Как примирить дв? столь противоположныя версіи, которыя выступают в изложеніи Керенскаго и Сухомлинова? — истина должна быть гд?-то по середин? между двумя крайностями. При таких условіях сухомлиновскій эпизод будет достаточно характерен. Он как бы подтверждает положеніе, что атмосфера в Таврическом дворц? вовсе не была насыщена электричеством той злобности, при которой эксцессы пріобр?тают кровавый характер [126]. Трудно пов?рить показаніям, принимавшаго непосредственное участіе в "сл?дственной комиссіи" кн. Мансырева, который говорит о том, как уже вечером перваго дня революціи "толпа" в Таврическом дворц? "неистово" избивала "кулаками и прикладами" арестованных "жандармских офицеров и полицейских чиновников" — трудно пов?рить потому, что подобная сцена р?зко противор?чит фактической обстановк?, которую можно установить для революціоннаго штаба 27 февраля и посл?дующих дней.

2. Петропавловская кр?пость.

   Не было атмосферы напряженной злобности и за ст?нами Таврическаго дворца. Перед нами воспоминанія б. тов. обер-прокурора Св. Синода кн. Жевахова. Это был челов?к крайне реакціонный — для него уже введете института земскаго самоуправленія в царствованіе Александра II являлось началом чуть ли не конца Россіи, и в то же время он был человеком н?сколько не от міра его. Мартовскіе дни представлялись этому религіозному министру православнаго пошиба сплошным ужасом. Чего только не вид?ли его глаза, и чего только не слышали его уши! Он, конечно, разсказывает, как улицы запружены были толпой, "жаждущей крови и самых безжалостных расправ — генералов ловили, убивали, разрубали на куски и сжигали. Что только тенденція не выдумает! Однако, когда эти озв?р?лыя толпы вломились в казенную квартиру кн. Жевахова и увид?ли иконостас и другіе церковные атрибуты, то жажда крови изсякла — солдаты присмир?ли, стали "виновато улыбаться" и "почтительно удалились, полагая, что зд?сь живет святой челов?к"... Такой сценой само собой уничтожается та гипербола, с которой современник передал потомству о вид?нном и слышанном в дни революціи [127].
   Но допустим, что по иному могла рисоваться обстановка т?м, кто были почти замуравлены в первые дни и ночи в четырех ст?нах революціоннаго штаба. Вспомним, как свои ощущенія впосл?дствіи изобразил Шульгин — почти в жеваховских тонах. Керенскій разсказывает, с какой предосторожностью пришлось перевозить заключенных в "министерском павильон?" царских сановников в Петропавловскую кр?пость [128]. У временной власти, по его словам, не было охоты разм?щать царских приверженцев в исторических казематах, служивших в теченіе стол?тія м?стом заключенія и страданія политических узников — героев революціи, но вс? тюрьмы были разрушены (?) революціонным порывом 27-28 февраля, и только за кр?пкіми ст?нами Петропавловки можно было найти надежное м?сто для личной безопасности новых заключенных старой политической тюрьмы. Таким образом, еще раз гуманныя соображенія побудили вспомнить Трубецкой бастіон и оживить новыми сид?льцами прежнюю русскую Бастилію. Город был еще неспокоен, когда "мы вынуждены были перевести министров. Сд?лать это днем было чрезвычайно опасно, а т?м бол?е заран?е раскрыть план перевозки. Поэтому р?шено было совершить перевод ночью без предупрежденія даже стражи"... Лично Керенскій в полночь предупредил арестованных, когда вс? приготовленія были закончены, что они будут перевезены, не указав ни м?ста, куда их перевозят, ни причин увоза. Секрет, которым была окружена ночная экспедиція, и враждебныя лица солдат, казалось, сильно возбудили заключенных —они думали, что их везут на казнь. (Так казалось во всяком случа? Керенскому, который по челу оставшагося спокойным Щегловитова читал затаенную мысль — воспоминанія долгол?тняго руководителя царской юстиціи, как его многочисленныя жертвы в таких же условіях ночного безмолвія отвозились из тюремных казематов на м?сто казни). В такой обстановк? революціонная гуманность, о которой думал Керенскій, превращалась, пожалуй, в недостойную мелочную месть. В д?