Страница:
взлет. Они не знали, умеет ли "командир" опускать корабль на планету. Они
только надеялись на это.
И они часто бросали взгляды на большой, герметически закрытый ящик,
окрашенный в ярко-желтый цвет, стоявший посередине центрального помещения
исполинского корабля.
В этом помещении четверо проводили все время, изредка покидая его.
Здесь они жили, питались, спали и беседовали, хотя это помещение и не было
жилым.
Но они "жались" друг к другу, стремились всегда быть вместе, помогая
один другому преодолевать невольный страх перед окружающим их со всех сторон
бесконечным простором Вселенной.
Каюты корабля, предназначенные для членов экипажа, все были одиночными.
Утонченный комфорт этих кают не привлекал новых хозяев. Все было им чуждо,
непривычно и глубоко ненавистно.
Они ненавидели каждый предмет на корабле и самый корабль. Все, кроме
желтого ящика. Это было единственное, что принадлежало не прежним хозяевам,
а им самим, было сделано ими, заключало в себе известную им цель.
Желтый ящик -- это были "они сами". Потому что, если им не суждено
будет живыми достигнуть цели, содержимое ящика сделает все за них.
В любом случае задача должна быть выполнена.
Ящик был тяжел, массивен и очень крепок. Если корабль разобьется, он
уцелеет. Это было главное.
И за долгие годы пути они привыкли смотреть на ящик, как на пятого
члена экипажа. И называли его ласково -- "Григо", что было человеческим
именем.
На корабле было все. Длинные аллеи, полные растительности, приглашали к
прогулкам. Уютные салоны, игральные и спортивные залы, бассейны для купанья,
читальни и зрелищные установки звали к развлечению и отдыху. Астрономические
пункты, кабинеты и лаборатории предоставляли все удобства для научной
работы. И возле каждой каюты находилось голубое помещение с продолговатым
бассейном, сейчас пустым.
Четверо пользовались только аллеями. Им необходимо было двигаться, и
они бегали по аллее каждый "день", в определенное время.
До всего остального они не дотрагивались -- мешала ненависть.
Но они охотно воспользовались бы голубыми помещениями и стоявшими в них
бассейнами. Время полета было пыткой. Но бассейны были пусты. А если и были
бы заполнены, то все равно не могли ничем помочь. Четверо не знали, как
вызвать анабиосон и как из него выйти. Эта техника была им совершенно
неизвестна.
Четверо были первыми людьми своего народа, проникшими в космос.
Ненависть вела их и руководила их поступками.
Ненависть и любовь.
Бывшие хозяева корабля -- это было то, что они ненавидели. Свобода и
прежняя жизнь -- это было то, что они любили.
Но существовало еще и третье -- неведомые люди неведомой планеты. Им
угрожали те, кого ненавидели четверо. И четверо спешили на помощь неведомым
людям и невольно, не зная, любили их, как братьев, попавших в такую же беду,
как они сами.
Но главным была для четверых все-таки не любовь, а ненависть.
Их родина была теперь свободна и могла жить, как жила прежде, до
появления "ненавистных".
Сорок три врага избежали справедливой кары. Их надо было настигнуть и
уничтожить.
Если они вернутся и узнают, что произошло в их отсутствие, они отомстят
за смерть своих собратьев. Сорок три не должны были вернуться. Четверых не
смущало, что их всего четверо. Будь их в десять, в сто раз больше, они все
равно не смогли бы справиться с пришельцами. "Ненавистные" были сильнее. Им
подчинялись силы, еще неизвестные и недоступные народу, к которому
принадлежали четверо.
И они надеялись только на помощь тех, к кому спешили на помощь сами.
Совсем недавно на родной планете четверых никто не думал о
существовании иных планет, иных человечеств. Никто не задумывался еще о
тайнах мироздания. Они были дети природы, добрые и доверчивые. Их техника
была примитивна, знания ограничены, жизнь проста.
Три поколения прожили под игом, под жестоким и беспощадным террором,
работая на пришельцев.
Природа планеты была богата и разнообразна. Она щедро давала своим
детям все, в чем они нуждались. Люди не испытывали ни голода, ни жажды, ни
холода. Не было хищных животных, не от кого было защищаться. И почти полное
отсутствие борьбы за существование сослужило им плохую службу. Их разум
застыл, не было могучего импульса для движения вперед.
Видимо, так было не всегда, иначе вообще не появился бы человек. Но в
эту эпоху было так. И никто из них не помнил другого времени, других
условий.
Они не знали, есть на планете другие люди, кроме них. Время
исследования планеты еще не наступило. Огромный остров, на котором с
незапамятных времен жили несколько десятков тысяч людей их народа, со всех
сторон был окружен океаном.
Поколение за поколением нежилось в колыбели природы. Разум дремал, и
ему нужен был внешний толчок, чтобы пробудиться.
Таким толчком явились пришельцы.
Три поколения прожили под игом.
"Ненавистные" относились к коренному населению с холодной жестокостью.
Они заставили выстроить для себя целый город. Тех, кто противился,
уничтожали.
Они были сильны знанием и техникой. Их было мало, и они управляли
страхом.
Чтобы сохранить жизнь, надо было приспособляться. Появилась борьба за
существование.
И всего за три поколения обитатели острова неузнаваемо изменились. Они
многое поняли и многое узнали. Их развитие сделало резкий скачок.
Пришельцы не собирались учить покоренных. Но они нуждались в их труде и
вынуждены были немного ознакомить их со своей наукой и техникой.
С глубоким презрением относясь к жителям острова, пришельцы недооценили
природную остроту ума, сообразительность и способности своих рабов. Они не
дали себе труда задуматься.
И поплатились за это.
Проснувшийся разум не может мириться с насилием. И случилось то, что
неизбежно должно было случиться.
Пришельцы исчезли с лица планеты.
Но сорок три из них были еще живы. Они должны были также исчезнуть!
Никто не знал, откуда явились пришельцы, что им надо здесь, какую цель
они преследовали.
Их нетрудно было уничтожить сразу. Но жители острова радушно встретили
неведомых существ, совсем не похожих на них самих, когда восемь гигантских
кораблей опустились на острове. А потом было уже поздно. Понадобилось много
времени, чтобы научиться настолько, что стало возможным обратить технику
пришельцев против них самих.
"Ненавистные" -- так прозвало пришельцев первое поколение, оказавшееся
в их власти. Так же называло их и нынешнее, четвертое поколение островитян.
Три поколения сошло в могилу. А пришельцы были все те же. Казалось, они
властвовали и над смертью. Ни один из них не умер за время пребывания на
острове. Наоборот, их число увеличилось -- рождались дети.
