Но важно, что резолюція о войн?, хотя предс?дателем съ?зда был избран большевик Позерн, глава м?стнаго сов?та, заявившій себя, однако, перед открытіем от?зда соц. демократом, стоящим на платформ? сов?тскаго "Сов?щанія", была принята 610 голосами против 8 при 46 воздержавшихся. "Пораженцы" вс?х мастей должны были стушеваться перед настроеніем делегатов, в большом количеств? прибывших из "окопов". Ленинскіе выученики, появившіеся на авансцен?, не торжествовали и в секціонных зас?даніях съ?зда, гд? обсуждались д?ловые вопросы: так в секціи но организаціи арміи, разрабатывавшей проект обновленія комманднаго состава, подавляющим большинством было отвергнуто выборное начало. Съ?зд объявил дезертирство из арміи "позором и изм?ной д?лу революціи" и требовал добровольнаго немедленнаго возвращенія в свои части покинувших фронт. В состав фронтового комитета на съ?зд? было выбранно 27 офицеров, 35 солдат, 10 рабочих и 3 врача. В состав этого комитета съ?зд включил свящ. Еладинцова, который прив?тствовал съ?зд от имени "горсточки революціоннаго духовенства". Перед закрытіем съ?зда ген. Гурко выступил с р?чью, предостерегавшей от междуокопных переговоров с н?мцами, которые скрывали таким путем свои продвиженія на фронт?. "Война — говорил главнокомандующій — кончится не отказом от анексій и контрибуцій, а тогда, когда одна воля будет подавлена другой. Мы должны сломить волю врага, и тогда провозглашённыя идеи самоопред?ленія будут проведены в жизнь. Разрушив германскій милитаризм, мы скажем: "не см?йте держать столько войск, быть постоянной угрозой міру"...
   Приблизительно в это время англійскій посол пос?тил предс?дателя кабинета министров, котораго он застал в "очень оптимистическом настроеніи". Бьюкенен на основаніи данных, доставленных англійскими (военными) атташе, которые вернулись с фронта, обращал вниманіе Правительства на состояніе арміи и настаивал на запрещеніи соціалистическим агитаторам пос?щать фронт. Львов совершенно не разд?лял пессимизма посла. Львов — записывает посл?дній — успокоил меня, сказав, что на фронт? есть только два слабых пункта: Двинск и Рига (т. е. С?верный фронт). Армія, как ц?лое, кр?пка, и вс? попытки агитаторов уничтожить дисциплину не будут им?ть усп?ха: "Правительство может разсчитывать на поддержку арміи и даже петроградскій гарнизон, не говоря уже о войсках на фронт?, которыя предложили уничтожить Сов?т рабочих" (Бьюкенен был "весьма озабочен", что Правительство "безсильно освободиться от контроля Исп. Ком."). "Правительство — прибавил Львов — не может принять подобных предложеній, не подвергая себя нападкам в том, что оно замышляет контр-революцію".
   Что же это был только самообман, присущій идиллистически настроенному премьеру, или выраженіе офиціальнаго оптимизма, вынужденнаго вм?шательством иностраннаго посла? Допустим и то, и другое, и всетаки открывшіяся возможности вовсе не были проблематичны, ибо д?йствительность не была так безнадежна, как она впосл?дствіи рисовалась н?которым мемуаристам. В апр?л? армія сохраняла свою силу, и недаром министр ин. д?л. связанный с проф. Легра старыми дружественными личными отношеніями, говорил ему 17 апр?ля, что серьезнее наступленіе задерживается только вопросом о продовольствіи арміи, затрудненным дезорганизаціей транспорта, а Ставка на запрос великобританскаго ген. штаба от имени союзников о сроках наступленія довольно категорически сообщила, что наступленіе назначено на середину мая [437].
* * *
   Если мы вернемся к мартовским дням, то должны будем признать, что перспективы возможностей открывались еще большія. Этими возможностями не сум?ли воспользоваться. Слова приведеннаго выше согласительнаго воззванія ("приказа № 3") довольно наглядно передают нам нервную обстановку еще не улегшагося возбужденія первых революціонных дней — дней "св?тлых, но еще тревожных", по характеристик? одновременно изданнаго приказа по Преображенскому полку ("св?тлыми, ясными" назвал их даже Алекс?ев — быть может, больше по тактическим соображеніям — на Государ. Сов?щаніи в Москв?). Закр?пить "свободу", в которой н?т еще полной ув?ренности, провозглашеніем urbi et orbi новаго правительственнаго принципа, именовавшагося "завоеваніями революціи"; увлечь колеблющіяся и сомн?вающіяся души красивыми лозунгами-деклараціями, дать вн?шнюю коллективную форму выраженія накопленному индивидуальному энтузіазму — вот могучи стимул момента, заглушавшій подчас вс? партійныя или иныя соображенія.