йствительности, в?роятно, не было ни того, ни другого. Была скор?е неув?ренность власти, не чувствовавшей еще прочной почвы под ногами и облекавшей свою неув?ренность в революціонный пафос, зам?няя его подчас революціонной позой. К ней был н?сколько склонен тот, кто занял пост министра юстиціи революціоннаго правительства, и она производила впечатл?ніе. Так Ледницкій в доклад? московскому Комитету Общ. Организацій 3 марта, передавая свои петербургская впечатл?нія, с одушевленіем изображал бытовую сцену, которой сопровождался арест посл?дняго министра юстиціи царскаго правительства Добровольскаго (явился сам в Таврическій дворец). "Бывшій министр Добровольскій — торжественно заявил ему Керенскій — вы им?ете честь разговаривать с депутатом Думы, потрудитесь встать", Ледницкій комментировал эти слова: "прежняя власть почувствовала силу новой власти" (по отчету "Рус. В?д."). Зензинов вспоминает, с каким "ликующим видом" Керенскій ему сообщил, что по его распоряженіе арестован Щегловитов то было " первоепроявленіе власти революціи". В первые дни подсознательным стимулом, вызывавшим революціонную позу, и могло быть чувство инстинктивнаго страха за революцію. Этим только возможно объяснить не соотв?тствовавшій идеям и настроеніям обиход, который был установлен властью свыше в "министерском павильон?". Зд?сь царила "гробовая тишина", так как строжайше запрещено было разговаривать. Заключенные должны были вставать при вход? коменданта. Одним словом, все то, что полагалось по тюремной дисциплин? ушедшаго в прошлое режима. Это не отзвук переживаній арестованных, это непосредственное впечатл?ніе журналиста Луганскаго, пос?тившаго 2 марта "министерскій павильон". Курлов утверждает, что такой обиход с "вынужденным молчаніем" установлен был личным распоряженіем "начальника" революціонной кордегардіи в Таврич. дворц? депутатом Керенским, который д?лал выговор начальнику караула за неисполненіе им своих обязанностей [129].
   Если учесть эту возможную психологію революціонной власти, в н?которых случаях персонифицированной Керенским, мы поймем обстановку, в которой произошел перевоз арестованных сановников в Петропавловскую кр?пость. Иначе получается н?что несуразное. Таинственность, которой был облечен перевоз, вс? принятыя Керенским м?ры предосторожности объясняются необходимостью предотвратить возможные эксцессы. Между т?м вс? заключенные из числа т?х, кто оставил мемуарныя отраженія своих переживаній, единодушно свид?тельствуют о своеобразной м?р? охраненія, предпринятой в отношеніи их. Вот разсказ Курлова: "Это отправленіе обставлялось весьма торжественно (Курлов утверждает, что перевоз совершился около 10 ч. веч.). В проход? между залом и подъ?здом, на пространств? приблизительно 40-50 шагов, была выстроена рота преображенцев. Прапорщик Знаменскій лично проводил меня до автомобиля, в котором я зам?тил какого-то челов?ка с забинтованной головой и вскор? узнал в нем Н. А. Маклакова. Против нас пом?стились унтер-офицер с револьвером в руках и член Гос. Думы Волков. По-прежнему нам было запрещено разговаривать, с предупрежденіем, что в случа? нарушенія этого приказанія унтер-офицер будет стр?лять". По словам Васильева (б. дир. деп. полиціи), подтверждающаго описаніе Курлова, их предупреждали, что всякая попытка к б?гствувызовет прим?неніе оружія. В дневник? Протопопова записано: "Впереди нас (Протопопов попал в автомобиль с ген. Беляевым) сид?л офицер и держал револьвер наготов?, о чем нас предупредил: за каждое движеніе — пуля в лоб". Можно было бы предположить, что такая демонстративная вн?шность создана была лишь в показательных ц?лях — для возд?йствія на толпу. Но подобныя предположенія разс?иваются при ознакомленіи со свид?тельством одного из представителей революціонной общественности, сопровождавшаго ночную экспедицію. Зензинов разсказывает, что министр юстиціи предложил ему и Волкову принять на себя перевоз арестованных министров. "Я с удовольствіемвзялся выполнить это д?