Но пришельцы не были бессмертны. В этом убедились островитяне, когда
долго накапливающийся гнев вылился в восстание и все, кроме сорока трех
улетевших, были уничтожены.
Сорок три ускользнули случайно. Они покинули планету, ничего не зная о
готовящемся восстании.
Один из пришельцев улетел еще раньше.
Из восьми кораблей на острове оставались шесть.
Пришельцы очень берегли свои корабли и заботились о них. Собирались ли
они все улететь с планеты? Этого никто не знал. Островитяне давно потеряли
надежду.
... Четверо летели в неведомую даль.
Но они знали, с какой целью улетели сорок три, которых они хотели
настигнуть.
"Ненавистным" мало было одной планеты, они готовились покорить вторую.
Островитяне считали свой остров "всей" планетой.
Среди пришельцев были разные люди. Некоторые из них хорошо относились к
местному населению, снисходили до разговора, отвечали на вопросы.
Был один из пришельцев, которого островитяне даже любили, но он улетел
вместе с сорока тремя.
Его звали Рийагейа.
Если бы он остался, его пощадили бы.
Он часто говорил с людьми и многое открыл им.
С какой целью? Они не знали.
Четверо были убеждены, что не известная им планета подобна их
собственной, что обитатели этой планеты окажутся под игом "ненавистных". Им
надо все рассказать, предупредить их о грозящей участи.
Четверо могли это сделать.
Давно, еще при жизни второго поколения, три корабля пришельцев покинули
остров и потом вернулись. Вернулись с тем же экипажем.
Среди них был один, которого звали Дейа. У него была дочь, по имени
Гийанейа.
Отец Гианэи привез из экспедиции новый, никогда ранее никем не
слышанный язык.
Пришельцы заставляли островитян не только работать на своих стройках,
но и обслуживать себя. В каждом доме были слуги из местного населения.
В доме Дейа таким слугой работал Мериго, молодой человек с прекрасной
памятью, один из тех четверых, кто летел сейчас к неведомой цели. Но теперь
он был уже не молод.
Дейа обучал свою дочь новому языку. В его доме этот язык слышался чаще,
чем язык "ненавистных", на котором говорили все .
Зачем это было нужно, Мериго не знал, но он невольно сам выучил этот
язык.
Дейа называл его "испанским". И Мериго вскоре узнал, что это язык той
планеты, куда летали Дейа и его спутники.
А когда выросшая Гийанейа улетела в числе сорока трех, Мериго понял,
зачем обучали ее чужому языку. Она должна была говорить с местными жителями.
Он видел, что Гийанейа не хотела улетать с острова. Она плакала, но
пришельцы были жестоки не только к покоренным островитянам, но и друг к
другу. Даже отец к дочери.
Много раз пришлось Мериго и другим слугам Дейа испытать на себе
жестокость хозяев. За малейшую провинность их избивали, а трое заплатили
даже жизнью за ничтожную вину. Их сожгли живыми.
Так погибла сестра Мериго. И он остро ненавидел пришельцев и все, что
было с ними связано.
Мериго первым узнал об отлете "ненавистных" к другой планете.
Лететь должны были два корабля. Но потом почему-то улетел только один.
Второй остался, полностью подготовленный. Видимо, он должен был
стартовать несколько позднее.
Но не успел. Произошло восстание.
"Ненавистные" ничего не делали сами. И к подготовке обоих кораблей они
привлекли рабов. Самых развитых.
Техника была им, конечно, неизвестна и непонятна. Куда улетел корабль,
они не знали. Но им было известно, что экипажи будут в пути спать, а
управлять кораблем предстояло загадочному механизму, который "ненавистные"
называли "Мозг навигации".
Этот мозг сам доведет корабль до цели.
Оба корабля готовились одинаково и одновременно.
А когда один улетел, а второй остался, когда было покончено с
пришельцами, возник план воспользоваться этим кораблем.
У долго угнетаемого народа развилось чувство солидарности. Они хотели
помочь другим избежать собственной участи и хорошо понимали, что нельзя
оставить в живых сорок три.
Вернее, сорок два, так как ни у кого не поднялась бы рука на Рийагейю.
Как пустить в ход механизмы корабля, они знали. Но больше не знали
ничего. И даже не думали о безумии своего плана.
Четверо улетели.
Мериго должен был рассказать все тем, неведомым. И помочь трем своим
спутникам говорить и понимать ответы тех людей.
Он уже сейчас учил их говорить по-испански. Ведь если удастся живыми
достигнуть цели, четверым всю жизнь придется провести на чужой планете. Кто
мог указать им дорогу обратно? Только Рийагейа.
Но захочет ли он это сделать? Они не знали, как подействует на него
известие об уничтожении всех его соотечественников.
Четверо были готовы никогда не вернуться на родину.
-- Я снова встречусь там с Гийанейей, -- говорил Мериго. -- Она не ждет
такой встречи. И я сам, своими руками, убью ее.
Сколько оставалось еще лететь? Они этого не знали.
-- Вот! -- сказала Гианэя. -- То, что вы ищете.
Радиосвязь между четырьмя вездеходами была включена все время. Ее
слова, тут же повторенные Муратовым, услышали одновременно все. И можно было
уверенно сказать, что все участники поисковой экспедиции, на всех четырех
машинах, радостно и взволнованно встрепенулись, так же, как сделал это
Стоун.
-- Где? -- спросил он на языке Гианэи. Найти на второй день поисков!
Какая удача! После почти трех лет систематических неудач.
-- Прямо перед вами. И близко.
Муратов перевел ответ. Вездеходы остановились.
Ничего не было видно впереди. Те же мрачные коричнево-серые скалы,
изрезанные трещинами, чуть желтоватая пыль, толстым слоем покрывавшая почву.
Высоко в небо уходили крутые отроги гор.
Нигде ничего!
Так казалось людям Земли. Но Гианэя видела другое.
В таком месте никому не пришло бы в голову искать базу. Здесь никогда
ничего не нашли бы.
Прямо впереди, метрах в двухстах, горный хребет изгибался, заканчиваясь
острым выступом, с огромным нагромождением хаотически наваленных друг на
друга камней -- следами когда-то рухнувшей большой лавины. Глубина изгиба
скрывалась в непроглядно-черной тени.
Сколько таких изгибов уже попадалось во время поисков! Прямо туда, в
эту тень, указывала рука Гианэи.
-- Там, -- спросил Стоун, -- в тени?
-- Да, в самой глубине.
-- Прожекторы! -- приказал Стоун.
С четырех машин четыре сильных луча рассеяли черный мрак.
