Мартынович Евгений. Гианэя

двор, на прогулку. Он видел небо, облака, птиц. Из-за тюремной стены до него
могли долетать звуки. Даже дуновение ветра вносило в его жизнь какое-то
разнообразие.
Ничего этого не было здесь.
Одиночное заключение было полным!
А если.
Именно сейчас, после катастрофы, наблюдая за Гианэей, он начал
подозревать...
Если так, их положение осложнится...
-- Все же, -- сказал Виктор, -- я не могу поверить, что весь экипаж
корабля погиб. Я думаю, что рано или поздно восстановится сообщение между
отсеками. Что бы ни случилось на пульте или с "Мозгом навигации", можно
произвести ремонт. И лететь дальше. Ведь сами двигатели не могли пострадать.
-- Не могли, -- согласилась Гианэя. -- Будем ждать. Она явно сказала
это только для него. А сама не верила. Это было очевидно, судя по ее тону.
Виктор сел рядом и обнял ее. -- Разве нам плохо вдвоем? -- спросил он
ласково.
-- Пока, -- ответила Гианэя, -- мне ничего больше не надо.
-- Почему "пока"?
-- Потому что многое может измениться.
Она встала и ушла в каюту, видимо не желая продолжать разговор.
Через несколько минут Виктор заглянул в каюту. Гианэя лежала с
закрытыми глазами, но не спала. Он понял это по ее дыханию.
Он прошел на обсерваторию, как делал это каждый день, а иногда и два
раза в день.
Движется ли корабль?
Только приборы могли ответить на этот вопрос, но их не было здесь.
С того памятного дня, когда он, зайдя на обсерваторию, не увидел за
бортом свободного от звезд кольца и понял, что корабль замедляет скорость
полета, прошло девять суток. На следующий день Виктор направил телескоп на
одну из звезд, находившуюся прямо впереди, и закрепил его в этом положении.
Восемь дней он регулярно наблюдал за ней, надеясь по изменению цвета
определить, продолжает ли корабль тормозиться и с какой скоростью он это
делает. Он понимал, что наблюдения без приборов ничего ему не скажут, но
упрямо продолжал их, скорее всего для того, чтобы иметь хоть какое-нибудь
занятие.
Первые три дня звезда действительно изменяла свой цвет, но потом эти
изменения, даже если и происходили, перестали быть заметными для глаза.
Вчера днем Виктору показалось, что блестящая точка сдвинулась с
прежнего места, но он подумал, что, вероятно, сам как-нибудь нечаянно тронул
штурвал.
Он подошел к экрану и склонился над ним: хорошо знакомой звезды на нем
не было!
Телескоп не мог сдвинуться столь сильно. Значит...
Виктор осторожно освободил штурвал. Даже этого легкого прикосновения
оказалось достаточно, чтобы заполняющие экран слабые точки других звезд
слегка передвинулись. Увеличение было очень большим.
Еще осторожнее Виктор чуть-чуть повернул штурвал. Звезда не появлялась.
Повернул сильнее. Нет! В другую сторону... вверх... вниз.
Звезды не было. Куда же она могла деваться?
Он знал, какая это была звезда. На обсерватории хранились звездные
карты гийанейцев, и Виктор умел разбираться в них. Кроме того, до дня
катастрофы Куницкий ежедневно вносил коррективы в схематическую карту
видимых впереди звезд. Эта карта лежала рядом с экраном.
Но и с ее помощью Виктор не смог найти нужную ему точку ни в телескоп,
ни на экранах наружного обзора. Звезда пропала бесследно! Этого никак не
могло случиться!
С сильно бьющимся сердцем Виктор повернулся к "задним" экранам.
Конечно! Вот она!
Он узнал ее сразу. Картина звездного неба, которую он привык видеть на
"передних" экранах, оказалась теперь на "задних".
Ставших "передними"!
Это могло произойти в одном-единственном случае. И этот случай
действительно произошел. Сомневаться невозможно!
