Страница:
теперь как будто совсем смолк. А может быть, управляющий поездом автомат
выключил двигатели, рассчитав, что инерции хватит до перрона станции.
Селена осталась позади. Быстро надвигались массивы окраинных зданий
самой Полтавы.
Более нетерпеливые пассажиры стали подниматься со своих мест. Вагон не
имел никаких перегородок, или купе. Он представлял собой одно сплошное
помещение, пол которого был застлан мягким, пушистым ковром. Маленькие
столики, буфетные и книжные шкафики, переносные экраны телеприемников
составляли его обстановку. Кресла можно было ставить где угодно, по желанию
пассажиров.
Металлический голос произнес:
-- Полтава!
-- Прощайте, голубчик! -- сказал Болотников. -- Мне было очень приятно
познакомиться с вами.
-- Вы долго пробудете в Полтаве?
-- Недели две.
-- Тогда не прощайте, а до свидания. Я буду здесь через три дня.
-- Встречать Шестую?
-- Вот именно.
-- Ну, значит, увидимся, если вы захотите, конечно.
-- Обязательно захочу. Кстати, вы знаете, что Гианэя будет здесь?
-- Знаю и хочу ее видеть. До сих пор не пришлось. Только на снимках и
на экранах.
-- Вы хотите с ней познакомиться?
-- Даже очень хочу, но как это сделать?
-- Гианэю сопровождает в качестве переводчика моя сестра. Подойдите к
ней, передайте привет от меня, и она вас познакомит.
-- Спасибо! Я обязательно это сделаю. Гианэя меня очень интересует.
Кстати, это ее действительное имя? Я хочу сказать, оно так и звучит на их
языке?
-- Не совсем так. -- Муратов произнес медленно, растягивая слоги: --
Гий-аней-йа. Вот примерно так звучит это имя. Так представилась она при
первой встрече с людьми полтора года тому назад. Мы стали звать ее проще --
Гианэя.
-- И она?
-- Сразу стала отзываться на это имя.
-- Вы знаете их язык?
-- Знаю все слова, которые смог запомнить. Примерно слов двести.
-- Трудный язык?
-- Да нет, не очень. Вас удивит то, что я сейчас скажу. В этом языке
мне чудится что-то знакомое.
-- Как это может быть? Язык чужой планеты...
-- Мне самому это странно. Но никак не отделаться от впечатления, что
слова звучат знакомо. Может быть, когда будет известно больше... Пока мы
знаем немного. Эта девушка не хочет знакомить нас со своим языком.
-- Но почему?
-- На это может ответить только сама Гианэя. Попробуйте!
Шарэкс остановился. Перрон вокзала скрывала глухая стена
предохранительного туннеля. В полу образовалось отверстие (казавшийся
сплошным ковер разошелся в этом месте). Откуда-то из нижней части вагона
скользнули вниз ступени широкой лестницы.
Болотников еще раз попрощался с Муратовым, еще раз поблагодарил его и
вышел. С ним вышло человек десять. В вагон поднялись другие пассажиры.
Муратов не спускался на перрон -- он знал, что шарэкс простоит всего
четыре минуты.
Прозвучал сигнал отправления. Люк в полу вагона закрылся. Ковер
сдвинулся, и нельзя было заметить, где проходит его раздвижной шов.
Вагон чуть заметно покачнулся. Поплыли, рванулись, исчезли стены
туннеля, поезд вылетел под открытое небо. Все быстрей и быстрей замелькали
дома Полтавы, шарэкс стремительно набирал скорость.
Вскоре город исчез за горизонтом. По обе стороны полотна дороги
расстилались бесконечные желтые поля. Всюду виднелись вечелектры. Огромные,
неуклюжие с виду, они медленно ползли среди моря хлебов, и, казалось, им не
было числа. Шла вторая в это лето уборка урожая.
Муратов почувствовал, что голоден. Буфетный шкафик "снабдил" его
стаканом горячего черного кофе и бутербродами.
Возвращаясь к своему креслу, Виктор вспомнил Болотникова.
"Славный старик! -- подумал он. -- Чудаковатый, но очень симпатичный.
Интересно, как отнесется к нему Гианэя".
С откровенностью, какой не часто обладали люди Земли, девушка другого
мира относилась к людям по-разному. Одним она улыбалась, охотно позволяла
пожимать свою руку (сама она явно не была знакома с рукопожатием), к другим
сразу же выказывала антипатию. Случалось, что она поворачивалась спиной к
человеку, желавшему познакомиться с ней. И никогда не отвечала на вопрос,
почему ей не нравится тот или иной человек. Было замечено, что чаще всего
она хорошо относилась к людям высокого роста, тогда как малорослые люди,
почти как правило, не возбуждали ее симпатий.
Муратова раздражала таинственность Гианэи. Именно поэтому он покинул
гостью Земли сразу после того, как доставил ее на Землю. Он не терпел
загадок, не поддающихся разгадке. А здесь была даже не загадка, а
необъяснимая тайна. С первого же дня, с первого момента своего появления
Гианэя замкнулась в себе, видимо заранее наметив линию поведения. Муратов
знал это лучше других, был свидетелем первых часов и дней.
"Есть причина, есть! -- часто думал он. -- И кто знает, может быть, эта
причина гораздо важнее, чем то, что стремятся узнать у Гианэи наши ученые".
Рукопись, которую он прочел, разговор с Болотниковым снова, в который
раз, вернули его мысли к событиям прошлого.
Он помнил, помнил до мелочей все, что предшествовало появлению
Гианэи...
"Дорогой Виктор!
Очень прошу тебя приехать ко мне. Немедленно. Удалось, наконец,
нащупать в пространстве объект, присутствие которого в Солнечной системе
подозревалось еще в прошлом веке. Помнишь, я тебе рассказывал о нем. Но мне
не все ясно. Какие-то странности. Приезжай! Тряхнем стариной -- подумаем
вместе. Проблема интересная, не пожалеешь. Приезжай обязательно! Ты мне
очень, очень нужен!!!
Муратов дважды прочел короткое письмо друга.
Было ясно, что Синицын писал, будучи взволнованным или находился в
состоянии нервного возбуждения. На это указывали не свойственная ему
неряшливость стиля и трижды повторенная просьба приехать. Да и почерк был
необычный -- неровный, явно торопливый. Это не вяжется с обликом всегда
сдержанного, спокойного в словах и жестах астронома. И зачем писать, когда
то же самое можно сказать по радиофону.
О каком объекте идет речь? Муратов решительно не помнил, чтобы его друг
рассказывал ему что-нибудь подобное.
