо например!
   Но девушки увидели Алешу, бросили Степана. Маруся заговорила громко:
   - Товарищ Теплов, к тебе пришли, принимай в Красную гвардию.
   Степан шлепнулся на табертку и открыл рот, у Василисы Петровны даже глаз зачесался; капитан, как погрузил руки в тесто, так и остался. Девушки заметили общее удивление, Маруся что-то хотела сказать, но не успела: крик поднялся в хате. Степан вскочил с табуретки и закричал громе всех, капитан что-то прохрипел протестующе, и Василиса Петровна произнесла какие-то слова. Только крик Степана оказался сверху:
   -- Ха! В Краснужю гвардию! Да что вы, девчата, белены обьелись?
   Алеша вытащил из кармана наган:
   - Держи, Маруся, револьвер!
   Глаза Маруси вспыхнули пожаром. Она жадной рукой ухватила рукоятку револьвера, дуло его само направилось в Степана. Степан вдруг сделался деловым, метнулся даже в сторону:
   - Да что ты делаешь, Алексей! Да разве можно бабе...
   Капитан тоже:
   - Алексей Семенович, какие шутки с оружием!
   Одна Василиса Петровна смотрела на всю эту историю с интересом, смеялась открыто и молодо:
   - Молодцы, девчата! Поступайте в Красную гвардию!
   Алеша обнял мать за плечи:
   - Вот кто понимает дело - это мама! У девушек душа горячая, рабочяя, а винтовка и у них стрелять будет.
   Степан вытаращил глаза:
   - Да отними ты у нее наган, Алексей! Смотри, она в мамашу направила!
   Маруся ответила звонким, как будто даже новым голосом, в котором уже не было ни девичьего смущения, ни девичьей легкой шутки.
   - Ты солдат, не егози тама, в кого стрелять нужно! Чегой-то думаешь, ты один тут все понимаешь. Скажи, какой ты такой, военный. Я и без тебя знаю, в кого стрелять. Привыкли на бабу с крыши смотреть, эксплуататоры!
   Степан смущенно затоптался перед Марусей:
   - Девушка милая, я с тобой кругом в согласии. Отдай только наган, честью тебя прошу.
   - Отдать, что ли, ему?
   - Так, - сказал Алеша. - Ты хорошо говоришь, Маруся, дело говоришь. А только револьвер не заряжен.
   Варя снова захохотала громко. Маруся прищурилась на Степана:
   - А еще военный! Испужался, как малый ребенок.
   Алеша взял из рук Маруси револьвер, обернулся к Степану:
   - Товарищ Колдунов!
   - Слушаю, товарищ начальник.
   Маруся снова по-девичьи пискнула:
   - Вот, тетенька, как с ними разговаривать нужно. Тогда он сразу смирный!
   - Сроку три дня. Маруся и...
   - Варя.
   - И Варя... рабочие на зводе Карабакчи. Рабочие, понимаешь?
   Степан серьезно мотнул головой.
   - Даю тебе три дня. Самые главные приемы с винтовкой, стрельба. Патрона по три выпустишь...
   - Товарищ Теплов, разрешите доложить. Винтовок нет, а если шесть патронов, тоже достать нужно.
   - Достанешь. Понимаешь?
   - Так точно, понимаю.
   - Покажи, главное, насчет строя, перебежки, сторожевого охранения. Три дня. Ты отвечаешь.
   - Слушаю, товарищ Теплов!
   - Вот, товарищи, ваш учитель. Полная дисциплина должна быть.
   Варя спросила недоверчиво:
   - Это... слушаться его, что ли?
   - Его слушаться.
   - Да он какой, смотри: против женщины идет.
   - Никуда он не идет. Помиритесь. Да шапки нужно достать, платки не годятся.
   Василиса Петровна молча, внимательно наблюдала эту церемонию, а когда она закончилась, приняла с другой табуретки кастрюлю и пригласила:
   - Садитесь, товарищи, садитесь, девушки милые. Не только им, мужчинам, выходит, с оружием ходить... Молодые вы мои, хорошие. А по-старому жить все равно лучше смерть.
   Маруся слушала внимательно, разумно, потом сказала:
   - Мы эту жизнь тоже попробовали. Вы не думайте, что мы такие молодые. Я с семи годков и чужие беды, и свои - все на одних плечах носила. А товарищ Колдунов думает: только он знает.
   Товарищ Колдунов виновато завертел башкой:
   - Я это... понимаете... не поспеешь за всем.
   26
   Прямо с поезда Муха и павел пришли к Семену Максимовичу. Был уже вечер. Василиса Петровна одна сидела за столом и у самой лампы дрожащей иголкой старалась вытащить занозу из пальца. Семен Максимович за печкой копошился у кровати, в чистой комнате гудели голоса. Отворилась дверь из сеней, Муха заглянул:
   - Добрый вечер. Спит Семен?
   Семен Максимович ответил:
   - А? Вернулись? Заходи, заходи.
   - Здравствуй, мамаша! Ай-ай-ай! Что ты там достаешь?
   - Занозила вот.
   - Ах ты беда! А вытащить некому?
   Василиса Петровна улыбнулась:
   - Некому. И у меня глаза старые, и у старика. Я вот тыкала, тыкала, весь палец исколола, а не вытащила.
   - Ах ты, беда какая!
   Муха швырнул фуражку на гвоздь.
   - Давай-ка твой инструмент!
   Василиса Петровна протянула Мухе иголку. Из сеней вошел Павел, Семен Максимович взял его за локоть:
   - К Алексею зайдешь? Они еще не спят, все спорят.
   Павел направился к дверям. Держа в одной руке больной палец Василисы Петровны, другой рукой с иголкой Муха остановил Павла:
   - Стой, Павел. Ты там не очень болтай при этом... при офицере, капитан он, что ли? И для чего ты с ним возишься, Семен Максимович, вот теперь и поговорить нельзя. Подожди, вот мамаше операцию сделаю, я тебе все ратсолкую по порядку.
   Павел Варавва ничего не ответил, прошел в комнату.
   Семен Максимович придвинул к столу табуретку, пальцами потер висок.
   - Капитан - неплохой человек, только чудак. В Красную гврадию хочет, только... давай ему пушку. В пехоту, говорит, ни за что.
   Вытянув губы, насотрив глаза, Муха возился с занозой:
   - Пушку ему? Я и сам не прочь бы, да пушек и в губернии нету. Там здорово прикрутили нашего брата. Прямо во все глаза смотрят.
   - Что там еще в губернии?
   - Да у нас.. так... ничего. Дела!
   - Хорошие дела?
   - Одним словом, прямо говорить - берем влась!
   - Ой! - вскрикнула Василиса Петровна.
   - Прости, мамаша, это я, понимаешь, забыл про твой палец, думал штыком действую. Семен Максимович, великие дела наступают: смотри на Петроград и будь готов. А то, может, и Москва начнет. Как удобнее. Ох, и палку ты загнала, Василиса Петровна, стой, стой, держись! На! С этим делом мы победоносно закончили.
   - Спасибо.
   Усаживаясь на табуретке, Муха толкнул локтем Семена Максимовича:
   - Так как, Семен, думаешь?
   - Рассказывай, рассказывай, чего ты зубоскалишь, как будто мой Алеша или этот самый Колдунов?