Страница:
огромным.
Управление телескопом было известно Виктору. Он положил руку на
штурвалик вертикального подъема и слегка повернул его. Звезда послушно
передвинулась.
Да, все тут в порядке. Но, кто же все-таки включил наружные экраны?
Кнопки включения находились тут же. Но Виктор не решился на рискованную
проверку. Могло случиться так, что экраны погаснут и не включатся больше.
Все могло быть.
Он подумал, что проверку все же произвести надо. Иначе не понять, что
тут произошло.
Снова включив свет, Виктор внимательно осмотрел кнопки. Маленькие
надписи возле них помогли принять решение. Он выбрал кнопку включения
нижнего бокового экрана и нажал на нее. Если этот экран и не вспыхнет
больше, беда не велика.
Но экран и не думал потухать. Значит, и здесь неисправность!
Экраны никто не включал, они включились сами. И их нельзя было
погасить. А общий свет в обсерватории включался и выключался, как обычно.
Так! Теперь можно подумать!
На этом гийанейском корабле все подчинялось "Мозгу навигации".
Отделенные от него автоматы действовали самостоятельно, но их исправная
работа также зависела от "Мозга". И когда на Земле в это помещение перенесли
обсерваторию, инженеры не сочли нужным изменять эту систему. Но
взаимодействие экранов с выключателями освещения было изменено, стало
автономным.
Тут и разгадка!
"Мозг" почему-то включил все экраны и выключил управление ими. А
автономная система осталась прежней и работала исправно.
Если сопоставить это с неисправностью люков и нижних дверей, а также
вспомнить, что не работает сигнализация и связь, то вывод один: непостижимым
образом вышел из строя "Мозг навигации". А если и не совсем вышел из строя,
то испортился.
А если так, то беда не столь уж огромна. Даже оставшись совсем один на
пульте управления, Вересов сумеет снять защиту с "Мозга" и вскрыть его. А
тогда не трудно отключить связь с автоматами, и все придет в порядок.
Сколько времени понадобится на эту работу, Виктор не знал, но он почти
совсем успокоился.
Случившееся в обсерватории доказывало, что виной всему "Мозг". И
следовательно, пульт управления не пострадал. Одновременно выйти из строя
они не могли никак.
"Хорошо, что я зашел сюда, -- подумал он. -- Пойду спать!"
Снотворное ему не понадобилось, Засыпая, Виктор подумал, что большое
счастье в том, что теперь освещение корабля уже не зависит от "Мозга".
Останься все, как было до реконструкции, мог погаснуть свет. Правда, в
кладовой он видел аварийные фонари, но на растения темнота оказала бы
гибельное действие, а значит, и на состав воздуха. Неизвестно, сколько
времени понадобится, чтобы исправить "Мозг" или отключить его совсем.
Они проснулись в обычное время и позавтракали находившимся в пакете
ужином, не использованном вчера.
Все оставалось по-прежнему, и Виктор легко убедился в этом, попытавшись
открыть дверь наверху и внизу. Они не открылись. Связь также не работала.
Он рассказал Гианэе о том, что увидел в обсерватории, и спросил ее
мнение. Она ответила, что плохо знает устройство "Мозга". Как и вчера, она
казалась равнодушной к их положению.
Твердо уверив себя в том, что виной всему неисправность "Мозга
навигации", Виктор стал гораздо спокойнее. Но где-то глубоко внутри
затаилось непрекращающееся волнение.
Он достал новый пакет из другого ящика, подумав при этом, что они
обеспечены всем необходимым для жизни на долгие годы.
"А если бы мы оказались запертыми во втором отсеке?" -- мелькнула
мысль.
Кладовые были в каждом. Но вентиляция только во втором и четвертом. Она
соединяла эти отсеки с резервуарами кислорода, расположенными в самой
верхней части корабля, над ними. Там же находились поглотители углекислоты.
Вся эта система вступала в действие только при нарушении сообщения между
отсеками, когда внутренняя вентиляция также отключалась. Виктор еще вчера
убедился, что она действительно отключена. А вентиляция автономная зависела
от "Мозга"! Что, если она тоже неисправна?
Для людей, лежавших в анабиозных ваннах, это не имело значения. Но если
там находится неспящий человек?..
Виктор отогнал эту жуткую мысль.
Время на корабле текло быстро. Виктор и Гианэя привыкли находиться
вдвоем. Но сегодня им казалось, что время течет томительно медленно.
Ниоткуда ни звука! Тишина и неподвижность!
Экраны обсерватории оставались включенными. Но за бортом звездолета та
же неподвижность, вечная тишина бесконечной пустоты.
Так прошел еще один день.
А за ночью, когда даже Гианэе пришлось воспользоваться снотворной
таблеткой, наступил третий день.
А потом четвертый и пятый!
Если бы они знали точно, сколько времени пройдет в этой оторванности от
других людей, им было бы гораздо легче. Но полная неизвестность и постоянное
ожидание изматывали.
Гианэю покинуло кажущееся спокойствие. Она стала нервничать больше
Виктора.
А на шестой день он сделал ошеломляющее открытие.
Когда звездолет достиг субсветовой скорости и продолжал неуклонно ее
наращивать, заметно менялся вид звездного неба за его бортами. Находившиеся
впереди корабля звезды все более и более лиловели, превращаясь в фиолетовые.
А позади звезды "краснели". И те и другие постепенно исчезали.
Световые волны, идущие навстречу и догоняющие корабль, переходили в
ультрафиолетовую и инфракрасную области спектра, невоспринимаемые
человеческим глазом. Одна только Гианэя некоторое время продолжала видеть
звезды, уже "потухшие" для всего экипажа. А те, что находились, так сказать,
на одной параллели со вездолетом, постепенно "сдвигались" назад.
В последние дни перед катастрофой корабль окружало темное кольцо, как
бы лишенное звезд, которое все больше расширялось.
И вот четвертого апреля Виктор, зайдя на обсерваторию, не увидел этого
кольца. Все небо было заполнено звездами.
Никакие неисправности экранов наружного обзора не могли привести к
такому эффекту.
Скорость корабля уменьшилась!
Удивленное восклицание Виктора привлекло Гианэю, и она сразу же
прибежала на обсерваторию.
Молча стояли они, не решаясь поверить в реальность того, что видели.
-- Впереди звезд стало больше, -- прошептала девушка.
-- Корабль тормозится!
-- Да!
-- Но почему?
Ответа на этот вопрос они не могли найти.
Обнаружить торможение можно было только так, по виду звездного неба.