Ничего! Те же скалы, то же подножие гор. Как везде.
-- Здесь мы никак не могли ничего найти, -- сказал Вересов. -- И так
близко от станции.
-- Вы уверены? -- спросил Стоун.
-- Я вижу, -- просто ответила Гианэя.
Как выяснилось позднее, у всех мелькнула в этот момент одна и та же
мысль:
"Здесь вечная тень. Никогда это место не освещается Солнцем. Горные
породы охлаждены почти до абсолютного нуля. Никакого инфракрасного излучения
здесь не может быть. Как же Гианэя может что-нибудь видеть? Значит, не
только инфракрасная часть спектра доступна ее зрению".
В том, что Гианэя действительно видела загадочную базу, невозможно было
сомневаться.
-- Какую примерно площадь занимает база? -- спросил Стоун.
Выслушав перевод вопроса, Гианэя задумалась. Муратов решил было, что
она не знает земных мер длины и площади, но оказалось, что Гианэя молчала по
другой причине. Она просто хотела ответить точнее.
-- Мне трудно определить на глаз, -- сказала она наконец, -- но мне
кажется, что ее площадь около шести тысяч квадратных метров.
"Однако! -- подумал Муратов. -- Она знает испанский язык, как настоящая
испанка. Даже арифметика ей доступна. Совершенно непонятно".
Сейчас некогда было думать о посторонних вещах. Муратов перевел ответ
Гианэи нетерпеливо ждущему
Стоуну.
-- Значит, -- сказал начальник экспедиции, -- примерно восемьдесят на
восемьдесят метров. Такую небольшую площадь мы сможем обработать четырьмя
рабочими машинами.
Он тут же отдал распоряжение, чтобы к этому месту вышел еще один
вездеход с оборудованием.
-- Полным ходом по нашим следам, -- приказал он в микрофон. -- Скрытых
трещин нет, дорога безопасна. Предупредите Сабо. Жду через пятнадцать минут.
Прожекторы ярко освещали горные уступы в глубине изгиба. Отчетливо
виднелись тени от впервые проникшего сюда света. Но по-прежнему ничего
постороннего не было видно.
Тревожная мысль мелькнула у Стоуна.
-- Спросите ее, -- сказал он, -- безопасно ли освещать эту базу?
Гианэя ответила, что этого она не знает. Из осторожности, правда
несколько запоздалой, Стоун приказал погасить прожекторы.
-- Когда будет нужно, снова зажжем их.
-- Странно, -- заметил Муратов. -- Спутники не прозрачны. Почему же они
не заслоняют скалы, находящиеся за ними? Почему от спутников нет теней?
-- Может быть, они уже не здесь? -- высказал предположение Токарев. --
Может быть, туг только одна покинутая база?
-- Спросите об этом Гианэю, -- сказал Стоун. Муратов объяснил, как мог
лучше, что именно смущает его и остальных участников экспедиции.
-- Мне немного странно, -- ответила Гианэя, -- что вы не видите этого
сами. Но я понимаю, отчего это происходит. Мы (она имела в виду своих
соплеменников) не подозревали такой особенности вашего зрения. Я узнала об
этом только на Земле. -- Гианэя словно забыла вчерашний разговор. -- Вы
ничего не видите, когда нет света. Я хотела сказать, такого света, который
вы воспринимаете. Мы видим гораздо больше. Темные, по-вашему, предметы, для
нас освещены. Странно, не правда ли, Виктор? Ведь вы так похожи на нас.
Он подумал, что она неудачно выбрала время для подобной беседы. И не
смог скрыть нетерпения, когда попросил ее ответить на заданный вопрос.
-- Почему вы говорите со мной в таком резком тоне? -- как ни в чем не
бывало спросила Гианэя. -- Я не привыкла, чтобы со мной, так разговаривали.
-- Простите! Но мы очень взволнованы.
-- Нет причин волноваться. То, что вы искали, найдено. Чего же вам еще
нужно?
В ее тоне ясно слышалось: "Я выполнила то, что вы хотели. Оставьте меня
теперь в покое".
-- Вы видите, Гианэя, -- сказал Муратов, -- а мы нет. Так помогите нам
еще раз.
Она повела плечом -- характерный жест, свойственный только ей одной.
-- Опустите прожекторы ниже, -- сказала она так, как мог бы сказать
учитель бестолковому ученику. -- База, -- она впервые четко произнесла это
слово, -- расположена в углублении. Кажется, оно искусственное, потому что
имеет ровные границы. Лучи света проходят выше, и потому вы ничего не
видите.
Она понимала разницу их зрения, но только умом. Понять ее до конца так,
чтобы почувствовать, Гианэя не могла.
-- Подождем, -- сказал Стоун, когда Муратов перевел ему все, что
сказала Гианэя. -- Неизвестно, как подействует свет на установки этой базы.
Мы и так сильно рисковали, когда зажгли прожекторы, не подумав хорошенько.
Но это моя вина.
Точно через пятнадцать минут подошла пятая машина. Наступил
долгожданный момент операции.
Стоун отвел свой вездеход немного назад и в сторону. Четыре рабочие
машины выстроились в одну линию. От них до границы невидимой пока базы было,
таким образом, больше ста метров -- расстояние вполне достаточное из
соображений безопасности и удобства работы. Даже если произойдет взрыв любой
силы, вплоть до аннигиляции, то он не причинит никакого вреда. Сотрясения
воздуха не приходилось опасаться здесь, где не было никакого воздуха.
Оставалась только теоретическая возможность, что база взорвется, как ядерная
бомба, с огромным повышением температуры. Но вездеходы, сконструированные
специально для поисков базы, были рассчитаны на такой случай и должны были
остаться невредимыми, так же как и их экипажи. Какая-то степень риска,
конечно, оставалась, но с этим приходилось мириться. Отвести машины еще
дальше, на абсолютно безопасное расстояние, было никак нельзя. Тогда очень
бы затруднилось управление роботами.
Никто из участников экспедиции и не думал о какой-либо опасности. Они
знали одно: база найдена, и надо ее уничтожить.
Надо! Этого слова было совершенно достаточно.
В машине Стоуна появился прибывший на пятом вездеходе руководитель
технической части всех шести предыдущих экспедиций -- инженер Ласло Сабо.
Это был плотный широкоплечий человек небольшого роста и неопределенного
возраста. Его лицо с резкими волевыми чертами оттеняла небольшая
клинообразная бородка, украшение, очень редко встречающееся в эту эпоху.
