Страница:
прежде. Одна армия уже была отправлена в Германию на помощь принцу
Фердинанду, другая крупная экспедиция готовилась отплыть в Америку. И тут
мистер Ламберт предложил тост:
- За здоровье нашего командира! Пожелаем ему победы и благополучного
возвращения!
- Почему вы не пьете, генерал Джеймс? - спросила хозяйка дома.
- Ему не положено пить за самого себя, - пояснил генерал Ламберт. - Это
нам нужно выпить за его здоровье.
Как? Значит, Джеймс уже получил назначение? Ну, за это следует выпить
всем. И нежные голоса дам слились с дружными аплодисментами гостей.
Но почему же он кажется таким печальным, спрашивали друг друга дамы,
вставая из-за стола. И не раз потом вспоминалось им его бледное лицо.
- Быть может, он только что простился с невестой? - предположила
добросердечная миссис Ламберт. И при этой мысли лица всех дам сделались
печальны.
Джентльмены тем временем продолжали рассуждать о войне и ее
перспективах. Когда кто-то из присутствующих заявил, что экспедиция, должно
быть, будет направлена в Канаду, мистер Вулф не стал опровергать это
предположение.
- Ах, сэр, - сказал Гарри, - как бы мне хотелось быть в вашем полку,
когда вы отправитесь туда, и нанести еще один визит моим старым приятелям в
Квебеке!
Как, разве Гарри уже побывал там? О да, пять лет назад, и Гарри описал
свое посещение Квебека. Он хорошо помнил и город, и прилегающую к нему
местность. Взяв кусочки печенья, он разложил их на столе, а по бокам пустил
ручейки пунша.
- Эта вилка - остров Орлеан, - объяснил он, - а с этой и с той стороны
- северный и южный рукава реки Святого Лаврентия. Здесь нижняя часть города
с батареей. Сколько пушек было установлено там в наше время, братец? Но с
берега Сент-Джозефа с дальней дистанции можно вести ответную стрельбу не
хуже. Здесь то, что они называют маленькой речкой, - река Сент-Чарльз с
понтонным мостом, ведущим к укреплениям с расположенной на них батареей.
Здесь крепость, а здесь монастыри - монастырей очень много - и собор. А вот
здесь, на юго-западе, лежит так называемое Авраамово плато, где, между
прочим, произошло некое событие, - ты помнишь, братец? Джордж и один молодой
офицер из Русиньонского полка бились на шпагах, выкрикивая "ca, ca!" {А ну,
а ну! (франц.).} минут двадцать, и Джордж взял верх, после чего они
поклялись друг другу в amitie eternelle {Вечной дружбе (франц.).}. Для
Джорджа это было удачей, - ведь его секундант спас ему жизнь в тот день,
когда были разгромлены силы Брэддока. Он был славный малый, этот секундант,
и я предлагаю тост: je bois a la sante du Chevalier de Florac! {Пью за
здоровье шевалье де Флорака! (франц.).}
- Так вы, я вижу, тоже говорите по-французски, Гарри? - промолвил
мистер Вулф.
Молодой человек устремил на генерала загоревшийся взгляд.
- Да, - сказал он, - и я тоже, но хуже, чем Джордж.
- Но он, как видите, хорошо помнит город и может расположить батареи,
да и всю местность знает в сто раз лучше меня! - воскликнул его брат.
Оба старших офицера переглянулись. Мистер Ламберт улыбнулся и кивнул,
словно отвечая на немой вопрос товарища, Вулф сказал:
- Мистер Гарри, если светское общество, скачки и кофейня Уайта теперь
уже не слишком влекут вас к себе...
- О, сэр! - вскричал молодой человек, покраснев до корней волос.
- И если вы не против отправиться в морское путешествие по первому
приказу, наведайтесь ко мне завтра поутру.
Что за ликующие крики донеслись внезапно до ушей дам, сидевших в
гостиной? Это Гарри Уорингтон, вскочив на ноги, вопил во всю глотку "ура!",
услыхав приглашение генерала.
В тот вечер дамам уже не пришлось перекинуться словом с мужчинами, а на
следующий день генерал Ламберт с утра отправился по служебным делам, не
успев повидаться с членами своего семейства и сообщить им о причине столь
бурной радости, проявленной Гарри накануне вечером. Тем не менее, когда сей
почтенный джентльмен встретился со своим семейством за обедом, одного
взгляда, брошенного на лицо мисс Эттн, было для него достаточно, чтобы
понять: ей уже известно, что здесь накануне произошло и какая судьба
уготована теперь младшему из братьев-виргинцев. После обеда миссис Ламберт в
задумчивости взялась за свое рукоделие, а мисс Тео погрузилась в итальянскую
поэзию. Никто из обычных посетителей их дома в этот вечер не появился.
Сжав ручку Этти в своей ладони, генерал заговорил. Он не коснулся
предмета, который, как он понимал, заполнял сейчас все ее мысли, и лишь
особенная нежность и доброта, звучавшие в его голосе, быть может, дали ей
понять, что отец читает в ее сердце.
- Я завтракал сегодня с Джеймсом Вулфом, - сказал генерал, - и наш друг
Гарри составил нам компанию. Когда Гарри и остальные приглашенные ушли, я
остался, чтобы поговорить с Джеймсом о предстоящей экспедиции. Как печально,
что его храбрый отец не дожил до этого дня! И всего-то несколько месяцев ему
бы еще пожить, и он бы увидел, как его сын, увенчанный ратной славой,
возвращается из-под Луисбурга и вся Англия ждет от него еще больших
подвигов! Здоровье Джеймса совсем плохо - так плохо, что я, правду сказать,
очень боюсь за него, - и он немало расстроен тем, что ему придется
расстаться с некой молодой особой - давнишним предметом его любви. Небольшой
отдых, полагает он, мог бы восстановить его пошатнувшееся здоровье, а
назвать эту особу своей было ведь его заветной мечтой; но как ни велика его
любовь (а он и по сей день такой же романтик, как любой из вас,
семнадцатилетних), все же долг и честь для него превыше всего, и по их
велению он готов покинуть семейный очаг и невесту и пожертвовать покоем и
здоровьем. И всякий, если он человек чести, поступил бы так же, и каждая
истинно любящая женщина пристегнет воину его шпагу. Сегодня вечером Джеймс
поедет проститься со своей матушкой, и хотя она безгранично к нему привязана
и на свете не сыщется более любящей матери, ручаюсь, она не выкажет и тени
слабости при расставании с ним.
- А когда отплывает его корабль, папенька? - спросила дочь.
- Через пять суток он поднимется на борт своего судна.
Этти было слишком хорошо известно, кто будет на борту вместе с ним.
