Страница:
прежней внимательностью осматривать все, что попадется на пути, чтобы у нас
была полная уверенность: в этой стороне базы нет.
Обратный путь не принес ничего нового.
Когда вернулись на станцию, было уже три часа дня. И как ни хотелось
Стоуну продолжать поиски, он вынужден был согласиться с Токаревым и отложить
вторую экспедицию на завтра.
-- Внимание ослаблено утомлением, -- сказал профессор. -- Толку не
будет.
Но еще до решения Стоуна Муратов уже знал, что поиски на сегодня
закончены. Гианэя сказала ему, что устала и никуда не поедет.
-- Это очень скучное занятие, -- сказала она. -- Я сожалею, что
прилетела сюда.
-- Но завтра вы поедете?
-- Конечно. И завтра и в следующие дни. Надо быть последовательным, --
повторила она полюбившееся ей слово. -- Я давно так не уставала, --
прибавила она, помолчав, -- хотя ничего не делала.
-- Безделье утомляет иногда больше, чем работа, -- сказал Муратов. --
Идите в бассейн. Купанье вас освежит.
-- Идемте вместе, -- неожиданно предложила ему
Гианэя.
Муратов смутился.
-- Это не совсем удобно, -- сказал он.
-- Но почему? -- Гианэя казалась искренне удивленной. -- Я не могу
понять этого. Давно уже. Марина говорила, что у вас не принято совместное
купанье мужчин и женщин. Но я сама видела, как на море купаются вместе. И
когда я надеваю купальный костюм, Марина разрешает мне плавать в бассейне
при всех. В чем тут дело? Объясните мне, Виктор! Я очень хочу понять вас.
В который раз за последние дни Муратов почувствовал, что стоит на
пороге одной из загадок, связанных с Гианэей. Эта была незначительна по
сравнению с другими, но все же загадка. И поскольку Гианэя спрашивала сама,
была надежда разрешить ее.
Он собрался с мыслями, чтобы разъяснить ей земную точку зрения.
-- Это объясняется многими причинами, Гианэя, -- сказал он. -- Я думаю,
что основная в том, что люди привыкли закрывать свое тело одеждой.
Постоянное ношение одежды постепенно привело к тому, что мужчины и женщины
стали стесняться друг друга. Конечно, я понимаю вашу точку зрения. И считаю
ее даже более нравственной, чем наша. Но укоренившийся в сознании обычай --
большая сила. Теперь, -- прибавил он, -- вам понятнее?
Он думал, что вполне удовлетворительно разрешил ее недоумение.
-- Вы мне ничего не объяснили, -- сказала Гианэя неожиданно для него.
-- Но, кажется, я сама догада лась, в чем тут дело. По-вашему, купальный
костюм закрывает тело, и его не видно. Так?
И внезапно Муратов все понял сам. Ее вопрос открыл ему истину.
Вот оно что! Он забыл о тепловом излучении всех живых тел, излучении,
которое Гианэя и люди ее планеты воспринимают как свет, которое они видят.
Предрассудок -- цепкая вещь. И наряду с удовлетворением, что загадка
раскрылась, Муратов почувствовал сильное смущение. Костюм не скрывал его
тела от глаз Гианэи.
И она думала до сих пор, что и люди Земли видят ее тело, одета она или
нет.
Отсюда и вытекало непонятное отсутствие у Гианэи женской стыдливости. В
их мире одежда служила только для защиты от холода и пыли.
Легерье ошибся. Поведение Гианэи в первый день встречи ее с земными
людьми не имело ничего общего с его предположениями. Она просто не видела
разницы, быть одетой или нет.
"Трудно разобраться в мировоззрении существа другого мира, -- подумал
Муратов. -- Между нами только внешнее сходство, но внутренне мы совсем
разные".
Он был уверен, что теперь, после того, что она узнала, Гианэя уже не
предложит ему идти с ней в бассейн.
Но он не учел, что сознание человека не может измениться мгновенно.
Самая мысль, что тела можно стыдиться, никак не могла возникнуть у Гианэи.
Он понял это, когда она сказала:
-- И все же я не понимаю, почему вы не можете пойти со мной.
-- Идемте! -- сказал он.
Гианэя обрадовалась совсем по-детски.
-- Я очень не люблю быть одна, -- сказала она, опровергая этими словами
еще одно ошибочное мнение. Все считали, что Гианэя как раз любит одиночество
и терпит присутствие возле себя Марины Муратовой Б силу необходимости. --
Тем более, когда плаваю. Одной скучно. Мы будем перегонять друг друга,
хорошо?
Она уже забыла о только что состоявшемся разговоре, забыла потому, что
не придавала ему никакого значения.
-- Вряд ли мне удастся перегнать вас, -- сказал Муратов. -- Я неважный
пловец.
-- Жаль, что нет мяча. -- Гианэя произнесла слово "мяч" с очевидным
трудом. -- Мне нравится игра с этим предметом, особенно в воде. Мы играли с
Мариной.
-- Почему же, -- ответил Муратов, -- наверное, здесь найдется мяч. Я
сейчас узнаю. Можно пригласить еще кого-нибудь и сыграть в водное поло.
Мяч для игры в поло, конечно, нашелся на станции. Нашлись и любители
древней игры.
Но никто не согласился с мнением Муратова.
"Гианэя может делать что ей угодно, -- ответили ему, -- а мы будем
поступать по-своему, как привыкли".
И семь человек вошли в воду бассейна в традиционном наряде пловцов --
плавках и шапочках.
И Гианэя не только не обратила никакого внимания, на "отсталость" своих
партнеров, но даже не заметила ничего. И если бы Муратов подумал как
следует, он понял бы, что она и не могла этого заметить.
Игра продолжалась долго и закончилась полным разгромом партии, в
которой находился Муратов, игравший против Гианэи.
Ее ловкости и силе бросков никто не мог противостоять.
На Луне не было хороших спортсменов. И в ворота, охраняемые Виктором,
влетело восемнадцать мячей, посланных рукой Гианэи. Ее партнеры, сразу
увидевшие, какого мастера они имеют в своих рядах, всю игру строили в
расчете на Гианэю, выводили ее вперед, и каждый прорыв заканчивался голом.
-- С вами невозможно играть, -- с досадой сказал Виктор, когда,
возбужденные и усталые, они вышли из воды. -- Эта игра существует на вашей
родине?
-- Нет, у нас не может ее быть, потому что у нас нет мячей.
После ужина Муратов снова сидел в комнате Гианэи и беседовал с ней. Она
сама попросила его прийти. Казалось, после ссоры она испытывала к Виктору
особую симпатию.
Он успел уже рассказать всем о своем очередном открытии, и новость
никого не удивила.
-- Так и должно быть, -- сказал Токарев. -- Тепловое инфракрасное
излучение проходит сквозь ткани, и Гианэя, конечно, видит то, что скрыто от
наших глаз. Но видит иначе, чем при отсутствии покровов. Было бы очень
интересно, если бы Гианэя нарисовала в красках человека так, как она его
видит.
