Страница:
[410]. Возражая на посмертныя воспоминанія Гучкова, Деникин особенно определенно высказался: в арміи были "люди долга и присп?шники революціи" — сам Гучков дал повод для такого высказыванія, характеризуя генералов, пытавшихся итти с правительством, "революціонными карьеристами".
Психологія отношенія к революціонным событіям бол?е сложна, ч?м это хотят изобразить пуристы мысли. Она не может быть разложена в отношеніи военных по элементарному масштабу монархических симпатій Шульгина: на "лучших"', которые гибнут, и "худших", которые приспособляются. Можно преклониться перед людьми, гибнущими за свои идеи, хотя бы и чуждыя эпох?; можно с уваженіем отнестись к ц?льности натуры гр. Келлера, не пріявшаго революціи и ушедшаго в отставку; можно проникнуться величайшей симпатіей к прямолинейности людей, не способных итти на компромиссы — к таким, несомн?нно, принадлежал один из наибол?е грозных, ярких и посл?довательных обличителей "демагогов" и "оппортунистов" ген. Деникин. Но сочувственная персональная оц?нка далеко не равнозначуща признанію объективнаго факта ц?лесообразности поведенія т?х, которые во имя "долга" безнадежно оставались на старом берегу. Ген. Деникин лично к числу таковых, конечно, не относится. "Да, революціи отм?нить нельзя было" — пишет он в своих "Очерках". "Я скажу бол?е: то многочисленное русское офицерство, с которым я был единомышлен, и не хот?ло отм?ны революціи. Оно желало, просто требовало одного: прекратить, революціовизированіе арміи сверху. Другого сов?та никто из нас дать не мог".
Зд?сь н?которая невольная игра словами, ибо "революція" неизб?жно требовала и "революціонизированія арміи" — именно "сверху". Без этого темный, некультурный народ стал бы, несомн?нно, добычей демагогіи, но демагогіи уже правой. Тот, кто хот?л изб?жать кровавой реставраціи, тот, кто считал происшедшій переворот исторической необходимостью, должен был "революціонизировать" народ. И каждый приказ высшаго начальства, говорившій в т? дни о свобод?, о задачах и ц?лях новаго политическаго строя, фактически революціонизировал армію. Ген. Деникин, как и вся либеральная (или в?рн?е консервативно—либеральная) общественность, под революціей понимал лишь политическій переворот. В д?йствительности, как не раз уже подчеркивалось выше, происходило н?что бол?е глубокое, захватившее вс? стороны соціальнаго и культурнаго быта народа. С этим нельзя было не считаться, и это должно было опред?лять линію поведенія всякаго сознательнаго русскаго гражданина, способнаго свои соціальныя или иныя привилегіи принести в жертву интересам Россіи и народа. Чувство отв?тственности — ея, к сожал?нію, было, д?йствительно, слишком мало — должно было заставить и революціонную идеологію в точном смысл? слова приспособляться к реальным національным и государственным интересам. Им?ются пред?лы осуществимаго для каждаго отр?зка времени. Они опред?ляются потребностями и сознаніем народа. Когда искусственное "революціонизированіе сверху" не считается с этим сознаніем, оно становится своего рода общественным преступленіем.
Приведенныя сентенціи, быть может, н?сколько элементарны: он? им?ет ц?лью вновь и вновь отм?тить, что в реальной жизни всегда метод стоит на первом план?. Все д?ло в том, как люди инакомыслившіе приспособлялись к революціи. Люди всегда останутся людьми, со вс?ми своими достоинствами и недостатками — во вс?х профессіях, сословіях и классах: офицерскіе кадры не представляли вовсе собой какую-то "обособленную соціально-психическую группу". Ген. Рузскій, как мы вид?ли, явился на парад в Псков? 5 марта с императорскими вензелями на погонах, и один выд?лялся среди всей толпы — его сопровождали оваціей; полк. Цабель из императорской свиты по собственной иниціатив? спорол вензеля и оказался одиноким даже среди своих собственных солдат на аналогичном парад? в Ставк?. "Общей трусостью, малодушіем и рабол?піем перед новыми властелинами многіе перестарались", — утверждает Врангель, разсказывающій, припомним, как он в Петербург? "постоянно ходил по городу п?шком в генеральской форм? с вензелями Насл?дника Цесаревича на погонах... и за все время не им?л ни одного столкновенія". Возможно, что и "перестарались". Но не всегда это только "малодушіе" и даже не инстинкт, заставлявшій индивидуума сливаться с массовым настроеніем и, быть может, нац?плять "красный бант". Среди возбужденной толпы эмоціи приходилось подчинять доводам разума для того, чтобы изб?жать эксцессов — всегда вредных, всегда опасных. Врангель разсказывает, как он 17 марта в день полкового праздника Амурскаго казачьяго полка, когда на парад? вм?сто привычных боевых сотенных значков увид?л красные флаги и был встр?чеи марсельезой вм?сто полкового марша, демонстративно реагировал на "маскарад", заявив, что не желает сид?ть под "красной юбкой" [411] и пить традиціонную чарку во славу Амурскаго войска. "Недовольство" в полку не привело в данном случа? к осложненіям — это всетаки было среди казаков, бол?е консервативно настроенных. Сколько раз игнорированіе со стороны команднаго состава на фронт? "красной тряпки", так или иначе сд?лавшейся символом революціи, приводило к серьезным столкновеніям и ставило перед начальством опасныя испытанія сохраненія дисциплины в частях. Может быть, ген. Шольц, упоминавшійся в записи Селивачева, вынужден был н?сколько демонстративно устраивать манифестаціи сочувствія перевороту для того, чтобы доказать, что он "не н?мец". "С этим обстоятельством (т. е. с подозрительным отношеніем к внутреннему "н?мцу") приходилось сильно считаться в виду настроенія солдат" — должен признать строгій Деникин, разсказывая, как Алекс?ев и он вынуждены были отказаться от полученнаго заданія, так как у единственнаго подходящаго кандидата для выполненія отв?тственнаго порученія фамилія была н?мецкая. Приспособленіе очень часто являлось т?м "тяжелым долгом", т?м "крестом, который каждый должен (был) взять на себя и нести его безропотно". Генерал, внесшій только что приведенныя слова в дневник от 13 марта (большой противник "демократизаціи" арміи, скорб?вшій о том, что "хам" [412] идет в армію), с горестью должен был через 5 м?сяцев записать: "до чего исподлились, до чего исхамились мы, старшіе. начальники, при новом революціонном режим?". Компромисса с сов?стью властно требовала жизнь — в этом было и оправданіе его.
