В?рится с трудом, что сов?тскіе д?ятели в Петербург? могли ничего не знать о только что описанном путешествіи думских посланцев вплоть до момента, когда т? вернулись из Пскова, но всетаки предположительно допустим такую возможность. По шульгинской версіи, повторенной в записи Палеолога, по?здка в Псков была р?шена и организована в отсутствіе членов Врем. Комитета, принадлежавших к соціалистической групп?, т. е. Керенскаго и Чхеидзе. Поэтому особливо важно выслушать Керенскаго, т?м бол?е, что в "записках" Суханова ставится вопрос: "от чьего имени была организована по?здка в Псков Гучкова и Шульгина? Если от имени Временнаго Комитета Гос. Думы, то изв?стно ли было о ней его членам Керенскому и Чхеидзе? Если им было об этом изв?стно, то почему не было доведено до св?д?нія Исп. Комитета?" Керенскій, как мы знаем из собственнаго его признанія, совершенно не интересовался разговорами во Врем. комитет? о форм? правленія и не трудился даже представлять свои возраженія, так как он ни минуты не думал, что проекты о сохраненіи монархіи могут осуществиться. Поэтому сам по себ? вопрос о по?здк? Гучкова совершенно исчезает из орбиты вниманія мемуариста. Возможно, что Керенскій в момент, когда р?шался окончательно вопрос, д?йствительно, не был в Таврическом дворц?, — он отправился (впервые за эти дни) домой, чтобы в иной обстановк? наедин? обсудить вопрос о своем участіи в правительств? [72]. То, что разсказывает Керенскій, еще бол?е запутывает вопрос. Он вспоминает, как "утром" 2 марта случайной, текущей толп?, заполнявшей Екатерининскій зал Думы, Милюков объявил о созданіи временнаго правительства и о регентств? Мих. Алекс. (О р?чи Милюкова будет сказано дальше, — необходимо отм?тить только, что произнесена она была не "утром", как изображает Керенскій, а в 3 часа дня, т. е. в момент, когда экстренный по?зд Гучкова "прорвался" уже через Гатчину). Заявленіе Милюкова вызвало взрыв негодованія среди демократических элементов Таврическаго дворца. Исп. Ком. посп?шил собрать вн?очередное собранiе и подвергнуть Керенскаго пристрастному, почти враждебному («des plus hostoles») допросу. Керенcкій отказался вступать в дискуссію и ограничился заявленіем, которое и приводится (в кавычках) в воспоминаніях [73]:  "Да, такой проект существует, но он никогда не будет реализован. Он не осуществим, и н?т основанія волноваться. Со мной не сов?товались по вопросу регентства, и я не принимал никакого участія в спорах по этому поводу. В крайнем случа?, я могу всегда потребовать от правительства отказа от этого проекта или принятія моей отставки"... Т?м не мен?е Исп. Ком. р?шил предпринять м?ры для противод?йствія осуществленію думскаго проекта о регентств?. Он пожелал послать собственную делегацію в Псков одновременно с Гучковым и Шульгиным, которая должна была вы?хать в "тот же день [74], а при невозможности это осуществить, лишить "наших делегатов", как выражается мемуарист, возможности вы?зда. отказав им я подач? по?зда". Никто из других мемуаристов л?ваго политическая сектора прямо не упоминает о таком зас?даніи Исп. Ком., и, как мы увидим, в дальн?йшем к разсказу Керенскаго приходится относиться весьма скептически, насколько он касается перипетій, связанных с по?здкой в Псков. Перед нами лишь новая форма все той же легендарной версіи. Однако, Керенскій не только не отрицает факта, что он знал о по?здк? Гучкова и Шульгина, но и того, что фактически об этой по?здк? были осв?домлены представители Исп. Ком. Надо думать, что они были осв?домлены раньше, ибо из р?чи Милюкова отнюдь не вытекало сообщеніе. что Гучков вы?хал в Псков или готовится к отъ?зду, — вытекало совс?м другое: "И вот теперь, когда я в этой зал? говорю, — сказал Милюков, — Гучков на улицах столицы организует нашу поб?ду". Керенскій заканчивает свой разсказ лаконическим заявленіем: «mais. tout finit par s'arranger».