Муратов, еще в пути с Земли на Луну, заметил явную неприязнь Гианэи к
этому человеку. И дело заключалось не только в том, что Сабо был небольшого
роста. В последнее время Гианэя стала заметно терпимее относиться к подобным
людям. Видимо, она поняла или начинала понимать, что люди Земли одинаковы,
независимо от их роста. Рецидив прежних взглядов произошел при ее встрече с
Болотниковым. Антипатия Гианэи имела еще какие-то, пока неизвестные,
причины.
Она вздрогнула, когда Сабо, проходя по вездеходу на свое место, кивнул
ей головой в знак привета. Муратов видел, какого труда стоило Гианэе
ответить ему таким же кивком.
В руки Сабо перешло руководство всей операцией.
-- Внимание! -- сказал он, едва успев снять лунный скафандр. --
Приступаем к выполнению первой части программы -- разведке. Выпустить робот
номер один!
Из машины, в которой находился Синицын, выполз ярко блеснувший под
лучами Солнца металлический шар на гусеничном ходу.
Вересов накануне отлета подробно описывал Муратову его устройство. Это
была очень сложная и совершенная машина, плод конструкторского и
технического труда многих людей, теперь, по всей вероятности, обреченная на
гибель.
Робот отполз от вездехода метров на десять и остановился.
Он ждал команды.
Сабо произвел переключение на пульте радиосвязи.
-- Вперед! -- сказал он, раздельно произнося каждый слог. -- Первый
поиск!
Робот покачнулся и быстро пополз к горному изгибу.
Гарсиа пересел к пеленгатору. Нужно было проследить, не появится ли
какой-нибудь радиосигнал. Стоун склонился к инфракрасному экрану.
Они не принимали никаких мер защиты против возможной вспышки, подобной
той, которая появилась при аннигиляции робота-разведчика три года тому
назад, во время экспедиции на "Титове".
Экраны не пропускали чрезмерно сильных световых лучей, глаза людей были
в полной безопасности, что бы ни произошло.
Было хорошо видно, что по мере приближения к границе черной тени робот
замедлял движение. Точно живое и разумное существо, он подходил к цели очень
осторожно. Машина не была живой, но обладала высокоразвитым "мозгом".
Потом робот остановился. Его передняя часть погрузилась в тень и сразу
исчезла из глаз. Задняя продолжала блестеть на солнце. Было такое
впечатление, что чьей-то невидимой рукой машина была внезапно разрезана
пополам.
Щелкнул контакт приемного аппарата, и раздался отчетливый металлический
голос:
-- Трещина. Два метра глубины. Расстояние девятнадцать метров.
Видимость нуль.
-- Это не трещина, -- сказал Стоун. -- Это искусственная выемка, в
которой находится база. Что будем делать, Ласло? Включать свет рискованно.
-- А в чем риск? -- возразил Сабо. -- Взорвется? Ну и пусть взрывается.
Мы же сами хотим уничтожить эту базу. -- Он слегка наклонился вперед, к
микрофону, и произнес, так же как раньше разделяя слоги: -- Свет!
Те-ле-пе-ре-да-ча.
На всех вездеходах люди поспешно повернули переключатели. Нижняя часть
обзорных экранов чуть потемнела. Теперь эта нижняя половина превратилась в
телеэкран. Верхняя оставалась прежней, для визуального наблюдения.
В черной мгле, где скрылась передняя часть робота, вспыхнул сильный луч
света. На телеэкранах появилась ровная, как по линейке проведенная, линия
обрыва. От робота она находилась метрах в двадцати, как казалось людям, а по
определению самого робота -- в девятнадцати.
-- Подойти ближе! -- скомандовал Сабо.
Робот совсем исчез. Только свет его прожектора указывал место, где он
находился.
Линия обрыва приблизилась. Не могло быть никакого сомнения, что она
искусственная.
-- Шире свет! -- последовала команда.
Было хорошо слышно, как там, внутри шара, защелкали контакты
переключателей. Луч света разошелся в стороны. Его яркость усилилась.
Теперь хорошо была видна вся выемка, вырубленная в скалистом грунте.
Она была правильной квадратной формы, глубиной в два метра, с ровным,
гладким дном.
Вот она наконец, таинственная база чужого мира, три года тщетно
разыскиваемая людьми!
В первый момент всем показалось, что база пуста. Ни
спутников-разведчиков, ни каких-либо аппаратов. Но потом люди заметили тени,
отбрасываемые как будто пустым местом. Абсолютно невидимые агрегаты базы не
были прозрачны, как и предполагалось, они поглощали свет полностью, не
отражая его.
Теней было много, и они находили друг на друга. Ничего нельзя было
определить.
Робот стоял теперь у самого края выемки, совсем близко от спутников,
которые безусловно находились здесь. Но ничего не происходило, робот
оставался цел. Ожидаемая всеми вспышка аннигиляции не появлялась.
Может быть, защитные установки сейчас выключены? Может быть, они
действуют только в полете?
-- Подойдем сами, -- предложил Стоун. -- Или пошлем разведчиков-людей.
-- Рано! -- отрывисто ответил Сабо. -- Внимание! Выпустить роботов
номера восемь, девять, одиннадцать и двенадцать.
Четыре машины вышли на лунную почву. В отличие от первой, они были
сигарообразной формы. На носу каждой далеко выдавался вперед конический
выступ. -- Вперед! Фронтом!
Как хорошо вымуштрованные солдаты былых времен, роботы выстроились в
одну линию и быстро исчезли во мраке изгиба. Свет прожектора первой машины
не освещал их, и на экранах их не было видно.
-- Они понимают все, что им говорят? -- спросила Гианэя.
-- Нет, -- ответил Гарсиа. -- У них определенный запас слов, которые
они понимают и могут произносить сами.
-- У вас есть такие машины? -- спросил Муратов. Гианэя поморщилась,
точно вопрос был ей неприятен, но ответила:
-- Я не видела. Но у нас есть думающие машины.
Металлический голос робота номер один сообщил, что четыре
вспомогательные" машины на месте и готовы к работе.
-- Пыль! -- скомандовал Сабо. -- Вторая программа! Было хорошо видно,
как в ярко освещенную прожектором выемку с огромной силой влетела
веерообразная струя черной краски. За ней последовала вторая -- красного
цвета. Третья -- желтого. И последняя -- зеленого. Разноцветная дымка
закрыла всю выемку.
А когда закончилась работа пульверизаторов, рассеялась дымка, глазам
людей предстала замечательная картина.
Давно уже люди Земли познакомились со своими небесными соседями --
планетами Солнечной системы, давно уже земные глаза привыкли наблюдать
картины чужой природы, изучать растительный, а кое-где и животный мир других
миров.
