Страница:
Это казалось ему невероятным, поэтому я сразу же его успокоил:
– Я вообще не убегал, и конь по-прежнему принадлежит мне. Сейчас он под присмотром хаджи Халефа Омара, на которого, как ты знаешь, я могу положиться.
– Ты разве не убегал? – удивленно переспросил он.
– Нет. Я пришел как посланник бея Гумри и мелека Лизана. Кто здесь командир?
– Это я, – услышал я глухой голос.
Я повернулся и внимательно посмотрел на этого человека. Он был очень высокий и чрезвычайно худой, сидел на крепко сбитой лохматой лошадке, взнузданной упряжью только лишь из пальмовых волокон. На его голове сидел чудовищных размеров тюрбан, а на лице красовалась такая густая и жесткая борода, что были видны лишь нос и глаза, изучавшие меня пытливо.
– Ты – раис Далаши? – спросил я его.
– Да. А кто ты?
Вместо меня ответил Мохаммед Эмин:
– Это – эмир Кара бен Немси, о котором я тебе уже рассказывал.
Курд снова на меня уставился, и мне сразу показалось, будто он уже все про меня знает. Раис сказал:
– Хорошо, он позже все нам сообщит, сейчас же пусть присоединяется к нам. Вперед!
– Подожди, мне нужно с тобой поговорить, – попросил я.
– Молчи! – набросился он на меня. – Я главнокомандующий, и все, что я скажу, должно выполняться без пререканий. Говорят женщины, мужчины же – действуют. Не время сейчас для беседы!
Нет, я не привык, чтобы со мною говорили таким тоном. Мохаммед Эмин подал мне подбадривающий знак рукой. И когда раис отъехал на несколько шагов, я, подскочив к нему, схватил его лошадь за поводья.
– Стоять! Я – посланник бея! – предупредил я его строгим голосом.
Я всегда считал, что бесстрашный характер, подкрепленный ловкостью и силой, импонирует этим полудиким людям. Здесь же, очевидно, я просчитался; раис поднял кулак и пригрозил:
– А ну, прочь от моего коня, иначе получишь!
Я осознавал, что если хотя бы в малой степени дам себя запугать, то моя миссия не осуществится. Поэтому я отпустил свою лошадь, но, продолжая удерживать его коня за уздечку, ответил:
– Теперь я замещаю бея Гумри и я отдаю команды; ты же не кто иной, как лишь ничтожный деревенский староста, который должен мне беспрекословно подчиняться. Слезай с коня!
Он рванул с плеча ружье, схватил его за ствол и взмахнул им.
– Я расколю тебе голову, дурак! – заревел он.
– Попробуй. Но сперва ты подчинишься! – отвечал я смеясь и, быстро рванув лошадь за узду, поднял ее на дыбы и с такой силой ударил ее в брюхо, что та снова испуганно вскинулась вверх. Староста вылетел из седла. Прежде чем он поднялся, я вырвал у него из рук ружье и нож и уже спокойно мог ждать нападения.
– Пес! – заорал он, вскакивая на ноги и бросаясь на меня. – Я тебя уничтожу!
Раис подскочил ко мне, но ударом ноги я снова опрокинул его на землю. Схватив его ружье, я прицелился.
– Не приближайся ко мне, а то выстрелю!
Он встал на ноги, держась за живот, куда я его ударил, и смотрел на меня разъяренно, но снова нападать не осмелился.
– Отдай мне оружие! – прорычал он мне с угрозой.
– Только после того, как я с тобой поговорю!
– Обойдешься, мне этого вообще не надо!
– А мне надо! Я привык, чтобы ко мне прислушивались, запомни, начальник!
– Я не начальник, я раис, незанум!
События разворачивались молниеносно, но на нашу потасовку уже обратили внимание все подходившие курды, окружившие нас густой толпой. Одного взгляда было мне достаточно, чтобы понять – ни один из них не намерен вступать в разборку, предварительно не разобравшись, в чем вообще дело. Поэтому я смело отвечал:
– Ты не раис и не незанум; ты даже не свободный курд, как эти храбрые мужчины, которыми ты хочешь командовать.
– Докажи это! – вскричал он, кипя от гнева.
– Ты – староста Далаши. А эта деревня и еще шесть поселений принадлежат стране Халь, которая платит дань наместнику Амадии и, значит, подчинена мосульскому паше, а также стамбульскому падишаху. Староста деревни, собирающий дань для падишаха, – не свободный незанум, а турецкий начальник. Если меня оскорбляет свободный и храбрый курд, то я с оружием в руках требую от него ответа, потому что он сын человека, не склоняющего голову ни перед кем. Если же турецкий староста, являющийся слугой мутасаррыфа, осмелится назвать меня псом, то я сброшу его с лошади и поставлю ногу на грудь, чтобы он покорился! Скажите, люди, кто же назначил сборщика дани из турецкой деревушки предводителем знаменитых курдов-бервари?
Толпа громко загудела, и вскоре кто-то невидимый отвечал:
– Он самозванец.
Я повернулся лицом к говорящему.
– Ты меня знаешь?
– Да, эмир. Большинство из нас знают тебя.
– Тогда тебе должно быть известно, что я друг и гость бея!
– Мы это знаем!
– Теперь ответь мне: разве среди бервари не было ни одного, кто был бы более достойным претендентом на этот пост?
– Их было много, – гордо ответил мой собеседник, – но этот человек, которого ты зовешь начальником, часто бывает в Гумри. Он сильный человек, и поскольку он находится в кровной вражде с мелеком Лизана, то мы не хотели терять понапрасну время на долгие выборы. И передали ему полномочия.
– Он – сильный? Разве я не сбросил его сейчас с коня? Говорю вам, что в следующий раз, если он осмелится оскорбить меня или кого-либо из моих друзей, то уже не поднимется с земли, а душа его улетит в джехенну. Моя рука мягче шелка для друзей, для врагов же она – тверже камня.
– Господин, чего ты требуешь от него?
– Бей в плену в Лизане. Он послал меня к вам, чтобы обсудить с вашим предводителем, что вам следует делать. Но этот раис не хочет подчиняться; он не желает со мною говорить и назвал меня псом!
– Он должен подчиниться, он должен тебя послушать! – закричали кругом.
– Хорошо, – ответил я. – Вы передали раису полномочия главнокомандующего, пусть же он их сохранит до тех пор, пока бея не освободят. Но пусть он мне окажет такую же честь, какую я ему оказал. Меня послал бей, я здесь вместо него; если этот начальник захочет со мною мирно разговаривать и обращаться как с эмиром, то я верну его оружие и скоро бей очутится среди нас.