Искусственная гравитация нейтрализовала ускорения, как положительные, так и
отрицательные. В каком бы режиме ни летел корабль, внутри него всегда
сохранялась одна и та же сила тяжести, направленная вниз, к полу. Но
"свидетельства звезд" было достаточно. Звездолет замедлял скорость!
Если бы "Мозг навигации", испортившийся по какой-либо причине, выключил
двигатели, корабль продолжал бы полет по инерции с прежней скоростью. В
пустоте космоса не было ничего, что могло бы затормозить его, да еще столь
быстро!
Но двигатели выключены не были. Они работали, но только в обратном
режиме, чем раньше. Это говорило за то, что "Мозг навигации", в той его
части, которая ведала регулировкой движущих агрегатов, исправен.
Почему же люди, находившиеся на пульте управления, не воспрепятствовали
действиям обезумевшего "Мозга"? Вересову не составило бы труда выключить эту
часть и лишить "Мозг" возможности влиять на работу двигателей.
Было очевидно, что корабль тормозится уже давно, вероятно, с первого
дня, когда произошла авария. И притом тормозится форсированно, иначе за
шесть дней скорость не могла уменьшиться так заметно.
Снова неотвратимо и страшно встал перед Виктором и Гианэей вопрос --
живы ли их товарищи?
Не было и не могло быть никакой причины останавливать корабль. Любые
ремонтные работы, требующие выхода из корабля, могли быть произведены на
ходу.
Шесть дней непрерывного торможения, тот факт, что дежурный радиоинженер
не сумел за этот срок восстановить связь внутренних помещений с пультом или
заменить ее чем-нибудь другим, казалось бы, неопровержимо свидетельствовал,
что произошло наихудшее.
-- Они не могли забыть о нас, -- сказала Гианэя.
-- Мы тоже помним о них. -- Виктор не понял, что она хотела сказать. --
Что толку помнить?
-- Есть разница. У них пульт управления, а у нас его нет. Это они могли
включить экраны. Теперь он понял.
Вересов и другие, конечно, понимают, в каком жутком неведении находятся
двое отрезанных от них членов экипажа. Они могли включить экраны, минуя
"Мозг навигации", и этим показать, что на пульте есть живые люди. Но одного
только включения экранов было явно недостаточно. Это мог сделать и
испортившийся "Мозг".
Самым простым выходом из положения было включение одного из мощных
прожекторов. Они были установлены на Земле, "Мозг" не имел никакого
отношения к ним. А свет прожектора хорошо виден на экране заднего обзора.
Совсем недавно был случай, когда Вересов проверял исправность прожекторов и
находившиеся в это время на обсерватории Виктор и Гианэя видели
ослепительные точки на заднем экране. Луч света задевал некоторые из
фотоэлементов, расположенных на наружной поверхности звездолета. Узнав об
этом, Вересов говорил, что это явление вызвано неточностью наводки, и
собирался в будущем исправить эту неточность.
Неужели он мог забыть об этом и не воспользоваться единственной
возможностью дать знать двум товарищам, что жив и действует?
Виктору не хотелось верить очевидности, и он сказал: -- Юрий забыл о
прожекторе.
Гианэя промолчала, но он видел по выражению ее лица, что она не
разделяет его вымученного оптимизма.
На следующий день они убедились, что корабль еще больше уменьшил
скорость. Впереди уже не было фиолетовых звезд, позади не было красных. Вид
звездного неба стал таким, как в первые месяцы после отлета с Земли. Корабль
летел уже с "межпланетной" скоростью. А может быть, и еще медленнее. Без
приборов они не могли определить этого даже приблизительно.
Как всегда, казалось, что огромный звездолет неподвижно висит в
пространстве.
Настал день отлета корабля Вийайи.
Вересов находился в полете уже год, никакая опасность столкновения не
угрожала. Правда, Земля совершила полный круг и находилась почти в той же
точке своей орбиты, что и в день старта Вересова, но движение всей Солнечной
системы перенесло эту точку очень далеко в пространстве. И все же...
-- Направление полета полностью совпадает, -- сказал Вийайа. --
Практически оно одно. Но наши локаторы предупредят нас своевременно.
Корабль Вийайи должен был перегнать корабль Вересова менее чем через
год по земному времени.
Земляне торжественно проводили гийанейцев и одиннадцать человек ученых,
на которых была возложена миссия закрепить контакт двух цивилизаций,
нашедших друг друга.
Наступил перерыв.
Но и то, чем успели обменяться наука и техника двух планет только за
один год, давало достаточно обширную основу для большой и полезной работы.
Люди узнали многое. Гийанейцы тоже...
Марина Муратова сильно тосковала по брату и Гианэе. Она вернулась к
своей работе, но не могла найти в ней прежнего интереса.
-- Вы совершили ошибку, -- говорил ей Стоун. -- Вам следовало лететь с
ними. Я знаю, что побудило вас отказаться. Но у ваших родителей, кроме вас,
есть еще дочь.
-- Нет, я поступила правильно, -- отвечала Марина.
Говорила ли она искренне, было неясно даже ей самой.
Прошло четыре месяца.
На корабле Вересова это составляло всего около трех недель. На корабле
Вийайи, не успевшем еще развить полной скорости, -- два с половиной месяца.
И вдруг всю Землю облетела поразительная весть. К планете снова
приближался какой-то космический корабль!
Чей же он?
Было совершенно невероятно, что этот корабль принадлежит третьей
планете, обитатели которой нашли Землю. Это уже лежало за пределами теории
вероятностей.
Корабль либо Вересова, либо Вийайи. Но что могло побудить того или
другого вернуться так скоро?
Снова вся Земля была охвачена нетерпеливым ожиданием.
Чей?.. Зачем?
Прошло несколько часов, и на первый из этих вопросов был получен ответ:
возвращался корабль Вийайи!
Как и в первый раз, он остановился на высоте двухсот километров от
поверхности Земли, но над континентом Северной Америки.
Географическая карта Земли находилась на борту корабля. Было бы
естественнее со стороны Вийайи направить его к прежней "стоянке", чтобы
высадиться на знакомом месте.
Но он поступил иначе. И это можно было объяснить только поспешностью.
Снова что-то заставляло гийанейцев торопиться.
И точно, как год назад, посадочный аппарат устремился к Земле, как
только корабль замер неподвижно.
В этом месте не было поблизости ни одного ракетодрома, гийанейцы
опустились на проезжую дорогу между Дейтоном и Ричмондом, в нескольких
десятках метров от линии шарэкса.