ло" — вспоминает мемуарист. "Мн? интересно было в новой уже роли побывать в той самой кр?пости, гд? я полгода просид?л заключенным. Автомобили были приготовлены только поздно вечером, и перевод арестованных состоялся глубокой ночью. В пяти автомобилях мы везли 12 министров. На мою долю пришлись б. мин. вн. д. Макаров и б. мин. юстиціи Хвостов [130]. В автомобиль нас было четверо — два арестованных министра, солдат с наведенным на них револьвероми я. Министры сид?ли неподвижно, как бы раздавленные вс?м происшедшим. На улицах шум?ла толпа, несмотря на поздній час [131], и гудок нашего автомобиля гуд?л непрерывно. Занав?си на наших окнах были спущены (сл?довательно, отпадает возможность показательнаго пріема), и толпа охотно разступалась, когда шофер кричал ей, что автомобили сл?дуют по распоряженію Врем. Рев. Правительства". В Петропавловской кр?пости Зензинов, к великому своему удивленно, натолкнулся на полк. Иванишина, того самаго "в?рнаго слугу стараго правительства", который семь л?т тому назад караулил Зензинова, явившагося теперь в роли "чрезвычайнаго комиссара Рев. Правит.". Давая отчет Керенскому об исполненіи порученія, Зензинов настоял на том, чтобы Иванишин был "немедленно см?щен и зам?щен в?рным челов?ком" (к каким результатам это привело, мы увидим ниже). Керенскій согласился и отдал тут же распоряженіе по телефону в кр?пость... Курлов передает такую деталь. По прибытіи в кр?пость им (т. е. Курлову и Маклакову) приказали "выйти из автомобиля и стать лицом к ст?н?". Они стояли до т?х пор, "пока вс? арестованные не вышли", а потом их "гуськом" повели в Трубецкой бастіон, зав?дующим котораго и был полк. Иваншин...
   Для завершенія всей картины напомним, что Сухомлинов днем был перевезен в Петропавловскую кр?пость без всяких осложненій, и что никаких "чрезвычайных комиссаров" для этого д?ла не понадобилось [132], а министр финансов Балк — "ставленник Распутина" — был без всяких инцидентов освобожден, так как новому министру финансов, как сообщала "Русская Воля", "необходимо" было с ним "бес?довать".

3. Самочинные аресты.

   В приведенной выше характеристик? Суханова самочинных арестов одно заключеніе мемуариста, конечно, надо признать правильным — аресты по ордерам из центра всетаки ограничивали возможность самосудов и вводили в изв?стныя рамки частную иниціативу, которая слишком легко рождалась в условіях переживаемаго момента. Трудно установить грани между самозарождающимся чувством толпы и воспріятіем ею лозунга, приходящаго как бы извн? и падающаго на благопріятную для себя почву. Инстинктивное подраженіе всегда лежит в основ? массовой психологіи. Потому так легко в Петербург? волна арестов в первые дни захватила толпу — ничего подобнаго не было, напр., в Москв?. В этом отчасти и разгадка того "сложнаго психологическаго процесса" в народном сознаніи ("передать Дум? ея врагов"), о котором говорила в своем поздн?йшем отчет? думская комиссія об арестованных [133]. Яркую бытовую картину нарисовал нам П?шехонов, редактор "Русскаго Богатства", в воспоминаніях "комиссара Петербургской стороны". "Не усп?ли мы открыть комиссаріат — вспоминает он — как к нам уже повели арестованных... Пришлось создать при комиссаріат? особую "судебную комиссію", в которой с утра до вечера посм?нно работало до 20 юристов, и она едва усп?вала справиться с д?лом"... "Была прямо какая-то эпидемія самочинных арестов. Особенно памятен мн? один день, когда казалось, что вс? граждане переарестуют друг друга",.. "За что вы их арестовали?" — спрашивал сл?дователь т?х, которые привели арестованных. — "Да они против Родзянко". "Сл?дующее д?ло начинается т?м же вопросом: "Почему вы их арестовали?" — "Да они за Родзянко". И обстановка обоих д?л одна и та же: сошлись на улиц?, заспорили, а потом бол?е сильные арестовали бол?е слабых. Если одни сами хватали и тащили в комиссаріат своих политических противников, то другіе ждали этого от комиссаріата. Нас прямо осаждали с требованіем обысков и арестов. Не мен?е того донимали пас доносами".