Я огляделся. Насколько я мог понять, вокруг стояли больше сотни воинов, и все были за меня. Я обратился к начальнику:
– Ты слышал мои слова. Я признаю тебя предводителем и поэтому готов называть тебя агой. Вот твои ружье и нож. Теперь я ожидаю, чтобы и ты меня выслушал.
– Что ты можешь мне сказать? – спросил он. Ага был явно в дурном настроении.
– Созови всех твоих бервари. Они не должны продвигаться дальше, пока не кончится наше совещание.
Он озадаченно посмотрел на меня.
– Разве ты не знаешь, что мы хотим напасть на Лизан? – спросил он меня.
– Знаю, ничего страшного, если это произойдет немного позже.
– Если мы промедлим, то насара нападут на нас. Они ведь знают, что мы готовы к наступлению, они нас видели.
– Именно потому, что они знают о ваших планах, бей послал меня к вам. Они на вас не нападут, поскольку они отступили за Заб и будут оборонять мост.
– Ты это точно знаешь?
– Я им это посоветовал.
Он мрачно смотрел в землю перед собой, и я заметил, что стоящие рядом бросали на меня неодобрительные взгляды.
Наконец ага решился:
– Господин, я сделаю так, как ты требуешь. Но знай, что даже в этом случае мы не послушаемся дурного совета чужого человека.
– Делай как пожелаешь! Но прежде отыщите свободное местечко для совещания. Пусть придут туда и лучшие воины, остальным прикажите быть настороже, чтобы нам не помешали.
Ага отдал необходимые распоряжения, и все пришло в движение. У меня появилось время переговорить с Мохаммедом Эмином. Я рассказал ему о наших приключениях, начав с того момента, как мы расстались. Только я приготовился выслушать и от него подробный рассказ, как мне сообщили, что нашли подходящее место для совещания. Мы все отправились туда.
– Сиди, – сказал хаддедин, – благодарю тебя за то, что ты продемонстрировал этому парню, что мы настоящие мужчины!
– Разве этого по тебе не заметно?
– Господин, мне везет не так, как тебе. Меня бы просто разорвали, если бы я отважился сказать хотя бы половину из того, что ты здесь говорил. И затем учти, что я слабо владею курдским; а среди них лишь немногие понимают арабский. Ага, должно быть, вор и разбойник, однако он пользуется большим уважением среди этих людей.
– Ты видишь, что они теперь и меня уважают не меньше, хотя я не вор и не разбойник. Дело в том, что, если меня оскорбляют, я бью в лицо – в этом весь секрет их страха, вот почему они меня боятся. Но запомни еще, Мохаммед Эмин: не только кулаком наносят удар. У того, кто хочет наверняка поразить противника, должен быть и взгляд, и голос таким, чтобы мгновенно опрокинуть наземь противника. Идем, нас ждут; думаю, мы больше не расстанемся.
– Что ты им предложишь?
– Услышишь там.
– Я не понимаю курдский.
– Я постараюсь пересказывать тебе то, о чем я буду говорить.
Пройдя между редко стоящими деревьями и кустами, мы попали на поляну, достаточно большую для того, чтобы вместить значительное количество людей. Кругом стояли лошади. В центре, вместе с агой, сидело около двадцати взволнованных мужчин; остальные расположились на почтительном расстоянии у лошадей или возле кустов, обеспечивая нам безопасность. Эти довольно по странному одетые курды и их разукрашенные лошади представляли собой живописное зрелище. Впрочем, было жаль, что у меня не хватало времени дальше внимательно наблюдать за происходящим.
– Господин, – начал ага, – мы готовы выслушать тебя. Но вначале ответь, разве вот этот тоже считается хорошим воином? – Он указал на Мохаммеда Эмина.
На эту колкость я постарался ответить должным образом.
– Мохаммед Эмин – знаменитый эмир бени-хаддединов из арабского племени шаммаров. Он также мудрый князь и необоримый воин, и даже неверные чтят его седую бороду. Еще никто не отважился сбросить его с коня и поставить ногу ему на грудь. Попробуй сказать еще хоть что-нибудь, что мне не понравится, и я вернусь к бею, взяв тебя с собою, и прикажу, чтобы там, в Лизане, тебя били по пяткам.
– Господин, ты же хотел говорить со мной мирно!
– Так не говори сам со мной враждебно! Два таких эмира, как Мохаммед Эмин и я, не позволят оскорбить себя и тысяче мужчин. Но мы не будем угрожать целой стране Халь. Нас будут защищать курды-бервари, которые не допустят, чтобы оскорбляли друзей их бея.
Тут же поднялся старейший из курдов, взял Мохаммеда и меня за руки и заявил угрожающим тоном:
– Кто оскорбит этих эмиров, тот мой враг! Клянусь своим отцом!
Этой клятвы самого уважаемого из курдов было достаточно, чтобы защитить нас от оскорблений аги. Раис уже вполне миролюбиво спросил:
– Что в этом послании, которое ты должен передать?
– Мне нужно вам сказать, что бей является пленником мелека из Лизана и…
– Это мы и раньше знали; для этого тебе не следовало к нам приходить.
– Когда ты посетишь в джехенне своих отцов, поблагодари их за то, что они воспитали тебя таким вежливым человеком.
Старый курд вытащил пистолет и хладнокровно произнес:
– Клянусь своим отцом! Может быть, скоро ты услышишь голос этого оружия! Говори дальше, эмир!
Определенно сложилось весьма своеобразное положение. Нас, чужаков, курды защищали от своего собственного предводителя! Что бы сказал по этому поводу европейский ротмистр? Да ничего. Такие вещи могут происходить только в диком Курдистане! Я благодаря старому курду мог говорить дальше:
– Мелек Лизана требует крови бея.
– Почему? – спросили меня.
– Потому что по вине курдов было убито много халдеев.
Мои слушатели заметно заволновались. Я дал им некоторое время на обмен мнениями и впечатлениями, а затем попросил их выслушать меня спокойно.
– Я посланник бея, но одновременно и посланник мелека; я люблю бея, но и мелек просил меня быть его другом. Можно ли мне обмануть одного из них?
– Нет, – ответил старик.
– Правильно говоришь! Я нездешний, я не настроен враждебно ни к вам, ни к насара и поэтому должен следовать словам Пророка: «Да будет твое слово защитой твоего друга!» Я буду говорить с вами от имени бея и мелека так, как если бы они сами были здесь. И да просветит ваши сердца Аллах, чтобы никакая неправедная мысль не омрачила вашу душу!
Старик снова взял слово:
– Говори спокойно, господин, говори и за мелека, потому что и он тебя к нам послал. Ты будешь говорить только правду, и мы знаем, что ты и не помышляешь оскорбить или разгневать нас.
– Тогда слушайте, братья! Не так давно в этих горах раздавались крики боли и плач; гулял меч, и кинжал был в руках смерти, многообразной и неуловимой. Скажите мне, чьи руки управляли этим оружием?