   Революціонная фразеологія всегда, конечно, на грани демагогіи, ибо она забывает "милліоны моментов будущаго", которые предстоит пережить (слова ген. Алекс?ева на Гос. Соц.). Но каждый отд?льный момент запечатлевается волнующими сценами искренняго пафоса. Прислушаемся к голосу современника — он достаточно знаменателен. В газет? "Р?чь" — в той газет?, позицію которой через короткій промежуток времени дневник Гиппіус будет опред?лять словами "круглый враг всего, что касается революціи" — разсказывалось о повышенном настроеніи, царившем 13 марта на первом объединенном зас?даніи представителей образовавшагося Сов?та офицерских депутатов петроградскаго гарнизона и Исполнительнаго Комитета, на котором обсуждался проект "деклараціи" прав солдата (присутствовали и иностранные офицеры). Это была торжественная манифестація единенія солдат и офицеров. В "общем энтузіазм?, поц?луях и слезах" принимается резолюція, призывающая в основу "прочнаго братскаго единенія" положить чувство "взаимнаго уваженія... чести и общее стремленіе стоять на страж? свободы". Мрачно настроенный Деникин, чуждый "иллюзіям", во вс?х этих манифестаціях усмотрит (по крайней м?р? в воспоминаніях) лишь "лживый пафос" (генерал попал в Петербург уже тогда, когда очередные будни стали стирать флер первых дней). Скептики скажут (с изв?стной правдивостью), что д?йствительность была далека от таких идиллій и дадут прим?ры разительнаго противор?чія. И т?м не мен?е забыть об этих (пусть даже поверхностных) настроеніях — значит нарушить историческую перспективу. Нельзя усмотр?ть только "ложный пафос" в грандіозной и торжественной манифестаціи, которую явили собой похороны "жертв революціи" на Марсовом пол? 23 марта [438], или в аналогичных, сантиментальных сценах на фронт? (уполномоченные Врем. Ком. отм?чали "братаніе" офицеров и солдат 23-го в Двинск?, когда, присутствовавшіе плакали); не только "ложный пафос", заставлял рыдать "буржуазную" и "пролетарскую" толпу, собравшуюся на концерт-митинг 25 марта в Маріинском театр?, который был организован в пользу "жертв революціи" комитетом Волынскаго полка и на котором присутствовали члены иностраннаго дипломатическаго корпуса и активно участвовали представители Правительства и Сов?та (выступали Керенскій и Чхеидзе). Палеолог вспоминает, что, когда Фигнер развертывала перед аудиторіей скорбный мартиролог погибших за д?ло свободы и похоронный марш в оркестровом исполненіи придавал политической р?чи патетическій характер религіозных поминок, большинствоприсутствовавших плакало [439]. Только славянская душа (?me slave) способна, по мн?нію француза-реалиста, так реагировать на слово. Но это было и это захватило вс?х. Керенскій обм?нивался в Кронштадт? поц?луем с Рошалем (!!)..., "слезы" и "объятія" отм?чает Бубликов на первом зас?даніи съ?зда промышленников, собравшегося в Москв? 19-го и "единодушно" прив?тствовавшаго "сверженіе презр?нной царской власти" (выраженіе Рябушинскаго на Гос. Сов. в Москв?). "Всенародным торжеством — вспоминает Гольденвейзер — был "Праздник революціи", организованный в Кіев? 16 марта: это было вн?шнее выраженіе того подъема, т?х приподнятых радостных настроеній, того "почти" полнаго единства мыслей и чувств, с которыми переживал Кіев "медовый м?сяц" революціи.