5 марта был опубликован приказ (№ 114) по военному в?домству, включавшій в себя четыре пункта:
1) Отм?нялось наименованіе "нижній чин" и зам?нялось названіем '"солдат";
2) Отм?нялось титулованіе и зам?нялось формой обращенія: г-н генерал и т. д.;
3) Предписывалось вс?м солдатам, как на служб?, так и вн? ея, говорить "вы";
4) Отм?нялись вс? ограниченія, установленныя для воинских чинов и воспрещавшія куреніе на улицах и в общественных м?стах, пос?щеніе клубов и собраній, ?зду внутри трамваев, участіе в различных союзах и обществах, образуемых с политическими ц?лями.
Содержаніе приказа военнаго министра было выработано в первом же зас?даніи Поливановской комиссіи, офиціально сконструировавшейся лишь на другой день (Половцов утверждает, что и самый текст, написанный Пальчинским, был принят Комиссіей). Комиссія "демагогов" состояла не только из "младотурок" ("талантливых полковников и подполковников" — Якубовича, Туманова, Туган-Барановскаго и близких им Белабина, Лебедева, Андогскаго и др.), но и заслуженных генералов — Поливанова, Мышлаевскаго, ак. Стеценко, Аверьянова, Архангельскаго, Михневича (посл?дній присутствовал, во всяком случа?, в зас?даніи 4-го), бол?е молодых генералов — Аносова, Каменскаго, Потапова, Рубец-Масальскаго, членов военной комиссіи Врем. Комитета Савича и Энгельгардта, инж. Пальчинскаго, кап. I ранга Капниста (из "кружка" Рейнгартена). В Комиссіи был поднят, но не разр?шен еще вопрос об отданіи чести и взаимном прив?тствіи чинов арміи.
Приказ № 114, в д?йствительности довольно "скромный" по своему внутреннему содержанію, через Ставку был для отзыва сообщен командующим арміями. Это было сд?лано по иниціатив? самой Ставки, при чем предлагалось командующим запросить мн?ніе начальников отд?льных частей (вплоть до командиров полков) и направить отв?ты непосредственно в министерство, "дабы военный министр, а с ним и Правительство услышали голос всего офицерскаго состава арміи". Шляпников, им?вшій возможность пользоваться недоступным нам архивным матеріалом, приводит н?которые из этих отзывов. Главком С?вернаго фронта высказался сам очень опред?ленно: приказ "возраженій не вызывает. Считаю невозможным теперь внесеніе в него каких-либо изм?неній в сторону отнятія или ограниченія уже предоставленныхправ, так как это может вызвать нежелательный посл?дствія и потерю налаживающагося дов?рія. По вопросу об отданіи чести присоединяюсь ко второму р?шенію Комиссіи ген. Поливанова, т. е. полагаю желательным сохранить взаимное, прив?тствіе вн? службы между вс?ми военнослужащими в военной форм?". Брусилов полагал, что в вопрос? об отданіи чести возможно отм?нить "становку во фронт", но безусловно необходимо сохранить прикладываніе руки к козырьку, как общій порядок отданія чести во вс?х случаях, как взаимное прив?тствіе военнослужащих. Признавал главком Юго-Зап. фронта "безусловно вредным" участіе нижних чинов в союзах "с политическою ц?лью" — "вм?шательство арміи в политику, помимо разлагающаго вліянія на необходимую ей дисциплину... всегда будет одной из угроз твердости государственной власти". Командиры отд?льных частей в общем отв?тили, как и главнокомандующіе. Любопытно, что сводка мн?ній команднаго состава Особой арміи (т. е. гвардейской преимущественно), переданная военному министру 21-го, признавала желательной отм?ну вс?х бытовых ограниченій, производимую приказом № 114. Возраженіе касалось лишь политической жизни арміи, при чем командный состав двух корпусов высказался положительно и в этом отношеніи, при условіи недопустимости собраній на фронт? в пред?лах расположенія частей. Однако вс? д?лали одно изъятіе: "исключительность переживаемаго момента требует, в вид? изъятія из правил участія арміи в выборах в Учр. Собраніе и в опред?леніи через своих представителей образа правленія, но на этом и должна закончиться политическая жизнь арміи". Довольно характерен по своей мотивировк? отзыв ген. Крейнс, начальника сводной пограничной п?хотной дивизіи, находившаго, что отм?на ограниченій связанных с политической жизнью арміи, "невыгодна даже для демократической республики". "При полной демократической республик?, — писал Крейнс, — нельзя запрещать даже реакціонных политических кружков, желающих возвращенія самодержавія, иначе полной свободы не будет, а изм?нится форма, а не суть. Нельзя тогда запрещать и пропаганду пацифистов, ...а их у нас немало. Если же запретить крайнія теченія, т. е. пропаганду пацифистов, автократическаго правленія и анархизма, то для наблюденія за выполненіем сего, необходимо опять, хотя бы в иной форм?, ввести Охранное Отд?леніе жандармеріи, столь ненавистной вс?м — тогда опять будет изм?неніе формы, а не сущности в нашем стро?. Если полная политическая свобода, то ею пользоваться должны вс? граждане страны, а армія, гд? граждане находятся временно, должна быть вн? политики, она обязана принять ту форму правленія и поддерживать ее в крайности силою оружія, которую установил народ, будь то конституціонно-монархическое правленіе или республиканско-демократическое — безразлично". "Неужели вс? забыли или не знают психологію массы, — как легко ее повести в какую угодно сторону под впечатл?ніем минуты, конечно, талантливому вождю, военному или народному — безразлично. Солдаты сознают и хорошо сознают, к чему направлены вс? эти льготы. Они знают, что этим хотят привлечь их великую силу для борьбы с опасностью реакціи, к которой они не пожелают вернуться без этого"...
Сама Ставка, не дожидаясь отв?тов из арміи, немедленно же реагировала на приказ военнаго министра. 7-го была послана офиціальная телеграмма за подписью Лукомскаго, от имени нач. Штаба верховнаго главнокомандующаго. Ставка присоединялась относительно отданія чести к установленію взаимнаго прив?тствія при условіи, что первым прив?тствовать должен обязательно младшій [414]. В Ставк? также считали "совершенно недопустимым" участіе солдат в политической жизни. "В настоящее время, — говорила телеграмма Ставки, — армія признала государственный переворот за совершившійся факт, признала новое правительство, и надо, чтобы она оставалась спокойной, пока не будет налажено новое государственное строеніе, и ея мысли(курсив мой) не были заняты политическими вопросами. Мы, вс? начальники, с своей стороны приложим вс? силы к тому, чтобы армія свято выполнила свой долг перед родиной в борьб? с врагом, но необходимо не забывать, что в противном случа?, голос арміи может быть грозен, и в какую сторону выльется движеніе в арміи — предвид?ть трудно. Во всяком случа?, втягиваніе арміи в политику приведет к тому, что будет невозможно продолжать войну"...