Дело, конечно, в астрономическом открытии. "Пространство", "Солнечная
система" -- достаточно ясно. Но ведь Сергей хорошо знает, что он, Виктор,
никогда особенно не интересовался небесными телами, знаком с астрономией
только в пределах школьной программы. Какую же помощь он хочет получить?
Проще всего было подойти к радиофону и вызвать обсерваторию, где
работал Синицын. Но Муратов просто органически не переносил, если вставшая
перед ним, пусть самая пустяковая, загадка оставалась не разгаданной им
самостоятельно.
Так и сейчас. В письме была неясность. Сергей просит приехать, но не
пишет зачем.
Муратов пытливо всматривался в каждое слово. "Как бы неряшливо и
торопливо ни писал человек, -- думал он, -- владеющая им мысль должна
отразиться". "Странности"! Вот, пожалуй, ключ к пониманию. Сергею удалось
(он сам так пишет) открыть что-то новое в Солнечной системе. Факт
удивительный сам по себе. Что-что, а Солнечная система как будто исследована
вдоль и поперек. И вот обнаруженный им "объект" ведет себя "странно". Сергей
не понимает причины. На это указывают слова: "подумаем вместе". Так! Теперь
дальше...
"Тряхнем стариной". О чем может идти речь? Не о спорте же. Они оба
любили в дни юности решать совместно запутанные математические задачи.
Подходит! В чем могут проявляться "странности" астрономического порядка?
Только в движении тела, его орбите. И, наконец, "проблема интересна"! Все
ясно! Сергею нужна помощь математика, чтобы разгадать, по какой орбите
движется "объект".
Муратов улыбнулся. Стоило думать целых пять минут, когда все ясно и
никакой загадки нет.
Он был занят и не расположен бросать работу. Может быть, можно помочь
другу, оставаясь на месте? Так ли уж необходимо его личное присутствие?
Муратов подошел к аппарату. Но переговорить с Сергеем так и не удалось.
Кто-то из сотрудников обсерватории сообщил, что "Синицын второй день не
выходит из своего кабинета. Заперся и не отвечает ни на какие вызовы". "Что
же он, не ест и не спит?" -- спросил Муратов. "Похоже на то", -- был ответ.
Это вполне соответствовало характеру Сергея. Если что-нибудь поглощало
его мысли, он был способен работать сутками без отдыха.
Да, видимо, вставшая перед ним проблема действительно очень интересна!
Не колеблясь, Муратов вылетел в тот же день. Трансатлантический лайнер
пролетал как раз над местом, где была расположена обсерватория. Посадка
предстояла более чем в тысяче километрах западнее. Значит, придется ехать
обратно наземным транспортом и терять еще два часа...
Муратов заявил о своем желании высадиться с парашютом.
Бортрадист вызвал обсерваторию. Оттуда ответили, что к месту
приземления Муратова вылетит планелет.
-- Вам приходилось раньше прыгать? -- спросил один из членов экипажа
лайнера, помогая Муратову пристегнуть лямки парашюта.
-- Только один раз, еще в школе. А разве это имеет какое-нибудь
значение?
-- Дело в том, что мы летим на высоте семи километров. Вам придется
сделать затяжной прыжок.
-- А это что, очень сложно?
-- Нет, какая же сложность. Парашют раскроется сам в нужный момент, он
автоматический. Но с непривычки свободное падение может быть неприятным.
Планелет явился через две минуты после приземления, прошедшего вполне
благополучно.
А еще через пять минут Муратов уже входил в одно из зданий научного
городка, где, как ему сказали, помещался кабинет Синицына.
На стук в дверь не последовало никакого ответа.
Муратов постучал сильнее.
-- Я занят, прошу не мешать, -- послышался сердитый голос Сергея.
-- В таком случае, -- смеясь, ответил Муратов, -- я улетаю обратно.
Открой, чудак! Это я -- Виктор.
Раздались поспешные шаги, и дверь открылась.
Муратов ахнул от неожиданности и неудержимо расхохотался.
Синицын стоял перед ним в одних трусах и в туфлях на босу ногу. Его
лицо было испачкано маслом и какой-то темной краской. Взлохмаченные волосы
торчали пучками во все стороны.
Из кабинета пахнуло горячим воздухом.
-- Что здесь происходит? Ты что, ремонтом занялся на досуге? Почему
здесь такая жара?
-- Во-первых, здравствуй! -- спокойно сказал Синицын. -- Спасибо, что
приехал. Ты мне нужен еще больше, чем когда я писал письмо. Прямо позарез. А
жара -- вот, -- он указал на небольшую, кабинетного типа
электронно-вычислительную машину, стоявшую у письменного стола. -- Эта
портативная машинка не рассчитана на тридцать часов непрерывной работы.
-- Зачем же ты так терзаешь ее, несчастную? -- Муратов быстрым
внимательным взглядом окинул кабинет.
Пол был засыпан огромным количеством полиэтиленовых пластинок --
программ. Они валялись всюду: у самой машины, на ковре, застилавшем середину
комнаты, даже у двери. Видимо, хозяин кабинета бросал их куда попало. Одежда
Синицына также была разбросана по креслам и дивану. Окна наглухо закрыты
тяжелыми портьерами. Горела люстра и несколько настольных ламп.
Красноречивая картина. Наверное, Сергей даже не знает, что сейчас день,
а не ночь.
-- Ничего не получается? -- насмешливо спросил Муратов.
-- Проклятая загадка! Прямо хоть волосы рви от отчаяния .
-- Я вижу, что ты пытался это делать. Послушай, дорогой мой, я тебя не
узнаю. Неужели ты рассчитываешь добиться успеха в таком состоянии? Я не
спрашиваю, спал ли ты сегодня ночью, ясно, что нет. Но ты хоть ел
что-нибудь?
-- Кажется.
-- Вот именно, кажется. А мне не кажется. Который час?
-- Что -- который час?
-- Приехали! -- Муратов пожал плечами. -- Ставлю ультиматум: ты
немедленно примешь ванну, позавтракаешь и ляжешь спать. Немедленно!
-- Спать? -- Синицын фыркнул. -- Нашел время. Садись и слушай.
-- Ничего не буду слушать. Охота мне разговаривать с таким чучелом. На
кого ты похож? Жаль, тут нет зеркала.
Муратов подошел к окну и поднял портьеру. Лучи солнца ворвались в
кабинет. Он настежь открыл окно.
-- Вот именно! -- Встретив удивленный взгляд друга, Муратов усмехнулся.
-- Сейчас два часа дня! Дня, а не ночи, как ты, несомненно, думаешь.
-- Два часа?
-- Да, по местному времени.
Синицын как-то сразу сник.
-- Хорошо, -- сказал он, -- принимаю твой ультиматум. Выходит, --
прибавил он, улыбаясь, -- что я "терзаю" машину не тридцать часов, а более
чем пятьдесят. То-то она так нагрелась.