– Наши! – послышались торжествующие возгласы со всех сторон.
– А кто погибал от этих рук?
На этот раз выступил вперед ага:
– Насара, да погуби их Аллах!
– Что они вам сделали?
– Нам? – спросил он с удивлением. – Разве они не гяуры? Разве не верят они в трех богов? Разве не молятся давно умершим людям? Разве наши священники не призывают их уничтожить?
Сейчас было бы крайне неосторожно пускаться в теологические споры, поэтому я отвечал просто:
– Значит, вы убивали их за их веру? Вы признаете, что вы их убивали сотнями и тысячами?
– Многими тысячами! – сказал ага гордо.
– Хорошо, у вас есть кровная месть. Должны ли вы удивляться, что родственники убитых восстают и требуют вашей крови?
– Господин, они не вправе этого делать, ведь они гяуры!
– Ты ошибаешься, человеческая кровь всегда остается человеческой кровью. Кровь Авеля не была кровью мусульманина, и тем не менее Господь сказал Каину: «Голос крови брата твоего вопиет ко мне от земли». Я был во многих странах и у многих народов, вы даже не знаете всех их названий, они не были мусульманами, тем не менее практиковали кровную вражду и не удивлялись тому, что вы мстите за кровь ваших близких. Здесь я беспристрастен; не могу сказать, что только вы имеете право для кровной мести, ибо и ваши кровники получили свою жизнь от Бога, а если они лишены права защищаться от вас и вы их все-таки убиваете, то вы лишь подлые убийцы. Вы признаете, что убили тысячи из них; тогда вы не должны удивляться, что они домогаются жизни вашего бея. Собственно, у них есть право потребовать от вас столько же жизней, сколько вы взяли у них.
– Пусть только придут! – пробурчал ага.
– И они придут, если вы не протянете им руку примирения.
– Примирения? Ты сошел с ума?
– Отнюдь. Что вы можете им сделать? Между вами и ими лежит Заб. И это будет стоить вам многих жизней, попытайся вы взять мост или брод. И пока вы будете их завоевывать, к ним придет подмога из Завита, Миниджаниша и Мурги, а также других мест, столь многочисленная, что они вас просто задавят.
Тут поднялся ага, встав в позу обвинителя.
– А ты знаешь, кто виноват во всем? – спросил он.
– Кто? – спокойно спросил я.
– Ты сам, только ты!
– Я? Почему?
– Разве не ты признался нам, что дал им совет перебраться за реку?
Он повернулся к воинам и добавил:
– Видите, что он нам не друг, а враг, предатель?
Я возразил:
– Как раз оттого, что я вам друг, я дал им этот совет; поскольку, как только вы убили бы кого-нибудь из халдеев, они тотчас же умертвили бы бея. Может, мне сейчас вернуться к бею и сказать ему, что его жизнь для вас ничто?
– Значит, ты полагаешь, нам не следует нападать?
– Именно так.
– Господин, ты считаешь нас трусами, которые даже не попытаются отомстить за смерть тех, кто погиб вчера?
– Нет. Я считаю вас храбрыми воинами, а также умными людьми, которые не пойдут бессмысленно навстречу смерти. Вы ведь знаете Заб. Кто из вас пойдет туда, если на той стороне реки стоит враг и встречает вас пулей?
– В этом только ты один виноват!
– Ба! Я спас этим жизнь бею.
– Ты хотел не ему, а себе спасти жизнь!
– Ты ошибаешься. Я и мои спутники – гости мелека. Только бей и курды, которых взяли вместе с ним, – в плену. Они умрут, как только вы начнете военные действия.
– А если мы не поверим, что ты гость мелека, как ты нам это докажешь?
– Стоял бы я здесь, будь я пленником?
– Он мог бы тебя отпустить, положившись на твое слово. По какой причине он взял тебя под защиту? Кто рекомендовал тебя ему, мелеку из Лизана?
Мне пришлось отвечать, и, признаться честно, я стыдился называть имя женщины.
– Меня ему рекомендовала одна женщина, которую он очень уважает.
– Как ее зовут?
– Мара Дуриме.
Я боялся выставить себя на посмешище и был ошарашен противоположным действием, произведенным этим именем. Ага тоже был озадачен и сказал:
– Мара Дуриме? Где ты ее встречал?
– В Амадии.
– Когда?
– Несколько дней назад.
– Каким образом ты с ней встретился?
– Ее правнучка съела яд, и ее отец, узнав, что я хаким, позвал меня. Я спас больную и встретил там Мара Дуриме.
– И ты сказал старой женщине, что ты поедешь в Гумри и Лизан?
– Да.
– Она тебя предостерегала от этого?
– Да.
– А когда ты не отказался от своего намерения, что она сделала? Вспомни. Может быть, она тебе сказала слово, которое я тебе сам не могу назвать.
– Она сказала, что, когда я буду в опасности, я должен назвать имя Рух-и-кульяна. И он меня защитит.
Едва я назвал это имя, ага, который поначалу относился ко мне враждебно, встал передо мной и протянул мне руку.
– Эмир, я этого не знал. Прости меня! Кому Мара Дуриме сказала это имя – с тем не произойдет ничего плохого. И теперь мы с почтением выслушаем твою речь. Насколько сильны насара?
– Я не могу вам этого сказать. Я такой же их друг, как и ваш; и не скажу им, насколько сильны вы.
– А ты осторожнее, чем я думал. Ты в самом деле думаешь, что они убьют бея, если мы на них нападем?
– Я убежден в этом.
– Они освободят его, если мы отступим?
– Я не знаю, но надеюсь, что так. Мелек должен меня послушаться.
– Но там было убито несколько наших людей; за них мы все равно должны отомстить.
– Но разве вы до этого не убили тысячи насара?
– Десять курдов стоят больше, чем тысяча насара!
– А халдеи думают, что десять насара стоят больше, чем тысяча курдов.
– Заплатят ли они нам за пролитую ими кровь?
– Мне это неведомо, но признаюсь вам честно, что я на их месте не делал бы этого.
– Тогда ты, может, дашь им совет, чтобы они заплатили?
– Нет. Я всем говорю только то, что служит миру. Они убили несколько ваших, вы же – тысячи; значит, лишь они имеют право требовать плату за пролитую кровь. Кроме того, у них находится в плену бей, и если вы хорошенько поразмыслите, то осознаете, что у них имеется по отношению к вам серьезное преимущество.
– Они настроены воинственно?
Собственно, мне следовало ответить «нет», но я все же предпочел дать уклончивый ответ:
– Разве они вчера вели себя как трусы? Измерьте кровь, стекшую в Заб; сосчитайте кости, в изобилии валяющиеся в долине, но не спрашивайте, велик ли их гнев, чтобы мстить!
– У них много хорошего оружия?
