Страница:
– Сиди, ты там?
– Да, Халеф!
– Опасно?
– Нет. Входи без опаски!
Маленький хаджи сначала просунул в хижину ружье, затем свои жидкие усы и наконец появился сам.
– Хамдульиллах, сиди, я тебя нашел! Как ты только попался в… Машалла, ты в плену, ты связан! Это сделала эта женщина? Эта драконша? Иди в джехенну, ты, безобразнейшая! – В порыве глубочайшего гнева он выхватил кинжал.
– Стой, Халеф! – приказал я. – Хоть я и в плену, эта женщина – мой друг. Она бы меня спасла, если бы ты не пришел.
– Тебя? Спасла, сиди?
– Да. Мы уже обсудили план моего спасения.
– А я хотел ее заколоть.
С сияющим лицом он повернулся к Мадане:
– Возблагодарим Бога, который тебя сотворил, ты, прекраснейшая из женщин Курдистана! Твои волосы как шелк, твоя кожа цвета зари, а твои глаза сверкают, как звезды в небе. Знай же: я – хаджи Халеф Омар бен Хаджи Абдул Аббас ибн Хаджи Дауд эль-Госсара. Ты ободрила моего друга и повелителя добротой своего сердца и поэтому…
– Постой! – прервал я неудержимый поток его речи. – Эта женщина не понимает ни слова по-арабски, она знает лишь по-курдски.
Халеф собрал весь свой курдский запас слов и попробовал ей растолковать, что он ее считает красивейшей и достойнейшей из всех женщин и она до конца своей жизни может рассчитывать на его помощь. Я помог обоим несчастным выбраться из этого затруднительного положения, объявив при этом:
– Мадана, ты говорила сегодня о моем слуге, который рассказал отцу больной в Амадии обо мне. Вот и он. Здесь! Он нашел меня по следам, чтобы меня спасти.
– О господин, что ты будешь делать? Убежишь?
– Будь покойна! Я ничего не сделаю, предварительно не переговорив с тобой. Спокойно усаживайся!
Между тем Халеф разрезал мои путы и занял место рядом со мной. Отныне я находился в безопасности, – рядом с ним и собакой я не боялся насара.
– Сиди, рассказывай, – попросил Халеф.
Я подробно поведал ему о моих злоключениях, а он, что само собой разумеется, часто меня перебивал. Наконец он сказал:
– Сиди, был бы я пашой, я бы наградил Мадану и женился на Ингдже. Но поскольку я не паша и у меня уже есть моя Ханне, я тебе советую: возьми Жемчужину в жены! Она высока и сильна – как ты сам!
– Я подумаю над этим, – засмеялся я. – Но теперь скажи, как дела в Лизане и как ты напал на мой след.
– О, сиди, все произошло так, как ты и говорил: насара отступили за реку и ждали твоего возвращения. Но ты все не приходил и не приходил.
– А хаддедин?
– Да, он пришел, и, когда он уже ехал по мосту, его чуть не убили, слава Богу, что я его вовремя узнал. Он рассказал, что по дороге в вас стреляли. Его лошадь была задета пулей и понесла. Много времени прошло, прежде чем он смог ее остановить; он поскакал назад и нашел твою лошадь мертвой; ты же исчез.
– И он обратился к курдам за помощью?
– О нет, сиди. Он подумал, что они вероломно за вами последовали, чтобы вас убить. Поэтому хаддедин спешно поскакал в Лизан за нами.
– И вы растерялись?
– Я – нет, сиди, другие – да. Что касается меня, то я знал, что делать, и поэтому не растерялся. Халдеи же держали большой совет, где было решено послать к курдам миссию, которая должна была привезти тебя или твое мертвое тело.
– До этого, слава Богу, не дошло!
– Господин, если бы они тебя убили, то, Аллахом клянусь, я не уехал бы из этой страны, прежде чем не перебил бы всех бервари! Ты же знаешь, как я тебя люблю.
– Мне это известно, мой бравый Халеф. Рассказывай дальше!
– Миссию плохо приняли…
– А кто ее составлял?
– Мохаммед Эмин, два курда, побывавшие вместе с нами в плену насара, один насара, умевший говорить по-арабски, он был переводчиком хаддедина, а также писец мелека. Сперва курды никак не хотели поверить, что на тебя напали; они посчитали эту весть за коварную выдумку мелека. И только тогда поверили, когда им показали мертвую лошадь. И курды стали утверждать, что тебя устранили насара, ибо они не хотели иметь посредников в этом деле. Послания летели то к курдам, то к халдеям. Затем пришел Неджир-бей и заявил, что тебя застрелили курды-бервари; он якобы видел это с другого берега реки…
– Подлец!
– Точно, сиди. Но он еще получит свое! Так что все разворачивалось таким образом, что дело едва не дошло до настоящего сражения, тут я отправился к мелеку и попросил его о том, чтобы он заключил с курдами временное перемирие, а я тем временем постарался бы тебя найти. Они сказали, что это якобы невозможно; но тут я указал им на нашу собаку, и насара решили положиться во всем на нее. К курдам в последний раз отправили миссию, с которой пошел и я. Бервари согласились с тем, что перемирие заключается до завтрашнего полудня; если же тебя до этого времени не найдут, то они начнут сражение.
– И что сделал ты?
– Мы с псом отправились к тому месту, где лежит труп лошади. Доян тут же нашел твой след и привел меня к реке. Это означало, что тебя переправляли через реку. Мои спутники посчитали, что нам следует вернуться в Лизан, чтобы по мосту перейти на другую сторону реки; у меня же, естественно, не хватало на это времени, к тому же уже вечерело. Я разделся, укрепил одежду на голове, положил сверху оружие и один переправился через реку, со мной был еще, естественно, пес.
– Вам удалось тут же найти след?
– Да, сиди, мы пошли по нему, и вот мы здесь, эфенди.
– Халеф, я тебе этого не забуду!
– Да молчи уж, господин! Ты сделал бы то же самое, а может, и еще больше для меня.
– А что говорил англичанин?
– Его никто не мог понять, он только разъяренно бегал туда-сюда; он походил на пойманную в клетку пантеру.
– Неджир-бей знает, что ты меня ищешь с собакой?
– Нет, он тогда ушел.
– По дороге тебе встречались люди?
– Нет, пес меня вел по местности, где, кажется, не ступала нога человека.
– Где мой конь?
– Во дворе мелека. Я передал его хаддедину.
– Тогда он в хороших руках.
Снаружи послышались легкие шаги. Халеф мгновенно потянулся за оружием, а пес приготовился к прыжку. Я успокоил обоих: это была Ингджа. Она удивленно остановилась на пороге, увидев моего слугу и пса.
– Не бойся, – сказал я. – Они не причинят тебе вреда.
– Как они пришли сюда?
– Они меня отыскали, чтобы освободить.
– Значит, ты нас сейчас оставишь?
– Пока нет.
– Тебе еще нужен Рух-и-кульян?
