Мартынович Евгений. Гианэя

двигателями. Корабль непрерывно замедляет скорость".
Теперь уже не оставалось никаких сомнений, что спасательная экспедиция
найдет корабль сравнительно легко. Известное расстояние упрощало задачу.
Конечно, локация или пеленгация в космосе совсем не то, что с Земли, но в
успехе уже можно было быть совершенно уверенными.
Сергей Синицын не принимал непосредственного участия в подготовке. К
своей работе в полете он был давно готов, а возвращаться на свою старую
обсерваторию и заниматься тем, чем он занимался до появления
спутников-разведчиков, не было никакого смысла. Он чувствовал себя
непривычно свободным от каких бы то ни было забот и проводил время с
близкими ему людьми, которые уже провожали его один раз и готовились
проводить вторично.
Один из трех космолетов спасательной эскадрильи должен будет принять на
борт экипаж корабля Вересова и продолжать его путь. Захочет ли Гианэя после
столь длительной задержки лететь на планету Мериго, или она вернется на
Землю? От этого зависело и решение Муратова. Ведь Виктор согласился на
полет, только чтобы не расставаться с женой.
Синицын с улыбкой вспоминал утверждения Виктора, что ему крайне
антипатичен космос. Интересно, что он думает теперь?
И решение самого Синицына также зависело от решения Гианэи. Он полетит
туда же, куда и Виктор. В одном случае это означало разлуку с Землей на
тридцать лет, в другом на десять. Ни то, ни другое Сергея не смущало. Ведь
он уже улетал с Земли, зная, что вернется через сорок лет!
О Гийанейе он больше не думал.
За месяц до старта Сергей встретился с Мариной.
Они были дружны с детства, и она упрекнула его за то, что он "совсем о
ней забыл". А в конце разговора неожиданно спросила:
-- Как ты думаешь, Сереженька, есть ли какая-нибудь возможность для
меня лететь с вами?
-- Зачем? -- вырвалось у Сергея.
-- Затем же, зачем летишь ты сам. Я истосковалась по Виктору и Гианэе.
-- Ты увидишь их через десять лет.
-- А если они полетят на планету Мериго?
-- Тогда через тридцать. Но ведь ты была готова к этому.
-- Да, конечно. Впрочем, я сама не знаю... Стоун как-то сказал, что я
сделала ошибку, не полетев с ними. Пожалуй, он прав!
-- Значит, сейчас ты согласна?
-- Нет, на полет к планете Мериго я по-прежнему не согласна, ошибка это
или не ошибка.
-- Что-то я тебя не пойму.
-- Я же говорю, что сама не знаю. Но так хочется повидать их, --
жалобно сказала Марина.
-- Право, не знаю, как тебе помочь. Тогда ты могла быть зачислена в
состав экспедиции и у тебя
была бы определенная задача. А в качестве кого ты полетишь теперь?
-- Верно, это глупость. Не будем говорить об этом.
Марина понимала, что Сергей прав, что в спасательной экспедиции не
место праздным пассажирам, но только с большим усилием заставляла себя не
думать о возможности свидания. Но совсем забыть об этом ей так и не
удалось...
А через две недели ее неожиданно вызвал к радио-фону Стоун и сказал,
словно речь шла о давно решенном деле:
-- Старт через двенадцать дней. Вы приготовились? Марина так
растерялась, что невольно спросила:
-- Зачем я вам?
-- Нам вы не нужны, -- ответил Стоун, -- но мы думаем, что вы нужны
Гианэе. Что она хочет вас видеть. А мы по-прежнему считаем ее гостьей Земли,
хотя она и вышла замуж за землянина. Вот только поэтому.
Было ясно, что он шутит.
-- Это Синицын вам сказал? -- спросила Марина.
-- О чем? Что Гианэя хочет вас видеть? Нет, это наше мнение, и я
передаю вам приглашение от имени всего Совета космонавтики.
-- Мне остается только поблагодарить вас.
-- Благодарить будет Гианэя. Так вы готовы?
-- Я буду готова, -- сказала Марина. Сразу же после разговора со
Стоуном она вызвала Сергея.
-- Я тут совершенно ни при чем, -- сказал он. -- Я не видел ни Стоуна,
ни других членов Совета. А если бы даже и я, то в чем дело? Разве ты не
рада?
-- Более чем рада, -- засмеялась Марина. -- Значит, летим вместе!