   Картину, зарисованную для "Петербургской стороны", можно было наблюдать бол?е или мен?е повсем?стно [134]. Такія же случайный толпы приводили арестованных полицейских в Таврическій дворец — по словам его коменданта, даже с "женами и д?тьми". Заполняли ими и вообще "подозрительными" градоначальство и огромный Михайловскій манеж... По газетным поздн?йшим исчисленіям, в общем было арестовано около 4000 челов?к (Бирж. В?д.), и министерству юстиціи пришлось создать особую сл?дственную комиссію для пров?рки формальных причин задержанія. К этим добровольцам по изысканно контр-революціи, д?йствовавшим с революціонным пылом, присоединялись всякаго рода любители наживы и всплывавшіе на мутной поверхности авантюристы, которые очень часто и возглавляли "толпу" обыскивающих и арестующих. И в газетах того времени и в воспоминаніях принимавшаго ближайшее участіе в организаціи городской милиціи молодого адвоката Кельсона можно найти показательные образцы деятельности этих разоблаченных ретивых "революціонеров" февральских и мартовских дней, которые с вооруженными солдатами, взятыми случайно на улиц?, ходили по квартирам, д?лали обыски, грабили и арестовывали "по подозр?нію в контр-революціи". Кельсон разсказывает, напр., как он случайно встр?тился со своим подзащитным, взломщиком-рецидивистом Рогальским, который явился в кабинет городского головы в полной "модной форм? одежды" того времени — вплоть до пулеметной ленты. Легко себ? представить, каким водворителем "порядка" являлся "гвардіи поручик" корнет Корни де Бод, оказавшійся предпріимчивым и ловким рядовым Корн?ем Батовым — ему эти функціи "защиты населенія" при сод?йствіи двух рот были поручены особым приказом Энгельгардта 28 февраля. "Корни де Бод" ухитрился получить и отв?тственное назначеніе коменданта городской Думы и побывать на квартир? гр. Коковцева с нарядом "из 12 нижних чинов". Перед нами может пройти ц?лая портретная галлерея, которая откроется пом. коменданта Таврическаго дворца Тимановским — в д?йствительности изв?стным аферистом "графом д'Оверн" (Аверкіевым), принявшим участіе в арестованіи посл?дняго предс?дателя Сов?та министров кн. Голицына.
   В мин. путей сообщенія при Бубликов? и Ломоносов? активную роль играл "ротмистр-гусар" Сосновскій, командовавшій ротой семеновцев, которая стояла зд?сь на страж?, он оказался б?глым каторжником, содержавшимся в Литовском замк?. Но это неизб?жная накипь революціи. Оставим ее [135]... П?шехонов дает правдивое объясненіе изнанк? революціи. Во всем этом, несомн?нно, сказывался не остывшій еще, а у многих и запоздалый азарт борьбы, хот?лось принять в ней участіе, внести свою долю в общую поб?ду [136]... Еще большую роль сыграл страх перед контр-революціей, но многіе просто не понимали, что такое свобода [137]. Но "пароксизм страха" все-же должен быть поставлен на первом м?ст?. Тот же П?шехонов разсказывает, что он "вынужден был держаться преднам?ренно р?зкаго тона в своем обращеніи с обвиняемыми и не жал?ть самых р?зких квалификацій но адресу старых властей и самых жестоких угроз по адресу т?х, кто осм?лится противиться революціи. Только таким путем мн? удалось при.... первой встр?ч? с толпой поддержать свой авторитет, как представителя революціонной власти. Иначе меня самого, в?роятно, заподозр?ли бы, как контр-революціонера"... Приспособленіе к настроеніям толпы приводило к тому, что Энгельгардт, если в?рить пов?ствованію Мстиславского, арестовал в Таврическом дворц? уже 2 марта офицера, который высказывался "за монархію".