^TГлава LXVIII,^U
в которой Гарри отбывает на Запад
Описание прощания и даже сама мысль о нем ранят наши нежные сердца, и
посему я умолчу о чувствах, волновавших Гарри Уорингтона, когда он прощался
с братом и друзьями. Разве тысячи людей не подвергаются такому же испытанию?
Разве не предстояло мистеру Вулфу вскоре поцеловать свою мать, расставаясь с
ней (его храбрый отец покинул земную юдоль в то время, как сын стяжал себе
славу при Луисбурге), и заключить в прощальные объятия свою возлюбленную? И
разве не пришлось бравому адмиралу Холмсу, отплывая на Запад со своей
эскадрой - "Грозным", "Нортумберлендом", "Сомерсетом", "Принцем Уильямом",
"Трезубцем", "Дианой", "Морским Конем" и "Дублином", на котором развевался
его флаг, - проститься с миссис Холмс и дочерьми? И разве адмирал Сондер,
последовавший за ним днем позже, был лишен тех же человеческих чувств? И
вот, бороздя бурные волны, скрывается из глаз "Принц Уильям" с командой
своих веселых матросов, и бедная черноглазая Сьюзен, стоя на берегу,
провожает взглядом корабль, превращающийся в точку на фоне закатного неба.
За горизонт уплывает он, на Запад. Над океаном сгущается ночь. Теперь
моряки уже далеко, но сердца их еще на родине, и с какой неизбывной
нежностью, в молчании, думает каждый из них о тех, кого покинул! И какой хор
трогательных молений возносится к отцу нашему небесному в эту прощальную
ночь - возносится с океана и с суши, от опустевшего ложа, где, обливаясь
слезами, преклонила колена супруга, от очага, где мать сливает воедино с
детьми свои молитвы, или с палубы корабля, где моряки вперяют свой взор в
усыпанное звездами полуночное небо, в то время как судно рассекает грудью
ревущую морскую стихию. Но завтра, как обычно, взойдет солнце, и мы снова
приступим к своим каждодневным обязанностям и трудам.
Джордж отправился проводить брата и оставался вместе с ним в Портсмуте,
пока эскадра ждала попутного ветра. Он пожал руку мистеру Вулфу, в последний
раз взглянул на его бледное лицо и проводил взглядом суда, покидавшие гавань
под перезвон колоколов и грохот пушек, паливших с берега. А на следующий
день он возвратился домой и снова предался одному из самых всепоглощающих и
самых эгоистических занятий, которому почти каждый мужчина, доживший до
тридцати лет, уже успевает отдать дань. Он заглядывает в маленькую комнатку,
которую раньше занимал Гарри, видит пепел полуистлевших бумаг в камине, и на
мгновение его сердце сжимает печаль. Но проходит еще несколько минут, и он
уже опять спешит на Дин-стрит и в неровном мерцании очага шепчет что-то на
ухо прильнувшей к нему возлюбленной. Она так рада, - о, так безумно рада! -
что он вернулся. Ей просто даже совестно. Ну, не бесчеловечно ли это - так
радоваться, когда бедняжка Этти так грустит? Бедная маленькая Этти! Право
же, это очень эгоистично - радоваться, когда она так печальна. Чувствуешь
себя такой гадкой, глядя на нее!
- Перестаньте, сэр! Я должна бы почувствовать себя несчастной, и очень,
очень дурно с моей стороны, что я этого не чувствую, - говорит Тео, и нам
нетрудно понять, как терзается раскаянием ее нежное сердце. Но что значат
эти слова: "Перестаньте, сэр!" Кто может ответить на этот вопрос? В комнате,
как я уже говорил, царит полумрак, неярко мерцает огонь в камине, он то
разгорается, то гаснет, и "перестаньте", без сомнения, вырвалось в ту
минуту, когда свет уступал место мраку.
Но вот входят слуги с ужином и свечами. Понемногу собирается вся семья.
Беседа становится общей. Конечная цель экспедиции теперь уже известна всем.
Войска на борту кораблей достаточно, чтобы разгромить всех французов в
Канаде, и под водительством такого командира, как Вулф, вознаградить нас за
все ошибки и неудачи предыдущих походов. Правда, командующий и в самом деле
выглядел совсем больным, но в этом слабом теле великий дух. Правительство и
вся страна возлагают на него огромные надежды. После ужина мистер Ламберт по
заведенному обычаю собирает вокруг себя своих домочадцев, к которым теперь
уже можно причислить и Джорджа Уорингтона, и, когда он начинает читать
молитву за всех плавающих и путешествующих, обе его дочки преклоняют колена.
А корабль стремит свой бег все дальше и дальше на Запад, и мысли любящих
летят следом за ним, и наступает ночь, и ее сменяет утро.
Проходит еще несколько дней, и снова все заняты своими делами - кто за
работой, кто за книгой, а наш прославленный драматург Джордж Уорингтон уже
трудится над новой пьесой. После того как трагедия "Карпезан" была показана
тридцать, а может быть, и сорок раз, подмостками завладели другие гении.
Кое-кто, возможно, был поражен тем, что город мог проявить подобное
непостоянство, что такой шедевр, как эта трагедия, мог так быстро ему
прискучить. Эти люди были просто не в состоянии примириться с тем, что на
сцене уже лицедействовали актеры, обряженные совсем по-другому, и
произносились стихи, написанные другими авторами, но Джордж, будучи
скептиком по натуре, отнесся к судьбе своей трагедии вполне философски и со
спокойным удовлетворением положил в карман выручку от спектаклей. Он
книгопродавца мистера Додели он получил обычное вознаграждение в виде сотни
фунтов, от директора театра - две сотни, а то и больше, и такое количество
похвал от критиков и от друзей, что тут же уселся писать новую пьесу,
уповая, что она будет иметь еще больший успех, чем его первый опыт.
За этими занятиями, перемежающимися другими, еще более восхитительными,
пролетали месяц за месяцем. Счастливое время! Счастливые дни юности, когда
произнесено первое признание в любви и на него отвечено взаимностью; когда
сияющие глаза возлюбленной ежедневно встречают тебя ласковым приветом, а
милые губки неустанно поверяют тебе свои нежные тайны; когда прощальные
слова "доброй ночи!" сопровождаются взглядом, сулящим сладостное обещание
завтрашней встречи; когда сердце так переполнено любовью и счастьем, что
готово одарить ими целый мир; когда день заканчивается благодарственной
молитвой и занимающаяся заря несет упоительные надежды; когда любое сомнение
кажется малодушием, несчастья - немыслимыми, а бедность - лишь приятным
испытанием постоянства! Родители Тео, вспоминая дни своей весны, с тихой
радостью наблюдали очаровательную пастораль, которую юность разыгрывала
перед их глазами. И много лет спустя Джордж Уорингтон в одном из писем,
которые он неизменно посылал жене во время отлучек из дома, сообщит, что,
проходя мимо старого дома на Дин-стрит, поглядел на окна и подумал: кто-то
сейчас сидит в той комнате, где они с Тео были когда-то так счастливы?
