Май Карл. По дикому Курдистану

   – Халеф не знает этого.
   – Должно быть, важное дело. Поспешим.
   Мы оставили недопитое вино и спешно зашагали по направлению к жилищу Селима.
   Там мы увидели коменданта, который сидел на «моем» почетном месте в комнате и потягивал наргиле. Красный бумажный фонарь бросал на его лицо магические отблески. Он был настолько учтив, что даже поднялся, когда увидел меня.
   – А, мутеселлим, ты здесь, у меня! Аллах да благословит твой приход, да понравится тебе у меня! Втайне у меня, конечно, было совсем иное желание.
   – Эмир, прости, что я к тебе пришел. Хозяйка этого дома, которой Аллах дал совершенно неповторимое лицо, указала мне идти наверх, сюда. Я хотел поговорить с Селимом-агой.
   – Тогда позволь мне удалиться.
   Теперь он был просто вынужден предложить мне остаться, если не хотел совсем уж нарушить обычаи турецкой вежливости.
   – Останься, эмир. Садись. Пусть Селим-ага тоже сядет. То, что я ему сообщу, ты тоже имеешь право узнать.
   Мне пришлось вытащить запасные трубки. Разжигая их, я внимательно наблюдал за комендантом. Красный свет фонаря не давал возможности хорошо рассмотреть его лицо, но мне показалось, что его голос приобрел звучание, которое появляется обычно, когда язык начинает терять прежнюю легкость и говорить становится все труднее. Чувствовалось, что он уже принял «лекарства».
   – Как ты думаешь, эфенди, макредж важный заключенный?
   – Да.
   – Ты прав. Поэтому меня очень беспокоит мысль, что ему, может быть, удастся убежать.
   – Он же надежно заключен в тюрьме!
   – Да. Но мне этого недостаточно. Селим-ага, я не буду спать эту ночь и схожу два, нет, три раза в тюрьму, чтобы удостовериться, что он действительно там.
   – Господин, я сделаю это вместо тебя!
   – Тогда ты, конечно, увидишь арестованного и перестанешь беспокоиться, но я-то все равно не смогу спать. Я сам схожу. Дай мне ключ!
   – Ты понимаешь, господин, что ты меня обижаешь?
   – Я не хочу тебя обижать, а просто хочу успокоиться. Анатоли кади аскери очень строгий человек. Мне накинут на шею шелковую веревку, если я упущу пленника.
   Это делало наш план совершенно невозможным к осуществлению. Дело безвыходное? Я должен был быстро принять решение. Пока Селим-ага высказывал своему начальнику упрек, я поднялся и потихоньку вышел в коридор, где меня ждал Халеф.
   – Принеси самого лучшего табаку. Вот тебе деньги, иди в дом, откуда ты меня увел, купи у хозяина то самое вино из Тюрбеди Хайдари, какое я пил.
   – Сколько мне принести?
   – Сосуд, в который войдут десять кружек, какие есть у хозяина. Он тебе одолжит такой сосуд.
   – Мне внести питье дьявола прямо в комнату?
   – Нет. Я сам возьму его потом из твоей комнаты. И башибузук не должен ничего знать. Дай ему бакшиш. Пусть он выйдет прогуляться сколько ему будет угодно. Он ведь может пойти к караульным, чтобы повидаться с тем баш-чаушем, с которым он завтра уедет…
   Я вернулся как раз в тот момент, когда ага передавал коменданту ключ. Комендант засунул его за пояс и сказал мне:
   – Ты знаешь, что макредж оказал сопротивление?
   – Да. Он хотел сначала подкупить Селима, потом даже пытался лишить его жизни.
   – Он за это заплатит!
   – И еще, – прибавил Селим-ага, – когда я предложил ему вывернуть карманы, он этого не сделал.
   – А что у него там было?
   – Много денег.
   – Эмир, скажи, кому принадлежат эти деньги? – тут же спросил меня комендант.
   – Будет справедливо, если их возьмешь ты.
   – Правильно. Пошли!
   – Мутеселлим, ты хочешь меня сейчас покинуть? – спросил я. – Хочешь меня оскорбить?
