Мей Лев Александрович. Виргинцы (книга 2)

воинственная, как Жанна д'Арк.
А Гарри глядел на нее с нежностью и восхищением.
- Не хотел бы я видеть тяжелый мушкет на этом плечике или рану на этой
хорошенькой щечке, - сказал он.
- Рану? Кто боится ран! - воскликнула малютка. - Тяжелый мушкет? Да
будь он у меня в руках, я бы уж сумела пустить его в ход! Вы, мужчины,
воображаете, что мы, женщины, способны только варить пудинги и вышивать
узоры. Ах, почему я не мужчина! Вчера Джордж читал нам из Тассо, - и я
подумала, что там есть строчки, которые очень подходят для меня... Сейчас
припомню... Да вот эта книжка, видите, тут даже отмечено место, где мы
остановились.
- И даже место отмечено? - покорно повторил Гарри.
- Ну да! Здесь говорится о женщине, которая разочарована, потому что
се... потому что ее брат не пошел на войну, и вот как она описывает свои
чувства:

Зачем и я не создана героем?
Зачем и мне сил больше не дано?
Блеск шелковых одежд...

- Шелковые одежды? - переспросил Гарри, вопросительно глядя на Этти.
- Ну и что же, сэр? Я знаю, что это не шелк... но вот в книге так...

...одежд, с моим покоем
За шлем и меч я б отдала давно:
Не ослабел бы жар мой ни под зноем,
Ни в холоде, ни в бурю средь волны:
Одна ль, с другими ль, днем ли иль под тучей
Ночной, я б смело мчалась в бой кипучий.

Сражаться? Да, это я бы могла! Почему, спрашивается, оба мои братца
надумали стать священниками? Кто-то из папиных детей должен же стать
солдатом!
Гарри нежно поглядел на нее и добродушно рассмеялся. Он чувствовал, что
у него нет особого желания сражаться с таким хрупким маленьким воином.
- Взгляните, - сказал он, протягивая палец. - Мне кажется, что ваша
ручка не намного толще этого пальца. Так разве можете вы вступать в схватку
с крупным, сильным мужчиной? Впрочем, хотел бы я поглядеть, какой мужчина
решится вас обидеть! Да, я бы очень хотел поглядеть на него! Вы в самом деле
полагаете, что у какого-то негодяя может хватить духу причинить хоть
малейшее зло такому хрупкому, нежному, миниатюрному созданию, как вы? - И,
воспламененный полетом своего воображения, Гарри тоже стал расхаживать из
угла в угол, все больше разъяряясь при мысли, что какой-то мерзавец-француз
может позволить себе грубость по отношению к мисс Эстер Ламберт.
Вот эта-то молчаливая, сдержанная отвага, которая чувствовалась в
молодом виргинце, и покорила Этти... Она подозревала в нем это скрытое
достоинство, и оно особенно пленяло ее. Мисс Этти, в сущности, была не более
отважна, чем Эрминия, речь которой она продекламировала по книге и о которой
мистеру Гарри Уорингтону не доводилось слышать. Возможно даже, что он был в
гостиной, когда его брат, Джордж читал стихи дамам, но мысли его были заняты
другими заботами, и он ничего не понял, безнадежно запутавшись во всех этих
Клотильдах и Эрминиях, великанах, и волшебниках, и прочей чепухе. А мисс
Этти, утверждаю я, по натуре своей была отнюдь не амазонка, иначе она, без
сомнения, по закону контраста, о котором позаботилась мудрая природа,
влюбилась бы в какого-нибудь изнеженного молодого человека с литератур-ньши
наклонностями или в какого-нибудь гениального флейтиста, - ведь все мы
знаем, что нежные, хрупкие женщины особенно влекутся к сильным,
мужественным, простодушным мужчинам, в то время как грубые вояки и
прославленные герои ' войны легко и часто оказываются под башмаком. Если
мистер Гарри Уорингтон влюбится в женщину такого склада, как мисс Ламберт,
да еще женится на ней... что ж, не надо быть колдуном, чтобы предсказать, к
чему это приведет.