– Опять не могу сказать. Тогда я ведь должен и им рассказать, как вы вооружены?
– Они взяли с собой за реку свое имущество?
– Только беспечный оставляет свое имущество, когда спасается бегством. Впрочем, у халдеев так мало имущества, что им вовсе не трудно взять его с собой.
– Отойди в сторону! После того как мы услышали все, что хотели, мы должны посовещаться.
У меня появилась возможность познакомить Мохаммеда Эмина с ходом переговоров. Что я и сделал. Не успели курды прийти к какому-либо решению, как несколько их воинов привели к нам человека. Он был без оружия.
– Кто это? – спросил ага.
– Этот человек, – ответил один из курдов, приведший незнакомца, – бродил неподалеку от нас, и, когда мы его схватили, он сказал, что его послал мелек к этому эмиру.
Произнося последние слова, говоривший указал на меня.
– Что тебе нужно? – спросил я халдея.
Он мне показался подозрительным или по крайней мере очень неосмотрительным. Правда, для того чтобы разгуливать около враждебных курдов, требовалось необыкновенное мужество.
– Господин, – отвечал он, – мелеку показалось, что ты слишком долго отсутствуешь, и поэтому он послал меня к тебе, чтобы сообщить, что бея убьют, если ты тотчас же не вернешься.
– Видите, я вас не обманывал? – повернулся я к курдам. – Пусть этот человек возвращается и скажет мелеку, что со мной ничего не случилось и я скоро вернусь.
– Уведите его! – повелел ага.
Совещание возобновилось.
Посланник мелека оказал благоприятное влияние на ход совещания. Тем не менее мне показалось странным, что мелек послал этого человека. Он все-таки не был таким кровожадным, когда мы с ним общались, а угроза, сделанная якобы с лучшими намерениями в отношении меня, явно была излишней, поскольку я как друг бея мог ничего не опасаться.
Наконец курды пришли к решению и подозвали меня.
– Господин, ты обещаешь нам не говорить насара ни слова, которое было бы во вред нам?
– Обещаю.
– Значит, ты сейчас к ним возвращаешься?
– Да, я и мой друг Мохаммед Эмин.
– Почему он не может остаться с нами?
– Он что, ваш пленник?
– Нет.
– Тогда он может идти туда, куда ему заблагорассудится, а он решил пойти со мной. Что мне сказать мелеку?
– Что мы требуем освободить нашего бея.
– И еще?
– После этого пусть бей сам решает, что нужно делать.
У этого требования могла быть весьма опасная подоплека, поэтому я тут же задал уточняющий вопрос:
– Когда его следует освободить?
– Тотчас же вместе с его спутниками.
– Куда он должен прийти?
– Сюда.
– И тогда вы не нападете?
– Сейчас нет.
– Значит, только тогда, когда отпустят бея?
– Тогда будет так, как решит бей.
– А если мелек захочет его выдать только при условии, что вы с миром вернетесь обратно в Гумри?
– Господин, на это мы не пойдем. Мы не сойдем с этого места, пока не увидим властелина Гумри.
– Что вам еще нужно?
– Больше ничего.
– Тогда слушайте, что я вам скажу. Я честно вел себя по отношению к вам и точно так же буду поступать во всем, что касается мелека. Я не буду его уговаривать пойти на уступки, которые могут ему повредить. И запомните еще – бея сразу же убьют, если вы тронетесь с этого места, прежде чем будет заключен мир.
– Ты что, посоветуешь мелеку совершить это убийство?
– Спаси меня Аллах от этого! Но я также не соглашусь с тем, чтобы вам выдали бея, который потом сразу же поведет вас против Лизана.
– Господин, ты говоришь очень дерзко, но прямодушно!
– По крайней мере вы понимаете, что я говорю с вами как с друзьями. Потерпите, пока я не вернусь!
Мы с Мохаммедом Эмином сели на лошадей и отправились к Лизану без какого-либо сопровождения со стороны курдов.
– Что тебе нужно передать мелеку? – спросил меня хаддедин.
Я объяснил ему мое задание, а также поделился своими сомнениями и заботами. Наши лошади быстро бежали, и мы почти уже добрались до реки, как мне послышался рядом со мной подозрительный шорох. Я резко повернулся в ту сторону, и тут же прозвучало два выстрела. Лошадь хаддедина тотчас же понесла сквозь кусты, а моя подогнула колени и повалилась на землю, прежде чем я успел вынуть ноги из стремян. Я тоже упал вместе с ней, наполовину придавленный ее корпусом. В следующее мгновение около десятка мужчин набросились на меня, пытаясь связать и отобрать оружие. Один из них был так называемым посланником мелека. Значит, мои предчувствия меня все-таки не обманули!
Это было подлым замыслом раиса Шурда. Я защищался изо всех сил. Но положение было неудачным – я лежал на земле, правая нога зажата корпусом лошади. Правда, у меня еще оставались свободными руки, и мне удалось нанести несколько хороших ударов, прежде чем меня скрутили. Справиться с десятком сильных мужчин – об этом не могло быть и речи, тем более что они тут же молниеносно отняли у меня оружие. Они вытащили меня из-под лошади и поставили на ноги. Не первый раз меня связывали враги, но еще никогда таким унизительным способом! Мне привязали ремни к запястьям и притянули таким образом правую руку к левому плечу, а левую соответственно к правому, причем так туго завязав узел сзади на шее, что я едва мог дышать. Ноги связали так крепко, что я еле шел, и, кроме того, что было особенно подло, локоть прикрепили пряжкой к стремени одного из этих разбойников с большой дороги, – оказывается, они были на лошадях, которых на время нападения спрятали в кустах.
Все это произошло в считанные минуты. Я надеялся, что Мохаммед Эмин вернется, но не хотел звать на помощь, чтобы не позориться перед этими людьми. Но говорить я вполне мог.
– Что вы от меня хотите? – спросил я.
– Нам нужен ты сам, – ответил один из них, наверняка предводитель. – И твой конь нам нужен, да ты не на нем поехал.
– Кто вы?
– Ты что, баба, что столь любопытен?
– Ба! Вы, псы, служите Неджир-бею. Сам он не посмел ко мне приблизиться, теперь же посылает свою свору, чтобы ему случаем не поцарапали ногу!
– Заткнись! Почему мы взяли тебя в плен, ты скоро узнаешь! Веди себя тихо, иначе заткнем тебе рот!
Мои похитители медленно тронулись в путь верхом, я же был вынужден идти следом. Вскоре мы приблизились к речке, проехали немного вдоль нее и вошли в воду, – здесь, наверное, имелся брод. На той стороне реки стояли вооруженные люди, которые сразу же исчезли при нашем появлении. Видимо, это был Неджир-бей, ожидавший там, выгорит ли его предприятие, и теперь удалявшийся, потирая руки.