-- Да, но у нас нет красок для передачи инфракрасного цвета, -- сказал
Стоун. -- Вполне возможно, что он воспринимается Гианэей не таким, каким мы
видим его на инфракрасном экране.
В беседе Муратов попытался выяснить этот вопрос.
-- Право, не знаю, как вам объяснить, -- ответила Гианэя. -- Этот цвет
смешивается с другими, и его трудно выделить. Потому я и рисую только
карандашом. У вас нет нужных красок. Именно это и натолкнуло меня на мысль,
что вы видите не так, как мы. А объяснить, как выглядит цвет, которого вы
никогда не видели, невозможно.
-- Значит, -- сказал Муратов, -- вы сразу определяете температуру тела,
с одного взгляда?
-- У нас нет слова "температура", и степень нагретости мы никогда не
измеряем. Зачем? Это и так видно.
"Вот почему она оттолкнула термометр Янсена, -- подумал Муратов. -- Она
не поняла, что он хочет делать".
-- Скажите, когда вы подлетели к Гермесу, вы увидели, что астероид
обитаем?
-- Да, небесные тела, таких размеров холодны. Мы заметили, что от
искусственного сооружения -- мы тогда не знали, что это такое, -- исходит
свет двух видов. Искусственный -- холодный и живой -- теплый. Мы поняли, что
там есть живые существа, -- конечно, люди.
-- С вашей стороны, -- сказал Муратов, обрадованный подвернувшейся
возможностью выяснить еще что- нибудь, -- было все же рискованно
высаживаться из корабля без запаса воздуха.
-- Это была ошибка. Но мы очень нервничали.
-- Зачем вы покинули корабль? -- в упор спросил Муратов.
Гианэя долго молчала, словно обдумывая, что ответить.
-- Не сердитесь, -- сказала, она наконец. -- Но мне не хотелось бы
отвечать вам на этот вопрос.
-- Тогда, конечно, не надо, -- сказал он. -- Я спросил случайно.
-- Зачем вы говорите неправду? -- мягко сказала Гианэя, дотрагиваясь до
его руки. -- Вы очень хотите это узнать и спросили не случайно. Поверьте,
Виктор, вы это узнаете. Но не сейчас. Я не могу.
Она произнесла "не могу" с таким очевидным отчаянием, что Муратову
стало жаль ее.
-- Не думайте об этом, Гианэя, -- сказал он. -- Вас никто ни к чему не
принуждает. Поступайте, как находите нужным. Конечно, вы правы, и нам очень
интересно многое узнать у вас. Скажете, когда захотите. И простите меня за
нескромное любопытство.
Снова он увидел слезы на ее глазах.
-- Вы очень хорошие люди, -- тихо сказала Гианэя. -- И я начинаю любить
вас.
"Начинает через полтора года", -- невольно подумал Муратов.
На следующее утро те же четыре вездехода, с тем же экипажем, снова
вышли из гаража и направились на этот раз в восточную сторону.
Уверенность в успехе сильно возросла. Муратову удалось накануне
перевести беседу на Рийагейю. И Гианэя вспомнила подробности слышанного ею
на борту звездолета разговора. Из этих подробностей вытекало, что база может
находиться только внутри кратера Тихо, у подножия горного хребта, с северной
стороны.
Муратов не пытался, а Гианэя не проявляла инициативы говорить о самом
Рийагейе как о человеке, и речь шла только о его высказываниях о Луне, А
личность Рийагейи очень интересовала "землян". Этот человек, которого никто
уже никогда не увидит, играл огромную роль в событиях, связанных с Гианэей и
спутниками-разведчиками. Его воля изменила весь ход этих событий.
-- Нарисуйте его портрет, -- попросил Муратов. -- Мы хотим видеть черты
его лица.
-- Лично вам, -- с улыбкой ответила Гианэя, -- для этого достаточно
посмотреть в зеркало.
Так Муратов узнал о своем сходстве с Рийагейей, человеком другого мира,
судя по всему, искренне и самоотверженно любившем людей Земли.
Муратов многое понял в эту минуту.
Поисковая экспедиция второго дня началась почти с уверенностью, что
будет успех. И надежда не обманула.
Не успели отъехать и пятнадцати километров от станции, как Гианэя резко
наклонилась вперед, протянула руку и сказала:
-- Вот то, что вы ищете.
Здание стояло на вершине холма.
Огромный город раскинулся у его подножия. Он был так велик, что даже из
окон верхних этажей, с высоты двухсот метров, не было видно окраин. Со всех
сторон тянулись до горизонта и исчезали за ним бесконечные квадраты
разноцветных крыш. Казалось, что холм с одиноким зданием находится в самом
центре города, хотя в действительности это было не так.
Случайно, а может быть и по замыслу архитекторов, ближайшие к холму
здания были не высоки, не доходя до его вершины. Высотные, превосходившие по
размерам весь холм, выстроились гигантским кольцом в отдалении. А еще
дальше, поднимаясь над линией горизонта, виднелись верхние части еще более
высоких домов.
Здание, стоявшее на холме, было видно отовсюду, с любого места в
городе. Оно было совсем не похоже на другие. Больше всего оно напоминало
памятник, выстроенный как будто из одного стекла двух оттенков голубого
цвета. Более темные, синеватые полосы составляли каркас, более светлые,
казавшиеся кое-где почти белыми, -- проемы окон. И те и другие были
расположены наклонно, и все здание в целом словно ввинчивалось в темно-синее
небо.
А над куполом крыши, хорошо видная отовсюду, "парила" в воздухе
гигантская белая статуя.
Женщина в коротком платье, с развевающимися волосами, с закинутой назад
головой протягивала руки к небу. Ее облик выражал страстный призыв,
направленный к кому-то находящемуся за синей завесой неба, в безднах
Вселенной.
Здание было очень велико, но снизу, из города, казалось небольшим и
узким, точно скрученная в спираль игла.
Город был одной из древних, насчитывающих тысячи лет своей истории
столиц этой планеты, хотя теперь, в эту эпоху, само слово "столица" было
давно забыто.
А странное здание на холме действительно было памятником тем, кто
проник в космос и не вернулся оттуда. Одновременно оно служило пантеоном
ушедших из жизни космонавтов и штабом космической службы планеты.
В этот день в нижнем этаже здания, в огромном зале, залитом лучами
высоко стоявшего солнца, происходило собрание.
Вокруг огромного стола, стоявшего посередине зала, сидело более ста
человек мужчин и женщин.
Их одежда была очень похожа. Женщины носили платья, мужчины -- короткие
туники. Ноги женщин были обвиты до колен перекрещивающимися лентами, а
колени прикрыты пряжками в форме листка. Ноги мужчин оставались обнаженными.
У женщин были длинные и густые волосы, головы мужчин -- обриты.
Все были в белом, кроме одного.