   И всетаки какое-то скор?е благодушіе в общем царило в этой тревожной еще атмосфер? — благодушіе, которое отм?чают (при обысках в поисках орудія) столь противоположные люди, как писательница Гиппіус и генерал Верцинскій. А вот показаніе бывшаго царскаго министра народнаго просв?щенія гр. Игнатьева, данное Чр. Сл. Ком. Временнаго Правительства (это отв?т на вопрос: "было ли оказано какое-либо безпокойство" в дни февральских событій). "Я должен сказать, что кром? самой глубокой признательности к молодежи и солдатам я ничего не им?ю. Доложу сл?дующее явленіе, глубоко меня тронувшее. Был обход солдат, мастеровых ремонтной автомобильной части. Можете представить, что это за состав: это уже не строевые, а люди полурабочаго уклада. Между ними один уволенный из какой-то ремесленной школы... за время моего министерства. Входят в подъ?зд... Прислуга испугалась. Спрашивают: "кто живет"... ''Граф Игнатьев, б. мин. нар. просв." .— "Товарищи, идем". Один говорит: "нельзя ли на него посмотр?ть".— "Он болен"... —"Может быть, он нас примет". Поднимается ко мн? челов?к, весь трясется и говорит: "Лучше не впускать"... Входят пять челов?к наверх... "Хотим на вас посмотр?ть". — "Почему?" — "Разв? мы вас не знаем, разв? мы такіе темные". Другой раз —продолжал Игнатьев — был еще бол?е тронут". Дал?е свид?тель разсказал, как толпа хот?ла забрать его автомобиль и ушла, узнав от случайно проходившаго студента, что зд?сь "живет гр. Игнатьев"...
   Ссылки на настроенія "низов" слишком часто становятся в воспоминаніях д?ятелей революціи отговорками в т?х случаях, когда надо оправдать в глазах приходящаго на см?ну покол?нія революціонный акт, может быть, жизненно даже ц?лесообразный, но противор?чащій демократическим принципам, которые были написаны на знамени революціи. Вот почему н?которая фальшь всегда чувствуется в попытках отв?тственных мемуаристов облечься исключительно только в романтическую тогу гуманности при описаніи дней, когда рождалась и закр?плялась революціонная Россія. Сд?ланныя ошибки, вольныя или невольныя, нельзя объяснить, ретушируя д?йствительность. Совершенно объективно надо признать, что д?ятели февральской революціи были очепь далеки от осуществленія в жизни н?сколько сентиментальных зав?тов, выраженных н?когда поэтом в знаменитых словах: "Дню прошедшему забвенье, дню грядущему прив?т". Посколько д?ло касалось возмездія за гр?хи стараго режима, зд?сь не было, как мы увидим, большого колебанія. Ц?лесообразна ли была такая тактика — это вопрос другой. Руководители движенія не всегда учитывали резонанс, который получало или могло получить в масс? их д?йствіе, вступавшее в р?зкую коллизію с испов?дуемыми ими идеалами. Во всяком случа? революціонная современность — по крайней м?р?, значительная часть ея — поставила в заслугу первому министру юстиціи революціоннаго правительства не гуманность, о которой говорит Керенскій в воспоминаніях, а твердость, проявленную им в отношеніи представителей ликвидированнаго строя. Один из делегатов петербургскаго Сов?та на сов?щаніи Сов?тов, тот, который выступал в защиту позиціи Керенскаго, занявшаго министерскій пост, говорил: ..."если бы, д?йствительно, Керенскіай не вошел в министерство, не взял бы этого портфеля и без согласія Исп. Ком., то что было бы тогда с этим министерством?... Там был бы московскій депутат Маклаков, но если бы это было так, разв? были бы арестованы вс? лица, арестованныя сейчас, и было бы сд?лано то, что сд?лал Керенскій, наш Керенскій?"