5

Ничто не изменилось.
Все было по-прежнему внутри корабля и вне его. Жизнь казалась
остановившейся. Где-то в какой-то трудноопределимой точке бесконечного
пространства.
Оставалась ли эта точка постоянной или изменялась, не имело никакого
значения для обитателей "космического острова". Даже до ближайшей звезды --
Солнца -- пришлось бы "падать" под действием его гравитационной силы столь
долго, что теряло смысл само слово "падение". Оно становилось неотличимо от
неподвижности. И в том и в другом случае, если на помощь не явятся космолеты
Земли, предстояло умереть на этом корабле.
Для падения "с высоты" порядка светового года человеческая жизнь
слишком коротка.
Командный состав звездолета -- Вересов, Джеммел, Тартиии и Фогель, как
начальник экспедиции, -- четыре года тому назад окончательно убедились, что
пустить. в ход двигатели без помощи извне невозможно. Вернее сказать, вообще
невозможно, поскольку под словами "помощь извне" приходилось подразумевать
земные заводы. Заводы не явятся в космос, а доставить к ним беспомощный
корабль немыслимо. Он никогда уже не опустится ни на одну планету. Его
судьба -- сгореть в огненных объятиях Солнца, и через много десятков лет это
обязательно произойдет. Вопрос заключался в том, чтобы снять с обреченного
корабля его экипаж.
А произойдет ли это? Они имели много оснований сомневаться, зная, как
неимоверно трудны поиски крохотной точки в безграничных просторах. Шансы на
успех ничтожно малы.
Трезво оценивая положение, они возлагали все надежды только на то, что
космолет, который должен был вылететь на планету Мериго со дня на день, а
возможно, уже вылетел, пролетая мимо них, услышит сигнал "SOS".
Он мог пролететь мимо года через три, самое меньшее. Несколько месяцев
уйдет на торможение и поиски. Значит, помощь может явится только через три с
половиной, четыре года. Или через пять.
А если в этот срок космолет не явится, то практически не останется
никакой надежды на спасение.
Запасы энергии на корабле были велики, экономить ее не было
необходимости. И передатчик включили на постоянную автоматическую работу
пять лет назад. Слабая надежда на корабль гийанейцев заставила это сделать.
После аварии, как только было восстановлено сообщение между отсеками и
разбужен весь экипаж, кроме Мериго и его трех товарищей, Вересов узнал от
стар щего радиоинженера, что на корабле Вийайи предполагалось установить
приемно-передающую рацию земной конструкции.
-- Для прощальных бесед, -- сказал Игорь Филиппов. -- Наши ученые и
сами гийанейцы хотели иметь возможность обмениваться радиограммами первые
месяцы после старта.
-- В таком случае, -- сказал Вересов, -- немедленно пускайте
генераторы. Корабль Вийайи -- это шанс!
-- Крайне незначительный, -- заметил Филиппов.
-- Мы не в праве терять ни единого.
А шанс действительно был совсем крохотным. Удалившись от Земли на
расстояние, превышающее радиус действия передатчика, то есть через два
месяца после старта, гийанейцы, конечно, выключат рацию, ставшую им
совершенно ненужной. А до этого будут включать ее только на время сеансов
связи, часы которых согласуют перед стартом. И совсем уже невероятным
представлялось, что они будут слушать на частоте передатчика корабля
Вересова.
Могло ли кому-нибудь прийти в голову, что гийанейцы оставят рацию
включенной на автоматический прием именно на этой частоте и именно затем,
чтобы перехватить сообщение с их корабля, если таковое последует?
И не мог Игорь Филиппов знать, что впоследствии на Земле было решено
поставить на корабль Вийайи только один приемник. Поэтому, когда прошли все
мыслимые сроки пролета гийанейского корабля, казалось несомненным, что
сигналы услышаны не были.
-- Они послали бы нам ответ, -- сказал Фогель. -- Не могли не послать.
Чтобы мы знали: нас услышали. И конечно, они повернули бы обратно, к Земле.
Хотя бы для того, чтобы передать нашу радиограмму.
-- Да, они не услышали. Впрочем, этого следовало ожидать, -- отозвался
на его слова Джеммел.
Передатчик остался включенным. К чему было выключать его, пусть
работает...