-- Еще того лучше. Двое суток без сна и пищи! И этот человек хочет
решить сложную математическую задачу! Да тут не только твоя машинка, а и
электронно-вычислительный мозг Института космонавтики не поможет.
-- Он и не может помочь. Ничто не поможет, если я сам или ты не дадим
правильной предпосылки. Сто двадцать семь вариантов! -- воскликнул Синицын.
-- Сто двадцать семь! И все впустую.
-- Одевайся! -- Муратов поднял вторую портьеру, выключил машину и
погасил свет. -- Не пойдешь же ты домой так. Здесь не пляж.
Синицын стал медленно одеваться.
Что-то вроде сожаления или досады шевельнулось в душе Муратова. Сергей
ляжет и проспит часов десять, не меньше. А что же делать ему все это время?
-- А если совсем коротко, -- нерешительно спросил он, -- в общих
словах? В чем дело?
Синицын удивленно взглянул на друга, и оба рассмеялись.
Над континентом Южной Америки звездным покрывалом раскинулась ночь.
Луны не было. В окно кабинета хорошо виден блестящий Южный Крест.
Непривычные созвездия мерцают в бархатно-черной бездне. Где-то там, между
ними, но близко, совсем близко от Земли, проплывает, быть может именно
сейчас, таинственная загадка.
Муратов медленно шагает по кабинету, в несчетный раз пересекая его
наискось. Окна раскрыты настежь. Горит только одна настольная лампа,
освещающая часть стола и панель вычислительной машины.
В кабинете образцовый порядок. Программные карточки, разбросанные
Синицыным по всей комнате, собраны и тремя аккуратными стопками лежат на
краю стола. На другом краю возвышается порядочная стопка новых,
использованных уже самим Муратовым.
Все тщетно! Загадка остается загадкой.
Сто двадцать семь вариантов Синицына и семнадцать Муратова. А воз и
ныне там!
Днем они проговорили два часа. К Сергею вернулось спокойствие и
присущая ему точность. Подробно и обстоятельно он познакомил Муратова со
всей проблемой. Теперь Виктор знает столько же, сколько Сергей, Конечно,
можно обратиться за помощью в Институт космонавтики. Но Сергей не хочет, и
Виктор хорошо понимает друга. Сам начал, сам доведи до конца. В институт
обратиться все равно придется, но одно дело явиться с законченным открытием,
и совсем другое -- с пустыми руками. Сознаться в своей беспомощности всегда
неприятно. Сергей прав! Он, Виктор, не в счет. Друг от друга у них никогда
не было секретов. Если загадку разгадает Виктор, это все равно что сам
Сергей.
Но как разгадать ее?
Внешне Муратов спокоен. Но внутри него клокочет буря. Вот уже десять
часов, как Сергей непробудно спит. А он все топчется на одном месте и ни на
шаг не приблизился к разгадке. Такого еще не бывало. Правда, и с такой
задачей он встречается впервые.
А кажется, все так просто. В течение одной недели радиолокатор восемь
раз показал в пространстве неизвестное тело. Восемь точек орбиты! А ведь и
трех достаточно, чтобы быстро и точно рассчитать любую.
Но расчеты неизменно заходят в тупик, вступают в вопиющее противоречие
с законами небесной механики.
Может быть, тело не одно? Может быть, их два, три или больше? Но Сергей
считает, и Муратов согласен с ним, что это невероятно. Несколько тел вблизи
Земли, и ни одно не попало до сих пор в поле зрения телескопа, Немыслимо!
Скорее всего, тело все же одно.
Сергеем рассчитаны всевозможные орбиты для одного и двух тел во всех
мыслимых сочетаниях известных восьми точек. Ни одна не подошла. Муратов
начал было производить расчеты для трех, но вскоре оставил эту затею.
К разгадке надо подходить другим путем. Муратов знает: задача проста.
Иначе быть не может. Она только кажется трудной. Стоит напасть на верную
мысль, и расчеты не составят труда. Но где она, эта верная мысль? В чем тут
дело?
Муратов садится на диван, откидывается на мягкую подушку, закладывает
руки за голову. Так лучше думается.
Из окна веет приятной прохладой. Тропический зной ушел вместе с Солнцем
на другую половину планеты.
Часы показывают девять. Но это для меридиана Москвы. По местному
времени сейчас два часа ночи.
Муратов вспоминает рассказ друга...
Первый намек появился еще в двадцатом веке. В 1927 году К. Стермер
заметил необъяснимое отражение радиолуча от какого-то тела, находившегося
недалеко от Земли. Какого? Это осталось неизвестным. Тогда почему-то не
обратили внимания на сообщение Стермера. Через пятьдесят лет история
повторилась. И снова никто не заинтересовался странным явлением -- радиолуч
отражается как будто от пустого места. Оба факта объяснили ошибкой
наблюдателя. В самом конце двадцатого века произошел едва не ставший
трагическим случай с рейсовым звездолетом "Земля -- Марс". В двухстах
тысячах километров от Земли звездолет встретился с неизвестным небесным
телом, приближение которого к кораблю не было своевременно замечено очень
точными и чувствительными приборами штурманской рубки. Что-то скользнуло по
борту, оставив след в виде глубокой вмятины. По счастью, все обошлось
благополучно, звездолет не успел еще развить полной скорости. "Естественное"
объяснение нашлось и здесь -- метеорит, неисправность локаторов.
И вот совсем недавно появился четвертый факт. И снова это случилось на
звездолете. Грузовой корабль взял старт на Венеру. На борту находились
строительные материалы и научное оборудование для сооружаемой на планете
станции службы Солнца. Экипаж состоял из командира, штурмана и радиста.
Почти сразу после вылета поступило сообщение, что локаторами обнаружено
какое-то тело, диаметром в сорок метров, летящее наперерез курсу корабля.
Скорость опять-таки была еще незначительной, и это дало возможность вовремя
затормозить звездолет и избежать столкновения. Штурман успел направить
имевшийся на борту небольшой телескоп точно по лучу локатора, но ничего не
увидел. Радист корабля сообщил, что по мере того как неизвестное тело
приближалось к звездолету, ослабевал сигнал на экране локатора, а в момент
наибольшего сближения совсем исчез. Это было уже никак необъяснимо,
"Отделаться" ссылкой на метеорит или на неисправность приборов на этот раз
было совершенно невозможно -- факт подтверждали записи автоматов. В
Институте космонавтики встревожились. Неведомое тело, грозящее безопасности
межпланетных путей, надо найти во что бы то ни стало. Обсерватории
приступили к поискам. Синицын включился в них с самого начала. В его
распоряжении находилась очень мощная новейшая радиолокационная установка, с
помощью которой на обсерватории велись работы по "лунному профилю". Круглые
сутки, днем и ночью, невидимый луч прощупывал пространство в радиусе
четырехсот тысяч километров от Земли. И вот неделю тому назад, придя утром
на работу, Синицын увидел на ленте самопишущего прибора долгожданный сигнал.