– Да. Ты меня к нему отведешь?
– Охотно. Вот я принесла вам попить и поесть. Только этого не хватит для двоих и собаки.
Ингджа принесла большую корзину, полную еды. Здесь могли бы наесться пять человек.
– Не беспокойся, милая, – отвечал я. – Еды хватит не только для двоих. Я приглашаю вас с Маданой к трапезе.
– Господин, мы же женщины!
– В моем отечестве к женщинам относятся с уважением. У нас они краса и гордость дома и занимают всегда почетное место за столом.
– О эмир, как счастливы должны быть ваши женщины!
– Но им приходится есть лопатами! – присовокупила жалостливым тоном Мадана.
– Это не лопаты, а маленькие, изящные инструменты из красивого металла, которыми еще аппетитней есть, чем пальцами. Кто у нас во время трапезы загрязнит руки едой, тот считается нечистоплотным, неловким человеком. Я покажу вам, как выглядит ложка.
Ингджа расстилала скатерть на полу, а я взял нож Халефа и отхватил им порядочный кусок дерева из столба, чтобы вырезать ложку. Скоро она была готова, я показал, как с ней обращаться, и это вызвало немалое восхищение простых женщин.
– Ну, скажи теперь, о Мадана, можно ли назвать эту маленькую вещь лопатой?
– Нет, господин, – отвечала она. – У вас, оказывается, не такие большие рты, как я сперва подумала.
– Господин, что ты сделаешь с этой ложкой? – спросила Ингджа.
– Выброшу.
– О нет, эмир! Не подаришь ли ты ее мне?
– Для тебя она недостаточно красива. Для Жемчужины из Шурда она должна быть из серебра.
– Господин, – покраснела Ингджа, – она красива! Красивее, чем если бы она была из золота или серебра, – красивее, потому что ты сам ее изготовил! Я прошу тебя, подари ее мне, чтобы у меня осталось хоть какое-то воспоминание о тебе, после того как ты нас покинешь!
– Хорошо, бери ложку! Но тогда ты должна прийти ко мне завтра в Лизан, и я дам вам обеим нечто другое, что лучше этой ложки.
– Когда ты уходишь?
– Это решит Рух-и-кульян. Ну, а теперь рассаживайтесь, примемся за обед!
Мне пришлось повторить эту просьбу несколько раз, прежде чем они уселись. Халеф ничего не говорил, а только лишь наблюдал за всеми движениями красивой девушки. Наконец он глубоко вздохнул и сказал по-арабски:
– Сиди, ты прав!
– В чем?
– Даже если бы я был пашой, я не подошел бы к ней. Возьми ты ее себе. Она красивей всех женщин, которых я видел в своей жизни.
– Наверняка здесь уже есть какой-нибудь юноша, который ее любит.
– Спроси-ка ее об этом!
– Не-ет, это не пойдет, мой маленький хаджи! Это было бы невежливо!
Ингджа заметила, что говорят о ней, поэтому я ей сказал:
– Этот человек уже твой хороший знакомый!
– Что ты имеешь в виду, эмир?
– Он как раз тот самый, о котором тебе рассказывала Мара Дуриме. Все мои друзья подумали, что меня убили, и только он один пошел по неведомым ему местам, чтобы спасти меня.
– Он маленький, но верный и мужественный, – сказала Ингджа, бросив на него взгляд, полный признательности.
– Что она сказала обо мне? – спросил Халеф, заметив этот взгляд.
– Что ты верный и мужественный.
– Передай ей, что она очень красивая и добрая девушка и мне очень жалко, что я такой маленький и не паша.
Когда я переводил ей его слова, он подал ей руку, и она, смеясь, дружески ударила по ней, при этом ее лицо было таким милым и добрым, что мне стало откровенно жалко, когда я подумал об однообразной, безрадостной жизни, ожидавшей ее здесь, в этой стране.
– У тебя есть желание, которое я могу исполнить? – спросил я ее.
Несколько секунд она смотрела мне прямо в глаза, затем ответила:
– Да, господин, у меня есть желание.
– Какое?
– Эмир, я буду очень часто вспоминать о тебе. Будешь ли и ты порой вспоминать нас?
– Ну конечно же.
– У вас тоже на небе есть луна?
– Тоже.
– Господин, каждый вечер, когда будет полнолуние, гляди на луну, и тогда наши взгляды встретятся.
Теперь уже я подал ей руку.
– Хорошо, я буду делать это, и по всем остальным вечерам, когда луна будет светиться в небе, я буду вспоминать о тебе. Каждый раз, когда ты будешь видеть луну, думай, что она приносит тебе мои приветы.
– И также тебе наши!
Беседа застопорилась: у нас возникло элегическое настроение духа. Но дальнейшее обыденное течение обеда возвратило нас к прежнему состоянию. Первой слово взяла Ингджа:
– Твой слуга пойдет с тобой в пещеру?
– Нет. Он сейчас вернется в Лизан, чтобы радостной вестью успокоить сердца моих друзей.
– Да, он и в самом деле должен это сделать, ведь твоим друзьям грозит опасность.
– Какая? – спросил я, внешне абсолютно спокойный.
– Недавно здесь были двое мужчин. Один поскакал к тебе, другой остался в деревне. Я разговорилась с ним. Ему запретили рассказывать кому-либо что-либо, но он был достаточно болтлив, и я могу тебе кое-что сообщить, что узнала от него. Ты веришь, что перемирие продлится до завтрашнего полудня?
– Я надеюсь.
– Но есть много людей, которые не хотят этого, и эти люди избрали моего отца себе в предводители. Он послал срочных гонцов в Мурги, Миниджаниш и Ашиту, а также разослал их по всей долине вплоть до Бириджая и Гиссы, чтобы собрать в одно место всех мужчин, способных носить оружие. Они соберутся в эту ночь и нападут на бервари.
– Какое неблагоразумие! Твой отец сделает целую долину несчастной.
– Ты думаешь, что бервари превосходят нас силами?
– Если даже и не силами, то по воинской выучке точно. Если уж битва разгорится, то она вспыхнет повсюду, а тогда курды окажутся в сотни раз сильней вас, поскольку вся ваша местность окружена курдскими поселениями.
– Бог мой, а ведь ты прав!
– Я несомненно прав! Если сегодня или завтра не удастся заключить мир, то наступят еще более жуткие времена, чем при Бедерхан-бее и прочих. Тогда вполне вероятно, что халдеев просто полностью уничтожат вместе с их женами и детьми.
– Ты это всерьез, эмир?
– Серьезней не бывает!
– О Иисус, что нам тогда делать?
– Ты знаешь, где твой отец собирает войска?
– Нет, я не смогла этого узнать.
– И тебе также неведомо, где он сейчас находится?
– Он объезжает села, чтобы уговорить людей подняться на борьбу.
– Значит, нам может помочь лишь Рух-и-кульян. Для этого мне следует несколько подготовиться.