А пока что кое-какие выдержки из письма Джорджа брату помогут нам
узнать, как протекали эти дни и чем были заняты наши друзья.
"У старого окна напротив Бодфорд-Гарден,
20 августа 1759 года.
Что заставило тебя возвратиться к угрюмым скалам, унылым берегам,
палящему летнему зною и зимней стуже своей родины, в то время как ты мог бы
с тем же успехом пожинать лавры в Германии? Полк Кингсли вернулся, увешанный
ими, как Зеленый Джек в майский праздник. Шесть наших пехотных полков
творили чудеса, и наша кавалерия отличилась бы не меньше, если бы лорд
Сэквилл дал ей такую возможность. Но когда принц Фердинанд крикнул: "В
атаку!" - его милость не расслышал или не сумел перевести иностранные слова
на родной язык и не понял, что они означают "вперед!", и потому мы лишь
разбили французов, а не уничтожили их всех до единого, что легко могли бы
сделать, командуй нами лорд Грэнби или мистер Уорингтон. Милорд возвратился
в Лондон и требует, чтобы его судили военным судом. Он очень высоко задирал
голову в дни своих успехов, а теперь в беде проявляет такое упорство в своем
высокомерии, что это, право, достойно восхищения. Можно подумать, что он
прямо-таки завидует бедному мистеру Бингу и расценивает как manque d'egards
{Недостаток уважения (франц.).}, что сам он избежал расстрела.
Наш герцог уже получил знак свыше и готовится покинуть эту юдоль
величия, побед, падений и разочарований. Его высочество разбил паралич, и
pallida mors {Бледная смерть (лат.).} уже заглянула к нему в дверь, как бы
говоря: "Я зайду в другой раз". Хоть он и тиран, но свою опалу, надо
признать, несет с достоинством, и наш король имел в лице своего сына такого
преданного слугу, какого не сыщется ни у одного монарха. Почему мои симпатии
всегда на стороне проигравшего? Почему мне всегда хочется восстать против
победителя? Я раза два-три посетил палату общин и слышал вашего знаменитого
мистера П., - он ведь главный покровитель твоего начальника и первый открыл
его заслуги. Высокопарность этого человека мне претит. Очень бы хотелось,
чтобы какой-нибудь маленький Давид низверг этого чванливого великана. Речь
его донельзя напыщенна, мысли тоже. Мне больше по душе манера Барри, хотя
как актер мистер П., конечно, даст ему сто очков вперед.
"Покахонтас" резво подвигается вперед. Роль капитана Смита пришлась
Барри по душе, и, дай ему волю, он обрядил бы его в красный мундир с синими
галунами и эполетами, но я намерен одеть его точно по портретам придворных
королевы Елизаветы, висящим в Хэмптон-Корт, - у него будут брыжи, большая
квадратная борода и тупоносые башмаки. "А что вы сделаете с Покахонтас? Вы
не думаете, что ее следует татуировать?" - спросил меня дядюшка Ламберт.
Роль воина, который хотя и влюблен в Покахонтас, но, заметив ее расположение
к капитану, благородно спасает последнего от смерти, поручена Хэгану и, мне
кажется, будет иметь колоссальный успех. Странный субъект этот Хэган: весь
напичкан цитатами из пьес, словечка в простоте не скажет, но добрый, честный
и храбрый, - если, конечно, я не заблуждаюсь. Он очень рассержен тем, что
ему недавно поручили роль сэра О'Браллагана в новом фарсе мистера Маклина
"Любовь по моде". Он заявил, что не желает осквернять свой язык, подражая
этому гнусному ирландскому акценту. Да куда уж ему подражать, когда у него
самого такой неподражаемо скверный выговор.
Рассказать ли тебе все без утайки? Не скрыть ли от тебя кое-какие
подробности? Не раню ли я твои чувства? Не разожгу ли я твою ревность до
такого предела, что ты запросишься в отпуск в Европу? Так знай же: хотя
Карпезан давно мертв, кузина Мария не перестает посещать театр. Том Спенсер
видит ее из вечера в вечер на галерее, и появляется она там в тех случаях,
когда в спектакле занят Хэган. Живее, сапоги и плащ мистеру Уорингтону! И
пусть немедля закладывают карету четверкой, мы мчимся в Портсмут! Письмо,
которое я сжег однажды утром, во время завтрака (теперь я могу позволить
этой тайне выпорхнуть на волю, ей ведь до тебя еще лететь и лететь), было от
кузины Марии и содержало намек на то, что мне следует держать язык за
зубами, однако я не могу не шепнуть тебе, что кузина Мария изо всех сил
старается как можно быстрее утешиться. Стоит ли портить ей игру? Поставлю ли
я в известность об этом ее брата? А какое мне, собственно, до этого дело?
Чем мы с тобой обязаны Эсмондам, если не считать того, что они обыгрывали
нас в карты? И все же наш благородный кузен мне нравится. Мне кажется, что
он очень хочет быть порядочным человеком, только это ему никак не удается.
Вернее, он хотел этого когда-то. Он пошел в жизни по ложному пути, и теперь,
по-видимому, его уже не воротишь назад, поздно! О, beati agricolae {О,
блаженные земледельцы! (лат.).}. У нас в Виргинии жизнь скучна, и все же
возблагодарим небеса за то, что мы выросли там. В детстве из нас делали
маленьких рабов, но не рабов порока - азартных игр, недостойных страстей,
дурных мужчин и дурных женщин. И, только покинув родительский кров, мой
бедный Гарри попал в компанию жуликов. Я имею в виду жуликов en grand {С
размахом (франц.).}, тех, что подстерегали тебя на больших дорогах
английского высшего света, устраивали на тебя засады и очищали твои карманы.
Я не считаю, что ты уронил себя тем, что тебе не повезло и пришлось
расстаться с кошельком. Но теперь ты вознаградишь себя за все, поразишь еще
немало "французских драконов", увенчаешь свое имя славой и станешь великим
полководцем. И наша матушка будет рассказывать о своем сыне-капитане, о
своем сыне-полковнике, о своем сыне-генерале и закажет твой портрет маслом
со всеми регалиями и орденами, в то время как я, бедный, так и останусь
прилежным рифмоплетом или - будем надеяться на лучшее - добропорядочным
чиновником с небольшим особнячком в Ричмонде или в Кью и с дюжиной детишек,
которые будут раскланиваться и делать реверансы, когда их дядя-генерал
подъедет к воротам на своем статном скакуне в сопровождении адъютанта, у
которого карманы будут набиты имбирными пряниками для племянников и
племянниц. Меч Марса - твой удел. Меня же влечет к себе тихая пристань:
тихий домик, тихий кабинет, где вдоволь книг и Некто, dulce ridentem, dulce
loquentem {Нежно смеющийся, нежно беседующий (лат.).}, сидит по другую
сторону камина, пока я скриплю пером по бумаге. Я так упоен своей мечтой,
она наполняет меня таким довольством и счастьем, что я боюсь предаваться ей,
боюсь, чтобы она не развеялась, как дым, и не решаюсь говорить о своем
счастье даже моему драгоценному Хелу. К чему честолюбивые стремления, если
может осуществиться такая мечта? Что мне войны, если здесь я нашел
обетованный край, сулящий мне райское блаженство?