Словом, в то время как Этти пускала свои маленькие ядовитые стрелы в
Гарри, он поначалу даже не пытался стряхнуть их со своей дубленой шкуры, ибо
просто не чувствовал их уколов. Быть может, своими намеками и насмешками она
стремилась побудить его к действию? Но он был слишком простодушен, чтобы
понимать цель этих мелких укусов. Не хотела ли Этти пристыдить его, говоря,
что даже она, слабая женщина, готова надеть латы и шлем? Но наш простак либо
хохотал, пытаясь вообразить ее в роли солдата, либо холодел при одной мысли,
что ей может угрожать опасность.
- Ну, какая, скажите на милость, польза от таких сильных рук, если все,
на что они способны, это держать моток шелка, который сматывает моя
маменька? - воскликнула мисс Этти. - И какое применение силе можно найти в
гостиной? Ах, вы, вероятно, надеетесь, что вас попросят выбросить
кого-нибудь из окна? Гарри - сильный мужчина, ну так что? Верно, на
Варфоломеевской ярмарке найдутся мужчины и посильнее. А вот Джеймс Вулф
вовсе не так уж силен. С виду он совсем какой-то больной и хилый и прошлый
свой приезд к нам так беспрестанно кашлял и был так бледен, словно увидел
привидение.
- Вот уж не понимаю, как это мужчина может бояться привидений, - сказал
Гарри.
- Позвольте, а вам когда-нибудь доводилось их видеть, сэр? - спросила
насмешница.
- Нет, не доводилось. Однажды, когда мы были еще мальчишками, мне
почудилось, что я вижу привидение, но оказалось, что это был просто Натан в
ночной рубашке. Впрочем, я нисколько не испугался, приняв его за привидение.
Да никаких привидений, думается мне, не существует. И то, что мы слышим про
них от наших нянюшек, - все это сплошные выдумки, - сказал Гарри серьезно. -
Джордж, правда, напугался, но ведь он... - И Гарри прикусил язык.
- Но ведь он - что? - спросила Этти.
- Да просто он не такой, как я, больше ничего. Такой храброй женщины,
как наша маменька, еще поискать, однако при виде мыши она всякий раз ужасно
взвизгивает и ничего не может с собой поделать. Это выше ее сил. Ну, а брат
мой, как видно, но выносит привидений. А я их не боюсь.
- Джордж всегда говорит, что из вас получился бы лучший солдат, чем из
него.
- Да и мне так кажется, если б только мне дали испытать себя. Но зато
тысячу разных других вещей он делает куда лучше, чем я, чем кто бы то ни
было. И зачем только он не дал мне принять участие в походе Брэддока! Если
бы я нашел там свой конец, пользы от меня было бы ничуть пе меньше, чем
сейчас; только тогда я бы хоть не промотал своего состояния и люди не
указывали бы на меня пальцем и не говорили бы, что я опозорил имя
Уорингтонов! И почему нельзя мне теперь отправиться в этот новый поход,
записавшись добровольцем, как сэр Джон Армитейдж? Ах, Этти! Разнесчастный я
человек, вот что я вам скажу! - И разнесчастный человек принялся с удвоенной
прытью расхаживать из угла в угол. - И зачем только понесло меня в Европу! -
со стоном произнес он.
- Как это лестно нам слышать! Премного вам обязаны, мистер Гарри! - Но,
увидав молящий взгляд юноши, Этти вдруг добавила: - Может быть, вы... Может
быть, вы решили вернуться домой?
- Чтобы стать посмешищем всей Виргинии? Там не найдется никого, кто не
стал бы надо мной потешаться... кроме одного только человека, а он не в
почете у моей маменьки. Нет, мне было бы стыдно возвратиться сейчас домой.