Недалеко было время, когда могучие звездолеты Земли оправдают свое
только надеялись на это.
И они часто бросали взгляды на большой, герметически закрытый ящик,
окрашенный в ярко-желтый цвет, стоявший посередине центрального помещения
исполинского корабля.
В этом помещении четверо проводили все время, изредка покидая его.
Здесь они жили, питались, спали и беседовали, хотя это помещение и не было
жилым.
Но они "жались" друг к другу, стремились всегда быть вместе, помогая
один другому преодолевать невольный страх перед окружающим их со всех сторон
бесконечным простором Вселенной.
Каюты корабля, предназначенные для членов экипажа, все были одиночными.
Утонченный комфорт этих кают не привлекал новых хозяев. Все было им чуждо,
непривычно и глубоко ненавистно.
Они ненавидели каждый предмет на корабле и самый корабль. Все, кроме
желтого ящика. Это было единственное, что принадлежало не прежним хозяевам,
а им самим, было сделано ими, заключало в себе известную им цель.
Желтый ящик -- это были "они сами". Потому что, если им не суждено
будет живыми достигнуть цели, содержимое ящика сделает все за них.
В любом случае задача должна быть выполнена.
Ящик был тяжел, массивен и очень крепок. Если корабль разобьется, он
уцелеет. Это было главное.
И за долгие годы пути они привыкли смотреть на ящик, как на пятого
члена экипажа. И называли его ласково -- "Григо", что было человеческим
именем.
На корабле было все. Длинные аллеи, полные растительности, приглашали к
прогулкам. Уютные салоны, игральные и спортивные залы, бассейны для купанья,
читальни и зрелищные установки звали к развлечению и отдыху. Астрономические
пункты, кабинеты и лаборатории предоставляли все удобства для научной
работы. И возле каждой каюты находилось голубое помещение с продолговатым
бассейном, сейчас пустым.
Четверо пользовались только аллеями. Им необходимо было двигаться, и
они бегали по аллее каждый "день", в определенное время.
До всего остального они не дотрагивались -- мешала ненависть.
Но они охотно воспользовались бы голубыми помещениями и стоявшими в них
бассейнами. Время полета было пыткой. Но бассейны были пусты. А если и были
бы заполнены, то все равно не могли ничем помочь. Четверо не знали, как
вызвать анабиосон и как из него выйти. Эта техника была им совершенно
неизвестна.
Четверо были первыми людьми своего народа, проникшими в космос.
Ненависть вела их и руководила их поступками.
Ненависть и любовь.
Бывшие хозяева корабля -- это было то, что они ненавидели. Свобода и
прежняя жизнь -- это было то, что они любили.
Но существовало еще и третье -- неведомые люди неведомой планеты. Им
угрожали те, кого ненавидели четверо. И четверо спешили на помощь неведомым
людям и невольно, не зная, любили их, как братьев, попавших в такую же беду,
как они сами.
Но главным была для четверых все-таки не любовь, а ненависть.
Их родина была теперь свободна и могла жить, как жила прежде, до
появления "ненавистных".
Сорок три врага избежали справедливой кары. Их надо было настигнуть и
уничтожить.
Если они вернутся и узнают, что произошло в их отсутствие, они отомстят
за смерть своих собратьев. Сорок три не должны были вернуться. Четверых не
смущало, что их всего четверо. Будь их в десять, в сто раз больше, они все
равно не смогли бы справиться с пришельцами. "Ненавистные" были сильнее. Им
подчинялись силы, еще неизвестные и недоступные народу, к которому
принадлежали четверо.
И они надеялись только на помощь тех, к кому спешили на помощь сами.
Совсем недавно на родной планете четверых никто не думал о
существовании иных планет, иных человечеств. Никто не задумывался еще о
тайнах мироздания. Они были дети природы, добрые и доверчивые. Их техника
была примитивна, знания ограничены, жизнь проста.
Три поколения прожили под игом, под жестоким и беспощадным террором,
работая на пришельцев.
Природа планеты была богата и разнообразна. Она щедро давала своим
детям все, в чем они нуждались. Люди не испытывали ни голода, ни жажды, ни
холода. Не было хищных животных, не от кого было защищаться. И почти полное
отсутствие борьбы за существование сослужило им плохую службу. Их разум
застыл, не было могучего импульса для движения вперед.
Видимо, так было не всегда, иначе вообще не появился бы человек. Но в
эту эпоху было так. И никто из них не помнил другого времени, других
условий.
Они не знали, есть на планете другие люди, кроме них. Время
исследования планеты еще не наступило. Огромный остров, на котором с
незапамятных времен жили несколько десятков тысяч людей их народа, со всех
сторон был окружен океаном.
Поколение за поколением нежилось в колыбели природы. Разум дремал, и
ему нужен был внешний толчок, чтобы пробудиться.
Таким толчком явились пришельцы.
Три поколения прожили под игом.
"Ненавистные" относились к коренному населению с холодной жестокостью.
Они заставили выстроить для себя целый город. Тех, кто противился,
уничтожали.
Они были сильны знанием и техникой. Их было мало, и они управляли
страхом.
Чтобы сохранить жизнь, надо было приспособляться. Появилась борьба за
существование.
И всего за три поколения обитатели острова неузнаваемо изменились. Они
многое поняли и многое узнали. Их развитие сделало резкий скачок.
Пришельцы не собирались учить покоренных. Но они нуждались в их труде и
вынуждены были немного ознакомить их со своей наукой и техникой.
С глубоким презрением относясь к жителям острова, пришельцы недооценили
природную остроту ума, сообразительность и способности своих рабов. Они не
дали себе труда задуматься.
И поплатились за это.
Проснувшийся разум не может мириться с насилием. И случилось то, что
неизбежно должно было случиться.
Пришельцы исчезли с лица планеты.
Но сорок три из них были еще живы. Они должны были также исчезнуть!
Никто не знал, откуда явились пришельцы, что им надо здесь, какую цель
они преследовали.
Их нетрудно было уничтожить сразу. Но жители острова радушно встретили
неведомых существ, совсем не похожих на них самих, когда восемь гигантских
кораблей опустились на острове. А потом было уже поздно. Понадобилось много
времени, чтобы научиться настолько, что стало возможным обратить технику
пришельцев против них самих.
"Ненавистные" -- так прозвало пришельцев первое поколение, оказавшееся
в их власти. Так же называло их и нынешнее, четвертое поколение островитян.
Три поколения сошло в могилу. А пришельцы были все те же. Казалось, они
властвовали и над смертью. Ни один из них не умер за время пребывания на
острове. Наоборот, их число увеличилось -- рождались дети.