Друг нашей матушки Мингер Ван ден Босх ездил по Голландии, разыскивая
своих родственников, и, как ни удивительно, кое-кого нашел. Его внучка
(которую наша матушка предназначала в жены вашей милости) пробыла шесть
месяцев в Кенсингтонском пансионе и теперь покидает его, приобретя немало
восхитительных познаний, которые должны придать ей лоск настоящей светской
дамы. Дедушка привозил ее на Дин-стрит засвидетельствовать свое почтение, и
она засвидетельствовала его элегантнейшим из реверансов. Хотя ей едва
сравнялось семнадцать, ни одна вдовствующая герцогиня на седьмом десятке не
могла бы держаться более непринужденно. Она беседовала с тетушкой Ламберт,
как равная с равной, а барышень третировала как несмысленышей, чем привела в
ярость Этти и очень позабавила Тео. G генералом она беседовала о политике и
с таким апломбом рассуждала о последних премьерах, туалетах, операх, модах,
сплетнях и тому подобное, что, если бы не два-три промаха, можно было бы
подумать, что она родилась в Мэйфэре. Она не станет жить нигде, кроме
придворной части города, заявила мисс Лидия, и совершенно не понимает, как
ее дед позволил себе поселиться на Монумент-Ярд. Для тех, кому нравятся
смуглянки, более очаровательной малютки не сыскать на всем белом свете. Но
ты знаешь, дорогой братец, что мне больше по вкусу..."
За этим следовала целая страница восторгов и стихотворных цитат. Однако
из уважения к памяти автора и из сочувствия к читателю редактор настоящего
издания отказался их опубликовать. Дамы и господа того возраста, который не
принято уточнять, вероятно, легко могут припомнить то время, когда они сами
предавались необузданным восторгам, когда неуемные хвалы чаровнице или
чародею неустанно лились с их губ и стекали с кончика их перьев, когда
расцветали все цветы и звенели весенние птичьи хоры. Пусть теперь облетели
листья, обнажив сухие ветви, разве это мешает нам хранить в памяти пору
нашей весны? А что до вас, молодые люди, чей Май (или, может быть, Апрель?)
еще не настал, вам нет нужды петь с чужого голоса; поверьте мне, когда для
вас придет пора весны, милостивая Природа повелит расцвести всем цветам и
исторгнет из вашей переполненной счастьем груди звонкую песню.
^TГлава LXIX^U
Невинное создание
В приведенном выше письме Джордж Уорингтон упоминал также о том, что он
остался в приятельских отношениях с лордом Каслвудом, и они продолжают
встречаться по-родственному, невзирая на манипуляции милорда за карточным
столом, жертвой которых некогда пая Гарри. Если Джорджу нужно было франко
для отправки письма, или доступ в палату лордов, чтобы послушать дебаты, или
приглашение ко двору, кузен всегда готов был ему услужить, всегда оставался
приятным и остроумным собеседником и рад был всячески содействовать
интересам своего родственника, при условии, что это не нанесет ущерба его
собственным.
Теперь он даже пообещал Джорджу сделать все возможное, чтобы
выхлопотать для него у влиятельных лиц какое-нибудь место, ибо Джордж день
ото дня проявлял все более упорное нежелание возвращаться на родину, к
матушке под каблук. И не только сентиментальные соображения удерживали его в
Англии. И его занятия правом, и лондонское общество - все это было ему
несравненно интереснее и приятнее того, что ждало его на родине. Праздная
жизнь плантатора, быть может, и удовлетворила бы его, если бы при этом он
мог сохранить свою независимость. Однако в Виргинии он был всего лишь первым
и, как ему казалось, наиболее жестоко угнетаемым вассалом своей матери. Ou
боялся подумать о том, какая жизнь будет уготована его молодой жене, если он
приведет ее в родительский дом. В Англии он будет беден, но свободен;
здешнее общество отвечало его духовным запросам, и у него были кое-какие
надежды на будущее, на родине же его ждала монотонная рутина домашней жизни,
нудная опека, неизбежные споры, пререкания, ревность. И на такое
существование обрек бы он и свою молодую жену, если бы решил возвратиться
домой.
Не удивительно, что наш молодой виргинец с радостью ухватился за
обещание лорда Каслвуда выхлопотать для него местечко. Правда, милорд не
слишком-то преуспел в устройстве дел своего родного брата, да и собственное
его положение было не из завидных, хотя он и носил звание пэра; но мы всегда
верим в то, во что нам хочется верить, и Джордж Уорингтон возлагал большие
надежды на протекцию своего родственника. В отличие от Уорингтоновского
семейства, лорд Каслвуд вполне милостиво принял известие о помолвке Джорджа
с мисс Ламберт; он нанес визит ее родителям, расхвалил им Джорджа, а Джорджу
- его избранницу и был так очарователен и мил, что эти добрые люди забыли о
ходящей за ним дурной славе и единодушно решили: только очень злые сплетники
могли оклеветать такого хорошего человека. Милорд же, со своей стороны,
заявил, что в общении с такими людьми всякий становится лучше, и это,
разумеется, произошло и с ним. И действительно, в их обществе он был добр,
умен, занимателен. Всю свою светскость и коварство он оставлял вместе с
плащам в прихожей и снова обретал их, лишь садясь в портшез. Какой светский
человек не попадал на своем жизненном пути в такие приюты тишины и покоя, в
такие тихие гавани, где он мог укрыться от бурь? Вполне возможно, что лорд
Каслвуд и в самом деле становился лучше, пока "ж находился в обществе этих
добрых людей, и на этот раз, во всяком случае, слова его была не лицемерны.
И, надо полагать, почтенная чета Ламберт не изменила в худшую сторону
своего мнения о милорде после того, как он открыто выразил свое восхищение
мисс Тео. Это чувство было вполне искренним, хотя, по его собственному
признанию, не слишком глубоким.
- Я не лишусь сна и сердце мое не будет разбито, оттого что мисс
Ламберт оказывает предпочтение кому-то другому, - заметил он. - Я лишь о том
сожалею, сударыня, что судьбе не было угодно послать мне в юности встречу с
таким же прекрасным и добродетельным созданием, как ваша дочь. Это спасло бы
Фердинанду, другая крупная экспедиция готовилась отплыть в Америку. И тут
мистер Ламберт предложил тост:
- За здоровье нашего командира! Пожелаем ему победы и благополучного
возвращения!