Корабль повернулся на сто восемьдесят градусов!
Значит, вчера Виктору не показалось, что звезда передвинулась. Вчера
утром начался поворот корабля.
Сейчас его нос "смотрит" обратно, на Солнце!
Виктор буквально влетел в каюту к Гианэе.
Она не спала. А выслушав ошеломившую его новость, только спросила:
-- Что из этого?
-- Неужели ты не понимаешь? Корабль не мог повернуться сам по себе. Его
повернул Вересов или Джеммел.
-- Вовсе не обязательно. Сделать это мог не только Вересов или Джеммел,
но и "Мозг навигации". Ведь он испортился. Мало ли что могло прийти ему в
голову.
Гианэя сказала это так, словно "Мозг навигации" был живым существом.
-- Мы летим сейчас по направлению к Земле!
-- Если вообще летим.
-- Зачем же тогда было поворачивать корабль? Если он стоит на месте, то
не все ли равно, куда направлен его нос?
Гианэя нежно провела рукой по щеке мужа.
-- Нам от этого не легче, -- сказала она.
На следующий день Виктор убедился, что корабль не изменил нового
направления своего полета.
Но летел ли он или стоял? Ответ на этот вопрос теперь стал гораздо
важнее, чем прежде.
А если летел, то с какой скоростью?
Судя по виду звездного "неба", она была близка к межпланетной скорости
земных планелетов. Тогда они достигнут Солнечной системы через несколько
десятков лет. А если с меньшей, то десятки могли превратиться в сотни.
Но в том и ином случае новое направление полета приближало корабль к
Земле, а не удаляло, как прежде. Одно это было уже хорошо. Земным спасателям
понадобится меньше времени, чтобы найти их.
Только бы корабль летел, а не стоял на месте!
Виктор решил выбрать новую звезду для дальнейших наблюдений. Он все еще
надеялся найти ответ на главнейший вопрос. И естественно, остановился на
Солнце. Оно оказалось теперь прямо впереди и было самой яркой из звезд.
Кроме того, смотреть на него было приятно.
Прошло еще несколько дней. В том же положении...
Виктор и Гианэя по-разному воспринимали заключение, но оба переживали
его одинаково тяжело. Уже давно они потеряли спокойный сон. И Гианэя сама,
первая, предложила, несколько дней назад, принимать снотворное.
-- Пока, -- сказала она, -- надо сохранять здоровье. Это словечко --
"пока" -- все чаще и чаще произносилось ею.
-- Потом мы привыкнем, и тогда вернется нормальный сон, -- добавила она
в ответ на замечание Виктора, что наркотики не способствуют здоровью.
В ночь на шестнадцатый день заключения Виктор спал почему-то крепче,
чем обычно. Гианэя всегда спала крепко, даже без снотворного.
И они не услышали, как в "тишину космоса", наполнявшую их отсек,
ворвался резкий, хорошо им знакомый металлический звук. Он прозвучал "под
утро".
На корабле, разумеется, не могло быть ни утра, ни вечера, ни дня, ни
ночи. Время суток определялось по часам.
Звук раздался, когда стрелки сомкнулись на цифре шесть. Виктор и Гианэя
не услышали шагов за дверью каюты, не услышали, как отворилась эта дверь.
Но Виктор сразу проснулся, когда на его плечо легла чья-то рука...

2

Точного времени катастрофы никто не заметил. Она не сопровождалась
ничем, что могло бы сразу обратить на себя внимание. Произошла ли она
внезапно или постепенно, осталось неизвестным.
В том, что это случилось, каждый убеждался на опыте .
Вересов и Тартини заканчивали разговор, ради которого командир корабля
позвал навигатора на пульт утром тридцатого марта. Речь шла о выходе наружу
с целью корректировки прожекторов.
Кроме них здесь находился механик двигателей Рикардо Медина, испанец по
происхождению.