Различной густоты зеленый оттенок их кожи, косо посаженные глаза,
приподнятые у переносицы, высокий рост как мужчин, так и женщин -- все было
бы знакомо человеку Земли, и он безошибочно угадал бы в этих людях
соотечественников Гианэи.
А если бы здесь могла оказаться Марина Муратова, то она узнала бы и
язык, на котором говорили все эти люди. Но узнав, поняла бы, что этот язык
не совсем тот, на котором говорит Гианэя, что он чем-то отличен, хотя в
основе и тот же.
И человек, отличающийся от других своей одеждой, так же, видимо,
затруднялся в понимании этого языка и иногда переспрашивал.
Тогда поднимался один из мужчин и повторял сказанное, но уже на точно
таком же языке, на котором говорила Гианэя.
Посередине, на высоком стуле, возвышаясь над всеми, сидел совсем еще
молодой человек с очень узкими, словно прищуренными глазами, одетый так же,
как и все остальные.
Он не мигая пристально смотрел на стоявшего напротив него иначе одетого
человека, того, кто не всегда понимал, что ему говорили, и который сам
говорил на чистом языке Гианэи.
Этот человек имел все отличительные черты соплеменников Гианэи, но был
немного ниже ростом, чем остальные. Зеленый оттенок кожи был мало заметен,
скрытый сильным загаром. На нем была не туника, а что-то вроде широкого
плаща, сверкающего в солнечных лучах червонным золотом. Его голова не была
обрита, и черные волосы, отливающие изумрудом, спускались ниже плеч.
Молодой человек с узкими глазами, очевидно, председательствовал на этом
собрании.
Его неотступный взгляд смущал человека в золотом плаще, который часто
не выдерживал и отводил глаза, но каждый раз, точно притягиваемый магнитом,
снова поворачивался к нему.
В эти мгновения все видели, как в темных глазах человека в плаще
вспыхивали искры не то вызова, не то тщательно скрываемого страха.
И каждый раз, заметив эту искру, молодой председатель улыбался.
В его улыбке было презрение, насмешка, гнев, но не было ненависти. И
казалось, что именно это -- отсутствие ненависти -- больше всего смущало
человека в плаще.
Он все время стоял. Видимо, так было и нужно, потому что возле него не
было стула. Стоял уже долго, в то время как все остальные сидели.
Это походило на суд.
И действительно, это было судом, но только не в том смысле, как принято
понимать это слово на Земле.
Судили не этого человека, а других, к числу которых он принадлежал и
которых не было сейчас в этом зале.
Судили не людей, а дело, которое хотели совершить люди.
-- Итак, -- сказал председатель, по-прежнему пристально глядя в лицо
"подсудимого", -- ты все рассказал нам, Лийагейа, ничего не утаивая?
-- Да, все! Больше мне нечего прибавить. И я готов принять смерть.
Улыбка, на этот раз выражавшая только презрение, встретила его слова.
-- Мы это видим. -- Молодой председатель жестом указал на одежду
Лийагейи. -- Но ты поторопился. Три дня ты на родине. Неужели ты не заметил,
что находишься в ином мире?
Тот ничего не ответил.
-- Неужели, -- продолжал председатель, -- ты не понял ничего из того,
что увидели твои глаза? Или, может быть, ты не хочешь ничего понять?
Снова не последовало ответа.
-- Но ты поймешь, Лийагейа. Мы не убьем тебя, как сделали бы это вы на
нашем месте. Давно уже погасли и исчезли из памяти людей ваши костры. Ты
будешь жить среди нас.
-- Значит, вы не отпустите меня обратно?
-- Нет. Ты останешься здесь навсегда. Космос не место для таких, как
ты. Туда надо отправляться с чистыми мыслями и незапятнанными руками. Тебе
придется трудиться, Лийагейа. Вероятно, в первый раз в жизни, -- тоном
величайшего презрения прибавил он. -- И от тебя самого будет зависеть, чтобы
люди забыли, кто ты и какое черное дело пытались вы осуществить.
-- Пытались? -- По губам Лийагейи, в первый раз за это утро, скользнула
улыбка.
-- Ты хочешь сказать, что ваше дело уже сделано? Ты снова ошибаешься,
Лийагейа. Ты забыл, что за время твоего отсутствия на нашей планете
сменилось десять поколений. Они жили не зря. С нашей точки зрения ваши
корабли космоса -- неуклюжие лодки. Мы будем на этой планете... как ты ее
назвал?
-- Лиа.
-- Мы будем на Лиа очень скоро. И зло не осуществится. А если мы
опоздаем -- глаза молодого председателя сверкнули, -- вы ответите за это.
Нам не долго вспомнить обычаи вашей эпохи.
-- Это означает, что вы сожжете меня не сейчас, а немного позже, вот и
все.
-- Я сказал, ты будешь жить. Мы не меняем своих решений и не лжем, как
вы. Лийагейа опустил голову.
-- Я сказал вам только правду.
-- Мы это знаем.
-- Откуда вы можете это знать?
-- Откуда? -- Председатель указал на сидевшего рядом с ним пожилого
человека. -- Специально для тебя мы пригласили медика, так как хорошо знали,
с кем имеем дело. Ты отстал от науки, Лийагейа, и это не удивительно. Твое
счастье, что ты был правдив.
-- А если бы это оказалось не так? -- с вызовом спросил Лийагейа.
-- Тогда нам пришлось бы заставить тебя говорить правду.
-- Пыткой? Этим меня не испугаешь.
Председатель несколько минут сидел молча, видимо пораженный этими
словами. Потом он обвел взглядом всех сидевших за столом. Почти все
смеялись.
-- Видишь? -- спросил он. -- Это наш ответ, Лийагейа. Трудно тебе будет
у нас. Ты первобытный зверь. И так будут смотреть на тебя все, пока ты не
изменишь своих взглядов. Советую тебе сделать это как можно скорей. Мы
поняли, что ты сказал, но большинство не поняло бы. Ты в другом мире,
Лийагейа, пойми это.
-- А что вы сделаете с нами, если не опоздаете? -- вместо ответа
спросил Лийагейа.
-- Мы вернем вас всех обратно. И все, улетевшие когда-то, и их дети,
родившиеся за это время, все будут жить на родине. И трудиться.
Привилегированное положение твоей касты придется забыть.
Глаза Лийагейи блеснули ненавистью.
Председательствующий рассмеялся.
-- Если бы я жил во времена вашего отлета, -- сказал он, -- ты,
вероятно, не стал бы и говорить со мной. Времена изменились. И вы сами
знали, что они должны измениться. Зачем иначе было вам улетать на поиски
других планет?
-- Мы сделали это для того, чтобы спасти будущие поколения, -- гордо
ответил Лийагейа.
-- Лжет или говорит не то, что думает, -- сказал тот, кто был медиком.