III. Рискованный шаг Милюкова.

   Похороны коалиціи в Сов?т? закончились около 6 ч. веч. (1 марта). Посл? общаго собранія, одобрившаго по докладу Стеклова выработанное соглашеніе демократіи с цензовой общественностью, должно было состояться сов?щаніе представителей обоих исполнительных комитетов для окончательной формулировки "соглашенія". И, быть может, н?сколько неожиданно незавершенное еще д?ло было оглашено Милюковым на перманентном митинг? в Екатерининском зал? — в тот приблизительно час, когда совершалось тріумфальное шествіе Керенскаго из зала зас?данія Сов?та в пом?щеніе Вр. Ком., т. е., еще задолго до окончанія зас?данія Сов?тов. Почему это сд?лал лидер "цензовой общественности?" Случайность? Радостное нетерп?ніе, о котором говорит Мстиславскій? Желаніе закр?пить достигнутые результаты и получить представленіе об отношеніи к образуемому правительству со стороны "народных масс?" "В частности, быть может, — говорит Суханов — Милюков желал пров?рить свое р?шеніе самаго остраго для него вопроса, способнаго послужить источником конфликта не только с Сов?том Р. Д., но и с его собственными, бол?е л?выми товарищами". Это был, конечно, вопрос о монархіи и династіи. Построеніе р?чи. как будто, не согласуется с подобным предположеніем. Вопрос о судъб? династіи ("самый существенный" в р?чи. как признает Милюков в написанной им "Исторіи") всплыл — по вн?шности по крайней м?рі — случайно в связи с репликами, которыя подавались со стороны митинговой публики. Преждевременность разглашенія "тайны", ключи к которой вез с собой Гучков, гораздо в большей степени надо отнести к т?м графам, которые вообще присущи были политической д?ятельности Милюкова и заслужили ему репутацію, но его собственным словам, "бога безтактности" ("Рус. Зап."). Если выступленіе Милюкова и было своего рода шахматным ходом, то направил его фактическій уже вождь Врем. Ком. не в сторону своих "л?вых" партнеров, а в сторону "правых".
   Днем второго марта политическая обстановка выяснилась с достаточной отчетливостью — опасность военнаго разгрома "революціи" отпала. Каждый истекавшій час говорил о необходимости зам?ны сурогата власти, каким являлся Врем. Ком., правительством полноправным, ибо безвластіе, наступившее посл? переворота, развращало даже самых благонам?ренных солдат. Возможность превращенія сов?тскаго обращенія в форму обязательнаго "приказа" ослабляла авторитет будущей власти — это, конечно, понимали вс?, независимо от содержанія "приказа №1". Ждать при таких условіях возвращенія Гучкова и Шульгина не представлялось ц?лесообразным. Вот почему в 5 ч. 45 м. дня в Ставку была послана за подписью Родзянко н?сколько предр?шавшая событія телеграмма сл?дующаго содержанія: "Временный Комитет Г. Д. образовавшійся для возстановленія порядка и столиц?, вынужден был взять в свои руки власть в виду того, что под давленіем войска и народа старая власть никаких м?р для успокоенія населенія не предприняла и совершенно устранена. В настоящее время власть будет передана Врем. Комитетом Г. Д. Временному Правительству, образованному под предс?дательством кн. Г. Е. Львова. Войска подчинились новому правительству, не исключая состоящих в войсках, а также находящихся в Петроград? лиц императорской фалмиліи, и вс? слои населенія признают только новую власть. Необходимо для установленія полнаго порядка и для спасенія столицы от анархіи командировать сюда на должность главнокомандующаго Петербургским военным округом доблестнаго боевого генерала, имя котораго было бы популярно и авторитетно в глазах населенія. Комитет Г. Д. признает таким лицом доблестнаго, изв?стнаго всей Россіи героя... ген. Корнилова. Во имя спаеенія родины, во имя поб?ды над врагом, во имя того, чтобы неисчислимыя жертвы этой долгой войны не пропали даром наканун? поб?ды, необходимо срочно командировать ген. Корнилова в Петроград".