   – Я к тебе пришел по делу, а не в гости.
   – Но ведь я не знал, что ты придешь. Позволь мне набить тебе трубку по-особенному, так как здесь редко кто курит.
   Халеф с табаком был уже здесь. Это был первоклассный табак мистера Линдсея. Коменданту он, конечно же, понравился. Вообще же я твердо решил, что без моего разрешения комендант не уйдет из моей комнаты. Но, слава Богу, получилось так, что не пришлось прибегать к крайним мерам, – он охотно завладел трубкой. Мы продолжали беседовать дальше, и я все время перехватывал взгляды мутеселлима, бросаемые в направлении двери: он наверняка хотел вина. Поэтому я поспешил спросить:
   – Ты получил лекарство, господин?
   – Да, благодарю тебя, эфенди!
   – Тебе хватило?
   – Я еще не прикинул.
   – И даже еще и не попробовал?
   – Лишь немного.
   – Ну и как?
   – Очень хорошее лекарство. Но я слышал, что есть еще совсем сладкое лекарство.
   Ага знал великолепно, о чем шла речь. Он усмехался, не скрывая своего желания, и соблазняюще подмигивал мне.
   – Есть и совсем сладкое, – ответил я.
   – Его трудно достать?
   – Нет.
   – Оно хорошо лечит?
   – Очень хорошо. Оно подобно молоку, текущему из деревьев в раю.
   – Но в Амадии, наверное, нет его!
   – Я могу немного приготовить. Я умею это делать везде, в том числе и в Амадии.
   – Это займет много времени?
   – Если ты подождешь только десять минут, ты отведаешь райский напиток, который гурии подают Мохаммеду.
   – Я жду!
   Его глаза светились от предвкушения предстоящего удовольствия. Еще больше сверкали глаза достопочтенного Селима-аги. Используя эту паузу, я покинул комнату, для того чтобы зайти к Мохаммеду Эмину.
   – Эмир, ничего не выйдет? – Этим вопросом встретил он меня.
   – Нет, наоборот, только сейчас все начинается!
   – Но у тебя же не будет ключа!
   – Может, он и не потребуется. Наберись терпения и подожди!
   – У кого был ключ от внешней двери тюрьмы?
   Тут пришел на цыпочках Линдсей.
   – Моего табака взяли? Кто его курит?
   – Комендант.
   – Очень хорошо! Пьет мое вино, курит мой табак! Просто отлично!
   – Почему бы и нет!
   – Должен был быть дома! Мешает побегу!
   – Может быть, он даже и поспособствует ему. Я послал за вином.
   – Опять?
   – Да. За персидским. Слона валит с ног. Сладкое как мед и крепкое как лев!
   – Well! Я тоже пить персидское!
   – Я позаботился и об этом, для вас тоже найдется вино. Я доведу их обоих до кондиции, а когда они будут веселенькими, то посмотрим, что можно здесь сделать.
   Я вернулся на кухню и разжег огонь. Не успел он еще порядком разгуляться, как пришел Халеф с огромной бутылью опасного питья. Я налил вино в кастрюлю и поставил ее на огонь, препоручив дальнейшее заботам Мерсины. Сам же пошел к англичанину.
   – Вот и персидское вино! Дайте, пожалуйста, ваши стаканы.
   Когда я входил в свою комнату, в устремленных на меня глазах турок отражалось терпеливое ожидание и нетерпение одновременно.
   – Вот и лекарство, мутеселлим. Попробуй его, пока оно еще холодное. Потом ты увидишь, как оно радует сердце, когда горячее.
   – Скажи мне точно, эфенди, это вино или лекарство?
   – Лекарство, лучшее лекарство из всех, что я только знаю. Выпей и скажи мне, разве оно не согрело твою душу?
   Он попробовал, потом приложился еще раз. На его лице показался отсвет просветления и удовлетворения.
   – Ты сам придумал это лекарство?
   – Нет, просто Аллах дает его тем, кого он больше всего любит.
   – Значит, ты думаешь, он нас любит?
   – Несомненно.
   – Про тебя по крайней мере я знаю, что ты любимец Пророка. У тебя есть еще немного этого напитка?