-- Видишь, Лийагейа. Стоило тебе уклониться от правды, и это сразу
обнаружилось. Я скажу за тебя правду. Вы улетели для того, чтобы сохранить
свою касту, в предвидении неизбежной расплаты. Вы знали, что дни вашего
господства над планетой сочтены. И вы решили переселиться на другую планету,
где бы вы снова могли стать господами, могли жить за счет других.
-- А вы, -- с силой ненависти сказал Лийагейа, -- вы, благородные и
правдивые, не терпящие зла, что делаете вы? Обрекаете население на гибель?
Вы знаете, что на планете нет места для увеличивающегося населения, и
отталкиваете руку помощи, которую мы протягиваем вам. Если бы ты был прав,
Вийайа, так, кажется, тебя зовут, зачем мне было возвращаться сюда?
-- Неискренен, -- спокойно сказал медик.
-- Знаю. -- Председатель насмешливо улыбался. -- И все это знают. Нет,
Лийагейа, -- сказал он, -- ты вернулся не потому, тебя послали за людьми. Вы
нашли дикую планету. Она требует много труда. И это вам не по вкусу. Тогда
вы отправились на поиски другой. Вы нашли Лиа. Там все готово, есть города,
дороги, заводы. Вам это больше понравилось. Но население Лиа уже не дикое, и
оно вам не подчинится. Тогда вы решили уничтожить население планеты. Решение
вполне соответствующее вашему моральному облику. Но что бы вы стали делать
там одни? Вам нужны люди. И ты прилетел только для того, чтобы обмануть нас,
увлечь за собой тысячи людей, которым предстояло бы работать на вас. Но вы
ошиблись, Лийагейа. Мы не хотим избавиться от перенаселения такой ценой. Да
мы и не нуждаемся больше в спасении. Иди, попробуй позвать. Ты не найдешь ни
одного человека, который не повернется к тебе спиной, услышав твои слова. Ни
одного на всей планете. Люди не те, какими были во времена вашего отлета. Вы
не ожидали этого?
Лийагейа молчал. Его лицо пылало, но глаза как-то сразу потускнели,
потухли.
Потом он сказал без ненависти, тоном усталости:
-- Вы хорошо использовали время. Мне жаль, что мы не придавали значения
словам Рийагейи.
-- Рийагейа, -- удивленно сказал председатель, -- я помню это имя. Он
был командиром вашей эскадрилья и вашим сообщником.
-- Времена меняются, -- ироническим тоном повторил Лийагейа слова
самого Вийайи. -- Что еще вы хотите от меня?
-- Ничего. Ты свободен, Лийагейа.
-- Тогда я сам задам тебе один только вопрос. Почему ты сказал, что вы
не нуждаетесь в спасении? Или население планеты стало уменьшаться под вашим
правлением?
-- Нет, оно увеличивается, и быстрее, чем это было в твое время, под
вашим правлением, -- ответил Вийайа. -- Но я тебе уже сказал, что десять
поколений, проживших без ига вашей касты, прожили не зря. Ты знаешь,
Лийагейа, как тщательно хранили вы секреты вашей власти, в том числе и
технику космических полетов. Вы все увезли с собой. И были уверены, что
"низшие существа" никогда не откроют этих секретов. Немного времени
понадобилось, чтобы превзойти вашу технику. Чьими руками строили вы свои
корабли? Эти руки остались на планете. А разум вы считали своей привилегией.
Самая большая ошибка, Лийагейа. Отвечаю на твой вопрос. Проблема
перенаселения, которая вас нисколько не интересовала, хотя ты и сделал
попытку убедить нас в обратном, заставила наших предков предпринять то, что
ты хотел поставить в заслугу вам. Мы сами отправились в космос, случайно --
в другую сторону, чем вы. Ведь мы не знали, куда вы направились. И мы нашли
братьев по разуму, которые поняли нас и предложили нам свою помощь. Теперь
уже близко время массовой эмиграции на новую родину, подготовленную
совместными усилиями двух планет.
-- Значит, вы все-таки собираетесь заселять чужую планету?
-- Необитаемую, Лийагейа. Я вижу по выражению твоего лица, что ты не
видишь здесь разницы. По-твоему, низшие существа, населяющие Лиа, не
заслуживают ни жалости, ни снисхождения, если затронуты интересы таких
"высших" существ, как ты. Но, с нашей точки зрения, низшие существа -- это
ты сам и твои сообщники. И я не верю твоим словам, что обитатели Лиа дикари.
Твои рассказы об этой планете опровергают это утверждение. Пройдет немного
дней, и наш корабль улетит туда. Я знаю, что мы встретим там братьев,
которые, так же как мы, сочтут тебя и вас всех двуногими зверями.
Лийагейа вскинул голову. Мрачный огонь загорелся в его темных глазах.
-- Ты не стесняешься, Вийайа, -- сказал он, -- осыпать оскорблениями
того, кто не в силах противиться тебе. Я один здесь. Но если ты считаешь
меня зверем, то зачем же ты приглашаешь зверя жить среди вас? Не лучше ли
его уничтожить?
-- Может быть, ты и прав, Лийагейа, -- ответил Вийайа, -- но мы не
привыкли убивать людей. И мы не приглашаем тебя жить с нами, а заставляем, в
виде наказания.
Долог путь по дорогам Вселенной.
Луч света годами летит от одной звезды к другой. А создание рук
человеческих не может лететь со скоростью света.
Долог и томителен путь! А если экипаж корабля снедает тревога и
нетерпение, он кажется еще длиннее.
Они не могли провести большую часть пути во сне. Они жили в обычном
режиме дня: половину -- бодрствовали, половину -- спали, и нечем было
заполнить пустоту времени. Их было четверо.
Идея влекла их вперед, к далекой цели. Идее жертвовали они собой. У них
не было надежды вернуться обратно. Они улетели с родной планеты навсегда.
Вернуться они не могли потому, что не знали, как управлять кораблем, как
найти путь в безграничной пустоте. Корабль вели автоматы.
Умные, осторожные, чуткие, они вели корабль по намеченной трассе,
проложенной не теми, кто был на борту сейчас, а другими. Теми, кто построил
корабль, умел управлять им, знал, как находить дорогу в космосе.
Никого из таких людей не было на борту звездолета. Автоматы были
надежны. Они знали больше своих теперешних хозяев и с равнодушием машины
изменили прежним.
Корабль летел по точно рассчитанному курсу. Что бы ни случилось, какие
бы препятствия ни возникли на пути, "командир" корабля в доли секунды примет
решение и избежит любой опасности.
Четыре человека, составлявшие теперь экипаж корабля, хорошо это знали.
И они боялись даже подойти к двери отсека управления. Дверь была плотно
закрыта, и желтой краской на ней был нарисован косой крест.
Для того чтобы никто не мог случайно проникнуть в запретную зону.
Все зависело от "командира". Его механический мозг был единственной
надеждой на успех, гарантией достижения цели, единственным шансом на жизнь.