– Да, господин, если тебе удастся что-либо сделать, то все миролюбивые жители этой страны будут благословлять тебя, когда тебя уже не будет с нами.
Мы закончили есть, и я спросил у Халефа:
– Ты найдешь дорогу обратно в Лизан, причем так, чтобы тебя никто не заметил?
Он кивнул, и я продолжал:
– Ты пойдешь к мелеку и бею Гумри и скажешь им, где и как ты меня нашел.
– Мне сказать им, кто на тебя напал?
– Да. Скажи им, что на меня напал Неджир-бей, чтобы я не мог быть посредником между обеими враждующими сторонами. И он требует за мое освобождение мое имущество, моего коня и имущество всех моих друзей.
– Шайтан ему это даст!
– У меня ничего нет – все отняли, поэтому оставь мне твои пистолеты, нож и собаку.
– Возьми еще и ружье, сиди! Я смогу добраться и без оружия в Лизан.
– Ружье будет мне только мешать. Расскажи потом мелеку и бею, что раис Шурда отправил срочных гонцов вверх и вниз от Лизана, чтобы подстрекать халдеев к войне. Они должны ночью собраться в каком-то месте – в каком именно, я, к сожалению, не знаю – и затем напасть на курдов. Раис объезжает специально для этого все поселения; скажи мелеку, что раиса необходимо тотчас же арестовать.
– О сиди, если бы он встретился мне сейчас по дороге! Я запомнил его лицо, поэтому узнаю его при любых обстоятельствах и сразу же арестую.
– Ты один? Это ты, однако, оставь! Ты не справишься с ним; он слишком силен.
Маленький Халеф поднялся. Оскорбившись, он закричал, разминая свои гибкие конечности как бы для предстоящего боя:
– Не справлюсь? Что ты только себе думаешь, сиди, и куда подевался разом весь твой ум? Не победил ли я Абузейфа? Не совершил ли я помимо этого и другие великие подвиги? Кто этот Неджир-бей против меня, знаменитого хаджи Халефа Омара? Слепая лягушка, хромая жаба, которую я раздавлю, как только увижу! Ты эмир Кара бен Немси, герой из Франкистана; так мне ли, твоему другу и защитнику, бояться какого-то жалкого халдея? О сиди, как мне удивительны твои слова!
– Удивляйся на здоровье, но все-таки будь осторожен. Сейчас очень важно, пожалуй, главней всего, чтобы ты попал в Лизан.
– А что мне отвечать, если они спросят, когда ты придешь?
– Я рассчитываю быть у них к утру.
– Тогда бери пистолеты, кинжал и патронташ, и да защитит тебя Аллах!
Затем Халеф подошел к Ингдже и протянул ей руку:
– Прощай, ты, прекраснейшая среди прекраснейших! Мы еще увидимся.
Добрую Мадану он тоже не обошел вниманием:
– Прощай и ты, любезная матерь халдеев! Я приятно провел с тобой время, и если ты пожелаешь себе такую же ложку, как эта, я с удовольствием вырежу тебе ее, для того чтобы ты вспоминала покидающего тебя друга. Салам, умная и верная! Салам!
Мадана с Ингджой не поняли его речь, но восприняли ее доброжелательно. Мадана даже вышла вместе с Халефом из хижины, чтобы его немного проводить.
Я глянул через дверное отверстие на расположение звезд, чтобы вычислить время – у меня отняли даже часы. Было около десяти.
– Осталось еще два часа до полуночи. Когда мы отправляемся? – спросил я девушку.
– Через час.
– Сейчас время особенно ценно, я не могу поговорить с духом пораньше?
– С ним нужно говорить ровно в полночь. Он разгневается раннему приходу.
– В моем случае этого не случится.
– Ты это точно знаешь?
– Вполне определенно.
– Тогда давай пойдем сразу же, как только вернется Мадана.
– Хорошо. У нас есть свечи?
Она молча показала мне несколько коротких камышовых тростинок, пропитанных бараньим жиром, и зажигалку. Затем сказала:
– Господин, у меня к тебе будет одна просьба.
– Я слушаю.
– Простишь ли ты моего отца?
– Да, но только ради тебя.
– Но мелек все равно будет на него гневаться!
– Я успокою его.
– Благодарю тебя!
– Ты не узнала, у кого мое оружие и другие мои вещи?
– Нет. Вероятно, они у отца.
– Где он может их хранить?
– Домой он ничего не приносил, я бы непременно заметила.
Наш разговор прервала возвратившаяся Мадана.
– Господин, – сказала она, гордо усмехаясь, – твой слуга очень смышлен и вежлив.
– Почему?
– Он дал мне кое-что; этого я уже не получала долгое время: поцелуй, долгий поцелуй.
Думаю, что при этом наивно-гордом признании у меня вытянулось лицо. Халеф – и поцелуй? Этой старой, но милой и «благоухающей» Мадане? Поцелуй в то самое «отверстие»? Это мне казалось маловероятным. Поэтому я спросил:
– Поцелуй? Куда?
Она протянула мне растопыренные коричневые пальцы правой руки.
– Вот сюда, в эту руку. Это был такой поцелуй, какой дают только благородным девушкам. Твой слуга – человек, вежливость которого достойна похвалы.
Значит, всего лишь поцелуй в руку! Тем не менее это был героический поступок моего бравого Халефа, к которому его наверняка подтолкнула привязанность ко мне.
– Ты можешь гордиться этим, – отвечал я. – Сердце хаджи Халефа Омара полно благодарности к тебе, потому что ты так дружелюбно заботилась о моей персоне.
Тут она невольно протянула мне руку, как будто хотела получить еще один поцелуй, но я спешно добавил:
– Теперь тебе остается ждать, пока я снова не попаду в Лизан.
– Я подожду, господин.
– Сейчас я пойду с Ингджой к пещере. Что ты сделаешь, если, до того как мы вернемся, сюда кто-нибудь придет?
– Не знаю. Эмир, дай мне совет!
– Если ты останешься здесь, то на тебя падет гнев того, кто придет. Поэтому будет лучше, если ты спрячешься до нашего возвращения.
– Я последую твоему совету и пойду туда, откуда смогу наблюдать за хижиной, чтобы вовремя заметить ваше возвращение.
– Тогда, Ингджа, нам пора.
Я рассовал по карманам оружие и надел поводок на собаку. Девушка пошла впереди, я – вслед за ней.
Мы прошли немного по той самой дороге, по которой меня притащили в хижину; затем повернули вправо, пока не поднялись, а точнее, вскарабкались на холм, так густо заросший лиственными деревьями, что нам приходилось идти, тесно прижавшись друг к другу, чтобы не потеряться.
Спустя некоторое время роща стала заметно редеть и перед нами открылась узкая седловина, ведущая к очень крутому подъему.
– Смотри внимательно под ноги, господин, – предупредила меня девушка. – Сейчас дорога станет совсем тяжелой.