Разд?лял ли лично Алекс?ев такой нежизненный в обстоятельствах момента военный ригоризм в отношеніи "политики", который проявился в офиціальной телеграмм? Ставки от имени нач. Штаба? В дневник? полк. Пронина говорится, что Алекс?ев "непосредственно" послал военному министру тот отзыв, который в д?йствительности являлся офиціальным отв?том Ставки — поэтому и отправлен был за подписью Лукомскаго. И хотя телеграмма говорила подчас уже изв?стными нам словами Алекс?ева (была ссылка, напр., на французскую революцію и пр.), т?м не мен?е приходится заключить, что личное мн?ніе Алекс?ева ц?ликом не совпадало с офиціально выраженным ригоризмом. По крайней м?р? через четыре дня в разговор? с предс?дателем Сов?та Министров Алекс?ев говорил: "В боевых линіях, в громадном большинств? частей совершенно спокойно, настроеніе, хорошее... Далеко не в таком положеніи находятся войсковыя части и запасные полки войскового тыла: б?дность в офицерском состав?, энергичная агитація д?лают свое д?ло... Веду переговоры с главнокомандующими об организаціи особых комитетов с участіем в их состав? наибол?е надежных и ум?ренных представителей Сов?та Р. Д., работников Земгора и офицеров. Желательно, чтобы эти комитеты объ?хали войсковыя части, установили связь между войсками и Сов?том Депутатов и были готовы, при возникновеніи гд?-либо броженія командировать своих членов для разъясненія и бес?д с солдатами. Лично у меня такая организація сложилась.... Как только получу вс? отв?ты, пойду к вам с представленіем в надежд?, что вы поддержите эту мысль. Равным образом я просил бы назначить комиссара Врем. Правительства для пребыванія в Ставк? и для установленія нравственной и д?ловой связи между Штабом и Правительством". Интересно отм?тить, как этот призыв Алекс?ева к главнокомандующим фронтов преломился в воспоминаніи современника, сд?лавшагося вскор? ближайшим помощником Алекс?ева. "В половин? марта — пишет, Деникин — я был вызван на сов?щаніе к командующему 4-й арміей, ген. Рагоз?... Нам прочли длинную телеграмму ген. Алекс?ева, полную безпросв?тнаго пессимизма о начинающейся дезорганизаціи правительственнаго аппарата и развал? арміи; демагогическая деятельность Сов?та Р. и С. Д., тягот?вшая над волей и сов?стью Врем. Правит., полное безсиліе посл?дняго; вм?шательство обоих органов в управленіе, арміей. В качеств? противод?йствующаго средства против развала арміи, нам?чалась... посылка государственно-мыслящих делегатов из состава Думы и Сов?та Р. и С. Д. на фронт для уб?жденія... На вс?х телеграмма произвела одинаковое впечатл?ніе: Ставка выпустила из своих рук управленіе арміей".
Как в д?йствительности представляли себ? д?ло подлинные противники "политики" в арміи, видно из рапорта старших офицеров 52-й п?х. дивизіи, поданнаго 9 марта за подписью 17 начальников командующему 8-ой арміей, т. е. ген. Каледину. Для них революціи вообще н?т, есть только высочайшій манифест 3-го марта, по которому верховная власть передана Временному Правительству. Их рапорт — протест против единоличных д?йствій военнаго министра из штатских, которому чужды потребности моральных свойств арміи и который под давленіем Сов?та реформирует армію в "дух? соц.-дем. партіи", ц?ль которой уничтожить армію и, сл?довательно, возможность самостоятельнаго существованія русскаго народа. Приказ Гучкова — это "раскр?пощеніе нижних чинов", что должно породить "чувство озлобленія и ненависти" к офицерскому составу. Рапорт полагал "безотлагательными", между прочим, сл?дующія м?ропріятія: внутренній уклад арміи оставить неприкосновенным, не допуская в ней политики, агитаціи политических партій... (перед лицом смерти в окопах и в пол? бок о бок друг с другом офицеры и солдаты давно друзья и братья, и не понимающія этого лица, стоящія во глав? управленія, но далекія от д?йствительной жизни арміи, вносят своими приказами и воззваніями нежелательную и пагубную рознь в военную семью); подтвердить от лица Правительства смертную казнь по возвращеніи посл? заключенія мира вс?м т?м, кто отдается; добровольно в пл?н; дезертиров карать за первый поб?г физическим наказаніем, за второй — смертной казнью; усиленіе наказаній для нарушителей дисциплины... Самое удивительное то, что рапорт требовал "возстановленія порядка в стран? без всякаго кровопролитія".
Рапорт, очевидно, был переслан в Ставку, и его составителям был преподан политическій урок в вид? письма ген. кварт. Лукомскаго 20 марта на имя ген. Каледина. "Вполн? присоединяясь к принципіальной точк? зр?нія и мн?нію, выраженному старшими офицерами 32-ой п?х. дивизіи", — начиналось письмо, — "должен сообщить, что, повидимому, они не совс?м правильно рисуют себ? обстановку, при каких условіях возникло и принуждено в настоящее время работать Врем. Правительство". Зат?м Лукомскій, дав краткое и ясное изложеніе политических причин, приведших к перевороту, и условій, при которых возникло правительство, продолжал: "И в настоящее время встать в явную оппозицію и принять какія-либо р?пштельныя м?ры против Сов?та Р. и С. Д. было бы крайним абсурдом со стороны Врем. Прав, и посл?днему необходимо согласовать свои распоряжені я с требованіями момента. Безспорно, что м?ропріятія Врем. Прав., касающіяся взаимоотношеній между офицерами и солдатами, так р?зко нарушающія в?ковой уклад внутренней жизни арміи, не могут безбол?зненно не отразиться на посл?дней. Задача переживаемаго момента настоятельно требует, чтобы этот бол?зненный процесс арміи прошел постепенно, без сильных потрясеній и в соотв?тствіи с новым государственным строем. Чрезвычайно полезно в д?л? правильнаго пониманія и объясненія событій текущаго момента государственной жизни организовать особые комитетыиз выборных офицеров и солдат, в коих офицеры, входя в нужный контакт с солдатской массой в лиц? ея дов?ренных представителей, не ст?сняемых в эти моменты совм?стнаго обсужденія дисциплиною, могли бы нравственно на них возд?йствовать и в полной м?р? проявить силу своего моральнаго, умственнаго и чисто военнаго авторитета. Выдвигать же, в настоящій переходный момент, в виду предстоящих операцій и неспокойнаго положенія тыла, какіе либо лозунги, идущіе вразр?з с политикой Врем. Прав., было бы актом политического безумія, свид?тельствующаго лишь о том, что обстановка, нын? создавшаяся в стран?, не ясна. Всякія р?зкія м?ры и требованія в настоящее время могут погубить все и создать лишь кошмарное кровавое междоусобіе и, как сл?дствіе, подчиненіе Германіи.... Когда угар пройдет, то, естественно, можно будет принять ряд м?р для укр?пленія в арміи дисциплины, но пока надо напрягать вс? силы к тому, чтобы армія перенесла тяжелую бол?знь и окончательно не развалилась. Временное Правительство и, в частности, военный министр, отлично понимают положеніе и, д?лая уступки в изм?неніях уклада внутренней жизни арміи, д?лают лишь то, чего изб?жать теперь нельзя".