   – Вот здесь. Пей все!
   Я снова разлил вино по стаканам. Глаза мутеселлима заискрились от удовольствия еще ярче, чем прежде.
   – Эфенди, чего стоят «ладакия», «джебели» и табак из Шираза по сравнению с этим лекарством! Оно лучше даже, чем изысканнейший аромат кофе. Ты мне дашь рецепт, как его готовить?
   – Напомни мне об этом до того, как я уеду из Амадии. Но вот стоит еще вино. Пейте! Мне же нужно спуститься в кухню, чтобы приготовить еще одно лекарство.
   Я намеренно очень тихо спустился по лестнице и приоткрыл неслышно кухонную дверь. Так оно и есть! Мерсина стояла возле моей кастрюли и опорожняла очередную маленькую кофейную чашечку себе в рот, черпая уже довольно горячее вино. Каждый раз она от всего сердца причмокивала и снова черпала вино.
   – Мерсина, не обожгись!
   Она испуганно оглянулась, быстро повернулась и уронила чашку.
   – О, сиди, туда забежал паук, и я просто хотела его выловить!
   – И съесть?
   – Нет, только немножко выпить вина, где был паук.
   – Дайте мне маленький горшок вон оттуда, снизу!
   – Вот, эмир!
   – Наполни его этим напитком!
   – Зачем?
   – Это для тебя.
   – Что это, эмир?
   – Это лекарство, выдуманное одним персидским хакимом, чтобы старые становились снова молодыми. Кто выпьет его достаточно много, тому уготовано счастье, а кто выльет в себя остаток, ни на секунду не прерываясь, тому обеспечена вечная жизнь.
   Она многоречиво и цветисто поблагодарила меня, и я понес оставшееся вино наверх. Оба «лечащихся» присели рядышком вопреки разнице в рангах и, как казалось, довольно приятно беседовали.
   – Знаешь, эфенди, о чем мы спорим? – спросил меня комендант.
   – Откуда? Я ведь только что пришел!
   – Мы спорим, кому приходится больше всего страдать – ему или мне. Как ты думаешь, кто прав?
   – Я вам хочу вот что сказать: кому лекарство принесет наибольшее облегчение, тот больше всего и страдал.
   – Твоя мудрость слишком велика, чтобы мы ее поняли. Что у тебя в этом горшке?
   – Это ички ичкилерин – напиток напитков, с ним не может сравниться ничто другое.
   – Ты принес его нам, чтобы мы его попробовали?
   – Если хочешь, я налью тебе немножко.
   – Давай!
   – И мне тоже, эфенди, – попросил ага.
   Они были уже порядочно навеселе. «Гости» пили только горячее вино, без кореньев, поэтому оно быстро пробудило в обоих родственные и дружественные чувства. Они пили из одного стакана, мутеселлим вытер даже один раз бороду аги – в ней запуталось несколько капелек превосходного «лекарства». Не привыкнув к «благородной схватке полных винных кружек», они пьянели на глазах, и речь их становилась все путанее и глупее. Даже меня они включили в свой кружок, хотя я лишь притворялся, что пью. Мутеселлим то и дело обнимал меня, а ага доверительно оплел своей рукой мою шею.
   Ага захотел принести еще одну лампу для красного фонаря, с трудом встал на ноги, вытянул руки, его коленки при этом шатались из стороны в сторону, как у человека, впервые надевшего коньки.
   – Что это с тобой, ага? – спросил комендант.
   – О господин, у меня начинаются судороги в икрах. Думаю, мне лучше опять сесть!
   – Садись! Я могу тебе помочь.
   – Ты знаешь как?
   – Есть очень хорошее средство. Садись!
   Ага снова присел. Мутеселлим сел рядом и осведомился с дружеским пренебрежением:
   – В какой икре у тебя судороги?
   – В правой.
   – Ну-ка дай сюда ногу!
   Ага протянул ему ногу, и его начальник принялся изо всех сил тянуть и дергать за нее.
   – О, мм! Я думаю, что это все же в левой икре!
   – Тогда давай ее сюда.