- Почему вы не пьете, генерал Джеймс? - спросила хозяйка дома.
- Ему не положено пить за самого себя, - пояснил генерал Ламберт. - Это
нам нужно выпить за его здоровье.
Как? Значит, Джеймс уже получил назначение? Ну, за это следует выпить
всем. И нежные голоса дам слились с дружными аплодисментами гостей.
Но почему же он кажется таким печальным, спрашивали друг друга дамы,
вставая из-за стола. И не раз потом вспоминалось им его бледное лицо.
- Быть может, он только что простился с невестой? - предположила
добросердечная миссис Ламберт. И при этой мысли лица всех дам сделались
печальны.
Джентльмены тем временем продолжали рассуждать о войне и ее
перспективах. Когда кто-то из присутствующих заявил, что экспедиция, должно
быть, будет направлена в Канаду, мистер Вулф не стал опровергать это
предположение.
- Ах, сэр, - сказал Гарри, - как бы мне хотелось быть в вашем полку,
когда вы отправитесь туда, и нанести еще один визит моим старым приятелям в
Квебеке!
Как, разве Гарри уже побывал там? О да, пять лет назад, и Гарри описал
свое посещение Квебека. Он хорошо помнил и город, и прилегающую к нему
местность. Взяв кусочки печенья, он разложил их на столе, а по бокам пустил
ручейки пунша.
- Эта вилка - остров Орлеан, - объяснил он, - а с этой и с той стороны
- северный и южный рукава реки Святого Лаврентия. Здесь нижняя часть города
с батареей. Сколько пушек было установлено там в наше время, братец? Но с
берега Сент-Джозефа с дальней дистанции можно вести ответную стрельбу не
хуже. Здесь то, что они называют маленькой речкой, - река Сент-Чарльз с
понтонным мостом, ведущим к укреплениям с расположенной на них батареей.
Здесь крепость, а здесь монастыри - монастырей очень много - и собор. А вот
здесь, на юго-западе, лежит так называемое Авраамово плато, где, между
прочим, произошло некое событие, - ты помнишь, братец? Джордж и один молодой
офицер из Русиньонского полка бились на шпагах, выкрикивая "ca, ca!" {А ну,
а ну! (франц.).} минут двадцать, и Джордж взял верх, после чего они
поклялись друг другу в amitie eternelle {Вечной дружбе (франц.).}. Для
Джорджа это было удачей, - ведь его секундант спас ему жизнь в тот день,
когда были разгромлены силы Брэддока. Он был славный малый, этот секундант,
и я предлагаю тост: je bois a la sante du Chevalier de Florac! {Пью за
здоровье шевалье де Флорака! (франц.).}
- Так вы, я вижу, тоже говорите по-французски, Гарри? - промолвил
мистер Вулф.
Молодой человек устремил на генерала загоревшийся взгляд.
- Да, - сказал он, - и я тоже, но хуже, чем Джордж.
- Но он, как видите, хорошо помнит город и может расположить батареи,
да и всю местность знает в сто раз лучше меня! - воскликнул его брат.
Оба старших офицера переглянулись. Мистер Ламберт улыбнулся и кивнул,
словно отвечая на немой вопрос товарища, Вулф сказал:
- Мистер Гарри, если светское общество, скачки и кофейня Уайта теперь
уже не слишком влекут вас к себе...
- О, сэр! - вскричал молодой человек, покраснев до корней волос.
- И если вы не против отправиться в морское путешествие по первому
приказу, наведайтесь ко мне завтра поутру.
Что за ликующие крики донеслись внезапно до ушей дам, сидевших в
гостиной? Это Гарри Уорингтон, вскочив на ноги, вопил во всю глотку "ура!",
услыхав приглашение генерала.
В тот вечер дамам уже не пришлось перекинуться словом с мужчинами, а на
следующий день генерал Ламберт с утра отправился по служебным делам, не
успев повидаться с членами своего семейства и сообщить им о причине столь
бурной радости, проявленной Гарри накануне вечером. Тем не менее, когда сей
почтенный джентльмен встретился со своим семейством за обедом, одного
взгляда, брошенного на лицо мисс Эттн, было для него достаточно, чтобы
понять: ей уже известно, что здесь накануне произошло и какая судьба
уготована теперь младшему из братьев-виргинцев. После обеда миссис Ламберт в
задумчивости взялась за свое рукоделие, а мисс Тео погрузилась в итальянскую
поэзию. Никто из обычных посетителей их дома в этот вечер не появился.
Сжав ручку Этти в своей ладони, генерал заговорил. Он не коснулся
предмета, который, как он понимал, заполнял сейчас все ее мысли, и лишь
особенная нежность и доброта, звучавшие в его голосе, быть может, дали ей
понять, что отец читает в ее сердце.
- Я завтракал сегодня с Джеймсом Вулфом, - сказал генерал, - и наш друг
Гарри составил нам компанию. Когда Гарри и остальные приглашенные ушли, я
остался, чтобы поговорить с Джеймсом о предстоящей экспедиции. Как печально,
что его храбрый отец не дожил до этого дня! И всего-то несколько месяцев ему
бы еще пожить, и он бы увидел, как его сын, увенчанный ратной славой,
возвращается из-под Луисбурга и вся Англия ждет от него еще больших
подвигов! Здоровье Джеймса совсем плохо - так плохо, что я, правду сказать,
очень боюсь за него, - и он немало расстроен тем, что ему придется
расстаться с некой молодой особой - давнишним предметом его любви. Небольшой
отдых, полагает он, мог бы восстановить его пошатнувшееся здоровье, а
назвать эту особу своей было ведь его заветной мечтой; но как ни велика его
любовь (а он и по сей день такой же романтик, как любой из вас,
семнадцатилетних), все же долг и честь для него превыше всего, и по их
велению он готов покинуть семейный очаг и невесту и пожертвовать покоем и
здоровьем. И всякий, если он человек чести, поступил бы так же, и каждая
истинно любящая женщина пристегнет воину его шпагу. Сегодня вечером Джеймс
поедет проститься со своей матушкой, и хотя она безгранично к нему привязана
и на свете не сыщется более любящей матери, ручаюсь, она не выкажет и тени
слабости при расставании с ним.
- А когда отплывает его корабль, папенька? - спросила дочь.
- Через пять суток он поднимется на борт своего судна.
Этти было слишком хорошо известно, кто будет на борту вместе с ним.