Четверо не были уверены, что посадка произойдет так же благополучно, как
была полная уверенность: в этой стороне базы нет.
Обратный путь не принес ничего нового.
Когда вернулись на станцию, было уже три часа дня. И как ни хотелось
Стоуну продолжать поиски, он вынужден был согласиться с Токаревым и отложить
вторую экспедицию на завтра.
-- Внимание ослаблено утомлением, -- сказал профессор. -- Толку не
будет.
Но еще до решения Стоуна Муратов уже знал, что поиски на сегодня
закончены. Гианэя сказала ему, что устала и никуда не поедет.
-- Это очень скучное занятие, -- сказала она. -- Я сожалею, что
прилетела сюда.
-- Но завтра вы поедете?
-- Конечно. И завтра и в следующие дни. Надо быть последовательным, --
повторила она полюбившееся ей слово. -- Я давно так не уставала, --
прибавила она, помолчав, -- хотя ничего не делала.
-- Безделье утомляет иногда больше, чем работа, -- сказал Муратов. --
Идите в бассейн. Купанье вас освежит.
-- Идемте вместе, -- неожиданно предложила ему
Гианэя.
Муратов смутился.
-- Это не совсем удобно, -- сказал он.
-- Но почему? -- Гианэя казалась искренне удивленной. -- Я не могу
понять этого. Давно уже. Марина говорила, что у вас не принято совместное
купанье мужчин и женщин. Но я сама видела, как на море купаются вместе. И
когда я надеваю купальный костюм, Марина разрешает мне плавать в бассейне
при всех. В чем тут дело? Объясните мне, Виктор! Я очень хочу понять вас.
В который раз за последние дни Муратов почувствовал, что стоит на
пороге одной из загадок, связанных с Гианэей. Эта была незначительна по
сравнению с другими, но все же загадка. И поскольку Гианэя спрашивала сама,
была надежда разрешить ее.
Он собрался с мыслями, чтобы разъяснить ей земную точку зрения.
-- Это объясняется многими причинами, Гианэя, -- сказал он. -- Я думаю,
что основная в том, что люди привыкли закрывать свое тело одеждой.
Постоянное ношение одежды постепенно привело к тому, что мужчины и женщины
стали стесняться друг друга. Конечно, я понимаю вашу точку зрения. И считаю
ее даже более нравственной, чем наша. Но укоренившийся в сознании обычай --
большая сила. Теперь, -- прибавил он, -- вам понятнее?
Он думал, что вполне удовлетворительно разрешил ее недоумение.
-- Вы мне ничего не объяснили, -- сказала Гианэя неожиданно для него.
-- Но, кажется, я сама догада лась, в чем тут дело. По-вашему, купальный
костюм закрывает тело, и его не видно. Так?
И внезапно Муратов все понял сам. Ее вопрос открыл ему истину.
Вот оно что! Он забыл о тепловом излучении всех живых тел, излучении,
которое Гианэя и люди ее планеты воспринимают как свет, которое они видят.
Предрассудок -- цепкая вещь. И наряду с удовлетворением, что загадка
раскрылась, Муратов почувствовал сильное смущение. Костюм не скрывал его
тела от глаз Гианэи.
И она думала до сих пор, что и люди Земли видят ее тело, одета она или
нет.
Отсюда и вытекало непонятное отсутствие у Гианэи женской стыдливости. В
их мире одежда служила только для защиты от холода и пыли.
Легерье ошибся. Поведение Гианэи в первый день встречи ее с земными
людьми не имело ничего общего с его предположениями. Она просто не видела
разницы, быть одетой или нет.
"Трудно разобраться в мировоззрении существа другого мира, -- подумал
Муратов. -- Между нами только внешнее сходство, но внутренне мы совсем
разные".
Он был уверен, что теперь, после того, что она узнала, Гианэя уже не
предложит ему идти с ней в бассейн.
Но он не учел, что сознание человека не может измениться мгновенно.
Самая мысль, что тела можно стыдиться, никак не могла возникнуть у Гианэи.
Он понял это, когда она сказала:
-- И все же я не понимаю, почему вы не можете пойти со мной.
-- Идемте! -- сказал он.
Гианэя обрадовалась совсем по-детски.
-- Я очень не люблю быть одна, -- сказала она, опровергая этими словами
еще одно ошибочное мнение. Все считали, что Гианэя как раз любит одиночество
и терпит присутствие возле себя Марины Муратовой Б силу необходимости. --
Тем более, когда плаваю. Одной скучно. Мы будем перегонять друг друга,
хорошо?
Она уже забыла о только что состоявшемся разговоре, забыла потому, что
не придавала ему никакого значения.
-- Вряд ли мне удастся перегнать вас, -- сказал Муратов. -- Я неважный
пловец.
-- Жаль, что нет мяча. -- Гианэя произнесла слово "мяч" с очевидным
трудом. -- Мне нравится игра с этим предметом, особенно в воде. Мы играли с
Мариной.
-- Почему же, -- ответил Муратов, -- наверное, здесь найдется мяч. Я
сейчас узнаю. Можно пригласить еще кого-нибудь и сыграть в водное поло.
Мяч для игры в поло, конечно, нашелся на станции. Нашлись и любители
древней игры.
Но никто не согласился с мнением Муратова.
"Гианэя может делать что ей угодно, -- ответили ему, -- а мы будем
поступать по-своему, как привыкли".
И семь человек вошли в воду бассейна в традиционном наряде пловцов --
плавках и шапочках.
И Гианэя не только не обратила никакого внимания, на "отсталость" своих
партнеров, но даже не заметила ничего. И если бы Муратов подумал как
следует, он понял бы, что она и не могла этого заметить.
Игра продолжалась долго и закончилась полным разгромом партии, в
которой находился Муратов, игравший против Гианэи.
Ее ловкости и силе бросков никто не мог противостоять.
На Луне не было хороших спортсменов. И в ворота, охраняемые Виктором,
влетело восемнадцать мячей, посланных рукой Гианэи. Ее партнеры, сразу
увидевшие, какого мастера они имеют в своих рядах, всю игру строили в
расчете на Гианэю, выводили ее вперед, и каждый прорыв заканчивался голом.
-- С вами невозможно играть, -- с досадой сказал Виктор, когда,
возбужденные и усталые, они вышли из воды. -- Эта игра существует на вашей
родине?
-- Нет, у нас не может ее быть, потому что у нас нет мячей.
После ужина Муратов снова сидел в комнате Гианэи и беседовал с ней. Она
сама попросила его прийти. Казалось, после ссоры она испытывала к Виктору
особую симпатию.
Он успел уже рассказать всем о своем очередном открытии, и новость
никого не удивила.
-- Так и должно быть, -- сказал Токарев. -- Тепловое инфракрасное
излучение проходит сквозь ткани, и Гианэя, конечно, видит то, что скрыто от
наших глаз. Но видит иначе, чем при отсутствии покровов. Было бы очень
интересно, если бы Гианэя нарисовала в красках человека так, как она его
видит.