Ровно год экипаж корабля боролся за подвижность. Чего только не
испробовали, пытаясь оживить двигатели! Все было тщетно. "Мозг навигации"
выполнил свою последнюю задачу настолько основательно, что сделать не
удалось ничего, несмотря на все усилия и обостренную опасностью
изобретательность. Чуждые землянам агрегаты отказались подчиниться чужой
воле.
Оставалось только ждать!
И потянулись дни, месяцы, годы!
Анабиозные ванны ничем не могли помочь. Они сократили бы время
ожидания, в лучшем случае, на полтора года. И было решено сохранить их для
четверых. Если для землян, которых, считая с техническим персоналом корабля,
было шестьдесят человек, объединенных общностью обитателей одной планеты,
дружескими чувствами друг к другу и одинаковым умственным и психическим
развитием, предстоявшие им годы и годы "заключения" были как-то переносимы,
то для четверых дело обстояло во много раз хуже.
-- Пусть спят! -- решил Фогель. -- И ничего не знают. Это единственное
и наиболее гуманное, что мы можем для них сделать. Если нас спасут, они
проснутся, как и было намечено раньше, а если всем суждена гибель, то совсем
не проснутся.
Аэролиты щадили корабль, точно зная, что он не может уклониться от
встречи с ними. За все время только один раз локаторы "заметили" некрупный
осколок, но и он пролетел достаточно далеко.
Текло время. Прошло пять лет со дня катастрофы.
"Робинзоны" (они привыкли так называть себя с легкой руки Виктора
Муратова) с удивлением должны были констатировать, что шестьдесят месяцев
прошли совсем не так томительно, как они ожидали. Даже быстро.
Огромную роль сыграло продуманное и осуществленное командованием
корабля расписание жизни на "острове". У всех было занятие, никому не
позволили проводить время бесцельно.
Космонавты учились. К концу пятого года на корабле практически исчезла
разность специальностей. Весь экипаж превратился в универсалистов, могущих
заменить друг друга в любой области как в предстоявшей работе на планете
Мериго, так и в управлении звездолетом. Все овладели испанским и гийанейским
языками.
Исключение составила, по понятным причинам, только одна наука --
медицина.
А год назад на звездолете открылась... начальная школа!
Улетая с Земли, корабль имел на борту шестьдесят четыре человека.
Теперь на нем было шестьдесят шесть!
Появились два новых "пассажира"... родившихся в космосе!
Мальчик и девочка. Рийагейа и Тамара. Их называли сокращенно: Риа и
Тома.
Риа был сыном Виктора и Гианэи, Тома -- Владимира и Надежды Поповых.
Первым, четыре года тому назад, родился Рийагейа. Его назвали так по
желанию матери.
Когда мальчику исполнилось три года, пришла пора начинать учение. И
начальную школу создали специально для него одного.
Предчувствие не обмануло Виктора, когда он пять лет назад начал
замечать странности в Гианэе. Ее рассеянность, непонятное равнодушие ко
всему, отрешенность -- все имело одну причину. Гианэя целиком погрузилась в
самоощущения, боясь поверить, что страстная мечта превратилась в
действительность.
А когда прошло время и факт уже не вызывал никаких сомнений, ею
овладела тревога, разделяемая всеми находившимися на корабле. И особенно,
конечно, Виктором.
Всех мучил один вопрос: кто должен родиться?
Землянин или гийанейец? Ответить не смог бы ни один ученый двух планет.
Наиболее вероятным считалось, что родится гибрид двух человечеств,
пусть очень сходных, но все же отличающихся друг от друга. Хотя бы
продолжительностью жизни, оттенком кожи, особенностями слуха и зрения.
Последнее больше всего беспокоило медиков и биологов. Гийанейцы слышали
лучше землян, но слуховой аппарат по конструкции, был тождественным. Иначе
обстояло дело со зрением. Гийанейцы видели в инфракрасной области спектра,
их глаза были иначе устроены. К чему приведет соединение земного и
гийанейского зрения? Кто мог ответить на это?
В одной из бесед с Фогелем глазной врач экспедиции высказал опасение,
что ребенок может родиться слепым.
Хорошо, что Виктор и Гианэя не слышали этих слов!
Их обоих интересовало только два вопроса: на кого будет похож их сын
(или дочь), и будет ли он здоровым. Все остальное казалось им не стоящим
внимания.
-- Я хотел бы, чтобы он был похож на тебя, - говорил Виктор.