   Подобнее настроеніе не могло не отражаться и на отношеніи к войн?. Даже самые "непримиримые противники войны" — большевики, еще не шли дальше лозунга "войны без поб?дителей и поб?жденных". Карикатурой на д?йствительность являются утвержденія, подобныя т?м, какія можно найти в исторических изысканіях военнаго историка Головина, не усомнившагося написать без всяких оговорок про "начало революціи", что "крайнія соціалистическія партіи с большевиками во глав?" в ц?лях "углубленія революціи" толкали солдатскія массы к бунту и убійству офицеров, не останавливаясь перед полным разрушеніем самого организма арміи". Дезорганизаторская работа большевиков, не могших по своей численности оказывать большого вліянія на р?шенія Исп. Ком., была в сущности далека в то время от такой пропов?ди. Оберучев разсказывает, как неистовый и истерическій будущій главковерх Крыленко, занимавшійся в эмиграціи перефразировкой ленинских призывов против войны, на фронтовом съ?зд? в Кіев? в апр?л? высказался за наступленіе. Позиція "защиты революціоннаго отечества", которой держалось без колебаній большинство Исп. Ком., и которая может быть выражена поздн?йшим заявленіем Церетелли на московском Гос. Сов?щаніи: "сторонники сепаратнаго мира придут, только перешагнув через труп революціи", не могла вести к сознательному разрушенію арміи. Ц?лью реформ, разрабатывавшихся солдатской секціей Сов?та, являлось укр?пленіе — может быть эфемерное — военнаго организма...
   По мн?нію ген. Врангеля, в "р?шительныя минуты" посл? переворота не было сд?лано со стороны старших военных руководителей "никакой попытки овлад?ть сверху психологіей арміи"... Мы вид?ли, что это было не совс?м так. Но, повидимому, Врангель разд?лял в то время позицію Деникина, первое впечатл?ніе котораго при полученіи циркулярной телеграммы Алекс?ева было, как мы знаем, формулировано словами: "Ставка выпустила из своих рук управленіе арміей". Ставка упустила момент не в смысл? захвата армейскаго революціоннаго движенія в свои руки. Н?т! "Грозный окрик верховнаго командованія, поддержанный сохранившей в первыя дв? нед?ли дисциплину и повиновеніе арміей, быть может, мог поставить на м?сто переоц?нившій свое значеніе Сов?т, не допустить "демократизаціи" арміи и оказать соотв?тствующее давленіе на весь ход политических событій, не нося характера ни контр-революціи, ни военной диктатуры" — пишет автор "Очерков русской смуты", передавая не то вывод современника, не то заключеніе историка. "Лояльность команднаго состава и полноеотсутствіе с его стороны активнаго противод?йствія разрушительной политик? Петрограда — по словам Деникина — превзошли вс? ожиданія революціонной демократіи"...
   Сам Деникин совершенно не склонен был итти на уступки — по собственным словам, он, в качеств? главнокомандующаго фронтом, подчеркнуто с самаго начала держался системы полнаго игнорированія комитетов. Період разработки новых реформ застал Деникина на посту нач. штаба верх, главнокомандующего, что не могло не оказывать несомн?ннаго вліянія на позицію Ставки. Ссылаясь на знаніе "солдатской психологіи", Деникин говорит, что строевые начальники не желали придавать армейским реформам (признавая ц?лесообразность н?которых из них — устраненіе "н?которых отживших" форм) характер "завоеваній революціи": надо было д?йствовать "исподволь, осторожно". Рецепт довольно утопичный в обстановк? революціоннаго д?йствія. Какими силами можно было удержать армію в пред?лах стараго дисциплинарнаго устава? Зд?сь между "генералитетом", принявшим переворот, и "революціонной демократіей", активно участвовавшей в переворот?, лежала непроходимая пропасть, отчетливо опред?ленная в р?чи Кучина на Гос. Сов?щаніи и в деклараціи, прочитанной Чхеидзе от имени революціонной демократіи: "солдаты будут уходить от революціи и в ней разочаровываться"... [440].
   Алекс?ев, как много раз мы могли усмотр?ть, отнюдь не держался такой непримиримой позиціи. В март? у него не было того раздраженнаго чувства разочарованія, которое так отчетливо проявилось в поздн?йших письмах и записях дневника. Верховный главнокомандующій ум?л тактично сглаживать шероховатости Ставки, куда "хлынули", по выраженію Деникина, см?щаемые, увольняемые и недовольные генералы.