   Что же должны были привезти из Пскова " нашиделегаты"?  В изложеніи Керенскаго, естественно, это не совс?м ясно. В то время, когда Гучков давал свои показанія Чр. Сл. Комиссіи, член посл?дней Соколов (тот самый, который вм?ст? с Сухановым участвовал в ночных переговорах) пытался Гучкова уличить не то в противор?чіях, не то в двойной роли, которую он сыграл, проводя посл? соглашенія с Сов?том свою линію в Псков?. В отв?т? Гучкова им?лось н?что существенное, Гучков утверждал, что, когда он ?хал в Псков, "самый вопрос о формированіи правительства, самый моментформированія не был р?шен". "Мы стояли между двумя возможностями — или добровольнаго, на изв?стных началах, сохраненія монархіи, провозглашенія какого-то лица будущим государем и между возможностью сверженія и всяких иных политических форм"... "Предполагалось, — показывал Гучков, — рекомендовать Государю назначить только одно лицо, именно предс?дателя. Лицо это должно договорился с т?ми, кого оно желает пригласить, а т? могут ставить свои условія относительно того, о к?м они хотят итти и по какой программ?"... " Я им?л порученіе от Врем, Ком. дать сов?т Государю назначить предс?дателем Сов?та министров кн. Львова". Относительно всего остального "были тогда одни предположенія". "При изв?стных комбинаціях, при изв?естных условіях" Гучков соглашался войти в правительство в качеств? военнаго министра. Вернувшись в Петербург и увид?в на расклеенных плакатах свою фамилію среди лиц, вошедших в правительство, Гучков был удивлен, ибо для него "это было "неожиданностью",— он думал, что "тот Временный Комитет, тот кружок лиц, который предполагал войти в состав правительства", дождется его "возвращенія итого акта", который он вёз.
   Такою же "неожиданностью" для Гучкова был и "акт соглашенія" между двумя комитетами, в?рн?е, та комбинація, при которой Исп. Ком. Сов?та Р. С. Д. являлся одним из р?шающих "факторов" в строеніи государственной власти... На вопрос Соколова, как же все это могло быть "неожиданностью", раз Гучков участвовал в сов?щаніи в ночь с перваго на второе, Гучков отв?чал: "Условія, которыя легли потом в основаніе, я нашел, когда я вернулся, окончательно скр?пленными, вид?л их раньше, как проект, но проекты были разные, даже помню, что против н?которых я возражал, но соглашеніе состоялось в моем отсутствіе со 2-го на 3-е, в то время, когда я был в Псков? [75]...
   "Ваши товарищи по министерству, — продолжал вновь Соколов, — не указывали, что они другого от вас ожидали, что вы привезете отреченіе в пользу насл?дника... и не высказывали они вам, что этим привозом иного манифеста вы преступили полномочія, данныя вам Времен. Комитетом?" "Члены Комитета н?т. — пояснял Гучков, — а на сов?щаніи у в. кн. Михаила Алекс. А. Ф. Керенскій мн? говорил, что я нарушил полномочія, но я заявил, что я мог привезти только тот акт, который мн? дали.  Этот акт там оставить и ничего не привезти я не считал себя в прав?" [76].