В три часа пятьдесят девять с половиной минут на высоте в двести
восемнадцать тысяч километров пролетело какое-то тело СОРОКА метров в
диаметре. Оно двигалось с востока на запад, то есть навстречу вращению
Земли. Через двое суток, но уже днем, на том же участке неба, но на другой
высоте, локатор вновь "увидел" что-то того же размера, что и первый раз, но
летящее с другой скоростью. И так восемь раз. Все наблюдения сходились в
отношении размеров, но расходились в высоте и скорости. Ни одного полного
совпадения. Попытки увидеть, наконец, таинственное тело в визуальный
телескоп не привела ни к чему, его не удалось обнаружить.
Это никого не удивило: телескоп направляли приблизительно, да и тело
было очень мало. К тому же его орбита неизвестна. В Институте космонавтики
уже знали, что первый успех достигнут, и там ждут от Синицына подробного
донесения.
Неужели придется все-таки расписаться в своей несостоятельности?..
Муратов больше часа сидит не меняя позы и напряженно думает.
Первоначальное убеждение, что тел не может быть несколько, постепенно
бледнеет, заменяясь уверенностью, что их именно несколько. И не три или
четыре, а два. К такому выводу приводит мысленный анализ всей работы,
проделанной Сергеем и им самим. Два, только два! Они вращаются вокруг Земли,
находясь всегда напротив друг друга по обе стороны планеты.
Но ведь такое предположение приходило в голову и Сергею. И он занимался
вычислением возможных орбит. И пришел к бессмыслице.
Усомниться в правильности вычислений друга Муратов не может, такая
мысль даже не возникает. У Сергея все правильно, все, кроме...
Муратов вскакивает с дивана и подходит к столу. Да, надо проверить и
такой вариант, даже если он выглядит фантастическим. Сергей исходил из
предпосылки, что они имеют дело с двумя естественно возникшими телами,
движущимися по законам тяготения. Тогда, конечно, ни одна из мыслимых орбит
не будет соответствовать фактическому движению тел, если они...
искусственные...
А в пользу подобного предположения говорит многое.
Во-первых, тела невидимы в визуальный телескоп даже с близкого
расстояния (случай на грузовом звездолете). Это можно объяснить тем, что они
окрашены в абсолютно черный цвет и не отражают лучей Солнца. Естественные
тела не могут иметь такой окраски. Во-вторых, локаторы "видят" их издали и
не "видят" вблизи. Это объяснить труднее, но можно предположить
(фантазировать, так до конца), что те, кто запустил их, хотели затруднить
людям нахождение этих тел. Как это сделано, -- вопрос другой. И, в-третьих,
тела движутся навстречу движению планет, навстречу вращению Земли. Такое
явление встречается в природе редко.
Итак, искусственные спутники Земли, запущенные откуда-то со стороны!
Цепкая память Муратова услужливо напоминает, что такая гипотеза была
высказана в двадцатом веке. Когда-то он читал о ней. Как фамилия автора?
Муратов напрягает память.
Да, Брейсуэлл.
"Но ведь искусственные спутники, созданные людьми, движутся по законам
тяготения, -- думает он. -- Да, но только потому, что они летят по инерции,
не имеют двигателей. При наличии посторонней силы орбита может принять самые
причудливые очертания".
Облегчает ли задачу эта новая предпосылка? Нет, скорее затрудняет. Как
угадать траекторию, если совершенно не известна ее цель?
Но все же надо попытаться. Известно восемь точек. Они принадлежат двум
орбитам. Какие какой -- неизвестно. Но комбинаций восьми точек по четыре не
так много. А если одной орбите принадлежат три, а другой -- пять? Или
как-нибудь иначе?
Неожиданно возникает еще одна мысль. Муратов даже вздрагивает,
настолько она проста и очень, очень важна. Ведь если предположить, что тела
искусственные, то естественно вытекает и другое соображение: они не
сплошные, а полые. Это сильно изменяет массу, а следовательно, и все
расчеты. И, конечно, не каменные, а металлические. Тогда может случиться и
так, что одна из орбит, вычисленных Сергеем для двух тел, правильна, если
внести в нее поправку на массу. Муратов начинает просматривать все записи
Сергея сначала. Как ни нервничал Синицын во время работы, а записи и выводы
предельно ясны, лаконичны и точны. Укоренившаяся привычка действует
бессознательно...
В тропиках рассветает быстро. Лучи поднявшегося Солнца разгоняют мрак в
углах кабинета. Лампа светит уже тусклым желтым пятном. Но Муратов не
замечает этого. Пластинки-программы исчезают в машине одна за другой. На
маленьком экране четко выступают результаты вычислений. Электронный
математик хорошо помогает живому.
Орбиты, орбиты, орбиты! Только о них может думать Муратов, только они
одни в его сознании. Ни для чего другого нет места!
Ровно в девять утра Синицын, свежевыбритый, тщательно причесанный, в
легком белом костюме, оживленный и даже веселый на вид, подошел к двери
своего кабинета. Но веселость только внешняя, на душе тревожно и смутно.
Удалось ли Виктору хотя бы отчасти, хоть в чем-нибудь подойти к разгадке?
Возникла ли у него какая-нибудь новая мысль, могущая пролить немного света в
потемки космической тайны?
Открыв дверь, Синицын в изумлении остановился на пороге.
Портьеры опущены, в комнате полумрак. Заложив руки за голову (знакомая
поза!), на диване безмятежно спит Виктор!
Но изумление сразу же сменяется сильнейшим волнением. Неужели?!
И радость, безмерная радость наполнила все существо Сергея. Он
стремительно кинулся к столу, не сомневаясь, что найдет там что-то
бесконечно важное, решающее! Разве мог Виктор заснуть, не найдя разгадки!
И действительность не обманула его ожиданий.
На небольшом листке бумаги, вырванном из блокнота, Синицын прочел:
"Сережка, кричи ура! Сегодня вечером получим фотоснимок твоего
"объекта". А завтра утром -- второго. Орбита на экране. Любуйся! Вторую
вычисляй сам. Что я тебе -- верблюд? Устал, как собака! Спокойной ночи!
.... Виктор.
Так и быть, подскажу! Оба "объекта" имеют одну и ту же массу. Учти!"
Ведущие ученые Института космонавтики не были расположены терять время.
Слово сразу было предоставлено Синицыну.