"Рапорт" начальников 32 п?х. див., конечно, не был одиноким. В матеріалах, напечатанных Шляпниковым, им?ется еще обращеніе офицеров 3-го сиб. горно-артил. дивизіона, примыкавшее к лозунгу: "арміи вн? политики". "Первый приказ министра" — утверждало это обращеніе — "роет пропасть между солдатами и офицерами, которой не было, ибо вопрос о взаимоотношеніях строго регламентировался уставом". Теперь "в сознаніи полуграмотнаго, а подчас и совс?м неграмотнаго солдата полный сумбур". "Мы, офицеры, с самаго начала великих событій для Россіи, сум?ли сплотить вокруг себя солдат, но уже сейчас наша работа сведена к нулю. "Вы" или "ты", это — первое яблоко раздора, которое брошено в нашу т?сную и дружную военную семью, этим самым нашему единенію с солдатами положен конец. Солдаты поняли это, как ограниченіе власти офицера, — офицера, который в бою им?ет право жизни и смерти. Его авторитет подорван... Не станем скрывать, что не одни германскіе и австрійскіе офицеры идут с револьверами сзади атакующих ц?пей, приканчивая слабых духом — каждый наш ротный, и батальонный, и полковой командир им?ет на своей сов?сти не одну жизнь... Мы, близко стоящіе к бою, считаем это явленіе нормальным... Судите же сами, какой пустяк "ты" или "вы" по сравненію с ужасом войны"... "Ваш второй приказ нарушает давнишнюю традицію корпуса офицеров русской арміи. До сих пор в своей сред? мы не им?ли офицеров-евреев. Нація, заклеймившая в эту войну себя на наших глазах клеймом позора !.. Если вы не вид?ли, как каждый еврей старался сдаться в пл?н и передать противнику наши военныя тайны, то мы знаем достаточное количество таких прим?ров... Эти м?ры — второе яблоко раздора, брошенное вали в нашу среду". "Вы" и "евреи" единственно конкретный матеріал, на котором останавливается "обращеніе", повторяющее слова, н?когда направленныя Милюковым в адрес стараго правительства: "Что это — глупость пли изм?на?" Авторы "обращенія" отв?чают, что это "недостаточное знаніе русской арміи" и ставят своей задачей открыть министру "глаза на суть д?ла".
Тему о безграмотных поднимает и "памятная записка" ген. лейт. Циховича (XII армія), пом?ченная 12 марта. Она проникнута другим настроеніем. Автор, повидимому, был искренним сторонником происшедшей перем?ны, покончившей с "кошмаром распутинских и протопоповских вакханалій", подавшей надежду, что "теперь вс? силы страны будут обращены на борьбу с вн?шним врагом". Мало того, он сум?л сохранить в своей части "дух и дисциплину" (отзыв Куропаткина). "Ув?ренно скажу, — писал Цихович, — что арміи, равной нашей, не было в мір?... Армія наша была и есть несравненной... Введеніе в армію политики на глазах наших её разъ?дает... Политика поглотила теперь все... Роковая ошибка та, что началась сп?шная ломка арміи, сильной до того, — ломка исключительно в угоду политик? и на основаніи теорій, пригодных, может быть, для Швейцаріи, но вредных для такого государства, как наше, и при сложной политической обстановк?, его окружающей... То, что нам прививают, было бы хорошо, если бы армія состояла сплошь из интеллигентов, окончивших университет. Но в?дь у нас 75% крестьян, и почти половина в рот? неграмотные. Вс? новыя реформы непонятны и даже такая невинная, как переход с отеческаго "ты" на чуждое нашему крестьянству иностранное "вы", вызывает улыбки и взаимную неловкость". Мотив этот в р?шеніи вопроса о переход? на обращеніе на "вы" повторяется очень часто. Врангель излагал его Милюкову при пос?щеніи Петербурга, когда военный министр был в отсутствіи: "русскій простолюдин сызмальства привык к обращенію на "ты" и в таком обращеніи не видит для себя обиды". Всегда однако забывали при этом прибавить, что в деревенском быту и барин именовался на "ты".
Вліяніе Алекс?ева на отв?т, посланный 32 п?х. дивизіи, очевидно. Позиція, обрисованная в этом документ?, находится в явном противор?чіи с офиціальным заключеніем, которое 7-го Ставка послала в военное министерство но поводу приказа № 114. Противор?чіе можно объяснить т?м, что корректный и щепетильный Алекс?ев, занимая формально пост лич. нач. штаба при руководящем направленіи в. кн. Ник. Ник. [415], не считал себя в прав? в офиціальном документ?, отправленном в центр, проводить личный взгляд и в отв?т? пытался дать объективную сводку главенствовавших в арміи или в Ставк? мн?ній.
Рапорт старших офицеров 32 п?х. дивизіи требовал от военнаго министра проведенія законов о реформ? арміи только с одобренія Военнаго Сов?та и санкціи Гос. Думы. Посл?днее требованіе являлось посл?дствіем той путаницы в умах, которую породила (см. ниже) неясная конструкція Врем. Правительства; первое же требованіе было выполнено. Военный Сов?т к Петербург? из старших генералов — "якобы хранитель опыта и традицій арміи", по выраженію Деникина — в зас?даніи 10 марта, выразил "полную свою солидарность с т?ми энергичными м?рами, которыя Врем. Пр. принимает в отношеніи реформы наших вооруженных сил, соотв?тственно новому укладу жизни в государств? и арміи, в уб?жденіи, что эти реформы наилучшим образом будут способствовать скор?йшей поб?д? нашего оружія и освобожденію Европы от гнета прусскаго милитаризма"...