– Это тяжело для старых людей, которые хотят подняться к пещерному духу. Здесь могут ступать лишь молодые ноги.
– О, старики тоже могут взобраться, но для этого им придется сделать небольшой крюк. С той стороны есть хорошая тропа.
Опираясь друг на друга, мы карабкались вперед и наконец очутились среди нагромождения больших каменных блоков, между которыми и была по моему предположению цель нашего путешествия, длящегося уже больше получаса.
Блоки образовывали что-то вроде коридора, в глубине которого темнела стена. Ингджа остановилась.
– Это там, – сказала она, указывая в темноту. – Ты пройдешь прямо и у основания стены увидишь отверстие, в которое поставишь зажженную свечу. Затем возвратишься ко мне. Я буду ждать тебя здесь.
– Отсюда мы сможем увидеть эту свечу?
– Да. Но сейчас она будет без всякой пользы гореть, ведь до полуночи еще далеко.
– Тем не менее я попытаюсь. Вот поводок, держи собаку, положи ей руку на голову.
Я взял свечи и зашагал вперед. Волновался изрядно, и это неудивительно – ведь сейчас решится главное: проникну или не проникну я в тайну, окружавшую этого «духа». Собственно говоря, саму суть я уже, вероятно, знал.
Подойдя к стене, я заметил пещеру, вход в которую был настолько узким, что в него мог протиснуться только один человек. Прислушавшись и ничего не услышав, я зажег одну из свечей и поставил ее на пол пещеры. Это не вызвало затруднений: свеча у основания была достаточно широка.
Я вернулся к Ингдже, говоря себе, что для человека, верующего в эту чертовщину, требуется изрядное мужество, чтобы в полуночный час взобраться на гору и общаться с духом.
– Свеча зажжена. Теперь подождем, пока она не погаснет, – сказала Ингджа.
– Нет ни малейшего ветерка, и если пламя погаснет, то это верный знак того, что там Рух-и-кульян.
– Смотри! – схватила меня девушка за руку. – Она погасла.
– Тогда я иду.
– Я буду ждать тебя здесь.
Я снова подошел к пещере и, нагнувшись, попытался найти свечу – ее не было. Я был убежден, что дух находится сейчас совсем неподалеку, в боковой нише, чтобы слышать каждое слово. Другой просто высказал бы свою просьбу и удалился; я же намеревался совершить иное.
Я вошел на два шага вглубь пещеры.
– Рух-и-кульян! – крикнул я вполголоса.
Никакого ответа.
– Мара Дуриме!
Снова никакого ответа.
– Мара Дуриме, иди сюда и не бойся; я никому не выдам твоей тайны. Я – хаким из Франкистана, который исцелил твою правнучку, а сейчас должен срочно переговорить с тобой.
Я не обманулся в своих ожиданиях – сбоку послышался шорох, словно кто-то ошарашенно поднялся с земли; но только через несколько секунд я услышал ответ:
– Ты действительно хаким, эмир из Франкистана?
– Да. Доверься мне! Я догадался уже, что ты и есть этот Рух. Я не выдам твоей тайны.
– Голос-то твой, но я не вижу тебя.
– А ты испытай меня: спроси о чем-нибудь, что знаю только я.
– Ладно! Скажи, что было у того турецкого хакима в амулете, которым он пробовал лечить девочку?
– Мертвая мушка.
– Эмир, это в самом деле ты! Кто показал тебе пещеру?
– Ингджа, дочь Неджир-бея, она ждет меня снаружи.
– Пройди вперед еще четыре шага.
Я шагнул вперед, и меня, схватив за руки, буквально втянули в какое-то отверстие в стене; Мара провела меня еще немножечко вперед.
– Теперь подожди, я зажгу свет.
Через мгновение зажглась свеча, и я увидел перед собой Мару Дуриме, укутанную в широкий плащ, из-под которого мне усмехалось ее костлявое лицо, крайне походившее на череп. Белоснежные косы у нее свисали, как и раньше, чуть ли не до пола.
– Да, это ты, эмир! Я благодарна тебе, что ты пришел. Но ты не должен никому говорить, кто на самом деле является пещерным духом.
– Я буду молчать.
– Что привело тебя ко мне? У тебя есть какое-нибудь желание?
– Да. Я прошу тебя за халдеев, над которыми нависло большое несчастье. Лишь ты, наверное, сможешь его предотвратить. У тебя есть время выслушать меня?
– Да. Садись вот сюда.
Поблизости лежал большой узкий камень, на котором вполне могли уместиться двое. На нем, видимо, постоянно отдыхал «пещерный дух». Мы опустились на этот камень, поставив прежде свечу на его край. Старуха сказала озабоченно:
– Значит, произошло несчастье. Рассказывай, господин!
– Известно ли тебе, что мелек Лизана напал на бея Гумри и взял его в плен?
– Матерь Божья, на самом деле? – вскричала она, явно перепуганная.
– Да. Я сам присутствовал при этом как гость бея, меня тоже вместе с беем брали в плен.
– Я ничего об этом не знаю. Последние дни я задержалась в Хайшаде и Бириджаде и только сегодня пришла сюда.
– Теперь курды-бервари находятся прямо перед Лизаном и собираются утром начать сражение.
– О вы, глупцы, любящие ненавидеть и ненавидящие любовь! Из-за вас земля опять окрасится в красный цвет от зарева пожаров, а воды рек покраснеют от крови. Рассказывай, господин, рассказывай! Моя власть больше, чем ты можешь предположить; может быть, еще не совсем поздно.
Она слушала напряженно, сдерживая дыхание. Мне на мгновение показалось, будто я сидел рядом со смертью, и тем не менее от этого таинственного, скелетоподобного существа, может быть, зависели жизни сотен людей. Она сидела не шевелясь, складки ее одежды лежали спокойно; но, как только я закончил, она тут же встала.
– Эмир, у нас есть еще время. Ты мне поможешь?
– Конечно.
– Я знаю, что тебе нужно рассказать мне еще и про себя, но это успеется; сейчас же у меня более срочные дела. Пещерный дух долго молчал; сегодня же он будет говорить, сегодня ему придется говорить. Спеши назад в Лизан. Мелек, бей Гумри и раис Шурда должны тотчас же прийти к пещерному духу.
– Они послушаются?
– Они послушаются; они должны послушаться, поверь уж мне!
– Раиса не смогут найти!
– Эмир, если его никто не найдет, то ты сможешь его отыскать; я же знаю тебя! И он должен прийти одновременно с мелеком и с беем или позже. Я буду их ждать.
– Они меня спросят, от кого я получил такое задание. Я им отвечу: «От Рух-и-кульяна». И больше ничего. Правильно?
– Да. Им не нужно знать, кем является пещерный дух.
– Мне прийти с ними вместе?
– Ты можешь проводить их до пещеры, но снова не входи в нее. То, что я должна им сказать, предназначено лишь для их ушей. Скажи им, что они должны войти в пещеру и идти вперед до тех пор, пока не найдут это помещение, которое будет освещено.