Вы по знаете моей матушки, Этти. Я в общем-то не боюсь ничего на свете, по
вот ее почему-то побаиваюсь. Что я отвечу, когда она спросит меня: "Где твоя
доля наследства, Гарри?" - "Пошла прахом, маменька" - должен буду я
признаться. "Что же ты с ней сделал?" - "Растратил, маменька, а потом сел в
тюрьму". - "Кто же вызволил тебя из тюрьмы?" - "Братец Джордж, маменька, вот
кто вызволил меня из тюрьмы, и теперь я вернулся домой, ничего не достигнув,
без профессии, без видов на будущее, вернулся с пустыми руками... и ничего
мне больше не остается, как приглядывать за неграми, терпеливо сносить ваши
нагоняи, дремать на проповедях, да еще играть в карты, пить пиво и биться об
заклад на петушиных боях в окрестных тавернах!" Да как посмотрю я в глаза
всем своим тамошним знакомым? Понимаете, мне стыдно вернуться домой с
пустыми руками. Я должен что-то совершить - и совершу! Но что мне делать,
Этти? Ах ты господи, что мне делать?
- Что делать? А что сделал мистер Вулф в Луисбурге? Тяжело больной и,
как мы знаем, страстно влюбленный, он ведь не остался дома под крылышком у
своей маменьки или возле своей возлюбленной, а поступил на службу в
королевскую пехоту и вернулся домой, увенчанный славой. Папенька убежден,
что его сделают большим военачальником, если будет еще один поход в Америку.
- Хорошо бы он взял меня с собой, чтобы вражеская пуля покончила мои
счеты с жизнью, - простонал Гарри. - Вы так говорите со мной, Этти, словно
это моя вина, что я не в армии, а ведь вы же знаете, что я отдал бы... я
отдал бы... черт побери, что, собственно, могу я отдать?.. Ну да, я отдал бы
жизнь за то, чтобы вступить в армию!
- Кому это нужно! - сказала мисс Этти, пожав плечами.
- Вы, по-видимому, считаете, что моя жизнь не имеет особой цены, Этти,
- с грустью заметил Гарри. - Да так оно и есть - никому она не нужна! Я
несчастный, никчемный малый. И не могу даже безоглядно пожертвовать жизнью,
как мне бы хотелось, потому что я в подневольном положении как здесь, так и
на родине!
- В подневольном положении! А почему, собственно? - воскликнула мисс
Этти. - Такой высокий, взрослый мужчина - почему вы не можете отвечать сами
за себя? Почему здесь вы должны действовать по указке Джорджа, а дома - по
указке вашей маменьки? Будь я мужчиной, я бы, еще не достигнув
совершеннолетия, уж чем-нибудь да прославила бы себя, клянусь! Я бы
заставила весь мир говорить о себе! Я бы не стала держаться за чей-то
передник и не стала бы проклинать свой удел - я бы повернула свою судьбу
по-своему.
Но тут уж отповедь этой молодой особы задела наконец Гарри за живое.
- Ни один негр на нашей плантации не находится в таком подневольном
положении, как я, мисс Этти, - густо покраснев, проговорил он. - -И тем не
менее, мисс Ламберт, мы никогда не упрекаем беднягу за то, что он лишен
свободы. Это не великодушно. Во всяком случае, это пе вяжется с моим
понятием о благородстве. Быть может, конечно, женщины смотрят на это иначе,
и я не вправе обижаться, когда молодая девица указывает мне на мои
недостатки. А может быть, не столько я повинен в моих недостатках, сколько
моя злая судьба. Вы здесь так много говорили об этом господине, который
пошел добровольцем на войну и увенчал себя славой, и так превозносили его
отвагу, словно я начисто ее лишен. А между прочим, если на то пошло, у меня
ее не меньше, чем у всех этих господ. Я не хочу хвалиться, по, право же, я
не испугаюсь ни мистера Вулфа, ни сэра Джона Армитейджа и никого другого. Но
разве я могу купить себе офицерский чин, когда уже спустил все до последнего
шиллинга? Поступить на военную службу рядовым джентльмену моего звания никак
не положено, иначе, клянусь богом, я бы это сделал! И если бы я пал,
сраженный пулей, вероятно, мисс Этти Ламберт не была бы слишком опечалена.