Его присутствие на пульте впоследствии оказалось очень полезным.
-- Я сейчас пройду на обсерваторию, -- сказал Тартини, когда они
закончили обсуждение деталей корректировки. -- Свяжусь с вами, и вы
включайте прожекторы, один за другим. Надо проверить, который из них смещен.
-- Хорошо! -- ответил Вересов. Он посмотрел на часы и прибавил: --
Через десять минут мне на смену придет Муратов. Вы встретите его по дороге.
Скажите ему, в каком порядке надо включать прожекторы. Я уйду, и делать это
придется ему.
Тартини кивнул головой и вышел.
Через несколько минут он вернулся.
-- Посмотрите, в чем дело, -- сказал он. -- Люк в четвертый отсек не
открывается.
Вересов кинул взгляд на приборы пульта.
-- Этого не может быть, -- сказал он, -- все в порядке.
-- Тем не менее именно так.
-- Что-нибудь с кнопкой.
-- Этого также не может быть, -- сказал Медина и поспешно вышел.
-- Вот уж не думал -- сказал Тартини, -- что на этом корабле может быть
какая-нибудь неисправность.
Вересов включил радиофон, вызывая кают-компанию, где в это время всегда
кто-нибудь находился.
Экран не вспыхнул.
-- Ничего не понимаю, -- сказал Вересов. Вернулся Медина.
-- Кнопка люка в порядке, -- доложил он, -- но люк действительно не
открывается.
-- И не работает внутренняя связь, -- сообщил ему Тартини.
Все трое недоуменно посмотрели друг на друга.
-- Фантастика! -- Вересов пожал плечами.
Ни у кого из них не возникло ни малейшей тревоги. Одновременный выход
из строя люка в четвертый отсек и линии связи с третьим казался им
случайным. Все трое решили, что причиной является какая-нибудь мелкая
неисправность "Мозга навигации", которую он устранит сам в ближайшее время.
Приборы пульта убедительно свидетельствовали о том, что решительно все на
корабле находится в полной исправности.
Но можно узнать, что случилось у самого "Мозга".
Вересов подошел к задней (по ходу корабля) стенке помещения пульта, за
которой были расположены сложнейшие агрегаты "Мозга навигации". На ней
длинным рядом выстроились аппараты связи с ним. С помощью этих аппаратов
можно было получить ответ на любой технический вопрос, касающийся
исправности всех частей звездолета, его пути в космосе и работы двигателей.
Под каждым аппаратом располагалось по четыре ряда разноцветных кнопок.
Много труда и времени потратили земные инженеры, чтобы разобраться во
всей этой технике и научиться пользоваться ею.
Вересов послал в "Мозг" два вопроса:
"Что случилось с люком между пятым и четвертым отсеками?"
"Что случилось с линией связи?"
То, что могли перестать работать все люки на корабле, Вересову и двум
его товарищам и в голову не приходило.
Радиофоны корабля были земной конструкции и заменили собой небольшие
овальные экраны гийанейцев, но вся "проводка" осталась прежней и была
связана с "Мозгом навигации". Менять ее не было смысла, так как обычная для
радиофонов связь без каких-либо проводок на корабле, разделенном на отсеки
металлическими стенами, все равно не могла действовать.
Потерявшее смысл название "радиофон" сохранилось просто в силу
привычки. Прошла минута.
Время, необходимое "Мозгу навигации" для "уяснения" вопроса, проверки и
составлении ответа, измерялось долями секунды. Он всегда отвечал мгновенно.
Прошла целая минута. Ответа не было.
Повторять вопросы было бесцельно. По тому, как засветились крохотные
экраны, шкалы и стрелки Вересов понял, что его вопросы получены "Мозгом", но
он не собирается отвечать на них.
-- Очень плохо! -- сказал Вересов. -- Если бы он не знал, то все равно
как-то откликнулся бы.