-- Да, но у нас нет красок для передачи инфракрасного цвета, -- сказал
Стоун. -- Вполне возможно, что он воспринимается Гианэей не таким, каким мы
видим его на инфракрасном экране.
В беседе Муратов попытался выяснить этот вопрос.
-- Право, не знаю, как вам объяснить, -- ответила Гианэя. -- Этот цвет
смешивается с другими, и его трудно выделить. Потому я и рисую только
карандашом. У вас нет нужных красок. Именно это и натолкнуло меня на мысль,
что вы видите не так, как мы. А объяснить, как выглядит цвет, которого вы
никогда не видели, невозможно.
-- Значит, -- сказал Муратов, -- вы сразу определяете температуру тела,
с одного взгляда?
-- У нас нет слова "температура", и степень нагретости мы никогда не
измеряем. Зачем? Это и так видно.
"Вот почему она оттолкнула термометр Янсена, -- подумал Муратов. -- Она
не поняла, что он хочет делать".
-- Скажите, когда вы подлетели к Гермесу, вы увидели, что астероид
обитаем?
-- Да, небесные тела, таких размеров холодны. Мы заметили, что от
искусственного сооружения -- мы тогда не знали, что это такое, -- исходит
свет двух видов. Искусственный -- холодный и живой -- теплый. Мы поняли, что
там есть живые существа, -- конечно, люди.
-- С вашей стороны, -- сказал Муратов, обрадованный подвернувшейся
возможностью выяснить еще что- нибудь, -- было все же рискованно
высаживаться из корабля без запаса воздуха.
-- Это была ошибка. Но мы очень нервничали.
-- Зачем вы покинули корабль? -- в упор спросил Муратов.
Гианэя долго молчала, словно обдумывая, что ответить.
-- Не сердитесь, -- сказала, она наконец. -- Но мне не хотелось бы
отвечать вам на этот вопрос.
-- Тогда, конечно, не надо, -- сказал он. -- Я спросил случайно.
-- Зачем вы говорите неправду? -- мягко сказала Гианэя, дотрагиваясь до
его руки. -- Вы очень хотите это узнать и спросили не случайно. Поверьте,
Виктор, вы это узнаете. Но не сейчас. Я не могу.
Она произнесла "не могу" с таким очевидным отчаянием, что Муратову
стало жаль ее.
-- Не думайте об этом, Гианэя, -- сказал он. -- Вас никто ни к чему не
принуждает. Поступайте, как находите нужным. Конечно, вы правы, и нам очень
интересно многое узнать у вас. Скажете, когда захотите. И простите меня за
нескромное любопытство.
Снова он увидел слезы на ее глазах.
-- Вы очень хорошие люди, -- тихо сказала Гианэя. -- И я начинаю любить
вас.
"Начинает через полтора года", -- невольно подумал Муратов.
На следующее утро те же четыре вездехода, с тем же экипажем, снова
вышли из гаража и направились на этот раз в восточную сторону.
Уверенность в успехе сильно возросла. Муратову удалось накануне
перевести беседу на Рийагейю. И Гианэя вспомнила подробности слышанного ею
на борту звездолета разговора. Из этих подробностей вытекало, что база может
находиться только внутри кратера Тихо, у подножия горного хребта, с северной
стороны.
Муратов не пытался, а Гианэя не проявляла инициативы говорить о самом
Рийагейе как о человеке, и речь шла только о его высказываниях о Луне, А
личность Рийагейи очень интересовала "землян". Этот человек, которого никто
уже никогда не увидит, играл огромную роль в событиях, связанных с Гианэей и
спутниками-разведчиками. Его воля изменила весь ход этих событий.
-- Нарисуйте его портрет, -- попросил Муратов. -- Мы хотим видеть черты
его лица.
-- Лично вам, -- с улыбкой ответила Гианэя, -- для этого достаточно
посмотреть в зеркало.
Так Муратов узнал о своем сходстве с Рийагейей, человеком другого мира,
судя по всему, искренне и самоотверженно любившем людей Земли.
Муратов многое понял в эту минуту.
Поисковая экспедиция второго дня началась почти с уверенностью, что
будет успех. И надежда не обманула.
Не успели отъехать и пятнадцати километров от станции, как Гианэя резко
наклонилась вперед, протянула руку и сказала:
-- Вот то, что вы ищете.
Здание стояло на вершине холма.
Огромный город раскинулся у его подножия. Он был так велик, что даже из
окон верхних этажей, с высоты двухсот метров, не было видно окраин. Со всех
сторон тянулись до горизонта и исчезали за ним бесконечные квадраты
разноцветных крыш. Казалось, что холм с одиноким зданием находится в самом
центре города, хотя в действительности это было не так.
Случайно, а может быть и по замыслу архитекторов, ближайшие к холму
здания были не высоки, не доходя до его вершины. Высотные, превосходившие по
размерам весь холм, выстроились гигантским кольцом в отдалении. А еще
дальше, поднимаясь над линией горизонта, виднелись верхние части еще более
высоких домов.
Здание, стоявшее на холме, было видно отовсюду, с любого места в
городе. Оно было совсем не похоже на другие. Больше всего оно напоминало
памятник, выстроенный как будто из одного стекла двух оттенков голубого
цвета. Более темные, синеватые полосы составляли каркас, более светлые,
казавшиеся кое-где почти белыми, -- проемы окон. И те и другие были
расположены наклонно, и все здание в целом словно ввинчивалось в темно-синее
небо.
А над куполом крыши, хорошо видная отовсюду, "парила" в воздухе
гигантская белая статуя.
Женщина в коротком платье, с развевающимися волосами, с закинутой назад
головой протягивала руки к небу. Ее облик выражал страстный призыв,
направленный к кому-то находящемуся за синей завесой неба, в безднах
Вселенной.
Здание было очень велико, но снизу, из города, казалось небольшим и
узким, точно скрученная в спираль игла.
Город был одной из древних, насчитывающих тысячи лет своей истории
столиц этой планеты, хотя теперь, в эту эпоху, само слово "столица" было
давно забыто.
А странное здание на холме действительно было памятником тем, кто
проник в космос и не вернулся оттуда. Одновременно оно служило пантеоном
ушедших из жизни космонавтов и штабом космической службы планеты.
В этот день в нижнем этаже здания, в огромном зале, залитом лучами
высоко стоявшего солнца, происходило собрание.
Вокруг огромного стола, стоявшего посередине зала, сидело более ста
человек мужчин и женщин.
Их одежда была очень похожа. Женщины носили платья, мужчины -- короткие
туники. Ноги женщин были обвиты до колен перекрещивающимися лентами, а
колени прикрыты пряжками в форме листка. Ноги мужчин оставались обнаженными.
У женщин были длинные и густые волосы, головы мужчин -- обриты.
Все были в белом, кроме одного.