Но пришельцы не были бессмертны. В этом убедились островитяне, когда
долго накапливающийся гнев вылился в восстание и все, кроме сорока трех
улетевших, были уничтожены.
Сорок три ускользнули случайно. Они покинули планету, ничего не зная о
готовящемся восстании.
Один из пришельцев улетел еще раньше.
Из восьми кораблей на острове оставались шесть.
Пришельцы очень берегли свои корабли и заботились о них. Собирались ли
они все улететь с планеты? Этого никто не знал. Островитяне давно потеряли
надежду.
... Четверо летели в неведомую даль.
Но они знали, с какой целью улетели сорок три, которых они хотели
настигнуть.
"Ненавистным" мало было одной планеты, они готовились покорить вторую.
Островитяне считали свой остров "всей" планетой.
Среди пришельцев были разные люди. Некоторые из них хорошо относились к
местному населению, снисходили до разговора, отвечали на вопросы.
Был один из пришельцев, которого островитяне даже любили, но он улетел
вместе с сорока тремя.
Его звали Рийагейа.
Если бы он остался, его пощадили бы.
Он часто говорил с людьми и многое открыл им.
С какой целью? Они не знали.
Четверо были убеждены, что не известная им планета подобна их
собственной, что обитатели этой планеты окажутся под игом "ненавистных". Им
надо все рассказать, предупредить их о грозящей участи.
Четверо могли это сделать.
Давно, еще при жизни второго поколения, три корабля пришельцев покинули
остров и потом вернулись. Вернулись с тем же экипажем.
Среди них был один, которого звали Дейа. У него была дочь, по имени
Гийанейа.
Отец Гианэи привез из экспедиции новый, никогда ранее никем не
слышанный язык.
Пришельцы заставляли островитян не только работать на своих стройках,
но и обслуживать себя. В каждом доме были слуги из местного населения.
В доме Дейа таким слугой работал Мериго, молодой человек с прекрасной
памятью, один из тех четверых, кто летел сейчас к неведомой цели. Но теперь
он был уже не молод.
Дейа обучал свою дочь новому языку. В его доме этот язык слышался чаще,
чем язык "ненавистных", на котором говорили все .
Зачем это было нужно, Мериго не знал, но он невольно сам выучил этот
язык.
Дейа называл его "испанским". И Мериго вскоре узнал, что это язык той
планеты, куда летали Дейа и его спутники.
А когда выросшая Гийанейа улетела в числе сорока трех, Мериго понял,
зачем обучали ее чужому языку. Она должна была говорить с местными жителями.
Он видел, что Гийанейа не хотела улетать с острова. Она плакала, но
пришельцы были жестоки не только к покоренным островитянам, но и друг к
другу. Даже отец к дочери.
Много раз пришлось Мериго и другим слугам Дейа испытать на себе
жестокость хозяев. За малейшую провинность их избивали, а трое заплатили
даже жизнью за ничтожную вину. Их сожгли живыми.
Так погибла сестра Мериго. И он остро ненавидел пришельцев и все, что
было с ними связано.
Мериго первым узнал об отлете "ненавистных" к другой планете.
Лететь должны были два корабля. Но потом почему-то улетел только один.
Второй остался, полностью подготовленный. Видимо, он должен был
стартовать несколько позднее.
Но не успел. Произошло восстание.
"Ненавистные" ничего не делали сами. И к подготовке обоих кораблей они
привлекли рабов. Самых развитых.
Техника была им, конечно, неизвестна и непонятна. Куда улетел корабль,
они не знали. Но им было известно, что экипажи будут в пути спать, а
управлять кораблем предстояло загадочному механизму, который "ненавистные"
называли "Мозг навигации".
Этот мозг сам доведет корабль до цели.
Оба корабля готовились одинаково и одновременно.
А когда один улетел, а второй остался, когда было покончено с
пришельцами, возник план воспользоваться этим кораблем.
У долго угнетаемого народа развилось чувство солидарности. Они хотели
помочь другим избежать собственной участи и хорошо понимали, что нельзя
оставить в живых сорок три.
Вернее, сорок два, так как ни у кого не поднялась бы рука на Рийагейю.
Как пустить в ход механизмы корабля, они знали. Но больше не знали
ничего. И даже не думали о безумии своего плана.
Четверо улетели.
Мериго должен был рассказать все тем, неведомым. И помочь трем своим
спутникам говорить и понимать ответы тех людей.
Он уже сейчас учил их говорить по-испански. Ведь если удастся живыми
достигнуть цели, четверым всю жизнь придется провести на чужой планете. Кто
мог указать им дорогу обратно? Только Рийагейа.
Но захочет ли он это сделать? Они не знали, как подействует на него
известие об уничтожении всех его соотечественников.
Четверо были готовы никогда не вернуться на родину.
-- Я снова встречусь там с Гийанейей, -- говорил Мериго. -- Она не ждет
такой встречи. И я сам, своими руками, убью ее.
Сколько оставалось еще лететь? Они этого не знали.
-- Вот! -- сказала Гианэя. -- То, что вы ищете.
Радиосвязь между четырьмя вездеходами была включена все время. Ее
слова, тут же повторенные Муратовым, услышали одновременно все. И можно было
уверенно сказать, что все участники поисковой экспедиции, на всех четырех
машинах, радостно и взволнованно встрепенулись, так же, как сделал это
Стоун.
-- Где? -- спросил он на языке Гианэи. Найти на второй день поисков!
Какая удача! После почти трех лет систематических неудач.
-- Прямо перед вами. И близко.
Муратов перевел ответ. Вездеходы остановились.
Ничего не было видно впереди. Те же мрачные коричнево-серые скалы,
изрезанные трещинами, чуть желтоватая пыль, толстым слоем покрывавшая почву.
Высоко в небо уходили крутые отроги гор.
Нигде ничего!
Так казалось людям Земли. Но Гианэя видела другое.
В таком месте никому не пришло бы в голову искать базу. Здесь никогда
ничего не нашли бы.
Прямо впереди, метрах в двухстах, горный хребет изгибался, заканчиваясь
острым выступом, с огромным нагромождением хаотически наваленных друг на
друга камней -- следами когда-то рухнувшей большой лавины. Глубина изгиба
скрывалась в непроглядно-черной тени.
Сколько таких изгибов уже попадалось во время поисков! Прямо туда, в
эту тень, указывала рука Гианэи.
-- Там, -- спросил Стоун, -- в тени?
-- Да, в самой глубине.
-- Прожекторы! -- приказал Стоун.
С четырех машин четыре сильных луча рассеяли черный мрак.
Ничего! Те же скалы, то же подножие гор. Как везде.