-- В чем же дело? -- спросил Тартини. Вересов не ответил. Когда он
повернулся к товарищам, они заметили, что командир очень бледен.
-- Плохо! -- повторил он. -- Очень, очень плохо!
-- Может быть, пробоина? -- неуверенно сказал Медина. -- Пробит борт
четвертого отсека и повреждена линия связи.
Он не ждал ответа, понимая, что никакая пробоина не могла привести к
молчанию "Мозга". А если бы оказался пробит борт в самом помещении, где
размещался "Мозг", то есть совсем близко от них, они не могли бы не услышать
удара и взрыва.
Аэролит, летящий с космической скоростью, при ударе обязательно
взорвется. Кроме того, никакой аэролит, какого бы размера он ни был, не мог
пробить и стенку корабля, и стенку помещения "Мозга". Этого не смогло бы
сделать даже тело, летящее со скоростью света.
-- Подождем! -- решил Вересов. -- Если пробоина, то она заделается
через несколько минут. И тогда люк должен открыться. Но ведь ты сам
понимаешь, -- обратился он к Медине, -- что никакой пробоины нет. Локаторы
ничего не показали, и "Мозг" не стал бы молчать по такой причине. Здесь
что-то другое, и, боюсь, очень серьезное.
-- Что будем делать? -- спросил Тартини.
-- Я сказал, подождем! Возможно, произошла небольшая поломка в системах
"Мозга", и он не отвечает потому, что занят поисками и исправлением. И
отключился от нас. Такая операция предусмотрена его схемой.
-- Мол, не мешайте, -- засмеялся Тартини.
-- Вот именно!
Прошел час, проведенный в молчании. Да и о чем им было говорить? Все
трое были людьми действия, не склонными к бесцельным догадкам и
предположениям.
Приборы пульта по-прежнему показывали, что все исправно и ничего не
случилось на всем корабле. Это успокаивало Медину и Тартини, но Вересов,
лучше их знакомый с устройством "Мозга навигации" и знающий систему связи
его с приборами пульта, беспокоился все больше и больше. Именно то, что
приборы как бы отключились от "Мозга", не указывали даже на неисправность
управления люками (пусть одним люком), противоречило основным принципам их
устройства. Это могло произойти только по специальному "указанию Мозга", а
для такого указания Вересов не мог найти причины.
Он вспомнил, как в процессе подготовки этого корабля к полету на
планету Мериго многие возражали против оставления гийанейского "Мозга
навигации" и предлагали заменить его другим, своей, земной конструкции. Это
не было сделано только потому, что не хватило времени, да и самый "Мозг"
казался очень совершенным, что, разумеется, так и было.
Небольшие аварии возможны в любой конструкции, и земная также не была
гарантирована от них.
Прошел еще час.
-- Что ж! -- сказал Вересов и встал. -- Мы дали ему время, и вполне
достаточное. Придется самим вмешаться.
-- Жаль, что с нами нет Володи или Нади, -- заметил Тартини.
Владимир Попов и его жена Надя были программистами вычислительных
машин. Сейчас они спали в анабиозных ваннах. Оба были настолько молоды, что
все называли их по именам.
В смене Вересова программиста не было, а если бы и был, то его помощью
нельзя было бы воспользоваться до тех пор, пока не устранена неисправность
люка, для чего, собственно, он и требовался.
-- Надо действовать самим! -- повторил Вересов, ничем не давая понять,
что заметил нелогичность в словах навигатора.
Помещение "Мозга навигации" отделялось от пульта глухой стеной. Пройти
туда можно было только кружным путем -- спуститься в нижний коридор, открыть
аварийную дверь и снова подняться. Прежде, до реконструкции, существовал
прямой вход из четвертого отсека, но теперь его не было. Перенос пульта
управления с носа корабля на корму потребовал переделки переборок, и для
второй двери не оказалось места.
-- А ведь нижние двери также управляются "Мозгом", -- заметил Медина.