Он доложил коротко:
-- Вокруг Земли, вероятно очень давно, обращаются два искусственных
выключил двигатели, рассчитав, что инерции хватит до перрона станции.
Селена осталась позади. Быстро надвигались массивы окраинных зданий
самой Полтавы.
Более нетерпеливые пассажиры стали подниматься со своих мест. Вагон не
имел никаких перегородок, или купе. Он представлял собой одно сплошное
помещение, пол которого был застлан мягким, пушистым ковром. Маленькие
столики, буфетные и книжные шкафики, переносные экраны телеприемников
составляли его обстановку. Кресла можно было ставить где угодно, по желанию
пассажиров.
Металлический голос произнес:
-- Полтава!
-- Прощайте, голубчик! -- сказал Болотников. -- Мне было очень приятно
познакомиться с вами.
-- Вы долго пробудете в Полтаве?
-- Недели две.
-- Тогда не прощайте, а до свидания. Я буду здесь через три дня.
-- Встречать Шестую?
-- Вот именно.
-- Ну, значит, увидимся, если вы захотите, конечно.
-- Обязательно захочу. Кстати, вы знаете, что Гианэя будет здесь?
-- Знаю и хочу ее видеть. До сих пор не пришлось. Только на снимках и
на экранах.
-- Вы хотите с ней познакомиться?
-- Даже очень хочу, но как это сделать?
-- Гианэю сопровождает в качестве переводчика моя сестра. Подойдите к
ней, передайте привет от меня, и она вас познакомит.
-- Спасибо! Я обязательно это сделаю. Гианэя меня очень интересует.
Кстати, это ее действительное имя? Я хочу сказать, оно так и звучит на их
языке?
-- Не совсем так. -- Муратов произнес медленно, растягивая слоги: --
Гий-аней-йа. Вот примерно так звучит это имя. Так представилась она при
первой встрече с людьми полтора года тому назад. Мы стали звать ее проще --
Гианэя.
-- И она?
-- Сразу стала отзываться на это имя.
-- Вы знаете их язык?
-- Знаю все слова, которые смог запомнить. Примерно слов двести.
-- Трудный язык?
-- Да нет, не очень. Вас удивит то, что я сейчас скажу. В этом языке
мне чудится что-то знакомое.
-- Как это может быть? Язык чужой планеты...
-- Мне самому это странно. Но никак не отделаться от впечатления, что
слова звучат знакомо. Может быть, когда будет известно больше... Пока мы
знаем немного. Эта девушка не хочет знакомить нас со своим языком.
-- Но почему?
-- На это может ответить только сама Гианэя. Попробуйте!
Шарэкс остановился. Перрон вокзала скрывала глухая стена
предохранительного туннеля. В полу образовалось отверстие (казавшийся
сплошным ковер разошелся в этом месте). Откуда-то из нижней части вагона
скользнули вниз ступени широкой лестницы.
Болотников еще раз попрощался с Муратовым, еще раз поблагодарил его и
вышел. С ним вышло человек десять. В вагон поднялись другие пассажиры.
Муратов не спускался на перрон -- он знал, что шарэкс простоит всего
четыре минуты.
Прозвучал сигнал отправления. Люк в полу вагона закрылся. Ковер
сдвинулся, и нельзя было заметить, где проходит его раздвижной шов.
Вагон чуть заметно покачнулся. Поплыли, рванулись, исчезли стены
туннеля, поезд вылетел под открытое небо. Все быстрей и быстрей замелькали
дома Полтавы, шарэкс стремительно набирал скорость.
Вскоре город исчез за горизонтом. По обе стороны полотна дороги
расстилались бесконечные желтые поля. Всюду виднелись вечелектры. Огромные,
неуклюжие с виду, они медленно ползли среди моря хлебов, и, казалось, им не
было числа. Шла вторая в это лето уборка урожая.
Муратов почувствовал, что голоден. Буфетный шкафик "снабдил" его
стаканом горячего черного кофе и бутербродами.
Возвращаясь к своему креслу, Виктор вспомнил Болотникова.
"Славный старик! -- подумал он. -- Чудаковатый, но очень симпатичный.
Интересно, как отнесется к нему Гианэя".
С откровенностью, какой не часто обладали люди Земли, девушка другого
мира относилась к людям по-разному. Одним она улыбалась, охотно позволяла
пожимать свою руку (сама она явно не была знакома с рукопожатием), к другим
сразу же выказывала антипатию. Случалось, что она поворачивалась спиной к
человеку, желавшему познакомиться с ней. И никогда не отвечала на вопрос,
почему ей не нравится тот или иной человек. Было замечено, что чаще всего
она хорошо относилась к людям высокого роста, тогда как малорослые люди,
почти как правило, не возбуждали ее симпатий.
Муратова раздражала таинственность Гианэи. Именно поэтому он покинул
гостью Земли сразу после того, как доставил ее на Землю. Он не терпел
загадок, не поддающихся разгадке. А здесь была даже не загадка, а
необъяснимая тайна. С первого же дня, с первого момента своего появления
Гианэя замкнулась в себе, видимо заранее наметив линию поведения. Муратов
знал это лучше других, был свидетелем первых часов и дней.
"Есть причина, есть! -- часто думал он. -- И кто знает, может быть, эта
причина гораздо важнее, чем то, что стремятся узнать у Гианэи наши ученые".
Рукопись, которую он прочел, разговор с Болотниковым снова, в который
раз, вернули его мысли к событиям прошлого.
Он помнил, помнил до мелочей все, что предшествовало появлению
Гианэи...
"Дорогой Виктор!
Очень прошу тебя приехать ко мне. Немедленно. Удалось, наконец,
нащупать в пространстве объект, присутствие которого в Солнечной системе
подозревалось еще в прошлом веке. Помнишь, я тебе рассказывал о нем. Но мне
не все ясно. Какие-то странности. Приезжай! Тряхнем стариной -- подумаем
вместе. Проблема интересная, не пожалеешь. Приезжай обязательно! Ты мне
очень, очень нужен!!!
Сергей".
Муратов дважды прочел короткое письмо друга.
Было ясно, что Синицын писал, будучи взволнованным или находился в
состоянии нервного возбуждения. На это указывали не свойственная ему
неряшливость стиля и трижды повторенная просьба приехать. Да и почерк был
необычный -- неровный, явно торопливый. Это не вяжется с обликом всегда
сдержанного, спокойного в словах и жестах астронома. И зачем писать, когда
то же самое можно сказать по радиофону.
О каком объекте идет речь? Муратов решительно не помнил, чтобы его друг
рассказывал ему что-нибудь подобное.
Дело, конечно, в астрономическом открытии. "Пространство", "Солнечная
система" -- достаточно ясно. Но ведь Сергей хорошо знает, что он, Виктор,
никогда особенно не интересовался небесными телами, знаком с астрономией
только в пределах школьной программы. Какую же помощь он хочет получить?