Психологія отношенія к революціонным событіям бол?е сложна, ч?м это хотят изобразить пуристы мысли. Она не может быть разложена в отношеніи военных по элементарному масштабу монархических симпатій Шульгина: на "лучших"', которые гибнут, и "худших", которые приспособляются. Можно преклониться перед людьми, гибнущими за свои идеи, хотя бы и чуждыя эпох?; можно с уваженіем отнестись к ц?льности натуры гр. Келлера, не пріявшаго революціи и ушедшаго в отставку; можно проникнуться величайшей симпатіей к прямолинейности людей, не способных итти на компромиссы — к таким, несомн?нно, принадлежал один из наибол?е грозных, ярких и посл?довательных обличителей "демагогов" и "оппортунистов" ген. Деникин. Но сочувственная персональная оц?нка далеко не равнозначуща признанію объективнаго факта ц?лесообразности поведенія т?х, которые во имя "долга" безнадежно оставались на старом берегу. Ген. Деникин лично к числу таковых, конечно, не относится. "Да, революціи отм?нить нельзя было" — пишет он в своих "Очерках". "Я скажу бол?е: то многочисленное русское офицерство, с которым я был единомышлен, и не хот?ло отм?ны революціи. Оно желало, просто требовало одного: прекратить, революціовизированіе арміи сверху. Другого сов?та никто из нас дать не мог".
Зд?сь н?которая невольная игра словами, ибо "революція" неизб?жно требовала и "революціонизированія арміи" — именно "сверху". Без этого темный, некультурный народ стал бы, несомн?нно, добычей демагогіи, но демагогіи уже правой. Тот, кто хот?л изб?жать кровавой реставраціи, тот, кто считал происшедшій переворот исторической необходимостью, должен был "революціонизировать" народ. И каждый приказ высшаго начальства, говорившій в т? дни о свобод?, о задачах и ц?лях новаго политическаго строя, фактически революціонизировал армію. Ген. Деникин, как и вся либеральная (или в?рн?е консервативно—либеральная) общественность, под революціей понимал лишь политическій переворот. В д?йствительности, как не раз уже подчеркивалось выше, происходило н?что бол?е глубокое, захватившее вс? стороны соціальнаго и культурнаго быта народа. С этим нельзя было не считаться, и это должно было опред?лять линію поведенія всякаго сознательнаго русскаго гражданина, способнаго свои соціальныя или иныя привилегіи принести в жертву интересам Россіи и народа. Чувство отв?тственности — ея, к сожал?нію, было, д?йствительно, слишком мало — должно было заставить и революціонную идеологію в точном смысл? слова приспособляться к реальным національным и государственным интересам. Им?ются пред?лы осуществимаго для каждаго отр?зка времени. Они опред?ляются потребностями и сознаніем народа. Когда искусственное "революціонизированіе сверху" не считается с этим сознаніем, оно становится своего рода общественным преступленіем.
Приведенныя сентенціи, быть может, н?сколько элементарны: он? им?ет ц?лью вновь и вновь отм?тить, что в реальной жизни всегда метод стоит на первом план?. Все д?ло в том, как люди инакомыслившіе приспособлялись к революціи. Люди всегда останутся людьми, со вс?ми своими достоинствами и недостатками — во вс?х профессіях, сословіях и классах: офицерскіе кадры не представляли вовсе собой какую-то "обособленную соціально-психическую группу". Ген. Рузскій, как мы вид?ли, явился на парад в Псков? 5 марта с императорскими вензелями на погонах, и один выд?лялся среди всей толпы — его сопровождали оваціей; полк. Цабель из императорской свиты по собственной иниціатив? спорол вензеля и оказался одиноким даже среди своих собственных солдат на аналогичном парад? в Ставк?. "Общей трусостью, малодушіем и рабол?піем перед новыми властелинами многіе перестарались", — утверждает Врангель, разсказывающій, припомним, как он в Петербург? "постоянно ходил по городу п?шком в генеральской форм? с вензелями Насл?дника Цесаревича на погонах... и за все время не им?л ни одного столкновенія". Возможно, что и "перестарались". Но не всегда это только "малодушіе" и даже не инстинкт, заставлявшій индивидуума сливаться с массовым настроеніем и, быть может, нац?плять "красный бант". Среди возбужденной толпы эмоціи приходилось подчинять доводам разума для того, чтобы изб?жать эксцессов — всегда вредных, всегда опасных. Врангель разсказывает, как он 17 марта в день полкового праздника Амурскаго казачьяго полка, когда на парад? вм?сто привычных боевых сотенных значков увид?л красные флаги и был встр?чеи марсельезой вм?сто полкового марша, демонстративно реагировал на "маскарад", заявив, что не желает сид?ть под "красной юбкой" [411] и пить традиціонную чарку во славу Амурскаго войска. "Недовольство" в полку не привело в данном случа? к осложненіям — это всетаки было среди казаков, бол?е консервативно настроенных. Сколько раз игнорированіе со стороны команднаго состава на фронт? "красной тряпки", так или иначе сд?лавшейся символом революціи, приводило к серьезным столкновеніям и ставило перед начальством опасныя испытанія сохраненія дисциплины в частях. Может быть, ген. Шольц, упоминавшійся в записи Селивачева, вынужден был н?сколько демонстративно устраивать манифестаціи сочувствія перевороту для того, чтобы доказать, что он "не н?мец". "С этим обстоятельством (т. е. с подозрительным отношеніем к внутреннему "н?мцу") приходилось сильно считаться в виду настроенія солдат" — должен признать строгій Деникин, разсказывая, как Алекс?ев и он вынуждены были отказаться от полученнаго заданія, так как у единственнаго подходящаго кандидата для выполненія отв?тственнаго порученія фамилія была н?мецкая. Приспособленіе очень часто являлось т?м "тяжелым долгом", т?м "крестом, который каждый должен (был) взять на себя и нести его безропотно". Генерал, внесшій только что приведенныя слова в дневник от 13 марта (большой противник "демократизаціи" арміи, скорб?вшій о том, что "хам" [412] идет в армію), с горестью должен был через 5 м?сяцев записать: "до чего исподлились, до чего исхамились мы, старшіе. начальники, при новом революціонном режим?". Компромисса с сов?стью властно требовала жизнь — в этом было и оправданіе его.