   Селим протянул ему другую ногу, и его начальник поневоле принялся делать то же самое с нею. Было смешно наблюдать, как этот высокопоставленный чиновник, привыкший, чтобы ему помогали и прислуживали при любой мелочи, с прямо-таки братской готовностью растирал своему подчиненному ногу. Смешно, но одновременно это трогало.
   – Хорошо! Думаю, уже все в порядке! – сказал ага.
   – Тогда попробуй встать на ноги!
   Селим-ага поднялся, прилагая на этот раз максимум усилий. Он стоял прямо, очень прямо. Но как он шел! Он, наверно, чувствовал себя как едва оперившаяся птица, вылетающая из уютного гнездышка в неизвестно что сулящий океан воздуха.
   – Пробегись! – повелел мутеселлим. – Давай я тебя поддержу.
   Он хотел, как обычно, выпрямиться, но потерял равновесие и стал заваливаться назад. Но он все-таки сумел себе помочь. Опершись рукой о мое плечо, он встал, расставил для большей устойчивости ноги пошире и воззрился с удивлением на фонарь.
   – Эмир, твой фонарь падает!
   – Да нет, думаю, он прочно прикреплен.
   – Падает, падает. Вот и бумага начинает гореть. Я уже вижу язычки пламени.
   – Ничего не вижу.
   – Машалла! Я вижу, как он падает и тем не менее остается наверху! Не шатайся так, Селим-ага, иначе ты упадешь!
   – Я не шатаюсь, эфенди.
   – Ну я же вижу.
   – Это ты сам шатаешься, господин!
   – Я? Ага, мне становится страшно за тебя. Твои нервы толкают тебя туда-сюда, а желудок опустился у тебя вниз. Ты трясешь руками и покачиваешь головой, как если бы ты хотел плавать. О, Селим-ага, это лекарство было слишком хорошим и слишком крепким для тебя. Оно валит тебя на землю!
   – Господин, ты ошибаешься! Все то, о чем ты мне говоришь, происходит с тобой. Я вижу, как твои ноги танцуют, а руки подскакивают, твоя голова крутится во все стороны. Эфенди, ты очень болен. Да ниспошлет тебе Аллах помощь, чтобы ты не погиб окончательно.
   Этого мутеселлим не вытерпел. Он погрозил кулаком:
   – Селим-ага, попридержи язык! Кто еще скажет, что я не в порядке, того я велю сечь или брошу в тюрьму! Валлахи! Разве я не сунул ключ себе за пояс? – Он коснулся пояса и нашел ключ. – Собирайся и проводи меня! Я сейчас проверю тюрьму. Эмир, твое лекарство и в самом деле райское молоко, но оно перевернуло твой желудок, ты все время нагибаешь голову вниз. Ты позволишь нам уйти?
   – Если ты хочешь посетить заключенного, я не смею препятствовать тебе в исполнении долга.
   – Тогда мы пойдем. Спасибо тебе за все, что ты нам дал попробовать сегодня вечером. Когда ты снова будешь готовить лекарство?
   – Как только ты этого пожелаешь.
   – Горячее еще лучше, чем холодное, но оно пронизывает человека до костного мозга и сжимает ему кости. Аллах да защитит тебя и даст тебе спокойствия в жизни!
   Он подошел к аге и взял его за руку. Они пошли, я следовал за ними. Около лестницы они остановились.
   – Селим-ага, сначала спускаешься ты!
   – Господин, это больше подобает тебе!
   – Я не гордый, ты же это знаешь.
   Ага крайне осторожно сходил по ступенькам, стараясь не упасть. Мутеселлим следовал за ним. Но у него совсем ничего не получалось, тем более что лестница была ему незнакома.
   – Эфенди, ты еще здесь? – спросил он.
   – Да.
   – Ты знаешь, что есть обычай провожать гостей прямо до дверей?
   – Знаю.
   – А ты меня не провожаешь!
   – Тогда позволь мне это сделать.
   Я взял его за плечи и поддержал. Теперь дело шло гораздо оптимистичнее. Внизу, подле двери, он остановился, чтобы немножко отдышаться.
   – Эмир, этот макредж твой заключенный, – сказал он.
   – Если на дело посмотреть по справедливости, то да.