^TГлава LXVIII,^U
в которой Гарри отбывает на Запад
Описание прощания и даже сама мысль о нем ранят наши нежные сердца, и
посему я умолчу о чувствах, волновавших Гарри Уорингтона, когда он прощался
с братом и друзьями. Разве тысячи людей не подвергаются такому же испытанию?
Разве не предстояло мистеру Вулфу вскоре поцеловать свою мать, расставаясь с
ней (его храбрый отец покинул земную юдоль в то время, как сын стяжал себе
славу при Луисбурге), и заключить в прощальные объятия свою возлюбленную? И
разве не пришлось бравому адмиралу Холмсу, отплывая на Запад со своей
эскадрой - "Грозным", "Нортумберлендом", "Сомерсетом", "Принцем Уильямом",
"Трезубцем", "Дианой", "Морским Конем" и "Дублином", на котором развевался
его флаг, - проститься с миссис Холмс и дочерьми? И разве адмирал Сондер,
последовавший за ним днем позже, был лишен тех же человеческих чувств? И
вот, бороздя бурные волны, скрывается из глаз "Принц Уильям" с командой
своих веселых матросов, и бедная черноглазая Сьюзен, стоя на берегу,
провожает взглядом корабль, превращающийся в точку на фоне закатного неба.
За горизонт уплывает он, на Запад. Над океаном сгущается ночь. Теперь
моряки уже далеко, но сердца их еще на родине, и с какой неизбывной
нежностью, в молчании, думает каждый из них о тех, кого покинул! И какой хор
трогательных молений возносится к отцу нашему небесному в эту прощальную
ночь - возносится с океана и с суши, от опустевшего ложа, где, обливаясь
слезами, преклонила колена супруга, от очага, где мать сливает воедино с
детьми свои молитвы, или с палубы корабля, где моряки вперяют свой взор в
усыпанное звездами полуночное небо, в то время как судно рассекает грудью
ревущую морскую стихию. Но завтра, как обычно, взойдет солнце, и мы снова
приступим к своим каждодневным обязанностям и трудам.
Джордж отправился проводить брата и оставался вместе с ним в Портсмуте,
пока эскадра ждала попутного ветра. Он пожал руку мистеру Вулфу, в последний
раз взглянул на его бледное лицо и проводил взглядом суда, покидавшие гавань
под перезвон колоколов и грохот пушек, паливших с берега. А на следующий
день он возвратился домой и снова предался одному из самых всепоглощающих и
самых эгоистических занятий, которому почти каждый мужчина, доживший до
тридцати лет, уже успевает отдать дань. Он заглядывает в маленькую комнатку,
которую раньше занимал Гарри, видит пепел полуистлевших бумаг в камине, и на
мгновение его сердце сжимает печаль. Но проходит еще несколько минут, и он
уже опять спешит на Дин-стрит и в неровном мерцании очага шепчет что-то на
ухо прильнувшей к нему возлюбленной. Она так рада, - о, так безумно рада! -
что он вернулся. Ей просто даже совестно. Ну, не бесчеловечно ли это - так
радоваться, когда бедняжка Этти так грустит? Бедная маленькая Этти! Право
же, это очень эгоистично - радоваться, когда она так печальна. Чувствуешь
себя такой гадкой, глядя на нее!
- Перестаньте, сэр! Я должна бы почувствовать себя несчастной, и очень,
очень дурно с моей стороны, что я этого не чувствую, - говорит Тео, и нам
нетрудно понять, как терзается раскаянием ее нежное сердце. Но что значат
эти слова: "Перестаньте, сэр!" Кто может ответить на этот вопрос? В комнате,
как я уже говорил, царит полумрак, неярко мерцает огонь в камине, он то
разгорается, то гаснет, и "перестаньте", без сомнения, вырвалось в ту
минуту, когда свет уступал место мраку.
Но вот входят слуги с ужином и свечами. Понемногу собирается вся семья.
Беседа становится общей. Конечная цель экспедиции теперь уже известна всем.
Войска на борту кораблей достаточно, чтобы разгромить всех французов в
Канаде, и под водительством такого командира, как Вулф, вознаградить нас за
все ошибки и неудачи предыдущих походов. Правда, командующий и в самом деле
выглядел совсем больным, но в этом слабом теле великий дух. Правительство и
вся страна возлагают на него огромные надежды. После ужина мистер Ламберт по
заведенному обычаю собирает вокруг себя своих домочадцев, к которым теперь
уже можно причислить и Джорджа Уорингтона, и, когда он начинает читать
молитву за всех плавающих и путешествующих, обе его дочки преклоняют колена.
А корабль стремит свой бег все дальше и дальше на Запад, и мысли любящих
летят следом за ним, и наступает ночь, и ее сменяет утро.
Проходит еще несколько дней, и снова все заняты своими делами - кто за
работой, кто за книгой, а наш прославленный драматург Джордж Уорингтон уже
трудится над новой пьесой. После того как трагедия "Карпезан" была показана
тридцать, а может быть, и сорок раз, подмостками завладели другие гении.
Кое-кто, возможно, был поражен тем, что город мог проявить подобное
непостоянство, что такой шедевр, как эта трагедия, мог так быстро ему
прискучить. Эти люди были просто не в состоянии примириться с тем, что на
сцене уже лицедействовали актеры, обряженные совсем по-другому, и
произносились стихи, написанные другими авторами, но Джордж, будучи
скептиком по натуре, отнесся к судьбе своей трагедии вполне философски и со
спокойным удовлетворением положил в карман выручку от спектаклей. Он
книгопродавца мистера Додели он получил обычное вознаграждение в виде сотни
фунтов, от директора театра - две сотни, а то и больше, и такое количество
похвал от критиков и от друзей, что тут же уселся писать новую пьесу,
уповая, что она будет иметь еще больший успех, чем его первый опыт.
За этими занятиями, перемежающимися другими, еще более восхитительными,
пролетали месяц за месяцем. Счастливое время! Счастливые дни юности, когда
произнесено первое признание в любви и на него отвечено взаимностью; когда
сияющие глаза возлюбленной ежедневно встречают тебя ласковым приветом, а
милые губки неустанно поверяют тебе свои нежные тайны; когда прощальные
слова "доброй ночи!" сопровождаются взглядом, сулящим сладостное обещание
завтрашней встречи; когда сердце так переполнено любовью и счастьем, что
готово одарить ими целый мир; когда день заканчивается благодарственной
молитвой и занимающаяся заря несет упоительные надежды; когда любое сомнение
кажется малодушием, несчастья - немыслимыми, а бедность - лишь приятным
испытанием постоянства! Родители Тео, вспоминая дни своей весны, с тихой
радостью наблюдали очаровательную пастораль, которую юность разыгрывала
перед их глазами. И много лет спустя Джордж Уорингтон в одном из писем,
которые он неизменно посылал жене во время отлучек из дома, сообщит, что,
проходя мимо старого дома на Дин-стрит, поглядел на окна и подумал: кто-то
сейчас сидит в той комнате, где они с Тео были когда-то так счастливы?