Проще всего было подойти к радиофону и вызвать обсерваторию, где
работал Синицын. Но Муратов просто органически не переносил, если вставшая
перед ним, пусть самая пустяковая, загадка оставалась не разгаданной им
самостоятельно.
Так и сейчас. В письме была неясность. Сергей просит приехать, но не
пишет зачем.
Муратов пытливо всматривался в каждое слово. "Как бы неряшливо и
торопливо ни писал человек, -- думал он, -- владеющая им мысль должна
отразиться". "Странности"! Вот, пожалуй, ключ к пониманию. Сергею удалось
(он сам так пишет) открыть что-то новое в Солнечной системе. Факт
удивительный сам по себе. Что-что, а Солнечная система как будто исследована
вдоль и поперек. И вот обнаруженный им "объект" ведет себя "странно". Сергей
не понимает причины. На это указывают слова: "подумаем вместе". Так! Теперь
дальше...
"Тряхнем стариной". О чем может идти речь? Не о спорте же. Они оба
любили в дни юности решать совместно запутанные математические задачи.
Подходит! В чем могут проявляться "странности" астрономического порядка?
Только в движении тела, его орбите. И, наконец, "проблема интересна"! Все
ясно! Сергею нужна помощь математика, чтобы разгадать, по какой орбите
движется "объект".
Муратов улыбнулся. Стоило думать целых пять минут, когда все ясно и
никакой загадки нет.
Он был занят и не расположен бросать работу. Может быть, можно помочь
другу, оставаясь на месте? Так ли уж необходимо его личное присутствие?
Муратов подошел к аппарату. Но переговорить с Сергеем так и не удалось.
Кто-то из сотрудников обсерватории сообщил, что "Синицын второй день не
выходит из своего кабинета. Заперся и не отвечает ни на какие вызовы". "Что
же он, не ест и не спит?" -- спросил Муратов. "Похоже на то", -- был ответ.
Это вполне соответствовало характеру Сергея. Если что-нибудь поглощало
его мысли, он был способен работать сутками без отдыха.
Да, видимо, вставшая перед ним проблема действительно очень интересна!
Не колеблясь, Муратов вылетел в тот же день. Трансатлантический лайнер
пролетал как раз над местом, где была расположена обсерватория. Посадка
предстояла более чем в тысяче километрах западнее. Значит, придется ехать
обратно наземным транспортом и терять еще два часа...
Муратов заявил о своем желании высадиться с парашютом.
Бортрадист вызвал обсерваторию. Оттуда ответили, что к месту
приземления Муратова вылетит планелет.
-- Вам приходилось раньше прыгать? -- спросил один из членов экипажа
лайнера, помогая Муратову пристегнуть лямки парашюта.
-- Только один раз, еще в школе. А разве это имеет какое-нибудь
значение?
-- Дело в том, что мы летим на высоте семи километров. Вам придется
сделать затяжной прыжок.
-- А это что, очень сложно?
-- Нет, какая же сложность. Парашют раскроется сам в нужный момент, он
автоматический. Но с непривычки свободное падение может быть неприятным.
Планелет явился через две минуты после приземления, прошедшего вполне
благополучно.
А еще через пять минут Муратов уже входил в одно из зданий научного
городка, где, как ему сказали, помещался кабинет Синицына.
На стук в дверь не последовало никакого ответа.
Муратов постучал сильнее.
-- Я занят, прошу не мешать, -- послышался сердитый голос Сергея.
-- В таком случае, -- смеясь, ответил Муратов, -- я улетаю обратно.
Открой, чудак! Это я -- Виктор.
Раздались поспешные шаги, и дверь открылась.
Муратов ахнул от неожиданности и неудержимо расхохотался.
Синицын стоял перед ним в одних трусах и в туфлях на босу ногу. Его
лицо было испачкано маслом и какой-то темной краской. Взлохмаченные волосы
торчали пучками во все стороны.
Из кабинета пахнуло горячим воздухом.
-- Что здесь происходит? Ты что, ремонтом занялся на досуге? Почему
здесь такая жара?
-- Во-первых, здравствуй! -- спокойно сказал Синицын. -- Спасибо, что
приехал. Ты мне нужен еще больше, чем когда я писал письмо. Прямо позарез. А
жара -- вот, -- он указал на небольшую, кабинетного типа
электронно-вычислительную машину, стоявшую у письменного стола. -- Эта
портативная машинка не рассчитана на тридцать часов непрерывной работы.
-- Зачем же ты так терзаешь ее, несчастную? -- Муратов быстрым
внимательным взглядом окинул кабинет.
Пол был засыпан огромным количеством полиэтиленовых пластинок --
программ. Они валялись всюду: у самой машины, на ковре, застилавшем середину
комнаты, даже у двери. Видимо, хозяин кабинета бросал их куда попало. Одежда
Синицына также была разбросана по креслам и дивану. Окна наглухо закрыты
тяжелыми портьерами. Горела люстра и несколько настольных ламп.
Красноречивая картина. Наверное, Сергей даже не знает, что сейчас день,
а не ночь.
-- Ничего не получается? -- насмешливо спросил Муратов.
-- Проклятая загадка! Прямо хоть волосы рви от отчаяния .
-- Я вижу, что ты пытался это делать. Послушай, дорогой мой, я тебя не
узнаю. Неужели ты рассчитываешь добиться успеха в таком состоянии? Я не
спрашиваю, спал ли ты сегодня ночью, ясно, что нет. Но ты хоть ел
что-нибудь?
-- Кажется.
-- Вот именно, кажется. А мне не кажется. Который час?
-- Что -- который час?
-- Приехали! -- Муратов пожал плечами. -- Ставлю ультиматум: ты
немедленно примешь ванну, позавтракаешь и ляжешь спать. Немедленно!
-- Спать? -- Синицын фыркнул. -- Нашел время. Садись и слушай.
-- Ничего не буду слушать. Охота мне разговаривать с таким чучелом. На
кого ты похож? Жаль, тут нет зеркала.
Муратов подошел к окну и поднял портьеру. Лучи солнца ворвались в
кабинет. Он настежь открыл окно.
-- Вот именно! -- Встретив удивленный взгляд друга, Муратов усмехнулся.
-- Сейчас два часа дня! Дня, а не ночи, как ты, несомненно, думаешь.
-- Два часа?
-- Да, по местному времени.
Синицын как-то сразу сник.
-- Хорошо, -- сказал он, -- принимаю твой ультиматум. Выходит, --
прибавил он, улыбаясь, -- что я "терзаю" машину не тридцать часов, а более
чем пятьдесят. То-то она так нагрелась.