Нет, я не ожидал этого от вас, Этти, - я думал, что вы добрее.
- Что я такого сказала? - спросила Этти. - Я сказала только, что сэр
Джон Армщейдж пошел добровольцем и что мистер Вулф покрыл себя славой, а вы
принялись меня за что-то отчитывать! Разве я виновата в том, что мистер Вулф
известен своей отвагой и подвигами? Скажите на милость, разве это причина,
чтобы сердиться на меня?
- А я и не говорил, что сержусь, - промолвил Гарри печально. - Я
сказал, что мне больно и обидно.
- Ну, в самом деле? Вот уж не думала, что моих слабых сил хватит, чтобы
причинить кому-нибудь боль! Право, мне это очень льстит, если я могу сделать
больно такому большому, сильному мужчине, чей мизинец немногим тоньше моей
руки!
- А я никак не ожидал, что вы приложите к этому столько стараний, Этти,
- сказал Гарри. - Я, по правде говоря, не привык к такому приему в вашем
доме.
- Что случилось, мой мальчик? - спросила добрая миссис Ламберт,
заглянув в эту критическую минуту в гостиную и увидев удрученную физиономию
молодого человека.
- Ах, это все та же старая песня, маменька, мы ее но раз слышали! -
поспешно сказала Этти. - Гарри, как всегда, жалуется, что он не знает, чем
бы ему заняться. Он ужасно несчастен и твердит об этом снова и снова, вот и
все.
- А разве ты, моя дорогая, не твердишь каждый день снова и снова, что
ты проголодалась? Так, может быть, нам с папенькой перестать поэтому звать
тебя к обеду? - в сердцах воскликнула миссис Ламберт. - А вы отобедаете с
нами, Гарри? Сейчас уже три часа. - И после двух-трех слабых отговорок Гарри
принимает приглашение. - Правда, мой супруг обедает сегодня вне дома, и вам
придется удовольствоваться обществом трех дам, так что, боюсь, обед может
показаться вам скучным, - заметила миссис Ламберт.
- Ну, что вы, маменька, с нами же будет джентльмен, который, без
сомнения, оживит нашу трапезу! - заявила мадемуазель Задира и поглядела на
мать с тем неподражаемым выражением полнейшей невинности, какое она умела
принимать, после того как ей удавалось особенно удачно съязвить.
Когда обед был подан, мисс Этти спустилась вниз и была чрезвычайно
оживлена, весела и остроумна. Тео не знала об имевшей место маленькой
размолвке (какие нередко, к сожалению, друзья мои, случаются в самых
приятных семействах), не знала, повторяю, о том, что произошло, пока
необычайная веселость и разговорчивость мисс Этти не возбудили ее
подозрений. Этти без умолку болтала на самые различные темы: король
Прусский, новости из Америки, последний маскарад, в окрестностях Барнета
застрелили разбойника... А когда ее сестра вопросительно поглядела на нее,
пораженная такой говорливостью, плутовка воскликнула:
- Моя дорогая, что значат эти кивки и подмигивания? Разве ты не знаешь,
что маменька пригласила мистера Гарри отобедать в надежде, что он не даст
нам скучать? Так вот, в ожидании, пока он начнет нас развлекать, я и
стараюсь вместо него, как могу... Это как в театре: сначала играют скрипки,
потом начинается представление. Так, начинайте, прошу вас, Гарри.
- Эстер! - воскликнула маменька.
- А что такое - я ведь только предложила Гарри начать занимать нас
беседой. Вы же сами сказали, маменька, что, поскольку за столом будут только
дамы, обед может показаться нашему гостю скучным, если, разумеется, он не
соблаговолит сам внести оживление.
- Я и вообще-то не большой искусник в этом деле, а уж сегодня, види-т
бог, и подавно, - пробормотал бедный Гарри.
- Почему же сегодня и подавно? Вторник такой же день недели, как все
прочие. Единственный день, когда нам не положено веселиться, - это
воскресенье. Вы сами это знаете, маменька! В воскресенье мы не должны ни
петь, ни танцевать и вообще не должны ничем заниматься.