   "Лойяльная борьба", напоминающая весьма отвлеченныя директивы командиров 32 п?х. див. о водвореніи порядка во время революціи "без кровопролитія", привела бы не только к преждевременному конфликту с Правительством, но роковым образом превратила бы Ставку, д?йствительно, в центр контр-революціи. Не трудно допустить возможность появленія на фронт? р?шительнаго генерала, не поддавшагося "иллюзіям" и с тенденціей "водворить порядок". Экспансивный Крымов, участник "дворцоваго переворота", подготовлявшагося до революціи Гучковым и др., встр?тив в 20-х числах марта вызваннаго в Петербург Деникина, говорил ему: "Я предлагал им (правительству) в два дня расчистить Петроград одной дивизіей — конечно, не без кровопролитія... Ни за что! Гучков не согласен. Львов за голову хватается: "помилуйте, это вызвало бы такія потрясенія! Будет хуже". На днях у?зжаю к своему корпусу: не стоит терять связи с войсками, только на них и надежда". Надо думать, что подобный разговор Крымова с н?которыми членами Правительства им?л м?сто — иначе не мог бы записать н?что совс?м аналогичное Бьюкенен со слов кн. Львова. Врангель на основаніи бес?ды с Крымовым посл? его возвращенія в 3-й конный корпус, начальником котораго он был назначен вм?сто гр. Келлера, придает н?сколько иной характер крымовским планам. "Ген. Крымов, повидавши Гучкова, Родзянко, Терещенко  и других своих политических друзей, вернулся значительно подбодренным" — пишет Врангель [441]: "По его словам, Врем. Пр., несмотря на кажущуюся слабость, было достаточно сильно, чтобы взять движеніе в свои руки. Необходимость этого яко-бы в полной м?р? учитывалась членами Врем. Правительства". Крымов заявлял, что "надо д?лать ставку на казаков"... Если не Крымов, мог быть и другой — по сговору или без в?дома правительства. В н?которых военных кругах мысль о "расчистк?" революціоннаго Петербурга была популярна. Наприм?р, в записях Куропаткина, относящихся к началу мая, попадается имя командующаго VI арміей ген. Горбатовскаго, который предлагал средство для борьбы с развалом арміи "нев?роятное": "сформировать корпус или полкорпуса из офицеров и силою уничтожить петроградскій Сов?т С. и Р. Д." [442]. Врангель утверждает, ссылаясь, между прочим, на заявленія "вс?х полков" Уссурійской дивизіи, которой он командовал, что "ряд войсковых частей обращался с заявленіями к предс?дателю Правительства, в коих указывалось на готовность поддержать новую власть и бороться со вс?ми попытками внести анархію в страну". Но Правительство "не р?шалось опереться на предлагаемую ему самими войсками помощь". Гучков при по?здках на фронт "неизм?нно громко заявлял", принимая депутаціи от разнаго рода частей, что Правительство "ни в какой помощи не нуждается, что никакого двоевластія н?т, что работа Правительства и Сов?та Р. и С. Д. происходит в полном единеніи". Дневники Болдырева, Селивачева, Легра вносят существенную поправку: в неофиціальных, полуинтимных бес?дах, на которых рождаются конспиративные зат?и, военный министр говорил н?что другое. На Госуд. Сов?щаніи и Милюков вспоминал "длинную вереницу депутаціи от арміи, тогда еще не разложившейся, проходивших перед нами в Маріинском дворц? и тревожно спрашивавших нас, Временное Правительство перваго состава: "Правда-ли, что в Петроград? двоевластіе, правда ли, что вам м?шают самочинныя организаціи? Скажите нам, и мы вас освободим от них". Я помню и наши смущенные отв?ты: "Н?т, н?т, это преувеличено... Были, правда, попытки, по теперь все приходит в равнов?сіе, в порядок"...
   Безд?йствіе Правительства толкнуло ген. Врангеля на прямой путь конспираціи — созданія в центр? тайной военной организаціи. В дни апр?льскаго правительственнаго кризиса не только были нам?чены зачатки этой организаціи (образован был "небольшой штаб", куда бар. Врангель привлек своих однополчан гр. Палена и гр. Шувалова, раздобывши "кое какія средства"), но, если пов?рить словам мемуариста, "прочно" налажена была связь со "вс?ми военными училищами и н?которыми воинскими частями", "отлично" была поставлена разв?дка — был уже "разработан подробный план занятія главн?йших центров города и захвата вс?х т?х лиц, которыя могли бы оказаться опасными"... Надо было отыскать имя. "Ни в состав? Правительства, ни среди окружающих его общественных д?ятелей" не было челов?ка, способнаго "твердой и непреклонной р?шимостью" положить "пред?л дальн?йшему развалу страны". "Его надо было искать в арміи среди немногих популярных вождей. К голосу такого вождя, опирающагося на армію, не могла не прислушаться страна, и достаточно р?шительно заявленное требованіе, опирающееся на штыки, было бы выполнено. Считаясь с условіями времени, имя такого вождя должно было быть достаточно "демократичным". Таких имен Врангель знал "только два" — ген. Лечицкаго и ген. Корнилова. С упомянутыми генералами начались переговоры...