   – Тогда ты и должен удостовериться, не сбежал ли он!
   – Хорошо, я пойду с вами.
   – Тогда дай мне свою руку!
   – У тебя ведь две руки, эфенди, – сказал ага, – дай мне вторую.
   Оба грузно, как мешки, повисли на мне, хоть их состояние и позволяло им в некоторой степени еще контролировать ситуацию. Их походка не отличалась твердостью; несмотря на это, мы продвигались достаточно быстро. Переулки были темны и безлюдны. На нашем пути мы не встретили ни одного человека.
   – Твои арнауты испугаются, если я приду, – сказал мутеселлим аге.
   – И я с тобой! – похвалился он.
   – А я с вами! – завершил счет я.
   – Араб еще там?
   – Господин, ты считаешь, от меня смогут уйти такие люди? – спросил оскорбленно Селим-ага.
   – Я проверю и его. У него были деньги?
   – Нет.
   – Сколько денег у макреджа, как ты думаешь?
   – Не знаю!
   – Он должен их отдать. Но, Селим, тогда, собственно говоря, твоих арнаутов не должно быть поблизости.
   – Я их отошлю.
   – А если они подслушают?
   – Тогда я их запру.
   – Вот так. Хотя, как только мы уйдем, они смогут говорить с заключенными.
   – А я их не выпущу.
   – Вот это правильно. Эти деньги должны быть у мутеселлима, который, естественно, не забудет дать аге арнаутов хороший бакшиш.
   – Сколько, господин?
   – Этого я пока не знаю, ведь сначала мне нужно увидеть, сколько у него вообще имеется.
   Мы дошли до тюрьмы.
   – Отпирай, Селим-ага!
   – Господин, ключ же у тебя!
   – И то верно!
   Он полез за пояс и вытащил ключ. Затем долго прикладывался, примерялся, тыкал ключом, но все никак не мог найти замочной скважины.
   На это я рассчитывал и поэтому попросил:
   – Позволь, эфенди, я открою для тебя дверь!
   Я взял у коменданта ключ, открыл им дверь, вытащил его, и мы вошли во внутренний коридор. После этого я вставил ключ изнутри в замок.
   – Входите! Я снова запру дверь!
   Как только они вошли, я сделал вид, будто хочу запереть дверь. На самом же деле быстро повернул ключ в обратную сторону, для видимости подергал дверь, якобы проверяя, заперта ли она.
   – Закрыто. Вот твой ключ, мутеселлим!
   Из задних камер и сверху пришли арнауты с лампами.
   – Все в порядке? – Мутесселим прибавил достоинства голосу.
   – Да, господин.
   – Никто не убежал?
   – Нет.
   – И араб не убежал?
   – Нет.
   – А макредж?
   – Тоже не убежал, – в тон ему ответствовал сержант в этом остроумном допросе.
   – Ваше счастье! Иначе я бы вас заколотил до смерти. Валите отсюда в вашу конуру! Селим-ага, запри их там!
   – Эмир, может, ты это сделаешь? – спросил меня ага.
   – С удовольствием.
   Такой поворот дела меня радовал. Ага взял одну из ламп, и я повел людей наверх.
   – Господин, почему нас запирают? – спросил сержант.
   – Будет проводиться допрос заключенных.
   Я задвинул за ними засов и отправился вниз. Комендант и ага прошли уже в заднюю часть тюрьмы. Внешняя дверь была не освещена, поэтому я проскользнул к ней незаметно, приотворил ее и зашагал быстро за обоими.
   – Где он? – услышал я вопрос мутеселлима.
   – Здесь.
   – А где хаддедин? – поинтересовался я специально перед тем, как открыли вторую дверь.
   Мне нужно было постараться сделать так, чтобы дверь в камеру араба открыли в первую очередь.
   – За второй дверью.
   – Ну, открывай тогда ее.
   Кажется, комендант не имел ничего против моего требования. Он согласно кивнул, и Селим открыл дверь.
   Заключенный, должно быть, слышал наши переговоры и уже встречал нас, стоя в камере. Мутеселлим подошел поближе к нему и спросил:
   – Ты – Амад, сын Мохаммеда Эмина?