– Я вообще не убегал, и конь по-прежнему принадлежит мне. Сейчас он под присмотром хаджи Халефа Омара, на которого, как ты знаешь, я могу положиться.
– Ты разве не убегал? – удивленно переспросил он.
– Нет. Я пришел как посланник бея Гумри и мелека Лизана. Кто здесь командир?
– Это я, – услышал я глухой голос.
Я повернулся и внимательно посмотрел на этого человека. Он был очень высокий и чрезвычайно худой, сидел на крепко сбитой лохматой лошадке, взнузданной упряжью только лишь из пальмовых волокон. На его голове сидел чудовищных размеров тюрбан, а на лице красовалась такая густая и жесткая борода, что были видны лишь нос и глаза, изучавшие меня пытливо.
– Ты – раис Далаши? – спросил я его.
– Да. А кто ты?
Вместо меня ответил Мохаммед Эмин:
– Это – эмир Кара бен Немси, о котором я тебе уже рассказывал.
Курд снова на меня уставился, и мне сразу показалось, будто он уже все про меня знает. Раис сказал:
– Хорошо, он позже все нам сообщит, сейчас же пусть присоединяется к нам. Вперед!
– Подожди, мне нужно с тобой поговорить, – попросил я.
– Молчи! – набросился он на меня. – Я главнокомандующий, и все, что я скажу, должно выполняться без пререканий. Говорят женщины, мужчины же – действуют. Не время сейчас для беседы!
Нет, я не привык, чтобы со мною говорили таким тоном. Мохаммед Эмин подал мне подбадривающий знак рукой. И когда раис отъехал на несколько шагов, я, подскочив к нему, схватил его лошадь за поводья.
– Стоять! Я – посланник бея! – предупредил я его строгим голосом.
Я всегда считал, что бесстрашный характер, подкрепленный ловкостью и силой, импонирует этим полудиким людям. Здесь же, очевидно, я просчитался; раис поднял кулак и пригрозил:
– А ну, прочь от моего коня, иначе получишь!
Я осознавал, что если хотя бы в малой степени дам себя запугать, то моя миссия не осуществится. Поэтому я отпустил свою лошадь, но, продолжая удерживать его коня за уздечку, ответил:
– Теперь я замещаю бея Гумри и я отдаю команды; ты же не кто иной, как лишь ничтожный деревенский староста, который должен мне беспрекословно подчиняться. Слезай с коня!
Он рванул с плеча ружье, схватил его за ствол и взмахнул им.
– Я расколю тебе голову, дурак! – заревел он.
– Попробуй. Но сперва ты подчинишься! – отвечал я смеясь и, быстро рванув лошадь за узду, поднял ее на дыбы и с такой силой ударил ее в брюхо, что та снова испуганно вскинулась вверх. Староста вылетел из седла. Прежде чем он поднялся, я вырвал у него из рук ружье и нож и уже спокойно мог ждать нападения.
– Пес! – заорал он, вскакивая на ноги и бросаясь на меня. – Я тебя уничтожу!
Раис подскочил ко мне, но ударом ноги я снова опрокинул его на землю. Схватив его ружье, я прицелился.
– Не приближайся ко мне, а то выстрелю!
Он встал на ноги, держась за живот, куда я его ударил, и смотрел на меня разъяренно, но снова нападать не осмелился.
– Отдай мне оружие! – прорычал он мне с угрозой.
– Только после того, как я с тобой поговорю!
– Обойдешься, мне этого вообще не надо!
– А мне надо! Я привык, чтобы ко мне прислушивались, запомни, начальник!
– Я не начальник, я раис, незанум!
События разворачивались молниеносно, но на нашу потасовку уже обратили внимание все подходившие курды, окружившие нас густой толпой. Одного взгляда было мне достаточно, чтобы понять – ни один из них не намерен вступать в разборку, предварительно не разобравшись, в чем вообще дело. Поэтому я смело отвечал:
– Ты не раис и не незанум; ты даже не свободный курд, как эти храбрые мужчины, которыми ты хочешь командовать.
– Докажи это! – вскричал он, кипя от гнева.
– Ты – староста Далаши. А эта деревня и еще шесть поселений принадлежат стране Халь, которая платит дань наместнику Амадии и, значит, подчинена мосульскому паше, а также стамбульскому падишаху. Староста деревни, собирающий дань для падишаха, – не свободный незанум, а турецкий начальник. Если меня оскорбляет свободный и храбрый курд, то я с оружием в руках требую от него ответа, потому что он сын человека, не склоняющего голову ни перед кем. Если же турецкий староста, являющийся слугой мутасаррыфа, осмелится назвать меня псом, то я сброшу его с лошади и поставлю ногу на грудь, чтобы он покорился! Скажите, люди, кто же назначил сборщика дани из турецкой деревушки предводителем знаменитых курдов-бервари?
Толпа громко загудела, и вскоре кто-то невидимый отвечал:
– Он самозванец.
Я повернулся лицом к говорящему.
– Ты меня знаешь?
– Да, эмир. Большинство из нас знают тебя.
– Тогда тебе должно быть известно, что я друг и гость бея!
– Мы это знаем!
– Теперь ответь мне: разве среди бервари не было ни одного, кто был бы более достойным претендентом на этот пост?
– Их было много, – гордо ответил мой собеседник, – но этот человек, которого ты зовешь начальником, часто бывает в Гумри. Он сильный человек, и поскольку он находится в кровной вражде с мелеком Лизана, то мы не хотели терять понапрасну время на долгие выборы. И передали ему полномочия.
– Он – сильный? Разве я не сбросил его сейчас с коня? Говорю вам, что в следующий раз, если он осмелится оскорбить меня или кого-либо из моих друзей, то уже не поднимется с земли, а душа его улетит в джехенну. Моя рука мягче шелка для друзей, для врагов же она – тверже камня.
– Господин, чего ты требуешь от него?
– Бей в плену в Лизане. Он послал меня к вам, чтобы обсудить с вашим предводителем, что вам следует делать. Но этот раис не хочет подчиняться; он не желает со мною говорить и назвал меня псом!
– Он должен подчиниться, он должен тебя послушать! – закричали кругом.
– Хорошо, – ответил я. – Вы передали раису полномочия главнокомандующего, пусть же он их сохранит до тех пор, пока бея не освободят. Но пусть он мне окажет такую же честь, какую я ему оказал. Меня послал бей, я здесь вместо него; если этот начальник захочет со мною мирно разговаривать и обращаться как с эмиром, то я верну его оружие и скоро бей очутится среди нас.
Я огляделся. Насколько я мог понять, вокруг стояли больше сотни воинов, и все были за меня. Я обратился к начальнику:
– Ты слышал мои слова. Я признаю тебя предводителем и поэтому готов называть тебя агой. Вот твои ружье и нож. Теперь я ожидаю, чтобы и ты меня выслушал.