-- Еще того лучше. Двое суток без сна и пищи! И этот человек хочет
решить сложную математическую задачу! Да тут не только твоя машинка, а и
электронно-вычислительный мозг Института космонавтики не поможет.
-- Он и не может помочь. Ничто не поможет, если я сам или ты не дадим
правильной предпосылки. Сто двадцать семь вариантов! -- воскликнул Синицын.
-- Сто двадцать семь! И все впустую.
-- Одевайся! -- Муратов поднял вторую портьеру, выключил машину и
погасил свет. -- Не пойдешь же ты домой так. Здесь не пляж.
Синицын стал медленно одеваться.
Что-то вроде сожаления или досады шевельнулось в душе Муратова. Сергей
ляжет и проспит часов десять, не меньше. А что же делать ему все это время?
-- А если совсем коротко, -- нерешительно спросил он, -- в общих
словах? В чем дело?
Синицын удивленно взглянул на друга, и оба рассмеялись.
Над континентом Южной Америки звездным покрывалом раскинулась ночь.
Луны не было. В окно кабинета хорошо виден блестящий Южный Крест.
Непривычные созвездия мерцают в бархатно-черной бездне. Где-то там, между
ними, но близко, совсем близко от Земли, проплывает, быть может именно
сейчас, таинственная загадка.
Муратов медленно шагает по кабинету, в несчетный раз пересекая его
наискось. Окна раскрыты настежь. Горит только одна настольная лампа,
освещающая часть стола и панель вычислительной машины.
В кабинете образцовый порядок. Программные карточки, разбросанные
Синицыным по всей комнате, собраны и тремя аккуратными стопками лежат на
краю стола. На другом краю возвышается порядочная стопка новых,
использованных уже самим Муратовым.
Все тщетно! Загадка остается загадкой.
Сто двадцать семь вариантов Синицына и семнадцать Муратова. А воз и
ныне там!
Днем они проговорили два часа. К Сергею вернулось спокойствие и
присущая ему точность. Подробно и обстоятельно он познакомил Муратова со
всей проблемой. Теперь Виктор знает столько же, сколько Сергей, Конечно,
можно обратиться за помощью в Институт космонавтики. Но Сергей не хочет, и
Виктор хорошо понимает друга. Сам начал, сам доведи до конца. В институт
обратиться все равно придется, но одно дело явиться с законченным открытием,
и совсем другое -- с пустыми руками. Сознаться в своей беспомощности всегда
неприятно. Сергей прав! Он, Виктор, не в счет. Друг от друга у них никогда
не было секретов. Если загадку разгадает Виктор, это все равно что сам
Сергей.
Но как разгадать ее?
Внешне Муратов спокоен. Но внутри него клокочет буря. Вот уже десять
часов, как Сергей непробудно спит. А он все топчется на одном месте и ни на
шаг не приблизился к разгадке. Такого еще не бывало. Правда, и с такой
задачей он встречается впервые.
А кажется, все так просто. В течение одной недели радиолокатор восемь
раз показал в пространстве неизвестное тело. Восемь точек орбиты! А ведь и
трех достаточно, чтобы быстро и точно рассчитать любую.
Но расчеты неизменно заходят в тупик, вступают в вопиющее противоречие
с законами небесной механики.
Может быть, тело не одно? Может быть, их два, три или больше? Но Сергей
считает, и Муратов согласен с ним, что это невероятно. Несколько тел вблизи
Земли, и ни одно не попало до сих пор в поле зрения телескопа, Немыслимо!
Скорее всего, тело все же одно.
Сергеем рассчитаны всевозможные орбиты для одного и двух тел во всех
мыслимых сочетаниях известных восьми точек. Ни одна не подошла. Муратов
начал было производить расчеты для трех, но вскоре оставил эту затею.
К разгадке надо подходить другим путем. Муратов знает: задача проста.
Иначе быть не может. Она только кажется трудной. Стоит напасть на верную
мысль, и расчеты не составят труда. Но где она, эта верная мысль? В чем тут
дело?
Муратов садится на диван, откидывается на мягкую подушку, закладывает
руки за голову. Так лучше думается.
Из окна веет приятной прохладой. Тропический зной ушел вместе с Солнцем
на другую половину планеты.
Часы показывают девять. Но это для меридиана Москвы. По местному
времени сейчас два часа ночи.
Муратов вспоминает рассказ друга...
Первый намек появился еще в двадцатом веке. В 1927 году К. Стермер
заметил необъяснимое отражение радиолуча от какого-то тела, находившегося
недалеко от Земли. Какого? Это осталось неизвестным. Тогда почему-то не
обратили внимания на сообщение Стермера. Через пятьдесят лет история
повторилась. И снова никто не заинтересовался странным явлением -- радиолуч
отражается как будто от пустого места. Оба факта объяснили ошибкой
наблюдателя. В самом конце двадцатого века произошел едва не ставший
трагическим случай с рейсовым звездолетом "Земля -- Марс". В двухстах
тысячах километров от Земли звездолет встретился с неизвестным небесным
телом, приближение которого к кораблю не было своевременно замечено очень
точными и чувствительными приборами штурманской рубки. Что-то скользнуло по
борту, оставив след в виде глубокой вмятины. По счастью, все обошлось
благополучно, звездолет не успел еще развить полной скорости. "Естественное"
объяснение нашлось и здесь -- метеорит, неисправность локаторов.
И вот совсем недавно появился четвертый факт. И снова это случилось на
звездолете. Грузовой корабль взял старт на Венеру. На борту находились
строительные материалы и научное оборудование для сооружаемой на планете
станции службы Солнца. Экипаж состоял из командира, штурмана и радиста.
Почти сразу после вылета поступило сообщение, что локаторами обнаружено
какое-то тело, диаметром в сорок метров, летящее наперерез курсу корабля.
Скорость опять-таки была еще незначительной, и это дало возможность вовремя
затормозить звездолет и избежать столкновения. Штурман успел направить
имевшийся на борту небольшой телескоп точно по лучу локатора, но ничего не
увидел. Радист корабля сообщил, что по мере того как неизвестное тело
приближалось к звездолету, ослабевал сигнал на экране локатора, а в момент
наибольшего сближения совсем исчез. Это было уже никак необъяснимо,
"Отделаться" ссылкой на метеорит или на неисправность приборов на этот раз
было совершенно невозможно -- факт подтверждали записи автоматов. В
Институте космонавтики встревожились. Неведомое тело, грозящее безопасности
межпланетных путей, надо найти во что бы то ни стало. Обсерватории
приступили к поискам. Синицын включился в них с самого начала. В его
распоряжении находилась очень мощная новейшая радиолокационная установка, с
помощью которой на обсерватории велись работы по "лунному профилю". Круглые
сутки, днем и ночью, невидимый луч прощупывал пространство в радиусе
четырехсот тысяч километров от Земли. И вот неделю тому назад, придя утром
на работу, Синицын увидел на ленте самопишущего прибора долгожданный сигнал.