-- Только не это, -- отвечала Гианэя. -- Он должен быть человеком моей
родины.
Под словом "родина" она подразумевала Землю.
Думала ли она о возможности трагического исхода? По-видимому, нет. Ни с
ней, ни с Виктором не заговаривали об опасениях медиков.
Год был тревожным.
В составе экспедиции были врачи всех специальностей, от психологов до
педиатров. Матери и ребенку не угрожал недостаток высококвалифицированной
медицинской помощи. Но волнение, царящее на звездолете, было понятно. Ведь
подобное существо должно было родиться впервые!
И вот все позади!
Прошло четыре года. Опасения оказались напрасными, страхи -- ложными!
По аллеям оранжерей, в воде бассейнов бегал и плавал, как рыба,
стройный красивый мальчик с очень светлыми густыми волосами и равномерно
коричневой кожей всего тела.
У него были глаза матери, длинные, косо поставленные, очень темные.
Гибкостью движений он походил на кошку -- отличительный признак гийанейца.
Но видел и слышал он, как земляне. Это было бесспорно установлено. И при
самых тщательных и придирчивых осмотрах, которым его систематически
подвергали, врачи не находили ни малейшего физического недостатка.
А разум?
Судя по тому, что трех лет от роду Риа свободно владел двумя языками,
земным общепланетным и гийанейским, с этой стороны все также обстояло
благополучно.
Язык гийанейцев отличался удивительной мягкостью, земной был
значительно тверже. Маленький Риа говорил так, что всем невольно казалось --
где-то поблизости течет ручеек, переливаясь на камешках.
Гианэя всегда называла сына полным именем -- Рийагейа. Виктор и все
остальные предпочитали короткое -- Риа. Он отзывался на оба имени, привыкнув
к ним еще в годовалом возрасте.
Через семь месяцев после Риа появилась на свет Тамара -- девочка Земли,
которой предстояло стать подругой детских игр сына двух планет.
И через два года они уже играли, как брат и сестра и всегда были
вместе.
Рийагейа унаследовал от матери любовь к воде и поразительную
плавучесть. Гианэя, нисколько не тревожась, позволяла ему проводить в
бассейне столько времени, сколько он пожелает. Но маленькой Томе купать ся
еще не разрешали, и девочка часами сидела возле бассейна, наблюдая за
резвящимся в воде другом.
Надя Попова была непреклонна, и между нею и Гианэей часто возникали
споры по этому поводу.
Две женщины, единственные на звездолете, очень подружились.
Присутствие на корабле, висящем в бездне космоса, двух детей вносило
разнообразие в жизнь "робинзонов", отвлекало их от тяжелых мыслей о своей
дальнейшей судьбе, но одновременно все чаще и чаще возбуждало еще более
тяжелые мысли -- о судьбе этих детей.
Что будет с ними?
Если с Земли так и не придет помощь, если спасательной экспедиции не
удастся найти корабль, он начнет (вернее уже начал) падение на Солнце. Никто
не мог дожить до конца этого падения. И неизбежно настанет момент, когда
обреченный звездолет опустеет и в его просторных помещениях останутся только
двое -- Риа и Тома.
Одни до конца жизни!
Гианэя?
Но биологи еще на Земле пришли к заключению, что земная кровь, текущая
теперь в ее жилах, должна сократить жизнь Гианэи, что обычный для ее
соплеменников срок -- около пятисот лет -- ей не прожить.
Но если бы это мнение было даже ошибочно, присутствие Гианэи мало что
изменит в жуткой судьбе "последних робинзонов".
Одиночество, без надежды, перед лицом холодного, равнодушного космоса!
Всех членов экипажа корабля больше всего волновала возможность именно
такого финала.
А пока "равнодушный космос" было единственное, что видели вокруг, за
стенками звездолета, Риа и Тома. Ничего другого они не знали.
Экспедиция захватила с собой множество кинофильмов. Ведь ее членам
предстояло пять лет находиться на чужой планете. Помимо естественного
желания видеть картины жизни родной Земли, эти фильмы должны были сыграть
определенную роль в просвещении аборигенов планеты Мериго.
Их не собирались смотреть в пути. Но теперь извлекли из кладовой. По
строго составленной программе детям демонстрировались эти фильмы,
сопровождаемые устным рассказом.
К тому и другому они относились, как всегда дети относятся к сказкам,
-- интересно, но странно и неправдоподобно.