* * *
С такими оговорками и подойдем к краткому обзору т?х м?ропріятій по реформ? военнаго быта, которыя были осуществлены в март?. Окончательный итог д?ятельности того "рокового учрежденія", печать котораго, по мн?нію Деникина, — лежит р?шительно на вс?х м?ропріятіях, погубивших армію [413], т. е. Особой Комиссіи под предс?дательством Поливанова, может быть подведен только при разсмотр?ніи вс?х посл?дующих явленій в жизни арміи, связанных с общим ходом революціи.5 марта был опубликован приказ (№ 114) по военному в?домству, включавшій в себя четыре пункта:
1) Отм?нялось наименованіе "нижній чин" и зам?нялось названіем '"солдат";
2) Отм?нялось титулованіе и зам?нялось формой обращенія: г-н генерал и т. д.;
3) Предписывалось вс?м солдатам, как на служб?, так и вн? ея, говорить "вы";
4) Отм?нялись вс? ограниченія, установленныя для воинских чинов и воспрещавшія куреніе на улицах и в общественных м?стах, пос?щеніе клубов и собраній, ?зду внутри трамваев, участіе в различных союзах и обществах, образуемых с политическими ц?лями.
Содержаніе приказа военнаго министра было выработано в первом же зас?даніи Поливановской комиссіи, офиціально сконструировавшейся лишь на другой день (Половцов утверждает, что и самый текст, написанный Пальчинским, был принят Комиссіей). Комиссія "демагогов" состояла не только из "младотурок" ("талантливых полковников и подполковников" — Якубовича, Туманова, Туган-Барановскаго и близких им Белабина, Лебедева, Андогскаго и др.), но и заслуженных генералов — Поливанова, Мышлаевскаго, ак. Стеценко, Аверьянова, Архангельскаго, Михневича (посл?дній присутствовал, во всяком случа?, в зас?даніи 4-го), бол?е молодых генералов — Аносова, Каменскаго, Потапова, Рубец-Масальскаго, членов военной комиссіи Врем. Комитета Савича и Энгельгардта, инж. Пальчинскаго, кап. I ранга Капниста (из "кружка" Рейнгартена). В Комиссіи был поднят, но не разр?шен еще вопрос об отданіи чести и взаимном прив?тствіи чинов арміи.
Приказ № 114, в д?йствительности довольно "скромный" по своему внутреннему содержанію, через Ставку был для отзыва сообщен командующим арміями. Это было сд?лано по иниціатив? самой Ставки, при чем предлагалось командующим запросить мн?ніе начальников отд?льных частей (вплоть до командиров полков) и направить отв?ты непосредственно в министерство, "дабы военный министр, а с ним и Правительство услышали голос всего офицерскаго состава арміи". Шляпников, им?вшій возможность пользоваться недоступным нам архивным матеріалом, приводит н?которые из этих отзывов. Главком С?вернаго фронта высказался сам очень опред?ленно: приказ "возраженій не вызывает. Считаю невозможным теперь внесеніе в него каких-либо изм?неній в сторону отнятія или ограниченія уже предоставленныхправ, так как это может вызвать нежелательный посл?дствія и потерю налаживающагося дов?рія. По вопросу об отданіи чести присоединяюсь ко второму р?шенію Комиссіи ген. Поливанова, т. е. полагаю желательным сохранить взаимное, прив?тствіе вн? службы между вс?ми военнослужащими в военной форм?". Брусилов полагал, что в вопрос? об отданіи чести возможно отм?нить "становку во фронт", но безусловно необходимо сохранить прикладываніе руки к козырьку, как общій порядок отданія чести во вс?х случаях, как взаимное прив?тствіе военнослужащих. Признавал главком Юго-Зап. фронта "безусловно вредным" участіе нижних чинов в союзах "с политическою ц?лью" — "вм?шательство арміи в политику, помимо разлагающаго вліянія на необходимую ей дисциплину... всегда будет одной из угроз твердости государственной власти". Командиры отд?льных частей в общем отв?тили, как и главнокомандующіе. Любопытно, что сводка мн?ній команднаго состава Особой арміи (т. е. гвардейской преимущественно), переданная военному министру 21-го, признавала желательной отм?ну вс?х бытовых ограниченій, производимую приказом № 114. Возраженіе касалось лишь политической жизни арміи, при чем командный состав двух корпусов высказался положительно и в этом отношеніи, при условіи недопустимости собраній на фронт? в пред?лах расположенія частей. Однако вс? д?лали одно изъятіе: "исключительность переживаемаго момента требует, в вид? изъятія из правил участія арміи в выборах в Учр. Собраніе и в опред?леніи через своих представителей образа правленія, но на этом и должна закончиться политическая жизнь арміи". Довольно характерен по своей мотивировк? отзыв ген. Крейнс, начальника сводной пограничной п?хотной дивизіи, находившаго, что отм?на ограниченій связанных с политической жизнью арміи, "невыгодна даже для демократической республики". "При полной демократической республик?, — писал Крейнс, — нельзя запрещать даже реакціонных политических кружков, желающих возвращенія самодержавія, иначе полной свободы не будет, а изм?нится форма, а не суть. Нельзя тогда запрещать и пропаганду пацифистов, ...а их у нас немало. Если же запретить крайнія теченія, т. е. пропаганду пацифистов, автократическаго правленія и анархизма, то для наблюденія за выполненіем сего, необходимо опять, хотя бы в иной форм?, ввести Охранное Отд?леніе жандармеріи, столь ненавистной вс?м — тогда опять будет изм?неніе формы, а не сущности в нашем стро?. Если полная политическая свобода, то ею пользоваться должны вс? граждане страны, а армія, гд? граждане находятся временно, должна быть вн? политики, она обязана принять ту форму правленія и поддерживать ее в крайности силою оружія, которую установил народ, будь то конституціонно-монархическое правленіе или республиканско-демократическое — безразлично". "Неужели вс? забыли или не знают психологію массы, — как легко ее повести в какую угодно сторону под впечатл?ніем минуты, конечно, талантливому вождю, военному или народному — безразлично. Солдаты сознают и хорошо сознают, к чему направлены вс? эти льготы. Они знают, что этим хотят привлечь их великую силу для борьбы с опасностью реакціи, к которой они не пожелают вернуться без этого"...
Сама Ставка, не дожидаясь отв?тов из арміи, немедленно же реагировала на приказ военнаго министра. 7-го была послана офиціальная телеграмма за подписью Лукомскаго, от имени нач. Штаба верховнаго главнокомандующаго. Ставка присоединялась относительно отданія чести к установленію взаимнаго прив?тствія при условіи, что первым прив?тствовать должен обязательно младшій [414]. В Ставк? также считали "совершенно недопустимым" участіе солдат в политической жизни. "В настоящее время, — говорила телеграмма Ставки, — армія признала государственный переворот за совершившійся факт, признала новое правительство, и надо, чтобы она оставалась спокойной, пока не будет налажено новое государственное строеніе, и ея мысли(курсив мой) не были заняты политическими вопросами. Мы, вс? начальники, с своей стороны приложим вс? силы к тому, чтобы армія свято выполнила свой долг перед родиной в борьб? с врагом, но необходимо не забывать, что в противном случа?, голос арміи может быть грозен, и в какую сторону выльется движеніе в арміи — предвид?ть трудно. Во всяком случа?, втягиваніе арміи в политику приведет к тому, что будет невозможно продолжать войну"...