А пока что кое-какие выдержки из письма Джорджа брату помогут нам
узнать, как протекали эти дни и чем были заняты наши друзья.
"У старого окна напротив Бодфорд-Гарден,
20 августа 1759 года.
Что заставило тебя возвратиться к угрюмым скалам, унылым берегам,
палящему летнему зною и зимней стуже своей родины, в то время как ты мог бы
с тем же успехом пожинать лавры в Германии? Полк Кингсли вернулся, увешанный
ими, как Зеленый Джек в майский праздник. Шесть наших пехотных полков
творили чудеса, и наша кавалерия отличилась бы не меньше, если бы лорд
Сэквилл дал ей такую возможность. Но когда принц Фердинанд крикнул: "В
атаку!" - его милость не расслышал или не сумел перевести иностранные слова
на родной язык и не понял, что они означают "вперед!", и потому мы лишь
разбили французов, а не уничтожили их всех до единого, что легко могли бы
сделать, командуй нами лорд Грэнби или мистер Уорингтон. Милорд возвратился
в Лондон и требует, чтобы его судили военным судом. Он очень высоко задирал
голову в дни своих успехов, а теперь в беде проявляет такое упорство в своем
высокомерии, что это, право, достойно восхищения. Можно подумать, что он
прямо-таки завидует бедному мистеру Бингу и расценивает как manque d'egards
{Недостаток уважения (франц.).}, что сам он избежал расстрела.
Наш герцог уже получил знак свыше и готовится покинуть эту юдоль
величия, побед, падений и разочарований. Его высочество разбил паралич, и
pallida mors {Бледная смерть (лат.).} уже заглянула к нему в дверь, как бы
говоря: "Я зайду в другой раз". Хоть он и тиран, но свою опалу, надо
признать, несет с достоинством, и наш король имел в лице своего сына такого
преданного слугу, какого не сыщется ни у одного монарха. Почему мои симпатии
всегда на стороне проигравшего? Почему мне всегда хочется восстать против
победителя? Я раза два-три посетил палату общин и слышал вашего знаменитого
мистера П., - он ведь главный покровитель твоего начальника и первый открыл
его заслуги. Высокопарность этого человека мне претит. Очень бы хотелось,
чтобы какой-нибудь маленький Давид низверг этого чванливого великана. Речь
его донельзя напыщенна, мысли тоже. Мне больше по душе манера Барри, хотя
как актер мистер П., конечно, даст ему сто очков вперед.
"Покахонтас" резво подвигается вперед. Роль капитана Смита пришлась
Барри по душе, и, дай ему волю, он обрядил бы его в красный мундир с синими
галунами и эполетами, но я намерен одеть его точно по портретам придворных
королевы Елизаветы, висящим в Хэмптон-Корт, - у него будут брыжи, большая
квадратная борода и тупоносые башмаки. "А что вы сделаете с Покахонтас? Вы
не думаете, что ее следует татуировать?" - спросил меня дядюшка Ламберт.
Роль воина, который хотя и влюблен в Покахонтас, но, заметив ее расположение
к капитану, благородно спасает последнего от смерти, поручена Хэгану и, мне
кажется, будет иметь колоссальный успех. Странный субъект этот Хэган: весь
напичкан цитатами из пьес, словечка в простоте не скажет, но добрый, честный
и храбрый, - если, конечно, я не заблуждаюсь. Он очень рассержен тем, что
ему недавно поручили роль сэра О'Браллагана в новом фарсе мистера Маклина
"Любовь по моде". Он заявил, что не желает осквернять свой язык, подражая
этому гнусному ирландскому акценту. Да куда уж ему подражать, когда у него
самого такой неподражаемо скверный выговор.
Рассказать ли тебе все без утайки? Не скрыть ли от тебя кое-какие
подробности? Не раню ли я твои чувства? Не разожгу ли я твою ревность до
такого предела, что ты запросишься в отпуск в Европу? Так знай же: хотя
Карпезан давно мертв, кузина Мария не перестает посещать театр. Том Спенсер
видит ее из вечера в вечер на галерее, и появляется она там в тех случаях,
когда в спектакле занят Хэган. Живее, сапоги и плащ мистеру Уорингтону! И
пусть немедля закладывают карету четверкой, мы мчимся в Портсмут! Письмо,
которое я сжег однажды утром, во время завтрака (теперь я могу позволить
этой тайне выпорхнуть на волю, ей ведь до тебя еще лететь и лететь), было от
кузины Марии и содержало намек на то, что мне следует держать язык за
зубами, однако я не могу не шепнуть тебе, что кузина Мария изо всех сил
старается как можно быстрее утешиться. Стоит ли портить ей игру? Поставлю ли
я в известность об этом ее брата? А какое мне, собственно, до этого дело?
Чем мы с тобой обязаны Эсмондам, если не считать того, что они обыгрывали
нас в карты? И все же наш благородный кузен мне нравится. Мне кажется, что
он очень хочет быть порядочным человеком, только это ему никак не удается.
Вернее, он хотел этого когда-то. Он пошел в жизни по ложному пути, и теперь,
по-видимому, его уже не воротишь назад, поздно! О, beati agricolae {О,
блаженные земледельцы! (лат.).}. У нас в Виргинии жизнь скучна, и все же
возблагодарим небеса за то, что мы выросли там. В детстве из нас делали
маленьких рабов, но не рабов порока - азартных игр, недостойных страстей,
дурных мужчин и дурных женщин. И, только покинув родительский кров, мой
бедный Гарри попал в компанию жуликов. Я имею в виду жуликов en grand {С
размахом (франц.).}, тех, что подстерегали тебя на больших дорогах
английского высшего света, устраивали на тебя засады и очищали твои карманы.
Я не считаю, что ты уронил себя тем, что тебе не повезло и пришлось
расстаться с кошельком. Но теперь ты вознаградишь себя за все, поразишь еще
немало "французских драконов", увенчаешь свое имя славой и станешь великим
полководцем. И наша матушка будет рассказывать о своем сыне-капитане, о
своем сыне-полковнике, о своем сыне-генерале и закажет твой портрет маслом
со всеми регалиями и орденами, в то время как я, бедный, так и останусь
прилежным рифмоплетом или - будем надеяться на лучшее - добропорядочным
чиновником с небольшим особнячком в Ричмонде или в Кью и с дюжиной детишек,
которые будут раскланиваться и делать реверансы, когда их дядя-генерал
подъедет к воротам на своем статном скакуне в сопровождении адъютанта, у
которого карманы будут набиты имбирными пряниками для племянников и
племянниц. Меч Марса - твой удел. Меня же влечет к себе тихая пристань:
тихий домик, тихий кабинет, где вдоволь книг и Некто, dulce ridentem, dulce
loquentem {Нежно смеющийся, нежно беседующий (лат.).}, сидит по другую
сторону камина, пока я скриплю пером по бумаге. Я так упоен своей мечтой,
она наполняет меня таким довольством и счастьем, что я боюсь предаваться ей,
боюсь, чтобы она не развеялась, как дым, и не решаюсь говорить о своем
счастье даже моему драгоценному Хелу. К чему честолюбивые стремления, если
может осуществиться такая мечта? Что мне войны, если здесь я нашел
обетованный край, сулящий мне райское блаженство?