– Что ты можешь мне сказать? – спросил он. Ага был явно в дурном настроении.
– Созови всех твоих бервари. Они не должны продвигаться дальше, пока не кончится наше совещание.
Он озадаченно посмотрел на меня.
– Разве ты не знаешь, что мы хотим напасть на Лизан? – спросил он меня.
– Знаю, ничего страшного, если это произойдет немного позже.
– Если мы промедлим, то насара нападут на нас. Они ведь знают, что мы готовы к наступлению, они нас видели.
– Именно потому, что они знают о ваших планах, бей послал меня к вам. Они на вас не нападут, поскольку они отступили за Заб и будут оборонять мост.
– Ты это точно знаешь?
– Я им это посоветовал.
Он мрачно смотрел в землю перед собой, и я заметил, что стоящие рядом бросали на меня неодобрительные взгляды.
Наконец ага решился:
– Господин, я сделаю так, как ты требуешь. Но знай, что даже в этом случае мы не послушаемся дурного совета чужого человека.
– Делай как пожелаешь! Но прежде отыщите свободное местечко для совещания. Пусть придут туда и лучшие воины, остальным прикажите быть настороже, чтобы нам не помешали.
Ага отдал необходимые распоряжения, и все пришло в движение. У меня появилось время переговорить с Мохаммедом Эмином. Я рассказал ему о наших приключениях, начав с того момента, как мы расстались. Только я приготовился выслушать и от него подробный рассказ, как мне сообщили, что нашли подходящее место для совещания. Мы все отправились туда.
– Сиди, – сказал хаддедин, – благодарю тебя за то, что ты продемонстрировал этому парню, что мы настоящие мужчины!
– Разве этого по тебе не заметно?
– Господин, мне везет не так, как тебе. Меня бы просто разорвали, если бы я отважился сказать хотя бы половину из того, что ты здесь говорил. И затем учти, что я слабо владею курдским; а среди них лишь немногие понимают арабский. Ага, должно быть, вор и разбойник, однако он пользуется большим уважением среди этих людей.
– Ты видишь, что они теперь и меня уважают не меньше, хотя я не вор и не разбойник. Дело в том, что, если меня оскорбляют, я бью в лицо – в этом весь секрет их страха, вот почему они меня боятся. Но запомни еще, Мохаммед Эмин: не только кулаком наносят удар. У того, кто хочет наверняка поразить противника, должен быть и взгляд, и голос таким, чтобы мгновенно опрокинуть наземь противника. Идем, нас ждут; думаю, мы больше не расстанемся.
– Что ты им предложишь?
– Услышишь там.
– Я не понимаю курдский.
– Я постараюсь пересказывать тебе то, о чем я буду говорить.
Пройдя между редко стоящими деревьями и кустами, мы попали на поляну, достаточно большую для того, чтобы вместить значительное количество людей. Кругом стояли лошади. В центре, вместе с агой, сидело около двадцати взволнованных мужчин; остальные расположились на почтительном расстоянии у лошадей или возле кустов, обеспечивая нам безопасность. Эти довольно по странному одетые курды и их разукрашенные лошади представляли собой живописное зрелище. Впрочем, было жаль, что у меня не хватало времени дальше внимательно наблюдать за происходящим.
– Господин, – начал ага, – мы готовы выслушать тебя. Но вначале ответь, разве вот этот тоже считается хорошим воином? – Он указал на Мохаммеда Эмина.
На эту колкость я постарался ответить должным образом.
– Мохаммед Эмин – знаменитый эмир бени-хаддединов из арабского племени шаммаров. Он также мудрый князь и необоримый воин, и даже неверные чтят его седую бороду. Еще никто не отважился сбросить его с коня и поставить ногу ему на грудь. Попробуй сказать еще хоть что-нибудь, что мне не понравится, и я вернусь к бею, взяв тебя с собою, и прикажу, чтобы там, в Лизане, тебя били по пяткам.
– Господин, ты же хотел говорить со мной мирно!
– Так не говори сам со мной враждебно! Два таких эмира, как Мохаммед Эмин и я, не позволят оскорбить себя и тысяче мужчин. Но мы не будем угрожать целой стране Халь. Нас будут защищать курды-бервари, которые не допустят, чтобы оскорбляли друзей их бея.
Тут же поднялся старейший из курдов, взял Мохаммеда и меня за руки и заявил угрожающим тоном:
– Кто оскорбит этих эмиров, тот мой враг! Клянусь своим отцом!
Этой клятвы самого уважаемого из курдов было достаточно, чтобы защитить нас от оскорблений аги. Раис уже вполне миролюбиво спросил:
– Что в этом послании, которое ты должен передать?
– Мне нужно вам сказать, что бей является пленником мелека из Лизана и…
– Это мы и раньше знали; для этого тебе не следовало к нам приходить.
– Когда ты посетишь в джехенне своих отцов, поблагодари их за то, что они воспитали тебя таким вежливым человеком.
Старый курд вытащил пистолет и хладнокровно произнес:
– Клянусь своим отцом! Может быть, скоро ты услышишь голос этого оружия! Говори дальше, эмир!
Определенно сложилось весьма своеобразное положение. Нас, чужаков, курды защищали от своего собственного предводителя! Что бы сказал по этому поводу европейский ротмистр? Да ничего. Такие вещи могут происходить только в диком Курдистане! Я благодаря старому курду мог говорить дальше:
– Мелек Лизана требует крови бея.
– Почему? – спросили меня.
– Потому что по вине курдов было убито много халдеев.
Мои слушатели заметно заволновались. Я дал им некоторое время на обмен мнениями и впечатлениями, а затем попросил их выслушать меня спокойно.
– Я посланник бея, но одновременно и посланник мелека; я люблю бея, но и мелек просил меня быть его другом. Можно ли мне обмануть одного из них?
– Нет, – ответил старик.
– Правильно говоришь! Я нездешний, я не настроен враждебно ни к вам, ни к насара и поэтому должен следовать словам Пророка: «Да будет твое слово защитой твоего друга!» Я буду говорить с вами от имени бея и мелека так, как если бы они сами были здесь. И да просветит ваши сердца Аллах, чтобы никакая неправедная мысль не омрачила вашу душу!
Старик снова взял слово:
– Говори спокойно, господин, говори и за мелека, потому что и он тебя к нам послал. Ты будешь говорить только правду, и мы знаем, что ты и не помышляешь оскорбить или разгневать нас.
– Тогда слушайте, братья! Не так давно в этих горах раздавались крики боли и плач; гулял меч, и кинжал был в руках смерти, многообразной и неуловимой. Скажите мне, чьи руки управляли этим оружием?