   Не всегда искреннія, сознательно подчас уклончивыя, не всегда вполн? точныя показанія Гучкова т?м не мен?е довольно опред?ленно рисуют задачи, которыя возлагались на посланцев Врем. Комитета, Одна дошедшая до нас посторонняя запись отчетливо вскрывает подноготную, которую в революціонное время, подлаживаясь под господствующей тон, современники затушевывали. 14 іюля в. кн. Андрей Влад. занес в дневник подробный разсказ о "псковской трагедіи", выслушанный им в теченіе четырех часов непосредственно в Кисловсдск? от ген. Рузскаго. Разсказ заканчивается упоминаніем о р?чи, произнесенной Гучковым перед "толпой", собравшейся у царскаго вагона посл? подписанія манифеста об отреченіи, Гучков будто бы сказал: "Господа, успокойтесь, Государь дал больше, нежели мы желали". "Вот эти слова Гучкова остались для меня совершенно непонятными", — добавлял Рузскій: ?хали ли они с ц?лью просить об отв?тственном министерств? или отреченіи, я так и не знаю.  Никаких документов они с собой не привезли, ни удостов?ренія, что они д?йствуют по порученію Гос. Думы, ни проекта об отреченіи. Р?шительно никаких документов я в их руках не вид?л. Если они ?хали просить об отреченіи и получили его, то незач?м Гучкову было говорить, что они получили больше, нежели ожидали. Я думаю..., что они оба на отреченіе не разсчитывали", Свид?тели слишком часто передают слышанное не точно. Безоговорочно, конечно, нельзя принимать запись Ан. Вл. сообщающую как бы во второй инстанціи то, что говорил Гучков в Псков? [77]. Но смысл сд?ланнаго им зав?ренія представляется соотв?тствующим д?йствительности. Миссія от думскаго комитета носила двойственный характер: Гучков и Шульгин должны были добиваться отреченія, но, очевидно, допускалась возможность и иного исхода в неопред?лившейся еще окончательно обстановк?. До посл?дняго момента перед вы?здом Гучкова позиція Временнаго Комитета была колеблющаяся, но и в л?вом сектор? далеко еще неясен был путь, по которому твердо надлежало итти. Много позже в некролог?, посвященном Милюкову и напечатанном в 5 кн. американскаго "Новаго Журнала", Керенскій изобразил Гучкова cпеціальным делегатом, который был послан в Псков Временным Правительством. Это уже идет совс?м наперекор тому, что было.
* * *
   Противор?чія, которыми полны показанія людей, примыкавших к л?вой общественности, скор?е доказывают, что руководящее ядро Исп. Комитета в той или иной м?р? было осв?домлено о по?здк? думских делегатов и отнюдь ей активно не противод?йствовало. Можно сказать, что оно молчаливым признаніем, в сущности, санкціонировало компромиссный план и тактику, нам?тившуюся во Времен. Комитет?.Только в такой концепціи можно попять однородныя утвержденія у мемуаристов, принадлежащих к разным общественным формаціям, о соглашеніи, которое было установлено в теченіе дня перваго марта между думскими и сов?тскими кругами. Формальную исторію переговоров, т. е. офиціальную их сторону, повидимому, довольно точно передал Суханов. К утру 2 марта они не были закончены, и нам предстоит еще к ним вернуться. За кулисами шли частные разговоры, и этот обм?н мн?ній молва, зарегистрированная в дневниках и воспоминаніях, выдавала за принятыя р?шенія. Так, французскій посол, связанный с либеральными кругами и оттуда черпавшій свои информаціи, под четвергом 2 марта пом?чает: "Исполнительные Комитеты Думы 'и Сов?та депутатов рабочих согласились на сл?дующих пунктах:
   1. Отреченіе Императора,
   2. Возведете на престол Цесаревича,
   3. Регентство в. кн. Михаила, брата Императора,
   4. Созданіе отв?тственнаго министерства,
   5. Учредительное Собраніе, избранное всеобщим голосованіем.
   6 Равенство народов перед законом".