Друг нашей матушки Мингер Ван ден Босх ездил по Голландии, разыскивая
своих родственников, и, как ни удивительно, кое-кого нашел. Его внучка
(которую наша матушка предназначала в жены вашей милости) пробыла шесть
месяцев в Кенсингтонском пансионе и теперь покидает его, приобретя немало
восхитительных познаний, которые должны придать ей лоск настоящей светской
дамы. Дедушка привозил ее на Дин-стрит засвидетельствовать свое почтение, и
она засвидетельствовала его элегантнейшим из реверансов. Хотя ей едва
сравнялось семнадцать, ни одна вдовствующая герцогиня на седьмом десятке не
могла бы держаться более непринужденно. Она беседовала с тетушкой Ламберт,
как равная с равной, а барышень третировала как несмысленышей, чем привела в
ярость Этти и очень позабавила Тео. G генералом она беседовала о политике и
с таким апломбом рассуждала о последних премьерах, туалетах, операх, модах,
сплетнях и тому подобное, что, если бы не два-три промаха, можно было бы
подумать, что она родилась в Мэйфэре. Она не станет жить нигде, кроме
придворной части города, заявила мисс Лидия, и совершенно не понимает, как
ее дед позволил себе поселиться на Монумент-Ярд. Для тех, кому нравятся
смуглянки, более очаровательной малютки не сыскать на всем белом свете. Но
ты знаешь, дорогой братец, что мне больше по вкусу..."
За этим следовала целая страница восторгов и стихотворных цитат. Однако
из уважения к памяти автора и из сочувствия к читателю редактор настоящего
издания отказался их опубликовать. Дамы и господа того возраста, который не
принято уточнять, вероятно, легко могут припомнить то время, когда они сами
предавались необузданным восторгам, когда неуемные хвалы чаровнице или
чародею неустанно лились с их губ и стекали с кончика их перьев, когда
расцветали все цветы и звенели весенние птичьи хоры. Пусть теперь облетели
листья, обнажив сухие ветви, разве это мешает нам хранить в памяти пору
нашей весны? А что до вас, молодые люди, чей Май (или, может быть, Апрель?)
еще не настал, вам нет нужды петь с чужого голоса; поверьте мне, когда для
вас придет пора весны, милостивая Природа повелит расцвести всем цветам и
исторгнет из вашей переполненной счастьем груди звонкую песню.
^TГлава LXIX^U
Невинное создание
В приведенном выше письме Джордж Уорингтон упоминал также о том, что он
остался в приятельских отношениях с лордом Каслвудом, и они продолжают
встречаться по-родственному, невзирая на манипуляции милорда за карточным
столом, жертвой которых некогда пая Гарри. Если Джорджу нужно было франко
для отправки письма, или доступ в палату лордов, чтобы послушать дебаты, или
приглашение ко двору, кузен всегда готов был ему услужить, всегда оставался
приятным и остроумным собеседником и рад был всячески содействовать
интересам своего родственника, при условии, что это не нанесет ущерба его
собственным.
Теперь он даже пообещал Джорджу сделать все возможное, чтобы
выхлопотать для него у влиятельных лиц какое-нибудь место, ибо Джордж день
ото дня проявлял все более упорное нежелание возвращаться на родину, к
матушке под каблук. И не только сентиментальные соображения удерживали его в
Англии. И его занятия правом, и лондонское общество - все это было ему
несравненно интереснее и приятнее того, что ждало его на родине. Праздная
жизнь плантатора, быть может, и удовлетворила бы его, если бы при этом он
мог сохранить свою независимость. Однако в Виргинии он был всего лишь первым
и, как ему казалось, наиболее жестоко угнетаемым вассалом своей матери. Ou
боялся подумать о том, какая жизнь будет уготована его молодой жене, если он
приведет ее в родительский дом. В Англии он будет беден, но свободен;
здешнее общество отвечало его духовным запросам, и у него были кое-какие
надежды на будущее, на родине же его ждала монотонная рутина домашней жизни,
нудная опека, неизбежные споры, пререкания, ревность. И на такое
существование обрек бы он и свою молодую жену, если бы решил возвратиться
домой.
Не удивительно, что наш молодой виргинец с радостью ухватился за
обещание лорда Каслвуда выхлопотать для него местечко. Правда, милорд не
слишком-то преуспел в устройстве дел своего родного брата, да и собственное
его положение было не из завидных, хотя он и носил звание пэра; но мы всегда
верим в то, во что нам хочется верить, и Джордж Уорингтон возлагал большие
надежды на протекцию своего родственника. В отличие от Уорингтоновского
семейства, лорд Каслвуд вполне милостиво принял известие о помолвке Джорджа
с мисс Ламберт; он нанес визит ее родителям, расхвалил им Джорджа, а Джорджу
- его избранницу и был так очарователен и мил, что эти добрые люди забыли о
ходящей за ним дурной славе и единодушно решили: только очень злые сплетники
могли оклеветать такого хорошего человека. Милорд же, со своей стороны,
заявил, что в общении с такими людьми всякий становится лучше, и это,
разумеется, произошло и с ним. И действительно, в их обществе он был добр,
умен, занимателен. Всю свою светскость и коварство он оставлял вместе с
плащам в прихожей и снова обретал их, лишь садясь в портшез. Какой светский
человек не попадал на своем жизненном пути в такие приюты тишины и покоя, в
такие тихие гавани, где он мог укрыться от бурь? Вполне возможно, что лорд
Каслвуд и в самом деле становился лучше, пока "ж находился в обществе этих
добрых людей, и на этот раз, во всяком случае, слова его была не лицемерны.
И, надо полагать, почтенная чета Ламберт не изменила в худшую сторону
своего мнения о милорде после того, как он открыто выразил свое восхищение
мисс Тео. Это чувство было вполне искренним, хотя, по его собственному
признанию, не слишком глубоким.
- Я не лишусь сна и сердце мое не будет разбито, оттого что мисс
Ламберт оказывает предпочтение кому-то другому, - заметил он. - Я лишь о том
сожалею, сударыня, что судьбе не было угодно послать мне в юности встречу с
таким же прекрасным и добродетельным созданием, как ваша дочь. Это спасло бы