Через пятнадцать минут на этом месте остановился экспресс. И сразу
умчался, как только механик в головном вагоне убедился, что это не
какой-нибудь планелет, опустившийся в аварийном порядке, а именно посадочный
аппарат гийанейцев. Задерживать экспресс на перегоне было нельзя.
В эфир полетело сообщение о точных координатах посадки. И находившийся
уже в воздухе скоростной планелет, вылетевший из Вашингтона навстречу
гийанейцам, повернул и через несколько минут опустился на ту же дорогу,
рядом с посадочным аппаратом.
Из него вышли Вийайа и Синицын.
Прилетевшие работники американского филиала Космического института не
владели ни гийанейским, ни испанским языками. Синицын мог служить
переводчиком, но Вийайа сразу же потребовал, чтобы его соединили со Стоуном.
Спустя три минуты он уже говорил с председателем Совета по радиофону с
борта планелета.
Выяснилось...
Через месяц после старта с Земли, по собственному времени корабля (два
месяца по земному), были приняты очень слабые сигналы на частоте
радиопередатчика корабля Вересова. Они были настолько слабы, что с большим
трудом удалось их разобрать, но далеко не полностью. Ясно звучало только
"SOS... SOS... SOS... ". Старый земной сигнал, грозный вестник бедствия.
Стало ясно, что со звездолетом произошло несчастье. Какое, не удалось
выяснить, сигналы были едва различимы, видимо, на пределе досягаемости.
Откуда шли эти сигналы? Откуда-то из точки, находящейся впереди
гийанейского корабля. А может быть, и не прямо впереди. Точное направление и
расстояние определить было невозможно. Где-то в пространстве, не ближе чем в
трех четвертях светового года.
Вийайа приказал затормозить корабль. Это заняло почти полторы недели по
часам корабля. За это время сигналы продолжали поступать с равномерной
правильностью, через одни и те же промежутки времени и с одним и тем же
содержанием. Из этого был сделан вывод -- работает автомат. И работает уже
давно.
Радиограммы Вересова перестали поступать на Землю три месяца назад,
когда расстояние стало уже непосильным для генераторов корабля. А отправлены
они были еще раньше.
Со дня отправки последней радиограммы корабль должен был пройти более
чем вдвое большее расстояние, чем за первые полгода по земному времени.
Почему же сигналы стали слышны на гийанейском корабле так скоро? Оба
звездолета были друг от друга дальше, чем был корабль Вересова от Земли даже
три месяца назад.
Кроме того, гийанейцы тормозили свой корабль, он летел все медленнее и
медленнее. Расстояние увеличивалось, должно было увеличиваться!
А сигналы не изменялись. Они оставались на том же уровне слышимости.
Этого не могло быть, если не предположить, что корабль Вересова также
тормозится, или... совсем остановился.
Но почему радиоволна достигала корабля гийанейцев, оставалось загадкой.
-- Мы предположили, -- говорил Вийайа, -- что им удалось увеличить
мощность генераторов. Но это малоправдоподобно. Скорее, можно допустить, что
Вейресов повернул обратно и авария произошла по пути назад. Но если бы они
летели с полной скоростью, их
передача была бы все более отчетливой, а этого не было. Значит, они
остановились.
-- Почему вы решили также остановиться? -- спросил Стоун.
-- Возможно, -- ответил Вийайа, -- что это было ошибкой. Но мы сразу
решили вернуться на Землю. Не было никакой гарантии, что сигналы не
прекратятся. А искать корабль в одиночку безнадежно. Найти его можно только
пеленгацией.
-- Это ясно. Жаль, что мы не снабдили вас передатчиком нашей
конструкции, а ограничились одним приемником.
-- Это мало что изменило бы. Вы узнали бы немного раньше, и только.
Вылетать на поиски все равно надо вместе.
-- Наш космолет может вылететь даже сейчас, -- сказал Стоун. -- На нем
заканчиваются отделочные работы внутренних помещений. Этим можно пренебречь.
Но у нас нет второго корабля. И построить его немыслимо раньше, чем через
четыре -- пять месяцев. Пеленгация двумя кораблями недостаточна.
-- Все же лучше, чем одним.
-- Сделать попытку, конечно, надо. И мы ее сделаем.
Все, что говорилось, сразу же передавалось в Вашингтон по второму
радиофону. А оттуда неожиданное известие сообщалось всей Земле экстренным
выпуском.
-- Мы с тобой превратились в космических робинзонов, -- сказал Виктор.
-- А что это значит -- "робинзон"?
Гианэя задала вопрос с обычным для нее внешним равнодушием, к которому
Виктор давно привык. В последнее время эта черта ее характера заметно
усилилась. Погруженная в свои мысли, Гианэя временами выглядела совершенно
отрешенной, глядя на все отсутствующими глазами.
О чем она думала? О безвыходном положении, в которое они попали? Об
участи, постигшей других членов экипажа корабля?..
Виктору казалось, что ни первое, ни второе. Она думала о чем-то другом,
о чем не хотела говорить с ним.
О том, что их ждет, они говорили часто, и Гианэя не скрывала от него
своих мыслей.
Пошла третья неделя томительного одиночества в отрезанном от других
помещений первом отсеке корабля.
Ничто не изменилось за это время. Они по-прежнему не знали, есть ли на
звездолете кто-нибудь живой, кроме них. Ничем не нарушаемая тишина космоса
проникла, казалось, сквозь стенки корабля и заполнила собою их каюты,
обсерваторию и обе аллеи. Все, что их окружало, стало каким-то другим.
Даже вода бассейна, оставаясь водой, в которой они плавали, как всегда,
чем-то неуловимым изменилась, "пропиталась тишиной", стала не такой, какой
была прежде, до катастрофы.
Им так казалось, и ничем нельзя было изменить это странное впечатление.
Их собственные голоса, первое время приятно нарушавшие мертвую тишину,
теперь как бы слились с тишиной и не нарушали ее, сколь бы громко они ни
разговаривали, стали частью этой тишины, с каждым днем становившейся
мучительнее.
И нечем было ее нарушить!
Они оба горько сожалели, что в их каюте не было видеофона.
Постепенно звуки их голосов стали им неприятны, "звенели" в ушах, и,
сами не замечая этого, они говорили все тише и тише, словно опасаясь
потревожить вековечный покой места, где находился корабль.
Двигался он или совсем остановился, они не знали.
Полная неизвестность и тишина!