– Да, Халеф!
– Опасно?
– Нет. Входи без опаски!
Маленький хаджи сначала просунул в хижину ружье, затем свои жидкие усы и наконец появился сам.
– Хамдульиллах, сиди, я тебя нашел! Как ты только попался в… Машалла, ты в плену, ты связан! Это сделала эта женщина? Эта драконша? Иди в джехенну, ты, безобразнейшая! – В порыве глубочайшего гнева он выхватил кинжал.
– Стой, Халеф! – приказал я. – Хоть я и в плену, эта женщина – мой друг. Она бы меня спасла, если бы ты не пришел.
– Тебя? Спасла, сиди?
– Да. Мы уже обсудили план моего спасения.
– А я хотел ее заколоть.
С сияющим лицом он повернулся к Мадане:
– Возблагодарим Бога, который тебя сотворил, ты, прекраснейшая из женщин Курдистана! Твои волосы как шелк, твоя кожа цвета зари, а твои глаза сверкают, как звезды в небе. Знай же: я – хаджи Халеф Омар бен Хаджи Абдул Аббас ибн Хаджи Дауд эль-Госсара. Ты ободрила моего друга и повелителя добротой своего сердца и поэтому…
– Постой! – прервал я неудержимый поток его речи. – Эта женщина не понимает ни слова по-арабски, она знает лишь по-курдски.
Халеф собрал весь свой курдский запас слов и попробовал ей растолковать, что он ее считает красивейшей и достойнейшей из всех женщин и она до конца своей жизни может рассчитывать на его помощь. Я помог обоим несчастным выбраться из этого затруднительного положения, объявив при этом:
– Мадана, ты говорила сегодня о моем слуге, который рассказал отцу больной в Амадии обо мне. Вот и он. Здесь! Он нашел меня по следам, чтобы меня спасти.
– О господин, что ты будешь делать? Убежишь?
– Будь покойна! Я ничего не сделаю, предварительно не переговорив с тобой. Спокойно усаживайся!
Между тем Халеф разрезал мои путы и занял место рядом со мной. Отныне я находился в безопасности, – рядом с ним и собакой я не боялся насара.
– Сиди, рассказывай, – попросил Халеф.
Я подробно поведал ему о моих злоключениях, а он, что само собой разумеется, часто меня перебивал. Наконец он сказал:
– Сиди, был бы я пашой, я бы наградил Мадану и женился на Ингдже. Но поскольку я не паша и у меня уже есть моя Ханне, я тебе советую: возьми Жемчужину в жены! Она высока и сильна – как ты сам!
– Я подумаю над этим, – засмеялся я. – Но теперь скажи, как дела в Лизане и как ты напал на мой след.
– О, сиди, все произошло так, как ты и говорил: насара отступили за реку и ждали твоего возвращения. Но ты все не приходил и не приходил.
– А хаддедин?
– Да, он пришел, и, когда он уже ехал по мосту, его чуть не убили, слава Богу, что я его вовремя узнал. Он рассказал, что по дороге в вас стреляли. Его лошадь была задета пулей и понесла. Много времени прошло, прежде чем он смог ее остановить; он поскакал назад и нашел твою лошадь мертвой; ты же исчез.
– И он обратился к курдам за помощью?
– О нет, сиди. Он подумал, что они вероломно за вами последовали, чтобы вас убить. Поэтому хаддедин спешно поскакал в Лизан за нами.
– И вы растерялись?
– Я – нет, сиди, другие – да. Что касается меня, то я знал, что делать, и поэтому не растерялся. Халдеи же держали большой совет, где было решено послать к курдам миссию, которая должна была привезти тебя или твое мертвое тело.
– До этого, слава Богу, не дошло!
– Господин, если бы они тебя убили, то, Аллахом клянусь, я не уехал бы из этой страны, прежде чем не перебил бы всех бервари! Ты же знаешь, как я тебя люблю.
– Мне это известно, мой бравый Халеф. Рассказывай дальше!
– Миссию плохо приняли…
– А кто ее составлял?
– Мохаммед Эмин, два курда, побывавшие вместе с нами в плену насара, один насара, умевший говорить по-арабски, он был переводчиком хаддедина, а также писец мелека. Сперва курды никак не хотели поверить, что на тебя напали; они посчитали эту весть за коварную выдумку мелека. И только тогда поверили, когда им показали мертвую лошадь. И курды стали утверждать, что тебя устранили насара, ибо они не хотели иметь посредников в этом деле. Послания летели то к курдам, то к халдеям. Затем пришел Неджир-бей и заявил, что тебя застрелили курды-бервари; он якобы видел это с другого берега реки…
– Подлец!
– Точно, сиди. Но он еще получит свое! Так что все разворачивалось таким образом, что дело едва не дошло до настоящего сражения, тут я отправился к мелеку и попросил его о том, чтобы он заключил с курдами временное перемирие, а я тем временем постарался бы тебя найти. Они сказали, что это якобы невозможно; но тут я указал им на нашу собаку, и насара решили положиться во всем на нее. К курдам в последний раз отправили миссию, с которой пошел и я. Бервари согласились с тем, что перемирие заключается до завтрашнего полудня; если же тебя до этого времени не найдут, то они начнут сражение.
– И что сделал ты?
– Мы с псом отправились к тому месту, где лежит труп лошади. Доян тут же нашел твой след и привел меня к реке. Это означало, что тебя переправляли через реку. Мои спутники посчитали, что нам следует вернуться в Лизан, чтобы по мосту перейти на другую сторону реки; у меня же, естественно, не хватало на это времени, к тому же уже вечерело. Я разделся, укрепил одежду на голове, положил сверху оружие и один переправился через реку, со мной был еще, естественно, пес.
– Вам удалось тут же найти след?
– Да, сиди, мы пошли по нему, и вот мы здесь, эфенди.
– Халеф, я тебе этого не забуду!
– Да молчи уж, господин! Ты сделал бы то же самое, а может, и еще больше для меня.
– А что говорил англичанин?
– Его никто не мог понять, он только разъяренно бегал туда-сюда; он походил на пойманную в клетку пантеру.
– Неджир-бей знает, что ты меня ищешь с собакой?
– Нет, он тогда ушел.
– По дороге тебе встречались люди?
– Нет, пес меня вел по местности, где, кажется, не ступала нога человека.
– Где мой конь?
– Во дворе мелека. Я передал его хаддедину.
– Тогда он в хороших руках.
Снаружи послышались легкие шаги. Халеф мгновенно потянулся за оружием, а пес приготовился к прыжку. Я успокоил обоих: это была Ингджа. Она удивленно остановилась на пороге, увидев моего слугу и пса.
– Не бойся, – сказал я. – Они не причинят тебе вреда.
– Как они пришли сюда?
– Они меня отыскали, чтобы освободить.
– Значит, ты нас сейчас оставишь?
– Пока нет.
– Тебе еще нужен Рух-и-кульян?