-- Здесь мы никак не могли ничего найти, -- сказал Вересов. -- И так
близко от станции.
-- Вы уверены? -- спросил Стоун.
-- Я вижу, -- просто ответила Гианэя.
Как выяснилось позднее, у всех мелькнула в этот момент одна и та же
мысль:
"Здесь вечная тень. Никогда это место не освещается Солнцем. Горные
породы охлаждены почти до абсолютного нуля. Никакого инфракрасного излучения
здесь не может быть. Как же Гианэя может что-нибудь видеть? Значит, не
только инфракрасная часть спектра доступна ее зрению".
В том, что Гианэя действительно видела загадочную базу, невозможно было
сомневаться.
-- Какую примерно площадь занимает база? -- спросил Стоун.
Выслушав перевод вопроса, Гианэя задумалась. Муратов решил было, что
она не знает земных мер длины и площади, но оказалось, что Гианэя молчала по
другой причине. Она просто хотела ответить точнее.
-- Мне трудно определить на глаз, -- сказала она наконец, -- но мне
кажется, что ее площадь около шести тысяч квадратных метров.
"Однако! -- подумал Муратов. -- Она знает испанский язык, как настоящая
испанка. Даже арифметика ей доступна. Совершенно непонятно".
Сейчас некогда было думать о посторонних вещах. Муратов перевел ответ
Гианэи нетерпеливо ждущему
Стоуну.
-- Значит, -- сказал начальник экспедиции, -- примерно восемьдесят на
восемьдесят метров. Такую небольшую площадь мы сможем обработать четырьмя
рабочими машинами.
Он тут же отдал распоряжение, чтобы к этому месту вышел еще один
вездеход с оборудованием.
-- Полным ходом по нашим следам, -- приказал он в микрофон. -- Скрытых
трещин нет, дорога безопасна. Предупредите Сабо. Жду через пятнадцать минут.
Прожекторы ярко освещали горные уступы в глубине изгиба. Отчетливо
виднелись тени от впервые проникшего сюда света. Но по-прежнему ничего
постороннего не было видно.
Тревожная мысль мелькнула у Стоуна.
-- Спросите ее, -- сказал он, -- безопасно ли освещать эту базу?
Гианэя ответила, что этого она не знает. Из осторожности, правда
несколько запоздалой, Стоун приказал погасить прожекторы.
-- Когда будет нужно, снова зажжем их.
-- Странно, -- заметил Муратов. -- Спутники не прозрачны. Почему же они
не заслоняют скалы, находящиеся за ними? Почему от спутников нет теней?
-- Может быть, они уже не здесь? -- высказал предположение Токарев. --
Может быть, туг только одна покинутая база?
-- Спросите об этом Гианэю, -- сказал Стоун. Муратов объяснил, как мог
лучше, что именно смущает его и остальных участников экспедиции.
-- Мне немного странно, -- ответила Гианэя, -- что вы не видите этого
сами. Но я понимаю, отчего это происходит. Мы (она имела в виду своих
соплеменников) не подозревали такой особенности вашего зрения. Я узнала об
этом только на Земле. -- Гианэя словно забыла вчерашний разговор. -- Вы
ничего не видите, когда нет света. Я хотела сказать, такого света, который
вы воспринимаете. Мы видим гораздо больше. Темные, по-вашему, предметы, для
нас освещены. Странно, не правда ли, Виктор? Ведь вы так похожи на нас.
Он подумал, что она неудачно выбрала время для подобной беседы. И не
смог скрыть нетерпения, когда попросил ее ответить на заданный вопрос.
-- Почему вы говорите со мной в таком резком тоне? -- как ни в чем не
бывало спросила Гианэя. -- Я не привыкла, чтобы со мной, так разговаривали.
-- Простите! Но мы очень взволнованы.
-- Нет причин волноваться. То, что вы искали, найдено. Чего же вам еще
нужно?
В ее тоне ясно слышалось: "Я выполнила то, что вы хотели. Оставьте меня
теперь в покое".
-- Вы видите, Гианэя, -- сказал Муратов, -- а мы нет. Так помогите нам
еще раз.
Она повела плечом -- характерный жест, свойственный только ей одной.
-- Опустите прожекторы ниже, -- сказала она так, как мог бы сказать
учитель бестолковому ученику. -- База, -- она впервые четко произнесла это
слово, -- расположена в углублении. Кажется, оно искусственное, потому что
имеет ровные границы. Лучи света проходят выше, и потому вы ничего не
видите.
Она понимала разницу их зрения, но только умом. Понять ее до конца так,
чтобы почувствовать, Гианэя не могла.
-- Подождем, -- сказал Стоун, когда Муратов перевел ему все, что
сказала Гианэя. -- Неизвестно, как подействует свет на установки этой базы.
Мы и так сильно рисковали, когда зажгли прожекторы, не подумав хорошенько.
Но это моя вина.
Точно через пятнадцать минут подошла пятая машина. Наступил
долгожданный момент операции.
Стоун отвел свой вездеход немного назад и в сторону. Четыре рабочие
машины выстроились в одну линию. От них до границы невидимой пока базы было,
таким образом, больше ста метров -- расстояние вполне достаточное из
соображений безопасности и удобства работы. Даже если произойдет взрыв любой
силы, вплоть до аннигиляции, то он не причинит никакого вреда. Сотрясения
воздуха не приходилось опасаться здесь, где не было никакого воздуха.
Оставалась только теоретическая возможность, что база взорвется, как ядерная
бомба, с огромным повышением температуры. Но вездеходы, сконструированные
специально для поисков базы, были рассчитаны на такой случай и должны были
остаться невредимыми, так же как и их экипажи. Какая-то степень риска,
конечно, оставалась, но с этим приходилось мириться. Отвести машины еще
дальше, на абсолютно безопасное расстояние, было никак нельзя. Тогда очень
бы затруднилось управление роботами.
Никто из участников экспедиции и не думал о какой-либо опасности. Они
знали одно: база найдена, и надо ее уничтожить.
Надо! Этого слова было совершенно достаточно.
В машине Стоуна появился прибывший на пятом вездеходе руководитель
технической части всех шести предыдущих экспедиций -- инженер Ласло Сабо.
Это был плотный широкоплечий человек небольшого роста и неопределенного
возраста. Его лицо с резкими волевыми чертами оттеняла небольшая
клинообразная бородка, украшение, очень редко встречающееся в эту эпоху.