В таком своенравном расположении духа мисс Этти пребывала весь вечер и,
когда бедный Гарри покинул их общество, получила нагоняй от маменьки и
сестры. А Гарри не отличался особой находчивостью и не умел парировать
уколы, наносимые ему мисс Этти. Впрочем, если бы даже ему подвернулся на
язык удачный ответ, так он все равно бы смолчал. Слишком великодушный по
натуре, он не был расположен принимать участие в этом поединке и предпочитал
сносить насмешки Этти, не пытаясь ни защититься от них, ни отвечать тем же.
Очень может быть, что Этти в душе отдавала должное этому великодушию и даже
восхищалась им, подвергая его в то же время жестокому испытанию. И после
двух-трех подобных же приступов своенравия капризница чистосердечно
призналась родителям и друзьям, что им нет нужды бранить ее и отчитывать,
ибо она сама страдает от своего поведения гораздо сильнее, чем от любого
наказания, какое могли бы для нее придумать, и совесть мучит ее просто
невообразимо. Думается мне, что всю ту ночь она не сомкнула глаз и металась
по постели. Думается мне, что она оросила подушку слезами и даже дала волю
рыданиям, и это бы ничего, плохо только, что она разбудила сестру и наутро
чувствовала себя совсем больной, так что пришлось послать за доктором, и вся
семья пришла в расстройство: маменька в спешке кое-как проглотила обед и
осталась им крайне недовольна, папенька съел свой ростбиф в молчании и
переперчил подливку, и всякий раз, когда отворялась дверь, взоры всех
устремлялись на нее в смутной надежде, что появится Гарри. "А если Гарри не
может прийти, почему бы, по крайней мере, не прийти Джорджу", - думала мисс
Тео.
Вечером от мистера Джорджа Уорингтона прибыл большой букет сирени,
доставленный мистером Гамбо, и послание: "Шлю мой нижайший поклон миссис
Ламберт и барышням и почтительнейше прошу мисс Тео принять от меня букет
сирени, поскольку она упомянула, что любит этот весенний цветок. Я ни в коей
мере не заслуживаю благодарности за этот букет, ибо его посылает вам
садовник Бедфорд-Хауса, в лице которого я приобрел большого друга, подарив
ему высушенные листья одного виргинского растения, по мнению некоторых дам,
далеко не столь ароматного, как сирень.
Я провел в саду почти весь день. Сад полон весны и солнца, и я сочинил
две сцены известного вам произведения и отшлифовал куплеты, которые в
четвертом акте паж поет под окном Сибиллы, а она, бедняжка, уже пе может его
слышать, так как ей только что отрубили голову".
- Несносный! Все-то он подшучивает и насмехается! Это очень красивые
стихи, - говорит Тео.
- Ты в самом деле так считаешь, моя дорогая? Как странно! - замечает
папенька.
Малютка Этти, угрюмо забившаяся в угол, с легкой ироническом усмешкой
поднимает глаза на сестру. Тайна Тео уже давно, по-видимому, перестала быть
тайной для всех в этом доме. Быть может, кто-нибудь из моих юных читателей
сумеет догадаться, что это за тайна? Тео тем временем продолжает читать.
- "Спенсер пригласил на завтра знаменитого мистера Джонсона, и тот
милостиво дал согласие послушать после завтрака мою пьесу. Боюсь только, как
бы он не рассердился на то, что мою героиню постигает такая же судьба, как
его героиню в "Ирене". Мне рассказывали, что он молодым еще человеком прибыл
в Лондон без гроша за душой, но с трагедией в котомке. Доведется ли мне
когда-нибудь увидеть мою пьесу на сцене? Вы уже слышите свист и улюлюканье,
которые доносятся из дальних рядов партера в том роковом месте четвертого
акта, когда палач выходит из чулана с огромным мечом, дабы приступить к
отсечению головы? Говорят, мистер Фильдинг, когда публика засвистела как раз
в том самом месте, насчет которого предостерегал его мистер Гаррик,
высказался так: "Черт бы их побрал, они раскусили-таки, что это плохо!" - и
спокойно допил свой пунш. Надо полагать, что его супруги не было в это время
в ложе. Некоторым дамам я бы отнюдь не хотел причинить боль, а некоторым
хотел бы отдать все лучшее, что у меня есть".