-- Ну и что же?
-- А то, что нижняя дверь может не открыться, так же как не открывается
люк в четвертый отсек.
Вересов вздрогнул. Только сейчас, при этих словах Медины, у него и
Тартини мелькнула мысль, что испортиться могли все люки на корабле, а не
только один.
-- Проверь вентиляцию между нашим и четвертым отсеками, -- приказал
Вересов.
Медина поспешно вышел. Он сразу понял тревожную мысль командира.
Прибор на пульте показывает, что вентиляция работает, но ведь другой
прибор свидетельствует, что и люки исправны, а на самом деле по крайней мере
один из них не действует.
Инженер-механик вернулся взволнованным.
-- Вентиляция выключена, -- сказал он. Чем дальше, тем хуже!
-- Если кто-нибудь застрял во втором или четвертом отсеках, -- сказал
Вересов, -- он находится в большой опасности.
Тартини понял, что командир корабля больше не сомневается в том, что
авария имеет "тотальный" характер.
-- Верхних резервуаров хватит надолго.
-- Если они также не отключены. "Мозг" свихнулся. Это очевидно.
-- Что будем делать? -- снова спросил Тартини.
-- Снимать защиту и отключать связь "Мозга" с автоматами. Другого пути
нет.
-- А если нижняя дверь.
-- Мы обязаны туда проникнуть! -- перебил Вересов. -- Любым путем.
Ремонт "Мозга" мы не сможем произвести втроем. У нас нет запасных деталей,
они в четвертом отсеке, отрезанном от нас.
Вот когда они почувствовали настоящую тревогу.
Как они теперь и ожидали, нижняя дверь не открылась.
"Свихнувшийся", как выразился Вересор, "Мозг" выключил управление всеми
дверями и люками.
-- Я начинаю думать, что все приборы пульта дают сейчас неверные
показания, -- сказал Вересов.
-- Что же будем делать? -- в третий раз спросил Тартини.
Вересов повернулся к Медине. Если кто-нибудь может помочь проникнуть в
помещение "Мозга", то только он. Случай, приведший инженера-механика на
пульт перед самой катастрофой, впервые за этот день показал, насколько он
был счастливым для них.
Но не в последний.
-- В этом коридоре, -- сказал Медина, -- есть кладовые деталей для
ремонта двигателей. Их вообще шесть. И одна из них здесь. В кладовых имеются
инструменты и необходимые аппараты. Я думаю, что мы сможем вскрыть дверь в
помещение "Мозга". Но после этого дверь практически перестанет существовать.
Учтите это!
-- У нас все равно нет выхода. Как можно скорее надо отключить связь
"Мозга" с автоматами люков и линий связи. Кто-нибудь может находиться в
четвертом или втором отсеках. Эта дверь не имеет существенного значения.
Важны люки и двери между отсеками.
-- Тогда попробуем. Но это адская работа.
-- Не имеет значения. Лишь бы удалось!
К счастью, специальные кладовые для деталей двигателей, как и сами эти
детали, были изготовлены на Земле. Гийанейцы или не считали их нужными, или,
что было вероятнее, не имели возможности сделать запасные части.
Ведь все, что было известно о них, указывало на поспешность бегства с
Гийанейи. А на планете Мериго, где этот корабль подготавливался для полета к
Земле, не было заводов, чтобы можно было изготовить столь сложные детали.
Небольшой люк, ведущий в кладовую, находился в полу коридора. Медина
специальным ключом открыл замок и поднял его.
Все трое спустились по металлической лесенке. Все здесь находилось в
образцовом порядке, аккуратно разложенное на стеллажах и в ящиках.
-- Я помню, -- сказал Медина, -- что для устройства люков в кладовые
нам пришлось прорезать шесть круглых отверстий в полу коридора. Каждое из
этих отверстий потребовало нескольких дней работы. На Земле! -- подчеркнул
он. -- Настолько тверд и прочен гийанейский металл. С тем, что есть в нашем
распоряжении, мы трое, работая круглые сутки, сможем вырезать замок двери не
раньше, как через неделю.