   Ломоносов со слов все того же Рулевскаго, сообщавшаяся по телефону с "друзьями" из Сов?та, говорит о вечер? перваго марта: "весь в Дум?.. спор... шел о том, что д?лать: предлагали низложеніе, отреченіе или внушеніе, т. е. заточеніе Царицы и назначеніе отв?тственнаго министерства Остановились на среднем". Припомним запись Гиппіус, пом?ченную "8 часов", о том, как "развертывается.,, историческое двуглавое зас?даніе": "начало зас?данія теряется в прошлом, не вид?н и конец; очевидно, будет всю ночь". Вот почему 3 марта, когда стало изв?стно отреченіе Царя, и когда Суханов сд?лал "вн?очередное" сообщеніе и передал, по его словам, в Исп. Ком., полученную им от доктора Манухина информацію о по?здк? Гучкова в Псков, которая была организована за "спиной" Сов?та думским комитетом, "особаго значенія этому д?лу никто не придавал" и "офиціальнаго обсужденія никто не потребовал". Вот почему в то время никому "не пришло в голову" вм?нить в вину членам президіума Сов?та, состоявшим одновременно и членами думскаго комитета, соучастіе в попытк? "плутократіи" сохранить я посл?дній момент монархію и династію. Это равнодушіе Суханов старается объяснить т?м, что не стоило уже обращать вниманіе на "хитроумный махинаціи" думских "политиканов", которыя "пошли прахом и разс?ялись, как дым". Явно придуманное искусственное объясненіе, ибо 3 марта, когда Исп. Ком., по словам Суханова, не уд?лил "ни мал?йшаго вниманія самому факту отреченія", им одновременно было внесено постановленіе об арест?, отрекшагося от престола императора. Об этом постановленіи, выступающій в качеств? почти офиціальнаго историка д?ятельности Исп. Ком в первые дни революціи, мемуарист умолчал.
   Ничего подобнаго не могло бы быть, если бы безотв?тственные закулисные переговоры, неясные, неопред?ленные, противор?чивые, принимавшіе вн?шне форму какого-то coup d'?tat, были зам?нены с самаго начала опред?ленной договоренностью по основному, поставленному революціей вопросу. Можно ли было в д?йствительности сознательной волей тогдашніх политиков соединить дв? припципіально непримиримыя позиціи? Как-будто бы приходится признать, что принципіальная непримиримость в т? дни вовсе не означала тактическаго ригоріpзма, но д?ятели Сов?та оказались формально не связанными с т?ми переговорами, которые в заключительной стадіи привели к реальному отреченію царствовавшаго монарха. Мы должны выяснить теперь, что повліяло на изм?неніе психологіи "верховников" л?ваго сектора, ибо от молчаливаго признанія думской тактики до р?шенія арестовать носителя верховной власти посл? благополучнаго завершенія компромисснаго плана — дистанція огромнаго разм?ра.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ.
ВТОРОЕ МАРТА

I. «Приказ № 1».

   2 марта "стихія" начала входить в русло, и в Петербург? наступило зам?тное успокоеніе. "В город? совершенно тихо, везд? флаги. Стр?льбы уже н?т. Поражает громадное количество людей" — вспоминает Ломоносов, смогшій прервать свою напряженную работу в мин. пут. сообщенія для очереднаго визита к зубному врачу. На улицах "мирно" уничтожают царскія эмблемы (двухглавых орлов), а "дворники подметают", — записывает Гиппіус. "Дисциплина возстанавливается понемногу в войсках. Порядок царит в город?", вносит того же числа в свой дневник французскій посол. На улицах, если не исчезают индивидуумы, вооруженные с головы до нот — саблей, винтовкой, револьвером, ручными бомбами, с перекинутой через плечо пулеметной лентой, то эта "модная" форма одежды стоит уже на грани превращенія в сюжет для революціонной каррикатуры, как и гарцующіе на улицах всадники на дрессированных лошадях, реквизированных в цирк? Чинизелли .