Одиночество -- более страшное, чем на любом необитаемом острове на
Земле!..
-- Что это значит -- "робинзон"?
Равнодушный тон как бы говорил: "Хочешь отвечай, хочешь нет. Мне все
равно". Но Виктор знал, что Гианэя любит слушать его рассказы. Это был один
из способов скоротать невыносимо тянущееся время.
Напрягая память, он рассказал содержание знаменитого романа, стараясь
говорить как можно подробнее.
-- Наш корабль, -- это необитаемый остров в космосе. А мы с тобой
Робинзон и Пятница.
-- Но ведь там были и эти... дикари. А мы совсем одни.
-- Робинзон тоже считал, что он один, -- возразил Виктор. -- Дикари
появились потом. А к нам могут явиться наши друзья.
-- Ты веришь в это?
-- Да, верю!
Он постарался ответить как мог тверже, чтобы поддержать в ней надежду.
И почти искренно.
Если Вересов и пятеро его товарищей по смене погибли, то ведь трудно
было допустить смерть тех, кто спал в анабиозных ваннах. Со дня на день
(Виктор не знал точно когда) должны проснуться шесть человек второй смены.
Их разбудит автомат. Неужели же они не найдут способа открыть люки между
отсеками?
То, что в течение двух недель смена Вересова не сделала этого, казалось
несомненным доказательством их гибели. Но смена Джеммела не могла погибнуть.
Для, этого нельзя было придумать никакой, даже теоретической, причины.
Виктор не знал, в каком положении находится второй отсек, где шесть
месяцев проспали Джеммел и другие. Останутся ли они живы после пробуждения?
Будет ли у них хоть какая-нибудь возможность что-то сделать?..
-- А если не явятся они, то помощь придет с Земли, -- сказал Виктор, но
уже не столь уверенно. Гианэя повела плечом.
-- Не раньше как через пять лет земного времени, -- сказала она. -- И
то только в том случае, если обнаружат наш корабль по пути. А на это мало
шансов. Они полетят не к нам, а на мою планету (Гианэя никогда не говорила
"планета Мериго", не вынося этого имени, а называла ее "своей"), думая, что
мы еще там или уже вылетели обратно на Землю. Радиосвязь прекратилась давно.
Только достигнув моей планеты, они поймут, что наш корабль не прилетал на
нее. Но почему? Это станет для них загадкой. Где мы -- тоже загадка. Я не
могу утешать себя ложными надеждами. А хотела бы...
Последнюю фразу она прошептала едва слышно.
Спокойствие, с которым Гианэя говорила все эти жестокие истины, могло
создать впечатление, что она примирилась с их участью. Но Виктор знал, что
она с ней не примирилась. И ее слова "хотела бы" еще раз подтверждали это.
Просто Гианэя умела хорошо скрывать свои подлинные чувства.
Он знал, что она права. Знал даже больше, чем знала Гианэя.
Он был математиком. Совместно с Сергеем, с помощью совершеннейших
вычислительных машин, он рассчитывал когда-то траектории
спутников-разведчиков, исчезнувших с неба Земли, принимал участие в
обработке данных пеленгации с трех кораблей, чтобы обнаружить
местонахождение базы гийанейцев на Луне. Он рассчитывал сложнейшую трассу
пути Гермеса.
Он знал, как неимоверно трудны эти расчеты.
А сейчас ?..
Корабль Вийайи, должно быть, уже покинул Землю. А если бы даже навсегда
остался там, -- это не меняло дела. Заканчивающийся постройкой земной
космолет был один! Те, что служили для рейсов внутри
Солнечной системы, не могли быть использованы в Большом Космосе. Начать
постройку межзвездной флотилии предполагалось не раньше как через пять лет,
после отлета корабля со сменой для планеты Мериго.
Значит, Земля будет располагать тремя кораблями только лет через шесть,
семь. Земного времени.
Связи между планетой Мериго и Землей нет и быть не может. Люди узнают
об исчезновении корабля Вересова только тогда, когда на Землю вернется
космолет с планеты Мериго, иначе говоря -- через тридцать (это минимум) лет,
опять-таки по земному времени.
И по тому же времени помощь может явиться к ним не раньше, чем через
тридцать пять лет! При условии, что не будет потеряно много времени на
поиски в просторах космоса.
Но не это было самым страшным.
Весь ужас заключался в том, что их корабль не движется или движется с
межпланетной скоростью, что практически было одно и то же.
Время на их корабле течет теперь точно так же, как на Земле!
Корабль будет найден спасательной экспедицией через тридцать пять лет
не только для обитателей Земли, но и для них самих!
Тридцать пять лет!
Ему, Виктору, будет тогда семьдесят. А Гианэя останется почти такой же
молодой, как сейчас.
Эта мысль и прежде посещала его. Но он никогда не сознавал ее так
остро. На Землю он думал вернуться сорокалетним. Время, проведенное в
летящем корабле, было для его тела реальным временем. Он постарел бы на
тридцать лет по подсчету земных годов, чисто абстрактно.
Теперь все изменилось: за тридцать пять лет он постареет именно на
тридцать пять лет, и внешне и по существу.
У него была смутная надежда на могущество соединенной науки Земли и
Гийаиейи. Теперь на это нельзя было рассчитывать. Никакое вмешательство
науки не продлит ему жизни и молодости, эта наука просто не сможет до него
добраться раньше, чем через тридцать пять лет. А тогда будет уже поздно.
Может быть, длительное заключение в корабле подо рвет его здоровье -- и
он не доживет до дня освобождения. Тогда, если не явятся другие члены
экипажа, Гианэя останется здесь совершенно одна. Он содрогнулся, представив
себе такую возможность. Возможность вполне реальную!
Одна... В бесконечном просторе космоса, в замкнутом помещении отсека,
наедине с собой, быть может, долгие годы...
А если навсегда, на сотни лет?!
Ведь старость наступит для Гианэи не раньше, как лет через триста
пятьдесят по земному счету годов. Никак не раньше. Она молода, здорова и
полна сил.
Он был уверен, что если бы так произошло, Гианэя не стала бы жить.
В былые эпохи на Земле существовало наказание в виде пожизненного
одиночного заключения. Виктору как-то случилось прочитать об одном таком
человеке, прожившем в тюрьме пятьдесят пять лет. Жестокость, проявленная
предками, тогда поразила его. Но, вспомнив об этом сейчас, он подумал, что
пережить такое заключение было неизмеримо легче. Этот человек все же был не
один. Он видел хотя бы тюремщиков. Время от времени его выводили на тюремный
Управление телескопом было известно Виктору. Он положил руку на
штурвалик вертикального подъема и слегка повернул его. Звезда послушно
передвинулась.