- На кого это он намекает? Письмо-то адресовано тебе, женушка!
Смотри-ка, этот молодой человек волочится за твоей маменькой прямо у меня
под носом! - восклицает мистер Ламберт, обращаясь к Этти, но та в ответ
только тихонько вздыхает, вкладывает свою маленькую ручку в руку отца и тут
же ее выдергивает.
- "...а некоторым хотел бы отдать все лучшее, что у меня есть. Сегодня,
быть может, это всего лишь будет сирень. Завтра, быть может, веточка руты...
или лавровый венок... или просто все, что я имею и чем дорожу.
Я провел прекрасный день в полном одиночестве. Гарри-то наш сбежал, как
вам это понравится?" (Здесь, как легко можно себе представить, происходит
то, что у французов называется - или называлось, когда ораторы осмеливались
говорить, а граждане слушать, - sensation dans, l'auditoire {Сильное
волнение среди публики (франц.).}).
Боюсь, что мой Карпезан вконец истощил его терпение. В последние недели
у Гарри был очень несчастный вид, и перемена обстановки должна пойти ему на
пользу. Сегодня утром, ни свет ни заря, он пришел ко мне в комнату и
сообщил, что купил билет до Портсмута и намерен отправиться на остров Уайт в
расположение наших войск".
Войск! Услышав эту весть, Этти очень побледнела, а ее маменьна
продолжала читать:

- "Одним из отрядов, а именно - тридцать вторым полком командует там
подполковник Ричмонд Уэбб, племянник тоге доблестного старого генерала, под
началом которого служил мой дед Эсмонд во времена знаменитых походов
Мальборо. Мы е Гарри встречались с мистером Уэббом у нашего дядюшки, и он
был с нами очень любезен и пригласил нас посетить его в полку. Что ж, пусть
мой бедный братец съездит туда и насладится своей любимой музыкой барабанов
и труб! Он нросил меня передать дамам, что даст о себе знать. Я же целую их
ручки и отправляюсь переодеваться к обеду в "Звезде и Подвязке" на Пэл-Мэл.
Там будет мистер Соум Дженинс, мистер Кембридж и, возможно, мистер Уолпол,
если он не побрезгует отобедать в таверне, а также молодой ирландец, некто
мистер Борк, как говорят, - кладезь учености и красноречия, - словом, лучшие
умы из книжной лавки мистера Додели. Живее, Гамбо, подай мой серый
французский кафтан и карету! И если джентльмены спросят меня: "Кто дал вам
эту веточку сирени, что вы носите на сердце?", - я прикажу подать вина и
провозглашу тост за Сирень".

Боюсь, что в эту ночь Этти столь же мало знала покоя, как и в
предыдущую, когда она так дерзко вела себя с Гарри Уорингтоном. Как видно, в
уме этого молодого человека созрело какое-то решение, ибо, покинув дом
мистера Ламберта, он некоторое время прогуливался по улицам, а потом в
весьма поздний час появился у госпожи де Бернштейн на Кларджес-стрит.
Здоровье баронессы стало немного сдавать последнее время и, лишившись
поэтому возможности посещать свои излюбленные рауты, она коротала время за
тихой партией экарте с неким духовным лицом, последние вести о котором
поступали к нам из дома бейлифа, находившегося по соседству с тем, где одно
время томился Гарри Уорингтон. Джордж, по просьбе Гарри, оплатил небольшой
должок, из-за которого мистеру Сэмпсону пришлось временно пострадать. После
этого мистер Сэмпсон около года провел у себя в приходе. С тех пор он успел
оплатить и снова наделать немало долгов и не раз еще попадал в тюрьму.
Недавно он опять появился в лондонских домах, жизнерадостный и бодрый, как
всегда, и, как всегда, готовый принять приглашение на карты или на кларет.