   К чему могла, бы привести гражданская междоусобица, которой так старалось в первые р?шающіе дни революціи изб?гнуть верховное командованіе? Гадальныя карты о судьбах Россіи каждый будет раскладывать по своему разуму и предвид?нію. Позорный конец войны? Сепаратный мир? Преждевременный развал Россіи? Реставрація при сод?йствіи н?мцев? "Не каждому дано вид?ть, что можно" — резонерствовал Маклаков на Государственном Сов?щаніи. "Политическая программа момента диктуется не волею партій, а волею исторіи" — говорил он, полагая, что эту "волю" познает "своим инстинктом" "глубинная темная масса народа". — "Россія за революцію себя не продаст". Сколько иллюзій семнадцатаго года разбила жизнь, ...исторіи им?ет право установить лишь факт, что вс? т? предначертанія, которыя рождались в сред? военнаго командованія, были чужды психологіи момента и в силу этого неосуществимы. "Покуда в?рят и хотят этой революціи, покуда революціонная власть исполняет свой долг, защищает Россію и ведет Россію, до т?х пор см?шны какіе бы то ни было заговоры" — констатировал Маклаков на Государственном Сов?щаніи. То, что могло быть еще сомнительным в август?, было безспорной истиной для марта и апр?ля. Непродуманныя политическія авантюры (план ген. Врангеля оказался в точном смысл? слова пуфом, встр?тив весьма небольшіе отклики в "правых" кругах) творили лишь злое д?ло для Россіи. "Достаточная скрытность" никогда не является гарантіей и особенно в той сред?, которой не свойственны конспиративные замыслы. Таинственные слухи ползли, с?яли разлад, создавали напряженную общественную атмосферу и расширяли плацдарм, на котором могли возрастать плоды демагогіи крайняго сектора революціонной демократіи.
 

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ.
РЕВОЛЮЦIОННОЕ ПРАВИТЕЛЬСТВО

I. Концентрація власти.

1. Идея преемственности.

   В. Д. Набоков в воспоминаніях уд?ляет серьезное вниманіе разсмотр?нію т?х "преюдиціальных вопросов", выражаясь ученой терминологіей мемуариста, которые безпокоили юристов при поисках правильной вн?шней формы для выраженія акта 3-го марта. Можно ли было в д?йствительности считать Мих. Ал. с формальной стороны в момент подписанія отреченія императором? В случа?, р?шенія вопроса в положительном смысл?, отреченіе мимолетнаго кандидата на россійскій престол могло бы вызвать сомн?ніе "относительно прав других членов императорской фамиліи" и санкціонировало бы беззаконіе с точки зр?нія существовавших Основных Законов, которое совершил имп. Николай II, отрекшійся в пользу брата. Легисты из этого лабиринта "юридических тонкостей" вышли (или думали выйти), выработав эластичную формулу, гласившую, что "Михаил отказывается от принятая верховной власти". К этому, по мн?нію Набокова, собственно и должно было свестись "юридически ц?нное содержаніе акта". Но "по условіям момента казалось необходимым... воспользоваться этим актом для того, чтобы в глазах той части населенія, для которой он мог им?ть серьезное нравственное значеніе — торжественно подкр?пить полнотувласти Врем. Правит, и преемственную связь его с Гос. Думой" [443]. В первой деклараціи Врем. Правит. — подчеркивает Набоков — "оно говорило о себ?, как о кабинет?", и образованіе этого кабинета, разсматривалось, как "бол?е прочное устройство исполнительной власти". Очевидно, при составленіи этой деклараціи было еще неясно, какія очертанія примет временный государственный строй [444].