-- А это? -- спросил Вересов, указывая на аппарат в одном из ящиков.
-- Это плазменный резак, -- ответил Медина. -- И предназначен для
работы снаружи корабля.
-- Я знаю.
-- Зачем же ты тогда спрашиваешь? Работать с этим резаком внутри
корабля нельзя.
-- Почему? -- спросил Вересов.
Инженер с удивлением посмотрел на командира.
-- Потому что при работе он развивает температуру в четырнадцать тысяч
градусов в радиусе десяти метров. Что ты, сам не знаешь? А температура самой
струи...
-- Сколько времени нужно этому резаку, чтобы уничтожить механизм замка
двери?
-- Десять минут, -- пожав плечами, ответил Медина.
-- Вот и прекрасно! Нам не надо аккуратно вырезать замок. Только чтобы
дверь открылась. Можно укрепить резак, а самим уйти отсюда.
-- Это идея! -- Медина задумался. -- Но тогда придется изготовить
автомат для его включения и выключения.
-- Это я беру на себя. На пульте есть запасный автомат сигнала тревоги.
Я его переделаю за два, три часа. А ты и Тартини за это время укрепите резак
у двери. Нам дорог каждый час.
Так они и сделали.
Плазменная струя за десять минут, как и сказал Медина, начисто
уничтожила кусок двери с вмонтированным в него замком. Но при этом как сама
дверь, так и примыкающие к ней стены коридора настолько раскалились, что
войти сюда было невозможно без асбестового костюма, снабженного охладителем,
которого у них не было. Пришлось ожидать, пока металл не остынет. Это заняло
десять часов.
За это время случилось только одно событие, очень странное само по
себе, но оставившее их равнодушными, настолько все их мысли были заняты
судьбой товарищей, отрезанных от них.
А случилось так.
В пять часов дня, обычное время обеда в кают-компании, они достали из
кладовой пятого отсека аварий ный пакет и только собрались утолить голод,
как совершенно неожиданно и одновременно сами собой включились все наружные
экраны пульта.
И, как всегда, тут же погас свет.
Вересов сказал только: "Совсем взбесился!", имея в виду "Мозг
навигации". Подойдя к пульту, он на ощупь включил свет и попытался выключить
экраны, но из этого ничего не получилось.
-- Хорошо хоть то, что освещение корабля не зависит от этого проклятого
"Мозга", -- сказал Тартини.
-- Да, это наше счастье!
Остаться в полной темноте было бы очень неприятно. А работать при свете
аварийных ламп трудно.
В одиннадцать часов вечера они, наконец, получили возможность пройти в
помещение "Мозга".
Там все было как всегда. В ярком свете холодно блестели металлические
поверхности пяти огромных кубов, стоявших посередине, и двенадцати --
меньших размеров, расположенных вдоль стен.
На передней панели центрального куба находился овальный экран.
Как только они подошли к нему, экран засветился.
-- Он хочет нам что-то сообщить, -- сказал Вересов. -- Что ж,
послушаем!
В его голосе звучали насмешка и ирония. Теперь, когда он находился
здесь, вопреки "намерениям Мозга", Вересов был уверен, что заставит "Мозг"
подчиниться и навести порядок на корабле. А если "Мозг" все же не сделает
этого, они трое обойдутся без него.
Если бы он мог только заподозрить... Если бы вспомнил в эту минуту то,
чему был свидетелем на Луне полтора года тому назад!
Он вспомнил, но слишком поздно!
На экране появилась четкая надпись. Она была на испанском языке, и в
первое мгновение они подумали, что она заложена в "Мозг" земными инженерами,
испанцами. Но зачем им было пользоваться именно испанским, а не
общепланетным языком? И к чему было вообще делать эту надпись?