   В этом успокоеніи, несомн?нно, значительную роль сыграла иниціатива сов?тских кругов. Отсюда был дан толчек организаціи на м?стах столичнаго населенія и гражданской милиціи, — "милиціи младенцев", как назвал ее один из ея руководителей, так как наряду со студенческой и рабочей молодежью записывались и скауты 10-15 л?т. Сд?лавшись 28-го неожиданно для себя комиссаром Петербургской стороны, по предложенію членов Исп. Ком. Сов?та, один из редакторов "Русскаго Богатства", П?шехонов. счел "необходимым зайти в Исп. Ком. Гос. Думы, чтобы получить от него полномочія". Писателю пришлось бес?довать с Милюковым, и он вынес впечатл?ніе, что в думском Комитет? вопрос об организаціи власти на м?стах даже не поднимался "Для меня все ясн?е становилось, что Сов?т Р. Д. р?шительно опережает думскій комитет", — таково тогдашнее заключеніе мемуариста: уж в 4 часа в ночь на 28-ое Исп. Ком. приступил к организаціи районных комитетов. При наличности Думскаго Комитета в Петербург? не могло создаться центральнаго объединенія на подобіе т?х комитетов общественных организацій, в состав которых входили сов?тскіе представители, как одна из составных частей, и в руки которых в других городах фактически перешла власть в первые дни революціи. Так с перваго дня на столичной периферіи создалось своего рода двоевластіе, перешедшее очень скоро к полной административной, почти анекдотической неразберих?, когда всякаго рода самочинные "гражданскіе" и иные районные комитеты с их комендантами и комиссарами проявляли "сепаратистскія" вольности. Но в первые дни "комиссаріат" на Петербургской сторон?, созданный в ц?лях "водворить зд?сь свободу и установить народную власть", как видно из ярких воспоминаній его руководителя, им?л огромное сдерживающее и организующее начало, ибо "праздничное, даже ликующее настроеніе" в масс? при пароксизм? "сомн?нія, тревоги и страха" само по себ? вовсе не гарантировало ещё эксцесов. Не стоит говорить о возможных посл?дствіях той "неслыханной" свободы, которая водворилась для "преступнаго міра" с открытіем тюремных дверей [78].
   Вопреки распространенному представленію в т? дни для столичной солдатской массы им?л умиротворяющее значеніе и пресловутый "приказ № 1". "Утром 2 марта (т. е. в то самое утро, когда на улицах и в казармах стал изв?стен "Приказ № 1" и создалась в изображеніи Шульгина и его единомышленников сгущенная атмосфера "убійств") офицеры свободно могли появляться на улицах" — свид?тельствует на основаніи непосредственнаго наблюденія Набоков, подчеркивавшій в воспоминаніях, что выходить с утра 28-го на улицу в офицерской форм? стало опасно. Но в первые два-три дня эта опасность все же была относительна — не смерть витала, конечно, над т?м, кто носил офицерскую форму, а ему грозило насильственное разоруженіе со стороны возбужденной толпы. Что может быть наглядн?е показаній командира 82 п?х. Дагестанскаго полка, барона Радека, офиціально доносившаго 1 марта нач. Штаба верх. главноком. Алекс?еву о перипетіях, им пережитых 28 фев. в Петербург?, когда он возвращался из отпуска. Толпа хот?ла разоружить его на Балтійском вокзал?, но оставила, как только узнала, что он ?дет на фронт. Барон с Балтійскаго вокзала пошел п?шком на Царскосельскій и в донесеніи сообщал, что "по дорог?... солдаты честь отдавали, хотя не вс?. а чернь угрожала и старалась напугать, стр?ляя через голову на воздух". Командир Дагестанскаго полка был офицером, враждебно относившимся к революціи, и держал себя, пожалуй, в толп? даже вызывающе. На вокзал?, — писал он в рапорт?, — "на предложеніе ?хать в Гос. Думу, гд? зас?дал какой-то комитет, узурпировавшій власть и называвшій себя Временным Правительством, я, конечно, отказался".