– Наши! – послышались торжествующие возгласы со всех сторон.
– А кто погибал от этих рук?
На этот раз выступил вперед ага:
– Насара, да погуби их Аллах!
– Что они вам сделали?
– Нам? – спросил он с удивлением. – Разве они не гяуры? Разве не верят они в трех богов? Разве не молятся давно умершим людям? Разве наши священники не призывают их уничтожить?
Сейчас было бы крайне неосторожно пускаться в теологические споры, поэтому я отвечал просто:
– Значит, вы убивали их за их веру? Вы признаете, что вы их убивали сотнями и тысячами?
– Многими тысячами! – сказал ага гордо.
– Хорошо, у вас есть кровная месть. Должны ли вы удивляться, что родственники убитых восстают и требуют вашей крови?
– Господин, они не вправе этого делать, ведь они гяуры!
– Ты ошибаешься, человеческая кровь всегда остается человеческой кровью. Кровь Авеля не была кровью мусульманина, и тем не менее Господь сказал Каину: «Голос крови брата твоего вопиет ко мне от земли». Я был во многих странах и у многих народов, вы даже не знаете всех их названий, они не были мусульманами, тем не менее практиковали кровную вражду и не удивлялись тому, что вы мстите за кровь ваших близких. Здесь я беспристрастен; не могу сказать, что только вы имеете право для кровной мести, ибо и ваши кровники получили свою жизнь от Бога, а если они лишены права защищаться от вас и вы их все-таки убиваете, то вы лишь подлые убийцы. Вы признаете, что убили тысячи из них; тогда вы не должны удивляться, что они домогаются жизни вашего бея. Собственно, у них есть право потребовать от вас столько же жизней, сколько вы взяли у них.
– Пусть только придут! – пробурчал ага.
– И они придут, если вы не протянете им руку примирения.
– Примирения? Ты сошел с ума?
– Отнюдь. Что вы можете им сделать? Между вами и ими лежит Заб. И это будет стоить вам многих жизней, попытайся вы взять мост или брод. И пока вы будете их завоевывать, к ним придет подмога из Завита, Миниджаниша и Мурги, а также других мест, столь многочисленная, что они вас просто задавят.
Тут поднялся ага, встав в позу обвинителя.
– А ты знаешь, кто виноват во всем? – спросил он.
– Кто? – спокойно спросил я.
– Ты сам, только ты!
– Я? Почему?
– Разве не ты признался нам, что дал им совет перебраться за реку?
Он повернулся к воинам и добавил:
– Видите, что он нам не друг, а враг, предатель?
Я возразил:
– Как раз оттого, что я вам друг, я дал им этот совет; поскольку, как только вы убили бы кого-нибудь из халдеев, они тотчас же умертвили бы бея. Может, мне сейчас вернуться к бею и сказать ему, что его жизнь для вас ничто?
– Значит, ты полагаешь, нам не следует нападать?
– Именно так.
– Господин, ты считаешь нас трусами, которые даже не попытаются отомстить за смерть тех, кто погиб вчера?
– Нет. Я считаю вас храбрыми воинами, а также умными людьми, которые не пойдут бессмысленно навстречу смерти. Вы ведь знаете Заб. Кто из вас пойдет туда, если на той стороне реки стоит враг и встречает вас пулей?
– В этом только ты один виноват!
– Ба! Я спас этим жизнь бею.
– Ты хотел не ему, а себе спасти жизнь!
– Ты ошибаешься. Я и мои спутники – гости мелека. Только бей и курды, которых взяли вместе с ним, – в плену. Они умрут, как только вы начнете военные действия.
– А если мы не поверим, что ты гость мелека, как ты нам это докажешь?
– Стоял бы я здесь, будь я пленником?
– Он мог бы тебя отпустить, положившись на твое слово. По какой причине он взял тебя под защиту? Кто рекомендовал тебя ему, мелеку из Лизана?
Мне пришлось отвечать, и, признаться честно, я стыдился называть имя женщины.
– Меня ему рекомендовала одна женщина, которую он очень уважает.
– Как ее зовут?
– Мара Дуриме.
Я боялся выставить себя на посмешище и был ошарашен противоположным действием, произведенным этим именем. Ага тоже был озадачен и сказал:
– Мара Дуриме? Где ты ее встречал?
– В Амадии.
– Когда?
– Несколько дней назад.
– Каким образом ты с ней встретился?
– Ее правнучка съела яд, и ее отец, узнав, что я хаким, позвал меня. Я спас больную и встретил там Мара Дуриме.
– И ты сказал старой женщине, что ты поедешь в Гумри и Лизан?
– Да.
– Она тебя предостерегала от этого?
– Да.
– А когда ты не отказался от своего намерения, что она сделала? Вспомни. Может быть, она тебе сказала слово, которое я тебе сам не могу назвать.
– Она сказала, что, когда я буду в опасности, я должен назвать имя Рух-и-кульяна. И он меня защитит.
Едва я назвал это имя, ага, который поначалу относился ко мне враждебно, встал передо мной и протянул мне руку.
– Эмир, я этого не знал. Прости меня! Кому Мара Дуриме сказала это имя – с тем не произойдет ничего плохого. И теперь мы с почтением выслушаем твою речь. Насколько сильны насара?
– Я не могу вам этого сказать. Я такой же их друг, как и ваш; и не скажу им, насколько сильны вы.
– А ты осторожнее, чем я думал. Ты в самом деле думаешь, что они убьют бея, если мы на них нападем?
– Я убежден в этом.
– Они освободят его, если мы отступим?
– Я не знаю, но надеюсь, что так. Мелек должен меня послушаться.
– Но там было убито несколько наших людей; за них мы все равно должны отомстить.
– Но разве вы до этого не убили тысячи насара?
– Десять курдов стоят больше, чем тысяча насара!
– А халдеи думают, что десять насара стоят больше, чем тысяча курдов.
– Заплатят ли они нам за пролитую ими кровь?
– Мне это неведомо, но признаюсь вам честно, что я на их месте не делал бы этого.
– Тогда ты, может, дашь им совет, чтобы они заплатили?
– Нет. Я всем говорю только то, что служит миру. Они убили несколько ваших, вы же – тысячи; значит, лишь они имеют право требовать плату за пролитую кровь. Кроме того, у них находится в плену бей, и если вы хорошенько поразмыслите, то осознаете, что у них имеется по отношению к вам серьезное преимущество.
– Они настроены воинственно?
Собственно, мне следовало ответить «нет», но я все же предпочел дать уклончивый ответ:
– Разве они вчера вели себя как трусы? Измерьте кровь, стекшую в Заб; сосчитайте кости, в изобилии валяющиеся в долине, но не спрашивайте, велик ли их гнев, чтобы мстить!
– У них много хорошего оружия?