Риа и Тома весело смеялись, глядя на экран, считая все это шуткой:
голубое небо, здания, наземный и воздушный транспорт. Забавные движущиеся
картинки, выдумка взрослых, играющих с ними. Не более!
Жизнь на звездолете казалась им единственно возможной и естественной.
Но в будущем?..
И люди, привыкшие было к мысли, что их могут никогда не найти, снова
стали ожидать помощи, с большим нетерпением, чем даже в первый год после
катастрофы. Теперь они думали не о себе.
Рийагейа закончил первый класс школы. По количеству усвоенного
материала этот класс равнялся полному курсу начальной школы, который дети
Земли обычно проходили за два года. Это было сделано намеренно.
И если у кого-нибудь оставались еще сомнения, они окончательно отпали.
Разум мальчика был столь же безупречен, как и его тело!
Эксперимент, как называли в научных кругах брак Муратова и Гианэи,
привел к более чем положительному результату. Стало несомненным, что
человечества Земли и Гийанейи могут слиться в одно, что задача, поставленная
гийанейцами -- сравнять продолжительность жизни тех и других, реальна.
Но пока что об этом знали только ученые, находившиеся на звездолете. И
им было мучительно думать, что наука обеих планет может никогда не узнать,
чем закончился этот "эксперимент".

6

Три космолета замедлили скорость. Где-то здесь следовало искать
потерпевший аварию звездолет Вересова.
Искать в пространстве объемом в десятки миллионов кубических
километров!
Сигналы давно уже были услышаны и продолжали равномерно поступать на
антенны пеленгаторов.
В том, что гийанейцы были правы и работает автомат, сомнений быть не
могло. Энергии для генератора у Вересова хватит, сигналы не прекратятся,
оставалось только аккуратно и непрерывно пеленговать их.
Непрерывно, потому что искомый корабль не мог быть неподвижным. Он
двигался, и с каждой секундой быстрее, по направлению к Солнцу, навстречу
спасательной эскадрилье.
В этом заключалась главная трудность. Будь корабль неподвижен, все было
бы значительно проще. Но он, несомненно, двигался!
Где-то "здесь"!
Исполинские расстояния космоса для звездолетов, летящих с субсветовой
скоростью, как бы сжимались, ускользая от сознания, теряя свою
грандиозность. Теперь же, когда космическая скорость была погашена, они
превратились в то, чем являлись на самом деле, в миллионы и миллионы
километров по земным масштабам, подавляя человеческое сознание.
Найти бесконечно малую точку в распахнувшихся перед космонавтами
необъятных просторах казалось им сейчас неимоверно трудной задачей.
Да еще точку, которая двигалась с неравномерной скоростью!
Эскадрилья почти остановилась.
Перед руководителями спасательной экспедиции встал вопрос, как
поступать дальше? Существовало два пути. Ожидать приближения корабля
Вересова или двигаться ему навстречу.
После короткого совещания, проведенного по радио, Стоун принял решение
ждать.
Космолеты разошлись, расположившись в линию на расстоянии десяти тысяч
километров друг от друга. Этого было достаточно для точной пеленгации
сигналов сейчас и для локации приближавшегося корабля, очередь которой
настанет очень скоро.
Когда корабль Вийайи в первый раз приблизился к терпящему бедствие
звездолету, гийанейцы, по интенсивности его передачи, пришли к выводу, что
он остановился. При вторичном приближении они установили, что звездолет
движется им навстречу. Это могло означать одно -- космический корабль падает
на Солнце.
Если бы он не падал, а летел, если на нем работают двигатели, встреча с
ним спасательной эскадрильи прoизошла бы значительно раньше.
Звездолет падает!
Зная, хотя и приблизительно, время начала этого падения, не трудно было
вычислить, какой скоростью он будет обладать к моменту встречи с
эскадрильей. Ошибка порядка несколько сотен километров в секунду роли не
играла.
Эскадрилья Стоуна могла маневрировать, как ей угодно.
Оставалось терпеливо ждать нужного момента.
Точная скорость корабля Вересова будет установлена буквально на днях.
Весь маневр подхода и техника снятия с него экипажа были детально
разработаны еще на Земле, перед вылетом.
-- В сущности, -- сказал Стоун, -- мы уже выполнили свою задачу. Все
остальное чистая формальность.
-- Сколько времени потребует эта "формальность"? -- спросила Муратова.