   Никакого ответа мы не услышали.
   – Ты что, не умеешь говорить?
   Заключенный снова промолчал.
   – Собака, тебе здесь сумеют открыть твой поганый рот! Завтра же тебя увезут!
   Амад и в этот раз не проронил ни слова, при этом он все время смотрел на меня, чтобы не упустить ни одного моего жеста или другого сигнала. Быстро подняв и опустив брови, я дал ему понять, что он должен быть начеку.
   Мы пошли дальше. Теперь для нас открыли другую дверь. Макредж стоял, прислонившись к стене. Его глаза выжидающе смотрели на нас.
   – Макредж, как живется тебе здесь? – спросил комендант с некой долей иронии.
   – Да проснется у Аллаха желание заключить сюда тебя!
   – Этого не допустит Пророк! Что, боязно?
   – Я не боюсь!
   – Ты хотел убить агу.
   – Стоило бы.
   – Хотел его подкупить.
   – Он – сама глупость.
   – Хотел заплатить ему сразу же.
   – Его нужно было бы вздернуть.
   – Твои желания, может быть, не так уж несбыточны, – сказал комендант с хитрым выражением на лице.
   В результате обильного пития, а также в ожидании добавки его лик сиял.
   – Что? – спросил макредж. – Серьезно?
   – Да.
   – Ты хочешь со мной поторговаться?
   – Да.
   – Сколько вы хотите?
   – А сколько у тебя есть?
   – Мутеселлим, мне нужны деньги на дорогу.
   – Мы будем справедливы и оставим тебе на дорогу.
   – Хорошо, тогда нам нужно потолковать. Но не в этой же дыре.
   – А где же еще?
   – В помещении, предназначенном для людей, а не для крыс.
   – Тогда иди сюда!
   – Дайте мне руку.
   – Селим-ага, давай! – сказал комендант, не доверяя себе и боясь потерять равновесие.
   Селим-ага испытывал те же сомнения, потому он толкнул меня в бок и сказал:
   – Эфенди, лучше ты подай руку!
   Чтобы не затягивать дело, я протянул макреджу руку и вытащил его наверх.
   – Куда его? – спросил я.
   – В комнату надзирателей, – ответил комендант.
   – Дверь оставить открытой или…
   – Только притвори ее!
   Я возился с дверью долго, чтобы трое других первыми вошли в комнату, но из этой затеи ничего не получилось: комендант ждал меня. Значит, мне нужно было придумать что-либо другое.
   Впереди шел макредж, за ним – комендант с лампой, потом – Селим-ага, а завершал все шествие я. Мне хватило лишь быстрого легкого толчка в локоть коменданта, чтобы у того выпала лампа из рук.
   – Что ты делаешь, ага? – воскликнул комендант.
   – Господин, я тут ни при чем!
   – Ты же меня толкнул! Теперь темно. Принеси другую лампу!
   – Хорошо, я возьму ее у арнаутов, – сказал я и вышел из комнаты.
   Я запер комнату, из которой только что вышел, подошел к соседней двери и тихо отодвинул запор.
   – Амад эль-Гандур! – тихо окликнул я.
   – Господин, это ты? – тут же послышалось в ответ.
   – Да, это я. Давай поднимайся быстренько наверх!
   Амад с моей помощью выбрался из камеры, и я снова задвинул запор.
   – Не говори ничего, торопись! – прошептал я.
   Схватив его за руку, я повел его быстрыми шагами к входной двери тюрьмы. Скоро мы вышли из тюрьмы и закрыли за собою дверь.
   Амад был слаб, потому свежий воздух чуть было не свалил его с ног. Я снова взял его под руки, и мы, как могли, припустились от тюрьмы. Миновав два угла, мы остановились у третьего; Амад сопел и хрипел от такой пробежки.
   – Возьми себя в руки! Там ведь моя квартира, а также твой отец!
   Я кашлянул, как было условлено, и мне сразу же ответили лучом света, по которому я понял, что дверь дома не закрыта.
   Мы быстро зашагали через площадь. В двери дома нас поджидал Халеф.
   – Заходи быстрее!