Медина прочел ее вслух. Только он и мог сделать это. И оба его товарища
поняли, что присутствие инженера испанца вторично оказалось счастливым для
них. Без Медины тайна катастрофы осталась бы тайной.
Надпись гласила:
"За похищение корабля вы приговорены к смерти!
Цели вы не достигнете. Корабль прекратит полет, и вы не можете помешать
этому. Он останется неподвижным, пока не начнет падать на ближайшую звезду.
В ее Огне исчезнут и корабль и вы. Мы могли бы просто уничтожить вас, но не
делаем этого.
Живите долго! У вас много пищи, воды и воздуха. Мы оставляем вам
включенные экраны. Смотрите в лицо вечности в темноте и страхе, пока не
сойдете с ума от этоro зрелища.
Такова участь тех, кто нарушает нашу волю!"
Надпись погасла и снова вспыхнула. -- То же самое, -- сказал Медина. --
Наивно! -- пожал плечами Вересов. Он забыл о Луне.
Надпись погасла, экран перестал светиться.
И тотчас же раздался шипящий звук из куба, стоявшего рядом. Потом из
другого... третьего... четвертого...
-- Отойти к двери! -- приказал Вересов.
Он внезапно понял, что случилось, понял потому, что вспомнил.

3

-- Я не могу простить себе, что вовремя не подумал о коварстве и
низменных нравах соплеменников Гианэи, -- говорил Вересов, нервно шагая по
рубке управления.
-- А что вы могли сделать? -- рассудительно заметил Тартини.
-- Я должен был предвидеть возможность того, что сегодня произошло.
Пример лунной базы был достаточно красноречив. Мы не должны были подходить
вплотную к экрану центрального куба или, если уж подошли, сразу отойти, как
только увидели, что он засветился. Ему нечего было нам "сказать".
-- Вы думаете, что "послание" гийанейцев в этом случае не появилось бы?
Ведь экран начал работать.
-- Не появилось бы! -- решительно ответил Вересов. -- Эта надпись
предназначалась не для нас с вами, а для Мериго. Предвидели ли гийанейцы
похищение корабля или приняли меры против его захвата вообще, не столь
важно. Они придумали наказание для тех, кто вздумает лететь помимо их
согласия, и, разумеется, хотели, чтобы эти люди, Мериго или кто-нибудь
другой, прочли приговор. Это вполне в их стиле. Предусмотрели же они наше
приближение к лунной базе. -- Почему же не погибли четверо?
-- Потому, что боялись подойти к "Мозгу навигации". Они не обратили
внимания на выключение люков и на самовольное включение экранов. А "Мозг"
был настроен на самоуничтожение только после появления "послания".
-- Каким же образом четверо смогли выйти из корабля, если все люки были
выключены?
-- Потому что корабль приземлился. Программа "наказания" уже не могла
быть осуществлена. "Мозг" очень разумен и умеет действовать логично. Но он
все же механизм и никак не мог рассуждать. Он слепо подчинялся заложенной в
него программе действий. "Поняв", что обстановка не позволяет выполнить
приказ, он восстановил первоначальное положение.
-- Допустим, что все это так, -- сказал Тартини. -- Но тогда мы не
имели бы возможности отключить связи "Мозга" с аппаратами управления.
-- Вполне имели. Если бы вовремя заподозрили. Связь с аппаратами
осуществлялась не центральным кубом, а четырьмя остальными, им управляемыми.
-- Но теперь эти связи отключились сами.
-- Это почему? -- спросил Вересов.
-- Потому что уничтожено содержимое кубов.
-- Вы ошибаетесь. Уничтожены не связи, а управляющие схемы "Мозга". Без
них все двенадцать аппаратов превратились в мертвый набор деталей. -- Он
помолчал и добавил с ожесточением в голосе: -- Я должен был подумать об
этом!
-- По-моему, никак не мог, -- сказал Медина. -- "Мозг" был детально