   Акт, подписанный В. Кн. Михаилом, таким образом, являлся "единственным актом, опред?лявшим объем власти революціоннаго временнаго правительства и устанавливавшим за ним "в полном объем? и законодательную власть". Трудна была задача, которая в дни революціи юридически разр?шалась на Милліонной. Юридическое сознаніе Маклакова и через 10 л?т не могло примириться со "странным и преступным" манифестом 3-го марта, котораго Вел. Князь не им?л права подписывать даже в том случа?, если бы он был монархом, ибо манифест вопреки существующей конституціи, без согласія Думы, объявлял трон вакантным до созыва Учред. Собранія, устанавливал систему выборов этого Учред. Собр. и передавал до его созыва Временному Правительству абсолютную власть, которой не им?л сам подписавшій акт. Отвлеченная мысль, парящая в теоретических высотах юридической конструкціи и далекая от жизненной конкретной обстановки, пріобр?тает у Маклакова кажущіяся реальныя очертанія только потому, что он уже в качеств? историка-теоретика, как мы вид?ли, в сущности отрицал наличность происшедшей в стран? в февральскіе дни революціи. Новое правительство, — по его мн?нію — им?ло вс? шансы (личный престиж, административный аппарат, армію, авторитет преемственности от старой власти), опираясь на поддержку массы, не сочувствующей безпорядкам, одержать верх в конфликт? с возстаніем. "Преступным актом" 3-го марта все было скомпрометировано — манифест явился сигналом (?) возстанія во всей Россіи [445]. Большинство населенія — "спокойное и мирное", перестало, что-либо понимать, когда увидало, что представители Думы, которым оно дов?ряло, идут рука в руку с революціонерами. Неужели такая картина хоть сколько-нибудь отв?чает тому, что происходило в д?йствительности" В феврал?-март? произошло н?что соціально гораздо бол?е сложное, ч?м бунт, — это соціально бол?е сложное мы и называем "революціей".
   Всякая юридическая формула не будет мертворожденной доктриной в том лишь случа?, если она соотв?тствует реальным условіям момента и осознана людьми, выражающими психологію этого момента. Милюков в своем историческом пов?ствованіи должен был признать, что в "сознаніи современников этого перваго момента новая власть, созданная революціей, вела свое преемство не от актов 2 и 3 марта, а от событій 27 февраля. В этом была ея сила, чувстовавшаяся тогда — и ея слабость, обнаружившаяся впосл?дствіи". По мн?нію историка, вс? посл?дующія "ошибки революціи" неизб?жно вытекали ("должны были развиться" — говорит Милюков) из положенія "дефективности в самом источник?, созданном актом 3 марта [446], когда представители "Думы третьяго іюня" в сущности р?шили вопрос о монархіи. Нельзя отрицать величайших затрудненій, которыя возникли и тяжело отзывались на ход? революціи, но причины их лежали не в отсутствіи монархіи в переходное время, а в том, что ни идеологи "цензовой общественности", ни, формально представленное ими временное правительство не сум?ли занять определенной позиціи. Зд?сь, д?йствительно сказалась "дефективность" происхожденія революціонной власти. Она родилась из революціи — сказал Милюков на митинг? 2-го марта в Екатерининском зал? Таврическаго дворца. Безспорно это так, но вышла она из горнила революціи в формах, несоотв?тственных с самого зарожденія своего этой революціи, что и д?лало ее "внутренне неустойчивой". Как разсказывают, самоарестовавшійся в первые дни в министерств? пут. сообщ. Кривошеин, узнав о состав? Временнаго Правительства, воскликнул: "Это правительство им?ет один... очень серьезный недостаток. Оно слишком правое... М?сяца два тому назад оно удовлетворило бы вс?х. Оно спасло бы положеніе. Теперь же оно слишком ум?ренно. Это его слабость. А сейчас нужна сила... И этим, господа, вы губите не только ваше д?тище — революцію, но и наше общее отечество Россію" (Ломоносов). Участіе представителя сов?тских кругов, Керенскаго, в правительств? в качеств? "единственнаго представителя демократіи" и как бы контроля власти в смысл? ея демократичности [447], давая н?которую иллюзію классоваго сотрудничества и авторитет революціонности, вм?ст? с т?м еще р?зче подчеркивало несоотв?тствіе, которое отм?чал испытанный д?ятель стараго режима, представитель либеральнаго направленія в бюрократіи. Только недоразум?ніем можно объяснить утвержденіе Маклакова, что революція привела к власти "ум?ренных". В жизни фактически было совс?м другое. Такое несоотв?тствіе неизб?жно должно было порождать острый конфликт между реальной д?йствительностью и идеологической фикціей.
   Никак нельзя сказать, что правительство попыталось отчетливо провести в жизнь формулу, выработанную государствов?дами 3-го марта и предоставлявшую ему "всю полноту власти". Очевидно, эта формула была не ясна в первые дни и самим политическим руководителям. Получилось довольно путанное положеніе, совершенно затемнявшее ясную, как будто бы, формулу. Юридическая концепція преемственности власти от старых источников мало подходила к революціонной психологіи, с которой с каждым днем приходилось все больше и больше считаться. Насл?діе от "стараго режима" отнюдь не могло придать моральной силы и авторитета новому правительству. И мы видим,