   Зд?сь н?т даже намека на спорный вопрос о форм? правленія. Логічески приходилось заключать, что в н?драх Временнаго Комитета еще не был окончательно р?шен даже вопрос об отреченіи, поставленный в порядк? дня. Так, повидимому, и понял ген. Алекс?ев, доложившій Николаю II телеграмму Родзянко и испрашивавшій разр?шеніе на выполненіе выраженнаго в ней "пожеланія", во имя того, что в этом "может заключаться начало успокоенія столицы и водворенія порядка в частях войск, составляющих гарнизон Петрограда и окрестных пунктов". В кадетской групп?, входившей в состав Врем. Ком., очевидно, не было колебаній в вопрос? о неизб?жности отреченія. Припомним информацію Гронскаго в первый же день революціи о провозглашеніи императором в. кн. Михаила. По свид?тельству Скобелева, который оказался сос?дом на одном стол? в Таврическом дворц? в ночь 27-го с Милюковым, посл?дній ему сказал: "Ч?м бы все это ни кончилось, одно несомн?нно, с этим... (сл?дует р?зкое слово в передач? мемуариста) у нас ничего не может быть общаго". Шингарев перваго марта категорически говорит французскому журналисту Ано, что вопрос о династіи уже не ставится: царь должен будет покинуть трон — как это произойдет, докажет будущее. На таком предположеніи и построена была вся агитаціонная часть р?чи Милюкова. Она была произнесена около 3 час. дня. Своему экспромту на случайном безотв?тственном очередном митинг? в ст?нах Таврическаго дворца Милюков придавал такое декларативное значеніе, что сам выправил, по утвержденію Набокова, текст р?чи для печати. Таким образом перед нами зав?ренный текст р?чи, довольно странной для оратора, который старался в эти часы спасти монархическій принцип.
   "Мы присутствуем при великой исторической минут?" — начал оратор. — "Еще три дня тому назад мы были скромной оппозиціей, а русское правительство казалось всесильным. Теперь это правительство рухнуло в грязь, с которой сроднилось, а мы и наши друзья сл?ва выдвинуты революціей, арміей и народом на почетное м?сто членов перваго русскаго общественнаго кабинета. Как могло случиться это событіе, казавшееся еще так недавно нев?роятным? Как произошло то, что русская революція, низвергнувшая навсегда старый режим, оказалась чуть ли не самой короткой и самой безкровной из вс?х революцій, которыя знает исторія. Это произошло потому, что эта исторія не знает и другого правительства, столь трусливаго и изм?нническаго, как это нын? низвергнутое правительство, покрывшее себя позором"... "Правительство мы свергли легко и скоро... Остается удержать в руках эту поб?ду". Оратор призывал "сохранить то единство воли и мысли, которое привело... к поб?д?". Существующія разногласія "стушевываются перед той главной задачей, которая еще не разр?шена вполн?: задачей — создать новую народную власть... Будьте едины в устраненіи политических споров, быть может, и важных, но сегодня могущих еще вырвать из наших рук плоды поб?ды. Будьте едины и вы, солдаты и офицеры великой и славной русской арміи, и помните, что армія, ...потерявшая это единство... обращается в безпорядочную толпу, и всякая горсть вооруженных организованных людей может взять ее голыми руками"... "Я слышу, меня спрашивают: кто вас выбрал? Нас никто не выбрал, ибо, если бы мы стали дожидаться народнаго избранія, мы не могли бы вырвать власть из рук врага