– Опять не могу сказать. Тогда я ведь должен и им рассказать, как вы вооружены?
– Они взяли с собой за реку свое имущество?
– Только беспечный оставляет свое имущество, когда спасается бегством. Впрочем, у халдеев так мало имущества, что им вовсе не трудно взять его с собой.
– Отойди в сторону! После того как мы услышали все, что хотели, мы должны посовещаться.
У меня появилась возможность познакомить Мохаммеда Эмина с ходом переговоров. Что я и сделал. Не успели курды прийти к какому-либо решению, как несколько их воинов привели к нам человека. Он был без оружия.
– Кто это? – спросил ага.
– Этот человек, – ответил один из курдов, приведший незнакомца, – бродил неподалеку от нас, и, когда мы его схватили, он сказал, что его послал мелек к этому эмиру.
Произнося последние слова, говоривший указал на меня.
– Что тебе нужно? – спросил я халдея.
Он мне показался подозрительным или по крайней мере очень неосмотрительным. Правда, для того чтобы разгуливать около враждебных курдов, требовалось необыкновенное мужество.
– Господин, – отвечал он, – мелеку показалось, что ты слишком долго отсутствуешь, и поэтому он послал меня к тебе, чтобы сообщить, что бея убьют, если ты тотчас же не вернешься.
– Видите, я вас не обманывал? – повернулся я к курдам. – Пусть этот человек возвращается и скажет мелеку, что со мной ничего не случилось и я скоро вернусь.
– Уведите его! – повелел ага.
Совещание возобновилось.
Посланник мелека оказал благоприятное влияние на ход совещания. Тем не менее мне показалось странным, что мелек послал этого человека. Он все-таки не был таким кровожадным, когда мы с ним общались, а угроза, сделанная якобы с лучшими намерениями в отношении меня, явно была излишней, поскольку я как друг бея мог ничего не опасаться.
Наконец курды пришли к решению и подозвали меня.
– Господин, ты обещаешь нам не говорить насара ни слова, которое было бы во вред нам?
– Обещаю.
– Значит, ты сейчас к ним возвращаешься?
– Да, я и мой друг Мохаммед Эмин.
– Почему он не может остаться с нами?
– Он что, ваш пленник?
– Нет.
– Тогда он может идти туда, куда ему заблагорассудится, а он решил пойти со мной. Что мне сказать мелеку?
– Что мы требуем освободить нашего бея.
– И еще?
– После этого пусть бей сам решает, что нужно делать.
У этого требования могла быть весьма опасная подоплека, поэтому я тут же задал уточняющий вопрос:
– Когда его следует освободить?
– Тотчас же вместе с его спутниками.
– Куда он должен прийти?
– Сюда.
– И тогда вы не нападете?
– Сейчас нет.
– Значит, только тогда, когда отпустят бея?
– Тогда будет так, как решит бей.
– А если мелек захочет его выдать только при условии, что вы с миром вернетесь обратно в Гумри?
– Господин, на это мы не пойдем. Мы не сойдем с этого места, пока не увидим властелина Гумри.
– Что вам еще нужно?
– Больше ничего.
– Тогда слушайте, что я вам скажу. Я честно вел себя по отношению к вам и точно так же буду поступать во всем, что касается мелека. Я не буду его уговаривать пойти на уступки, которые могут ему повредить. И запомните еще – бея сразу же убьют, если вы тронетесь с этого места, прежде чем будет заключен мир.
– Ты что, посоветуешь мелеку совершить это убийство?
– Спаси меня Аллах от этого! Но я также не соглашусь с тем, чтобы вам выдали бея, который потом сразу же поведет вас против Лизана.
– Господин, ты говоришь очень дерзко, но прямодушно!
– По крайней мере вы понимаете, что я говорю с вами как с друзьями. Потерпите, пока я не вернусь!
Мы с Мохаммедом Эмином сели на лошадей и отправились к Лизану без какого-либо сопровождения со стороны курдов.
– Что тебе нужно передать мелеку? – спросил меня хаддедин.
Я объяснил ему мое задание, а также поделился своими сомнениями и заботами. Наши лошади быстро бежали, и мы почти уже добрались до реки, как мне послышался рядом со мной подозрительный шорох. Я резко повернулся в ту сторону, и тут же прозвучало два выстрела. Лошадь хаддедина тотчас же понесла сквозь кусты, а моя подогнула колени и повалилась на землю, прежде чем я успел вынуть ноги из стремян. Я тоже упал вместе с ней, наполовину придавленный ее корпусом. В следующее мгновение около десятка мужчин набросились на меня, пытаясь связать и отобрать оружие. Один из них был так называемым посланником мелека. Значит, мои предчувствия меня все-таки не обманули!
Это было подлым замыслом раиса Шурда. Я защищался изо всех сил. Но положение было неудачным – я лежал на земле, правая нога зажата корпусом лошади. Правда, у меня еще оставались свободными руки, и мне удалось нанести несколько хороших ударов, прежде чем меня скрутили. Справиться с десятком сильных мужчин – об этом не могло быть и речи, тем более что они тут же молниеносно отняли у меня оружие. Они вытащили меня из-под лошади и поставили на ноги. Не первый раз меня связывали враги, но еще никогда таким унизительным способом! Мне привязали ремни к запястьям и притянули таким образом правую руку к левому плечу, а левую соответственно к правому, причем так туго завязав узел сзади на шее, что я едва мог дышать. Ноги связали так крепко, что я еле шел, и, кроме того, что было особенно подло, локоть прикрепили пряжкой к стремени одного из этих разбойников с большой дороги, – оказывается, они были на лошадях, которых на время нападения спрятали в кустах.
Все это произошло в считанные минуты. Я надеялся, что Мохаммед Эмин вернется, но не хотел звать на помощь, чтобы не позориться перед этими людьми. Но говорить я вполне мог.
– Что вы от меня хотите? – спросил я.
– Нам нужен ты сам, – ответил один из них, наверняка предводитель. – И твой конь нам нужен, да ты не на нем поехал.
– Кто вы?
– Ты что, баба, что столь любопытен?
– Ба! Вы, псы, служите Неджир-бею. Сам он не посмел ко мне приблизиться, теперь же посылает свою свору, чтобы ему случаем не поцарапали ногу!
– Заткнись! Почему мы взяли тебя в плен, ты скоро узнаешь! Веди себя тихо, иначе заткнем тебе рот!
Мои похитители медленно тронулись в путь верхом, я же был вынужден идти следом. Вскоре мы приблизились к речке, проехали немного вдоль нее и вошли в воду, – здесь, наверное, имелся брод. На той стороне реки стояли вооруженные люди, которые сразу же исчезли при нашем появлении. Видимо, это был Неджир-бей, ожидавший там, выгорит ли его предприятие, и теперь удалявшийся, потирая руки.