   Так было в разгар солдатскаго мятежа [79]. Конечно, были насилія, были убійства и в Петербург? Но могут ли отд?льные эксцессы свид?тельствовать о специфической атмосфер? убійств, которая создалась в первые дни революціи? Общій колорит эпохи настолько очевиден и ясен, что испытываешь н?которое чувство неловкости за озлобленіе мемуариста, который в своих личных переживаніях стремится изобразить перед потомством д?йствительность в сугубо мрачных тонах. Он возводит клевету на тогдашнюю современность — она была очень далека от фанатичной пропов?ди своего рода "варфоломеевской ночи". Трудно случайной статистикой что-либо доказать. В свое время в статистическом отд?л? петербургская комитета союза городов был составлен список "пострадавших" в дни февральско-мартовской революціи.  Данныя тогда же были опубликовали в газетах с указаніем, что они были собраны студенческой организаціей союза. Основаніем для составленія списка послужили св?д?нія, доставленныя из больниц и лазаретов. Немало пострадавших в такую регистрацію, понятно, не было включено. Ген. Мартынов, пользовавшійся архивным матеріалом Чр. Сл. Ком., куда эти данныя были представлены, приводит Цифру 1.315 пострадавших (убитых и раненых) [80]. Распред?ляется это число так: офицеров 53, солдат 602, чинов полиціи 73, граждан обоего пола 587. Сколько среди них было убитых, мы не знаем. Число "жертв революціи" (их было по офиціальной статистик? 181), торжественно похороненных 23 марта на Марсовом пол?, ничего не говорит, ибо это была революціонная демонстрація, мало считавшаяся с реальностью [81]. Запись Гиппіус 7 марта, говорящая об "уродливом" копаніи могил для "гражданскаго там хороненія собранных трупов, державшихся в ожиданіи", повидимому, не очень далека от д?йствительности [82]. Сколько среди этого неизв?стнаго количества убитых погибло от шальной "революціонной" пули в дни безсмысленной уличной перестр?лки, носившей или демонстративный характер, или вызванной паникой, неум?ніем обращаться с оружіем, а нер?дко служившей забавой подростков? Мы этого никогда не узнаем. Шкловскій, непосредственный участник революціонных д?йствій, уб?жден, что большинство погибших надо отнести к числу случайных жертв. Конечно, воспріятія современников были крайне субъективны, — напр., ген. Селиванов на фронт? заносил в дневник со слов письма от "Тамуси": "в газетах не было 1/8 того, что было на д?л?. Ужасно! Вот вам и свобода печати и слова".
   Посколько мы можем признать относительную ц?нность приведенной статистики, посколько приходится заключить, что она опровергает граничащая с инсинуаціей сужденія мемуаристов, пытающихся подчас сознательно каким-то кровавым туманом окутать первые дни февральской революціи. Как ни далека была от уличной жизни придворная дама Нарышкина, все же она не могла бы написать в свой дневник 28-го: на улицах полный порядок, нигд? ни мал?йшаго насилія. Не только люди в "офицерской форм?", но и люди в ненавистном масс? полицейском мундир? не подвергались на улицах Петербурга жестокой расправ? в дни "солдатскаго бунта". Когда бывшій член Гос. Думы Бородин (к. д.) в день десятил?тія революціи вспоминал в нью-іоркском "Новом Русском Слов?", как "полицейских безпощадно убивали в участках и на улиц?", его память, быть может, и безсознательно воспроизводила под напором посл?дующих переживаній н?что такое, что было очень далеко от д?йствительности — слишком разительна была та цифра  —  70, которую давала "статистика". Наблюдавшіе уличную толпу, реально отм?чают нам "озлобленность" против полицейских в моменты, когда обнаруживалась стр?льба с крыш из пулеметов (воображаемых), или когда ловили переряженных "фараонов". На этих расправах особо останавливается в своих воспоминаніях бар. Врангель (отец); ряженые городовые, — по его словам, — становились "гипнозом, форменным сумасшествіем" толпы, их ловили и убивали, принимая подчас б?днаго трубочиста с метлой за коварнаго и хитроумнаго фараона. Но, — должен отм?тить мемуарист, — очень скоро интерес к городовым пропал.
   В Петербург?, гд? происходили уличныя столкновенія, неизб?жно эксцессов было больше, нежели там, гд? переворот по инерціи совершался в мирном порядк?, и в силу этого носил характер переворота, д?йствительно, безкровнаго. Таков, однако, был характер революціи почти по всей Россіи, и он опред?ляет собой общее настроеніе в гораздо большей степени, ч?м отд?льные, всегда возможные эксцессы; как передавал корреспондент "Русских В?домостей.", в Кіев? говорили, что в революціонные дни в город? погиб всего один челов?к, да и тот из м?ди (памятник. Столыпину) [83]. Убійства офицеров в Петербург? были единичными случаями. Этот факт тогда же отм?тил французскій генерал Лавери в донесеніи шефу своей военной миссіи в Ставк? ген. Женену (донесеніе 28-го пом?ченное 1 1/2 час. дня). Черным пятном на революціи остаются происшедшія в специфической обстановк? трагическія событія в Кронштадт? и Гельсингфорс?: по офиціальным приблизительным данным в Кронштадт? погибло около 60 офицеров, в Гельсингфорс? 39 (этих событій мы еще коснемся в другом контекст?).