В три часа пятьдесят девять с половиной минут на высоте в двести
восемнадцать тысяч километров пролетело какое-то тело СОРОКА метров в
диаметре. Оно двигалось с востока на запад, то есть навстречу вращению
Земли. Через двое суток, но уже днем, на том же участке неба, но на другой
высоте, локатор вновь "увидел" что-то того же размера, что и первый раз, но
летящее с другой скоростью. И так восемь раз. Все наблюдения сходились в
отношении размеров, но расходились в высоте и скорости. Ни одного полного
совпадения. Попытки увидеть, наконец, таинственное тело в визуальный
телескоп не привела ни к чему, его не удалось обнаружить.
Это никого не удивило: телескоп направляли приблизительно, да и тело
было очень мало. К тому же его орбита неизвестна. В Институте космонавтики
уже знали, что первый успех достигнут, и там ждут от Синицына подробного
донесения.
Неужели придется все-таки расписаться в своей несостоятельности?..
Муратов больше часа сидит не меняя позы и напряженно думает.
Первоначальное убеждение, что тел не может быть несколько, постепенно
бледнеет, заменяясь уверенностью, что их именно несколько. И не три или
четыре, а два. К такому выводу приводит мысленный анализ всей работы,
проделанной Сергеем и им самим. Два, только два! Они вращаются вокруг Земли,
находясь всегда напротив друг друга по обе стороны планеты.
Но ведь такое предположение приходило в голову и Сергею. И он занимался
вычислением возможных орбит. И пришел к бессмыслице.
Усомниться в правильности вычислений друга Муратов не может, такая
мысль даже не возникает. У Сергея все правильно, все, кроме...
Муратов вскакивает с дивана и подходит к столу. Да, надо проверить и
такой вариант, даже если он выглядит фантастическим. Сергей исходил из
предпосылки, что они имеют дело с двумя естественно возникшими телами,
движущимися по законам тяготения. Тогда, конечно, ни одна из мыслимых орбит
не будет соответствовать фактическому движению тел, если они...
искусственные...
А в пользу подобного предположения говорит многое.
Во-первых, тела невидимы в визуальный телескоп даже с близкого
расстояния (случай на грузовом звездолете). Это можно объяснить тем, что они
окрашены в абсолютно черный цвет и не отражают лучей Солнца. Естественные
тела не могут иметь такой окраски. Во-вторых, локаторы "видят" их издали и
не "видят" вблизи. Это объяснить труднее, но можно предположить
(фантазировать, так до конца), что те, кто запустил их, хотели затруднить
людям нахождение этих тел. Как это сделано, -- вопрос другой. И, в-третьих,
тела движутся навстречу движению планет, навстречу вращению Земли. Такое
явление встречается в природе редко.
Итак, искусственные спутники Земли, запущенные откуда-то со стороны!
Цепкая память Муратова услужливо напоминает, что такая гипотеза была
высказана в двадцатом веке. Когда-то он читал о ней. Как фамилия автора?
Муратов напрягает память.
Да, Брейсуэлл.
"Но ведь искусственные спутники, созданные людьми, движутся по законам
тяготения, -- думает он. -- Да, но только потому, что они летят по инерции,
не имеют двигателей. При наличии посторонней силы орбита может принять самые
причудливые очертания".
Облегчает ли задачу эта новая предпосылка? Нет, скорее затрудняет. Как
угадать траекторию, если совершенно не известна ее цель?
Но все же надо попытаться. Известно восемь точек. Они принадлежат двум
орбитам. Какие какой -- неизвестно. Но комбинаций восьми точек по четыре не
так много. А если одной орбите принадлежат три, а другой -- пять? Или
как-нибудь иначе?
Неожиданно возникает еще одна мысль. Муратов даже вздрагивает,
настолько она проста и очень, очень важна. Ведь если предположить, что тела
искусственные, то естественно вытекает и другое соображение: они не
сплошные, а полые. Это сильно изменяет массу, а следовательно, и все
расчеты. И, конечно, не каменные, а металлические. Тогда может случиться и
так, что одна из орбит, вычисленных Сергеем для двух тел, правильна, если
внести в нее поправку на массу. Муратов начинает просматривать все записи
Сергея сначала. Как ни нервничал Синицын во время работы, а записи и выводы
предельно ясны, лаконичны и точны. Укоренившаяся привычка действует
бессознательно...
В тропиках рассветает быстро. Лучи поднявшегося Солнца разгоняют мрак в
углах кабинета. Лампа светит уже тусклым желтым пятном. Но Муратов не
замечает этого. Пластинки-программы исчезают в машине одна за другой. На
маленьком экране четко выступают результаты вычислений. Электронный
математик хорошо помогает живому.
Орбиты, орбиты, орбиты! Только о них может думать Муратов, только они
одни в его сознании. Ни для чего другого нет места!
Ровно в девять утра Синицын, свежевыбритый, тщательно причесанный, в
легком белом костюме, оживленный и даже веселый на вид, подошел к двери
своего кабинета. Но веселость только внешняя, на душе тревожно и смутно.
Удалось ли Виктору хотя бы отчасти, хоть в чем-нибудь подойти к разгадке?
Возникла ли у него какая-нибудь новая мысль, могущая пролить немного света в
потемки космической тайны?
Открыв дверь, Синицын в изумлении остановился на пороге.
Портьеры опущены, в комнате полумрак. Заложив руки за голову (знакомая
поза!), на диване безмятежно спит Виктор!
Но изумление сразу же сменяется сильнейшим волнением. Неужели?!
И радость, безмерная радость наполнила все существо Сергея. Он
стремительно кинулся к столу, не сомневаясь, что найдет там что-то
бесконечно важное, решающее! Разве мог Виктор заснуть, не найдя разгадки!
И действительность не обманула его ожиданий.
На небольшом листке бумаги, вырванном из блокнота, Синицын прочел:
"Сережка, кричи ура! Сегодня вечером получим фотоснимок твоего
"объекта". А завтра утром -- второго. Орбита на экране. Любуйся! Вторую
вычисляй сам. Что я тебе -- верблюд? Устал, как собака! Спокойной ночи!
.... Виктор.
Так и быть, подскажу! Оба "объекта" имеют одну и ту же массу. Учти!"
Ведущие ученые Института космонавтики не были расположены терять время.
Слово сразу было предоставлено Синицыну.
Он доложил коротко:
-- Вокруг Земли, вероятно очень давно, обращаются два искусственных