Различной густоты зеленый оттенок их кожи, косо посаженные глаза,
приподнятые у переносицы, высокий рост как мужчин, так и женщин -- все было
бы знакомо человеку Земли, и он безошибочно угадал бы в этих людях
соотечественников Гианэи.
А если бы здесь могла оказаться Марина Муратова, то она узнала бы и
язык, на котором говорили все эти люди. Но узнав, поняла бы, что этот язык
не совсем тот, на котором говорит Гианэя, что он чем-то отличен, хотя в
основе и тот же.
И человек, отличающийся от других своей одеждой, так же, видимо,
затруднялся в понимании этого языка и иногда переспрашивал.
Тогда поднимался один из мужчин и повторял сказанное, но уже на точно
таком же языке, на котором говорила Гианэя.
Посередине, на высоком стуле, возвышаясь над всеми, сидел совсем еще
молодой человек с очень узкими, словно прищуренными глазами, одетый так же,
как и все остальные.
Он не мигая пристально смотрел на стоявшего напротив него иначе одетого
человека, того, кто не всегда понимал, что ему говорили, и который сам
говорил на чистом языке Гианэи.
Этот человек имел все отличительные черты соплеменников Гианэи, но был
немного ниже ростом, чем остальные. Зеленый оттенок кожи был мало заметен,
скрытый сильным загаром. На нем была не туника, а что-то вроде широкого
плаща, сверкающего в солнечных лучах червонным золотом. Его голова не была
обрита, и черные волосы, отливающие изумрудом, спускались ниже плеч.
Молодой человек с узкими глазами, очевидно, председательствовал на этом
собрании.
Его неотступный взгляд смущал человека в золотом плаще, который часто
не выдерживал и отводил глаза, но каждый раз, точно притягиваемый магнитом,
снова поворачивался к нему.
В эти мгновения все видели, как в темных глазах человека в плаще
вспыхивали искры не то вызова, не то тщательно скрываемого страха.
И каждый раз, заметив эту искру, молодой председатель улыбался.
В его улыбке было презрение, насмешка, гнев, но не было ненависти. И
казалось, что именно это -- отсутствие ненависти -- больше всего смущало
человека в плаще.
Он все время стоял. Видимо, так было и нужно, потому что возле него не
было стула. Стоял уже долго, в то время как все остальные сидели.
Это походило на суд.
И действительно, это было судом, но только не в том смысле, как принято
понимать это слово на Земле.
Судили не этого человека, а других, к числу которых он принадлежал и
которых не было сейчас в этом зале.
Судили не людей, а дело, которое хотели совершить люди.
-- Итак, -- сказал председатель, по-прежнему пристально глядя в лицо
"подсудимого", -- ты все рассказал нам, Лийагейа, ничего не утаивая?
-- Да, все! Больше мне нечего прибавить. И я готов принять смерть.
Улыбка, на этот раз выражавшая только презрение, встретила его слова.
-- Мы это видим. -- Молодой председатель жестом указал на одежду
Лийагейи. -- Но ты поторопился. Три дня ты на родине. Неужели ты не заметил,
что находишься в ином мире?
Тот ничего не ответил.
-- Неужели, -- продолжал председатель, -- ты не понял ничего из того,
что увидели твои глаза? Или, может быть, ты не хочешь ничего понять?
Снова не последовало ответа.
-- Но ты поймешь, Лийагейа. Мы не убьем тебя, как сделали бы это вы на
нашем месте. Давно уже погасли и исчезли из памяти людей ваши костры. Ты
будешь жить среди нас.
-- Значит, вы не отпустите меня обратно?
-- Нет. Ты останешься здесь навсегда. Космос не место для таких, как
ты. Туда надо отправляться с чистыми мыслями и незапятнанными руками. Тебе
придется трудиться, Лийагейа. Вероятно, в первый раз в жизни, -- тоном
величайшего презрения прибавил он. -- И от тебя самого будет зависеть, чтобы
люди забыли, кто ты и какое черное дело пытались вы осуществить.
-- Пытались? -- По губам Лийагейи, в первый раз за это утро, скользнула
улыбка.
-- Ты хочешь сказать, что ваше дело уже сделано? Ты снова ошибаешься,
Лийагейа. Ты забыл, что за время твоего отсутствия на нашей планете
сменилось десять поколений. Они жили не зря. С нашей точки зрения ваши
корабли космоса -- неуклюжие лодки. Мы будем на этой планете... как ты ее
назвал?
-- Лиа.
-- Мы будем на Лиа очень скоро. И зло не осуществится. А если мы
опоздаем -- глаза молодого председателя сверкнули, -- вы ответите за это.
Нам не долго вспомнить обычаи вашей эпохи.
-- Это означает, что вы сожжете меня не сейчас, а немного позже, вот и
все.
-- Я сказал, ты будешь жить. Мы не меняем своих решений и не лжем, как
вы. Лийагейа опустил голову.
-- Я сказал вам только правду.
-- Мы это знаем.
-- Откуда вы можете это знать?
-- Откуда? -- Председатель указал на сидевшего рядом с ним пожилого
человека. -- Специально для тебя мы пригласили медика, так как хорошо знали,
с кем имеем дело. Ты отстал от науки, Лийагейа, и это не удивительно. Твое
счастье, что ты был правдив.
-- А если бы это оказалось не так? -- с вызовом спросил Лийагейа.
-- Тогда нам пришлось бы заставить тебя говорить правду.
-- Пыткой? Этим меня не испугаешь.
Председатель несколько минут сидел молча, видимо пораженный этими
словами. Потом он обвел взглядом всех сидевших за столом. Почти все
смеялись.
-- Видишь? -- спросил он. -- Это наш ответ, Лийагейа. Трудно тебе будет
у нас. Ты первобытный зверь. И так будут смотреть на тебя все, пока ты не
изменишь своих взглядов. Советую тебе сделать это как можно скорей. Мы
поняли, что ты сказал, но большинство не поняло бы. Ты в другом мире,
Лийагейа, пойми это.
-- А что вы сделаете с нами, если не опоздаете? -- вместо ответа
спросил Лийагейа.
-- Мы вернем вас всех обратно. И все, улетевшие когда-то, и их дети,
родившиеся за это время, все будут жить на родине. И трудиться.
Привилегированное положение твоей касты придется забыть.
Глаза Лийагейи блеснули ненавистью.
Председательствующий рассмеялся.
-- Если бы я жил во времена вашего отлета, -- сказал он, -- ты,
вероятно, не стал бы и говорить со мной. Времена изменились. И вы сами
знали, что они должны измениться. Зачем иначе было вам улетать на поиски
других планет?
-- Мы сделали это для того, чтобы спасти будущие поколения, -- гордо
ответил Лийагейа.
-- Лжет или говорит не то, что думает, -- сказал тот, кто был медиком.