Да, все тут в порядке. Но, кто же все-таки включил наружные экраны?
Кнопки включения находились тут же. Но Виктор не решился на рискованную
проверку. Могло случиться так, что экраны погаснут и не включатся больше.
Все могло быть.
Он подумал, что проверку все же произвести надо. Иначе не понять, что
тут произошло.
Снова включив свет, Виктор внимательно осмотрел кнопки. Маленькие
надписи возле них помогли принять решение. Он выбрал кнопку включения
нижнего бокового экрана и нажал на нее. Если этот экран и не вспыхнет
больше, беда не велика.
Но экран и не думал потухать. Значит, и здесь неисправность!
Экраны никто не включал, они включились сами. И их нельзя было
погасить. А общий свет в обсерватории включался и выключался, как обычно.
Так! Теперь можно подумать!
На этом гийанейском корабле все подчинялось "Мозгу навигации".
Отделенные от него автоматы действовали самостоятельно, но их исправная
работа также зависела от "Мозга". И когда на Земле в это помещение перенесли
обсерваторию, инженеры не сочли нужным изменять эту систему. Но
взаимодействие экранов с выключателями освещения было изменено, стало
автономным.
Тут и разгадка!
"Мозг" почему-то включил все экраны и выключил управление ими. А
автономная система осталась прежней и работала исправно.
Если сопоставить это с неисправностью люков и нижних дверей, а также
вспомнить, что не работает сигнализация и связь, то вывод один: непостижимым
образом вышел из строя "Мозг навигации". А если и не совсем вышел из строя,
то испортился.
А если так, то беда не столь уж огромна. Даже оставшись совсем один на
пульте управления, Вересов сумеет снять защиту с "Мозга" и вскрыть его. А
тогда не трудно отключить связь с автоматами, и все придет в порядок.
Сколько времени понадобится на эту работу, Виктор не знал, но он почти
совсем успокоился.
Случившееся в обсерватории доказывало, что виной всему "Мозг". И
следовательно, пульт управления не пострадал. Одновременно выйти из строя
они не могли никак.
"Хорошо, что я зашел сюда, -- подумал он. -- Пойду спать!"
Снотворное ему не понадобилось, Засыпая, Виктор подумал, что большое
счастье в том, что теперь освещение корабля уже не зависит от "Мозга".
Останься все, как было до реконструкции, мог погаснуть свет. Правда, в
кладовой он видел аварийные фонари, но на растения темнота оказала бы
гибельное действие, а значит, и на состав воздуха. Неизвестно, сколько
времени понадобится, чтобы исправить "Мозг" или отключить его совсем.
Они проснулись в обычное время и позавтракали находившимся в пакете
ужином, не использованном вчера.
Все оставалось по-прежнему, и Виктор легко убедился в этом, попытавшись
открыть дверь наверху и внизу. Они не открылись. Связь также не работала.
Он рассказал Гианэе о том, что увидел в обсерватории, и спросил ее
мнение. Она ответила, что плохо знает устройство "Мозга". Как и вчера, она
казалась равнодушной к их положению.
Твердо уверив себя в том, что виной всему неисправность "Мозга
навигации", Виктор стал гораздо спокойнее. Но где-то глубоко внутри
затаилось непрекращающееся волнение.
Он достал новый пакет из другого ящика, подумав при этом, что они
обеспечены всем необходимым для жизни на долгие годы.
"А если бы мы оказались запертыми во втором отсеке?" -- мелькнула
мысль.
Кладовые были в каждом. Но вентиляция только во втором и четвертом. Она
соединяла эти отсеки с резервуарами кислорода, расположенными в самой
верхней части корабля, над ними. Там же находились поглотители углекислоты.
Вся эта система вступала в действие только при нарушении сообщения между
отсеками, когда внутренняя вентиляция также отключалась. Виктор еще вчера
убедился, что она действительно отключена. А вентиляция автономная зависела
от "Мозга"! Что, если она тоже неисправна?
Для людей, лежавших в анабиозных ваннах, это не имело значения. Но если
там находится неспящий человек?..
Виктор отогнал эту жуткую мысль.
Время на корабле текло быстро. Виктор и Гианэя привыкли находиться
вдвоем. Но сегодня им казалось, что время течет томительно медленно.
Ниоткуда ни звука! Тишина и неподвижность!
Экраны обсерватории оставались включенными. Но за бортом звездолета та
же неподвижность, вечная тишина бесконечной пустоты.
Так прошел еще один день.
А за ночью, когда даже Гианэе пришлось воспользоваться снотворной
таблеткой, наступил третий день.
А потом четвертый и пятый!
Если бы они знали точно, сколько времени пройдет в этой оторванности от
других людей, им было бы гораздо легче. Но полная неизвестность и постоянное
ожидание изматывали.
Гианэю покинуло кажущееся спокойствие. Она стала нервничать больше
Виктора.
А на шестой день он сделал ошеломляющее открытие.
Когда звездолет достиг субсветовой скорости и продолжал неуклонно ее
наращивать, заметно менялся вид звездного неба за его бортами. Находившиеся
впереди корабля звезды все более и более лиловели, превращаясь в фиолетовые.
А позади звезды "краснели". И те и другие постепенно исчезали.
Световые волны, идущие навстречу и догоняющие корабль, переходили в
ультрафиолетовую и инфракрасную области спектра, невоспринимаемые
человеческим глазом. Одна только Гианэя некоторое время продолжала видеть
звезды, уже "потухшие" для всего экипажа. А те, что находились, так сказать,
на одной параллели со вездолетом, постепенно "сдвигались" назад.
В последние дни перед катастрофой корабль окружало темное кольцо, как
бы лишенное звезд, которое все больше расширялось.
И вот четвертого апреля Виктор, зайдя на обсерваторию, не увидел этого
кольца. Все небо было заполнено звездами.
Никакие неисправности экранов наружного обзора не могли привести к
такому эффекту.
Скорость корабля уменьшилась!
Удивленное восклицание Виктора привлекло Гианэю, и она сразу же
прибежала на обсерваторию.
Молча стояли они, не решаясь поверить в реальность того, что видели.
-- Впереди звезд стало больше, -- прошептала девушка.
-- Корабль тормозится!
-- Да!
-- Но почему?
Ответа на этот вопрос они не могли найти.
Обнаружить торможение можно было только так, по виду звездного неба.