– Да. Ты меня к нему отведешь?
– Охотно. Вот я принесла вам попить и поесть. Только этого не хватит для двоих и собаки.
Ингджа принесла большую корзину, полную еды. Здесь могли бы наесться пять человек.
– Не беспокойся, милая, – отвечал я. – Еды хватит не только для двоих. Я приглашаю вас с Маданой к трапезе.
– Господин, мы же женщины!
– В моем отечестве к женщинам относятся с уважением. У нас они краса и гордость дома и занимают всегда почетное место за столом.
– О эмир, как счастливы должны быть ваши женщины!
– Но им приходится есть лопатами! – присовокупила жалостливым тоном Мадана.
– Это не лопаты, а маленькие, изящные инструменты из красивого металла, которыми еще аппетитней есть, чем пальцами. Кто у нас во время трапезы загрязнит руки едой, тот считается нечистоплотным, неловким человеком. Я покажу вам, как выглядит ложка.
Ингджа расстилала скатерть на полу, а я взял нож Халефа и отхватил им порядочный кусок дерева из столба, чтобы вырезать ложку. Скоро она была готова, я показал, как с ней обращаться, и это вызвало немалое восхищение простых женщин.
– Ну, скажи теперь, о Мадана, можно ли назвать эту маленькую вещь лопатой?
– Нет, господин, – отвечала она. – У вас, оказывается, не такие большие рты, как я сперва подумала.
– Господин, что ты сделаешь с этой ложкой? – спросила Ингджа.
– Выброшу.
– О нет, эмир! Не подаришь ли ты ее мне?
– Для тебя она недостаточно красива. Для Жемчужины из Шурда она должна быть из серебра.
– Господин, – покраснела Ингджа, – она красива! Красивее, чем если бы она была из золота или серебра, – красивее, потому что ты сам ее изготовил! Я прошу тебя, подари ее мне, чтобы у меня осталось хоть какое-то воспоминание о тебе, после того как ты нас покинешь!
– Хорошо, бери ложку! Но тогда ты должна прийти ко мне завтра в Лизан, и я дам вам обеим нечто другое, что лучше этой ложки.
– Когда ты уходишь?
– Это решит Рух-и-кульян. Ну, а теперь рассаживайтесь, примемся за обед!
Мне пришлось повторить эту просьбу несколько раз, прежде чем они уселись. Халеф ничего не говорил, а только лишь наблюдал за всеми движениями красивой девушки. Наконец он глубоко вздохнул и сказал по-арабски:
– Сиди, ты прав!
– В чем?
– Даже если бы я был пашой, я не подошел бы к ней. Возьми ты ее себе. Она красивей всех женщин, которых я видел в своей жизни.
– Наверняка здесь уже есть какой-нибудь юноша, который ее любит.
– Спроси-ка ее об этом!
– Не-ет, это не пойдет, мой маленький хаджи! Это было бы невежливо!
Ингджа заметила, что говорят о ней, поэтому я ей сказал:
– Этот человек уже твой хороший знакомый!
– Что ты имеешь в виду, эмир?
– Он как раз тот самый, о котором тебе рассказывала Мара Дуриме. Все мои друзья подумали, что меня убили, и только он один пошел по неведомым ему местам, чтобы спасти меня.
– Он маленький, но верный и мужественный, – сказала Ингджа, бросив на него взгляд, полный признательности.
– Что она сказала обо мне? – спросил Халеф, заметив этот взгляд.
– Что ты верный и мужественный.
– Передай ей, что она очень красивая и добрая девушка и мне очень жалко, что я такой маленький и не паша.
Когда я переводил ей его слова, он подал ей руку, и она, смеясь, дружески ударила по ней, при этом ее лицо было таким милым и добрым, что мне стало откровенно жалко, когда я подумал об однообразной, безрадостной жизни, ожидавшей ее здесь, в этой стране.
– У тебя есть желание, которое я могу исполнить? – спросил я ее.
Несколько секунд она смотрела мне прямо в глаза, затем ответила:
– Да, господин, у меня есть желание.
– Какое?
– Эмир, я буду очень часто вспоминать о тебе. Будешь ли и ты порой вспоминать нас?
– Ну конечно же.
– У вас тоже на небе есть луна?
– Тоже.
– Господин, каждый вечер, когда будет полнолуние, гляди на луну, и тогда наши взгляды встретятся.
Теперь уже я подал ей руку.
– Хорошо, я буду делать это, и по всем остальным вечерам, когда луна будет светиться в небе, я буду вспоминать о тебе. Каждый раз, когда ты будешь видеть луну, думай, что она приносит тебе мои приветы.
– И также тебе наши!
Беседа застопорилась: у нас возникло элегическое настроение духа. Но дальнейшее обыденное течение обеда возвратило нас к прежнему состоянию. Первой слово взяла Ингджа:
– Твой слуга пойдет с тобой в пещеру?
– Нет. Он сейчас вернется в Лизан, чтобы радостной вестью успокоить сердца моих друзей.
– Да, он и в самом деле должен это сделать, ведь твоим друзьям грозит опасность.
– Какая? – спросил я, внешне абсолютно спокойный.
– Недавно здесь были двое мужчин. Один поскакал к тебе, другой остался в деревне. Я разговорилась с ним. Ему запретили рассказывать кому-либо что-либо, но он был достаточно болтлив, и я могу тебе кое-что сообщить, что узнала от него. Ты веришь, что перемирие продлится до завтрашнего полудня?
– Я надеюсь.
– Но есть много людей, которые не хотят этого, и эти люди избрали моего отца себе в предводители. Он послал срочных гонцов в Мурги, Миниджаниш и Ашиту, а также разослал их по всей долине вплоть до Бириджая и Гиссы, чтобы собрать в одно место всех мужчин, способных носить оружие. Они соберутся в эту ночь и нападут на бервари.
– Какое неблагоразумие! Твой отец сделает целую долину несчастной.
– Ты думаешь, что бервари превосходят нас силами?
– Если даже и не силами, то по воинской выучке точно. Если уж битва разгорится, то она вспыхнет повсюду, а тогда курды окажутся в сотни раз сильней вас, поскольку вся ваша местность окружена курдскими поселениями.
– Бог мой, а ведь ты прав!
– Я несомненно прав! Если сегодня или завтра не удастся заключить мир, то наступят еще более жуткие времена, чем при Бедерхан-бее и прочих. Тогда вполне вероятно, что халдеев просто полностью уничтожат вместе с их женами и детьми.
– Ты это всерьез, эмир?
– Серьезней не бывает!
– О Иисус, что нам тогда делать?
– Ты знаешь, где твой отец собирает войска?
– Нет, я не смогла этого узнать.
– И тебе также неведомо, где он сейчас находится?
– Он объезжает села, чтобы уговорить людей подняться на борьбу.
– Значит, нам может помочь лишь Рух-и-кульян. Для этого мне следует несколько подготовиться.