Госпожа де Берпштейн не соизволила прервать свою игру при появлении
племянника, беседа с которым не представляла теперь особого интереса для
этой старой ветреницы. К старости люди, на мой взгляд, становятся почти
столь же эгоистичными, как в юности. Увы, сердце черствеет, когда кровь
начинает медленнее бежать по жилам. Снег, посеребрив голову, охлаждает
пламень чувств. Кому охота дожить до глубокой старости и, утратив один за
другим все свои таланты, зубы, зрение, память, надежды, привязанности, все
еще влачить какое-то существование? Каково было тем патриархам древних
времен, которые доживали до девятисот лет, и когда именно настолько
изменились условия жизни, что уже к семидесяти годам она становится мученьем
и обузой?
Не получая ничего, кроме "да" или "нет" в ответ на свои тоже
немногословные речи, бедный Гарри посидел немного на кушетке, глядя на свою
тетушку, а та, пожав плечами, повернулась к нему спиной и продолжала играть
в карты с капелланом. Сэмпсон, сидевший напротив мистера Уорингтона,
заметил, что молодого человека что-то тревожит. Лицо его было бледно,
взволнованно и угрюмо.
- Что-то с ним случилось, сударыня? - шепнул он баронессе.
- Вздор! - Баронесса снова пожала плечами и продолжала сдавать карты. -
Что это с вами, сэр? - спросила она наконец, когда в игре наступила пауза. -
Почему у вас такая унылая физиономия?.. Теперь мы, кажется, квиты, капеллан?
Гарри поднялся с кушетки.
- Я отправляюсь в путешествие, тетушка. Пришел попрощаться с вами, -
произнес он трагическим тоном.
- В путешествие? Ты возвращаешься в Америку?.. Я открываю короля,
капеллан, и хожу с него.
Нет, пояснил Гарри, пока он еще не возвращается в Америку, сейчас он
пока что направляется на остров Уайт.
- Ах, вот что! Это прелестное местечко! - сказала баронесса. - Bonjour,
mon ami, et bon voyage! {До свидания, мой друг, счастливого пути! (франц.).}
- И она послала племяннику воздушный поцелуй.
- Я, может быть, не скоро возвращусь, тетушка, - с тяжелым вздохом
произнес тот.
- Вот как? Мы будем безутешны в разлуке с тобой! Если у вас нет пик,
капеллан, я выиграла эту партию. Прощай, дитя мое! Больше не хочу слушать о
твоем путешествии - расскажешь нам о нем, когда вернешься! - И она весело
распрощалась с племянником. Жалобно поглядев на нее, Гарри ушел.
- Что-то с ним неладно, сударыня, - сказал капеллан.
- Ах, боже мой, этот мальчик вечно попадает в какие-то переделки!
Вероятно, влюбился в одну из этих деревенских барышень. Как их фамилия -
Ламберты, кажется? Он теперь постоянно у них пропадает. Он уже давно как-то
без толку проводит время. Я очень разочаровалась в нем, право, меня это даже
огорчает... Я позволю себе взять две карты... Вам еще?.. Очень огорчает. А
вы слышали, что говорят о его кузине - о мисс Уорингтон, которая строила ему
глазки, когда считала его завидной партией? Говорят, король обратил на нее
внимание, и леди Ярмут вне себя от бешенства. - Баронесса хихикнула. - Уж
эти мне святоши Уорингтоны! Они так же полны мирскими помыслами, как мы,
грешные, и хотя его величество уже в весьма преклонных летах, стоит ему
поманить их мизинцем, они все будут у его ног!
- Все, сударыня! Ах, как вы знаете свет, ваша милость! - вздохнул
капеллан. - Я объявляю, с вашего разрешения!
- Я достаточно долго вращалась в нем, чтобы немножко его изучить,
мистер Сэмпсон. Это сборище себялюбцев, мой дорогой, прискорбное сборище
себялюбцев, где каждый старается обскакать своего ближнего! Нет, вы не