Искусственная гравитация нейтрализовала ускорения, как положительные, так и
отрицательные. В каком бы режиме ни летел корабль, внутри него всегда
сохранялась одна и та же сила тяжести, направленная вниз, к полу. Но
"свидетельства звезд" было достаточно. Звездолет замедлял скорость!
Если бы "Мозг навигации", испортившийся по какой-либо причине, выключил
двигатели, корабль продолжал бы полет по инерции с прежней скоростью. В
пустоте космоса не было ничего, что могло бы затормозить его, да еще столь
быстро!
Но двигатели выключены не были. Они работали, но только в обратном
режиме, чем раньше. Это говорило за то, что "Мозг навигации", в той его
части, которая ведала регулировкой движущих агрегатов, исправен.
Почему же люди, находившиеся на пульте управления, не воспрепятствовали
действиям обезумевшего "Мозга"? Вересову не составило бы труда выключить эту
часть и лишить "Мозг" возможности влиять на работу двигателей.
Было очевидно, что корабль тормозится уже давно, вероятно, с первого
дня, когда произошла авария. И притом тормозится форсированно, иначе за
шесть дней скорость не могла уменьшиться так заметно.
Снова неотвратимо и страшно встал перед Виктором и Гианэей вопрос --
живы ли их товарищи?
Не было и не могло быть никакой причины останавливать корабль. Любые
ремонтные работы, требующие выхода из корабля, могли быть произведены на
ходу.
Шесть дней непрерывного торможения, тот факт, что дежурный радиоинженер
не сумел за этот срок восстановить связь внутренних помещений с пультом или
заменить ее чем-нибудь другим, казалось бы, неопровержимо свидетельствовал,
что произошло наихудшее.
-- Они не могли забыть о нас, -- сказала Гианэя.
-- Мы тоже помним о них. -- Виктор не понял, что она хотела сказать. --
Что толку помнить?
-- Есть разница. У них пульт управления, а у нас его нет. Это они могли
включить экраны. Теперь он понял.
Вересов и другие, конечно, понимают, в каком жутком неведении находятся
двое отрезанных от них членов экипажа. Они могли включить экраны, минуя
"Мозг навигации", и этим показать, что на пульте есть живые люди. Но одного
только включения экранов было явно недостаточно. Это мог сделать и
испортившийся "Мозг".
Самым простым выходом из положения было включение одного из мощных
прожекторов. Они были установлены на Земле, "Мозг" не имел никакого
отношения к ним. А свет прожектора хорошо виден на экране заднего обзора.
Совсем недавно был случай, когда Вересов проверял исправность прожекторов и
находившиеся в это время на обсерватории Виктор и Гианэя видели
ослепительные точки на заднем экране. Луч света задевал некоторые из
фотоэлементов, расположенных на наружной поверхности звездолета. Узнав об
этом, Вересов говорил, что это явление вызвано неточностью наводки, и
собирался в будущем исправить эту неточность.
Неужели он мог забыть об этом и не воспользоваться единственной
возможностью дать знать двум товарищам, что жив и действует?
Виктору не хотелось верить очевидности, и он сказал: -- Юрий забыл о
прожекторе.
Гианэя промолчала, но он видел по выражению ее лица, что она не
разделяет его вымученного оптимизма.
На следующий день они убедились, что корабль еще больше уменьшил
скорость. Впереди уже не было фиолетовых звезд, позади не было красных. Вид
звездного неба стал таким, как в первые месяцы после отлета с Земли. Корабль
летел уже с "межпланетной" скоростью. А может быть, и еще медленнее. Без
приборов они не могли определить этого даже приблизительно.
Как всегда, казалось, что огромный звездолет неподвижно висит в
пространстве.
Настал день отлета корабля Вийайи.
Вересов находился в полете уже год, никакая опасность столкновения не
угрожала. Правда, Земля совершила полный круг и находилась почти в той же
точке своей орбиты, что и в день старта Вересова, но движение всей Солнечной
системы перенесло эту точку очень далеко в пространстве. И все же...
-- Направление полета полностью совпадает, -- сказал Вийайа. --
Практически оно одно. Но наши локаторы предупредят нас своевременно.
Корабль Вийайи должен был перегнать корабль Вересова менее чем через
год по земному времени.
Земляне торжественно проводили гийанейцев и одиннадцать человек ученых,
на которых была возложена миссия закрепить контакт двух цивилизаций,
нашедших друг друга.
Наступил перерыв.
Но и то, чем успели обменяться наука и техника двух планет только за
один год, давало достаточно обширную основу для большой и полезной работы.
Люди узнали многое. Гийанейцы тоже...
Марина Муратова сильно тосковала по брату и Гианэе. Она вернулась к
своей работе, но не могла найти в ней прежнего интереса.
-- Вы совершили ошибку, -- говорил ей Стоун. -- Вам следовало лететь с
ними. Я знаю, что побудило вас отказаться. Но у ваших родителей, кроме вас,
есть еще дочь.
-- Нет, я поступила правильно, -- отвечала Марина.
Говорила ли она искренне, было неясно даже ей самой.
Прошло четыре месяца.
На корабле Вересова это составляло всего около трех недель. На корабле
Вийайи, не успевшем еще развить полной скорости, -- два с половиной месяца.
И вдруг всю Землю облетела поразительная весть. К планете снова
приближался какой-то космический корабль!
Чей же он?
Было совершенно невероятно, что этот корабль принадлежит третьей
планете, обитатели которой нашли Землю. Это уже лежало за пределами теории
вероятностей.
Корабль либо Вересова, либо Вийайи. Но что могло побудить того или
другого вернуться так скоро?
Снова вся Земля была охвачена нетерпеливым ожиданием.
Чей?.. Зачем?
Прошло несколько часов, и на первый из этих вопросов был получен ответ:
возвращался корабль Вийайи!
Как и в первый раз, он остановился на высоте двухсот километров от
поверхности Земли, но над континентом Северной Америки.
Географическая карта Земли находилась на борту корабля. Было бы
естественнее со стороны Вийайи направить его к прежней "стоянке", чтобы
высадиться на знакомом месте.
Но он поступил иначе. И это можно было объяснить только поспешностью.
Снова что-то заставляло гийанейцев торопиться.
И точно, как год назад, посадочный аппарат устремился к Земле, как
только корабль замер неподвижно.
В этом месте не было поблизости ни одного ракетодрома, гийанейцы
опустились на проезжую дорогу между Дейтоном и Ричмондом, в нескольких
десятках метров от линии шарэкса.