Муратов, еще в пути с Земли на Луну, заметил явную неприязнь Гианэи к
этому человеку. И дело заключалось не только в том, что Сабо был небольшого
роста. В последнее время Гианэя стала заметно терпимее относиться к подобным
людям. Видимо, она поняла или начинала понимать, что люди Земли одинаковы,
независимо от их роста. Рецидив прежних взглядов произошел при ее встрече с
Болотниковым. Антипатия Гианэи имела еще какие-то, пока неизвестные,
причины.
Она вздрогнула, когда Сабо, проходя по вездеходу на свое место, кивнул
ей головой в знак привета. Муратов видел, какого труда стоило Гианэе
ответить ему таким же кивком.
В руки Сабо перешло руководство всей операцией.
-- Внимание! -- сказал он, едва успев снять лунный скафандр. --
Приступаем к выполнению первой части программы -- разведке. Выпустить робот
номер один!
Из машины, в которой находился Синицын, выполз ярко блеснувший под
лучами Солнца металлический шар на гусеничном ходу.
Вересов накануне отлета подробно описывал Муратову его устройство. Это
была очень сложная и совершенная машина, плод конструкторского и
технического труда многих людей, теперь, по всей вероятности, обреченная на
гибель.
Робот отполз от вездехода метров на десять и остановился.
Он ждал команды.
Сабо произвел переключение на пульте радиосвязи.
-- Вперед! -- сказал он, раздельно произнося каждый слог. -- Первый
поиск!
Робот покачнулся и быстро пополз к горному изгибу.
Гарсиа пересел к пеленгатору. Нужно было проследить, не появится ли
какой-нибудь радиосигнал. Стоун склонился к инфракрасному экрану.
Они не принимали никаких мер защиты против возможной вспышки, подобной
той, которая появилась при аннигиляции робота-разведчика три года тому
назад, во время экспедиции на "Титове".
Экраны не пропускали чрезмерно сильных световых лучей, глаза людей были
в полной безопасности, что бы ни произошло.
Было хорошо видно, что по мере приближения к границе черной тени робот
замедлял движение. Точно живое и разумное существо, он подходил к цели очень
осторожно. Машина не была живой, но обладала высокоразвитым "мозгом".
Потом робот остановился. Его передняя часть погрузилась в тень и сразу
исчезла из глаз. Задняя продолжала блестеть на солнце. Было такое
впечатление, что чьей-то невидимой рукой машина была внезапно разрезана
пополам.
Щелкнул контакт приемного аппарата, и раздался отчетливый металлический
голос:
-- Трещина. Два метра глубины. Расстояние девятнадцать метров.
Видимость нуль.
-- Это не трещина, -- сказал Стоун. -- Это искусственная выемка, в
которой находится база. Что будем делать, Ласло? Включать свет рискованно.
-- А в чем риск? -- возразил Сабо. -- Взорвется? Ну и пусть взрывается.
Мы же сами хотим уничтожить эту базу. -- Он слегка наклонился вперед, к
микрофону, и произнес, так же как раньше разделяя слоги: -- Свет!
Те-ле-пе-ре-да-ча.
На всех вездеходах люди поспешно повернули переключатели. Нижняя часть
обзорных экранов чуть потемнела. Теперь эта нижняя половина превратилась в
телеэкран. Верхняя оставалась прежней, для визуального наблюдения.
В черной мгле, где скрылась передняя часть робота, вспыхнул сильный луч
света. На телеэкранах появилась ровная, как по линейке проведенная, линия
обрыва. От робота она находилась метрах в двадцати, как казалось людям, а по
определению самого робота -- в девятнадцати.
-- Подойти ближе! -- скомандовал Сабо.
Робот совсем исчез. Только свет его прожектора указывал место, где он
находился.
Линия обрыва приблизилась. Не могло быть никакого сомнения, что она
искусственная.
-- Шире свет! -- последовала команда.
Было хорошо слышно, как там, внутри шара, защелкали контакты
переключателей. Луч света разошелся в стороны. Его яркость усилилась.
Теперь хорошо была видна вся выемка, вырубленная в скалистом грунте.
Она была правильной квадратной формы, глубиной в два метра, с ровным,
гладким дном.
Вот она наконец, таинственная база чужого мира, три года тщетно
разыскиваемая людьми!
В первый момент всем показалось, что база пуста. Ни
спутников-разведчиков, ни каких-либо аппаратов. Но потом люди заметили тени,
отбрасываемые как будто пустым местом. Абсолютно невидимые агрегаты базы не
были прозрачны, как и предполагалось, они поглощали свет полностью, не
отражая его.
Теней было много, и они находили друг на друга. Ничего нельзя было
определить.
Робот стоял теперь у самого края выемки, совсем близко от спутников,
которые безусловно находились здесь. Но ничего не происходило, робот
оставался цел. Ожидаемая всеми вспышка аннигиляции не появлялась.
Может быть, защитные установки сейчас выключены? Может быть, они
действуют только в полете?
-- Подойдем сами, -- предложил Стоун. -- Или пошлем разведчиков-людей.
-- Рано! -- отрывисто ответил Сабо. -- Внимание! Выпустить роботов
номера восемь, девять, одиннадцать и двенадцать.
Четыре машины вышли на лунную почву. В отличие от первой, они были
сигарообразной формы. На носу каждой далеко выдавался вперед конический
выступ. -- Вперед! Фронтом!
Как хорошо вымуштрованные солдаты былых времен, роботы выстроились в
одну линию и быстро исчезли во мраке изгиба. Свет прожектора первой машины
не освещал их, и на экранах их не было видно.
-- Они понимают все, что им говорят? -- спросила Гианэя.
-- Нет, -- ответил Гарсиа. -- У них определенный запас слов, которые
они понимают и могут произносить сами.
-- У вас есть такие машины? -- спросил Муратов. Гианэя поморщилась,
точно вопрос был ей неприятен, но ответила:
-- Я не видела. Но у нас есть думающие машины.
Металлический голос робота номер один сообщил, что четыре
вспомогательные" машины на месте и готовы к работе.
-- Пыль! -- скомандовал Сабо. -- Вторая программа! Было хорошо видно,
как в ярко освещенную прожектором выемку с огромной силой влетела
веерообразная струя черной краски. За ней последовала вторая -- красного
цвета. Третья -- желтого. И последняя -- зеленого. Разноцветная дымка
закрыла всю выемку.
А когда закончилась работа пульверизаторов, рассеялась дымка, глазам
людей предстала замечательная картина.
Давно уже люди Земли познакомились со своими небесными соседями --
планетами Солнечной системы, давно уже земные глаза привыкли наблюдать
картины чужой природы, изучать растительный, а кое-где и животный мир других
миров.
Недалеко было время, когда могучие звездолеты Земли оправдают свое