   Для того, чтобы понять психологію эксцессов, в сущности надлежит разсл?довать каждый случай в отд?льности, ибо подчас вовсе не "офицерскій мундир" сам по себ?, а случайно сопутствующія обстоятельства приводили перем?нчивую в настроеніях толпу к эксцессу... Никакой "правильной, организованной облавы" на офицеров, конечно, не было (утвержденіе Врангеля-отца). Среди таких случайных причин едва ли не на первом м?ст? надо поставить злостную провокацію. В революціонной толп?, в?роятно, шныряло немало "озлобленных, мстительных людей", пытавшихся сд?лать ставку на разнуздываніе стихіи (это отм?чает Петрищев). Их пропаганда усп?ха не им?ла, преломляясь в миролюбивом скор?е настроеніи толпы. Есть и еще н?которая особливость и этих первых эксцессах против офицеров, спеціально отм?ченная адм. Колчаком в телеграмм? Алекс?еву 6 марта. В Черноморском флот? было спокойно: "только на н?которых кораблях., — сообщал Колчак. — существует движеніе против офицеров, носящих н?мецкую фамилію". Эху особливость надлежит отм?тить и в отношеніи Петербурга. Ген. Врангель, прибывшій в начал? марта в Петербург, упоминает среди "жертв обезум?вшей толпы и солдат" н?сколько своих знакомых: "престар?лый гр. Штакельберг, бывшій командир Кавалергардскаго полка гр. Менгден, лейб-гусар гр. Клейнмихель"... Посл?дніе два были убиты в Луг? своими же солдатами запасных частей гвардейской кавалеріи [84].
   Трудно не увидать зд?сь проявленіе рикошетом в примитивной, грубой форм? революціоннаго эксцесса той псевдонаціоналистической пропаганды, которая в атмосфер? военнаго психоза родилась в предреволюціонное время, нервируя массы, распространяя фантастическіе слухи о предательств? и изм?н? даже в царской семь?. Надо призадуматься еще над т?м, кто является подлинным виновником рожденія чреватой по своим посл?дствіям легенды "о генералах-изм?нниках" (см. мои книги "Легенда о сепаратном мир?" и "На путях к дворцовому перевороту"). С 1 марта нельзя зарегистрировать ни одного факта убійства ''офицера" в столичном град? Петра. Это само за себя уже говорит. Показательно и то, что в т?х немногих случаях, которые могут быть зарегистрированы, месть почти всегда производилась выстр?лом неизв?стнаго "из толпы".
   Конечно, никакой непроходимой попасти между офицером и солдатом на исход? третьяго года войны не было. Много ненормальнаго оставалось в быту, порожденном сословными перегородками стараго режима) но совершенно неизб?жно взаимное общеніе в окопных бивуаках и изм?неніе, демократизація состава низшаго командованія смягчали искусственно устанавливаемую рознь. Но условія, в которых произошла революція, когда солдатская масса почти всегда выступала без офицерскаго состава, совершенно естественно порождали недов?ріе к настроеніям верхняго слоя арміи — что в значительной степени вытекало при неув?ренности еще за будущее из страха отв?тственности за сод?янное. Этот безотчетный страх "отв?тственности" спаивал до н?которой степени массу и заставлял ее держаться за коллектив. П?шехонов разсказывает, какія огромныя трудности предстали перед ним, как комиссаром Петербургской стороны, когда из Ораніенбаума 28-го пришел в столицу "д?лать революцію" второй пулеметный полк и потребовал отвода себ? пом?щенія. Солдат было... 16 тысяч. "До нельзя испуганные, чуть не в паник?, они ужасно боялись расправы, которая может их постигнуть за то, что они над?лали", я потому требовали "пом?стить их и одном м?ст?"