Через пятнадцать минут на этом месте остановился экспресс. И сразу
умчался, как только механик в головном вагоне убедился, что это не
какой-нибудь планелет, опустившийся в аварийном порядке, а именно посадочный
аппарат гийанейцев. Задерживать экспресс на перегоне было нельзя.
В эфир полетело сообщение о точных координатах посадки. И находившийся
уже в воздухе скоростной планелет, вылетевший из Вашингтона навстречу
гийанейцам, повернул и через несколько минут опустился на ту же дорогу,
рядом с посадочным аппаратом.
Из него вышли Вийайа и Синицын.
Прилетевшие работники американского филиала Космического института не
владели ни гийанейским, ни испанским языками. Синицын мог служить
переводчиком, но Вийайа сразу же потребовал, чтобы его соединили со Стоуном.
Спустя три минуты он уже говорил с председателем Совета по радиофону с
борта планелета.
Выяснилось...
Через месяц после старта с Земли, по собственному времени корабля (два
месяца по земному), были приняты очень слабые сигналы на частоте
радиопередатчика корабля Вересова. Они были настолько слабы, что с большим
трудом удалось их разобрать, но далеко не полностью. Ясно звучало только
"SOS... SOS... SOS... ". Старый земной сигнал, грозный вестник бедствия.
Стало ясно, что со звездолетом произошло несчастье. Какое, не удалось
выяснить, сигналы были едва различимы, видимо, на пределе досягаемости.
Откуда шли эти сигналы? Откуда-то из точки, находящейся впереди
гийанейского корабля. А может быть, и не прямо впереди. Точное направление и
расстояние определить было невозможно. Где-то в пространстве, не ближе чем в
трех четвертях светового года.
Вийайа приказал затормозить корабль. Это заняло почти полторы недели по
часам корабля. За это время сигналы продолжали поступать с равномерной
правильностью, через одни и те же промежутки времени и с одним и тем же
содержанием. Из этого был сделан вывод -- работает автомат. И работает уже
давно.
Радиограммы Вересова перестали поступать на Землю три месяца назад,
когда расстояние стало уже непосильным для генераторов корабля. А отправлены
они были еще раньше.
Со дня отправки последней радиограммы корабль должен был пройти более
чем вдвое большее расстояние, чем за первые полгода по земному времени.
Почему же сигналы стали слышны на гийанейском корабле так скоро? Оба
звездолета были друг от друга дальше, чем был корабль Вересова от Земли даже
три месяца назад.
Кроме того, гийанейцы тормозили свой корабль, он летел все медленнее и
медленнее. Расстояние увеличивалось, должно было увеличиваться!
А сигналы не изменялись. Они оставались на том же уровне слышимости.
Этого не могло быть, если не предположить, что корабль Вересова также
тормозится, или... совсем остановился.
Но почему радиоволна достигала корабля гийанейцев, оставалось загадкой.
-- Мы предположили, -- говорил Вийайа, -- что им удалось увеличить
мощность генераторов. Но это малоправдоподобно. Скорее, можно допустить, что
Вейресов повернул обратно и авария произошла по пути назад. Но если бы они
летели с полной скоростью, их
передача была бы все более отчетливой, а этого не было. Значит, они
остановились.
-- Почему вы решили также остановиться? -- спросил Стоун.
-- Возможно, -- ответил Вийайа, -- что это было ошибкой. Но мы сразу
решили вернуться на Землю. Не было никакой гарантии, что сигналы не
прекратятся. А искать корабль в одиночку безнадежно. Найти его можно только
пеленгацией.
-- Это ясно. Жаль, что мы не снабдили вас передатчиком нашей
конструкции, а ограничились одним приемником.
-- Это мало что изменило бы. Вы узнали бы немного раньше, и только.
Вылетать на поиски все равно надо вместе.
-- Наш космолет может вылететь даже сейчас, -- сказал Стоун. -- На нем
заканчиваются отделочные работы внутренних помещений. Этим можно пренебречь.
Но у нас нет второго корабля. И построить его немыслимо раньше, чем через
четыре -- пять месяцев. Пеленгация двумя кораблями недостаточна.
-- Все же лучше, чем одним.
-- Сделать попытку, конечно, надо. И мы ее сделаем.
Все, что говорилось, сразу же передавалось в Вашингтон по второму
радиофону. А оттуда неожиданное известие сообщалось всей Земле экстренным
выпуском.
-- Мы с тобой превратились в космических робинзонов, -- сказал Виктор.
-- А что это значит -- "робинзон"?
Гианэя задала вопрос с обычным для нее внешним равнодушием, к которому
Виктор давно привык. В последнее время эта черта ее характера заметно
усилилась. Погруженная в свои мысли, Гианэя временами выглядела совершенно
отрешенной, глядя на все отсутствующими глазами.
О чем она думала? О безвыходном положении, в которое они попали? Об
участи, постигшей других членов экипажа корабля?..
Виктору казалось, что ни первое, ни второе. Она думала о чем-то другом,
о чем не хотела говорить с ним.
О том, что их ждет, они говорили часто, и Гианэя не скрывала от него
своих мыслей.
Пошла третья неделя томительного одиночества в отрезанном от других
помещений первом отсеке корабля.
Ничто не изменилось за это время. Они по-прежнему не знали, есть ли на
звездолете кто-нибудь живой, кроме них. Ничем не нарушаемая тишина космоса
проникла, казалось, сквозь стенки корабля и заполнила собою их каюты,
обсерваторию и обе аллеи. Все, что их окружало, стало каким-то другим.
Даже вода бассейна, оставаясь водой, в которой они плавали, как всегда,
чем-то неуловимым изменилась, "пропиталась тишиной", стала не такой, какой
была прежде, до катастрофы.
Им так казалось, и ничем нельзя было изменить это странное впечатление.
Их собственные голоса, первое время приятно нарушавшие мертвую тишину,
теперь как бы слились с тишиной и не нарушали ее, сколь бы громко они ни
разговаривали, стали частью этой тишины, с каждым днем становившейся
мучительнее.
И нечем было ее нарушить!
Они оба горько сожалели, что в их каюте не было видеофона.
Постепенно звуки их голосов стали им неприятны, "звенели" в ушах, и,
сами не замечая этого, они говорили все тише и тише, словно опасаясь
потревожить вековечный покой места, где находился корабль.
Двигался он или совсем остановился, они не знали.
Полная неизвестность и тишина!
Одиночество -- более страшное, чем на любом необитаемом острове на
Земле!..