– Да, господин, если тебе удастся что-либо сделать, то все миролюбивые жители этой страны будут благословлять тебя, когда тебя уже не будет с нами.
Мы закончили есть, и я спросил у Халефа:
– Ты найдешь дорогу обратно в Лизан, причем так, чтобы тебя никто не заметил?
Он кивнул, и я продолжал:
– Ты пойдешь к мелеку и бею Гумри и скажешь им, где и как ты меня нашел.
– Мне сказать им, кто на тебя напал?
– Да. Скажи им, что на меня напал Неджир-бей, чтобы я не мог быть посредником между обеими враждующими сторонами. И он требует за мое освобождение мое имущество, моего коня и имущество всех моих друзей.
– Шайтан ему это даст!
– У меня ничего нет – все отняли, поэтому оставь мне твои пистолеты, нож и собаку.
– Возьми еще и ружье, сиди! Я смогу добраться и без оружия в Лизан.
– Ружье будет мне только мешать. Расскажи потом мелеку и бею, что раис Шурда отправил срочных гонцов вверх и вниз от Лизана, чтобы подстрекать халдеев к войне. Они должны ночью собраться в каком-то месте – в каком именно, я, к сожалению, не знаю – и затем напасть на курдов. Раис объезжает специально для этого все поселения; скажи мелеку, что раиса необходимо тотчас же арестовать.
– О сиди, если бы он встретился мне сейчас по дороге! Я запомнил его лицо, поэтому узнаю его при любых обстоятельствах и сразу же арестую.
– Ты один? Это ты, однако, оставь! Ты не справишься с ним; он слишком силен.
Маленький Халеф поднялся. Оскорбившись, он закричал, разминая свои гибкие конечности как бы для предстоящего боя:
– Не справлюсь? Что ты только себе думаешь, сиди, и куда подевался разом весь твой ум? Не победил ли я Абузейфа? Не совершил ли я помимо этого и другие великие подвиги? Кто этот Неджир-бей против меня, знаменитого хаджи Халефа Омара? Слепая лягушка, хромая жаба, которую я раздавлю, как только увижу! Ты эмир Кара бен Немси, герой из Франкистана; так мне ли, твоему другу и защитнику, бояться какого-то жалкого халдея? О сиди, как мне удивительны твои слова!
– Удивляйся на здоровье, но все-таки будь осторожен. Сейчас очень важно, пожалуй, главней всего, чтобы ты попал в Лизан.
– А что мне отвечать, если они спросят, когда ты придешь?
– Я рассчитываю быть у них к утру.
– Тогда бери пистолеты, кинжал и патронташ, и да защитит тебя Аллах!
Затем Халеф подошел к Ингдже и протянул ей руку:
– Прощай, ты, прекраснейшая среди прекраснейших! Мы еще увидимся.
Добрую Мадану он тоже не обошел вниманием:
– Прощай и ты, любезная матерь халдеев! Я приятно провел с тобой время, и если ты пожелаешь себе такую же ложку, как эта, я с удовольствием вырежу тебе ее, для того чтобы ты вспоминала покидающего тебя друга. Салам, умная и верная! Салам!
Мадана с Ингджой не поняли его речь, но восприняли ее доброжелательно. Мадана даже вышла вместе с Халефом из хижины, чтобы его немного проводить.
Я глянул через дверное отверстие на расположение звезд, чтобы вычислить время – у меня отняли даже часы. Было около десяти.
– Осталось еще два часа до полуночи. Когда мы отправляемся? – спросил я девушку.
– Через час.
– Сейчас время особенно ценно, я не могу поговорить с духом пораньше?
– С ним нужно говорить ровно в полночь. Он разгневается раннему приходу.
– В моем случае этого не случится.
– Ты это точно знаешь?
– Вполне определенно.
– Тогда давай пойдем сразу же, как только вернется Мадана.
– Хорошо. У нас есть свечи?
Она молча показала мне несколько коротких камышовых тростинок, пропитанных бараньим жиром, и зажигалку. Затем сказала:
– Господин, у меня к тебе будет одна просьба.
– Я слушаю.
– Простишь ли ты моего отца?
– Да, но только ради тебя.
– Но мелек все равно будет на него гневаться!
– Я успокою его.
– Благодарю тебя!
– Ты не узнала, у кого мое оружие и другие мои вещи?
– Нет. Вероятно, они у отца.
– Где он может их хранить?
– Домой он ничего не приносил, я бы непременно заметила.
Наш разговор прервала возвратившаяся Мадана.
– Господин, – сказала она, гордо усмехаясь, – твой слуга очень смышлен и вежлив.
– Почему?
– Он дал мне кое-что; этого я уже не получала долгое время: поцелуй, долгий поцелуй.
Думаю, что при этом наивно-гордом признании у меня вытянулось лицо. Халеф – и поцелуй? Этой старой, но милой и «благоухающей» Мадане? Поцелуй в то самое «отверстие»? Это мне казалось маловероятным. Поэтому я спросил:
– Поцелуй? Куда?
Она протянула мне растопыренные коричневые пальцы правой руки.
– Вот сюда, в эту руку. Это был такой поцелуй, какой дают только благородным девушкам. Твой слуга – человек, вежливость которого достойна похвалы.
Значит, всего лишь поцелуй в руку! Тем не менее это был героический поступок моего бравого Халефа, к которому его наверняка подтолкнула привязанность ко мне.
– Ты можешь гордиться этим, – отвечал я. – Сердце хаджи Халефа Омара полно благодарности к тебе, потому что ты так дружелюбно заботилась о моей персоне.
Тут она невольно протянула мне руку, как будто хотела получить еще один поцелуй, но я спешно добавил:
– Теперь тебе остается ждать, пока я снова не попаду в Лизан.
– Я подожду, господин.
– Сейчас я пойду с Ингджой к пещере. Что ты сделаешь, если, до того как мы вернемся, сюда кто-нибудь придет?
– Не знаю. Эмир, дай мне совет!
– Если ты останешься здесь, то на тебя падет гнев того, кто придет. Поэтому будет лучше, если ты спрячешься до нашего возвращения.
– Я последую твоему совету и пойду туда, откуда смогу наблюдать за хижиной, чтобы вовремя заметить ваше возвращение.
– Тогда, Ингджа, нам пора.
Я рассовал по карманам оружие и надел поводок на собаку. Девушка пошла впереди, я – вслед за ней.
Мы прошли немного по той самой дороге, по которой меня притащили в хижину; затем повернули вправо, пока не поднялись, а точнее, вскарабкались на холм, так густо заросший лиственными деревьями, что нам приходилось идти, тесно прижавшись друг к другу, чтобы не потеряться.
Спустя некоторое время роща стала заметно редеть и перед нами открылась узкая седловина, ведущая к очень крутому подъему.
– Смотри внимательно под ноги, господин, – предупредила меня девушка. – Сейчас дорога станет совсем тяжелой.
– Это тяжело для старых людей, которые хотят подняться к пещерному духу. Здесь могут ступать лишь молодые ноги.