-- Видишь, Лийагейа. Стоило тебе уклониться от правды, и это сразу
обнаружилось. Я скажу за тебя правду. Вы улетели для того, чтобы сохранить
свою касту, в предвидении неизбежной расплаты. Вы знали, что дни вашего
господства над планетой сочтены. И вы решили переселиться на другую планету,
где бы вы снова могли стать господами, могли жить за счет других.
-- А вы, -- с силой ненависти сказал Лийагейа, -- вы, благородные и
правдивые, не терпящие зла, что делаете вы? Обрекаете население на гибель?
Вы знаете, что на планете нет места для увеличивающегося населения, и
отталкиваете руку помощи, которую мы протягиваем вам. Если бы ты был прав,
Вийайа, так, кажется, тебя зовут, зачем мне было возвращаться сюда?
-- Неискренен, -- спокойно сказал медик.
-- Знаю. -- Председатель насмешливо улыбался. -- И все это знают. Нет,
Лийагейа, -- сказал он, -- ты вернулся не потому, тебя послали за людьми. Вы
нашли дикую планету. Она требует много труда. И это вам не по вкусу. Тогда
вы отправились на поиски другой. Вы нашли Лиа. Там все готово, есть города,
дороги, заводы. Вам это больше понравилось. Но население Лиа уже не дикое, и
оно вам не подчинится. Тогда вы решили уничтожить население планеты. Решение
вполне соответствующее вашему моральному облику. Но что бы вы стали делать
там одни? Вам нужны люди. И ты прилетел только для того, чтобы обмануть нас,
увлечь за собой тысячи людей, которым предстояло бы работать на вас. Но вы
ошиблись, Лийагейа. Мы не хотим избавиться от перенаселения такой ценой. Да
мы и не нуждаемся больше в спасении. Иди, попробуй позвать. Ты не найдешь ни
одного человека, который не повернется к тебе спиной, услышав твои слова. Ни
одного на всей планете. Люди не те, какими были во времена вашего отлета. Вы
не ожидали этого?
Лийагейа молчал. Его лицо пылало, но глаза как-то сразу потускнели,
потухли.
Потом он сказал без ненависти, тоном усталости:
-- Вы хорошо использовали время. Мне жаль, что мы не придавали значения
словам Рийагейи.
-- Рийагейа, -- удивленно сказал председатель, -- я помню это имя. Он
был командиром вашей эскадрилья и вашим сообщником.
-- Времена меняются, -- ироническим тоном повторил Лийагейа слова
самого Вийайи. -- Что еще вы хотите от меня?
-- Ничего. Ты свободен, Лийагейа.
-- Тогда я сам задам тебе один только вопрос. Почему ты сказал, что вы
не нуждаетесь в спасении? Или население планеты стало уменьшаться под вашим
правлением?
-- Нет, оно увеличивается, и быстрее, чем это было в твое время, под
вашим правлением, -- ответил Вийайа. -- Но я тебе уже сказал, что десять
поколений, проживших без ига вашей касты, прожили не зря. Ты знаешь,
Лийагейа, как тщательно хранили вы секреты вашей власти, в том числе и
технику космических полетов. Вы все увезли с собой. И были уверены, что
"низшие существа" никогда не откроют этих секретов. Немного времени
понадобилось, чтобы превзойти вашу технику. Чьими руками строили вы свои
корабли? Эти руки остались на планете. А разум вы считали своей привилегией.
Самая большая ошибка, Лийагейа. Отвечаю на твой вопрос. Проблема
перенаселения, которая вас нисколько не интересовала, хотя ты и сделал
попытку убедить нас в обратном, заставила наших предков предпринять то, что
ты хотел поставить в заслугу вам. Мы сами отправились в космос, случайно --
в другую сторону, чем вы. Ведь мы не знали, куда вы направились. И мы нашли
братьев по разуму, которые поняли нас и предложили нам свою помощь. Теперь
уже близко время массовой эмиграции на новую родину, подготовленную
совместными усилиями двух планет.
-- Значит, вы все-таки собираетесь заселять чужую планету?
-- Необитаемую, Лийагейа. Я вижу по выражению твоего лица, что ты не
видишь здесь разницы. По-твоему, низшие существа, населяющие Лиа, не
заслуживают ни жалости, ни снисхождения, если затронуты интересы таких
"высших" существ, как ты. Но, с нашей точки зрения, низшие существа -- это
ты сам и твои сообщники. И я не верю твоим словам, что обитатели Лиа дикари.
Твои рассказы об этой планете опровергают это утверждение. Пройдет немного
дней, и наш корабль улетит туда. Я знаю, что мы встретим там братьев,
которые, так же как мы, сочтут тебя и вас всех двуногими зверями.
Лийагейа вскинул голову. Мрачный огонь загорелся в его темных глазах.
-- Ты не стесняешься, Вийайа, -- сказал он, -- осыпать оскорблениями
того, кто не в силах противиться тебе. Я один здесь. Но если ты считаешь
меня зверем, то зачем же ты приглашаешь зверя жить среди вас? Не лучше ли
его уничтожить?
-- Может быть, ты и прав, Лийагейа, -- ответил Вийайа, -- но мы не
привыкли убивать людей. И мы не приглашаем тебя жить с нами, а заставляем, в
виде наказания.
Долог путь по дорогам Вселенной.
Луч света годами летит от одной звезды к другой. А создание рук
человеческих не может лететь со скоростью света.
Долог и томителен путь! А если экипаж корабля снедает тревога и
нетерпение, он кажется еще длиннее.
Они не могли провести большую часть пути во сне. Они жили в обычном
режиме дня: половину -- бодрствовали, половину -- спали, и нечем было
заполнить пустоту времени. Их было четверо.
Идея влекла их вперед, к далекой цели. Идее жертвовали они собой. У них
не было надежды вернуться обратно. Они улетели с родной планеты навсегда.
Вернуться они не могли потому, что не знали, как управлять кораблем, как
найти путь в безграничной пустоте. Корабль вели автоматы.
Умные, осторожные, чуткие, они вели корабль по намеченной трассе,
проложенной не теми, кто был на борту сейчас, а другими. Теми, кто построил
корабль, умел управлять им, знал, как находить дорогу в космосе.
Никого из таких людей не было на борту звездолета. Автоматы были
надежны. Они знали больше своих теперешних хозяев и с равнодушием машины
изменили прежним.
Корабль летел по точно рассчитанному курсу. Что бы ни случилось, какие
бы препятствия ни возникли на пути, "командир" корабля в доли секунды примет
решение и избежит любой опасности.
Четыре человека, составлявшие теперь экипаж корабля, хорошо это знали.
И они боялись даже подойти к двери отсека управления. Дверь была плотно
закрыта, и желтой краской на ней был нарисован косой крест.
Для того чтобы никто не мог случайно проникнуть в запретную зону.
Все зависело от "командира". Его механический мозг был единственной
надеждой на успех, гарантией достижения цели, единственным шансом на жизнь.
Четверо не были уверены, что посадка произойдет так же благополучно, как