-- Что это значит -- "робинзон"?
Равнодушный тон как бы говорил: "Хочешь отвечай, хочешь нет. Мне все
равно". Но Виктор знал, что Гианэя любит слушать его рассказы. Это был один
из способов скоротать невыносимо тянущееся время.
Напрягая память, он рассказал содержание знаменитого романа, стараясь
говорить как можно подробнее.
-- Наш корабль, -- это необитаемый остров в космосе. А мы с тобой
Робинзон и Пятница.
-- Но ведь там были и эти... дикари. А мы совсем одни.
-- Робинзон тоже считал, что он один, -- возразил Виктор. -- Дикари
появились потом. А к нам могут явиться наши друзья.
-- Ты веришь в это?
-- Да, верю!
Он постарался ответить как мог тверже, чтобы поддержать в ней надежду.
И почти искренно.
Если Вересов и пятеро его товарищей по смене погибли, то ведь трудно
было допустить смерть тех, кто спал в анабиозных ваннах. Со дня на день
(Виктор не знал точно когда) должны проснуться шесть человек второй смены.
Их разбудит автомат. Неужели же они не найдут способа открыть люки между
отсеками?
То, что в течение двух недель смена Вересова не сделала этого, казалось
несомненным доказательством их гибели. Но смена Джеммела не могла погибнуть.
Для, этого нельзя было придумать никакой, даже теоретической, причины.
Виктор не знал, в каком положении находится второй отсек, где шесть
месяцев проспали Джеммел и другие. Останутся ли они живы после пробуждения?
Будет ли у них хоть какая-нибудь возможность что-то сделать?..
-- А если не явятся они, то помощь придет с Земли, -- сказал Виктор, но
уже не столь уверенно. Гианэя повела плечом.
-- Не раньше как через пять лет земного времени, -- сказала она. -- И
то только в том случае, если обнаружат наш корабль по пути. А на это мало
шансов. Они полетят не к нам, а на мою планету (Гианэя никогда не говорила
"планета Мериго", не вынося этого имени, а называла ее "своей"), думая, что
мы еще там или уже вылетели обратно на Землю. Радиосвязь прекратилась давно.
Только достигнув моей планеты, они поймут, что наш корабль не прилетал на
нее. Но почему? Это станет для них загадкой. Где мы -- тоже загадка. Я не
могу утешать себя ложными надеждами. А хотела бы...
Последнюю фразу она прошептала едва слышно.
Спокойствие, с которым Гианэя говорила все эти жестокие истины, могло
создать впечатление, что она примирилась с их участью. Но Виктор знал, что
она с ней не примирилась. И ее слова "хотела бы" еще раз подтверждали это.
Просто Гианэя умела хорошо скрывать свои подлинные чувства.
Он знал, что она права. Знал даже больше, чем знала Гианэя.
Он был математиком. Совместно с Сергеем, с помощью совершеннейших
вычислительных машин, он рассчитывал когда-то траектории
спутников-разведчиков, исчезнувших с неба Земли, принимал участие в
обработке данных пеленгации с трех кораблей, чтобы обнаружить
местонахождение базы гийанейцев на Луне. Он рассчитывал сложнейшую трассу
пути Гермеса.
Он знал, как неимоверно трудны эти расчеты.
А сейчас ?..
Корабль Вийайи, должно быть, уже покинул Землю. А если бы даже навсегда
остался там, -- это не меняло дела. Заканчивающийся постройкой земной
космолет был один! Те, что служили для рейсов внутри
Солнечной системы, не могли быть использованы в Большом Космосе. Начать
постройку межзвездной флотилии предполагалось не раньше как через пять лет,
после отлета корабля со сменой для планеты Мериго.
Значит, Земля будет располагать тремя кораблями только лет через шесть,
семь. Земного времени.
Связи между планетой Мериго и Землей нет и быть не может. Люди узнают
об исчезновении корабля Вересова только тогда, когда на Землю вернется
космолет с планеты Мериго, иначе говоря -- через тридцать (это минимум) лет,
опять-таки по земному времени.
И по тому же времени помощь может явиться к ним не раньше, чем через
тридцать пять лет! При условии, что не будет потеряно много времени на
поиски в просторах космоса.
Но не это было самым страшным.
Весь ужас заключался в том, что их корабль не движется или движется с
межпланетной скоростью, что практически было одно и то же.
Время на их корабле течет теперь точно так же, как на Земле!
Корабль будет найден спасательной экспедицией через тридцать пять лет
не только для обитателей Земли, но и для них самих!
Тридцать пять лет!
Ему, Виктору, будет тогда семьдесят. А Гианэя останется почти такой же
молодой, как сейчас.
Эта мысль и прежде посещала его. Но он никогда не сознавал ее так
остро. На Землю он думал вернуться сорокалетним. Время, проведенное в
летящем корабле, было для его тела реальным временем. Он постарел бы на
тридцать лет по подсчету земных годов, чисто абстрактно.
Теперь все изменилось: за тридцать пять лет он постареет именно на
тридцать пять лет, и внешне и по существу.
У него была смутная надежда на могущество соединенной науки Земли и
Гийаиейи. Теперь на это нельзя было рассчитывать. Никакое вмешательство
науки не продлит ему жизни и молодости, эта наука просто не сможет до него
добраться раньше, чем через тридцать пять лет. А тогда будет уже поздно.
Может быть, длительное заключение в корабле подо рвет его здоровье -- и
он не доживет до дня освобождения. Тогда, если не явятся другие члены
экипажа, Гианэя останется здесь совершенно одна. Он содрогнулся, представив
себе такую возможность. Возможность вполне реальную!
Одна... В бесконечном просторе космоса, в замкнутом помещении отсека,
наедине с собой, быть может, долгие годы...
А если навсегда, на сотни лет?!
Ведь старость наступит для Гианэи не раньше, как лет через триста
пятьдесят по земному счету годов. Никак не раньше. Она молода, здорова и
полна сил.
Он был уверен, что если бы так произошло, Гианэя не стала бы жить.
В былые эпохи на Земле существовало наказание в виде пожизненного
одиночного заключения. Виктору как-то случилось прочитать об одном таком
человеке, прожившем в тюрьме пятьдесят пять лет. Жестокость, проявленная
предками, тогда поразила его. Но, вспомнив об этом сейчас, он подумал, что
пережить такое заключение было неизмеримо легче. Этот человек все же был не
один. Он видел хотя бы тюремщиков. Время от времени его выводили на тюремный