– О, старики тоже могут взобраться, но для этого им придется сделать небольшой крюк. С той стороны есть хорошая тропа.
Опираясь друг на друга, мы карабкались вперед и наконец очутились среди нагромождения больших каменных блоков, между которыми и была по моему предположению цель нашего путешествия, длящегося уже больше получаса.
Блоки образовывали что-то вроде коридора, в глубине которого темнела стена. Ингджа остановилась.
– Это там, – сказала она, указывая в темноту. – Ты пройдешь прямо и у основания стены увидишь отверстие, в которое поставишь зажженную свечу. Затем возвратишься ко мне. Я буду ждать тебя здесь.
– Отсюда мы сможем увидеть эту свечу?
– Да. Но сейчас она будет без всякой пользы гореть, ведь до полуночи еще далеко.
– Тем не менее я попытаюсь. Вот поводок, держи собаку, положи ей руку на голову.
Я взял свечи и зашагал вперед. Волновался изрядно, и это неудивительно – ведь сейчас решится главное: проникну или не проникну я в тайну, окружавшую этого «духа». Собственно говоря, саму суть я уже, вероятно, знал.
Подойдя к стене, я заметил пещеру, вход в которую был настолько узким, что в него мог протиснуться только один человек. Прислушавшись и ничего не услышав, я зажег одну из свечей и поставил ее на пол пещеры. Это не вызвало затруднений: свеча у основания была достаточно широка.
Я вернулся к Ингдже, говоря себе, что для человека, верующего в эту чертовщину, требуется изрядное мужество, чтобы в полуночный час взобраться на гору и общаться с духом.
– Свеча зажжена. Теперь подождем, пока она не погаснет, – сказала Ингджа.
– Нет ни малейшего ветерка, и если пламя погаснет, то это верный знак того, что там Рух-и-кульян.
– Смотри! – схватила меня девушка за руку. – Она погасла.
– Тогда я иду.
– Я буду ждать тебя здесь.
Я снова подошел к пещере и, нагнувшись, попытался найти свечу – ее не было. Я был убежден, что дух находится сейчас совсем неподалеку, в боковой нише, чтобы слышать каждое слово. Другой просто высказал бы свою просьбу и удалился; я же намеревался совершить иное.
Я вошел на два шага вглубь пещеры.
– Рух-и-кульян! – крикнул я вполголоса.
Никакого ответа.
– Мара Дуриме!
Снова никакого ответа.
– Мара Дуриме, иди сюда и не бойся; я никому не выдам твоей тайны. Я – хаким из Франкистана, который исцелил твою правнучку, а сейчас должен срочно переговорить с тобой.
Я не обманулся в своих ожиданиях – сбоку послышался шорох, словно кто-то ошарашенно поднялся с земли; но только через несколько секунд я услышал ответ:
– Ты действительно хаким, эмир из Франкистана?
– Да. Доверься мне! Я догадался уже, что ты и есть этот Рух. Я не выдам твоей тайны.
– Голос-то твой, но я не вижу тебя.
– А ты испытай меня: спроси о чем-нибудь, что знаю только я.
– Ладно! Скажи, что было у того турецкого хакима в амулете, которым он пробовал лечить девочку?
– Мертвая мушка.
– Эмир, это в самом деле ты! Кто показал тебе пещеру?
– Ингджа, дочь Неджир-бея, она ждет меня снаружи.
– Пройди вперед еще четыре шага.
Я шагнул вперед, и меня, схватив за руки, буквально втянули в какое-то отверстие в стене; Мара провела меня еще немножечко вперед.
– Теперь подожди, я зажгу свет.
Через мгновение зажглась свеча, и я увидел перед собой Мару Дуриме, укутанную в широкий плащ, из-под которого мне усмехалось ее костлявое лицо, крайне походившее на череп. Белоснежные косы у нее свисали, как и раньше, чуть ли не до пола.
– Да, это ты, эмир! Я благодарна тебе, что ты пришел. Но ты не должен никому говорить, кто на самом деле является пещерным духом.
– Я буду молчать.
– Что привело тебя ко мне? У тебя есть какое-нибудь желание?
– Да. Я прошу тебя за халдеев, над которыми нависло большое несчастье. Лишь ты, наверное, сможешь его предотвратить. У тебя есть время выслушать меня?
– Да. Садись вот сюда.
Поблизости лежал большой узкий камень, на котором вполне могли уместиться двое. На нем, видимо, постоянно отдыхал «пещерный дух». Мы опустились на этот камень, поставив прежде свечу на его край. Старуха сказала озабоченно:
– Значит, произошло несчастье. Рассказывай, господин!
– Известно ли тебе, что мелек Лизана напал на бея Гумри и взял его в плен?
– Матерь Божья, на самом деле? – вскричала она, явно перепуганная.
– Да. Я сам присутствовал при этом как гость бея, меня тоже вместе с беем брали в плен.
– Я ничего об этом не знаю. Последние дни я задержалась в Хайшаде и Бириджаде и только сегодня пришла сюда.
– Теперь курды-бервари находятся прямо перед Лизаном и собираются утром начать сражение.
– О вы, глупцы, любящие ненавидеть и ненавидящие любовь! Из-за вас земля опять окрасится в красный цвет от зарева пожаров, а воды рек покраснеют от крови. Рассказывай, господин, рассказывай! Моя власть больше, чем ты можешь предположить; может быть, еще не совсем поздно.
Она слушала напряженно, сдерживая дыхание. Мне на мгновение показалось, будто я сидел рядом со смертью, и тем не менее от этого таинственного, скелетоподобного существа, может быть, зависели жизни сотен людей. Она сидела не шевелясь, складки ее одежды лежали спокойно; но, как только я закончил, она тут же встала.
– Эмир, у нас есть еще время. Ты мне поможешь?
– Конечно.
– Я знаю, что тебе нужно рассказать мне еще и про себя, но это успеется; сейчас же у меня более срочные дела. Пещерный дух долго молчал; сегодня же он будет говорить, сегодня ему придется говорить. Спеши назад в Лизан. Мелек, бей Гумри и раис Шурда должны тотчас же прийти к пещерному духу.
– Они послушаются?
– Они послушаются; они должны послушаться, поверь уж мне!
– Раиса не смогут найти!
– Эмир, если его никто не найдет, то ты сможешь его отыскать; я же знаю тебя! И он должен прийти одновременно с мелеком и с беем или позже. Я буду их ждать.
– Они меня спросят, от кого я получил такое задание. Я им отвечу: «От Рух-и-кульяна». И больше ничего. Правильно?
– Да. Им не нужно знать, кем является пещерный дух.
– Мне прийти с ними вместе?
– Ты можешь проводить их до пещеры, но снова не входи в нее. То, что я должна им сказать, предназначено лишь для их ушей. Скажи им, что они должны войти в пещеру и идти вперед до тех пор, пока не найдут это помещение, которое будет освещено.