   Амад вошел в дом, а я помчался обратно к тюрьме. Совсем мало прошло времени с того момента, как мы ее покинули. Я быстро закрыл наружную дверь, прыжками преодолел темную, но знакомую мне уже лестницу, чтобы попросить арнаутов дать мне лампу. Пять мгновений – и я уже был внизу и возвращался в комнату надзирателей.
   – Тебя долго не было! – заметил мутеселлим.
   – Арнауты хотели узнать, почему их заперли.
   – И ты не мог дать в морду тому, кого это интересует? А почему ты нас запер?
   – Среди вас был заключенный, господин!
   – Эфенди, ты благоразумен и осмотрителен, ты все сделал верно. Поставь сюда лампу, и давайте приступим к делу.
   Само собой подразумевалось, что комендант вовсе не собирается отпускать заключенного за деньги. Он лишь хотел выманить хитростью их у него, к тому же он боялся, что макредж окажет сопротивление.
   Но эту уловку никак нельзя было назвать хитростью. Скорее, это являлось коварством или бесчестьем и к тому же большой неосторожностью. Они оба были немного навеселе; макредж мог просто связать их, отнять ключ и убежать, не опасаясь запертых арнаутов.
   – Ну, говори, сколько у тебя там денег! – начал комендант.
   – Лучше скажи, сколько вы с меня затребуете!
   – Я только тогда назову тебе сумму денег, когда смогу реально оценить твои финансовые возможности.
   – Попробуй!
   – Три тысячи пиастров!
   – Это опустошит мой кошелек полностью, – сказал макредж мрачно.
   – Тогда ты дашь мне четыре тысячи пиастров!
   – Господин! Это ведь еще больше!
   – Макредж, скажи, ты вообще хочешь выйти отсюда? И запомни: мутеселлим никогда не торгуется. Не согласишься сейчас, придется платить тебе еще раз.
   – У меня просто нет таких денег. Две тысячи я бы еще тебе дал.
   – Твоя рука сжата в кулак, но ты, чувствую, охотно ее откроешь. Теперь я не уступлю ниже пяти тысяч пиастров.
   – Господин, ладно, остановимся на трех тысячах.
   – Пять, пять сказал!
   Макредж гневно взглянул на мутеселлима, и на его лице отчетливо был виден страх за деньги. Но свобода ему, наверно, была дороже.
   – Ты мне обещаешь, что, когда я тебе отдам деньги, меня отсюда выпустят?
   – Обещаю!
   – Поклянись Пророком!
   – Клянусь! – не думая пообещал комендант.
   – Возьми деньги и посчитай, – сказал макредж.
   Он сунул руку в карман своих широких штанов, вытащил пакет, замотанный в шелковый платок, и отдал деньги коменданту. Тот начал считать их при свете лампы, которую охотно держал судья за его спиной.
   – Все в порядке? – поинтересовался Селим-ага, когда мутеселлим закончил эту «работу».
   Мутеселлим еще раз пересчитал деньги и затем со вздохом сказал:
   – Это бумажные деньги, всего пять тысяч, но ты наверняка знаешь, что эти деньги не имеют особенной ценности. Фунт стерлингов стоит, например, если расплачиваться этими купюрами, сто сорок вместо ста десяти пиастров, так что добавь к этой сумме еще две тысячи пиастров, и мы квиты.
   – Учти, что на эти купюры начисляют шесть процентов.
   – Раньше было так, но только на часть этих денег, да и тогда падишах не платил никаких процентов.
   – Ты несправедлив!
   – Ну что же! Иди в свою конуру!
   У макреджа выступила на лбу испарина.
   – Это все равно не составляет двух тысяч.
   – Сколько же?
   – Одну тысячу триста шестьдесят три.
   – Все равно ничего не меняется. Давай деньги!
   – Господин, ты более жесток, чем тигр!
   – А тебя угробит твоя скупость!
   С суровым и яростным лицом макредж принялся отсчитывать деньги заново.
   – Вот, бери! – наконец-то сказал он, глубоко дыша.
   Мутеселлим еще раз пересчитал деньги, аккуратно сложил их и положил в карман.