Разд?лял ли лично Алекс?ев такой нежизненный в обстоятельствах момента военный ригоризм в отношеніи "политики", который проявился в офиціальной телеграмм? Ставки от имени нач. Штаба? В дневник? полк. Пронина говорится, что Алекс?ев "непосредственно" послал военному министру тот отзыв, который в д?йствительности являлся офиціальным отв?том Ставки — поэтому и отправлен был за подписью Лукомскаго. И хотя телеграмма говорила подчас уже изв?стными нам словами Алекс?ева (была ссылка, напр., на французскую революцію и пр.), т?м не мен?е приходится заключить, что личное мн?ніе Алекс?ева ц?ликом не совпадало с офиціально выраженным ригоризмом. По крайней м?р? через четыре дня в разговор? с предс?дателем Сов?та Министров Алекс?ев говорил: "В боевых линіях, в громадном большинств? частей совершенно спокойно, настроеніе, хорошее... Далеко не в таком положеніи находятся войсковыя части и запасные полки войскового тыла: б?дность в офицерском состав?, энергичная агитація д?лают свое д?ло... Веду переговоры с главнокомандующими об организаціи особых комитетов с участіем в их состав? наибол?е надежных и ум?ренных представителей Сов?та Р. Д., работников Земгора и офицеров. Желательно, чтобы эти комитеты объ?хали войсковыя части, установили связь между войсками и Сов?том Депутатов и были готовы, при возникновеніи гд?-либо броженія командировать своих членов для разъясненія и бес?д с солдатами. Лично у меня такая организація сложилась.... Как только получу вс? отв?ты, пойду к вам с представленіем в надежд?, что вы поддержите эту мысль. Равным образом я просил бы назначить комиссара Врем. Правительства для пребыванія в Ставк? и для установленія нравственной и д?ловой связи между Штабом и Правительством". Интересно отм?тить, как этот призыв Алекс?ева к главнокомандующим фронтов преломился в воспоминаніи современника, сд?лавшагося вскор? ближайшим помощником Алекс?ева. "В половин? марта — пишет, Деникин — я был вызван на сов?щаніе к командующему 4-й арміей, ген. Рагоз?... Нам прочли длинную телеграмму ген. Алекс?ева, полную безпросв?тнаго пессимизма о начинающейся дезорганизаціи правительственнаго аппарата и развал? арміи; демагогическая деятельность Сов?та Р. и С. Д., тягот?вшая над волей и сов?стью Врем. Правит., полное безсиліе посл?дняго; вм?шательство обоих органов в управленіе, арміей. В качеств? противод?йствующаго средства против развала арміи, нам?чалась... посылка государственно-мыслящих делегатов из состава Думы и Сов?та Р. и С. Д. на фронт для уб?жденія... На вс?х телеграмма произвела одинаковое впечатл?ніе: Ставка выпустила из своих рук управленіе арміей".
Как в д?йствительности представляли себ? д?ло подлинные противники "политики" в арміи, видно из рапорта старших офицеров 52-й п?х. дивизіи, поданнаго 9 марта за подписью 17 начальников командующему 8-ой арміей, т. е. ген. Каледину. Для них революціи вообще н?т, есть только высочайшій манифест 3-го марта, по которому верховная власть передана Временному Правительству. Их рапорт — протест против единоличных д?йствій военнаго министра из штатских, которому чужды потребности моральных свойств арміи и который под давленіем Сов?та реформирует армію в "дух? соц.-дем. партіи", ц?ль которой уничтожить армію и, сл?довательно, возможность самостоятельнаго существованія русскаго народа. Приказ Гучкова — это "раскр?пощеніе нижних чинов", что должно породить "чувство озлобленія и ненависти" к офицерскому составу. Рапорт полагал "безотлагательными", между прочим, сл?дующія м?ропріятія: внутренній уклад арміи оставить неприкосновенным, не допуская в ней политики, агитаціи политических партій... (перед лицом смерти в окопах и в пол? бок о бок друг с другом офицеры и солдаты давно друзья и братья, и не понимающія этого лица, стоящія во глав? управленія, но далекія от д?йствительной жизни арміи, вносят своими приказами и воззваніями нежелательную и пагубную рознь в военную семью); подтвердить от лица Правительства смертную казнь по возвращеніи посл? заключенія мира вс?м т?м, кто отдается; добровольно в пл?н; дезертиров карать за первый поб?г физическим наказаніем, за второй — смертной казнью; усиленіе наказаній для нарушителей дисциплины... Самое удивительное то, что рапорт требовал "возстановленія порядка в стран? без всякаго кровопролитія".
Рапорт, очевидно, был переслан в Ставку, и его составителям был преподан политическій урок в вид? письма ген. кварт. Лукомскаго 20 марта на имя ген. Каледина. "Вполн? присоединяясь к принципіальной точк? зр?нія и мн?нію, выраженному старшими офицерами 32-ой п?х. дивизіи", — начиналось письмо, — "должен сообщить, что, повидимому, они не совс?м правильно рисуют себ? обстановку, при каких условіях возникло и принуждено в настоящее время работать Врем. Правительство". Зат?м Лукомскій, дав краткое и ясное изложеніе политических причин, приведших к перевороту, и условій, при которых возникло правительство, продолжал: "И в настоящее время встать в явную оппозицію и принять какія-либо р?пштельныя м?ры против Сов?та Р. и С. Д. было бы крайним абсурдом со стороны Врем. Прав, и посл?днему необходимо согласовать свои распоряжені я с требованіями момента. Безспорно, что м?ропріятія Врем. Прав., касающіяся взаимоотношеній между офицерами и солдатами, так р?зко нарушающія в?ковой уклад внутренней жизни арміи, не могут безбол?зненно не отразиться на посл?дней. Задача переживаемаго момента настоятельно требует, чтобы этот бол?зненный процесс арміи прошел постепенно, без сильных потрясеній и в соотв?тствіи с новым государственным строем. Чрезвычайно полезно в д?л? правильнаго пониманія и объясненія событій текущаго момента государственной жизни организовать особые комитетыиз выборных офицеров и солдат, в коих офицеры, входя в нужный контакт с солдатской массой в лиц? ея дов?ренных представителей, не ст?сняемых в эти моменты совм?стнаго обсужденія дисциплиною, могли бы нравственно на них возд?йствовать и в полной м?р? проявить силу своего моральнаго, умственнаго и чисто военнаго авторитета. Выдвигать же, в настоящій переходный момент, в виду предстоящих операцій и неспокойнаго положенія тыла, какіе либо лозунги, идущіе вразр?з с политикой Врем. Прав., было бы актом политического безумія, свид?тельствующаго лишь о том, что обстановка, нын? создавшаяся в стран?, не ясна. Всякія р?зкія м?ры и требованія в настоящее время могут погубить все и создать лишь кошмарное кровавое междоусобіе и, как сл?дствіе, подчиненіе Германіи.... Когда угар пройдет, то, естественно, можно будет принять ряд м?р для укр?пленія в арміи дисциплины, но пока надо напрягать вс? силы к тому, чтобы армія перенесла тяжелую бол?знь и окончательно не развалилась. Временное Правительство и, в частности, военный министр, отлично понимают положеніе и, д?лая уступки в изм?неніях уклада внутренней жизни арміи, д?лают лишь то, чего изб?жать теперь нельзя".