-- Думаю, что никак не больше месяца.
-- По земному или нашему времени?
-- Сейчас это одно и то же. Разве вы забыли, что мы почти не движемся?
-- Положим, движемся, -- заметил командир флагманского космолета. -- И
не так уж медленно.
-- Марина спрашивает о времени.
-- В смысле времени -- конечно.
-- А когда мы сможем увидеть их в телескоп? -- задала Марина второй
вопрос.
-- На это лучше меня ответит ваш друг.
Стоун имел в виду Сергея Синицына. Марина была единственным пассажиром
на космолетах, не имеющим никакого дела, и, чтобы ей было не так скучно во
время длительного полета, Сергея назначили в состав астрономической группы
флагмана.
В кают-компании его сейчас не было.
-- Спрошу у него, -- сказала Марина. Она вышла из кают-компании и
прошла на обсерваторию.
Последние месяцы она сильно мучилась нетерпением и возрастающей
тревогой. Единственная из всех членов экипажей трех космолетов, Марина
почему-то допускала, что на корабле Вересова могла произойти трагедия.
Видимо, это объяснялось тем, что только у нее, если не считать Сергея,
который смотрел на все оптимистически, на терпящем бедствие звездолете
находились двое людей, самых дорогих для нее в мире. Спасательная экспедиция
была для нее личным делом. В таких случаях люди всегда мнительны.
Работа передатчика корабля Вересова ни о чем не свидетельствовала, ведь
это был автомат, он мог работать даже в том случае, если на борту не
осталось ни одного живого человека.
С момента аварии Марина ни на мгновение не забывала о том, что прошло
почти семь лет. Очень многое могло случиться за это время.
Как ни странно на первый взгляд, на Земле не только поняли, что именно
произошло на корабле, но и правильно догадались о роли бывших хозяев
звездолета. Пример лунной базы помог прийти к этому выводу. Разумеется, все
это было только догадкой, не более, только впоследствии выяснилось, что
догадка верна, а пока все люди на Земле и на космолетах спасательной
эскадрильи просто верили в нее. В том. числе и Марина Муратова. Но если для
ее товарищей роль "Мозга навигации" заключалась в том, что звездолет потерял
способность самостоятельно двигаться, для нее это стало постоянной тревогой
-- а вдруг это не все! А что, если "Мозг" имел еще и другую задачу?
Стоун знал о ее мыслях и пытался доказать, что никакого вреда людям
"Мозг навигации" причинить не мог, но успеха не добился. Марина продолжала
тревожиться. И по мере приближения к цели все сильнее.
Ей казалось, что если она увидит звездолет своими глазами, в объективе
телескопа, внутренний голос подскажет, находятся ли в нем живые люди или
нет.
Это было наивно, но упорно держалось в ней, вопреки разуму.
Она знала, что никакие внешние признаки не могут подсказать ничего,
иллюминаторов на корабле не было, а если бы и были, их освещенность ни о чем
не говорила бы, так же как и работа передатчика.
Но она помнила, как месяца три назад кто-то вы сказал соображение, что
Вересов и его помощники знают тот минимальный срок, который необходим для
организации спасательных работ и после которого можно ожидать приближения
земных космолетов. А раз так, они должны догадаться включить прожекторы,
суммарный свет которых даст возможность заметить корабль на расстоянии,
недоступном для визуального наблюдения его самого. Мощность прожекторов
велика, а экономить энергию Вересову ни к чему, его корабль все равно
обречен на гибель.
Марина не сомневалась, что Вересов поступит именно так.
Скорее бы увидеть хоть это! Ведь прожекторы не могли гореть все семь
лет! Их свет -- доказательство жизни!..
На обсерватории находился один Синицын. Он сидел, наклонившись над
экраном телескопа, пристально всматриваясь в его матовую поверхность, и не
услышал шагов, пока Марина не подошла вплотную. Тогда он поднял голову и
посмотрел на нее. -- Видимо, все-таки показалось, -- сказал он.
-- Что показалось, Серенький?
"Серенький", или "Серый", было шутливым прозвищем, которым иногда
называли Сергея Синицына самые близкие ему люди.
-- Показалось, что очень далеко мелькнул огонек.
-- Прожектора? -- у Марины перехватило дыхание.
-- Прожекторов! -- поправил Сергей. -- Один не может быть виден на
таком расстоянии. Но, увы, мне только показалось.