"Рапорт" начальников 32 п?х. див., конечно, не был одиноким. В матеріалах, напечатанных Шляпниковым, им?ется еще обращеніе офицеров 3-го сиб. горно-артил. дивизіона, примыкавшее к лозунгу: "арміи вн? политики". "Первый приказ министра" — утверждало это обращеніе — "роет пропасть между солдатами и офицерами, которой не было, ибо вопрос о взаимоотношеніях строго регламентировался уставом". Теперь "в сознаніи полуграмотнаго, а подчас и совс?м неграмотнаго солдата полный сумбур". "Мы, офицеры, с самаго начала великих событій для Россіи, сум?ли сплотить вокруг себя солдат, но уже сейчас наша работа сведена к нулю. "Вы" или "ты", это — первое яблоко раздора, которое брошено в нашу т?сную и дружную военную семью, этим самым нашему единенію с солдатами положен конец. Солдаты поняли это, как ограниченіе власти офицера, — офицера, который в бою им?ет право жизни и смерти. Его авторитет подорван... Не станем скрывать, что не одни германскіе и австрійскіе офицеры идут с револьверами сзади атакующих ц?пей, приканчивая слабых духом — каждый наш ротный, и батальонный, и полковой командир им?ет на своей сов?сти не одну жизнь... Мы, близко стоящіе к бою, считаем это явленіе нормальным... Судите же сами, какой пустяк "ты" или "вы" по сравненію с ужасом войны"... "Ваш второй приказ нарушает давнишнюю традицію корпуса офицеров русской арміи. До сих пор в своей сред? мы не им?ли офицеров-евреев. Нація, заклеймившая в эту войну себя на наших глазах клеймом позора !.. Если вы не вид?ли, как каждый еврей старался сдаться в пл?н и передать противнику наши военныя тайны, то мы знаем достаточное количество таких прим?ров... Эти м?ры — второе яблоко раздора, брошенное вали в нашу среду". "Вы" и "евреи" единственно конкретный матеріал, на котором останавливается "обращеніе", повторяющее слова, н?когда направленныя Милюковым в адрес стараго правительства: "Что это — глупость пли изм?на?" Авторы "обращенія" отв?чают, что это "недостаточное знаніе русской арміи" и ставят своей задачей открыть министру "глаза на суть д?ла".
Тему о безграмотных поднимает и "памятная записка" ген. лейт. Циховича (XII армія), пом?ченная 12 марта. Она проникнута другим настроеніем. Автор, повидимому, был искренним сторонником происшедшей перем?ны, покончившей с "кошмаром распутинских и протопоповских вакханалій", подавшей надежду, что "теперь вс? силы страны будут обращены на борьбу с вн?шним врагом". Мало того, он сум?л сохранить в своей части "дух и дисциплину" (отзыв Куропаткина). "Ув?ренно скажу, — писал Цихович, — что арміи, равной нашей, не было в мір?... Армія наша была и есть несравненной... Введеніе в армію политики на глазах наших её разъ?дает... Политика поглотила теперь все... Роковая ошибка та, что началась сп?шная ломка арміи, сильной до того, — ломка исключительно в угоду политик? и на основаніи теорій, пригодных, может быть, для Швейцаріи, но вредных для такого государства, как наше, и при сложной политической обстановк?, его окружающей... То, что нам прививают, было бы хорошо, если бы армія состояла сплошь из интеллигентов, окончивших университет. Но в?дь у нас 75% крестьян, и почти половина в рот? неграмотные. Вс? новыя реформы непонятны и даже такая невинная, как переход с отеческаго "ты" на чуждое нашему крестьянству иностранное "вы", вызывает улыбки и взаимную неловкость". Мотив этот в р?шеніи вопроса о переход? на обращеніе на "вы" повторяется очень часто. Врангель излагал его Милюкову при пос?щеніи Петербурга, когда военный министр был в отсутствіи: "русскій простолюдин сызмальства привык к обращенію на "ты" и в таком обращеніи не видит для себя обиды". Всегда однако забывали при этом прибавить, что в деревенском быту и барин именовался на "ты".
Вліяніе Алекс?ева на отв?т, посланный 32 п?х. дивизіи, очевидно. Позиція, обрисованная в этом документ?, находится в явном противор?чіи с офиціальным заключеніем, которое 7-го Ставка послала в военное министерство но поводу приказа № 114. Противор?чіе можно объяснить т?м, что корректный и щепетильный Алекс?ев, занимая формально пост лич. нач. штаба при руководящем направленіи в. кн. Ник. Ник. [415], не считал себя в прав? в офиціальном документ?, отправленном в центр, проводить личный взгляд и в отв?т? пытался дать объективную сводку главенствовавших в арміи или в Ставк? мн?ній.
Рапорт старших офицеров 32 п?х. дивизіи требовал от военнаго министра проведенія законов о реформ? арміи только с одобренія Военнаго Сов?та и санкціи Гос. Думы. Посл?днее требованіе являлось посл?дствіем той путаницы в умах, которую породила (см. ниже) неясная конструкція Врем. Правительства; первое же требованіе было выполнено. Военный Сов?т к Петербург? из старших генералов — "якобы хранитель опыта и традицій арміи", по выраженію Деникина — в зас?даніи 10 марта, выразил "полную свою солидарность с т?ми энергичными м?рами, которыя Врем. Пр. принимает в отношеніи реформы наших вооруженных сил, соотв?тственно новому укладу жизни в государств? и арміи, в уб?жденіи, что эти реформы наилучшим образом будут способствовать скор?йшей поб?д? нашего оружія и освобожденію Европы от гнета прусскаго милитаризма"...